Онлайн чтение книги Шестое октября
XX. ВАЗЭМ ВСТРЕЧАЕТ СВОЮ БУДУЩНОСТЬ

Вазэм и его новый знакомый пробыли вместе несколько минут между скачками на приз Уазы и на приз Дромского департамента. Разговор у них произошел такой:

— Ну? Дозвонились к господину Полю?

— Да, да.

— Он все записал под вашу диктовку? Ничего не перепутал?

— Ничего. Он повторял имена лошадей. Он мне сказал еще: «Передайте хозяину, что у меня есть в двойном двести франков на „Ниппона II“ в скачке на Изерский приз. Он будет знать, о чем речь».

— Хорошо, спасибо. Вы отлично исполняете поручения.

Затем он извинился и ушел в другой конец круга, прибавив, что «хорошо бы встретиться перед разъездом». Вазэм его немного разыскивал, но не нашел.

На перроне Северного вокзала, когда Вазэм вышел из Энгьенского поезда, кто-то его окликнул. Это был тот же господин.

— У вас найдется время выпить со мною чего-нибудь?

Вазэм знал, с каким нетерпением его ждут. Но он был не из тех, кто упускает возможности. Самое незначительное приключение само по себе возбуждало его. Кроме того, он обожал кафе, хотя не мог их часто посещать. Опрокинуть рюмку-другую у стойки, как это делает кучер, лошади которого ржут на улице, — в этом для него не было ничего соблазнительного. Но сидя за столиком, перед хорошим напитком, он вкушал всякого рода удовольствия, в том числе и от выпивки. Жар в теле и горький водочный привкус оживляли его природный оптимизм.

— Если хотите, пойдем в кафе напротив. Это — бельгийцы, почти мои земляки, оттого, что я родился на севере, близ границы.

— Вот как? Мои родители тоже из тех мест.

— Точнее — откуда именно?

— Из Па-де-Кале. Моя фамилия Вазэм.

— Да, там такие фамилии встречаются.

Когда они уселись, господин присмотрелся к Вазэму внимательнее, чем при первой их встрече, и с известной симпатией. Сколько лет этому мальчику? Двадцать, судя только по телосложению. Восемнадцать, если поглядеть на его лицо и глаза. Но неужели он уже завсегдатай ипподрома?

Чувствуя на себе любопытный взгляд, юноша Вазэм потягивал скромно свой аперитив. Принял вид рассеянный и смирный. Ни на что в частности не надеясь, без какого-либо определенного расчета, он хотел внушить доверие собутыльнику. Но отнюдь не довериться ему вслепую. Склонность к приключениям не делала его дурнем. Он даже мог сколько угодно врать, если это нужно было ему для притворства или фанфаронства.

— Вы часто посещаете скачки? — спросил его господин.

— Довольно часто.

— Я как будто видел вас в Отейле.

— В Отейле и в других местах.

— Вы играете за свой счет?

— Да…

Вазэм приготовился сочинять. Уже рисовал себе жизнь молодого спортсмена, которую бы ему легко было многословно описать. Подробности всплывали бы по мере надобности.

Но, к большому его удивлению, он оробел. Ему показалось очевидным, что господин не поверит ни одному слову из всех этих росказней и составит себе о Вазэме совсем не хорошее представление, а этого очень боялся Вазэм.

Тогда он поправился:

— Но главным образом за счет мастерской.

— Как так?

— Не ежедневно, но раза три в неделю, а то и четыре, смотря по спортивному календарю.

Он старался изящно выражаться. Избегал интонаций предместья.

— Насколько я понимаю, вы возите в тотализатор ставки своих товарищей по мастерской?

— Вот именно.

— У вас не бывает затруднений в связи с вашим возрастом?

— Я изворачиваюсь.

— А хозяин ничего не говорит? Вероятно, он тоже играет?

— Нет, он не играет. Ему бы и хотелось, пожалуй, но он воздерживается, чтобы мы чувствовали его неодобрение.

Вазэм собирался высказать несколько весьма непринужденных соображений, вроде, например: «Чихать нам на хозяина. Ему только и остается помалкивать», но он рассудил, что этот господин тоже, быть может, хозяин (так назвал его господин Поль по телефону) и что, помимо грубости этих выражений, самый смысл такого замечания мог бы его покоробить. К тому же Вазэм ощущал в этот миг свое уже давнее уважение к хозяевам, а особенно к положению хозяина. Он представлял себе, как будут когда-нибудь по телефону говорить: «Передайте вашему хозяину, господину Вазэму…». Желанные вещи — тайны автомобиля, уютное сидение в кафе, прогулки перед трибунами с красивой актрисой — живо рисовались его воображению то на большем, то на меньшем расстоянии от него, Вазэма, как раз в той мере, в какой он сам удалялся и приближался к этому рангу хозяина, которому он иногда отказывал в уважении под влиянием разговоров в мастерской и порождаемого ими настроения.

Он предпочел поэтому сказать самым умеренным тоном:

— Такой, понимаете ли, завелся порядок. Хозяин несколько связан. Разумеется, он этим пользуется, чтобы при случае давать мне поручения.

— Так что ваши товарищи спокойно доверяют вам свои деньги. Они вас, очевидно, считают человеком надежным. Много их в мастерской?

Этот вопрос немного встревожил Вазэма. Не попытка ли это узнать, много ли у него денег в кармане? У Вазэма в уме пронесся ряд страшных приключений: обмен бумажниками, надувательство с мнимым кладом, с испанским наследством, не говоря уже о простой карманной краже или о разных формах западни. Кража и западня маловероятны; у господина этого не было ни малейшего сходства с бандитом. Но более тонкое мошенничество? Какая-нибудь плутня, с трудом парализуемая? Вазэм призвал на помощь все свое знание людей и всю физиогномику. Помощь от них была невелика.

— О нет, — ответил он, — пять или шесть человек, и ставят они мало.

Нет, положительно, этот господин не был одним из тех жуликов, которые зарятся на какие-нибудь жалкие двадцатифранковики в чужом кармане. Нечто в его наружности говорило, что он «выше этого». Может быть, он и был опасен, но с другой стороны, о которой Вазэм не имел никакого понятия.

— И ваш хозяин терпит из-за пустячных ставок, чтобы вы пропускали не знаю сколько рабочих часов, чуть ли не дней? Ведь когда вы ездите в Энгьен или Трамбле… Это что за мастерская?

— Живописная.

— Живописная?… О, конечно… Но…

Господин смотрел на Вазэма. Речь, очевидно, шла о мастерской художников, и такое богемское отношение к делу уже не удивляло его. Даже «хозяин», какая-нибудь знаменитость, увешанная лаврами Изящных Искусств, ворчал, должно быть, только ради приличия. Но этот молодой человек нимало не смахивал на начинающего художника.

— Но… Какого рода живопись?

— Художественные плакаты, буквы… Исключительно артистическая работа. Ею славится наша фирма.

— Ага, понимаю…

— Самый старый из нас, его зовут Пекле, очень талантлив. Он пишет пейзажи, людей, животных. Он мог бы выставлять свои картины, если бы хотел.

— Да, да. А вы учитесь этому ремеслу?

— Да.

— Или якобы учитесь. Потому что если вы проводите послеобеденные часы на скачках…

— Утром я растираю краски. Мою кисти. Иногда приготовляю смеси. Это редко поручают ученикам: надо иметь необычайно верный глаз…

Он поразмыслил и закончил тоном, внезапно разочарованным:

— Конечно, я понимаю, что это неважная школа.

— Что даст вам это в будущем?

Вазэм скромно пожал плечами, сделал гримаску.

— Сколько в час может зарабатывать в настоящее время живописец вывесок?

— Пекле, кажется, получает франк и двадцать пять сантимов.

Назвав эту цифру, которая вдруг ему показалась жалкой, Вазэм понял яснее, чем когда-либо, насколько он выше занимаемого им положения.

— Вам нравится это дело? — говорил господин. — Оно вам что-нибудь сулит?

Да, нечего сказать, блестящие перспективы! Достигнуть возраста Пекле, при его таланте, и зарабатывать в разгаре сезона двенадцать франков пятьдесят сантимов в день, а потом сидеть месяцами без работы! Непростительной слабостью было со стороны Вазэма согласиться на такое место, пусть даже временное. И он только что повредил себе в глазах собеседника, рассказав ему всю правду.

Поэтому он поспешил заявить немного заплетающимся языком:

— О, знаю, что это не для меня ремесло. Я занялся им временно. Тем более, что я получил очень хорошее образование.

Господин улыбнулся.

— Что? Диплом?

— А вы думаете! Я прошел годичный дополнительный курс и больше полугода учился в лицее Каольбэра. Я мог бы держать выпускные экзамены.

— Что же вам помешало?

— У меня умерли родители. Я был на иждивении у дяди.

— Ему не по средствам было ваше дальнейшее учение?

— Было бы по средствам, если бы он хотел. Но он тоже художник. Теперь он уже не работает, у него ревматизм. Но с моим хозяином он приятель. Вот как устроилось это дело.

Он забыл прибавить, что ему мало-помалу надоела школьная жизнь, ее однообразие, ее дисциплина, положение молокососа, в какое она ставит школьника по отношению к взрослым. Как раз за те четыре месяца, что он провел в лицее, его прилежание явно пошло на убыль. Потеряв отца, умершего через год после матери, он сам настаивал на том, чтобы его обучили какому-нибудь ремеслу. Дядя, приютивший его и располагавший только небольшими сбережениями, не видел необходимости пожертвовать своим спокойствием и старостью ради далеко не гарантированных научных успехов племянника.

— Как бы то ни было, вы пишете грамотно? И могли бы вести корреспонденцию? При некотором навыке…

Вазэм пожал плечами. Он хотел окончательно реабилитироваться.

— Дядя сбыл меня с рук на первое подвернувшееся место, только бы я ему не мозолил глаза и приносил несколько су… К тому же, мне только шестнадцать лет.

— Шестнадцать? Вам только шестнадцать лет?

— Да, 7 апреля исполнилось.

— Вам можно дать восемнадцать, не меньше.

— Не только по наружности, — ввернул негромко Вазэм.

Господин что-то соображал. Помолчав, он сказал:

— Для совершенно сидячей должности вы, пожалуй, не подошли бы. Но немного конторской работы вперемежку с долгими разъездами по городу, причем все это требовало бы некоторой инициативы и могло бы дать вам положение с будущим, — что бы вы, на первый взгляд, сказали по этому поводу?

— Это было бы мне очень по душе. И к тому же я в этом уже отлично разбираюсь.

— В чем разбираетесь? Ах, нет! Речь идет не о скачках. Конечно, я ими занимался последнее время, потому что надо ведь что-нибудь делать. Вы, вероятно, слышали про постановление Кассационной палаты от 28 марта этого года. В принципе, оно благоприятно для букмекеров. Они его приветствовали как начало новой эры. Мне тоже показалось, что тут есть возможность заработать деньги. Сезон был действительно удачен. Остановлено значительное сокращение доходов тотализатора. В нашу пользу, разумеется. Но мне известно через некоторых знакомых, что вскоре предстоит парламентская атака на нас. Рано или поздно букмекеров придушат. И к тому же для меня это не дело. Видите, я говорю, как вы… Но я и вправду расположен к чему-то другому. И я — не в вашем возрасте. Время, которое у меня пропадает, обходится мне несравненно дороже. Заметьте, я ни о чем не сожалею. Эти полгода снабдили меня фондами, а также познакомили с другими вопросами. Словом, я готовлюсь уступить другому мою книгу и взяться за новое дело. Для начала я не хочу обременять себя ни персоналом, ни накладными расходами. Я постараюсь все делать сам, имея помощником какого-нибудь молодого и расторопного малого.

От каждой фразы этого господина радость Вазэма, его жажда будущего, его вера в свою судьбу немного возрастали. Но он вспомнил про господина Поля, чей голос слышал в телефон. В своем возбуждении он решился спросить:

— А господин Поль у вас не останется?

— Вы знаете господина Поля? Ах да! — и он улыбнулся, как бы подумав, что на такое замечание был бы неспособен вялый мальчик. — Нет, он у меня не останется. Прежде всего, он стар. Не сможет бегать, как нужно. А затем, он недостаточно гибок, не разнообразен в своих способностях. Я уступлю господина Поля своему преемнику. Мне нужен человек, которого бы я мог вытурить через два месяца, если буду им недоволен, и не ждать от него при этом никаких драматических жестов. Вы видите, я говорю с вами откровенно. Человека в возрасте господина Поля труднее выбросить на мостовую.

Эти последние замечания, не случайно оброненные, охладили немного Ваээма. Но в себя он настолько верил, что не представлял себе, как мог бы он не справиться с работой, которую бы делал с удовольствием.

Господин внезапно закончил беседу, достав мелочь и подозвав официанта:

— Ну вот. Подумайте. Я беру вас на испытание. Для начала вам придется заполнять карточки для картотеки, немного заниматься корреспонденцией, а главное — разъезжать по Парижу с поручениями, которые потребуют сметки и, повторяю, инициативы. Дело не скучное. Сто франков в месяц. Для шестнадцатилетнего это приличное жалованье. Предупреждаю вас, что вы не всегда будете свободны по воскресеньям. Но если дело пойдет, вам не придется просить меня о прибавке. Или я вам дам долю в прибылях. Запомните мой адрес: Хаверкамп, улица Круа-де-Пти-Шан, 21. Дайте-ка, я вам это запишу. Это моя прежняя контора. Я перебираюсь в лучшую. Где вы работаете?

— Улица Монмартр, 164… Если вам нужны рекомендации…

— Плевать мне на рекомендации. Я увижу вас в работе. Но ваша мастерская в пяти минутах от меня и вам легко будет забежать ко мне с ответом. Мне, разумеется, понадобится разрешение вашего дяди… До свиданья.