Онлайн чтение книги Шестое чувство
ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Жиль обещал зайти за Меадой без четверти час, но прибыл полпервого и обнаружил ее уже готовой. Может быть, он л утратил память, чего нельзя было сказать о Меаде, она прекрасно помнила, что он приходил на условленное свидание, по меньшей мере, всегда на четверть часа раньше. Открытие, что он вовсе не переменился, вселяло в ее сердце надежду.

Еще не успели стихнуть переливы звонка, как она уже отворила двери. На пороге стоял Жиль. Веселый и энергичный, он сразу перешел к делу.

– Ты готова? Прекрасно! Пойдем! Я подумал. что нам стоит прокатиться за город. Я достал машину и немного бензина. Вот когда понимаешь что друзья познаются в нужде.

В этот момент появилась миссис Андервуд. Ее необходимо было представить Жилю. Этого никак нельзя было избежать или по крайней мере отложить. Мейбл Андервуд приложила максимум усилий, чтобы произвести впечатление, что ей вполне удалось. Уложенные волосы, под крашенные глаза, припудренное лицо, перетянутая и подобранная фигура, наряд черного цвета, экстравагантная шляпка, узкие туфли – кто бы посмел ее не представить. Выказаны были лучшие манеры: обращение с подчеркнутой медлительностью «Майор Армтаж»; затем «Я с неизъяснимым удовольствием слушала все, что рассказывала о вас моя милая племянница». Потом последовало упоминание о дяде Годфри: «Безусловно, он привязан к ней, словно к родной дочери».

Меада почувствовала, как кровь прилила к ее щекам и что-то екнуло в груди.

Наконец они вышли.

Жиль предложил:

– Давай не будем ждать лифта, тут всего ведь один пролет.

Едва они начали спускаться, как он взял ее под руку, посмотрел на нее своими смеющимися глазами и сказал:

– Я ведь не встречал ее раньше, не так ли? Не думаю, что смогу пережить это дважды. Она всегда так важничает, как сегодня. Если она действительно такова, то это вызовет между нами страшное напряжение. Дорогая, мне кажется, вряд ли она захочет жить вместе с нами, не так ли?

Меада едва не рассмеялась в ответ. Помнил ли он, что раньше он также называл ее – дорогая? Понимает ли он, что только что сказал? Или у него просто сорвалось с языка привычное словцо? Но какое это имело значение, когда он смотрел на нее такими глазами. Невольно у Меады слетело с языка признание, она прошептала:

– Тише! Я открою тебе секрет. Она была дочкой фермера. Когда она становится сама собой, то в ней по-прежнему видна дочь фермера и она очень добрая. Она не знает, что я знаю, об этом мне проговорился дядя Годфри.

– Хотелось бы мне посмотреть, как она доит корову, – пошутил Жиль.

– Но это ей как раз нравится делать. Когда они отдыхают, то уезжают в деревню, и там они очень, очень счастливы. Мне не следовало так смешно отзываться – это ужасно с моей стороны. Она напускает на себя важный вид, так как считает, что это способствует карьере дяди Годфри. Знаешь, она была исключительно добра ко мне.

Он обхватил ее за талию и по воздуху перенес через последние три ступеньки на пол вестибюля.

– Оставь совесть в покое, – словно подразнивая, сказал он. – Почему бы тебе просто не рассмеяться? Пойдем!

На ступеньках при выходе из дома они повстречали Агнесс Лемминг, шедшую им навстречу. Она несла тяжелую сумку и выглядела усталой, впрочем, у нее всегда был усталый вид. Свои густые каштановые волосы она спрятала под черным беретом так, что они едва виднелись. Лицо было бледным, а под глазами темные круги. Одета она была в фиолетовые жакет и юбку, а этот цвет так не шел ей. Не в обычае Меады пройти мимо, не поздоровавшись.

– Доброе утро, – сказала она. – Это майор Армтаж.

Агнес Лемминг улыбнулась. У нее была очень милая улыбка. Ее карие глаза приятно и мягко светились.

– Да, я знаю. Я так рада.

Но улыбка тут же исчезла с ее лица. Она продолжила с нервной торопливостью:

– Боюсь, что мне нельзя долго разговаривать. Я и так задержалась. Моя мать спросит меня, где я была все это время. А мне сегодня пришлось стоять везде в очередях, столько народу в магазинах.

Как только машина выехала на дорогу, Жиль спросил:

– Кто она? Я с ней не знаком?

Меада помотала головой.

– Нет. Ее зовут Агнесс Лемминг. Она живет в квартире на первом этаже.

– Ее кто-то обижает? Очень похоже на это.

– Ее мать. Если честно, то я считаю миссис Лемминг самой большой эгоисткой в мире. Она сделала из Агнесс рабыню и изводит ее все время. Даже не знаю, как только Агнес выдерживает.

– Замечу, что она может сломаться в любой момент. Но не будем больше говорить о ней, лучше поговорим о нас. Сегодня ты выглядишь лучше. Ты выспалась?

Меада кивнула.

– Ты никогда не мечтала о том, чтобы тайно сбежать со своим возлюбленным или о чем-нибудь подобном?

– Я вообще ни о чем не мечтала.

Он бросил на нее сбоку острый взгляд и сказал:

– Пустое дело предаваться мечтам.

Меада опять кивнула головой.

Он снял одну руку с руля и положил сверху на одну из ее рук.

– Все уже позади. Теперь будем веселиться. Ты расскажешь мне обо всем, что мы делали в Нью-Йорке, о чем говорили; потом я сосредоточусь на услышанном с целью восстановления этого в памяти.

Она не все поведала ему, хотя рассказала о многом: о тех приятных часах, что они провели вместе, где обедали и танцевали, какие пьесы смотрели в театре.

На обед они остановились в одном из загородных придорожных кофе. Меада внезапно спросила:

– Тебе знакома девушка по имени Карола Роланд?

Едва она произнесла это имя, как возникло странное ощущение, будто она бросила камень в спокойный пруд и наблюдает за искаженной картиной отраженных в воде деревьев и неба. Но это было лишь впечатление. Вот что она увидела на самом деле. На его щеках заиграли желваки, шея напряглась. В его ярких голубых глазах блеснуло еле уловимое выражение чего-то знакомого и тут же исчезло. Он медленно сказал:

– Ты знаешь, мне это имя явно что-то напомнило, только не вспомню, что именно. Кто она?

– Она поселилась в нашем доме на верхнем этаже месяц тому назад. Она актриса.

– Молодая?

– Лет двадцать пять-двадцать шесть, или чуть больше, не знаю. Очень красивая.

– Как она выглядит?

– Золотистые волосы, голубые глаза, изящная фигура.

Жиль рассмеялся.

– Образ идеальной блондинки, джентльменам он очень нравится! И что в этом такого? Не в моем вкусе, дорогая.

– Она чрезвычайно красива, – великодушно отдавая ей должное, сказала Меада. – И ты… ты не должен называть меня дорогая.

– Я не знал, что не должен. Но почему? Это так легко и удобно.

– Потому что ты неискренен, – ответила Меада. – Вот почему.

Он рассмеялся.

– Перерыв для закуски и для освежающих напитков. Сюда идет официант. Сладости выглядят страшновато. На твоем месте я бы взял себе сыр… Нет, мы оба возьмем сыр. Такая серьезная пища более подходит к красивой этической проблеме, чем потрескавшееся в масле желе или окаменевшие на вид сладости. Тем более, кажется, что сыр настоящий Чеддер, а не какой-нибудь поддельный, его вкус невозможно забыть. Увенчанный лаврами поэт сказал бы по такому случаю, если бы удосужился обратить свое внимание на сыр:

Английское мясо и английский сыр

Для меня словно настоящий пир.

– Но когда мы одни, как сейчас, почему я не должен называть тебя дорогая?

Ресницы Меады взлетели кверху, блеснули глаза, и ресницы вновь опустились.

– Я говорила тебе почему.

– В самом деле?

– Ты так не считаешь.

Жиль намазывал маслом сухое печенье.

– Погляди-ка, похоже на чтение чужих мыслей. Если так, то ты плохо их отгадываешь. Возьмем что-нибудь попроще. Например, это масло или маргарин? Выглядит как масло, а на вкус маргарин.

– Возможно, здесь того и другого поровну.

– Возможно, и так, – Жиль нагнулся к ней через стол. Его смеющиеся глаза взглянули прямо ей в лицо. – Вот ты какая половинчатая, раз так говоришь. Возможно, так оно и есть, дорогая.

– О-о! – протянула еле слышно Меада. Сердце у нее сжалось. Она должна вести свою игру, причем играть так же легко и непринужденно, как и он сам. Если бы она только не любила так сильно. С каким бы удовольствием она, стерев в памяти любовь, если бы это было возможно, вернулась назад, как вернулся назад он, к тем первым очаровательным дням влюбленности и постоянного флирта друг с другом. Как раз этим он сейчас и занимался. Не успела она толком посетовать, как внезапно ощутила в себе желание и силу делать то же самое. Он подшучивал над ней, и она насмешливо улыбнулась ему в ответ.

– Половинка хлеба лучше, чем ничего, не так ли? – продолжал он. – Сейчас мы закажем себе торт. Между прочим, действительно интересно, помолвлены мы или нет? Если мы помолвлены, то, конечно, я с полным правом называю тебя дорогая и думаю, что ты могла бы называть меня более нежно, чем просто Жиль. А если мы не помолвлены, то почему? Я имею в виду, кто тому виной? Ты? Нет, не ты, в противном случае, ты вряд ли стала бы так кокетничать со мной и ты не носила бы траур, так как полагала бы, что я погиб. Неужели в таком случае ты хочешь взвалить всю вину на меня?

Меада не могла больше выносить это. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, но плакать в его объятиях. Она произнесла мягким, но дрожащим голосом:

– Но разве все не прекратилось само собой… когда ты забыл?

– Конечно, нет! Нельзя считать все потерянным, если ты просто забыл. Допустим, мы поженились, меня контузило в голову, разве это могло разрушить наш брак? Ладно, я рад, что ты понимаешь, к чему я клоню. Это не может разделять нас. Если ты хочешь, чтобы я перестал называть тебя дорогая, тогда ты сама разрываешь все между нами.

– Или ты.

– Дорогая, ну почему я? Мне все это как раз очень нравится. Нет, но если ты хочешь покончить с этим, сделай это сама. Я не дарил тебе обручального кольца?

Она мотнула головой.

– Нет.

– Недостаток денег или времени? Когда в самом деле произошла помолвка?

– В день нашего отплытия.

– Как это досадно – ни для чего нет времени! Ну что ж, в таком случае я выгляжу каким-то неприятным и скупым типом. Жаль, что у тебя до сих пор нет обручального кольца, потому что тогда ты легко бы могла бросить его через стол со словами: «Между нами все кончено». Разве не так? – Он горько усмехнулся. – Послушай, у меня возникла великолепная идея. Мы возвращаемся в город, и ты получаешь свое кольцо. И только тогда ты бросаешь его с соответствующими пояснениями. Как это тебе?

– Совершенно безумная идея, – ответила Меада.

– Есть прекрасная испанская пословица: «И в безумии есть своя сладость». В более общем смысле это означает: «Горькую пилюлю надо подслащивать». Пойдем, кофе откладывается. Все это выглядит отвратительно. Какое кольцо будем покупать – с изумрудом, сапфиром, брильянтом, рубином? Что ты предпочитаешь?

Меада была поражена этими язвительными насмешками.

– О, Жиль, ты такой дурачок! – воскликнула она.