Онлайн чтение книги Шутки богача
Глава первая

Небо было знойным, мутным, подернутым желтовато-серой пеленой; казалось, оно давит на плечи Каргина неподъемным грузом, пригибая к пыльной, такой же желтовато-серой земле. Будто и не небо вовсе, а плоский каменный монолит, крышка огромного гроба, подпертая тут и там изломанными конусами гор. Горы выглядели мрачными, бесплодными, совсем непохожими на Альпы в уборе из льдов и снегов или никарагуанские нагорья, заросшие влажным тропическим лесом.

Чужое небо, чужие горы…

Яма. Глубокая, трехметровая, с валом небрежно откинутого каменистого грунта. На дне – люди, молодые парни в защитных гимнастерках. Двое мертвых, пятеро живых. Вернее, полуживых: ворочаются, стонут, скребут обрубками пальцев по стенкам ямы, крутят головами; лица в засохших кровяных потеках, на месте глаз – багровые впадины, щеки изрезаны ножом, в провалах ртов – беззубые десны, вспухшие языки.

У земляного вала – мужчины. Смуглые, горбоносые, в странных круглых шапках, с карабинами и автоматами, притороченными за спиной. В руках – кетмени. Их стальные блестящие лезвия ходят вверх-вниз, засыпая лежащих в яме ровным слоем земли и камней. Слой вначале тонок, и Каргину удается различить очертания мертвых тел под ним и тех пятерых, которые еще ворочаются и мычат в бессильной попытке отсрочить неизбежное. Но кетмени в неспешном ритме взлетают вверх и падают вниз, глухо стучат комья почвы, яма мелеет на глазах, сливается с бурым горным склоном, исчезает… Мужчины, выпрямившись, стирают пот, переговариваются резкими гортанными голосами, спускают штаны, мочатся. Каргин, невидимый призрак, грозит им кулаком, скрипит зубами, потом запрокидывает голову, смотрит в небо – там, на сером облачном покрывале, расплывается багряный круг. Чужое небо, злое…

Кто-то тронул его за плечо, и он очнулся. – Please, sir, fasten your belt… Миловидное личико хрупкой чернокожей стюардессы маячило перед ним; правую щеку, заставляя щуриться, грело солнце. Каргин моргнул, потом, как было ведено, нашарил пряжку, застегнул ремень, повозился в кресле, косясь в иллюминатор: небеса за бортом самолета сияли чистой бирюзой, плыли в них белые полупрозрачные перышки облаков, и где-то вдали, на востоке, вставал над хребтом Сьерра-Невада золотистый и ласковый солнечный диск. Мерно гудели моторы, “боинг”с буйволиным упорством таранил воздух, зевали проснувшиеся пассажиры, стюардессы голубыми тенями скользили в проходах, склонялись над дремлющими, улыбались, щебетали. Ночь закончилась, а вместе с ней подходил к концу рейс Нью-Йорк – Сан-Франциско.

"Плохой сон, афганский”, – подумал Каргин, разминая затекшую шею. В Афгане ему не довелось повоевать, а в других местах – скажем, в Боснии или Руанде – он не видел, как людей живыми закапывают в землю. В Боснии стреляли, в Руанде жгли, в Заире душили стальной проволокой, а в Никарагуа контрас втыкали мачете под ребра и резали наискось живот, как в фильмах про японских самураев. Об этом эпизоде, об израненных пленных, закопанных живьем, ему рассказывал отец. Случилось это в начале восьмидесятых, когда старший Каргин, уже генерал-майор и командир бригады, собирался к новому и последнему месту службы – на родину, в Краснодар. Младший в те годы осваивал воинскую науку в Рязанском училище ВДВ и, по молодости лет, мечтал о ратных подвигах и благородной миссии воина-интернационалиста. Правда, недолго: месяцев через восемь его отправили стажироваться на Кубу,а после – в Никарагуа, где все иллюзии испарились под жарким тропическим солнцем. Подарок от контрас пуля в плечо-этому тоже поспособствовал. Рана долго не заживала, начались воспаление и лихорадка; месяц Каргин провалялся в бреду в лесном лагере сандинистов, пока его не вывезли в Гавану.

С той поры снился ему временами сон о закопанных солдатах, и было им замечено, что сновидение это не к добру – вроде бы вещее, к большой крови, но непонятно чьей, своей либо чужой. Кровь лилась всюду, где он побывал, но с особым обилием в Африке, в Анголе или той же Руанде, когда его группа штурмовала вместе с бельгийскими парашютистами Кигали, руандийскую столицу. А через год, в девяносто пятом, он снова увидел тот же сон – в Боснии, под Сараево. Там подразделения Легиона вели диверсии и разведку, и Каргин вместе со своими солдатами угодил под бомбы, когда авиация НАТО равняла сербские позиции с землей. Его контузило, а вдобавок пара осколков прочертила кровавые полосы на скуле под глазом и под левой ключицей. К счастью, контузия оказалась легкой, а шрам на скуле был невелик и мужского обаяния Каргина не портил…

"Боинг” устремился вниз, и под крылом промелькнули река среди изумрудных берегов, серебристая поверхность залива, похожего на наконечник копья, и длинные мосты, казавшиеся сверху стальными блестящими рельсами, усеянными армадой цветных жучков-автомобилей. Через минуту-другую из утренних туманов выплыл город: улицы, круто сбегавшие к воде, бесчисленные трубы и дома, зеленые деревья, желтые пляжи и небоскребы – не столь грандиозные, как в Нью-Йорке, но все же намекавшие, что в этих заморских краях Фриско – город не из последних. Шпили небоскребов вдруг стремительно рванулись вверх, рев турбин на секунду оглушил Каргина, под ложечкой засосало – как в то мгновение, когда вываливаешься из самолетного люка и парашют еще не раскрыт, но грохот двигателей тут же стал тише, город исчез, и под брюхо “боингу” ринулось поле в изумрудной траве, расчерченное серым бетоном взлетно-посадочных полос. Затем – слабый удар шасси о землю, плавное неторопливое торможение, гусиная шея трапа, мелькнувшего за иллюминатором, и голосок стюардессы, приглашавшей к выходу.

– Мы изгнаны с высот, низвергнуты, побеждёны…-пробормотал Каргин.

Он произнес это на английском, и сидевшая рядом пожилая дама в пепельном, с голубоватыми прядками парике, с недоумением уставилась на него. “Видно, Мильтона не читала”, – решил Каргин, дружелюбно улыбнулся соседке и расстегнул ремень. Тоскливый сон проваливался в прошлое вместе с воспоминаниями о джунглях Анголы и Никарагуа, пыльных равнинах Ирака, хорватских горах, заирских реках и прочих местах, где довелось ему повоевать в бытность легионером или “стрелком”. Теперь его ожидала другая работа – какая в точности, в его контракте не было обозначено, однако Каргин рассчитывал на что-то сравнительно мирное. К примеру, на должность технического эксперта или консультанта. По предварительной информации, полученной в Москве, его наниматели были связаны с оружейным бизнесом, а в оружии Каргин разбирался неплохо – даже отлично, если не говорить о какой-нибудь экзотике вроде орбитальных лазеров. Существовала, правда, одна неясность: к чему им российский офицер, пусть и повоевавший на всех континентах за исключением Австралии? На сей счет у Каргина не имелось никаких разумных гипотез. Однако такие неясности не повергали его в смущение: во-первых, как всякий хороший солдат, он привык к внезапным зигзагам судьбы, а во-вторых, платить обещали щедро – вдвое против его капитанского жалованья в Легионе.

Он поднялся, ощупал бумажник с документами в заднем кармане брюк, прихватил в багажном отсеке сумку и покинул “боинг”, смешавшись с гомонящей толпой пассажиров. У нижней ступеньки трапа стояла стюардесса – не та темнокожая малышка, что разбудила его, а высокая, длинноногая, с оливково-смуглым лицом и жгучими испанскими глазами под веером темных ресниц. Каргин подмигнул ей и получил в ответ многообещающую улыбку. Он привык к успеху у женщин, особенно у черноглазых брюнеток лет под тридцать, лишенных как брачных иллюзий, так и излишней скромности. Впрочем, шатенки и блондинки тоже дарили его вниманием. На всех континентах и материках, во всех городах и весях высокие крепкие парни с рыжеватой шевелюрой и холодным блеском серо-зеленых зрачков были в хорошей цене; такой товар шел нарасхват, ибо годился для многого, от резвых плясок в постели до марш-бросков в заирских болотах. В части постелей Каргин был весьма разборчив, а вот по болотам, холмам и пескам пришлось поползать основательно, и этот опыт не исчез без следа. Кроме заметной внешности, он обладал тем, что женщины больше всего ценят в мужчинах: уверенностью в себе.

Шагая к зданию аэропорта, Каргин обернулся и увидел, что девушка у трапа провожает его долгим призывным взором. “Спросить, что ли, телефон?..” – мелькнула мысль. Он даже замедлил шаг перед стеклянной вращающейся дверью, но тут ее створки крутанулись, и Каргин нос к носу столкнулся с другой девицей, державшей в руках табличку с его именем. Эта тоже была загорелой и длинноногой, но с карими глазами и масти посветлей, что-то среднее между блондинкой и шатенкой. “Лет двадцать пять, симпатичная”, – отметил он и решил, что от добра добра не ищут.

Кареглазка, поймав его заинтересованный взгляд, резко затормозила.

– Мистер Кар-р-гин? – она сделала ударение на первом слоге, вдобавок растянув “р”, и это заставило его усмехнуться: голос мягкий, приятный, а получилось будто ворона каркнула.

– Можно Керк, бэби, – произнес Каргин, придерживая ногой дверь.

В спецподразделении “Стрела” он проходил подготовку по западноевропейским странам, Британии, Франции и Испании, и там его называли Алекс – вполне пристойная трансформация имени Алексей, проставленном в метрике,паспорте и прочих российских бумагах. Но в Легионе не признавали ни пристойности, ни имен, и там он сделался Керком – или просто КК. Капитан Керк, командир диверсионной группы “Би”, еще именуемой синей ротой “гиен”..

– Кэтрин Финли. Можно Кэти, – сказала девушка, протянув ему руку. Пожатие оказалось энергичным и крепким. – А вы, значит, Керк? Это гораздо лучше. Наводит на мысль о героях-солдатах, крутых парнях с квадратной челюстью и “кольтом” на ремне.

– Кольт – это в прошлом, – заметил Каргин, просачиваясь вслед за девушкой в дверь; – Нынче крутые парни предпочитают что-нибудь поосновательней. К примеру, гранатомет. Какой-нибудь там “панцерфауст” или М-19…– он пощупал подбородок и добавил:

– Кстати, здесь – никакой квадратности, одна небритость. В Нью-Йорке я пробыл всего ничего, и было не до бритья. Таможня, паспортный контроль… ну, сами понимаете.

– Не огорчайтесь, дружок. Сейчас семь двадцать, – она приподняла маленькие часики-кулон, – а мистер Мэлори ждет вас к трем после полудня. Успеете навести красоту.

– Мистер Мэлори? Кто такой?

– О, это большая шишка! Мой шеф, вице-президент ХАК и глава административного отдела.

Они уже шли вдоль ряда овальных транспортеров, безостановочно круживших сумки и чемоданы, с трудом протискиваясь сквозь толпу; народа было многовато, с трех или четырех утренних рейсов.

– Ваш багаж? – Кэти бросила взгляд на табло с надписью: “Нью-Йорк”.

– Все здесь, – Каргин приподнял висевшую на плече сумку. – Солдаты путешествуют налегке.

– И что там у вас?

– “Панцерфауст”, – ответил он с серьезным видом. – Еще бутылка коньяка, чтобы распить с самой красивой малышкой Калифорнии.

– Это, увы, не со мной. Красотки у нас пасутся в Голливуде, – со вздохом сообщила Кэти и вдруг насмешливо усмехнулась:

– Идете на приступ, солдат? Не рано ли?

– А чего время терять? – Каргин приобнял ее за талию, отодвинув плечом толстяка с мясистой физиономией, волочившего огромный чемодан. Тот с возмущением хрюкнул, щеки его налились кровью, но тут же поблекли под холодным взглядом Каргина.

Они вышли на площадь, к автомобильной стоянке. С запада, со стороны океана, задувал легкий бриз, утреннее солнце еще не жгло, а с нежной лаской гладило руки и шею, в дальнем конце площади замерли на страже магнолии и пальмы. Пальмы были высокими, с глянцевыми блестящими листьями, и каждая походила на застывший зеленый взрыв. Каргин пробормотал: “В краю магнолий плещет море…” – и глубоко вздохнул, всей грудью втянув теплый воздух. Морские ароматы смешались в нем с запахами зелени и бензина.

– Можем ехать, если вы меня отпустите, – сказала Кэти. Он с неохотой убрал руку. Талия девушки была восхитительно гибкой, и под тканью платья не ощущалось ничего лишнего.

Их ждал двухместный алый “ягуар”. Во всяком случае, Каргин решил, что это “ягуар”; в дорогих автомобилях он разбирался похуже, чем в вертолетах, танках и БМП, хотя мог управиться с любой машиной, которая ездила, плавала или летала. Ключи торчали в замке зажигания – вещь, немыслимая в родимых палестинах. Каргин сел, поставил сумку на колени. Ножка Кэти в изящной туфельке коснулась педали газа, край платья приподнялся, обнажив гладкие стройные бедра.

– Не туда смотрите, солдат. В городе есть виды поинтересней.

– Доберемся – посмотрим, моя прелесть, – сказал Каргин и прикрыл глаза.

Под мерный рокот мотора думалось хорошо. С минуту он размышлял о том, что снова находится в Америке – однако не в джунглях, не на Антильских островах, а в месте цивилизованном и вроде бы тихом и безопасном. Единственная проблема, что место это – не его. Свое место он потерял в конце девяносто третьего, когда расформировали “Стрелу”. Случилось это после октябрьских событий и штурма Белого Дома силами “Альфы” и “Стрелы”; люди в обоих подразделениях колебались, и президентский приказ был выполнен не сразу. Вполне понятные колебания – ведь их готовили не за тем, чтобы разгонять законно избранный парламент. Они, разумеется, были Силой, однако не из тех сил, какие применяют для разрешения споров и дрязг политиков, не безмозглым пушечным мясом, а элитарными отрядами, чьей задачей была безопасность страны. Они умели думать, а всякий мыслящий человек подвержен сомнениям и избегает неблаговидных дел.

Были сомнения, были… Впрочем, для “Альфы” все закончилось с минимальными потерями: ее простили, а “Стрелу” – нет.

Но пережевывать былые обиды Каргин не собирался, и мысли его обратились к другим материям.

Что-то странное творилось здесь – с ним, вокруг:него или за его спиной. В Нью-Йорке все выглядело иначе, привычней и проще: он отстоял очередь в паспортный контроль вместе с сотней московских туристов и бизнесменов, прошел таможню и в павильоне “Дельта эрлайнс” встретился с тощим янки, местным служащим ХАК, компании его нанимателей. Тощий вручил ему билет до Фриско, угостил пивом и посадил в самолет; на этом торжества по случаю встречи были закончены. А вот тут…

Тут его ожидали красотка, роскошная “тачка” и визит к мистеру Мэлори. Вице-президент, личность из разряда VIP – ОВП, Очень Важная Персона… Такие обычно не знаются с простыми смертными. “Калифорнийское гостеприимство?.. – мелькнула мысль. – Может быть… Однако любопытно, всякому ли наемнику положены такие почести? И такой оклад? Вероятно, – решил Каргин, – меня завербовали для чрезвычайно ответственной операции. Например, чтобы прикончить Клинтона… Или Монику Левински…”

Голос Кэти вывел его из задумчивости.

– Проснитесь, Керк, взгляните на город. Забавно, не так ли? Плоского места с ладонь, а все остальное – холмы да ущелья…– она оживилась, тряхнула головкой в пышных каштановых кудрях и зыркнула на Каргина карим глазом. – Вы слышали, что Фриско стоит на сорока трех холмах? Туин-пикс, Ноб-хилл, Теле-граф-хилл, даже Рашен-хилл… ну, и еще тридцать девять. Слева от нас Ноб-хилл, справа – здание “Пирамиды”, а прямо – Ван-Несс-Авеню, Муниципальный центр и Музей современного искусства, лучшая в мире коллекция Матисса… Вы знаете что-нибудь о Матиссе, солдат?

– Я не отношусь к его поклонникам, – буркнул Каргин. – Слишком помпезно и ярко… В моем вкусе больше Мане или Дега. Особенно Дега: он рисовал прелестных женщин.

– Вот как? – брови Кэти взлетели вверх. – Для солдата вы очень неплохо разбираетесь в живописи. Мане, Дега… И где же вы видели их картины? В России?

– В Петербурге, – уточнил Каргин. – Еще в Париже и Лондоне.

– В Париже…– на губах Кэти расцвела мечтательная улыбка. – О, Париж, Париж… Вы должны рассказать мне о Париже, Керк.

– В любое время дня и ночи, клянусь Одином! – он бросил выразительный взгляд на ее колени, и девушка зарделась.

"Ягуар” съехал с очередного холма на набережную, тянувшуюся вдоль залива. Теперь к западу от них вздымался мост Золотых Ворот, знакомый Каргину по фотографиям и фильмам, а к востоку еще один: стальная блестящая полоса, уходившая, казалось, в бесконечность. Кэти прибавила скорость и повернула на восток.

– Я думал, что штаб-квартира ХАК в Сан-Франциско, – осторожно произнес Каргин, когда автомобиль преодолел-половину моста.

– В Большом Сан-Франциско, – пояснила Кэти. – Это очень широкое понятие.

Окленд, Беркли, Ричмонд, Сан-Хосе, Ньюарк и бог знает, что еще… Я, дружок, не сильна в географии.

– Хороший повод, чтоб заблудиться… особенно с красивой девушкой.

– Сейчас не выйдет, – Каргин уловил в ее голосе нотку сожаления. – Как-нибудь попозже, Керк. Я бы хотела отдать должное вашему коньяку…

Французский? Из Парижа?

– Армянский, бэби. Большая редкость по нынешним временам.

Мост кончился, потянулись городские окраины – Окленд, сказала Кэти; затем шоссе неторопливо полезло вверх, и Каргин, обернувшись, смог любоваться бесчисленными крышами городов и городков, теснившихся на берегах залива. Километрах в пятнадцати от Окленда они перевалили водораздел, и пейзаж разительно изменился: зеленая долина между двумя хребтами казалась почти безлюдной, и лишь в одном месте в разрывах древесных крон мелькало серое, оранжевое и белое: асфальт дорог, черепичные кровли и стены невысоких домов.

– Уолнат-Крик, центр местной цивилизации. Бензоколонка, гостиница, три кафе и пять баров, – Кэти покосилась на городок и сообщила:

– Наши владения южней. Несколько административных корпусов, выставочные ангары, полигон и поселок для служащих. Вы? будете жить на Грин-авеню, семнадцать,

– Это что-нибудь значит? – поинтересовался Каргин.

– Значит, солдат. На Грин-авеню – резиденции управляющего персонала

– А где живете вы?

– Там же. Коттедж под номером шестнадцать.

От неожиданности Каргин сглотнул, едва не подавившись слюной, но тут же пришел в себя, стал незаметно ощупывать сумку и строить планы на вечер. Под прочной тканью круглилось нечто цилиндрическое, с плоским дном и узким горлышком – бутылка марочного коньяка из давних отцовских запасов. Бутылку сунула мать, когда он гостил у родителей в Краснодаре; сунула и сказала с грустной улыбкой: найдешь, Алешенька, невесту – выпьешь. Каргин не возражал, чтобы не расстраивать мать, мечтавшую о внуках. К тому же был он не против невест в любых обозримых количествах; в конце концов, не каждая из них становится женой.

Они свернули с шоссе на неширокую дорогу, тонувшую в тенях; густые кроны дубов и вязов нависали над ней, а щит на повороте извещал: “Частное владение. Въезд воспрещен”. Ни шлагбаумов, ни заборов Каргин не заметил, но дорога патрулировалась: дважды им попадались джипы с парнями в пятнистых комбинезонах, встречавших машину Кэти коротким гудком.

Вскоре слева поднялись низкие широкие корпуса ангаров, к которым вели подъездные пути, а справа возникло здание из металла и стекла, но не какой-нибудь небоскреб, а тоже невысокое, о двух этажах и с крытой галереей на тонких ребристых столбиках. Тут нигде ничего не блестело и не сверкало: ангары были окрашены в защитный цвет и прятались в зелени, а окна в здании с галереей тоже отсвечивали зеленым, будто стенки гигантского, полного воды аквариума.

"Хорошая маскировка”, – подумал Каргин и, обернувшись к Кэти, спросил:

– Это что такое?

– Первый административный корпус. Облегченная конструкция, каркас из алюминиевого сплава, плюс небьющееся стекло, – она сделала паузу, наморщила носик и с сомнением произнесла:

– Впрочем, я не уверена, что это стекло. Понимаете, Керк, оно какое-то странное – пружинит, и его нельзя ни сломать, ни поцарапать, ни пулей пробить. Забавная штука, правда?

– Ни поцарапать, ни пулей пробить…– с задумчивым видом повторил Каргин. – А к чему такие предосторожности?

Девушка фыркнула.

– Не забывайте где вы, дружок! В сейсмически активной зоне! Здесь раз в месяц потряхивает, раз в год трясет, а дважды в столетие трахает так, что младенцы седеют! Слышали, что было в восемьдесят девятом? Сотня погибших, тысячи раненых, сто тысяч разрушенных зданий! Я тогда училась в колледже и…

– Однако вы не поседели, – Каргин примирительно погладил каштановый локон. – Совсем даже наоборот.

– Ну, я ведь не младенец…

Она заложила лихой вираж, съехав с дороги в обсаженную пальмами аллею. С одной ее стороны простирался парк, с другой тянулись коттеджи под номерами на аккуратных табличках, и, как показалось Каргину, двух одинаковых меж ними не было. Еще он обратил внимание, что дома не теснятся, а стоят просторно, разделенные не оградами, а шпалерами из роз, акации или подстриженных кустов. Чем дальше, тем строения выглядели вычурней и роскошней – уже не коттеджи, а виллы со стрельчатыми окнами, с балконами, верандами и галереями, оплетенными плющом и виноградной лозой. Аллея постепенно поднималась вверх, взбираясь на пологий холм, склон которого украшал особняк в испанском стиле: колонны, внутренний двор за распахнутыми воротами, зеленая черепичная крыша и четыре башенки по углам.

– “Эстада”, президентская резиденция, – пояснила Кэти, притормозив у номера семнадцать. – Только старика там давно не видели.

– Старика?

– Старого Халлорана. Он, собственно, не президент, глава Наблюдательного Совета, а в президентах у нас теперь его племянник, Бобби Паркер. Живет в “Эстаде” вместе с сестрицей, ставит подписи на контрактах и надувает щеки…-девушка состроила неодобрительную гримаску. – Правда, старик по-прежнему крутит всем и каждым…

– Похоже, вы не одобряете Бобби Паркера, – заметил Каргин, выгружаясь из машины.

Ему показалось, что в карих глазах Кэти промелькнула злая искорка. На мгновение ее губы дрогнули. скривились в презрительной усмешке, но будто совершив какое-то внутреннее усилие, она овладела собой и лишь небрежно повела плечами.

– Бойскаут и плейбой… Ну, это не нашего ума дело, Керк. Заходите в дом, располагайтесь, ешьте, пейте и наводите красоту. Можете даже поспать. Я заеду за вами в два сорок.

– Благодарю, – Каргин щелкнул каблуками, отвесил Короткий поклон, будто приглашая девушку на тур вальса. – Но отчего бы нам не позавтракать вместе? Я расскажу вам про Париж, а вы мне – про землетрясение в восемьдесят девятом… О’кей?

– Не выйдет. Вы еще вольный стрелок, а я на работе. Бай-бай, солдат!

Она упорхнула, а Каргин направился к дому, размышляя, случайно ли Кэти назвала его стрелком.

Такое прозвище присвоили оперативникам “Стрелы”, однако не потому, что они походили на киллеров-убийц. Майор Толпыго, наставник Каргина, утверждал, что смысл тут в ином: летящий к цели подобно стреле, по самому краткому и точному маршруту. Бывало, разумеется, и так, что “стрелки” поражали цель, но это не шло им в заслуги; самой удачной операцией считалась бескровная. В этом была разница между “Стрелой” и Легионом. В Легионе слишком любили палить, а в частях поддержки – жечь и пускать кровь сотней изощренных способов.

Каргин открыл дверь, бросил сумку на диванчик в просторном холле и отправился исследовать свое новое жилье. Коттедж был в два этажа, с подвалом; внизу – холл, гостиная и кухня, вверху – спальня, ванная, кабинет и веранда под пестрым тентом. За домом – крыльцо о трех ступеньках, бассейн среди плакучих серебристых ив, в кухне – гигантский холодильник, набитый продуктами, банками пива и апельсинового сока, в гостиной – кожаные диваны, кресла, лампы из бронзы телевизор, бар… Обозрев спальню – ложе “кинг-сайз”, лиловый ковер, встроенный шкаф с одеждой, крытые шелком стены и зеркало на потолке, – Каргин присвистнул и пробормотал:

– Для состоятельных парней со вкусом… Чтобы мне к Хель провалиться!

Квартира, купленная им в Москве, была на порядок скромней, хоть на нее пришлось угрохать все легионные заработки. “С другой стороны, Уолнат-Крик все-таки не Москва, – размышлял Каргин, задрав голову и любуясь своим отражением в зеркале. – Нет, не Москва, не Лондон и не Париж; труба пониже, дым пожиже”. Он шаркнул ногой по роскошному лиловому ковру и спустился вниз, разбирать вещи.

Их было немного. Белье, легкий костюм с галстуком и парой башмаков, Три рубашки, стопка книг, бутылка с коньяком, бритва и зубная щетка. Еще берет – потертый, выгоревший, цвета хаки, с едва заметными дырочками там, где некогда была приколота эмблема. Берет был отцовским, служившим Каргину талисманом, подаренным в тот год, когда его зачислили в “Стрелу”, – а значит, являлся и памятью о “Стреле”. Все остальное, касавшееся его причастности к опальному отряду, хранилось в недрах ФСБ и Министерства обороны. Два года после училища, когда он проходил спецподготовку, грыз испанский и английский и дрался в джунглях за Ортегу; еще три года – Школа внешней разведки, французский язык, практика в Лондоне и Париже; и, наконец, “Стрела” – четыре года, Кувейт, Ирак, Югославия, операции в России и иных местах, победы и неудачи, раны, кровь и пот, гордость и офицерская честь… Все это сейчас покрывалось плесенью в каком-то архиве вместе с его подпиской о неразглашении; девять нелегких лет, которые, если верить официальным свидетельствам, он проваландался в пехотном полку где-то между Челябинском и Омском.

У самого дна, рядом с бритвой и другими мелочами, лежала плоская кожаная сумочка-кобура на тонком ремешке. Каргин раскрыл ее, полюбовался холодным блеском отточенных звездочек-сюрикенов, примерил кольца с натянутой меж ними проволочной удавкой и одобрительно кивнул. Оружие неприметное, тихое, но смертоносное… Без оружия он чувствовал себя как бы голым; сказывалась многолетняя привычка, особенно три последних года в Легионе.

Пошарив в холодильнике, Каргин вытащил банку пива, ростбиф и круглые маленькие булочки, похожие на бриоши, сделал несколько бутербродов и съел их, прихлебывая, из банки и поглядывая на плоскую кобуру. Она являлась военным трофеем; ее, вместе с сюрикенами, он взял на трупе какого-то японца, служившего у Фараха Айдида, правителя Сомали. Айдид кончил, как многие из африканских диктаторов, под пулями Легиона, а с ним переселился в лучший мир и взвод охраны. Сопротивлялись они с большим упорством, и рота “Би”, которой командовал Каргин, потеряла четверых.

Что до удавки с кольцами, то это был подарок. Ее по пьяной лавочке всучил Каргину майор-бельгиец, некий Кренна, башибузук и кондотьер, под чьим началом был отряд таких же басурман редкого отребья, не подходящего для службы в Легионе. Но Легион ими отнюдь не брезговал: их нанимали для черной работы, платили сдельно и называли “частями поддержки”. “Поддерживать” Кренна умел с завидной лихостью и профессионализмом; его солдаты считались отличными диверсантами и мастерами облав, зачисток и акций устрашения. Одно было плохо: они не понимали различий между людьми в мундирах и штатской публикой…

Покончив с бутербродами, Каргин отправился в ванную, побрился, принял душ, залез в бассейн и отмокал в нем около часа, мысленно сравнивая Кэти с былыми подружками в Париже и Москве. Однако воспоминания о них были смутными, трехлетней давности, и от того, быть может, он поставил Кэти самый высокий балл. За бассейном и серебристыми ивами просматривалась полянка с кустами жасмина и роз, а в дальнем ее конце – коттедж под номером шестнадцать, тоже двухэтажный, но, в отличие от каргинского, с затейливой башенкой под шпилем, на котором то обвисал, то вновь полоскался по ветру звездно-полосатый флаг. Кроме этих судорожных всплесков в соседнем доме и окрест него не замечалось никаких движений, и Каргин резонно заключил, что Кэти живет одна и в данный момент горит на трудовом посту.

Вздохнув, он вылез из бассейна, обсох на жарком солнышке, съел еще один сандвич, выпил апельсинового сока и оделся поприличней – в летний светло-серый костюм, при галстуке и штиблетах. В пиджачный карман сунул бумажник с документами, которых было всего ничего: паспорт, водительские права, три кредитные карточки и контракт, аккуратно сложенный и пришпиленный к паспортной обложке.

Контракт был оформлен через посредника, московскую фирму “Эдвенчер”, уже знакомую Каргину – три года назад он очутился в Легионе при ее содействии. В газетах эта фирма объявлений не давала, до телевидения не снисходила, рекламных буклетов не рассылала, но заинтересованное лицо могло связаться с ней по Интернету. Был там некий сайт, в котором значилось: “Крепкие молодые мужчины в хорошей спортивной форме, склонные к приключениям, могут получить работу в любой точке земного шара”. Одна фраза, плюс интернетовский адрес-кратко, но вполне вразумительно. Затем желающим направлялась анкета, и если кандидат подходил, назначалась встреча с вербовщиком, – но не в офисе фирмы, а на нейтральной территории, в кафе или, по летнему времени, садике. Там изучались рекомендации и документы, оценивались послужной список и опыт и делались предложения – обычно два-три на выбор. Этот путь прошли многие приятели и сослуживцы Каргина. Власть их предала, страна отвергла, а наниматься к бандитам и резать сограждан они не хотели; если уж убивать, так в чужих краях и за хорошие деньги.

Оттрубив свое в Легионе, Каргин прилетел в Москву, купил квартиру, съездил в Краснодар проведать родителей, а когда вернулся, ему позвонили. Вероятно, фирма “Эдвенчер” имела обширные связи повсюду, где можно раздобывать адреса, и бывших своих клиентов из вида не теряла. На этот раз ей заказали особый “товар”: боевого офицера не старше тридцати пяти, с обширным опытом сражений в джунглях и пустынях, со знанием английского и испанского, крепкого телом и твердого духом. Каргин подходил идеально. На тело он не жаловался, на дух – тем более; три года в Легионе под его рукой ходили шестьдесят “гиен”, а это что-нибудь да значило…

Перевалило за полдень, есть и пить ему больше не хотелось. Послонявшись по дому, Каргин отыскал в подвале шезлонг, разложил его в тени под ивами, сел и стал любоваться синим калифорнийским небом. Минут через десять веки его опустились, голова свесилась на грудь, дыхание стало тихим и ровным, будто размеренный плеск прибоя, которому вторили шелест листьев и чуть слышное стрекотанье цикад. Сон его был безмятежным и длился до той поры, пока чей-то голос не произнес:

– Вставайте, дружок! Вставайте!

Каргин поднял голову и открыл глаза. Кэти, сморщив носик, придирчиво взирала на него, постукивала туфелькой о ступеньку и крутила на пальце брелок с ключами от машины. Вероятно, осмотр ее удовлетворил. Довольно кивнув, она произнесла с интимной интонацией, означавшей, что они перешли на “ты”:

– О’кей! Отлично выглядишь, солдат! Просто душка! Думаю, мистер Мэлори будет доволен.

– Мэлори? – пробормотал Каргин спросонок.

– Шон Дуглас Мэлори, – повторила Кэти. – Тот, кто тебя купил. Платит он щедро, но любит, чтобы товар был первоклассный. И очень не любит, когда опаздывают.

– Уже иду, – отозвался Каргин, вскочив на ноги.