Онлайн чтение книги Синий тарантул
34. Пытка

Изнеженный и избалованный с детства Нежин нико­гда не знал физической работы. Мать лелеяла мечту сделать из него скрипача, холила его руки, оберегала даже от домашнего труда. Увлечение искусством, работа в Главуране, требовавшая большого умственного напряжения, ещё более утончили его нервы и вкусы. Нежин не мог переносить резкой речи, его коробило от криков и гром­кого радио, он избегал шума. И переживания последнего месяца — неразделённая, по его мнению, любовь к Зари­ной, знакомство с подозрительным Будиным, неспокойная совесть, смерть Чернова, пристрастие к вину — всё это легло на него непосильной тяжестью.

Сидя в подземном логове, Нежин трясся в нервном изнобе: нападение, нож, бесцеремонность бандита, отрава в мармеладе, сырая пещера окончательно повергли его  в страх и недоумение.

Человек в кепке, необычайно широкий, морщинистый, спрятал нож и скомандовал:

— А ну, Нежин, сядь-ка сюда! — и бесцеремонно толкнул его в спину.

Нежин оказался на досках, у самых ног незнакомца. Обхватив колени руками, Вадим исподлобья боязливо смотрел на него. Опьянение уже совершенно улетучилось, и Нежин думал: «Откуда он знает мою фамилию?»

Воцарилось короткое молчание. Нежин слышал, как стучит его сердце, как шипит фитиль в фонаре, как скри­пят сапоги неизвестного.

—    Меня зовут Смерть, — вдруг сквозь зубы процедил тот. — Слышишь, Господин Смерть!

Нежин молчал.

—    Слы-ш-шишь? — и громовой голос, удесятерённый высокой пещерой, парализовал волю Нежина.

Почти шёпотом он ответил:

—    Слышу...

—    Привыкай, Нежин из Главурана! — похвалил его незнакомец и, вдруг, вкрадчивым, донельзя чётким змеиным шёпотом проговорил: — У тебя, Нежин, сегодня положение пиковое — либо ты мне всё расскажешь, либо...

Тут Волков выразительно посмотрел на него.

— А теперь скажи, сколько человек у вас в спецгруппе?

Уже при упоминании о Главуране у Нежина зародилось подозрение, что во всём виноват Будин. Когда Лайт спросил о секретной спецгруппе, о которой Вадим не го­ворил никому, кроме «кандидата наук», это подозрение укрепилось. «Неужели Будин шпион? — мучительно соображал Нежин. — Неужели он не из Москвы? Неужели это он завёл сюда, а нападение — лишь инсценировка?»

Едва коснувшись вражеской разведки, этого страшно­го котла, который купает прозелитов в тошнотворной сме­си из предательства, лжи, лицемерия и фальши, в смеси золота, смерти, шантажа и угроз, Нежин чувствовал омерзение.

—    Сколько людей, спрашиваю тебя, в спецгруппе?

—    Четырнадцать, — машинально ответил Нежин.

—    Кто начальник главка?

—    Пургин

—    Чем занимается спецгруппа?

—    Атомная промышленность, учет сырья

—   Чем занимаешься ты ?

—   Статистика по урану, церию, бериллию, — угнетённо отвечал Вадим, которого всё больше уязвлял тон Лайта. Тот достал из кармана записную книжку, авторучку, по всем правилам приступая к допросу. Наглая самоуверенность врага вызвала в Нежине злость, ту злость, кото­рая, не боясь ни пытки, ни смерти, позволяет совершать человеку такое, чего он никогда и не подозревал в себе.

—    Давно работаешь в Главуране?

—    Два года.

—    Добыча урана в этом году превышает прошлый год?

—    Этого я не знаю.

—    Не увиливай! — ткнул его кулаком в грудь Волков.

—     Не знаю! — повторил Нежин. Решимость его всё возрастала.

—    С каких заводов идут документы по урану?

—    Это мне совсем неизвестно, — твёрдо сказал Нежин, чувствуя, что все меньше боится человека в кресле.

—     Врёшь! — Волков вскочил с кресла. — Для других шпионишь! Будину всё говоришь! А мне ничего! — Он выхватил из бумажника три расписки. — Читай! — и под­нёс фонарь к лицу своей жертвы.

Рефлекторно взяв расписки, Нежин вскинулся, словно ужаленный. На бумаге его собственной рукой было написано:

«Сегодня, 27 июня, я, Нежин Вадим Александрович, совершенно добровольно изложил Будину Н. Н. крайне секретные данные по работе спецгруппы Главурана, полу­чив за это 2 000 (две тысячи) рублей, в чём даю настоя­щую расписку.

В. Нежин».

Теперь уже не было сомнений, что Будин — шпион. Вадим смутно помнил, как писал что-то Будину, сидя у него в гостях и выпив перед этим необычайно горького вина. Его мозг, отравленный тогда абулином, средством временно лишающим человека воли, не мог восстановить потом содержание расписок. И сейчас они в руках врага!

—    Таких расписок ты дал три штуки, — Волков внимательно наблюдал за гаммой переживаний Нежина. — На, читай! — и он протянул ещё два розовых листка.

Пот выступил на лбу Вадима. Сердце его то замирало, то давало бешеные рывки.

Немного выждав, Волков примирительно заговорил:

—      Теперь уж поздно. Лучше говори всё, тогда выйдешь живым, да и озолочу я тебя. — Он покровительственно похлопал Нежина по плечу.

—    Урана, конечно, в этом году добыли больше? Вспомни, на сколько процентов, — Волков протянул Вадиму плитку шоколада.

—    Подкрепись.

—    Этого я знать не могу, — не шевельнулся Нежин. — Через меня проходят лишь крупицы учёта.

— Кому ж тогда знать?!

Нежин молчал.

—    Вошь тифозная! — тяжело поднялся Волков.

Он туго стянул ноги Нежина верёвкой и продёрнул её сквозь кольцо в потолке камеры.

—     Скажешь? Не скажешь? — несколько раз повто­рил шпион. И, потеряв терпение, резко дёрнул за конец верёвки.

Нежин повис вниз головой, весь натянувшись, как струна. С этой секунды до тех пор, пока он мог что-либо чувствовать, Вадим сквозь все муки пронёс то великое, что нежданно родилось в его душе.