Онлайн чтение книги Дело чести Signed with their honour
25

Когда наступило дождливое утро, солдаты принялись готовить на примусе чай. Поток отступления не прерывался. Чувство опасности, ночью исчезнувшее, снова вернулось. Шофер первой машины стал налаживать подачу бензина, и Макферсон помогал ему. Квейль посмотрел на дорогу и понял, что надо торопиться.

— Мы поедем, — сказал он Елене, которая перебинтовывала ему голову.

— Да, — спокойно ответила она.

— Слушай, — сказал он Тэпу, когда тот подошел к ним. — Мы сейчас едем. К чему нам ждать, пока исправят тот грузовик. Мы только теряем время.

— Большой роли это не играет, — ответил Тэп, поправляя свою повязку.

— Может быть, но мы с Еленой — едем. Поедешь с нами?

— Нет, я подожду Мартина, — решил Тэп. Он возился со своей перевязкой, стараясь ослабить ее.

— Ладно, — сказал Квейль.

Он направился к Макферсону, который прополаскивал отдельные части мотора в жестянке, до половины наполненной бензином.

— Мы едем, — сказал ему Квейль. — Спасибо за все.

— Не за что, — ответил Макферсон. Он встал и улыбнулся Елене. — Желаю вам как следует справить свадьбу.

Пилотка чуть не свалилась у него с головы.

— И вам тоже, — сказала Елена. Она пристально посмотрела на его веснушчатое лицо.

— А где маленький грек? Я нигде не вижу его, — оглянулся кругом Квейль.

— Он возле того грузовика. Я скажу ему, — ответила Елена и пошла туда. — Прощайте, — кинула она Макферсону уходя. — Всего вам хорошего.

— И вам тоже, — ответил Макферсон, не вынимая рук из карманов.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал Квейль.

— Да, сэр. Прощайте.

Они расстались без рукопожатия.

— Но почему такая спешка? — спросил Тэп, шагая рядом с Квейлем к грузовику, возле которого стояла Елена с маленьким греком.

— Не знаю, как объяснить. Я не хочу торчать здесь, — ответил Квейль.

Он сам не знал, почему спешит. Афины были для него целью пути, и он стремился туда, потому что не находил покоя, пока не достигнет цели.

— Увидимся в Афинах, — сказал Тэп Елене.

— Да, — ответила она.

Это был обмен пожеланиями, который ни к чему не обязывал.

— Идем, — сказал Квейль. — Всего.

— Всего, — ответил Тэп.

Старший лейтенант приложил руку к пилотке.

Квейль вышел с Еленой и маленьким греком на дорогу. Он остановил первый попавшийся грузовик и попросил шофера-австралийца подвезти их в Афины.

— Лезьте в кабину, — согласился шофер. В кабине сидел еще один австралиец.

— Мы сядем в кузов, — сказал Квейль. — Пусть он останется.

— Ничего. Он пересядет.

Австралиец хотел выйти из кабины.

— Нет, нет. Мы сядем в кузов, — заявил Квейль, и все трое обошли обтянутую брезентом машину и взобрались на нее сзади. Грузовик двинулся дальше. Они смотрели, как оба грузовика на лугу исчезали вдали, в низко стелющемся тумане.

— Почему тот инглизи остался? — спросил Елену маленький грек.

— Он решил остаться с тем инглизи, который ведет грузовик.

— Он не поссорился с нашим?

— Вовсе нет, — ответила Елена. — Наш спешит.

— Я знаю. Он всегда спешит, — заметил маленький грек.

Квейль лег на дно трясущейся машины. В кузове ничего не было, кроме двух сумок с инструментами в углу. Елена села на них. Он улыбнулся ей. Он заметил, что маленький грек пристально смотрит на него. Квейль почти совсем забыл о маленьком греке. Его черная борода и всклокоченные волосы казались теперь еще черней и всклокоченной, а черты лица еще мельче, чем прежде. Он сидел, наморщив лоб, и глаза его первое время не отвечали на взгляд Квейля; потом они вдруг расширились, и он улыбнулся. Квейль тоже улыбнулся и приподнял голову, и маленький грек просиял. Все было опять в порядке.

— Ты согласна ехать в Египет, когда все кончится? — вдруг спросил Квейль Елену.

— Я не понимаю, — ответила она.

— Здесь скоро все кончится. Мне придется вернуться в Египет.

— Помнишь, я уже говорила тебе, что это нелегко.

— Легко, если с этим связано достаточно много.

— Что ж, хорошо, — ответила она. — Если надо ехать в Египет, так поедем.

— Мне жаль, что тебе придется расстаться с родителями. Может быть, они тоже поедут?

— Они не поедут, — ответила она.

— Посмотрим, — возразил он, полуобернувшись к ней. Теперь он был спокоен и сдержан, и его странное озлобление прошло.

— Отец счел бы это бегством.

— Ему будет плохо, если придут немцы. Ведь его имя в списке.

— Я не думаю, чтобы он поехал.

— Знают они о наших отношениях?

— Я написала им об этом, когда ты не вернулся.

— Что ж они ответили?

— Я не получила ответа.

— По-твоему, как они к этому отнесутся?

— Может быть, удивятся. Но обрадуются.

— Я сам не знаю, как сложится там наша жизнь.

— В наше время нельзя заглядывать вперед, — заметила она.

— Да, я не взялся бы предсказывать, что с нами будет.

— Я готова ко всему, — сказала она спокойно и твердо.

Квейль поглядел на убегающую под уклон ленту дороги позади и крепче уперся ногами в борт машины, чтобы не вывалиться. Маленький грек, вцепившись в борт, старался заснуть. Квейль вспомнил, как он так же лежал на дне грузовика и пел: «Что мне за дело до других, коль нет им дела до меня», и стал тихонько насвистывать этот мотив.

— А что скажут твои родители? — спросила Елена.

— Они будут удивлены, решат, что я слишком поспешил, и потребуют объяснений.

— Где они живут?

— На острове Мэн. Это остров у шотландских берегов.

— Ты тоже там живешь?

— Да. Но больше не буду. Больше я там жить не хочу.

— У тебя есть братья и сестры?

— Есть две сестры. Одна живет дома. А другая — не знаю, где теперь. Должно быть, в Лондоне.

— Какая там природа, на острове?

— Как здесь. — Он указал на окрестные места. — Холмы и туман.

— А тебе это нравится?

— Нет. Я люблю солнце. Мне нравится в Египте.

— Чем ты занимался до войны?

— Разным.

Ему не хотелось говорить об этом. И они замолчали.

Кончился подъем по узкой дороге, сжатой с двух сторон высокими откосами. Она плавно вилась теперь вокруг пика, составлявшего вершину хребта, похожая на железную дорогу для любителей видов, — и Квейль вспомнил ту, что вела к Лэкси-Глен на острове Мэн.

— Что ты будешь делать, когда мы уедем отсюда? Ведь ты не можешь летать. У тебя еще швы на голове.

Елена сняла пальто и положила ему под голову.

— Я уже могу летать, — возразил он, приподнимая голову. — Если только у нас еще остались самолеты.

— А тебе позволят?

— Позволят ли, нет ли, теперь это, пожалуй, вообще бесполезно.

Он вдруг почувствовал приступ злобы. Нет, он не желает угробиться как раз под занавес. Если бы меня сбили в Ливии, ничего бы не изменилось. Бессмысленная растрата сил, и никакого толку. Нет, это никуда не годится. Каким же образом, черт возьми, можем мы победить? Но зачем об этом раздумывать? Этак совсем запутаешься. Либо ты будешь верить в победу, либо побоишься опять сесть в самолет. К черту все. Но хотелось бы увидеть, как этому положат конец. Это должна бы сделать армия, но армия, кажется, ни на что не способна. Мы всюду опаздываем. У нас ничего нет. Ни черта. Даже самолетов. Мы увеличиваем выпуск, но и они увеличивают, и мы остаемся в хвосте. А при одинаковых силах мы разнесли бы их авиацию в щепы, — это уж будьте покойны. Ведь что было, когда мы потеряли Вэйна? Еще одно звено в этой стычке, и все было бы по-другому. И все мы чувствовали бы себя по-другому. Это еще не скоро будет, — но какой толк от преимущества в воздухе, если армия не на высоте, — а по всему видно, что она не на высоте; хотя эти австралийцы — неплохие ребята, но им тоже скоро надоест отдуваться за всех. Да, все это очень мило, но какой в этом смысл, если не будет полной реорганизации? Реорганизация… Кто же будет ее проводить? Почем я знаю… А что думают наверху? У них там теплые местечки. Только вспомнишь кое-кого из этих субъектов, как они цепляются за свои местечки… цепляются и руками и ногами. Вот в чем загвоздка. Но кого посадить на их место? Кто его знает… Макферсон за рулем — тоже напрасная растрата сил. Да, это общая беда. И в летчики берем неподходящий народ. Тэп вовсе не должен бы летать. Когда-нибудь он поплатится. Он дьявольски неосторожен. До сих пор не могу понять, как он вышел тогда целым из эльбасанской свалки. Машиной-то он владеет, но кидается в схватку очертя голову.

— Интересно, остались ли у нас «Гладиаторы»? — вдруг произнес он вслух.

— Что? — спросила Елена.

— Это самолеты, на которых мы летаем. Будет чудом, если остались.

— На чем ты будешь летать?. Вас посылают бомбить, если нет истребителей?

— Нет. Меня, может быть, перебросят на «Харрикейны». Если только у нас есть «Харрикейны».

— Я не хочу, чтобы ты бомбил, — объявила она.

Он засмеялся.

Грузовик остановился. Они были уже на равнине по другую сторону перевала. Заслышав гул самолетов, Квейль вышел из машины и помог выйти Елене. Маленький грек был уже в пшенице, росшей вдоль дороги. Австралийцы убежали в канаву. Длинный поток автомобилей остановился на месте, и налетающие со стороны солнца самолеты пикировали на равнину.

— Лучше пойдем подальше, — сказал Квейль Елене.

Они побежали по полю, раздвигая упругие колосья, а когда первые бомбы упали на дорогу, — бросились на землю. Подняв голову, Квейль различил по крайней мере шестьдесят бомбардировщиков. Они летели вдоль дороги, а над ними шли истребители: около пятидесяти «Мессершмиттов».

— Охотятся за грузовиками! — крикнул Квейль Елене, когда самолеты сбросили второй бомбовой груз. Когда бомбардировщики были почти у них над головой, он ткнул Елену лицом к земле и сам приник к земле, и в то же мгновение бомбы взорвались меньше чем в ста футах от них, обдав их целым ливнем грязи, и земля задрожала под ними. Он отчаянно вцепился во влажную землю, как в единственную свою опору, чувствуя каждое ее сотрясение среди оглушительного грохота и визга.

— Как близко, — сказала Елена, когда он отпустил ее.

Она вытерла лицо.

— Всегда знаешь, когда они упадут близко. Вот проследи за ними в следующий раз, — ответил он.

— Мне слишком страшно.

— Перестанет быть так страшно, если ты будешь видеть, что происходит.

— А что ты видишь?

— Если ты видела, как бомбы отцепились от самолета, то можешь сказать, не упадут ли они где-нибудь близко от тебя. Правда, ты видишь бомбы только, когда они отделяются от самолета, а когда они приближаются к тебе и уже близко, теряешь их из виду. По примерно рассчитать можно. Всегда лучше знать, что происходит.

— В следующий раз попробую… — сказал она.

С той частью колонны, где шла их машина, ехал сержант военной полиции. Когда Квейль, Елена и маленький грек подходили к своему грузовику, он, сидя на мотоцикле, кричал обоим австралийцам:

— Не трогайтесь, пока передние машины не пройдут долину.

— Да нас разбомбят в порошок, — ответил ему один из австралийцев.

— Если вы подождете, мы немного разрядим колонну. Тут весь день шла бомбежка.

По обе стороны дороги земля была изрыта воронками, а кое-где следы бомб виднелись на обочинах. Целая цепь воронок шла параллельно дороге. Когда опять показались бомбардировщики, Квейль толкнул Елену в одну из этих нор, а маленький грек забрался в другую и оставался там, пока бомбардировщики не скрылись.

К этому времени дорога впереди освободилась, и австралийцы сели в машину. Она тронулась и помчалась по долине, сплошь развороченной бомбами. Потом начался последний подъем перед Афинами.

Чем ближе были Афины, тем больше становилась суматоха и тем острей ощущалась война, оставшаяся, казалось, далеко позади. Над ними все время пролетали бомбардировщики, и угроза бомбежки не исчезала ни на минуту. Но вот открылся последний извилистый спуск, и оливковые поля, и море, и раскинувшиеся по ту сторону Афины с Акрополем на высокой скале, и гора, на которой проповедовал апостол Петр.

Тут грузовик сделал последнюю остановку. Он подъехал к каменному дому возле дороги. Военный врач в длинной английской шинели с двумя звездочками на погонах пил чай у огня, разведенного на обломке бетона.

— Нельзя ли выпить где-нибудь чаю? — спросил шофер, выходя из машины.

— Наливайте, — ответил врач и указал на стоявший у огня большой чайник.

При появлении Квейля врач пошел к нему навстречу:

— Что у вас с головой?

Он смотрел на голову Квейля снисходительным взглядом профессионала.

— Пустяки, — ответил Квейль.

Маленький грек протянул кружку к чайнику.

— Я здесь для того, чтобы оказывать помощь вашему брату, — настаивал врач.

Он был молодой, русый; у него были совсем светлые усы и редкие волосы на лысеющей голове. Он поглядел на Елену.

— Я гречанка, — объяснила она, заметив в его взгляде вопрос.

— Дайте мне осмотреть вашу голову, — сказал врач Квейлю. — Нагнитесь.

— Все в порядке, — упорствовал Квейль.

— У него там швы. Глубокий порез, — сказала Елена.

— Позвольте-ка, — повторил врач.

Квейль нагнулся, и как только Елена вынула булавку, повязка разошлась.

— Теперь швы можно удалить. Лучше всего, как только приедете в Афины, отправьтесь в госпиталь. У нас еще остался один, в Кефисии.

Австралиец подал Квейлю кружку с чаем, а Елене откуда-то появившуюся фарфоровую чашечку. Сам он пил чай из крышки от бидона.

— Что же будет дальше? — спросил врач.

— Ничего нельзя понять, — ответил Квейль, хлебнув горячего чая.

— Немцы уже заняли Ламию?

— Не знаю. Вчера их там не было. Или позавчера. Я потерял счет времени.

— Вы сестра? — обратился врач к Елене.

— Она служит сестрой во фронтовом госпитале. Ее послали сопровождать меня, — соврал Квейль. — Эвакуация уже началась? — спросил он после минуты молчания.

— Не знаю. Толковали об эвакуации Волоса.

— А что делается в Афинах?

— Сумбур. Все ждут, что вот-вот власть захватит пятая колонна.

— Была там бомбежка? — спросила Елена.

— Нет. Город не бомбили. Но засыпали бомбами все аэродромы и Пирей.

— А самолеты вы видели? Я говорю о наших.

— Мало, — ответил врач. — Говорили о парашютистах. Вы их видели?

— Нет, — ответил Квейль. — А эти самолеты были бомбардировщики или истребители?

— Кажется, бомбардировщики. «Бленхеймы». У них было много дела.

— Вы готовы? — спросил австралиец, выплескивая остатки чая в огонь.

Квейль и Елена пошли к грузовику. Маленький грек уже сидел в кузове и протянул Елене руку, чтобы помочь ей взобраться. Он помог и Квейлю, который схватился за борт, когда машина уже тронулась. Врач пошел проводить их.

— Желаю вам насладиться горячей ванной, — улыбаясь, сказал он Квейлю.

Квейль почувствовал, как он грязен и как грязны его руки с черной запекшейся кровью на месте пореза.

— Спасибо, — ответил он, в то время как машина уже двигалась. — Всего хорошего.

— Всего хорошего.

Врач отдал честь Елене, и грузовик помчался по исправной уже дороге, между оливковых рощ, по берегу моря.

— Первым делом в штаб, — сказал Квейль, как только уселся. — Потом возьмем такси, и я отвезу тебя домой.

— Тебе надо в госпиталь.

— Это можно отложить на час-другой, — возразил Квейль.

Он поглядел на маленького грека и тут только сообразил, что тот с самого утра не произнес почти ни слова.

— Спроси, куда ему надо.

Елена передала вопрос.

Грек взглянул на Квейля и ответил:

— Мне лишь бы доехать до города.

— Вам надо остерегаться полиции, — заметила Елена.

— Я буду осторожен, — ответил он.

Теперь он чувствовал себя почти счастливым: быть так близко от дома — это даже лучше, чем попасть домой, как всякое предвкушение лучше самого обладания.

— Он говорит, что его можно высадить в городе где угодно, — объяснила Квейлю Елена.

Квейль просунул голову в кабину шофера.

— Вы поедете прямо в город? — спросил он австралийца.

— Да. Куда вас отвезти?

— Надо будет высадить грека. Потом отвезете меня в штаб.

— Где ваш штаб? В том же здании, где и наш?

— Последний раз, когда я там был, он помещался в здании школы.

— Я знаю, где это, — вмешался другой австралиец. — Кажется, он и теперь там.

— О'кэй, — сказал шофер, и Квейль уселся на место.

Они ехали вдоль побережья, по испытавшим неоднократную бомбежку улицам Пирея, имевшим пустынный и странно тревожный вид. Поднявшись на небольшой холм, они увидели в отблесках заходящего солнца Акрополь, и высокое здание церкви св.Марии, и зубчатую линию лесов, и белизну всего города, оттененную подпиравшими его черными горами.

По сравнительно тихим улицам, — если не считать мчавшихся австралийских военных грузовиков, — они проехали мимо гостиницы «Король Георг». Площадь была пуста. На улицах не стояло ни одного автомобиля. Было похоже на воскресенье, хотя Квейль знал, что день не воскресный. В этом спокойствии чувствовалась близость назревающих событий. Немногочисленные прохожие торопились; изредка попадавшиеся австралийские солдаты держали ружья на плече; у полицейских за спиной были короткоствольные винтовки. Только случайный автобус нарушал порою общее впечатление мертвенности. Так было на всем пути до вершины холма, где маленький грек объявил Елене:

— Здесь я выйду.

Елена передала это Квейлю, и тот попросил шофера остановиться.

— Скажи ему, чтобы он первое время не попадался никому на глаза, — сказал Квейль Елене.

— Я уже говорила, — ответила Елена.

Маленький грек встал и протянул Квейлю руку. Квейль пожал ее и почувствовал в ответном пожатии маленького грека неожиданную твердость и столь, же неожиданную грусть расставания.

— Передайте инглизи, что я желаю ему всего доброго, — сказал маленький грек Елене.

— Передам. Желаем вам благополучия, — ответила она.

— Скажите ему, чтобы он навестил меня, когда кончит воевать и вернется сюда.

— Хорошо.

— Я живу возле церкви.

Он назвал улицу и номер дома.

— Я скажу ему, — сказала Елена.

— Скажите ему, что я всегда буду рад его видеть. И вас тоже, барышня.

Он говорил с отменной вежливостью.

— Спасибо.

— Вы собираетесь обвенчаться? — спросил он еще.

— Да.

— Желаю вам счастья и радости в семейной жизни. Передайте ему мой привет.

— Спасибо. Всего доброго, — ответила Елена.

— Прощайте, инглизи, — обратился грек прямо к Квейлю.

Он уже стоял на мостовой и смотрел на них снизу вверх. Квейль прочел растерянность в его глазах и в складках лба, и борьбу чувств в чертах лица, и следы недоедания во всем его облике. Он помахал ему рукой.

— Прощайте, — сказал Квейль.

Грузовик двинулся дальше. Маленький грек стоял и смотрел им вслед. Он поднял руку. Елена села, а Квейль продолжал стоять в трясущемся автомобиле, смотрел на маленькую фигурку, уже подернутую белой пеленой дорожной пыли и стоящую одиноко на тихой улице, — смотрел до тех пор, пока грузовик не завернул за угол и она не исчезла из глаз.