Онлайн чтение книги Сендер Бланк и его семейка
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Тут только начинается настоящее представление, и актеры могут показать все свое искусство

Я очень доволен, что имею возможность начать эту главу, как настоящий романист, и показать моему милому читателю душераздирающие сцены и трогательные картины, ни в чем не отставая от моих коллег-романистов, которые давно прославились и с которыми я ни в какой мере не могу равняться. Ведь их мизинчик толще моих бедер, и проживи я еще хоть сто лет, мне не написать таких прекрасных романов, какими может гордиться наша новая еврейская литература, ни в чем не уступающая другим литературам. Но я надеюсь на всевышнего. Я верю, что придет, с божьей помощью, время, когда эти прекрасные романы будут целыми вагонами отправлены куда-нибудь далеко-далеко. И я думаю, что тот, кто приобретет их, наверно заработает массу денег на этом бумажном предприятии… Я представляю себе печальное положение наших романистов (если только они доживут до этих дней), их вытянутые физиономии, когда они увидят, как их произведения упаковываются в мешки и тюки, как грузчик подхватывает целую кипу в высшей степени интересных романов, в четырех частях, с эпилогом и посвящением в стихах, и швыряет в вагон! Прости-прощай, светлокудрые герои, страшные злодеи, еврейские графы и бароны, необузданные миллионеры, одичалые еврейские ростовщики, не существующие в природе и поставленные на высокие ходули безудержной фантазией этих приказчиков, называющих себя авторами, писателями, романистами!.. Но должно пройти еще довольно много времени, пока еврейская публика поймет, как долго ее кормили чепухой, пичкали просто трухой; пока приказчики от литературы возьмутся за свои старые профессии и перестанут пачкать чистую бумагу. А пока не настали еще эти счастливые времена, и мы попытаемся преподнести читателям романтическую сцену в том же духе, — как сюрприз, как премию к нашему произведению.

Итак, была чудесная, роскошная ночь. По небу плыла прекрасная луна (радующая всех влюбленных), бледный лик ее склонялся вниз и глядел на грешную землю, как свидетель всех низостей, совершенных суетными людьми. Звезды, подобные брильянтам, рассыпались по чистому голубому небу, на земле царила жуткая тишина, точно природа со всеми своими творениями уснула тяжким сном, точно все на земле вымерло. Не слышно было голоса человека, пения птицы, лая собаки, шороха травы, шелеста ветвей.

В прекрасном городе N, где разыгрывается наша изящная история, все спало безмятежным сладким сном.

И только я, автор этой книги, один только я в целом городе бодрствовал в эту прекрасную летнюю ночь. Один-одинешенек, углубленный в размышления, бродил я по улицам в поисках литературного материала. Но сколько я ни думал, я не мог придумать ничего, что годилось бы для романа. Однако бог все-таки сжалился над молодым писателем, и глаза мои узрели какие-то черные сгрудившиеся фигуры… Фигуры эти все приближались, и мне показалось, что я вижу мертвецов, одетых в черное. Мертвецы как будто говорили между собой, спорили, ссорились; они теснились вокруг погребальных носилок, и я мог бы поклясться, что каждый подносил ко рту что-то вроде бутылки, затем передавал другому, другой третьему и так далее. Мороз пробежал у меня по телу, волосы стали дыбом. Я хотел бежать, но ноги не слушались меня. По сей день не могу понять, как я не умер со страху! Но представьте себе мое изумление, когда эти мертвецы с носилками подошли совсем близко и я узнал их!

— Добрый вечер! Это вы, члены погребального братства?

— Добрый вечер! Да, это мы, мы.

— Откуда? Куда?

— С кладбища к реб Сендеру. Залмен! Где инструмент? У Лейви-Мордухея? Поставьте носилки и давайте-ка сюда бутылку, глотнем по капельке.

— Реб Рефоел, что вы говорите, умер реб Сендер?

— Умер не умер — это не наше дело: за нами послали, и мы идем. Не ради удовольствия, конечно. Когда обращаются к старшему погребальщику Рефоелу? Когда нужно на тот свет… Михоел, есть у тебя понюшка табаку?

— Так!.. Значит, реб Сендер тоже ушел в лучший мир? Жаль, право, реб Рефоел.

— Жаль? Почему? У него был жирный живот? Пусть черви радуются… Уйти от смерти трудновато, а на кладбище места хватит, боже мой!.. Ребята, пошли! Хватит вам хлебать, оставьте немного на после. Жена Сендера славная женщина. Ведро спирту она, наверно, выставит. А? Хорошо бы разделаться с ним до рассвета… Как вы думаете, который теперь час?

— Около двенадцати, реб Рефоел.

— Как? Двенадцать? Ребята, а ну, ребята, торопитесь! Айда!

Неожиданное известие о смерти Сендера так сильно поразило меня, что я пошел за людьми из погребального братства, не задумываясь, куда и зачем иду. Пока Сендер был жив, я мало им интересовался, но когда я услыхал, что он умер, у меня сердце защемило и оборвалось. Чему вы удивляетесь? Человек живет, ест, ходит и вдруг — на тебе! Как может это не трогать? Тем более такой Сендер, который… который…

Но давайте лучше послушаем, что говорят в городе, что говорит народ, — все эти кучки евреев, которые стоят вокруг дома реб Сендера, во дворе реб Сендера, в доме реб Сендера.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

— Какая масса народу, не сглазить бы!

— Недаром мы, евреи, народ жалостливый.

— Что же вы думаете, он действительно заслужил, чтоб ему были оказаны почести?

— Что? Чем он их заслужил?

— Как, а благодеяния, которыми он осчастливил город? Разве это не было большой милостью?

— Благодеяния? Какие благодеяния?

— Может быть, вы скажете, он щедро помогал бедным?

— Что это значит, по-вашему, реб Меер, помогать бедным?

— Или давал крупные пожертвования?

— Не знаю, чего вы хотите?

— И к тому же, быть может, вы скажете, что он был человек образованный?

— Да, мировой гений! А как же, господи!

— Но зато он был богобоязненным человеком?

— Страшное дело!

— Тайный праведник, ха-ха-ха!

— Все вы большие праведники!

— Праведники, вы говорите? Наши дети тоже ходят с непокрытыми головами, как и дети реб Сендера, а? Что вы говорите, реб Хаим? Мой зять тоже курит в субботу*, да?

— И наши дочери тоже, вероятно, не носят париков*, да?

— Спасибо вам!

— Зачем нам все эти глупости, скажите, будьте добры? а что говорит староста?

— Староста погребального братства?

— Да, да, реб Калмен Верзила.

— А я знаю? Я в общественные дела не вмешиваюсь… пускай сами бьются головой об стену!

— Что вы на это скажете? Он не вмешивается в общественные дела!.. Дожили! А?

— Я думаю, к чему нам эти пустые споры? Скажите лучше, дадут немного денег?

— Что вы называете деньгами?

— Сколько денег? Деньги деньгам рознь!

— Я думаю, мешков десять…

— Почему не двадцать, скажите, пожалуйста?

— Двадцать тысяч рублей? Боже мой! Что мы будем делать с такой суммой?

— Пропади ты пропадом, дурень несчастный! Как вам нравится эта напасть?

— Скажу вам по правде, двадцать тысяч — не так уж страшно! Не такая уж беда! А почему бы и нет? Немножко меньше достанется наследничкам! Тоже горе!

— Ничего, он достаточно накопил!

— Да, деньги он нажил честно!

— Чужими руками!

— Еврейская кровь на этих деньгах!

— Тише, что там за крики?

— Где? В доме? Вероятно, уже выносят? Нет! Мне кажется, что это голос Гецла.

— Какого Гецла?

— Портного Гецла.

— Чего он хочет, этот скандалист! Всюду суется!

— Портняшка! Нахал! Кто его не знает?

— Вот как? Вы не можете ему этого простить? Стоит только нашему брату слово сказать, как вас черт за душу хватает! Едва заговорил портной, у вас уже и голова болит! Я тоже портной и совсем не стыжусь своей профессии! Лишь бы не бездельник, не кровопийца, не ханжа! Черт вас подери, почему не поживиться здесь. Много ли у нас таких реб Сендеров? Почему не урвать хоть что-нибудь для портновской синагоги? Обжоры! Пьяницы! Негодяи!

— Нечего сказать, нарвались на комплименты!

— Что там за крик?

— Это кричит носильщик. Он требует тридцать тысяч! Тридцать тысяч, и только!

— Тридцать! Сорок! Тридцать!

— Сорок! Сорок!

— Чего сорок?

— Сорок тысяч рублей!

— Сорок! Сорок! Сорок!

— Кричите, ребята, сорок!

— Сорок! Сорок! Сорок!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

— Ну, я вас спрашиваю, реб Калмен, вы же честный человек: как же может быть, чтоб вы сказали такое?..

— А что я говорю? Разве я что-нибудь говорю? В чем вы меня подозреваете, реб Хаим? Ваш отец, да продлит господь его жизнь, бог — великий кудесник, но если, не приведи господь, пусть минет нас такая минута, ваш отец закроет глаза, дом разнесут! Вы видите? Посмотрите, пожалуйста, в окно, какая толпа собралась!

— Чего же вы хотите, реб Калмен?

— Чего я хочу? А чего я могу хотеть? Я ничего не хочу! По мне пусть будет так, как вы хотите! Я вам, поверьте, лучший друг. А с вашим отцом я, знаете, в самых лучших отношениях! Любая услуга, любая нужда… В этом случае я думаю о вашей пользе. Вы должны соблюсти приличия и удовлетворить народ. Все-таки, как говорится, капитал!.. Первый богач в городе!.. И зачем мы станем обманывать самих себя? Ваш отец, конечно, был порядочный человек, честный человек… Если он жив еще, пусть бог продлит его жизнь… А если нет, да простит он меня… но все-таки он не выполнил своего долга перед городом! Подобало бы поэтому, чтоб вы, его наследник, старший сын… как это сказать…

— Что вы имеете против нас, реб Калмен, господь с вами? Отец действительно плох, но ведь он не умер, он еще жив! Разве это не злодейство? Я вас спрашиваю, реб Калмен? Бога вы не боитесь!..

— Э, реб Хаим, вы должны со мной иначе разговаривать! Кто виноват? Сами виноваты!.. Вы подняли крик: «Евреи, спасайте!» Вот народ понемножечку и собрался… Люди слышат такой плач… видят, все бегут, все кричат: «Умер! Умер!» Спросили у врача, он говорит: «Плохо! Плохо!» Ваш слуга сказал: «Конец! Кончено!» А тут родные плачут. Ну что ж, ведь это евреи, вот они и сбежались. Ваш отец все-таки, как говорится… И попробуйте только сказать народу, что он еще не умер. Разве вам поверят? Слишком поздно!.. Вон идут погребальщики. Ну-ка, подите-ка поговорите с ними! Нахалы, кто посылал за вами? Вон, пьянчужки, батьке вашему так-перетак!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

— Ой, гром меня разрази! Зелда, вы слышите плач? Вы слышите, как хозяйка воет? Горе мне! Златка, не иначе, он кончился! Боже мой! Нет уже моего хозяина! Малка! Златка! Бегите наверх, узнайте у Фройки, горе мое великое!

— Вон бежит Фройка!

— Где? Что он несет? Какой-то узел?

— Фройка-сердце, что слышно? Уже или еще нет? Фройка! Что ты молчишь? Говори! Уже или еще нет?

— Уже… Еще нет… Как это вам нравится? Хайло раскрыла! Провалитесь вы все! Пропадите пропадом! Хорошенькая благодарность! Служил, служил, и хоть бы мне в руку плюнули… Хоть бы верхнюю рубаху, хоть бы старый жилет! Пропадите вы все с вашей хозяйкой вместе! Увидела у меня ключи, и тут же забрала… Прослужил семь лет — нитки не тронул, что же я теперь, заберусь в шкаф, что ли? Чтоб вам ноги переломало! Работай весь день и ночь как проклятый, ни минуты покоя! И что же? Чтоб вы сгорели! Велика беда, если б Фройка получил еще одну куртку или пару штиблет?.. А часы? Кто теперь без часов? Каждая дрянь носит часы, — на, смотри, полюбуйся на меня! А Фройке не нужно! Фройке ничего не нужно! Фройка должен служить каждому, как собака, и все… Сапоги чисть, на стол накрывай, на побегушках бегай, письма носи, туда иди, там стой — тьфу на вас всех! Зелда, ложки! Давайте сюда ложки!

— Какие ложки? Что ты привязался?

— А ну-ка, серебряные ложки! Дюжину ложек! Давайте-ка сюда, прошу прощения, серебряные ложки. Зелда, скорее, скорее!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

— Ой, венец головы моей, мой Сендер! На кого ты меня покидаешь? В тридцать девять лет вдова, — где это слыхано?

— Не плачьте, мамаша! Господь — отец наш, и свекор еще, может, выживет!

— Ой, не говори этого, Сонечка, не говори! Ты не видела его этой ночью, Сонечка. Совсем уже не тот Сендер!

— Вот послушаем, что скажет доктор, мамаша! Доктор там?

— Ой, чем может помочь доктор, Сонечка, когда я так грешна перед богом и так несчастна, так одинока и несчастна?..

— Ой, такой брат, один-единственный брат, как один глаз! Детки, молите бога, нашего великого, доброго, всемогущего бога, он все может, он может и мертвого воскресить! Ой, мой дорогой Сендер! Помнишь ли ты, как дорога была тебе Добриш, твоя единственная сестра? Помнишь ли, мой Сендер, как добра, как преданна я была, когда у тебя, не про наши дни будь сказано, дела шли не так хорошо, и я, Сендер, помогала тебе всем, чем только могла?! И ты обещал мне, если только бог пошлет тебе немного счастья, отблагодарить меня наилучшим образом?! И вот теперь, Сендер, ты, оказывается, забыл свою единственную сестру Добриш, преданную тебе, может быть, больше, чем другие, да простит тебя господь, как я прощаю мою обиду, Сендер! Твои дорогие детки, наверное, не оставят меня на старости лет, и кто-нибудь из них, может быть, и позаботится обо мне, твоей единственной сестре, горемычной и больной вдове, Сендер! Но я уповаю еще на того, чье святое имя недостойна произнести. Если найдутся у меня какие-нибудь заслуги пред престолом его, он еще пошлет тебе полное исцеление. Другие ждут, Сендер, твоей смерти, но я еще буду иметь счастье говорить с тобой и, бог даст, поведаю тебе обо всем этом в радостный час.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ

Оно разыгрывается в закрытом помещении, куда мы никак не можем проникнуть. Мне удалось только разглядеть в окно нашу почтеннейшую мадам Ревекку Земель: с разрумянившимся лицом сидела она за круглым столом, опершись на свою прекрасную белую руку, и серые глаза ее задумчиво блуждали.

Одному богу известно, о чем думает сейчас эта благородная дама. Вокруг нее, как всегда, скрипя ботинками и засунув руки в карманы, вертится ее милейший супруг, прославленный Осип Земель. Он хочет подойти к Ревекке, хочет что-то сказать ей, но, как видно, не решается…

А где наш Маркус, самый молодой из наследников? Может быть, только он один и сидит у изголовья отца? Весьма вероятно, что Маркус абсолютно забыл о себе и не отходит от смертельно больного отца. Все может быть на этом свете, и мы не должны залезать в душу каждого. Дайте вашу руку, читатель, и уйдем из этого дома. Радостей, как видите, этой ночью мы не найдем здесь… Дай нам бог созерцать более веселые, более приятные сцены!