Онлайн чтение книги Сентябрьские розы September Roses
VIII

Пожилая мадам Эзек улыбнулась, когда Марсена протянул ей чек:

– А-а, для господина Фонтена. Ну я ему покажу!

Завладев рисунком, Эрве отправился на улицу Ренн. Ванда открыла ему дверь, одетая в серые брюки и красную блузку, которая удачно оттеняла красивое лицо и делала ее похожей на Шелли в женском обличье.

– Ванда, это всего-навсего я… Как я вам уже сказал по телефону, наш друг болен… Он просит принять от него ко дню рождения этот рисунок.

– Держу пари, что это Пикассо от мамаши Эзек! – воскликнула она. – Очень мило. Входите же, Эрве, положите куда-нибудь пальто, на перила или прямо на пол, и садитесь… Да, это и в самом деле Пикассо… Какой душка этот Гийом! Мне так жаль, что он заболел. А это, часом, не супруга заставила его заболеть?

– Уверяю вас, Ванда, когда я его видел, он метался в жару, кашлял так, что грудь разрывалась, и очень переживал, что не может встретиться с вами… Но раз уж вы сами заговорили о госпоже Фонтен, должен вам прояснить ситуацию.

– Какую ситуацию?

– Какую создали вы сами, когда вклинились между двумя половинками этой четы… Да, милая Ванда! Вольно или невольно, но вы породили драму. Сегодня утром Полина Фонтен просто разрыдалась у меня на глазах, потому что услышала из соседней комнаты то, что говорил мне ее муж.

– А что он говорил? Какой вы сегодня странный, Эрве, изъясняетесь загадками. Скажите уж наконец то, что хотите сказать!.. Что именно вам говорил Гийом?

– Жаловался на семейную жизнь, на то, что чувствует себя чужим в этом мире, расхваливал вас, в общем, наговорил кучу вещей, которые его жене неприятно было слышать.

– Это наказание за то, что подслушивала под дверью.

– Нет, в самом деле… Уверяю вас, она меня очень растрогала.

Ванда решительно зажгла сигарету:

– И что? К чему вы клоните?

– Это скорее у вас я должен спросить, к чему вы клоните? Зачем вам эта победа? В самом деле, не собираетесь же вы, молодая и красивая, заставить шестидесятилетнего Гийома Фонтена развестись и жениться на вас?

– Вы же знаете, я вообще против официальных браков. Таких независимых, как я, еще поискать.

– Но в качестве любовника он вам тоже не нужен?

– Мой милый Эрве, скажу вам одну вещь, которая вас, вероятно, удивит: у меня нет никаких планов. Вы спрашиваете меня, зачем мне эта победа?.. Прежде всего, я не рассматриваю это как победу… Я знала, что нравлюсь Фонтену и ему приятно меня видеть. Не предполагала, что это может встревожить его жену. И если, как вы говорите, это победа, могу себя с ней поздравить.

– Но, Ванда, вы же не можете его любить!

– Любить? – переспросила она. – Какое неопределенное слово! Оно означает все, что угодно: животную страсть, нежность, болезнь… И почему я не могу любить Гийома? Вы его не знаете. Когда мы наедине, он такой славный. Смеется, говорит мне комплименты… Мы ездим обедать за город, ужинаем в Париже, где-нибудь в бистро… Бедный Гийом! Он ищет разные предлоги, такие наивные, чтобы только оказаться ко мне поближе, взять за руку, обнять за талию… Как это мило. И потом, в нем есть что-то детское, простодушное, когда он растягивается у меня на диване и говорит: «Сделайте мне приятное», это очень трогательно… Он благодарен за любую мелочь, которую от меня получает. И еще мне кажется, что я имею на него влияние. Я в самом начале сказала ему, что ненавижу взгляды его окружения. А он мне ответил, что это не его окружение. Когда он понял, что у меня имеются некие политические пристрастия, он решил соблазнить меня именно этим… Нет, правда, Эрве, вы представляете, какой это будет потрясающий эффект, когда во время выборов такой человек, как Фонтен, вдруг выскажется о проблемах, которых прежде он и знать не знал… Это будет сен-са-ци-я. Вот этого я и пытаюсь добиться, и если его жена вздумает встать у меня на пути, я ее просто раздавлю.

– Вы хотите сказать, что пойдете даже на то, чтобы отнять у нее мужа?

– Если бы могла, то да, конечно.

– Но это было бы преступлением. Этим вы наверняка убили бы ее, как если бы выстрелили из револьвера.

Она раздраженно вскинулась:

– Преступление? Да есть ли на свете нечто более мерзкое, чем престарелая супружеская чета? История Филемона и Бавкиды у меня вызывает отвращение! В тот момент, когда супруги перестают чувствовать друг к другу подлинное «вожделение», как сказал бы несчастный Гийом, им следует немедленно расстаться… Знаете, я каждое утро встречаю одну пару, которая живет в нашем доме. Консьержка говорит, что они уже сорок лет совершают ежедневную прогулку по утрам!.. Честное слово, Эрве, когда я вижу, как эти две старые развалины молча тащатся по улице, меня просто тошнит.

– Вы полагаете, лучше, если бы каждый из них был одинок? Впрочем, Фонтен отнюдь не старая развалина… Отнюдь… Вам, Ванда, не хватает человеколюбия.

– Напротив! Мне-то как раз человеколюбия хватает, а вот вы банальны и неискренни. Я русская, дорогой мой, потребность в искренности у меня в крови. А вы, французы, подавляете свои желания. Вы сами скрываете от себя собственные чувства и стремления. Да-да! Вы до последнего вздоха экономите «себе на старость». А когда наступает предсмертная агония, вы осознаете, что остались в дураках, что вы и не жили по-настоящему, а уже слишком поздно, все кончено… Вот от чего я хочу спасти Гийома.

– Убив его жену?

Наклонившись к Эрве, она вызывающе посмотрела ему прямо в глаза:

– Да, я жестока, мой милый Эрве. Я ни секунды не стану колебаться, если придется причинить боль какому-нибудь ничтожному, с моей точки зрения, существу, когда буду уверена, что это поможет мне достигнуть важной цели. О чем вы думаете?

– Я думаю, что вы, наверное, много страдали в своей жизни. Жестокость – это почти всегда реванш за что-то. Так мне кажется.

Она засмеялась:

– Эрве Марсена или исповедник!.. Да, мой дорогой, я много страдала. Уверяю вас, мне нельзя было быть ни слабой, ни слишком чувствительной.

– А теперь?

– Теперь? Как он нетерпелив, этот Эрве! Он хочет знать конец истории, которая едва началась… Вы увидите… Мы увидим… О том, что будет дальше, я знаю не больше вашего… А пока не хотите ли чашку чая? Я купила кекс для Гийома… Ввиду отсутствия учителя угостим ученика. Спишем это на счет общих накладных расходов предприятия.

Пока на крошечной кухне закипал чайник, Эрве жадно рассматривал библиотеку Ванды. У нее имелись великие русские авторы, переводы Хемингуэя, Фолкнера, Гёте на немецком, Рембо, Лотреамон, Мальро, Сартр и на краю полки пять новеньких томиков Фонтена. Он открыл их: были разрезаны лишь первые страницы. Она вернулась.

Они сели пить чай.