Онлайн чтение книги Сильвия
2

Один из членов «Веселого клуба», Турлау, с которым Сильвия познакомилась на вечере, упросил ее приехать к нему в университетский городок на чашку чая. Он занимал особое большое помещение, обставленное с дорого стоящей простотой и изысканным комфортом. Турлау показывал ей свою квартиру с великолепной ванной комнатой, душами, бассейном для плавания. Показывал ей призы, полученные на состязаниях в теннис и на гребных гонках. Затем представил собравшихся у него гостей. Это были все богатые молодые люди, известные спортсмены, одетые с иголочки, беззаботные и уверенные в том, что видные места, занимаемые ими в этом мире, предопределены им с самого рождения. Мужчин было шестеро, а из женщин только Сильвия и тетя Варина, сопровождавшая ее приличия ради.

Сильвия растерялась было в этой компании. Она не чувствовала здесь под собою вполне твердой почвы, как у себя на родине, где помимо ее личных достоинств одно имя Кассельмен внушало благоговейный трепет.

Подошедший к ней Боб Гармон вывел ее из затруднения. Она вспомнила, как посмотрела на него из автомобиля, как говорила с ним, и почувствовала столь знакомый зов, будто раздался трубный звук, сладостной тревогой откликнувшийся в сердце охотника. Гарриет Аткинсон, тоже загоравшаяся в обществе, как спирт от соприкосновения с огнем, наверно, сказала бы: «Солнышко, начинается! Я вижу! Я вижу искры в твоих глазах! Да, да, ты собираешься зарезать человека!»

Этот сладкий трепет, эту подсознательную жажду власти, тайную радость победы знают немногие, большей частью женщины, и так ли уже грешно это желание испытывать на других силу своего обаяния? Иные женщины даже не ответственны за эти порывы. Они посещают их, как вдохновение…

Часа полтора спустя, когда возбуждение ее немного улеглось, она вспомнила про свое намерение, которое на время отодвинулось в глубь ее сознания. И все внимание ее сосредоточилось опять на занимавшей ее прежде мысли.

Разносили чай и бисквиты. Сильвия рассказывала про одного из их слуг – негра, укусившего до крови ребенка в их доме, чтобы узнать вкус белого мяса. Турлау заметил:

– Должно быть, чрезвычайно интересный уголок мира!

– Я очень люблю наши места, – сказала Сильвия, – но вам они вряд ли понравились бы…

– Отчего?

– Вам пришлось бы там отказаться от многих удобств, к которым вы, очевидно, привыкли. Студенты из наших мест не живут в таких роскошных квартирах, как эта.

Она оглянулась кругом.

– Вы находите это роскошью?

– Я думаю. И вряд ли такая обстановка может иметь очень благотворное влияние на учащихся, – продолжала Сильвия с очаровательной улыбкой. – Ведь на всю жизнь тогда остается привычка к неге и потребность к роскоши. Это не студенческая квартира, а санаторий. Пожалуй, у вас тут и подъемная машина есть для инвалидов?

Кто-то ответил:

– Конечно, многие студенческие квартиры имеют здесь свои подъемные машины. А некоторые здесь живут в своих особняках.

– Неужели? – удивилась Сильвия.

– Как же. Хотя бы Дуглас ван Тьювер.

– А кто это?

Гости Турлау переглянулись.

– Вы никогда не слыхали про ван Тьюверов? Это одна из старейших фамилий в Нью-Йорке. Очень известное имя.

– Ну, вот, видите, какая я провинциалка, – кокетливо ответила Сильвия.

– Он племянник миссис Гарольд Клайвден, – вставил Гармон.

– Клайвден, – повторила Сильвия. – Я, кажется, слышала это имя.

Она сделала нарочито равнодушное лицо, хотя прекрасно знала, что леди Клайвден была царицей нью-йоркского общества и имя ее постоянно мелькало в газетной хронике. Но чтобы не смущать больше публику своим невежеством, продолжала:

– И неужели этот Дуглас ван Тьювер один занимает целый дом?

– Да что ему, – ответил один из гостей, – он и замок себе выстроил в Шотландии.

– Замок – это интересно и романтично, – заметила Сильвия, – но приехать учиться и поселиться одному в особняке! Должно быть, очень спесивый субъект.

Никто не ответил, и она с серьезным видом добавила:

– Или дегенерат?

Гости Турлау были явно шокированы, однако рассмеялись.

– Господи! – воскликнул Бэтс. – Если бы ван Тьювер слышал это!

– Это, быть может, послужило бы ему на пользу! – подхватила Сильвия.

Кто-то опять рассмеялся.

– Вот если бы вы с ним потолковали!

– Что же? Это было бы интересно!

– В самом деле! Вы бы хотели?

– Отчего же нет?

– Ван Тьювер часто смущает людей!

– Разве он такой страшный?

– Не то что страшный. Но он такой… внушительный. Сильвия иронически усмехнулась.

– Конечно, если вы опасаетесь какой-либо непочтительности с моей стороны…

– Хотите, я пойду и приведу его? – быстро прервал ее Бэтс.

– Но если это такая важная особа, то вы, быть может, меня к нему поведете? – холодно сказала Сильвия.

– Мы воздвигнем для вас подобающий трон, мисс Кассельмен! – сказал Турлау.

Бэтс не мог расстаться с осенившей его мыслью.

– Хотите, я пойду и приведу его? – настаивал он.

– Разве он посещает студенческие квартиры?

– Я не шучу, мисс Кассельмен. Хотите познакомиться с ним?

– Зачем?

– Интересно было бы видеть, что будет!

– Из всего, что вы говорите о нем, я могу заключить, что он скучный человек и что не мешало бы проучить его за спесь.

– Да, да! Вот и проучите его!

Сильвия рассеянным взглядом окинула гостей Турлау.

– Вы не находите, – сказала она, – что мы уделяем слишком много внимания этому господину?

Все были польщены замечанием. Но мысль о встрече Сильвии с ван Тьювером всех уже увлекла, заняла все внимание.

– Нет, нам все-таки хотелось бы увидеть, как вы его проучите, мисс Кассельмен! – воскликнул студент Джексон.

– Как знать, быть может, и вы растеряетесь перед ним! – раззадоривал ее Бэтс.

Сильвия рассмеялась.

– Вы хотите использовать меня как орудие мести?

– Нам бы очень хотелось видеть ван Тьювера побитым, – сказал Джексон.

– Пожалуйста, побейте его, мисс Кассельмен, – добавил Гармон.

Она показала им свои руки, обтянутые белыми лайковыми перчатками.

– Глядите, как чисты и незапятнанны!

– Ну, тогда, – воскликнул другой студент, Тубби, – я объявляю голодовку. Я ничего в рот не возьму, пока вы не познакомитесь с Дугласом ван Тьювером.

Сильвия встала со скучающим лицом.

– Я сбегу от вас, если вы будете занимать меня такими неинтересными беседами.

Разговор тотчас перешел на другую тему.

Сильвия обещала Франку приехать к нему завтракать на следующий день. Она с радостью думала о предстоящем знакомстве с его товарищами.

– Франк, ты и понять не можешь, как я рада видеть тебя, – сказала она, когда они сели в экипаж. – Я так тоскую по тихому домашнему уюту. Ты не понимаешь…

– Отчего же, я прекрасно это понимаю, – ответил Франк, улыбаясь. – Я не бывал в высшем бостонском обществе, но кое в каких домах бывал…

– Франк, – воскликнула она, – я никогда не надоем тебе, скажи? Чем больше я встречаю людей, тем больше я люблю тебя. И все, чего я хочу, – это быть вдвоем с тобою. Я так устала от этой светской жизни. Все думают, что я отчаянная, озорная…

Он улыбнулся. Она помолчала мгновение и добавила:

– Но с тех пор как я встретила тебя, я так часто грущу, и мне так стыдно бывает временами. Видишь, что ты сделал со мной!

– Да в чем дело?

– Ах, я тебе как-нибудь расскажу! Не спрашивай сегодня. Я устала от общества. Я не гожусь для этой жизни!

– Но ведь ты недавно только хотела вводить меня в свет!

– Я помню, помню, Франк. Я веду эту игру по привычке, но в глубине души ненавижу ее. Теперь я имею успех, но вначале я ни одного шага не могла сделать, не споткнувшись. Когда меня возили на бал, я вся дрожала от страха, пряталась по углам, и тетя Ненни уводила меня в уборную, бранила меня и подбадривала: «Сильвия! Ты, моя племянница, жмешься к стенке и сидишь без кавалеров? Ты забываешь, кто ты?» И, конечно, я должна была думать о моих предках и о том, чтобы поддержать честь их имени. Она щипала мои щеки, пока на них не выступал румянец, вытирала влажные глаза, пудрила мой нос, поправляла мою прическу, завивала распустившийся локон, завязывала бант на плече, и я опять влетала в зал.

– Ну, что же, ее наставления пошли тебе впрок! – сказал Франк с улыбкой.

– Да, конечно, но ведь эта светская барышня, пожинающая лавры, вовсе не я. Я часто думаю о том, какая это отрада быть простой и естественной. Но любил ли бы ты меня другой? Представь себе, что я перестала бы наряжаться, перестала бы совещаться часами с моей портнихой, и ты убедился бы в один прекрасный день, что я вовсе не так элегантна, как кажусь тебе теперь.

Франк рассмеялся.

– Поверь, я сумел бы воспользоваться этим.

– Да, ты смотришь на меня, и я нравлюсь тебе такой, какая я есть. Но ты себе и представить не можешь, сколько труда стоит мое изящество, какие деньги – тысячи, тысячи долларов – тратятся на меня. Представь себе меня незавитой или с лоснящимся красным носом. Мне всегда вбивали в голову: «Не забывай, не забывай никогда надеть вуаль!» Или вот мои руки – такие гладкие, мягкие руки, с такими красивыми полированными ногтями. Ты поверишь, что меня заставляют спать в перчатках, смазанных внутри глицерином? И когда холодно, они такие клейкие, неприятные! А сколько времени уходит на полировку ногтей!

Она помолчала немного и продолжала:

– Вот видишь, Франк, ты не верил мне, когда я говорила тебе, что я испорчена воспитанием. Спроси Гарриет Аткинсон, что мы проделывали. Она приходила и спрашивала меня, как ей вести игру с таким-то и таким-то. Новый, скажем, поклонник. Она рассказывала мне, откуда он, из какой среды, что ему нравится, и я учила ее «играть» им. И я сама делала то же самое сотни раз.

– И со мной? – спросил Франк.

– Я пробовала, но не могла.

Она сжала его руку. Он вздрогнул. Они подъезжали к дому, где он жил.

«Леди Солнышко» в белом передничке, приобретенном для этого случая, мешала на сковороде грибы, присматривала за доходившими в кастрюле цыплятами. Франк промывал в ванной комнате салат, а Джек Кольтон трудился над майонезом. Это была первая встреча Сильвии с товарищем Франка, с которым она заранее решила держать себя очень строго после всего, что наговорил ей Гарри о его «распущенности». И хотя она привыкла к простым людям и обуздала уже не одного из них, однако такого товарища для своего возлюбленного не хотела.

Но этот Джек Кольтон оказался, в сущности, чудесным малым. У него были темные вьющиеся волосы, привлекательное лицо и такой славный искренний смех, что не любить его было невозможно уже за один этот смех. Франк познакомился с ним после железнодорожной катастрофы; нашел его в снегу с маленьким ребенком на руках. Мать ребенка погибла, и Кольтон взял ребенка к себе, нанял для него няню и отправил его к своей матери в Вайоминг. Мать, любившая его без памяти и посылавшая ему денег больше, чем он мог истратить, беспрекословно приняла «подарок». Сильвия, конечно, ничего не могла иметь против этой дружбы, возникшей к тому же при таких исключительных обстоятельствах.

Другой товарищ Франка, Деннис Дуланти, был белокурым юношей, писавшим очень недурные стихи. Том Фирмин – тяжелый грузный человек с огромной головой, казавшейся еще больше благодаря копне густых черных волос, слыл отчаянным работником и в гости никуда не ходил. На этот раз он отступил от своей программы, желая познакомиться с Сильвией. Она слушала его с благоговейным вниманием. Франк рассказал ей, что это самый даровитый и самый образованный студент на его курсе. Здесь была еще замужняя сестра Джека Кольтона, жившая в Бостоне и исполнявшая на этом завтраке роль хозяйки.

Завтракали на двух сдвинутых вместе письменных столах. Дуланти устлал пол душистыми ветками земляничного дерева. Том Фирмин безуспешно старался нарезать тоненькие ломтики хлеба. Было и вино, по поводу которого Джек Кольтон распространялся излишне заинтересованно для его возраста. Он успел уже объездить весь мир, пил вино в разных странах и так увлекательно рассказывал про свои приключения, что наветы Гарри на этого чистосердечного человека совершенно вылетели из головы Сильвии.

Она чувствовала себя превосходно среди этих людей и решила про себя, что все они гораздо интереснее товарищей Турлау. Они держались в стороне от привилегированной университетской группы и резко осуждали условия здешней общественной жизни. Сильвия подумала, что любопытно было бы послушать, как относятся эти люди к тому, что ее почему-то занимало в эти дни. Она искусно навела разговор на Дугласа ван Тьювера и тотчас поняла, что коснулась больного места. Том Фирмин нахмурился и первый сказал:

– По-моему, человек, уважающий себя, не может вести знакомство с ним.

– Неужели он такой дурной человек? – спросила Сильвия.

– Дело не в его личности, а в размерах его состояния. Сильвия подумала было, что это шутка, но Фирмин сказал это так серьезно и раздраженно, что Сильвия изумленно посмотрела на него.

– Но разве у богатого человека не может быть друзей?

– Сколько угодно, – рассмеялся Кольтон. – Здесь целый легион прихвостней, которые были бы рады-радешеньки находиться в его компании.

– Стало быть, вы обрекли его на компанию с разными прихвостнями потому лишь, что он родился богатым человеком?

– Его никто на это не обрек, – сказал Фирмин, – это в порядке вещей.

– Но, – возразила Сильвия, – у меня много друзей миллионеров, однако я не считаю себя ни прихвостнем, ни лизоблюдом…

Фирмин улыбнулся.

– Франк Ширли уверяет, что на земле еще есть ангелы, – сказал он. – Но в ответ на ваше замечание, мисс Кассельмен, я скажу вам следующее: возьму для примера простого смертного, вроде меня самого. Теоретически я допускаю, что может быть бескорыстная дружба между человеком бедным и архимиллионером. Но лишь в том случае, если этот бедный человек – Диоген и живет в своей бочке.

Я хочу этим сказать, если у него нет никаких мирских дел и интересов, если он никогда не пользуется автомобилем своего друга миллионера, не обедает у него, если у него нет сестер-бесприданиц и если у миллионера нет сестры-невесты. Только при такой совокупности обстоятельств возможна дружба между бедняком и миллионером.

– Мисс Кассельмен, вы понимаете теперь, почему мы называем Фирмина анархистом? – сказал Кольтон.

Но Сильвию нелегко было отвлечь от того, что интересовало ее. Они никогда не слыхала еще таких слов и хотела, чтобы Фирмин обстоятельней развил ей свою мысль.

– Однако вы невысокого мнения о человеческой природе! – заметила она.

– Повторяю, я говорю не о личностях, а только об автоматическом воздействии богатства. Возьму хотя бы себя – тогда я могу выражаться, как хочу, никого не задевая моей резкостью. Я хочу быть адвокатом и в то же время вынужден зарабатывать хлеб. Я люблю одну девушку, но у меня нет почти никакой надежды на то, что я смогу жениться на ней, потому что я беден и она бедна. Я должен бороться пять лет, быть может, десять лет, прежде чем смогу жениться на ней. Между тем в том же университете, где я учусь, доучивается чему-то и Дуглас ван Тьювер. Допустим, мне удалось бы обратить на себя его внимание моими талантами или ученостью, благородством или услужливостью, умением выпить или кутнуть. Что же! Мое дело было бы в шляпе. Если бы меня видели время от времени с Дугласом ван Тьювером, люди узнали бы о моем существовании. Я бы стал членом клуба, и по окончании университетского курса в качестве друга одного из известнейших в стране миллионеров тотчас получил бы место с окладом в пять тысяч долларов, а через год или два – в десять тысяч и еще до сорока лет зарабатывал бы сто тысяч в год и мог бы жениться на любой богатой невесте. Как вы полагаете, многие готовящиеся к карьере адвоката могут устоять против такого искушения? Ну, и, конечно, благодаря этому соблазну многие здешние студенты стали блюдолизами!

– Что же тогда, мистер Фирмин? – спросила Сильвия, несколько смущенная его резкостью. – По-вашему, богатым людям следует запретить учиться в университетах?

– Даже больше, мисс Кассельмен, – ответил Фирмин, – если бы это было в моей власти, я запретил бы богатым людям самое существование на земле.

Сильвия совсем растерялась. Она никогда таких речей не слыхала и решила, что Том Фирмин действительно ужасный человек.

– Видите, видите, – воскликнул Кольтон, смеясь, – я вам говорил, что он анархист!

Сильвия решила, что должна поговорить с Франком и пожурить его за дружбу с таким опасным человеком. К ее сведениям о ван Тьювере от этих разговоров, однако, прибавилось что-то новое…