Онлайн чтение книги Сендер Бланк и его семейка
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Ревекка и ее приключение, Осип Земель и его наследство

Когда семья Земель вошла в дом, мадам Земель молча прижалась к груди мачехи, потом невестки и в верхней одежде, как была, устремилась к больному отцу. Однако муж Ревекки с детьми, тещей и свояченицей остались внизу. Почему господин Земель не сразу проследовал к тестю, мы скоро узнаем, а пока воспользуемся случаем и познакомимся с ним поближе.

Совершенно невозможно определить, красив ли этот молодой человек двадцати восьми лет. Глаза его прикрыты дымчатыми очками, волосы и даже вьющаяся борода выкрашены и напомажены. Воротник сорочки накрахмален так, что господин Земель не может шевельнуть головой и должен поворачиваться к вам всем своим длинным и тощим туловищем. На его белоснежном жилете — несколько цепочек с брелоками, на трех пальцах руки четыре кольца и большой перстень. При этом ботинки пронзительно скрипят, как говорится, хоть святых вон выноси. Нашему замечательному герою не сидится на месте: даже когда Осип беседует с кем-нибудь, он шагает по комнате, засунув руки в карманы. Да, мы едва не забыли отметить, что в его дорогом галстуке торчит золотая булавка со свиной мордочкой и красиво выточенными ушками, а ноготь на мизинце левой руки длинный-предлинный.

— Как поживаете, Софья Абрамовна? — обратился Осип к своей уважаемой свояченице, подсаживаясь к ней. (Мириам-Хая удалилась с детьми в зал.) — Давно мы не виделись с вами!

— Да, Осип Моисеевич, — ответила Соня, разглядывая уважаемого деверя, — очень давно! Много воды утекло с тех пор. Многое пришлось пережить! А как ваши дела? Отец как-то писал нам, что счастье буквально по пятам гонится за вами. Не знаю, как сейчас. Говорят, будто ваши компаньоны нехорошо обошлись с вами? Впрочем, как и с нами… Этот злодей Файферман…

— О, Софья Абрамовна, — и Осип, вскочив со стула как ужаленный, зашагал по комнате, поскрипывая дорогими ботинками. — О, вы еще не знаете, какие жулики водятся на свете! Они хотели меня разорить, вырвать у меня тысячи, сотни тысяч, миллионы! Честное слово! Но я вывернулся все-таки из их рук и спас капитал. Дело, конечно, приостановилось на некоторое время, но я не сплю и с божьей помощью своего добьюсь. Я думаю, нынешний год вернет мне все, что отняли компаньоны… Ну и дом влетел мне в добрых пятьдесят тысяч… Кучу денег отвалил за один только сад… Садовник получает у меня пятьсот рублей в год. Ну, а выезд? А прочие расходы? Во что мне ежегодно обходятся родственники, да и чужие? Честное слово! Я знаю, можно бы…

— Ну, а в карты вы все еще играете? — спрашивает Соня, сладенько улыбаясь.

— Боже упаси! — отвечает Осип с видом человека, незаслуженно оскорбленного. — Упаси меня бог! Разве только изредка, в свободное время, в долгий зимний вечер. Делать нечего, ну и сядешь как-нибудь за зеленый стол. И то, вы, наверно, помните, я никогда не проигрываю, наоборот, всегда выигрываю, честное слово! (И Осип рассмеялся, обнажив свои черные зубы.) Недавно, возвращаясь из Одессы, в вагоне первого класса конечно, я познакомился с одним молодым человеком. Он и спрашивает, кто я. Я говорю такой-то и такой-то. Он говорит: «Вот как? Так мы же знакомы!» Тогда я спрашиваю: «А каким образом?» Он отвечает: «Мой отец в прошлом году закупил у вас пшеницу, на сто тысяч». — «Но кто же ваш отец?» — спрашиваю. Он называет себя. Короче, туда-сюда, сели играть. И представьте, до Киева он выложил пятнадцать тысяч рублей. Он побледнел как смерть, и я же должен был дать ему на дорогу пятьдесят рублей. Ха-ха-ха! Даю вам честное слово!

Но тут вернулась Ревекка и опять начались поцелуи и объятья. Целовались они с Соней, как две любящие сестры, встретившиеся после десяти лет разлуки, привел бог наконец встретиться и излить души. Ах, в этот трогательный момент наши уважаемые дамы совсем забыли, что царапались, как кошки, когда Земели жили еще у Сендера, и целый год были в ссоре из-за того, что Ревекка сказала, будто Соня украла у нее носовой платок, а Соня, в свою очередь, назвала ее мужа картежником. Весьма возможно, что в эту минуту они от всей души простили друг другу прежние ссоры, оскорбления, обиды и что таких друзей, как наши уважаемые дамы Ревекка и Соня, в эту минуту не было на всем белом свете. Трудно было уловить все, о чем они говорили. Они щебетали, как птички, и открывали и доверяли одна другой такие тайны, в которые не посвящали даже своих преданных мужей. Отрадно сидеть в стороне и созерцать, как красота, грация, добродетель и невинность сливаются воедино, вызывая в нас одновременно и восторг и зависть.

Лишь спустя полчаса Ревекка оторвалась от Сони, позвала Осипа и шепнула ему:

— Зайди к отцу, Осип, но придержи язык! Он уже знает тебя, поверь мне! Если он будет ругать тебя, смолчи на этот раз, чтоб потом не каяться. Помни!

Осип притворно рассмеялся, и Ревекка сказала, на этот раз вслух:

— Иди, Осип, отец хочет тебя видеть!

Задрав голову и скрипя ботинками, Осип вышел. Как Сендер Бланк принял его и о чем они говорили, знает только Фройка, который подслушал разговор достопочтенного тестя с возлюбленным зятем, стоя за дверью.

Наши читатели напрасно будут порицать этого неверного слугу, имевшего дерзость подслушивать, о чем говорят между собой господа. Нет, вы должны простить одинокого беднягу, который нанялся, что продался. Он несчастный раб, он должен подчиняться каждому. Это наша высокочтимая Софья Абрамовна послала его подслушать, о чем говорят, и обещала такую сумму, о какой он и мечтать не смел…

Через несколько часов Блюмка (невеста Фройки) тоже знала уже, что больной реб Сендер ругал зятя, как собаку, а Осип стоял, как чучело, выпучив глаза, и не промолвил ни слова. Много интересных вещей рассказывал Фройка своей возлюбленной невесте, заедая рассказ тортом, орехами и другими яствами, извлеченными из карманов.

Пусть не подумают читатели, что наш Осип не мог бы возразить тестю или молчал из уважения. Ну, нет! Осип умел заговорить и десять человек. А что касается уважения, и это под сомнением. Когда Осип сидел у тестя на хлебах и сам в то время был богат, тесть оказывал ему уважение. Не приходится говорить, как возросло расположение Сендера, когда Осип с Ревеккой зажили самостоятельно и старик узнал, что зять делает блестящие дела. Он писал детям довольно часто и время от времени даже посылал Ревекке дорогие подарки. «Зятю Сендера подходит быть большим богачом, — говорил старик, — у него и вид миллионщика».

Первое дело, за которое взялся Осип, была торговля зерном. Случайно ему повезло, и он заработал изрядные деньги. Хвастаясь суммой вдвое большей, чем получил, Осип заслужил всеобщее уважение. Тут он еще больше размахнулся — хлеб был тогда в цене — и закупил крупную партию пшеницы сроком на год и на два. Неожиданно пшеница упала в цене. Но Осип не пал духом — он ссыпал зерно в амбары и держал его до тех пор, пока половина сгнила, остатки ему пришлось продать за полцены. Когда Сендер узнал об этой истории, он написал письмо, полное колкостей: так не торгуют, надо уметь выбрать момент, следует быть осмотрительным, не зарываться. Осип ответил, что никто не умеет так торговать, как он, и его удивляет, что такой человек, как тесть, не видавший в глаза и пуда пшеницы, учит его. Письмо это Сендер в сердцах изорвал, как вдруг пришла телеграмма от Ревекки, извещавшей о смерти бабушки, богатой вдовы, оставившей Осипу в наследство сто шестьдесят тысяч. Сендер сменил гнев на милость и настрочил детям письмо:

Этому письмецу Осип очень обрадовался, еще никогда тесть не писал ему так: «богатому, богобоязненному, мудрому, просвещенному». И он, в свою очередь, ответил тестю по-древнееврейски, очень цветисто и со множеством ошибок. Так состоялось примирение, и длилось оно до тех пор, пока наш милый Осип Земель не потерял все свои деньги. И покуда он не спустил последнего рубля, он не успокоился. Однако, спустив все, он и тут не пал духом, наоборот, почувствовал, что у него словно легче стало на душе. Уж под такой счастливой звездой родился наш славный герой — почти всю свою жизнь получал одно наследство за другим. И не успевал он растранжирить одно наследство, как сваливалось другое: от бабушки, от дяди, от тети! А мы с вами, любезный читатель, не сподобились иметь таких бабушек, дядюшек и тетушек, которые помянули бы нас добром… Нет! У нас с вами другие удачи: выдать замуж бедную племянницу, поддержать дальнего родственника, помочь бедняге-погорельцу из жениной родни или проводить в солдаты троюродного брата. Черт знает что!.. Не о чем говорить, дорогие читатели!..

. . .

Нельзя сказать, что Ревекка жила с мужем в мире и полном согласии. Правда, будучи невестой, она почти влюбилась в своего красивого богатого жениха. Ей было только пятнадцать лет, и все же она поняла, что ее ожидает большое счастье. Об этом говорил весь город, так оно и было. Мойше Земель — большой богач, и подарки, которые он посылал невесте сына, были действительно великолепны, а письма жениха так красноречивы, полны такого огня, что молодая, здоровая, красивая Ревекка, знакомая со всеми наиболее известными романами, не могла не влюбиться в своего жениха, цветущего молодого человека двадцати лет. Не одну ночь пролежала влюбленная Ревекка вся в слезах: в своем воображении она видела Земеля доблестным героем, блестящим, мудрым мужем, и каждый день, каждый час, каждая минута тянулись для нее так долго, так долго! Правда, раза три она виделась со своим женихом, и он показался ей не совсем таким, каким рисовало воображение. Ревекка не находила в нем ни ума, ни красоты, ни образованности. Наоборот, она даже заметила какие-то низменные черты, некоторую мелочность и часто ловила его на лжи. Все же она полагала, что он только избалован окружавшей его роскошью. А когда Осип уезжал и снова присылал свои пламенные письма, она опять принималась фантазировать, и вместо реального Осипа появлялся красивый, добрый, дорогой жених, подлинный герой!

С большим трепетом считала Ревекка дни, оставшиеся до свадьбы, а тут еще шились дорогие и красивые платья — наш многоуважаемый Сендер Бланк раскошелился: нельзя же, не дай бог, ударить лицом в грязь перед таким сватом, как Мойше Земель. И еще месяц, еще неделя, еще два дня, еще день, еще ночь, еще час, еще минута — и вот жених уже здесь! Венчанье… Музыканты… Бал… Танцы… Подвенечное платье… Подруги… Свадебный ужин… Прощание… И конец свадьбе…

Первый месяц, медовый месяц, как его называют, это весна для молодых супругов. Весь мир сотворен для того, чтобы их радовать. И даже водовоз, оставивший дома больную жену и голодных детей, выглядит в их глазах радостным, и нищий, который стоит, опершись на палку, с непокрытой головой и протянутой рукой, — ах, как это прекрасно! Ах, пусть это длится вечно!..

Но ничто, ничто не вечно! Весна проходит, медовый месяц проходит, — все проходит! Через пять недель после свадьбы Ревекка заметила своему возлюбленному Осипу, что у него слишком уж скрипят ботинки, просто шум в ушах и голова болит… Осип ответил, что это не больше, чем глупый каприз, честное слово! Ревекка сказала: она не знает, кто из них глупей, а кто умней. Осип вспыхнул и с гневом возразил, что таких умниц, как она, он уже видел, колкостей он не любит, и все, что она знает, он давно забыл… Честное слово!.. Ревекка, в свою очередь, разозлилась и ответила, что не видит его ума и образованности, начитанна она больше него, а быть надутым гордецом в красивой глаженой рубахе и с пустой головой особого труда не составляет… Осип подскочил от обиды и стал попрекать ее невеждой-отцом, у него нет даже того, что валяется в мусоре у отца Осипа Земеля. Честное слово!.. Ревекку это особенно задело, и она объявила, что, если ему не пристало быть зятем бедного тестя, он может подобру-поздорову отправляться к споим богатым родителям хотя бы сегодня. Ревекка за ним не побежит… Осип с вызывающим видом, заложив руки в карманы, шагал по комнате: что ж, он и уедет к своим славным родителям, его очень мало трогает, что Ревекка за ним не побежит; таких благородных дам он уже видел, даже более красивых, умных и образованных… Честное слово! Этого Ревекка уже не могла перенести. Она расплакалась и закричала не своим голосом:

— Вон, вон, шарлатан! Убирайся с глаз моих! Видеть тебя не могу! Вон!!!

Не позже чем через полчаса наш Осип стоял уже на коленях перед своей драгоценной Ревеккой, просил прощения и признавал себя виноватым перед дорогой, дорогой женой. Он не годится ей в подметки, не стоит ее мизинчика, ее носового платочка, он готов пожертвовать собой ради ее красивых светлых глаз, готов жизнь отдать за одну ее улыбку, все, все, что он говорил, — вранье. Честное слово!..

Сцены эти повторялись все чаще и чаще, и, наконец, Осип был вынужден на три месяца уехать к отцу. И хотя он клялся когда-то, что и двух часов не может прожить без Ревекки, разлука не повредила ему, благодарение господу, он перенес ее и не умер. Наоборот, говорят, он даже поправился немного в родном городе, среди своих старых знакомых. А злобные люди, враги, поговаривали, что он якобы заглядывается на свою кузину, очень красивую девушку, которая только и ждет (о злые языки!), чтоб Осип развелся с Ревеккой. Эти сплетни дошли и до несчастной, покинутой Ревекки Бланк, она же Ревекка Земель, изрядно измученной терзаниями, — любви или ненависти, кто скажет? Бог знает, что вышло бы из всего этого, если б мадам Ревекка Земель не получила такую телеграмму:

«Передать Ревекке скончался папенька оставил 300000. Сердечно сокрушен. Приезжай. Осип Земель».

Когда пришла эта телеграмма, наш прославленный Сендер Бланк обедал. Тем не менее он тут же удалился с дочерью в кабинет, где они оставались около получаса. Когда они вышли, глаза у Ревекки были заплаканы. Ни за какие деньги не поехала бы она к мужу! Но кто не знает, как мягкосердечны женщины, как жалеют нас, мужчин, даже когда мы дурно обходимся с ними?.. Осип, бедный, осиротел, бедняжка совсем один в таком тяжелом горе, в таких тяжких испытаниях… От слез у Ревекки горели щечки. Приодевшись и проходя по залу, Ревекка невольно задержалась, разглядывая себя в зеркале. На ее хорошеньком личике появилась улыбка: «Еще ничего все-таки». Позднее, когда Ревекка сидела в вагоне и курьерский поезд мчал ее туда, к возлюбленному супругу, ее одинокому Осипу, с ней приключился случай, о котором мы не можем умолчать, хотя бы кратко должны мы рассказать о нем нашим читателям.

Войдя в вагон, Ревекка раза два прошлась взад и вперед, разыскивая место поудобнее. Наконец нашлось одно местечко у окна, напротив молодого человека, углубленного в чтение. Поезд уже давно двинулся в путь, а молодой человек все не отрывал глаз от книги. Хотя Ревекка была женщиной общительной и не любила сидеть молча, все же она не хотела первой заговорить с vis-à-vis[3]Сидящим напротив (франц.)..

Опершись на локоть, она призадумалась. В это мгновение молодой человек закрыл книгу, собираясь вздремнуть. Глаза его невольно остановились на молодой женщине, на ее белоснежной обнаженной ручке — Ревекка была божественно хороша в эту минуту. Сон соскочил с молодого человека, он пожирал глазами сидящую напротив красавицу.

— Далеко едете, мадемуазель?

При слове «мадемуазель» Ревекка порозовела и сделалась еще лучше. Она ответила, и вскоре завязался длинный разговор, из которого Ревекка узнала, что молодой человек — еврей, студент, очень славный, умный и веселый малый. Студент рассказывал множество анекдотов, а Ревекка от души смеялась, к большому удовольствию молодого человека, любившего повеселиться и повеселить других. Ревекка тоже не молчала и, со своей стороны, поделилась несколькими интересными историями. Молодые люди беспрестанно смеялись, на остановках они выходили вместе, ели, пили, лакомились — всё вместе. На одной остановке пришлось ожидать поезда целых три часа. Наши молодые путешественники гуляли по платформе под руку, и студент держал какую-то речь, очень длинную и красивую. Ревекка в первый раз слышала такие слова, даже в лучших романах она этого не читала. Новый мир открылся перед ней, огромный, прекрасный, светлый мир!.. И солнце в небе сияло, глядя вниз, все цвело, пело, жило, — было начало мая, вы понимаете? Ревекка взглянула на молодого студента и встретилась с его большими горящими глазами. Она почувствовала, как краснеет, и на душе у нее сделалось так же хорошо, светло и тепло, как было вокруг, в природе. Голова у нее горела, никогда еще ничего подобного Ревекка не испытывала. Она не помнит, как рука ее очутилась в больших теплых ладонях молодого студента. Она не помнит, что он сказал ей. Но когда она снова встретилась с его прекрасными черными глазами — рука ее вдруг выскользнула из его рук. Она вспомнила, что ее ждет муж, одинокий Осип!.. Еще минуту она стояла и смотрела на молодого человека, сравнивая его со своим Осипом: его красивые глаза — с маленькими красноватыми глазками Осипа за дымчатыми очками; его светлую умную веселую голову — с бараньей, пустой, как мячик, головой Осипа; прекрасную речь молодого человека — с вечным враньем Осипа…

«Прочь, прочь, дурные помыслы! Прочь, ложные надежды!.. Туда должна я ехать! Я должна, обязана, я не могу не поехать!.. Как же иначе? Как может быть иначе? Туда! Туда!!!» — думала Ревекка и с бьющимся сердцем попрощалась со студентом.

Поезд еще только подъезжал к месту назначения, а Ревекка уже из окна вагона увидела Осипа. Он стоял на платформе, как всегда очень нарядно одетый. В голове ее вихрем пронесся образ молодого студента, с которым она простилась лишь два часа назад, но не успела она все обдумать, как Осип уже был в вагоне, обнимал, целовал ее и пылко, горячо говорил, говорил. Но Ревекка ничего не слышала..» В фаэтоне (Осип выехал встречать жену в великолепном отцовском экипаже) она положила свою разгоряченную голову на плечо мужа и расплакалась, как малое дитя… Осип успокаивал и утешал ее, как только мог; так доехали они наконец до дома. Новый город, новый дом, новые знакомства и комплименты вытеснили из головы Ревекки образ молодого студента.

В этот период между супругами разыгрывались не очень-то красивые сцены. Осип играл в них роль грешника, он на коленях просил прощения, а Ревекка из жалости прощала его… Однажды утром горничная застала их в весьма плачевном положении: мадам Ревекка, стоя в одной сорочке, рвала на себе волосы, а господин Осип, с ботинком в одной руке и дымчатыми очками в другой, неподвижно глядел на нее.

Зато с каким шиком и блеском они ежедневно выезжали! Как великолепно Ревекка одевалась! Сколько дам и барышень завидовали ее богатству, ее положению! Зачем нужен, читатель, хороший, интеллигентный, образованный муж? Лучше пара серых рысаков! Какой прок, — скажите, читательница, — в счастливой жизни с любимым, но бедным мужем? Лучше ложа в театре! К черту дети, к черту все идеалы! Лучше великолепный ужин, блестящий бал, танцы с офицерами!

Через год, когда кончился траур и Осип перестал оплакивать своего дорогого отца, он с несколькими компаньонами открыл большое предприятие по торговле каменным углем. В одно прекрасное утро на доме Осипа появилась огромная вывеска. На ней золотыми буквами было написано: «Главная контора каменно-угольного товарищества Земель, Файферман и К°».

В этой конторе сидели три бухгалтера, два письмоводителя, секретарь, кассир и с девяти утра до пяти часов дня играли в преферанс. А Земель, Файферман и компания укатили в Петербург — бог знает для чего!

В прекрасно обставленном доме осталась одна Ревекка. Избранные молодые люди собирались у нее почти каждый вечер, чтобы перекинуться в картишки. Так прошло три года, три хороших спокойных года для бухгалтеров и письмоводителей Земеля, три веселых года для Ревекки и ее знакомых и три печальных года для незадачливого господина Земеля, который потерял весь свой капитал, бедняга, да еще ввязался в тяжбу со своим компаньоном Файферманом, прошу прощения, надувшим его. Тихо, без церемоний была снята золотая вывеска с дома Земеля и так же тихо, без церемоний водворена на чердак. Там среди всякого хлама лежит она и по сей день; пауки ткут на ней свои искусные узоры, мыши пляшут с большим воодушевлением… На ее месте давно висит другая вывеска, только буквы уже не позолочены: «Механическое прачечное заведение». Фамилия Земель, правда, не проставлена, но мы хорошо знаем, что прачечная принадлежит именно ему, Осипу Земелю, и ничего дурного в этом нет: только бы заработать. Но то-то и горе, что заработков не видно. Осип Земель открыл прачечную на широкую ногу, с шиком, и бог знает, продержится ли она еще месяц, в лучшем случае два.

При таких печальных обстоятельствах Осип с Ревеккой неожиданно получили тревожную телеграмму и прибыли к Сендеру, где мы имели честь их увидеть,