Онлайн чтение книги Шопоголик и брачные узы
3

Хорошо. Может, я теперь и обручена, но я не допущу, чтобы от этого у меня снесло крышу.

Ни за что!

Знаю я девиц, которые сходили с ума, планируя самую крутую свадьбу во вселенной, и не могли думать ни о чем другом… Со мной такого не случится. Я не позволю свадьбе перевернуть всю мою жизнь. Надо разобраться в приоритетах. Главное – это ведь не платье, не туфли, не цветы, верно? Главное – это обязательства, которые принимают на всю жизнь. Обеты, которые дают друг другу.

Я мажу лицо увлажняющим кремом – и замираю, устремив взгляд на свое отражение в зеркале.

– Я, Бекки, – торжественно бубню я. – Я, Ребекка. Беру тебя, Люк.

От этих древних слов мурашки по спине бегут, верно?

– В… в мужья. В радости, в богатстве…

Я умолкаю, озадаченно сморщив лоб. Кажется, не совсем так. Ладно, ближе к делу выучу как следует. Ведь главное что? Клятвы! И не стоит лезть из кожи вон. Простая, элегантная церемония – и все. Без суеты, без шумихи. Обошлись же Ромео и Джульетта без пышной свадьбы с засахаренным миндалем и слоеными пирожками.

Может, и мы обвенчаемся тайно! Внезапно нарисовавшаяся картина завораживает меня: мы с Люком преклоняем колени перед итальянским священником в маленькой каменной часовне. Вот это была бы романтика! А потом Люк почему-то решит, будто я умерла, и совершит самоубийство, и я тоже совершу самоубийство, и это будет неописуемо трагично, и все вокруг станут говорить, что мы сделали это во имя любви, и мы будем примером для целого мира…

– Караоке? – Голос Люка за дверью спальни возвращает меня к реальности. – Что ж, это, конечно, можно…

Дверь распахивается, и он протягивает мне чашку кофе. После свадьбы Сьюзи мы поселились у моих родителей. Когда я выходила из-за стола, Люк разнимал папу с мамой, споривших, состоялась ли на самом деле высадка на Луну.

– Твоя матушка уже подыскала подходящую дату для свадьбы, – сообщает Люк. – Что ты думаешь о…

– Люк. – Я поднимаю руку, останавливая его. – Люк. Давай делать за один раз по одному шагу, ладно? Мы ведь едва помолвлены. Давай сначала освоимся с этой мыслью. Ни к чему так торопиться с датами.

И я с гордостью бросаю взгляд в зеркало: я теперь совсем взрослая. Впервые в жизни никуда не мчусь сломя голову. Не лезу на стенку.

– Ты права, – произносит Люк после паузы. – Совершенно права. Твоя мама, конечно, погорячилась.

– В самом деле? – Я задумчиво делаю глоток кофе. – Так… просто ради интереса… Когда?

– Двадцать второго июня. Этого года. – Люк качает головой. – Действительно, безумие. Всего через несколько месяцев.

– Рехнуться! – У меня расширяются глаза. – То есть спешить некуда, верно?

Двадцать второе июня! Нет, ну что она за мать такая!

Хотя… летняя свадьба – это замечательно. Теоретически, я имею в виду.

А если мы остановимся на июне, то я могу прямо сейчас начать поиски свадебного платья. И выбрать тиару. И почитать журнал для невест. Да!

– С другой стороны, – небрежно добавляю я, – нет и причин откладывать. Ведь если мы приняли решение и все взвесили… Почему бы… этого не сделать? К чему тянуть?

– Ты уверена? Бекки, я не хочу, чтобы у тебя было чувство, будто я давлю…

– Все в порядке. Я уверена на все сто. Поженимся в июне!

Поженимся! Скоро! Ура! Я снова оглядываюсь на зеркало – моя физиономия просто перекошена от радости.

– Значит, скажу своей маме, что свадьба двадцать второго. Она будет в восторге, уж я-то знаю. – Люк смотрит на часы. – Так, мне пора.

– Да-да, – подхватываю я с энтузиазмом. – Конечно, поторопись. Ты же не хочешь к ней опоздать?

Люк должен провести день со своей матерью, Элинор, остановившейся в Лондоне по пути в Швейцарию. По официальной версии, она собирается погостить у давних друзей и «насладиться горным воздухом». Все, конечно, в курсе, что на самом деле Элинор затеяла миллионную по счету подтяжку лица.

А днем мы с родителями встречаемся с Люком и его матерью за чаем в «Кларидже». Все наперебой восклицали, какое это удачное совпадение, что Элинор как раз здесь и оба семейства смогут повидаться. Но стоит мне подумать об этом чаепитии, как тут же скручивает живот. Я бы с радостью повидалась с настоящими родителями Люка – его отцом и мачехой, очень славными людьми, живущими в Девоне. Но они сейчас в Австралии, куда переехала сводная сестра Люка, и обратно поспеют прямо к нашей свадьбе. И Люку ничего не оставалось делать, кроме как свести нас с Элинор.

Элинор Шерман. Моя будущая свекровь.

Только не надо об этом думать. Нужно просто пережить сегодняшний день.

– Люк… – Я мнусь, подыскивая нужные слова. – Как, по-твоему, это пройдет? Первая встреча наших родителей? Сам знаешь – твоя мать… и моя… Они ведь немного разные, да?

– Все будет прекрасно! Уверен, они поладят.

Люк и в самом деле не понимает, о чем я.

Конечно, очень хорошо, что он обожает свою мать. Знаю, сыновья и должны любить матерей. А Люк почти не видел ее, когда был маленьким, и теперь пытается наверстать упущенное… Но все-таки. Как можно быть преданным Элинор?

Я спускаюсь на кухню. Мама одной рукой убирает со стола, а другой придерживает телефон.

– Да, – говорит она. – Правильно, Блумвуд. Б-л-у-м-в-у-д. Из Оксшотта, Суррей. Перешлете по факсу? Благодарю. Хорошо. – Она ставит телефон на место и улыбается мне. – Объявление в «Суррей пост».

–  Еще одно? Мам, ты их сколько всего сделала?

– Сколько положено, – защищается мама. – «Таймс», «Телеграф», «Оксшотт геральд» и «Эшер газет».

– И «Суррей пост».

– Да. Всего-то… пять.

– Пять!

– Бекки, ты один раз вступаешь в брак! – изрекает мама.

– Знаю. Но…

– А теперь послушай. – Лицо мамы розовеет. – Ты наша единственная дочь, Бекки, и мы не постоим за ценой. Мы хотим, чтобы это была свадьба твоей мечты. Что бы там ни полагалось – объявления, цветы, конный экипаж, как у Сьюзи… Мы хотим, чтобы у тебя это было.

– Мама, мне надо с тобой поговорить, – выдавливаю я. – Мы с Люком оплатим все расходы…

– Чепуха! – живо откликается мама. – Мы и слушать такого не станем!

– Но…

– Мы всегда надеялись, что наступит прекрасный день, когда мы оплатим твою свадьбу. И уже несколько лет копим деньги.

– Да? – Я смотрю на нее, охваченная внезапным волнением. Все это время мама и папа копили деньги – и не обмолвились ни словом. – А я и не знала.

– Еще бы! Мы же не собирались тебе об этом докладывать, верно? Итак, – голос мамы вновь становится деловитым, – Люк сказал тебе, что мы уже наметили число? Знаешь ли, это было непросто! Все оказалось занято. Но я договорилась с Питером в церкви, у него как раз была отмена, и ему удастся втиснуть нас в субботу, на три часа. Иначе дожидайся потом до ноября.

– Ноябрь? Мерзкое время для свадеб.

– Вот именно. Так что я велела Питеру нас записать. Смотри, я уже и отметку в календаре сделала!

Календарь висит на холодильнике – там на каждый месяц по новому рецепту от «Нескафе». Перелистываю на июнь. Точно. Там большими буквами выведено: «СВАДЬБА БЕККИ».

Я смотрю на эту надпись с каким-то странным чувством. Это происходит на самом деле. Я и вправду выхожу замуж. Это не понарошку.

– И у меня есть кое-какие соображения насчет шатра, – продолжает мама. – Я видела в журнале один, очень нарядный, и подумала: надо показать Бекки…

Она извлекает откуда-то стопку глянцевых журналов. «Невесты», «Современная невеста», «Свадьба и дом». Блестящие, броские, зазывные – как блюдо с пончиками.

– Ого! – Только не сразу вцепляться в ближайший! – Я и не читала этого невестиного чтива. Даже не знаю, на что оно похоже.

– И я не знаю, – подхватывает мама, опытной рукой листая «Свадьбу и дом». – Толком не знаю. Так, заглядывала – вдруг набреду на какую-нибудь безумную идейку. Тут ведь в основном реклама…

Я в замешательстве. Пальцы скользят по обложке журнала «Ты и твоя свадьба». С трудом укладывается в голове, что теперь я вправе читать все это в открытую! Не надо бочком подкрадываться к полкам и исподтишка заглядывать в манящие журналы – словно запихивать в рот бисквит, то и дело дергаясь, не видит ли тебя кто-нибудь.

Эта привычка укоренилась так глубоко, что ее трудно побороть. Даже теперь, когда кольцо блестит на моем пальце, я ловлю себя на том, что изображаю полное равнодушие.

– Думаю, мельком просмотреть стоит, – небрежно замечаю я. – Так, для общей информации… Просто быть в курсе…

Да ну все на фиг! Мама меня и не слушает – так зачем прикидываться, будто у меня руки не чешутся перелопатить эти журналы от корки до корки? Счастливая, я бухаюсь в кресло, и следующие десять минут мы проводим в глубоком молчании, впившись глазами в картинки.

– Вот! – внезапно произносит мама. Она разворачивает журнал так, чтобы мне было видно фотографию: белый шатер с серебряной отделкой. – Разве не чудо?

– Класс!

Я увлеченно рассматриваю свадебные платья, букеты… И мой взгляд упирается в строчку с датой.

– Мам! Это же прошлогодний! Ты что, искала журналы для невест еще в прошлом году?

– Сама не знаю, как это получилось. – Мама пытается увильнуть. – Я их, наверное, в приемной у врача захватила или еще где. Неважно. У тебя есть какие-нибудь идеи?

– Не думала пока… – бормочу я в нерешительности. – Мне бы, пожалуй, что-нибудь попроще…

В голове внезапно возникает картина: я в пышном белом платье и в сверкающей тиаре… прекрасный принц ждет меня… приветственные крики толпы…

Стоп. Нечего хватать через край. Это ведь решено.

– Согласна, – говорит мама. – Ты хочешь что-нибудь элегантное и со вкусом. О, смотри: виноградные гроздья с золотыми листьями. Это, пожалуй, подойдет. – Она переворачивает страницу. – Взгляни-ка: подружки невесты – двойняшки. Прелестно выглядит, правда? У тебя нет знакомых близняшек?

– Нет, – с сожалением вздыхаю я. – Ой, смотри, свадебный будильник! И органайзер в комплекте с дневником для невесты – чтобы записывать особые воспоминания. Как по-твоему, купить что-нибудь из этого?

– Обязательно! – объявляет мама. – Не купишь – потом будешь жалеть. – Она откладывает журнал. – Вот что я скажу тебе, Бекки: не довольствуйся полумерами. Помни, такое бывает раз в жизни.

– Приве-е-ет! – Мы обе поднимаем головы: кто-то стучится в дверь черного хода. – Это всего лишь я!

Дженис улыбается нам из-за стекла и машет рукой. Дженис – наша соседка, я знаю ее целую вечность. На ней цветастое платье спортивного покроя, на веках тени ядовито-бирюзового оттенка, под мышкой зажата папка.

– Дженис! – радуется мама. – Заходи, выпей кофе!

– С удовольствием, – соглашается Дженис. – Смотрите, я кое-что принесла!

Она входит и заключает меня в объятия.

– А вот и наша чудо-девочка! Бекки, золотко, поздравляю!

– Спасибо, – бормочу я смущенно.

– А кольцо-то, кольцо!

– Два карата, – тотчас вставляет мама. – Антикварное. Семейная реликвия.

– Семейная реликвия… – эхом вторит Дженис. – Ох, Бекки! – Она листает номер «Современной невесты» и вздыхает. – Но как же вы устроите свадьбу, если живете в Нью-Йорке?

– Бекки нечего об этом тревожиться, – твердо говорит мама. – Я все беру на себя. В конце концов, так принято.

– Что ж, если понадобится помощь – где меня найти, ты знаешь. А дату уже назначили?

– Двадцать второе июня! – сообщает мама, перекрикивая кофемолку. – В три часа, в церкви Святой Марии.

– В три часа, – повторяет Дженис. Потом откладывает журнал и устремляет на меня серьезный взгляд. – А теперь, Бекки, вот что я хочу сказать тебе… Вам обеим.

– Да? – откликаюсь я с легкой опаской.

Мама оставляет в покое кофемолку. Дженис делает глубокий вдох.

– Мне доставило бы огромное удовольствие заняться твоим свадебным макияжем. Твоим и всех твоих подружек.

– Дженис! – в восторге кричит мама. – Как мило с твоей стороны! Ты только подумай, Бекки. Профессиональный макияж!

– Э-э… Здорово…

– Я столько узнала на курсах, все тонкости ремесла! У меня есть целая книжка с картинками, можно в ней порыться, подыскать что-нибудь по своему вкусу. На всякий случай я ее прихватила, смотрите! – Дженис раскрывает папку и перебирает ламинированные снимки – женщины на них выглядят так, словно размалевали их в семидесятые годы. – Вот этот стиль называется «Прогулка принцессы», для юного личика, – говорит Дженис замирающим голосом. – А это – «Лучезарная весенняя невеста», со сверхводостойкой тушью… Или «Клеопатра» – если хотите чего-нибудь более драматического.

– Здорово, – снова выдавливаю я.

Ни за какие миллионы не подпущу Дженис к своей физиономии.

– А пирог вы ведь поручите Венди, да? – спрашивает Дженис, когда мама ставит перед ней чашку кофе.

– Без вопросов, – отзывается мама. – Венди Принс с Мэйбери-авеню, – поясняет она мне. – Помнишь, она испекла пирог по случаю ухода твоего отца на пенсию – там сверху была еще газонокосилка из крема. Она настоящая чародейка!

Пирог я помню. Зловеще-зеленая глазурь и газонокосилка из маргарина.

– Знаешь, тут есть изумительные свадебные пироги, – заикаюсь я, робко протягивая номер «Невесты». – Из специального магазина в Лондоне. Может, стоит туда зайти, посмотреть…

– Нет, золотце, мы должны попросить Венди! – Мама шокирована. – Иначе она просто разорится! Ты в курсе, что ее мужа хватил удар? Только эти сахарные розочки и поддерживают ее на плаву.

– Да, верно… – Я виновато закрываю журнал. – Я не знала. Ну… тогда ладно. Уверена, получится очень мило.

– А какой пирог был на свадьбе Тома и Люси! – вздыхает Дженис. – Надо будет сделать такой же на первые крестины. Знаете, что Том и Люси сейчас у нас? Наверняка они наведаются, чтобы вас поздравить. Даже не верится – уже полтора года, как они женаты!

– В самом деле? – Мама отпивает глоток кофе и сдержанно улыбается.

Свадьбу Тома и Люси в нашем семействе как-то не принято вспоминать. Мы очень любим Дженис и Мартина, потому и помалкиваем, но, если начистоту, от Люси никто не в восторге.

– Нет никаких признаков, что они… – мама делает неопределенный жест, – собираются обзавестись?..

– Пока нет. – Улыбка Дженис на мгновение меркнет. – Мы с Мартином думаем, что они прежде хотят друг с другом натешиться. До того счастливая пара! И конечно, у Люси карьера…

– Понимаю, – рассудительно произносит мама. – Хотя ждать слишком долго – это не дело…

– Знаю, – соглашается Дженис, и обе косятся на меня.

Они что, издеваются? Я только день как помолвлена! Дайте дух перевести!

Я удираю в сад и прогуливаюсь там, потягивая кофе. Снег начинает подтаивать, на газоне и на розовых кустах уже кое-где проглядывает зелень. Шагая по усыпанной гравием дорожке, я ловлю себя на мысли, что это прекрасно: вновь оказаться в английском саду, пусть даже и в холодину. На Манхэттене таких садов не найти. Конечно, там есть Центральный парк, и причудливый маленький сквер, усаженный цветами, имеется. Но настоящих английских садов с газонами, деревьями и клумбами – нет.

Я дохожу до увитой розами беседки и оглядываюсь на дом, прикидывая, как будет смотреться шатер на лужайке, – и до меня долетает шум перепалки в соседнем саду. Решив было, что это Мартин, я уже собираюсь высунуться из-за ограды и сказать «Привет», как по заснеженному саду разносится четкий женский голос:

– Да она ледышка!

Черт! Люси. И похоже, в бешенстве. Ей в ответ невнятное бормотание – Том, больше некому.

– А ты такой специалист хренов, да?

Снова бубнеж.

– Ладно, отвянь.

Я потихоньку пробираюсь к изгороди. Если б только услышать весь разговор целиком…

– Ну конечно, если бы мы жили полной жизнью, если б ты хоть раз в сто лет что-нибудь устраивал, может, мы и не буксовали бы на одном месте, мать твою!

Ого – не иначе как Люси специально подстрекает его.

И вот уже Том повышает голос, защищаясь:

– Мы выезжали… Ты только и знаешь, что жаловаться… Сама бы хоть раз постаралась…

Крак!

Дерьмо. Вот дерьмо! На ветку наступила.

Первый мой порыв – дать деру. Но уже поздно – две головы возникают над оградой: густо-розовое, расстроенное лицо Тома и напряженная от злости физиономия Люси.

– О, привет! – восклицаю я как можно беззаботнее и тоже повисаю над изгородью. – Как у вас дела? А я тут… прогуливаюсь… И вот, обронила… платок…

– Платок? – Люси подозрительно оглядывает землю. – Что-то я не вижу никакого платка.

– Ну… да… гм. Так как… супружеская жизнь?

– Чудно, – цедит Люси. – Кстати, мои поздравления.

– Спасибо.

Во время неловкой паузы я окидываю взглядом наряд Люси: черный верх (воротник поло, скорее всего, «Маркс и Спенсер»), брюки (похоже, «Эрл Джинс» – надо признать, круто) и сапоги (высокие, отороченные кружевами, явно «Расселл и Бромли»).

Это моя привычка – разглядывать на людях шмотки и мысленно расписывать, что и откуда, как на страничках моды в журналах. Я-то думала, что единственная этим занимаюсь. Но потом переехала в Нью-Йорк – а там, оказывается, все так поступают. Национальный вид спорта, честное слово. Когда встречаешь кого-нибудь в первый раз, будь то богатая дама из общества или швейцар, тебя с ног до головы окидывают быстрым – в три секунды – оценивающим взглядом. Ты видишь, как с точностью до доллара подсчитывают стоимость твоей одежды, прежде чем тебе скажут «здравствуйте». Я называю эту процедуру «обзор по-манхэттенски».

– Как тебе Нью-Йорк?

– Грандиозно! Здорово, правда… И работу свою я люблю… Жить там – это что-то потрясающее!

– А я вот так в Нью-Йорке и не побывал, – с завистью произносит Том. – Хотелось махнуть туда на медовый месяц.

– Том, не начинай опять, ладно? – рычит Люси.

– Может, как-нибудь нанесу вам визит, – говорит Том. – Скажем, на выходные.

– Давай! Приезжайте вдвоем… – И я смолкаю в замешательстве, когда Люси закатывает глаза и широким шагом удаляется в дом. – Словом, приято было тебя повидать, и я рада, что супружеская жизнь у тебя… Короче, жизнь у тебя супружеская…

Я тороплюсь на кухню, умирая от желания рассказать маме об услышанном, – но там никого нет.

– Эй, мам! – зову я. – Я только что видела Тома и Люси!

Мама спускается по чердачной лестнице, держа в охапке что-то большое и белое.

– Что это? – спрашиваю я, подхватывая узел.

– Сейчас покажу, – выдыхает мама. – Просто… – Ее руки дрожат, когда она расстегивает молнию на пластиковом чехле. – Просто… смотри!

– Это же твое свадебное платье! – в изумлении восклицаю я, увидев пену кружев. – Я и не знала, что ты его сохранила!

– Конечно же, я его сохранила! – Мама отбрасывает обрывки оберточной бумаги. – Ему тридцать лет, но оно как новенькое. Бекки, это только идея…

– Какая идея? – спрашиваю я, помогая расправить шлейф.

– Оно может тебе и не подойти…

Я медленно поднимаю на нее глаза. Черт… Она серьезно.

– Боюсь, что действительно не подойдет, – говорю я осторожно. – Ты наверняка была постройнее меня. И… пониже.

– Но мы же одного роста, – озадачивается мама. – Ну давай, Бекки, примерь!

Пять минут спустя в зеркале в маминой спальне я созерцаю колбасу в оборках: тесный кружевной верх с гофрированными рукавами, на бедрах финтифлюшек еще больше… а потом они переходят в многоярусный шлейф.

В жизни не надевала ничего менее лестного.

– Ох, Бекки… До чего же я глупая, – бормочет мама, смеясь и вытирая глаза. – Моя девочка в платье, которое я носила…

– Мама… – Повинуясь порыву, я обнимаю ее. – Это… действительно прелестное платье…

Как бы намекнуть, что я его не надену?

– И оно смотрится на тебе превосходно. – Глотая слезы, мама нашаривает носовой платок и сморкается. – Но тебе решать. Если ты считаешь, что оно тебе не идет… просто так и скажи… Я пойму…

– Я… Ну…

Черт. Вот черт!

– Я над этим подумаю, – обещаю я, силясь улыбнуться.

Мы убираем свадебное платье обратно в чехол, перехватываем несколько сандвичей на ланч и смотрим старый сериал по кабельному каналу – мама с папой установили его совсем недавно. А потом, хотя времени еще достаточно, я поднимаюсь наверх и готовлюсь к встрече с Элинор. Матушка Люка – одна из тех манхэттенских дамочек, облик которых – само совершенство и безупречность, и сегодня мне меньше всего хочется ударить в грязь лицом.

Надеваю костюм от «DKNY», купленный на Рождество, новые фирменные колготки и туфли с распродажи в «Прада». Потом тщательно оглядываю себя, выискивая на ткани пятна и морщинки. На этот раз меня не поймаешь. Не будет ни одной выбившейся нитки, ни единой складки, в которую могли бы вонзиться рентгеновские лучи глаз Элинор.

Не успеваю я прийти к выводу, что все в ажуре, как в комнату торопливо входит мама. Она удачно выбрала пурпурный костюм от «Виндсмур» и буквально светится от предвкушения.

– Как я выгляжу? – спрашивает она с коротким смешком. – Сойдет для «Клариджа»?

– Прекрасно! Это действительно твой цвет. Только…

Я беру салфетку и, намочив ее под краном, вытираю мамины щеки, раскрашенные полосками румян а-ля барсук, – ясно, Дженис постаралась.

– Вот. Превосходно.

– Спасибо, дорогая! – Мама разглядывает свое отражение в зеркале гардероба. – Что ж, это будет замечательно. Встретимся наконец с матерью Люка.

– Гм… – неопределенно мычу я.

– Думаю, мы с ней подружимся! Нам ведь вместе заниматься приготовлениями к свадьбе… Знаешь, Марго, которая живет через дорогу, в прекрасных отношениях с матерью своего зятя, они и праздники вместе проводят. Она говорит, что не потеряла дочь, а обрела подругу!

Мама, кажется, вне себя от возбуждения. И как прикажете подготовить ее к горькой правде?

– Элинор, судя по описаниям Люка, просто прелесть. Он ее так любит!

– Это верно, – угрюмо признаю я. – Любит до чертиков.

– Он рассказывал сегодня утром, какие чудеса она совершает, занимаясь благотворительностью. Сердце у нее, должно быть, золотое!

Пока мама щебечет, я отключаюсь и вспоминаю разговор с Аннабел, мачехой Люка.

Аннабел я обожаю. Она совсем не похожа на Элинор – много мягче и спокойней, с чудесной улыбкой. Они с отцом Люка живут в сонном уголке Девона неподалеку от моря, и мне бы, если честно, хотелось проводить с ними куда больше времени. Но Люк оставил дом, когда ему стукнуло восемнадцать, и вряд ли вернется обратно. Мне кажется, он считает, будто его отец попусту растрачивает свою жизнь, осев адвокатом в провинции, вместо того чтобы завоевывать мир.

Когда они приехали в Нью-Йорк, мы с Аннабел наконец провели вместе целый день. Бродили по Центральному парку, говорили обо всем на свете. Казалось, нет таких тем, которые нельзя с ней затронуть, так что я набрала в грудь побольше воздуха и спросила о том, что мне всегда хотелось знать, – как Аннабел мирится с тем, что Люк настолько ослеплен Элинор. Конечно, Элинор – его биологическая мать, но ведь именно Аннабел была рядом с ним всю жизнь. Это она ухаживала за Люком, когда он болел, помогала с уроками, каждый вечер стряпала ужин. А теперь ее отодвинули в сторону.

На мгновение я увидела боль на лице Аннабел. Но она тотчас постаралась улыбнуться и сказала, что понимает это. Люк еще в детстве отчаянно хотел встретиться со своей настоящей мамой, и теперь, когда у него появилась возможность бывать с ней, отказывать ему в этой радости нельзя.

– Представь, что появилась твоя крестная-фея, – сказала она. – Разве ты не будешь ею ослеплена? Не забудешь на время обо всех прочих?

– Элинор не крестная-фея, – парировала я, – а злобная старая ведьма.

– Бекки, она его родная мать, – с мягким укором произнесла Аннабел. И перевела разговор на другую тему. И ни единого резкого слова в адрес Элинор.

Святая Аннабел.

– Просто стыд, что они не могли видеться, пока Люк не вырос, – заливается мама. – Какая трагическая история. – Она понижает голос, даром что Люка нет в доме. – Люк только сегодня мне рассказывал, как мать хотела забрать его с собой в Америку. Но ее новый муж-американец не позволил! Бедная женщина! Как она, наверное, была несчастна. Оставить собственное дитя!

– Ну да, конечно. – Но во мне уже зарождается чувство протеста. – Вот только… Ей не обязательно надо было уезжать, верно? Если она была так несчастна, почему не растолковала этому новому муженьку, куда он может проваливать?

Мама в изумлении смотрит на меня:

– Это же так грубо, Бекки.

– Ну и ладно. – Я передергиваю плечами и тянусь за карандашом для губ.

Не хочу заранее накручивать маму. Потому и не скажу, что думаю на самом деле. А на самом деле я думаю, что Элинор не проявляла к Люку ни малейшего интереса, пока его компания не начала обретать вес в Нью-Йорке. Люк всегда мечтал произвести на нее впечатление, потому и расширение затеял в первую очередь в Нью-Йорке, хотя сам никогда этого и не признает. Но Элинор, карга старая, в упор его не видела, пока Люк не начал заключать по-настоящему крупные контракты и мелькать на страницах газет, – тут она и смекнула, что сынок может ей пригодиться. Прямо под Рождество она взялась за благотворительность – открыла фонд Элинор Шерман, а Люка назначила директором. Потом она задумала грандиозный гала-концерт в поддержку своего фонда – угадайте, кто помогал ей двадцать пять часов в сутки и измотался настолько, что Рождество встречал выжатым как лимон?

Но я ничего не могу сказать Люку. Заикнулась однажды, и Люк тотчас встал в оборонительную стойку, заявил, что я никогда не ладила с его матерью (что недалеко от истины), что она жертвует уймой своего времени, помогая нуждающимся, – так чего мне, спрашивается, еще надо?

– Она, наверное, очень одинокая женщина, – размышляет мама. – Бедняжка, все сама. Живет в своей маленькой квартирке. У нее хоть кошка есть для компании?

– Мама… Элинор не живет в «маленькой квартирке». У нее двухэтажная квартира на Парк-авеню.

– Двухэтажная квартира? Что-то вроде коттеджа? – Мама сочувственно качает головой. – О, но это же совсем не то же, что уютный дом, верно?

Все, сдаюсь. Бесполезно.

В холле «Клариджа» толпа одетых с иголочки людей, все пьют чай. Официанты в серых куртках снуют с чайниками в серо-белую полоску, в воздухе висит оживленный гул. Ни Люка, ни Элинор не видно. Я верчу головой по сторонам – и внезапно во мне вспыхивает надежда. А вдруг их тут и нет? Вдруг Элинор не смогла прийти! Господи, благодарю тебя за…

– Бекки?

Я разворачиваюсь – и сердце ухает вниз. Вот они, на диване в углу. Люк сияет – как и всегда, когда видит свою матушку; Элинор сидит на самом краешке, в костюме в мелкую ломаную клетку, отороченном мехом. Волосы – как лакированный шлем, а ноги, затянутые в светлые чулки, смотрятся еще тоньше. Лицо ее кажется бесстрастным, но по сверканию глаз я понимаю, что Элинор устраивает моим маме с папой «обзор по-манхэттенски».

– Это она? – изумленно шепчет мама, пока мы сдаем пальто. – Подумать только… Она до того… молода!

– Ничего подобного, – бормочу я. – Ей в этом очень крепко помогают.

Некоторое время мама непонимающе таращится на меня – и наконец до нее доходит.

– Ты имеешь в виду… Она делала подтяжку лица ?

– И не одну. Так что не затрагивай эту тему, ладно?

Мы ждем, пока папа сдаст наши пальто, и я вижу, как трудится мамин мозг: переваривает полученную информацию и пытается ее куда-нибудь приткнуть.

– Бедняжка, – неожиданно объявляет она. – Это должно быть ужасно – ощущать такую неуверенность в себе. Вот к чему приводит жизнь в Америке.

Когда мы приближаемся к дивану, Элинор поднимает голову и растягивает рот на три миллиметра – у нее это равноценно улыбке.

– Добрый день, Ребекка. Мои поздравления по поводу помолвки. Весьма неожиданно.

Это как понять?

– Большое спасибо. – Я выдавливаю улыбку. – Элинор, хочу представить вам моих родителей: Джейн и Грэхем Блумвуд.

– Как поживаете? – дружелюбно произносит папа и протягивает руку.

– Грэхем, не надо церемоний! – восклицает мама. – Мы собираемся стать одной семьей! – И, прежде чем я успеваю ее остановить, сгребает ошарашенную Элинор в объятия. – Мы до того рады вас видеть, Элинор! Люк нам все о вас рассказал!

Наконец мама отстраняется. Обнаружив, что она смяла Элинор воротничок, я невольно хихикаю.

– Разве здесь не мило? – продолжает мама, усаживаясь. – Просто потрясающе! – Она озирается по сторонам, глаза ее блестят. – Ну а что мы будем пить? Просто по чашечке чаю или чего-нибудь покрепче – чтобы отпраздновать?

– Чай, я думаю, – произносит Элинор. – Люк…

– Сейчас! – Люк мигом вскакивает.

Ненавижу, как он суетится вокруг своей матушки. Он ведь такой сильный и уверенный в себе, но с Элинор – совсем другой. Можно подумать, будто она директриса, а он при ней – мелкий прихвостень. Даже не поздоровался со мной.

– Элинор, – говорит мама, – я для вас кое-что принесла. Увидела вчера и не устояла.

Она извлекает золотистый сверток и вручает его Элинор. После небольшой заминки Элинор разворачивает бумагу и выуживает записную книжку в пухлом голубом переплете; на обложке серебряными буквами с завитушками выведено: «Его мама». Элинор таращится на книжку так, будто мама презентовала ей дохлую крысу.

– Их две! – с триумфом провозглашает мама. Она лезет в сумочку и достает такую же записную книжку, только розовую, с надписью «Ее мама». – Называются «Мамин помощник»! Сюда можно заносить меню, списки гостей… А вот пластиковый кармашек для образчиков ткани, посмотрите… Теперь мы сможем действовать слаженно! А эта страничка для идей… Я тут уже набросала кое-какие мысли, так что, если хотите что-нибудь добавить… или если есть какое-нибудь особое блюдо, которое вам нравится… Главное – мы хотим, чтобы вы приняли в этом посильное участие. – Она похлопывает Элинор по руке. – В самом деле, если захотите приехать и погостить, чтобы мы могли по-настоящему узнать друг друга…

– Боюсь, у меня слишком плотное расписание, – цедит Элинор с ледяной улыбкой, и тут появляется Люк с мобильником.

– Чай сейчас будет. И… У меня сейчас состоялся замечательный разговор. – Он обводит нас взглядом, едва сдерживая улыбку. – Мы только что заполучили в клиенты Северо-Западный банк. Новое розничное отделение. Это просто грандиозно.

– Люк! – восклицаю я. – Это чудесно!

Люк обхаживал Северо-Западный банк целую вечность и на прошлой неделе признался, что, кажется, проиграл его другому агентству. Так что это действительно удивительная новость.

– Хорошо сделано, Люк, – говорит папа.

– Это прекрасно, котик, – подхватывает мама.

Единственная, кто не говорит ни слова, – Элинор. Она вообще и ухом не ведет, знай себе роется в сумочке.

– Что вы об этом думаете, Элинор? – осторожно спрашиваю я. – Хорошая новость, правда?

– Надеюсь, это не отразится на твоей работе в моем фонде. – И Элинор со щелчком захлопывает сумочку.

– Не отразится, – беззаботно отзывается Люк.

– Конечно, ведь работа в фонде добровольная, – сладко вставляю я. – А это – основное занятие Люка.

– Действительно. – Взгляд, которым Элинор обдает меня, как ушат воды. – Что ж, Люк, если у тебя нет времени…

– Разумеется, у меня есть время. – Люк раздраженно косится в мою сторону. – Никаких проблем.

Просто отлично. Теперь на меня злятся оба.

Мама несколько обескураженно наблюдает за этой сценой, но тут приносят чай, и лицо ее проясняется.

– То, что доктор прописал! – восклицает она, когда официант ставит на стол чайник и вазу с лепешками. – Элинор, вам налить?

– Скушайте лепешку, – сердечно предлагает папа. – Взбитые сливки хотите?

– Не думаю. – Элинор морщится так, будто комки взбитых сливок парят по воздуху и просачиваются в ее тело. Она отпивает глоток чая и смотрит на часы. – Боюсь, мне пора.

– Что? – Мама изумленно вскидывает голову. – Уже?

– Люк, ты не подгонишь машину?

– Само собой. – И Люк осушает чашку.

Теперь моя очередь вытаращить глаза.

– Люк, что происходит?

– Я собираюсь отвезти маму в аэропорт, – говорит Люк.

– А что, такси не годится?

Как только эти слова срываются с моего языка, я спохватываюсь, что прозвучали они довольно грубо, – но черт побери, в конце концов! Планировалась чудная семейная встреча. Которая вылилась в какие-то три секунды.

– Я кое-что должна обсудить с Люком, – произносит Элинор, берясь за свою сумочку. – Мы можем сделать это в машине. – Она встает и стряхивает воображаемую крошку с юбки. – Была рада с вами познакомиться, – говорит она маме.

– И я рада! – восклицает мама и вскакивает в последней попытке проявить дружелюбие. – Это прекрасно, что мы с вами познакомились, Элинор! Я возьму у Бекки ваш номер, и мы чудесно поболтаем о том, что собираемся надеть! Мы же не хотим надеть одно и то же, верно?

– Ни в коем случае, – цедит Элинор, бросая взгляд на мамины туфли. – До свидания, Джейн. – Она кивает папе. – Грэхем.

– До свидания, Элинор, – вежливо произносит папа. Я смотрю на него и понимаю, что он отнюдь не в восторге. – До встречи, Люк. – Когда они исчезают за дверью, папа бросает взгляд на часы. – Десять минут.

– Ты о чем? – любопытствует мама.

– Вот сколько времени она нам уделила.

– Грэхем! Уверена, она не хотела… – Мама умолкает, обнаружив голубую «Его маму», так и лежащую среди оберточной бумаги. – Элинор забыла свой свадебный органайзер! – кричит она, хватая книжку. – Бекки, беги за ней.

– Мама… – Я глубоко вздыхаю. – Если честно… Я бы не стала утруждаться. Уверена, ей это не настолько интересно.

– На ее помощь я бы не рассчитывал, – говорит папа. Он тянется за взбитыми сливками и щедро плюхает их на лепешку.

– О… – Мама переводит взгляд с моего лица на папино – и медленно опускается на свое место, сжимая в руке записную книжку. – Понимаю.

Она отхлебывает чай, и я вижу, как она силится придумать, что бы сказать хорошее об Элинор.

– Может… Элинор просто не хочет вмешиваться, – произносит она в конце концов. – Это вполне понятно.

Но даже мамин голос звучит не слишком убежденно. Ненавижу Элинор.

– Знаешь, мама, допивай чай, – говорю я, – и давай-ка пройдемся по распродажам. Мы прекрасно проведем время. Мы одни.

– Да, – отвечает мама после паузы, – да, так и сделаем! Раз уж ты предложила – мне бы не помешали новые перчатки. – С каждым глотком чая она все больше взбадривается. – И, пожалуй, хорошая сумочка.