Онлайн чтение книги Сердце сержанта
ВОТ ОНА КАКАЯ, ЛЮБОВЬ!

Сержанту Махотину, только что вернувшемуся из отпуска, не спалось. Лежа на спине, он широко раскрытыми глазами уставился в потолок. По казарме разносилось здоровое, дружное дыхание двух десятков молодых людей. Дневальный Рачик Вартанян опять, наверное, решает в уме задачку по высшей математике — он мастер на это. До призыва Рачик учительствовал в маленьком горном селении и твердо решил поступить после армии в Ереванский педагогический институт.

Быть может, и Сергей после демобилизации поступит в техникум, а то и в институт. Почти три года, проведенные им в артиллерии, не простая штука: он стал классным специалистом. Если учесть, с какой новой совершенной техникой они имеют дело, то это немало, совсем немало. Но вот сумеет ли он все-таки построить свою личную жизнь?

«Человек — кузнец своего счастья!» — говорит пословица. Трудно досталось оно Сергею Махотину, и впереди еще немало трудного. Но кто оказал, что трудное счастье — меньшее счастье? Если беда случилась с его Сашенькой — это и его беда. Тем более что Сергей сам виноват во многом...

Наверное, лишь в очень юном возрасте бывает так: сидишь в одном классе с девочкой, ничем не выделяя ее из всех, но вдруг случается что-то, и ты смотришь на нее как бы другими глазами. Таким событием для семиклассника Сергея явился лыжный поход по окрестным колхозам в канун выборов в Верховный Совет Республики.

Физрук школы Роман Арсентьевич, худощавый, седой, не потерявший, несмотря на гражданский костюм, своей военной выправки, сделал в колхозном клубе краткое сообщение о кандидате, выдвинутом их районом. Затем начался концерт самодеятельности. Когда гибкая, как змейка, смуглолицая, отчего даже среди зимы она казалась загорелой, Саша Любимова исполнила молдавский танец, Сергей с изумлением уставился на нее из-за кулис: проучившись с Сашей семь лет подряд, он, оказывается, не разглядел, какая она.

Школьники остались ночевать в клубе. На сцене постелили солому; устраиваясь на ночлег, все смеялись и дурачились. Настоящий град насмешек посыпался на Сашу, когда она предложила Сергею, отправившемуся в поход в свитере и прорезиненной куртке с застежкой-«молнией», укрыться ее теплым пальто. Роман Арсентьевич еле остановил разошедшихся шутников. Отвлекая внимание от смущенной пары, он рассказал, как на фронте шинель заменяла солдату одеяло и подушку и даже носилки: в рукава шинели просовывали две жерди, полы подвязывали, и раненого несли в санроту.

Сергей так и не решился укрыться пальто девочки. Ему совсем не холодно, убеждал он Сашу. И долго не мог уснуть — куртка не грела. Проснувшись среди ночи, он обнаружил, что Саша лежит рядом с ним, сжавшись в комочек от холода: большая часть ее пальто покрывала его. Укутав девочку, он рассматривал вблизи ее густые пушистые ресницы, черные, почти сросшиеся на переносице брови, пятнышки родинок на щеках, нисколько не портившие смуглого лица...

Летом он совершенно случайно увидел совсем новую, неведомую ему до сих пор Сашеньку. С утра пораньше Сергей отправился купаться к реке Воронке. На берегу за кустами белела кучка белья. Кто это купается в такую рань, да еще на его любимом месте? Нырнув с обрыва, он, рассекая быстрыми саженками воду, поплыл к повороту. Посреди заводи чернела знакомая головка, узкие косы были уложены венчиком.

— А-а, вот кто это! — весело заорал он. — Ну, держись, Сашка, сейчас я тебя топить буду... — И еще быстрее поплыл к ней.

— Стой! Ко мне нельзя, Сережа! — В голосе девочки был испуг.

— Боишься, прическу испорчу? А на чужую территорию вторгаться не боишься?!

— Не смей, не плыви дальше!.. Хулиган! — Видя, что ей все равно не уплыть от него, Саша повернулась лицом к Сергею, черные глаза ее сверкали, голос был гневным. — Что я сказала тебе, дураку?

Сергей был уже так близко, что разглядел розовые груди, едва скрытые водой, округлые, как бы смазанные очертания белого тела. И то, что он увидел, смутило его больше ее слов. Набрав воздуха в легкие, он нырнул. Девочка взвизгнула: наверно, он хочет поднырнуть под нее. Но голова пловца показалась из воды далеко в прибрежной осоке.

Должно быть, она никогда не простит ему этой дерзости! Сергей боялся взглянуть на нее, встречаясь на улице. Под ситцевым платьем он, казалось, видел то, что было надежно укрыто от глаз других.

Саша первая подошла к нему, мир был восстановлен. Их дружба еще больше упрочилась, будто уйдя куда-то вглубь, сделавшись не видимой никому. Кое-что, правда, можно было понять по той горячности, с которой Саша порою защищала его перед учителями, по тем быстрым взглядам, которыми они обменивались на уроках.

После окончания школы их пути-дороги, казалось, разошлись навсегда. Сергей устроился учеником слесаря в ремонтно-механическую мастерскую колхоза: надо было помогать матери, растившей без мужа троих ребят. Саша поступила в районный педагогический техникум. Оттого ли, что ему иногда казалось, будто девушка теперь неровня ему, или оттого, что они могли встречаться лишь по воскресеньям, когда Саша приезжала из райцентра к своим родителям, только Сергей все больше отдалялся от нее. Он стал водить дружбу с девушками с молочной фермы — веселыми, беззаботными, любящими потанцевать и попеть, а встретится симпатичный парень — процеловаться с ним до рассвета где-нибудь за гумном. Но почему, танцуя с другими, Сергей думал о Сашеньке, почему он взрывался, когда кто-то позволял себе нелестное замечание по адресу «городской», «недотроги», почему был в душе уверен, что их пути в конце концов должны пересечься?

Девушка сама разыскала Сергея в ту осень, когда его призывали в армию. Она пришла к нему домой за каким-то учебником, словно нельзя было достать нужную книжку в районном центре.

— Значит, уезжаешь? — печально спросила Саша, когда он вышел проводить ее.

— Будто бы для тебя это так важно, — усмехнулся он. — Часто ли мы виделись, пока я дома был? Я вот подумал сейчас: в сущности, мы ни разу и не поцеловались с тобой.

— О чем ты, Сергей? — вспыхнула Саша.

— О том, что слышишь... Детский сад — вот как называются наши с тобой отношения. Другие девчата не такие.

— Ну и дружи с ними... с другими.

Он понимал, что обидел Сашу; стало жаль ее. Но хоть сейчас, напоследок, надо было высказать ей все, что он думал.

— Ладно, Сашок, не сердись. С другими и дружба другая.

Девушка подняла на него глаза, слезинка блеснула в них.

— Неужели ты ничего, ничего не понимаешь, Сережа? Пойми, боюсь я себя. Ты меня не знаешь, да и я себя знаю не до конца... Но мне кажется... если ты поцелуешь меня хоть раз по-настоящему, пропаду я. Мне в сто раз труднее будет, чем сейчас. — Она вздохнула. — Давай лучше отложим нашу любовь до твоего возвращения.

— Что ж это за любовь, если ее можно откладывать? Просто ты не любишь меня.

— Это ты меня не любишь, коли... погубить решил. — Ее голос был едва слышен. — Если б ты не уезжал, я бы... Ну, хочешь, я поклянусь всем самым дорогим для меня, что буду ждать тебя, одного тебя, только тебя. Сколько бы ни пришлось ждать — год, два, три...

Это было объяснение в любви, самое настоящее. Его переполняла радость от того, что Саша, гордая недотрога Сашенька, первая заговорила о любви. Но, испытав пленительное чувство превосходства над ней, он захотел еще большего.

— Любовь доказывают не словами, а поступками.

Саша сразу погрустнела, сникла как-то.

— А вот этого я не могу... Считай как хочешь... Значит, не люблю.

Явно противореча самой себе, она привстала на носки и поцеловала его в открытые от неожиданности губы — не поцеловала, обожгла поцелуем. И убежала в темноту.

Сергею не хотелось спать, он долго еще бродил по селу, улыбаясь своим мыслям. Из крайнего дома, где жила Зина Смородина — веселая, грудастая доярка с молочной фермы, вожак колхозных девчат, — донеслась лихая частушка, в которой рифмовалось «миленок» и «теленок». Сергей мог зайти туда, его бы приняли с распростертыми объятиями, но что-то удерживало его сегодня. Он почувствовал себя богаче, светлая радость переполняла его, не хотелось расплескать ее попусту...

На вокзале, не испугавшись того, что скажет подвыпившая Сергеева родня, Сашенька бросилась к нему на грудь, заплакала, зашептала жарко. Наверное, все-таки она дура, набитая дура. Сейчас она жалеет о том, что они не целовались по-настоящему, как он хотел. Но все еще будет хорошо, когда он вернется. Тогда они смогут быть вместе каждый день, каждую ночь, не боясь разлуки.

Невыспавшийся, с тяжелой после проводов головой, Сергей не совсем понимал, что она шепчет, только повторял сокрушенно:

— Эх, Сашка, Сашка! Не закрепили мы свою любовь...

— Чем? Бумажкой с печатью? Да разве это самая большая закрепка? Люби меня так, как я тебя, — и вся жизнь будет наша.

Когда он волочил на подножку тронувшегося вагона, она сунула ему в карман свою карточку. «Твоя навсегда Сашка» — было написано на обороте. Всю дорогу смотрел он на ее лицо, радуясь тому, что Саша едет с ним.

Далекий Забайкальский военный округ... Суровая, чужая природа, лесистые сопки, тайга, редкие селения. Первые дни, недели, месяцы военной службы — самые трудные после «гражданки».

Военный городок, куда прибыл Сергей Махотин, разбросал свои белые домики по опушке леса. Молодые солдаты знакомились друг с другом, с боевыми командирами, с невиданной доселе техникой, веря и еще не веря, что сами научатся ею управлять. После занятий на учебных полигонах они садились за учебники. Особенно трудно давалась Сергею математика, которая нужна в артиллерии как воздух.

По вечерам солдаты собирались в полковом клубе. Сергея увлекали и секция гимнастики, и драмколлектив. Первое время он с непривычки уставал так, что, вернувшись в казарму, засыпал, едва голова касалась подушки, даже на Сашино фото забывал взглянуть.

Сразу по приезде в часть Сергей написал матери, но ответ получил не из дому, а от Сашеньки: узнав адрес у его родни, девушка первая поздравила его с началом новой жизни, пожелала успехов в воинской службе. Написала она и о себе. В приписке Саша сожалела, что была суха с ним перед разлукой. «И все же это, видно, лучше для нас обоих, Сереженька! Ведь у нас с тобой есть главное — наша любовь, все остальное зависит от нас самих. Я не страшусь этих трех лет разлуки, ведь и мне учиться как раз три года». Внизу стояло: «Твоя.......»

Сергею понравился ее размашистый, почти мужской почерк, понравилось содержание письма и особенно приписка. Количество точек, как он сразу догадался, соответствовало числу букв в слове «невеста». И то, что она не написала прямо это слово, тоже нравилось ему.

Как-то он решил показать Сашино письмо своему новому дружку и соседу по койке Виктору Жукову, которого новобранцы еще в дороге, не сговариваясь, окрестили «Жуком». И не столько из-за сходства клички с фамилией, не столько даже за внешность — малорослый, юркий, чернявый солдатик действительно смахивал на жука, — сколько за характер бывшего киномеханика южного городка. Виктор без конца рассказывал невероятные истории, героем которых он якобы был на курорте. Да и здесь, в части, он показал себя таким пронырой и пролазой, что солдаты лишь качали головами, повторяя: «Ну и жук! Жук и есть...»

— Три года обещает ждать? — иронически переспросил Жук, возвращая письмо товарищу. — Блажен, кто верует...

— Ты моей Саши не знаешь, — обиделся Сергей. — Это такая девушка, такая девушка! — И замолчал, не найдя слов, достойных его невесты.

— Тю-ю! Для меня девушка, которая первая призналась в любви, не существует как личность. Это, братец ты мой, крепость, сдавшаяся без боя.

Сергей обиделся за свою подругу. Достав из чемодана фотографию Саши, он показал ее приятелю. Пусть скажет, только честно: встречались ли ему такие девушки — гордые и чистые, как утренняя роса?

Бросив мимолетный скучающий взгляд на портрет, Жук почему-то заметил лишь Сашины густые, почти сросшиеся брови и темный пушок на верхней губе.

— Подрисовать усы — совсем казак лихой!

Сергей обиделся еще больше, вырвал фотографию из рук насмешника.

— Глупый ты человек, Виктор! Может, фотография и неудачная, но я-то знаю, какая Сашенька в жизни. Таких больше и нет на свете. Отвечай: есть или нет?

— Трудно сказать... — уклонился Жук. — Как писал поэт: «Глаза влюбленных видят то, чего не видит уж никто...» Эх, Сереженька, жаль, я не взял в армию свою фототеку. Там такие кадры — закачаешься.

Где было знать Сергею, что главное украшение знаменитой «фототеки» составляли снимки кинозвезд, которые бывший механик вырезал из рекламных плакатов себе «на память».

Вроде бы ничего и не сказал многоопытный — вернее старающийся выглядеть этаким «тертым калачом» — Жук, но неприятный осадок в душе Сергея остался. И Саша на фотографии показалась ему хуже. Он припомнил некстати, что и в классе насмешники звали Сашу «цыганкой» и «девкой-чернавкой». Но разве за этой «чернавкой» не ухаживали лучшие парни их школы? И разве она, гордая Сашенька, не выбрала его изо всех?..

Однажды Витька-Жук, вернувшись из увольнения, сообщил приятелю свежие «разведданные»: километрах в шести от их части на берегу озера расположена рыболовецкая артель. Чисткой и вялением рыбы заняты девушки, среди них есть неплохие «экземпляры». Он уже присмотрел для себя одну веселую «чалдоночку», наверное, у нее найдется подружка и для Сергея.

— Ищи себе другого партнера, — равнодушно сказал Махотин.

— Ты что, в монахи постригся? Так знай: армия — не мужской монастырь... — И, злодейски подмигнув, Жук продолжал: — Думаешь, твоя казачка отказалась бы пойти на танцы, если б кто предложил?

— Заткнись! — рассердился Сергей. — Не знаю, что за девушки в рыбацкой артели, не видал твоих курортных знакомых, но наших сельских девчат ты не трогай. Тем более мою Сашеньку.

— Сашенька, Машенька, Пашенька — не все ль одно! — Жук хлопнул приятеля по плечу. — Брось ты колхозниц превращать в принцесс! Все они одинаковые, что сельские, что городские — черные и рыжие, полные и худые... А хочешь, сделаем проверку твоей непорочной деве? Увидишь, кто прав будет.

— Какую проверку? — не понял Сергей.

Жук преспокойно объяснил. Солдат, желающий «проверить» свою девушку, дает товарищу ее адрес. Тот, будто бы втайне от друга, пишет ей нежное письмо, жалуется на свое одиночество, предлагает дружбу и так далее. Если девушка «клюет», значит, она легкомысленна, ей нельзя ни в чем верить. Имея вещественное доказательство — ее письмо к другому, — солдат может всегда уличить «неверную».

Сергей решительно отказался от подобной «проверки».

— Боишься! — подвел итог Жук. — Суду все ясно.

— Не боюсь, а просто... просто не желаю.

— Так и щегол утверждал, когда кошка потащила его за хвост из клетки: не боюсь, а просто не желаю путешествовать... Я забыл тебе сказать: если девушка — настоящая подруга солдата, то она такую проборку сделает непрошеному ухажеру — пух и перья полетят!

Сергей и сам не мог понять, как это получилось, только в конце концов он дал Жуку Сашин адрес, оговорив, что прочитает письмо до отправки. Вероломный приятель на следующий день прочел ему письмо. Только не то, которое намеревался послать, а совсем, совсем другое, нисколько не похожее на оригинал. Что он написал в действительности, Сергей узнал много позже.

Сразу после нелепой «проверки» Саша замолчала, причем надолго. Витьке-Жуку она, разумеется, не ответила, иначе он не преминул бы похвастать своей «победой». Но Сергею от этого было не легче.

Лейтенант Самсонов не мог понять, что происходит с одним из его солдат. Развитый физически, начитанный, инициативный Сергей Махотин был за приборами, как говорится, царь и бог. Выделялся он и в другом: выступал на вечерах самодеятельности с чтением стихов Маяковского, репетировал главную роль в одноактной пьесе, которую ставил драмкружок. Но с некоторых пор на комсомольских собраниях или в клубной читальне лейтенант ловил остановившийся, какой-то отсутствующий взгляд солдата. Что его заботило?

Быть может, все дело в его непонятным образом завязавшейся дружбе с Виктором Жуковым, злостным нарушителем дисциплины, который дважды приходил из увольнения с опозданием и уже успел отсидеть на гауптвахте за самовольную отлучку? Хуже нет, когда в части заведется этакий нарушитель! И сам на плохом счету, и товарищей портит. Лейтенант своими ушами слышал, как Жуков, получив очередной нагоняй, хвастал перед друзьями:

— Ох, и наломал я вчера дров. Девчата — первый сорт! За таких не жаль и на «губе» посидеть...

А вся-то «ломка дров» заключалась в том, что подвыпившего Жука чуть не побили рыбаки за нахальное приставание к девушкам.

Лейтенант предпочел бы, чтобы Махотин дружил с Рачиком Вартаняном, лучшим математиком части, или с Соколовым, первым гимнастом. Но дружба — чувство избирательное, ведь почему-то выбираешь себе в друзья именно этого человека, а не другого, хотя объективно другой, быть может, и лучше.

Однажды лейтенант, проходя по двору казармы, заметил, с каким жадным нетерпением Махотин бросился к письмоносцу и как вытянулось лицо солдата, когда для него не оказалось письма.

— Не пишет? — скорее в шутку, нежели серьезно, спросил он парня, отошедшего в сторонку.

— Не пишет, товарищ лейтенант! — подтвердил расстроенный Махотин. — Ума не приложу, что случилось?

— Бывает... Я в офицерском училище три месяца не получал вестей от своей Зины. Чего только не передумал, чуть ли не похоронил ее. Мысленно, конечно. А она, видите ли, решила «проучить» меня за то, что я не поздравил ее с днем рождения. Так-то вот, Махотин! Напишет еще ваша девушка.

Сергей не представлял себе, чтобы жена Самсонова — умная, веселая, такая милая, что даже очки с сильными стеклами нисколько не портили ее, — могла когда-то наказать своего жениха. Зинаида Никитична преподавала литературу в школе-семилетке рыбачьего поселка, растила двух симпатичных, розовых и толстых дочек и при этом находила время забежать вечерком в клуб, чтобы разобрать с участниками драмкружка новую пьесу: режиссера в кружке не было. Махотин бывал и дома у Самсоновых, любовался тем, как весело и дружно живут супруги. У него не повернулся язык рассказать лейтенанту, что он легкомысленно поддался на провокацию Жука. Да и приятеля не хотелось подводить.

А время шло, писем от Саши все не было. Измучившись неизвестностью, Сергей решил посоветоваться с лейтенантом: как выхлопотать недельный отпуск по личным делам. Тут пришлось рассказать все.

— Об отпуске не может быть и речи, вы еще первогодок, Махотин. Что было бы с дисциплиной в армии, если б каждый солдат просился домой по таким, простите, несерьезным мотивам... Но можно попробовать действовать другим путем. Где учится ваша невеста, Махотин?

Называя техникум, где училась Саша Любимова, Сергей не думал, что лейтенант не только запомнит адрес, но и напишет в тот же вечер письмо, даже два письма: Саше и секретарю комсомольской организации техникума.

Недели через две, когда Махотин уже забыл о разговоре с лейтенантом, Самсонов показал ему подлинное письмо Виктора Жукова, которое вернула Саша. С ней, по просьбе Самсонова, переговорил секретарь комитета ВЛКСМ педтехникума.

Сергей читал письмо своего дружка и глазам не верил. Чего только не было на этих двух листках почтовой бумаги! И развязность, и ложь, и гнусные измышления. Не жалея черной краски, Жук расписал, как Махотин, получив письмо невесты, зачитал его вслух всему взводу, комментируя наиболее нежные места (для достоверности Жук точно воспроизвел приписку из письма Саши), как Сергей якобы пустил по рукам фотографию девушки, пририсовав ей на снимке усы, чтобы она была больше похожа на «лихого казака». Хвастаясь тем, что Саша всего лишь «крепость, сдавшаяся без боя», Сергей будто бы завел знакомство с некоей девицей из рыболовецкой артели, ходит в самовольные отлучки, за что уже отсидел на «губе»... Все это ужасно обидно наблюдать ему, Виктору Жукову, человеку одинокому и серьезному, хотя и не такому, может быть, красавцу, как Сергей. По всему по тому он предлагает девушке вступить с ним в переписку «на предмет настоящей дружбы», если, конечно, у нее нет дружка поближе...

Махотин даже зубами скрипнул, дочитав письмо. Стыдно было поднять глаза на лейтенанта. Только сейчас он представил себе, что должна была пережить Сашенька, проглотив такую пилюлю. Удивительно ли, что она замолчала.

— Как вы думаете поступить теперь, Махотин? — спросил лейтенант.

— Не знаю. Напишу ей сегодня же, но... прочтет ли она? Последние мои письма она возвращала нераспечатанными. Ну, а этому гаду, этому паразиту... — Кулаки солдата сжались, выдав его намерения.

— А вот этого я не слышал, рядовой Махотин! Приберегите свои эмоции до комсомольского собрания.

Комсомольское собрание в клубе части проходило необычно бурно. В начале чтения Жуковского письма раздавались смешки, но вскоре атмосфера раскалилась, послышались гневные реплики:

— Это уж подлость! Привлечь Жукова к ответу! Из комсомола его — и все!

Виктор Жуков, которому дали слово для объяснения, попытался прикинуться дурачком. Разве не сам Махотин сказал ему адрес своей девушки? Для чего? Не газету же ей просил выписать... А что касается уловки с двумя вариантами письма — так это ж элементарная военная хитрость, обходный маневр. Если б он написал все как есть, девушка не «клюнула» бы...

— Она и так не «клюнула», как вы изящно выражаетесь, Жуков, — оборвал его лейтенант. — А вот крови вы ей немало испортили. Ей и вашему излишне доверчивому другу Махотину, если, конечно, он продолжает считать вас своим другом.

— Волк в лесу ему товарищ! — буркнул Сергей с места.

Один за другим брали слово комсомольцы. Маленький ростом Васин, у которого дома осталась жена с ребенком, особенно разволновался, представив себе, что кто-то подобным образом «разыграл» бы его подругу жизни. Он критиковал Махотина за излишнюю доверчивость и предложил объявить бойкот Жуку.

Словом, собрание дружно ополчилось на Жукова. Под конец на него жалко было смотреть. Он уже не огрызался, не оправдывался, а сидел нахохлившись, словно петух, попавший под проливной дождь.

Обо всем этом узнала Саша из письма Самсонова, советовавшего ей простить своего друга.

Не сразу девушка забыла обиду, не скоро восстановилась нормальная переписка. Долго еще Саша остерегалась писать откровенно, боясь, что так или иначе ее письма могут стать известны посторонним людям. Таковы были последствия его «проверки».

Второй год службы на исходе. Сержантские лычки украсили плечи Сергея Махотина, его фотография не сходит с доски отличников части. А на душе сержанта бывает по-разному.

Нелегка ты, служба солдатская, и, быть может, самое тяжелое — долгая разлука с близкими людьми, с любимой. Время идет, человек растет, мужает, развивается и физически, и духовно. Ничто не стоит на месте, даже чувство любви. И нет-нет сердце начинают точить сомнения: а любит ли тебя, как раньше, твоя девушка? Любишь ли ты сам ее по-прежнему? Ведь не одна на свете девушка. Живут девчата и поближе, чем та, далекая...

Драмкружок, в котором занимался Сергей Махотин, ставил двухактную пьесу из жизни сельской молодежи. Поначалу солдаты думали сами играть женские роли, но, когда их часть взяла шефство над рыболовецкой артелью и девушки из поселка Озерный стали частыми гостями воинов, руководитель кружка с удовольствием передал эти роли им. Так появилась в кружке Варвара Лакшина — веселая, рослая, с большими сильными руками и не знающими устали в танцах ногами.

Виктор Жуков первым начал ухаживать за рыбачкой, но успеха не имел. Спасая свою репутацию сердцееда, кстати, давно подмоченную, он объявил товарищам, что девушка «не нравится» ему. «Гренадер в юбке», — назвал он Варю.

— Расскажи лучше, как она тебя в лужу посадила, — смеялись солдаты. — Когда ты вздумал провожать ее после репетиции, а она на коне ускакала.

— Не на коне — на велосипеде укатила. А он за ней петушком, петушком...

Солдатская молва придумала и не такие еще подробности жуковского провала.

Сергей Махотин репетировал с девушкой роль в пьесе. Как-то, дожидаясь своей очереди на выход, Варя спросила молчаливого партнера:

— Вы всегда такой мрачный или только со мной?

— Я мрачный? — удивился сержант. — Поверьте, Варя, к вам это не относится.

— И на том спасибо!

— Я не хотел обидеть вас... Моя девушка снова не пишет. Вот я и переживаю.

— А-аа! Только мне совсем неинтересно знать это. — Она надулась.

В этот вечер Варя не разрешила Махотину проводить ее после репетиции за ворота части. Сергей почувствовал себя обкраденным. Ему по душе пришлась эта сильная девушка, в одиночку выезжавшая на лодке в непогоду, не боящаяся выйти на театральные подмостки, на что решалась не всякая рыбачка.

С нетерпением ждал он следующей субботы, но Варя не пришла. Сергей по-настоящему расстроился, и дело было совсем не в том, что близилась премьера пьесы. «Уж не влюбился ли я в Варю Лакшину? — подумал он в страхе. — А как же Сашенька?»

В душе его происходило странное раздвоение. Обе девушки нравились ему, но здоровое, румяное, кровь с молоком, лицо Вари все решительнее вытесняло из памяти далекую смуглянку Сашеньку. Спохватившись, он написал подруге о своей жизни, об учебе, о драмкружке, куда приходят девушки из рыболовецкой артели. Поколебавшись немного, упомянул имя Варвары Лакшиной, партнерши по пьесе. Рука Сергея невольно дрогнула, когда он выводил это имя: надо ли писать о ней?.. Да, надо! Так честнее. В его жизни нет и не может быть ничего такого, что не должна знать Сашенька.

Саша ответила веселым письмом; она  т о ж е  неплохо проводит время, если он хочет знать. Стала увлекаться гимнастикой. Их тренер Владимир Николаевич находит у нее способности, а ведь он — мастер спорта, только что закончил инфизкульт, знает свое дело. Владимир Николаевич обещает подготовить ее к предстоящим областным соревнованиям.

Письмо Саши вогнало его в тоску. Как он мог забыть, что Сашенька живет в городе — пусть небольшом, но все же городе. Там столько интересных людей, не чета ему. А на соревнованиях в области она еще больше ребят встретит — гимнастов, мастеров спорта...

Варя Лакшина снова стала ходить на репетиции, Сергей поделился с ней своими сомнениями. Варя, помолчав, сказала, что не видит никаких оснований для беспокойства. Просто его девушка наговаривает на себя, желая позлить его. Она и сама бы сделала так, если б ее жених сообщил в письме о другой.

— Выходит, я зря писал ей о вас, Варя?

— Все зависит от того, умная ли она. И какие у вас отношения. Если серьезные — ничто не страшно. — Рыбачка вздохнула. — А нам с вами, Сережа, надо встречаться пореже. Скорее бы уж премьера...

— Разве мы с вами не друзья, Варя? — всполошился он. — Теперь, когда я написал о вас Сашеньке, мне нечего бояться.

— А вы не подумали о... о другой стороне? — уклончиво спросила она.

Они и впрямь стали встречаться реже. Многие заметили это, а Виктор Жуков, сделав свои «оргвыводы», уже проезжался насчет «рыбака», попавшего на крючок к «рыбке»...

Во всякой длительной переписке кроется опасность недоразумений. Вот один позволил себе в письме неосторожное признание, неловкую шутку или намек. Второй обиделся, ушел в себя, замолчал. И то, что лично можно уладить в пять минут, в разлуке нередко затягивается на долгие месяцы, принося обеим сторонам боль и разочарование.

Сергей необдуманно сообщил в письме о Варе Лакшиной, Саша умышленно написала о своем инструкторе Владимире Николаевиче. И две эти эпизодические фигуры, занимающие в жизни наших корреспондентов не такое уж большое место, увеличило расстояние и время, раздуло подозрение, превратив в поистине грозные личности. Любовью, как известно, не шутят, самая малая шутка может вырасти в серьезное недоразумение, особенно если она затянется.

Как-то Саша написала Сергею о знакомой девушке, три года ждавшей друга из армии. А он гулял там в свое удовольствие, вернулся домой чужим, словно его подменили, не захотел жениться на ней, простой сельской девушке, и жить в деревне. За три года она отвергла не одно хорошее предложение, все глаза по нем выплакала, сохла и мучилась — и вот награда. Не ждет ли ее, Сашу, то же самое? И не лучше ли им расстаться заранее?

Сергей в ответ рассказал историю солдата из их части, который совсем недавно, в конце второго года службы, получил пощечину от своей невесты. «Прости и прощай! — написала она солдату. — Больше ждать не желаю, выхожу замуж!» Нет, если уж Саша заранее сомневается в нем, значит, у нее кто-то есть на примете. Не тот ли самый Владимир Николаевич, который прочит ее в чемпионки по гимнастике? Тогда пусть знает: свет не сошелся клином на одной. «Вся земля девчат полна» — поется в солдатской песне...

Эх, не о том бы ему писать! Лучше бы вспомнил он невесту Рачика Вартаняна, которая посылала своему жениху в далекое Забайкалье и учебники по высшей математике, и сушеные армянские травы: горцу, привыкшему к острой кавказской кухне, солдатские блюда казались пресными. Лучше бы подумал он о маленьком Васине, счастливом муже и отце, чей сын произнес уже первые слова: «па-па, ва-ва». Жена Васина утверждала в письме, будто малыш пытается объяснить, что его папа — военный.

Сергей пошел и дальше. Однажды в недобрую минуту, надумав пошутить, он написал Сашеньке, что решил проститься с нею. Да-да, проститься! Навсегда! Пусть она устраивает свою жизнь как хочет — с мастером спорта или без оного. А он займется «всерьез» Варварой Лакшиной...

Он ждал, что Саша отругает, или высмеет его, или расплачется от горя, а он позже утешит ее. Но она молчала... Встревоженный, он написал авиапочтой, объяснил, что предыдущее его письмо — шутка, неудачная, злая шутка. Она молчала. Сергей послал телеграмму с оплаченным ответом.

Он волен поступать как хочет, она дает ему полную свободу, ответила наконец Саша. Она уже не может, не имеет права считать себя его невестой. Да, она теперь не та гордая Сашка, которую он знал когда-то. И хотя он сам подтолкнул ее к этому, хотя ее жизнь разбита — она не винит его ни в чем. Она одна во всем виновата, потеряв на минуту рассудок, не поверив в него, пусть неверного, злого, но единственного, самого лучшего, навсегда для нее потерянного...

Мурашки побежали по спине Сергея, когда он дочитал письмо и увидел подпись: «Твоя несчастная Сашка». Прежние размолвки и недоразумения показались сущим вздором перед тем, что с ней произошло сейчас. Но что, что случилось с Сашей?

Не откладывая, он написал своему любимому дяде Николаю, колхозному механику, с которым не раз советовался по личным делам. Соврав, что ему все известно о Саше, Сергей интересовался подробностями. Что говорят о девушке на селе? И как в семье Махотиных относятся к случившемуся?

Дядя откликнулся «успокаивающим» письмом. Все девчата легкомысленны, писал он, не исключая самых образованных. Особенно же падки они на флотскую форму. На селе болтают, что этот чертов Сенька-мореход уже не одну девушку обманул. Сельские парни собирались его проучить, но морячок немедленно «отдал концы». Пусть дорогой племяш не беспокоится и поскорее забудет Сашку-чернавку, цыганскую кровь. Найдется для него невеста получше.

Почти одновременно пришла весточка от Зины Смородиной, знатной доярки и вожака сельской молодежи. Она сообщала деревенские новости, советовала Сергею после службы возвратиться в родное село, где ой как нужны механики. И в заключение просила не верить слухам, а пожалеть Сашку, с которой случилась беда. Все на селе знают, какая это серьезная и строгая девушка, никто никогда не замечал за ней ничего дурного, а сейчас она ходит как потерянная: глаза погасли, с лица почернела. Что решит Сергей — его личное дело, но пусть он поймет: девчатам тоже несладко живется одним...

Голова шла у Махотина кругом. Смутно припоминал он Сеню Голикова, прозванного в школе «Сенькой-мореходом»; с шестого класса он носил неизвестно где добытую флотскую фуражку. И этот Сенька, никогда не пользовавшийся вниманием Саши, встретился теперь на ее пути?!

Состояние Сергея Махотина заметили окружающие. Лейтенант Самсонов как-то задержал сержанта после политзанятий. Они поговорили об учебе, о событиях в Конго... Вроде бы невпопад Самсонов сказал, что если бы сержант теперь подал рапорт об отпуске — он бы поддержал его перед командованием. Разумеется, если в отпуске острая нужда.

Сергея точно живою водой окропили.

— Еще какая нужда, товарищ лейтенант! Когда я в тот раз, помните, год назад, к вам обращался, так это просто чепуха была. А сейчас, может, вопрос всей моей жизни решается! — И, не таясь больше, Махотин выложил все, что его мучало.

Самсонов задумчиво смотрел в окно, у которого они стояли.

— Н-да, как говорится, тяжелый случай. Но кто сказал вам, Махотин, что любовь — это сплошная радость и веселье? Любовь это и боль, и недоразумения, и горе порой. Думаешь, у нас с Зиной сразу все гладко шло? Ой, как еще не гладко! — Лейтенант на секунду замолчал, раздумывая, говорить или нет, потом решился. — Мы уже расписались с Зиной, я ее повез с родными знакомить, а те носы воротят: жена-то «бракованная», «слепая». Соседи еще хуже отзываются: «четырехглазая». Мне бы осадить их, высмеять, отругать, быть может, а я и сам распсиховался. — Он покачал головой, словно не веря, что когда-то был таким. — Хорошо, Зина у меня умная, всех на место поставила. А позже мои родные так ее полюбили — лучше и не надо! Вот какие дела!

Положив руку на плечо сержанта, он крепко надавил, словно хотел влить в молодого человека силы.

— Съездишь домой, Махотин, поговоришь со своей невестой, в глаза ей посмотришь — все сразу прояснится. Главное, что оба вы живы, здоровы и любите друг друга.

Сержанту Махотину, бывшему на хорошем счету у командования, удалось получить недельный отпуск для устройства личных дел. Ни разу Сергей не волновался так сильно, как в это летнее утро, подъезжая на рейсовом автобусе к родному селу. Никогда еще не рассматривал он с такой жадностью прохожих, не попадется ли на глаза тонкая фигурка Сашеньки.

Дома его встретили с радостью, собралась вся родня, зашли соседи и товарищи, проведавшие о приезде отпускника. За празднично накрытым столом шел общий, шумный, довольно бестолковый разговор. Словно по уговору, никто не заговаривал о Саше, а Сергей не опрашивал, хотя больше всего ему хотелось узнать именно о ней.

Выйдя на крыльцо покурить, он обрадовался вышедшей следом Зине Смородиной.

— Сашка вчера была, — шепнула она. — Узнала, что ты приезжаешь, и мигом обратно в город. И хочет тебя видеть, и боится... Я бы на твоем месте съездила к ней.

— Не знаю, Зина. Ничего еще не знаю.

А наутро он покатил в город.

И вот они стоят друг перед другом в пыльном скверике у педтехникума — взволнованный, кажущийся возмужалым в военной форме Сергей Махотин и тихая, похудевшая, с лихорадочно блестящими черными глазами Сашенька. Она еще смуглее и, пожалуй, не такая красивая, какой помнит ее Сергей, но сердце щемит от радости и боли, когда он взглядывает на нее. Разговор не клеится, хотя обоим нужно столько сказать друг другу.

— Да, ты здорово изменилась, Саша! — замечает он.

— И ты. Зачем ты, Сережа, приехал ко мне?

— Зачем? Затем, что... люблю тебя. — Последние слова он выдавливает с трудом.

Саша видит его усилие и по-своему истолковывает это.

— Не надо, Сережа, не неволь себя! Меня любить не за что, — твердо говорит она. — Но все равно я рада, что ты приехал, спасибо тебе! — Она трогает нашивку на его плече. — Как тебе идет военная форма, Сереженька. Красивый такой, сильный.

— Не обо мне речь, Саша... Я все, все знаю. Давай вместе решать: как дальше жить будем?

Гримаска искажает ее лицо.

— Так и будем жить, Сережа, как до сих пор жили: ты — сам по себе, я — сама по себе. Я ж теперь несвободная...

— Как? Разве он не?..

— Я ребенка жду, — еле слышно говорит она.

— И он, подлец... он мог бросить тебя?

Она вдруг становится прежней, гордой Сашей. Голос ее больше не дрожит.

— Нет, меня никто не бросал. Он... человек этот... письмо недавно прислал. Говорит, что в любую минуту, когда я захочу, женится на мне. Не то испугался, не то понял что-то... Только не бывать этому, не люблю я его. И не любила никогда, хотя тебе не понять этого... И вообще мне больше никто не нужен.

— И я? — не спросил — выдохнул он.

— Был нужен... Очень. Но с тобой я давно простилась, Сережа. — Она посмотрела ему в глаза. — А Варя твоя... она хорошая?

Какой далекой казалась ему отсюда Варя Лакшина! Как холодная звездочка на небе! Он не понимал, не верил, что мог хоть на минуту поставить ее рядом с Сашенькой. Даже сейчас, потерянная и несчастная, она была лучше всех на свете.

— Никто мне не нужен, кроме тебя, Саша! Никто.

Она погладила его щеку горячей сухой рукой.

— Я тебе очень, очень благодарна за все. За то, что приехал. За слова твои... Но я знаю, ты все равно не сможешь меня простить. И не надо! Я бы и сама, наверное, не простила...

Так они и расстались, не договорившись ни о чем.

Три дня гулял Сергей в родном селе, пел песни, танцевал с доярками, но не было покоя на его душе. Хотелось поскорее обратно, в свою часть, к боевым товарищам. Никогда не думал он, что так привыкнет к солдатской службе, к делу, которым занимался. А может, просто не мог быть близко от Саши и не с ней?

В день отъезда он попытался еще раз увидеть Сашу, но в общежитии не нашел ее. И в техникуме Саши не было. Студентки сказали, что не видели ее с утра. Уж не случилось ли чего?

Стоя на перроне в окружении родни, Сергей лихорадочно курил, поглядывая по сторонам. Он чувствовал, что не может уехать, не повидав Саши. Ничто уже не имело значения, кроме одного: он не может без нее.

Как хорошо, что он догадался дойти до конца перрона. За газетным киоском стояла его Саша — тихая, заплаканная, не верящая в то, что он отыщет ее, и больше всего на свете желающая этого.

— Что ж ты, дурочка, одна стоишь? Я везде искал тебя. Идем к вагону! — На ходу он поцеловал ее в глаза, полные слез. Когда они подошли к гурьбе провожающих, Сергей громко спросил: — Все знакомы с моей невестой? Прошу любить и жаловать!

Саша подняла на него глаза — искрящиеся, лучистые. Кажется, она хотела что-то сказать, но вдруг, закрыв лицо руками, убежала. Не желала она, чтобы люди видели ее радость, ее боль, ее любовь.

— Что это она у тебя такая... дикая? — добродушно спросила проводница у Сергея, едва поезд тронулся.

— Ребенка ждет... Сына...

Уставившись в потолок, Махотин вспоминал недавние проводы. Так и не успел он внушить Саше, чтобы берегла себя, не волновалась попусту. И верила в него. Если его родные будут против брака, они уедут в другой район, где никто их не знает. Саша вот-вот получит диплом учительницы, а он сможет работать механиком, учиться заочно. Квартиру они получат, особенно если будет ребенок. Словом, не пропадут!

Обо всем этом надо завтра написать Саше. Нет, не завтра — сегодня же, сейчас. Все равно ему, видно, не уснуть от дум. И от того, что он любит, что любят его. Разве это не главное?