Онлайн чтение книги Сказание о годах Хогэн
ХОГЭН МОНОГАТАРИ. Свиток III

Свиток III

ГЛАВА 1.

О том, как Ёситомо лишился всех малолетних братьев

Вассал Киёмори, офицер дворцовой охраны Хэй Иэсада был на Тиндзэй, но, услышав об этом сражении, он спешно вскочил на коня и пристыдил владетеля провинции Харима:

— Те, кто считаются обладателями луков и стрел, наделены особенно глубокими чувствами. Они помогают тем, кому нужно помочь, если же человека следует наказать, — прощают его. Есть тексты, в которых сказано, что у лука и стрел тоже есть провидение, что и семья тоже привыкает к процветанию, а дядя с тётей бывают как родители. Дядя — это всё равно, что отец. И нечего бояться всевидящего ока богов и будд. Однако же отнюдь не следует думать, что господина Симоцукэ и господина судью зарубили по чьей-то вине. Не потому ли это произошло, что зарубили господина помощника конюшего Хэй? Действуя таким способом, укрепляют царствующий дом, встают на защиту августейшей особы государя! — так твердил он, заливаясь слезами.

Киёмори изволил подумать, что в этом резон есть, закрыл рот и удалился. Люди, которые это слышали, передавали другим: «Чувствовать сострадание — это совсем не обязательно не быть грубым. Иэнага-то вон как умело пристыдил!»

Кроме того, главе Левых монарших конюшен было сказано:

— Дети у Тамэёси в столице малы, но, говорят, что много среди них особ и мужского, и женского пола. Когда же кроме дочерей там окажутся и сыновья, он должен будет потерять их всех.

Так было сказано, а потому, пригласив Ёситомо Хадано Дзиро Ёсимити, его известили:

— У иных есть матери, других воспитывают кормилицы, и нет у них сил уйти в горы и леса. Всех младенцев, которые живут в столице, должны отыскать, и он их потеряет. Среди них есть четверо малышей в особняке на углу Рокудзё и Хорикава. По пути ты не доводи их до слёз, но всех вместе собери на горе Фунаока, отсеки им головы и представь сюда!

Тогда Ёсимити, хотя он и испытывал большую жалость, но делать нечего — раз повеление господина было получено, приготовил паланкин, взял с собой пятьдесят с лишним всадников и поехал к углу Рокудзё и Хорикава. Говорили, что мать с утра отправилась в Явата[494]1 Явата — другое название горы Отокояма в окрестностях столицы. Место расположения буддийского храма, посвящённого культу бодхисаттвы Хатимана.. Малыши ещё спали. Когда Ёсимити объявил:

— Прибыл посыльный от господина Вступившего на Путь, — они выскочили наружу с восклицаниями: «Я тоже, я тоже хочу к нему!»

А после того, как Ёсимити сказал:

— Господин Вступивший на Путь изволил затвориться на горе Фу на ока и сообщил, что он должен опять участвовать в сражении в столице, и, несмотря на то, что он обязательно хотел бы посмотреть, какие обычаи приняты на войне, всего, что там случится, он не увидит, поэтому велел, чтобы княжичи прибыли ему навстречу. Вот я и приехал за вами, — одиннадцатилетний Камэвака, девятилетний Цурувака и семилетний Тэнъо втроём, ни о чём не спрашивая, с радостью уселись в паланкин. А тринадцатилетний Отовака явно засомневался и сказал:

— Его светлость наш батюшка изволил поехать к господину Симоцукэ. Почему это он должен затворяться на горе Фунаока?

Когда же Хадано произнёс:

— Как же он мог говорить вам о таком захолустье?! Скорее заходи! — он отвечал:

— Да и матушка наша ещё не пожаловала из храма Явата. Велите подождать её.

Тогда уже трое младших братьев стали его убеждать:

— Господин наш, старший брат, быстрее пожалуй к нам! Тогда мы тотчас же поспешим к нашему батюшке!

И господин Отовака против своей воли сел и поехал. Было трогательно слышать, когда мальчики по пути торопили носильщиков паланкина: «Медленно! Быстрее!».

Печально, что по шагам баранов к месту их заклания не опознать его. Уже достигнув горы Фунаока, в селении Комацу носильщики паланкина остановились. Трое младших братьев быстро вышли из паланкина наружу и стали озираться по сторонам:

— Где же наш батюшка?!

По густым зарослям, сквозь которые пролегала дорога, господин Отовака всё поняли, выглядывая из паланкина, лишь тайно проливал слёзы.

Хадано-но Дзиро посадил мальчиков на колени, погладил их по головам и, произнёс, плача и плача:

— Действительно, как можно знать всё? Когда господин судья сделался врагом государя, об этом узнал глава ведомства. По его приказанию Масакиё взял меч и вчера на рассвете зарубил его на углу Ситидзё и Сюсяка[495]2 Сюсяка — тракт Судзяку.. Его старшие и младшие братья все, кроме Хатиро Ондзоси, бежали, а пятеро, начиная с Сиро из Левой дворцовой гвардии, были зарублены вчера в местности, густо заросшей высокой травой. Над их мёртвыми телами хлопают крыльями коршуны и вороны. О судьбе вельмож услышал и Ёсимити, который только что лишился их.

Когда он сказал это, мальчики заплакали, завопив в голос:

— Что это, сон или явь?! — и ухватились руками за Ёсимити.

Среди них Отоваси, который был несколько старше остальных, впился пальцами в окошко на боковой стенке паланкина и только тайком проливал слёзы, не подавая голоса.

Господин Цурувака сказал, глядя на Хадано:

— Увы! Похоже, что Ёсимити ослышался. Правильнее было бы сказать, что людей проводили к господину Симоцукэ. Наших досточтимых старших братьев, которые участвовали в сражении, государь вряд ли мог повелеть зарубить. По какой же причине могут распорядиться убрать нас, малолетних?

Господин Камэвака, вцепившись в Хадано, проговорил:

— Увы! Как ни плох господин Симоцукэ, всё-таки так печально, что он отдал подобное распоряжение! Между людьми принято говорить обо всех старших и младших братьях одной семьи. Если Вы окажете помощь нам, трём-четырём, мы будем хорошими людьми. Но как Вы можете заставить нас служить двум-трем сотням дурных вассалов? Те, что теперь не раскаются, хорошо работать не будут.

Господин Отовака вышел из паланкина наружу и, отстранив младших братьев, которые вцепились в Хадано, сказал так:

— Стыдно! Послушайте людей. Успокойтесь и послушайте, что я вам скажу. Господин Симоцукэ — наш старший брат, значит, это человек, на которого можно положиться. Отец, Вступивший на Путь, в шестьдесят с лишним лет погрузился в болезнь. Нам сказали, что он хотел не сегодня- завтра принять монашество и помочь нам. Нас вызвали и даже зарубят как нарушителей закона. Как он может беспокоиться о нашем будущем и помочь нам? Пусть даже к нам придут с помощью, — разве нам от этого может стать легче? Не плачьте, дети! А если и будете плакать, кто нам поможет? Если нужно обязательно учиться умирать, думаю, что это надо делать именно сейчас. Если умирать, когда станешь взрослым, тебе будет жаль лишиться жизни, когда узнаешь, что тебя вот-вот зарубят, — и это бывает со всеми. А какой прок от того, что сейчас мы останемся в живых? Наш батюшка, который должен был жить в этом мире, поражён стрелой. Наши старшие братья, на которых следует полагаться, зарублены все. Господин Симоцукэ, который может нам помочь, — враг. У нас нет никакой собственности. Выклянчивая подаяния, что станем делать, когда люди будут указывать на нас пальцем со словами: «Вот они, дети Тамэёси»? Лучше обратим нашу любовь к батюшке, не издадим больше ни звука и перестанем плакать; повернувшись лицом к западу[496]3 «Повернувшись лицом к западу» — далеко на западе расположена Чистая земля (нечто вроде буддийского рая) будды Амитабха (яп. Амида)., молитвенно сложим ладони, — батюшка наш, господин, Вступивший на Путь, обернётся к нам четверым! Если мы возгласим: « Наму Амида буцу» [497]4 Ному Амида буцу — возглашение имени будды Амитабха, помогающее возродиться после смерти в его Чистой земле., то сразу же явимся туда, где пребывает наш батюшка.

Когда он сказал это, трое его младших братьев, как и учил их старший, перестали плакать в голос, но, обратясь лицом к западу и сложив ладони вместе, пали ниц, а более пятидесяти воинов все пролили слёзы. Среди них был Хадано-но Дзиро. Он омыл потоками слёз рукава «устрашающих» доспехов из красной кожи, и сделалась эта кожа словно намокшая.

Господин Отовака же сказал:

— У тех мальчиков волосы свешиваются на лица. Жарко! Может быть, завязать их кверху?

Тогда к каждому из детей прикрепили по одному взрослому: к Отовака — Гэмпати, к Камэвака — Готодзи, к Цурувака — Ёсида-но Сиро, к Тэнъо — найки [498]5 Найки — чиновник Внутреннего ведомства (Накацукасасе), в обязанности которого входило составление черновиков императорских рескриптов и ведение делопроизводства двора. Должность найки делилась на 3 разряда (великий, средний и малый), каждый из которых занимали по два человека. Хэйда. Каждого мальчика посадили на колени, перевязали ему волосы, вытерли с лица пот, из пелёнок соорудили перевязи, чтобы катать мальчиков за спиной, нянчили их у себя на коленях, утром и вечером гладили их по чёрным волосам, — причём думали, что всё это в последний раз. И в глазах у них темнело, и в ушах шумело, однако у мальчиков всё это лишь вызывало слёзы, они же и без этого редко переставали плакать. Из-под рукавов, которыми они прикрывались, слёзы текли потоком.

Потом господин Отовака сказал так:

— Вы, наверное, думаете, что раз я старший брат, то сначала необходимо разобраться и решить со мной, а после — с мальчиками. Это сомнительно. Кроме того, увидев, как меня зарубили, малыши обязательно перепугаются, поэтому я думаю, что первыми должны умереть они.

А Хадано, заметив:

— Да, это будет лучше всего, — извлёк из ножен меч, развернулся и, когда стал приближаться к мальчикам, они испугались тени от меча и вскрикнули:

— Правда, нас не убьют?! Помогите!!!

Охранники сомкнули ряды, крепко схватили их, и мальчики издали скорбный вопль. Охранникам было неуместно возглашать свои имена[499]6 Возглашение своего имени — основная часть ритуала, исполняемого воинами перед единоборством во время общего сражения., но, подняв руки, они прикрыли мальчиков рукавами и все вместе издали вопль горести и печали.

Хадано-но Дзиро вложил меч в ножны, вытер лицо рукавом и сквозь слёзы, бегущие потоком, размышлял: «У них же нет хозяина. Когда я смотрю, как они выглядят, я думаю не о том, как могут они держаться, я думаю, в какую сторону побегут малыши, о том, что стану для них мудрым законоучителем, буду содействовать достижению абсолютной мудрости господином Вступившим на Путь, о том, что я тоже обрежу себе волосы, удалюсь в горный храм, что я тоже буду мечтать о грядущей жизни!» — так думал он тысячи раз.

— Япония — уже недруг нам. Куда бы ни направляться, лишь бы убежать. И ещё: какое же преступление совершил глава ведомства? — так он раздумывал и ничего другого делать не мог, только горько плакал.

Господин Отовака оттаскивал мальчиков, которые без конца плакали, цепляясь руками за кормилиц:

— Ну зачем вы так, мальчики! Без толку так убиваться. Когда говорят о роде Гэн, имеют в виду, что каждый человек, родившийся в этом доме, вплоть до самого последнего, сердцем твёрд. Мы, ведь, действительно происходим от императора Сэйва, мы настоящие потомки господина Хатимана. Птица, называемая калавинка[500]7 Калавинка (санскр., яп. карёбинка)  — сладкоголосая птица, живущая в Чистой земле, буддийском краю вечного блаженства., ещё в зародыше поёт таким голосом, который превосходит голоса птичьей стаи; от двух листиков сандалового дерева исходит благоухание. Дети тоже таковы.

Расстелили шкуру, на неё положили в ряд троих детей. Хадано обогнул её сзади, господин Отовака сел впереди. Не показывая свой меч, он повёл глазами по сторонам.

— Было сказано, что пора отправляться в то место, в которое изволил переправиться наш батюшка. Батюшка же пребывает среди вон тех западных гор. Мы собираемся отправиться туда, поэтому, как и прежде, закроем глаза, сложим руки ладонями вместе и возгласим нэмбуцу.

Так он учил их, и трое мальчиков снова закрыли глаза, обратились лицами к западу и сложили руки ладонями вместе.

— Куда Вы переправились, наш батюшка? Сейчас мы прибудем к Вам. Подождите нас, пожалуйста!

С этими словами мальчики громкими голосами возгласили нэмбуцу.

В это время Хадано обнажил меч, отвёл глаза в сторону и зашёл сзади. Головы Камэвака, Цурувака и Тэнъо упали вперёд.

Отовака напряжённо смотрел на них. Он ничуть не заробел и цвет лица не потерял.

— О, как они прекрасны! Так же поступите и со мной.

Так он сказал, сложил вместе все три головы, рукавом вытер кровь с их волос и лиц, дождём роняя слёзы.

— Несчастные! Я, их старший брат, стою перед ними и думаю о них с глубоким состраданием. Их маленькие сердца так беспомощны! Скоро мальчики прибудут в иной мир, с лёгкостью преодолеют горы Сидэ-но яма и реку Тройной переправы[501]8 «Горы Сидэ-но яма и река Тройной переправы» (будд.). — Преграды в потустороннем мире. Праведники преодолевают их без труда, а тяжкие грешники преодолеть не могут и оказываются в преисподней..

Хотя Отовака и принуждал себя держаться храбро, жаль было смотреть, как у него непрерывно текли слёзы жалости. Находившийся несколько поодаль Хадано произнёс:

— Подойди посмотри, как мы вытираем кровь с шеи и приводим в порядок лица, делаем нормальные причёски мотодори. Для них это будет наша последняя служба, — и с тем положил все три головы в приготовленный заранее горшок на высоких подставках, а когда освободил у того горшка угол, господин Отовака посмотрел туда с горечью в сердце и подумал: «Это — место для моей головы». А ешё Отовака сказал господину Хадано:

— Вы говорили, что потом зарубят и меня, значит, пройдёт некоторое время, и мне останется лишь жалеть о своей жизни. Ни в коем случае не торжествуйте по этому поводу. В последнее время наша сановная матушка желала посетить храм Явата и постилась. Она всячески успокаивала нас, говоря, что и мы отправимся туда, отправятся и другие люди. Сегодня утром, когда мы спали, матушка изволила выехать в храм, и теперь мы уже никогда не увидимся с нею. Если бы мы знали, что такое может случиться, у нас было бы что сказать ей на прощанье. Матушка радовалась, услышав, что батюшка изволит нас звать, и хотела только побыстрее выехать. Как она будет горевать, после того как услышит, что с нами такое случилось! Отовака сказал вам, что и как. Камэвака же ничего не сказал — он только думал о чём-то. Поэтому ты должен некоторое время спустя отправиться на угол Рокудзё и Хорикава и рассказать о наших самых последних мгновениях всё, что здесь было. И ещё: это передай от нас на память, — с этими словами он срезал со лба своих младших братьев по пряди волос, четвёртой присоединил к ним свою собственную, прокусил себе кончик пальца, а выступившей кровью написал имена всех четверых и передал это Хатано-но Дзиро.

— Теперь, Ёсимити, можешь сказать господину Симоцукэ, что всё это из-за неправедных деяний, сотворённых из-за клеветы со стороны Киёмори. Нашему батюшке, такому честному, каких не бывало ни в древности, ни в наше время, отрубили голову, убили моих братьев, сам я сейчас нахожусь во власти рода Хэй, и в конце концов меня тоже убьют и, как это ни жалко, род Гэн на этом угаснет. Вы согласитесь между собою, что, хоть и мал был в то время Отовака, но говорил он правильно. Думаю, что вы скажете это самое большее через семь лет, а самое малое через три года. Сейчас я говорю вам на прощанье то, что думаю. Я имею в виду, что говорю это, прощаясь с жизнью, но то же ожидает нашу сановную матушку в будущем. Так уже было принято прежде, но, будучи детьми держателя лука и стрел, мы, всё-таки, силы не набрались. Поэтому действуй быстро, так медлят только маленькие!

Говоря это, Отовака с нежностью раздвинул обезглавленные тела, лежавшие ничком, лёг между ними, обратился лицом к западу и несколько десятков раз громким голосом возгласив нэмбуцу , вытянул шею, чтобы по ней ударили мечём. Это смотрелось поистине хорошо.

Обезглавленные тела четверых братьев уложили, и некому было по ним вопить и кричать, вопрошать о них и навестить их. Отвечал только горный дух. Что же до горы Фунаока, то осенний ветер в соснах на её вершине присоединил свой скорбный голос, а вечерняя роса на равнине возле её подножия — была всё равно, что слёзами разлуки.

Бывшая там кормилица господина Тэнъо, найки Хэйда, развязала у себя тесёмки, сунула руку воспитанника себе за пазуху и приложила её к своей коже. Плача и плача, кормилица уговаривала его:

— До нынешнего года мы семь лет не разлучались с тобой ни на миг. Кто теперь будет сидеть у меня на коленях, чью голову обниму я? Мне следует забыть о том времени, когда мне хотелось передать тебе свои владения. Кто проведёт тебя по дороге через Сидэнояма, горы мёртвых, и как перейдёшь ты через них?! Подожди немного. Я к тебе опаздываю!

Она сейчас же рассекла себе живот и рухнула на детей сверху. Увидев это, оставшиеся трое воспитанников той же кормилицы заявили: «А мы чем хуже?!» — и тоже один за другим совершили харакири. Покончил с собой и самый низкопоставленный из слуг господина Тэнъо. Совершил харакири также самый низкопоставленный слуга господина Отовака. И так на горе Фунаока приняли смерть 18 человек господ и их слуг.

Хатано-но Дзиро забрал их головы и отправился назад во дворец, где доложил обо всём императору. Ему повелели вернуться, сказав, что он не выполнил всё до конца. Решив, что мальчики очень любили своего отца, их тела отправили в храм Энгакудзи и похоронили вместе с ним.

ГЛАВА 2.

О том, как бросили госпожу из Северных покоев[502]1 «Госпожа из Северных покоев» — главная жена хэйанского аристократа. Её покои располагались в северной части его усадьбы. у Тамэёси

Ёсимити сделал доклад во дворце на Хорикава и возвратился к себе. Ему сообщили, что из Явата люди ещё не прибыли. Вскоре он выехал в Явата и по пути встретился с ними на прибрежной равнине Акай. Мать погибших, завидев силуэт приближающегося Ёсимити, захотела узнать у него, что там случилось. В груди у неё застучало, она высоко подняла шторы в паланкине и спросила: «Что там, что?»

Ёсимити спрыгнул с коня, слёзы у него текли потоком.

— Таково было повеление государя. Обессиленный господин Вступивший на Путь зарублен. Погибли все молодые господа. Вот их прощальный подарок.

Он достал четыре бумажных свёртка.

Матушка упала из паланкина на землю. Она прижала к груди пряди волос из прощального подарка и вскричала с выражением муки и страдания в голосе:

— Ох, Ёсимити! Прошу тебя! Меня должны были погубить вместе с ними. Хочу идти с ними по одной дороге! — и тогда все, вплоть до простых тонэри [503]2 Тонэри — технические работники на придворной службе. и носителей паланкинов отжимали рукава от слёз.

Кормилицы, плача и плача, говорили:

— На обочины дороги страшно бросить даже один взгляд. Быстрее возвращайтесь домой! — и уговаривали её сесть в паланкин.

Матушка промолвила:

— Прежде всего, скажите мне, где люди погибли?

— На горе Фунаока.

— Тогда отправимся туда. Хоть это и бесполезно, я взгляну ещё раз на их безжизненные тела.

С этими словами она села в паланкин на берегу реки Кацурагава, а занятая приготовлением к переправе через реку, выбралась из паланкина и, так, чтобы никто не увидел, подняла с земли и сунула себе за пазуху камень. Стремясь как-то утешить себя, она всё говорила, плача и плача:

— Если бы все мои мальчики сопровождали меня сегодня утром, когда я отправлялась в Явата, не случилось бы ничего! Но как бы ни было мне горько, я не стану упрекать никого из посторонних, ни одного, ни двоих. Если бы я знала, что может случиться такое, мы отправились бы все вместе. Был бы со мной хотя бы один из детей, пусть бы мы даже и не убежали, мы во всяком случае взялись бы друг с другом за руки. Ещё сегодня утром я не понимала, как справедлива пословица, которая гласит, что по изнурённому лицу ребёнка можно понять всё. Если бы действительно храм великого бодхисаттвы Хатимана[504]3 «Храм Хатимана» — имеется в виду Явата, куда совершила в этот день поклонение мать казнённых детей. Хатиман считался покровителем рода Минамото (Гэндзи). дал рождение дому Гэндзи, бодхисаттва поклялся бы, что до самого конца будет защищать этот дом. Почему это я отправилась к Хатиману?! В эту пору, едва успев очиститься, творили молитвы и судья, и дети[505]4 Молитвы, вознесённые непосредственно после церемонии очищения, считались самыми действенными.. Если бы я сама не отправилась нынешним утром в Явата, я не скорбела бы сейчас о последних минутах своих детей. Какое печальное паломничество! — эти слова давались ей мучительно.

Плача и плача, она говорила:

— Я думала, как бы мне поехать на гору Фунаока и взглянуть на их безжизненные тела, но теперь их наверняка растащили собаки и вороны. Думаю, что скорее всего, востребовав и получив дорогие для меня их мёртвые тела, мне придётся гадать: вот рука Отовака, а вот нога Тэнъо. И равнина Магуй[506]5 Магуй — местность в Китае, где во время мятежа была убита Лянь-гуйфэй, возлюбленная танского императора Сюань-цзуна., и гора Торибэяма[507]6 Торибэяма — гора в окрестностях Киото, у подножья которой в старину совершали кремацию усопших., и вечерний дым в окрестностях Дундай[508]7 Дундай — одна из пяти горных вершин в Китае, в провинции Шандун. Вечерний дым в окрестностях Дундай также поднимается после кремации тел. Символ непостоянства сущего., а также новая и старая утренняя роса на северной Бо[509]8 Бо — гора к северу от Лояни, столицы Китая. Место захоронения придворной знати. «Роса» — один из буддийских символов непостоянства. всё это горечью звучавшие символы непостоянства, это то же самое, что гора Фунаока. Я хочу отправиться в Сага и Удзумаса[510]9 Сага и Удзумаса — названия местностей на западной окраине японской столицы., чтобы изменить свой облик[511]10 «Изменить свой облик» — то есть стать буддийской монахиней, принять постриг., но на душе у меня было бы горько, когда бы монахи сообщили Тамэёси, стала ли внешность его жены хуже или лучше.

Попросив у носильщика паланкина клинок, она сама отрезала свои волосы, разделила их на много частей, вознесла моления буддам, богам и Трём сокровищам[512]11 «Три сокровища» (будд.) — Будда, его Учение («Закон») и община священнослужителей. Поклонение им совершается независимо от того, что одновременно адепт поклоняется каждому «сокровищу» в отдельности., и, завернув в отрезанные пряди волос камень, бросила его в реку. Потом пожаловалась:

— Будда проповедовал, что человеку в голову за один день и одну ночь приходит 800 миллионов 4 тысячи дум. Вычислять такое их количество было бы глупо. Сама я, считая, о чём я тоскую, бросила бы всё это вместе с прибрежным камнем, однако сколько тоски на душе нагромоздится ещё?! Я тоскую о господине судье, когда вижу человека в возрасте от 63-х до 78-ми лет. Больше того, мне кажется, что будущее моих детей продлится ещё долго. Если в этом бренном мире вести себя беззаботно, — сколько же мне лет в этом году, если вычесть детские годы? Глядя на людей ребячливых, я испытываю к ним любовь. Нет такого часа, когда бы я не продолжала испытывать чувство скорби о зарубленных, не думать о той боли, которую испытывали мои зарубленные дети! Если ввериться мирским учениям и, хотя бы один-единственный день прожить жизнью бессердечной, возникает опасность того, что грехи станут накапливаться. Поэтому я всё думаю, как бы погрузить мои страдания на дно реки. Я не сожалею о жизни собственной, но могу только желать вступить на Путь, выше которого нет[513]12 «Путь, выше которого нет» — имеется в виду буддийское монашество., пусть Будда наставляет меня.

Плача и плача, она внезапно отказалась ехать в паланкине.

Все, начиная с кормилиц, из уст в уста передавали:

— Думается, что такова её неподдельная скорбь, однако от старых времён до нынешних существует множество обрядов расставания с супругом и разлуки с детьми, и, всё-таки, чтобы отказаться от жизни — это вообще случай беспримерный! В древности печалились и тосковали по отражению в зеркале 10000 ли облачной дороги до Хусэ[514]13 Хусэ — одно из варварских государств к северу от Китая эпохи Ранняя Хань (202 г. до н. э. — 4 г. н. э.). Здесь — намёк на дочь китайского императора, выданную замуж за сына гунского вана., ночами, полными инея и лунного света, сердце болело в башне Яньцзы[515]14 Намёк на танского вельможу, затворившегося в башне Яньцзы в тоске по своей умершей накануне наложнице. Ситуация описана в стихах китайского поэта Бо Цзюй-и (772–846).. Закон причинной связи среди людей, страдания, вызванные разлукой с любимыми, принцип, по которому сначала умирают те, кто должен был бы умереть позднее, и позднее умирают те, кто должен был бы умереть раньше, не ограничивается людьми, которые дороги мне. И во время нынешней битвы супруга Вступившего на Путь помощника Правого конюшего Хэй[516]15 «Вступивший на Путь помощник Правого конюшего Хэй» — Тайра-но Тадамаса, дядя Киёмори, см. свиток II, гл. 12. изволила проводить пятерых отца и детей; главная супруга господина таю из Левой дворцовой гвардии[517]16 «Таю из Левой Дворцовой гвардии» — Тайра-но Иэхиро, придворный чиновник XII в. разлучилась с четверыми — родителем и детьми.

Однако оплакивать человека — это не то же самое, что отрекаться от бренного мира. Все поменяли свой облик[518]17 «Поменяли свой облик» — то есть приняли монашеский постриг. и переоделись в монашеские облачения. Кроме того, те люди, которые вознамерились попасть в царство тьмы, желая пойти по той же стезе, что и близкие им люди, второй раз с ними не встретятся. Живые существа различаются между собою по Шести путям[519]18 «Шесть путей» (будд.) — миры, в которых пребывают живые существа в промежутке между их смертью и новым рождением: преисподняя, мир голодных духов, мир зверей и птиц, мир воинственных демонов ашуров , мир людей и мир небожителей. и по Четырём способам рождения[520]19 «Четыре способа рождения» (будд.) — рождение из утробы, из яйца, от сырости и путём превращений. —на котором из путей они повстречаются? Желание броситься в воду не только сильно помешает тому, чтобы самим стать буддами: кто же сможет тогда способствовать просветлению[521]20 «Просветление» — здесь: рождение в Чистой земле, вхождение в нирвану. господина Вступившего на Путь и наших мальчиков.

С такими всевозможными стенаниями она останавливалась у каждого речного обрыва и не отводила от него глаз. Дамы согласились с нею, и матушка казнённых детей продолжала:

— Я отреклась от бренного мира, но не лишу ли я себя тем самым возможности встретиться с ними в грядущем мире? Поэтому теперь мы и возвращаемся в столицу.

Сказав это, госпожа собралась сесть в паланкин, успокоила себя и, занявшись переправой через реку, отделилась от остальных и прыгнула с берега в реку. Кормилицы, ойкнув, тоже погрузились в реку. Было это после двадцатого дня 7-й луны, поэтому ветер с горы Арасияма опустил на реку туман, зачастили короткие дожди, уровень воды в реке поднялся, пучины и стремнины перестали быть различимы, с шумом пошли гулять по реке белые гребни волн, и под ними уже не распознать стало глубокие места, а на воде скоро никто не мог удержаться. В рукава одежд набрались камни, и, — о горе! — никто не успел и глазом моргнуть, как люди погрузились в воду.

Все, кто там был, бросились в реку, стали искать, и, долгое время спустя, из далёкого низовья реки подняли наверх уже бездыханные тела. Прекратилось даже едва заметное дыхание, поэтому и здесь всё стало дымом погребального костра, и останки эти отправили в храм Энкакудзи и положили вместе с Тамэёси и мальчиками.

В одной книге сказано, что мудрый вассал двум господам не служит, у верной жены двух мужей не бывает. Когда ведут себя мягко, то людям от одного человека наверху до десятков тысяч внизу — не приходится отжимать свои рукава от слёз.

ГЛАВА 3.

О том, как Новый экс-император изволил переехать в провинцию Сануки

В двадцать второй день той же луны из императорского дворца посланцем в храм Ниннадзи отправили курандо , Правого младшего управляющего делами Государственного совета, Сукэнага- асона . Говорили, что на следующий день он должен прибыть в провинцию Сануки

Новый экс-император давно уже стал размышлять, какой образ жизни ему вести, но полагал, что, если он примет постриг, вина его будет не столь велика. Он решил затвориться в горном селении поблизости от столицы; морские пути уходят влаль, разделяясь на восемь частей[522]1 «Восемь» — в переносном смысле: «великое множество».; свои рукава Его величество изволил пропитать водами бурунов отхода судна, бегущего вдаль на десятки тысяч ри к облакам на юге; унылые мысли возникли в душе государя.

На следующий день, 23-го, поздней ночью благоволил он оставить монастырь Ниннадзи. Он сел в экипаж, принадлежащий Ясунари, прежнему губернатору провинции Мино. До места назначения экипаж сопровождал Садо-но -сикибу-даю Сигэмори. Вместе с Новым экс-императором прибыли три дамы из его свиты. После того как для него был вызван экипаж, они разом заголосили. Кто видел это, отжимали рукава от слёз. Государь, видя, как убиваются дамы, всё больше и больше падал духом.

— Господин наш, — плача, причитали они, — во время Вашей поездки Вы будете видеть из экипажа под тентом и с полушторами[523]2 «Экипаж под тентом и с полушторами» (подъёмной верхней половиной шторы) использовался для выездов императора., как будут тянуться вдоль Вашего пути луна и гряды облаков, а перед экипажем следовать верховые телохранители, нести нелёгкую службу, при помощи голоса расчищая путь; воины, которые сегодня своё дело ведут неумело, как во сне увидят приближение государева экипажа. Так люди говорили сквозь слёзы.

Это действительно представлялось серьёзным основанием. Уже совсем рассвело. То тут, то там стали слышаться голоса птиц и звон храмовых колоколов. Эти звуки проникли в сердце августейшего. В отсветах луны на рассветном небе гора Арасияма, вершина Огура и небо над столицей заволокло тучами, и на нижнюю часть рукавов августейших одеяний дождик моросил, не переставая. И даже тот путь, который предстояло преодолеть вот-вот, представлялся непривычно грустным путешествием, не говоря уже о предстоящей с минуты на минуту разлуке августейшего; сжавшееся в ожидании будущего сердце государя понимало, что поделать нельзя ничего.

О прошлом и будущем государь изволил пролить потоки слёз. Всё чаще и чаще он днём и ночью размышлял: что же такое произошло? А когда государю сказали, что во дворце Тоба[524]3 «Дворец Тоба» — дворец, где проживал когда-то монашествующий экс-император Тоба (отрёкся от престола в 1123 г., умер в 1156 г.). уже миновали северные ворота с вышкой, он подозвал Сигэнари к себе ближе и сказал ему:

— Поедем к могиле покойного экс-императора[525]4 «Покойный экс-император» — имеется в виду экс-император Тоба.. Думаю, что моё последнее с ним расставание — вот оно. Да так оно и есть.

Хотя Сигэнари растрогался и испытал к Новому экс-императору чувство благодарности за внимание к себе, он не согласился с ним и разрешения на задержку не дал:

— По государеву повелению час прибытия переменять нельзя. Опоздание карается тяжко.

— Тогда сделай невозможное!

Экипаж Нового экс-императора был направлен в сторону павильона Анракудзю[526]5 Анракудзю — павильон в северо-восточной части дворца Тоба, где была отслужена по нему заупокойная служба., к могиле экс-императора Тоба; августейший, ничего не говоря, захлёбывался от слёз, но за пределами экипажа не было слышно ни звука.

Ближайшие к экипажу воины видели облик августейшего. Все они увлажнили слезами рукава своих доспехов. Сигэнари тоже удостоился лицезреть его облик и решил сопровождать августейшего до провинции Сануки, однако, пока велись переговоры о том, о сём, — обменялись мнениями с Ёсимунэ, помощником командира конвоя, и Сигэнари возвратился в столицу.

Новый экс-император несколько раз подзывал Сигэнари и говорил ему:

— В каком бы мире я ни оказался, я всегда буду помнить и не забуду никогда, как в эти дни ты проникся чувствами и заботился обо мне. Когда я услышал, что ты будешь моим спутником до самой провинции Сануки, я успокоился; мне было бы грустно, если бы ты остался здесь. Передай закононаставнику Коко[527]6 «Закононаставник Коко — монашеское имя Тайра-но Мицухиро (см. свиток II, гл. 2, примеч. 28)., чтобы он пришёл скорее.

Государя тронуло переданное ему известие о том, что человек по имени закононаставник Коко не принадлежит к числу тех, кого было велено зарубить в 17-й день прошедшей луны.

Говорили, что сопровождали Нового экс-императора более 300 воинов; губернатор Хидэюки растерялся и принимал их с отрядом в десять с лишним воинов.

Новому экс-императору вызвали корабль; прислали его от императорского двора. Было велено затворить августейшего в крытой каюте[528]7 «Крытая каюта» в виде навеса устраивалась в кормовой части традиционного японского судна, приподнятой над основной палубой., закрыть её с 4-х сторон, а снаружи навесить цепи.

Придворные дамы, в это же утро выехавшие из храма Ниннадзи, плакали в голос. По пути можно было утешаться, наблюдая за бухтами и островами, а если не открывать двери в каюте, можно было отгородиться от света луны и солнца. Кроме того, снаружи ушей достигали только шум волн и звуки ветра.

Вот и застава Сума[529]8 Застава Сума находится на побережье Внутреннего Японского моря, на северо-западе от г. Кобэ.. Сюда когда-то был сослан средний советник Юкихира[530]9 «Средний советник Юкихира» — Тайра-но Юкихира (?-893), потомок императора Хэйсэй (774–824), средним советником ( тюнагон ) стал в 882 г.. Думается, что он добывал здесь соль из водорослей в наказание за какие-то грехи[531]10 «Добывал соль из водорослей…» — в поэтической антологии X в. «Кокин вакасю» в разделе «Разные песни», есть стихотворение поэта Аривара-но Юкихира (№ 962), в котором сказано: «Песня была послана другу, служившему при дворе, когда Юкихира уехал в Сума, в край Цу, после какого-то происшествия в правление Государя Тамуры

. Прозвище его было Остров Авадзи[532]11 Остров Авадзи находится во Внутреннем Японском море, в средние века часто был местом ссылки.. Сюда был сослан император Ои-но Хайтэй[533]12 Ои-но Хайтэй — 47-й император Японии Дзюннин (759–764), внук императора Тэмму. Ои — его личное имя, Хайтэй — прозвище. В 764 г. был смещён с престола и сослан на о. Авадзи, где в следующем году умер. В 1871 г. получил посмертное имя Дзюннин.. Он правил этими местами, откуда нет хода, где ему пришлось уйти от мира.

Грустные чувства испытывает теперь августейший оттого, что сравнивает себя с ними. Дни громоздятся друг на друга, всё дальше и дальше столица, шаг за шагом приближается место ссылки[534]13 «Место ссылки» — буквально: «дальняя провинция» (онгоку). . Смотря по обстоятельствам, в зависимости от тех мест, которые он миновал, у августейшего только щемило сердце. Тем более, что будущее Первого принца Сигэхито неопределённо, а дамам, которые выбрались из дымов на поле битвы, случившейся когда-то возле дворца Сиракава, вспоминаются такие места, как Ямагоэ в провинции Сига и храм Миидэра, но вестей оттуда никаких нет.

Если считать, что в этом мире нынешнее рождение — второе, то сопоставить оба рождения друг с другом можно, только рассмотрев их по отдельности. По этому поводу в голове до сих пор теснятся разные мысли. Когда пена на воде исчезает, кажется: может быть, она становится мусором на морском дне?

Раньше, катаясь по реке Оигава[535]14 Оигава — река в столице, в районе горы Арасияма. В верхнем течении она же называется Ходзугава, в нижнем — Кацурагава., они плавали на ложах с головами драконов и шеями цапель, отдавали парчёвые швартовы, сообща окружив трёх высших сановников[536]15 «Три высших сановника» ( санкогэй)  — имеются в виду Первый министр (Дадзё дайдзин), Левый министр (Садайдзин) и Правый министр ( Удайдзин). , исполняли китайские стихи и японские песни, духовую и струнную музыку, подносили цветы, срывали багряные листья клёна и бывали озабочены наступающими сумерками; теперь же, напротив, сев в ложи с куцыми кормами и носами, они погребли себя в их крытых каютах. Жалка же их карма, из-за которой они совершают плавания и остановки в отдалённых южных морях!

Как раз в то время, когда Новый экс-император выехал из столицы, в ней произошли удивительные события. Глава Левых императорских конюшен Ёситомо из рода Гэн и владетель провинции Харима Киёмори объявили, что они должны между собою сразиться. Воины в столице с белыми и красными знаками в руках поскакали кто на восток, кто на запад, поднимая пыль и пепел на городских улочках, с шумом волоча разное имущество и заявляя друг другу:

— Теперь-то мы заставим вас расстаться с жизнью!

Сановники и вельможи, верхом въезжая на территорию императорского дворца, без меры суетились[537]16 «Без меры суетились» — буквально: «размахивали руками и не знали, куда ступить ногами».. После этого Синсэй[538]17 Синсэй — см. свиток I, гл. 5, примеч. 1., получив на это императорское соизволение, посадил подчинённых ему мелких чиновников[539]18 «Мелкие чиновники» — в тексте: сю («народ», «массы людей»). Этим словом обозначали чиновников 5-го и 6-го рангов. на коней из Конюшенного ведомства и заявил тем и другим:

— Если бы каждому из вас были известны подробности происходящего, он должен был бы доложить обо всём государю и к мнению августейшего отнестись с почтением. Спорить же приготовьтесь со мною. Меня изумляет, что государю известно множество мест, где имеются воины, что сведения о них достигли слуха государя. Таких мест ни в коем случае не должно быть. Мятеж нужно искоренить немедленно!

Когда он произнёс это, те и другие всадники в один голос молвили, что оснований для подобных слухов нет.

— Это проделки какого-то злого духа, который разрушает у людей печень[540]19 «Разрушать печень» — то есть вносить панику, лишать людей смелости.! — так они заявили.

Когда же снова наступил вечер, казначейский чиновник Томокадзу получил приказание и проверил пожарище на месте дворца Нового экс- императора на улице Карасумару и нашёл там тележку для перевозки книг по дворцу. Когда он открыл её и посмотрел внутрь, там была шкатулка экс-императора. Решив, что это — его тайник, чиновник опечатал шкатулку и привёз её в императорский дворец.

Его величество, просматривая шкатулку, изволил ознакомиться с записями собственных сновидений, которые день за днём видел Новый экс-император. Среди записей сновидений были сведения о вторичном занятии им престола. А через эти сведения о вторичном занятии престола Новый экс-император давал знать о самых разных своих желаниях.

Говоря о вторичном занятии престола, обычно имеют в виду два примера — императриц Саймэй[541]2 °Cаймэй — императрица Японии, правившая в 655–661 гг. В 642–644 гг. царствовала под именем Кёгоку. и Сётоку, однако был ещё император Сюсяку[542]21 Сюсяку (Сюдзяку) — 61-й император Японии. На престоле — в 931–946 гг., который по совету своей матушки-монахини передал титул императору Тэнряку[543]22 Тэнряку — девиз годов правления 62-го императора Японии Мураками (947–967 гг.)., однако, раскаявшись впоследствии, отправился государевым посланником в Исэ[544]23 Исэ — здесь: синтоистский храмовый комплекс Исэ дайдзингу, посвящённый культу богини Солнца Аматэрасу Омиками, которая считается прародительницей императорского рода. и в конце концов своё желание не выполнил.

Экс-император Сиракава[545]24 Сиракава — 72-й император Японии. На престоле — в 1073–1086 гг. После своего отречения в пользу малолетнего сына оставался фактическим правителем страны. благоволил передать престол императору Хорикава[546]25 Хорикава — 73-й император Японии, сын и преемник Сиракава, возведённый на престол в возрасте 9 лет. На престоле — в 1087–1107 гг, но, по-видимому, лелея в сердце стремление возвратиться на престол, даже и после принятия пострига не принял монашеское имя. Одаако это желание осуществить ему не удалось. Император Тэмму[547]26 Тэмму — 40-й император Японии (673–686), занявший престол после своего вооружённого восстания против предшественника. наследовал принцу Отомо[548]27 «Принц Отомо» — племянник императора Тэмму, сын императора Тэнти, правивший после смерти своего отца в течение 8 месяцев под именем Кобун (671–672), после чего покончил с собой в результате поражения его войска в сражении с войском дяди, поднявшего мятеж.; он уклонился от принятия ранга и, приняв постриг, сначала удалился в горы Ёсино, но потом возвратился и занял престол, взяв управление миром в свои руки[549]28 Император Тэмму после смерти его брата не занимал престол. Вместо этого он удалился в монастырь, а через несколько месяцев заявил претензии на императорский престол и отвоевал его у своего племянника.. Эти примеры приходили на память много раз. Тем не менее, о записях сновидений пришли к общему мнению: «Не слишком ли это заботило Нового экс-императора ночью и даём?».

ГЛАВА 4.

Об опознании останков господина Левого министра

В двадцать пятый день той же луны для того чтобы установить истину, — жив ли мятежный Левый министр, — отрядили одного правительственного чиновника и двух человек из дворца Такигути.

Правительственный чиновник — это Накахара-но Корэнори из Левой части Государственного совета, а люди из дворца Такигути — это Моромицу, Сукэюки и Ёсимори. Место, куда они отправились, — это одно из пяти мест кремации[550]1 «Пять мест кремации» усопших ( госаммай ) находились в разных околостоличных провинциях (Кинай)., Долина Абсолютной Истины[551]2 «Долина Абсолютной Истины» — (Ханняно, от санскр. праджня)  — место кремации, расположенное в провинции Ямато. в селении Каваками уезда Соноками провинции Ямато.

В одном с лишним тё [552]3 Тё — мера длины, в XIII в. 106,56 м. на восток вдоль большой дороги есть могила Гэнъэн- рисси , а ещё дальше на восток под искривлённой сосной находится новый могильный памятник из пяти кругов[553]4 «Пять кругов» — пять каменных блоков разной конфигурации, символизирующие разные сферы бытия..

Когда его выкопали и посмотрели, оказалось, что у мёртвого тела лишь на спине осталось немного мяса, так что никто по-прежнему не мог понять, чьи это останки в действительности. Даже не закопав их, посыльные всё бросили и вернулись в Такигути.

Этот Левый министр был славен красивой внешностью, о которой ходили слухи во всей Поднебесной. Нынешние же останки имели жалкий вид. Говорили, что даже длина того, что от него осталось, наводит на сомнения. Кроме того, покойный родился в семье министра[554]5 «Министр» — в тексте иносказание: «три опоры, ворота из памелы». Так обозначали трёх главных чиновников Высшего государственного совета — Первого министра, Левого и Правого министров, ходил также слух о том, что, внезапно вскрыв могилу помощника Первого министра[555]6 «Помощник Первого министра» — здесь: Левый министр., заключили: непохоже, что он умер от болезни. Говорили, что у него не та карма, которая получена в прежних рождениях, что здесь — следствие теперешних поступков, что жизнь его — стыд, смерть — срам, и то, и другое ещё и ещё раз достойны сожаления.

В двадцать шестой день той же луны трое аристократов из окружения Левого министра — девятнадцатилетний Канэнага, старший командир из Правой дворцовой охраны, его ровесник средний советник, тюдзё Моронага и шестнадцатилетний Таканага тюдзё из Левой дворцовой охраны, движимые одним стремлением, отправились к своему деду Фукэ[556]7 Фукэ — прозвище крупного хэйанского чиновника Фудзивара-но Тададзанэ, см. свиток I, гл. 4, примеч. 5. и сказали ему:

— Мы слышали, что вчера прибыли посланники государя, вскрыли могилу министра и, осмотрев его останки, возвратились. Мы — сыновья покойного. Даже если Левому министру простят его достойное смертной казни преступление, как можно дважды показывать людям лик покойного?! Распрощавшись с плотью, совершив монашеский постриг и бежав от мира, отождествив себя с жизнью, подобной росе, прежний вельможа обретёт абсолютное просветление бодай ! — так сказали они, плача и плача.

Тогда князь, Вступивший на Путь, проливая слёзы, отвечал им:

— После того как умер Левый министр, я усиленно приглашал к себе всякого. И действительно, знаки благодарности надлежит оказывать именно так. В этом мире министр — это человек, к которому часто питают глубокую неприязнь, и об этом приходится думать до тех пор, пока он оказывается подо мхом[557]8 «Оказаться подо мхом» — то есть быть похороненным, умереть.. Каждый человек доводит себя до совершенства, если в существующем мире он служит двору, и, выполняя обязанности регента и канцлера, не думает, ведь, что унаследовал их от своих предков. И в странах иных, и в нашем отечестве среди людей, которые глубоко погрязли в прегрешениях и сосланы в дальние провинции, много таких, которые при жизни достигли больших высот.

— Непочтительный к родителям император Поздней Хань[558]9 «Поздняя Хань» — императорская династия в древнем Китае. 25-220 гг. был посажен в темницу, но после того как из темницы вышел, он снова занял престол. В нашей стране человек по имени Левый министр Тоёнари[559]10 «Левый министр Тоёнари» — сын Фудзивара-но Мутимаро (680–737), основателя Южной ветви рода Фудзивара, Левого министра. переместился на должность заместителя главного наместника области Сайкайдо[560]11 Сайкайдо — общее название девяти провинций о. Кюсю и двух прилегающих островов., но после того как он был прощён и возвратился в столицу, он повторно возвысился до поста помощника Первого министра. Разве нет и таких примеров?! Если же это так, не выполните ли вы своё сокровенное желание, если не откажетесь от поклонения Великому пресветлому богу Касуга[561]12 Касуга — родовое синтоистское святилище рода Фудзивара, покровитель рода.! — молвил он, заливаясь слезами.

«В таком случае, — подумали они, — главная вина отца не в том ли состоит, что он отказался от этой своей цели» — и тогда же приняли монашество.

ГЛАВА 5.

О дальних странствиях детей Левого министра, а также и заговорщиков

В двадцать восьмой день той же луны эти вельможи выехали, наконец, в Южную столицу, в павильон Дзэндзёин[562]1 Дзэндзёин — один из павильонов буддийского монастыря Кёфукудзи в г. Нара., откуда перебрались в местность Инаядзума в провинции Ямасиро, а через два дня направились к месту изгнания. Конвоировали их чиновники Масасигэ и Сукэёси из Сыскного ведомства. Нужно было послать за лошадьми для них, лошадей решили заказать в управлении ведомства, когда же заказали, послали за сёдлами, стременами и прочей сбруей, после чего разноцветные фигуры отъезжающих направились на восток, на запад, на юг и на север, так что глаза разбегались.

Было определено, что старший командир Правого отряда таю Канэнага направится в провинцию Дэва, за ним по порядку — средний советник, Моронага — в провинцию Тоса, тюдзё Левого отряда Таканага — в провинцию Идзу, а законоучитель в созерцании Хантё — в провинцию Аки.

Стало известно, что один из них, господин Моронага, которого посылали в провинцию Тоса, когда ему предоставили отдых, оказал знаки почтения его светлости Пребывающему в созерцании[563]2 «…оказал знаки почтения его светлости Пребывающему в созерцании» — имеется в виду дед господина Моронага, Первый министр Фукэ.. В его письме для принца говорилось:

— «Вчера были прощальные слёзы; нас захватили. После того как мы Вас оставили, приходит всё больше и больше сомнений. Хоть и стреляли, но чересчур много. Поистине, мы как будто надели на головы горшки и повернулись лицом к стене. Вы, принц, достигли преклонного восьмидесятилетнего возраста, но ещё побываете в девятивратной цветочной столице. Моронага держит в руках бива [564]3 Бива — четырёхструнный музыкальный инструмент. и собирается пуститься с ним в заоблачный путь за десять тысяч ри. Сколько дней лица у наших близких будут суровы? Не знаю, когда увижу Вас где-нибудь кроме, как во сне. Как поразмыслю об этом хорошенько, — слёзы бегут в тысячу потоков.

Хоть и говорят, что листы камелии и повторно отбрасывают тень, этим любящему сердцу утешиться трудно. Душевные сомнения до дрожи в руках не говорят об одних только о чувствах. Моронага со времён далёкого детства обладал талантами в области музыки, стихосложения, сочинительства и каллиграфии и проявлял преданность монаршему пути. Однако, встретившись сегодня с этими бедствиями, я думаю, что ещё долго буду переносить их. Пусть я знаю веление судьбы, служа монаршему пути, но горькие слёзы, которые меня душат, трудно представить. Ах, как грустно, как грустно! На бумаге не выразить никак. Вам нужно выразить Ваши высокие соображения. Я докладываю Вам с просьбой распорядиться, чтобы мы не беспокоились о том, что случится после того как мы уедем в отдалённые земли. Письмо — это нарушение порядка. Оно не должно достигнуть взора Вашей светлости. Я, после того как взгляну на письмо ко мне, сразу же порву его. Никто из посторонних не сможет увидеть его ни в коем случае.

Последний день 7-й луны. Моронага, отшельник из горного храма.

С почтением господину курандо-но таю».

Его светлость Пребывающий в созерцании оставил без последствий просьбу детей Левого министра. Он посмотрел на своих внуков, будто на прощальный подарок, и все они разъехались в разные стороны. Они были удручены и уныло думали, что, сколь долго ни проживут они в этом горестном мире, не изменится ничего. Наблюдая это, его светлость ещё больше обливался слезами. Плача и плача, выражал он свою жалость:

— Этим благородным людям исполнилось нынче по 18 или 19 лет. Незаметно совершенствовались они в стихосложении и музыке, не слабы в талантах и мастерстве, свободно чувствуют себя в каллиграфии, нормально проявляют себя в японской поэзии. Печальна сама мысль о том, что они были бы добрыми вассалами, если бы верно служили императорскому дому. Всякого человека должна радовать его долгая жизнь. Один только я печалюсь. Теперь прошу Великого пресветлого бога святилища Касуга забрать мою старческую жизнь, — так горевал он, вознося молитву.

Средний советник и тюдзё в тот же день прибыл на берег бухты Даймоцу в провинции Сэтцу. Здесь был человек, который учился игре на бива, по имени Минамото-но сикибу-но тюдзё Корэкуни. Без конца сокрушался он о том, что сей благородный человек был отправлен в ссылку; перед бухтой Даймоцу к нему подступила тоска, после чего, подозвав тюдзе поближе, он сказал:

— Благодаря этой дороге, я вижу сердца многих людей, но человек, который горячо предан Моронага, — это не только ты. Поэтому, пока мы размышляем в глубокой тайне, нам бывает некому рассказать о своих мыслях. Тем не менее, здесь — место, которое ты намеревался посетить ещё раньше. Потому-то тебе нужно подарить мелодию для посвящённых под названием «Синее море».

Подобрав про себя мелодию, он продекламировал:

Сидя в почтительной позе, Корэкуни заливался слезами.

— Что касается мыслей о моей горячей преданности, то даже ценой отречения от собственной жизни я хотел бы проводить его до места ссылки. Но из-за того, что на это не последовало разрешение свыше, сделать этого я не могу. Теперь мне остаётся до тех пор, пока это возможно, молиться о его возвращении в столицу, — сказав это, он, плача и плача, возвратился в столицу.

Кроме того, ходили слухи о том, что Вступивший на Путь таю из Левой половины столицы Норинага сослан в провинцию Хитати, Оми- тюдзё Наримаса — в провинцию Этиго, младший советник 4-го ранга, Вступивший на Путь Наридзуми — в провинцию Ава, сикибу-но таю, Вступивший на Путь Моринори — в провинцию Садо, курандо-но таю, Вступивший на Путь Цунэнори — в провинцию Оки. В нарушение всякого этикета, следуя неизвестно каким обычаям, сына разлучали с отцом, младшего брата со старшим. Слуга не сопровождал своего господина, близкие были разлучены между собой и пребывали в печали, оставшиеся скорбели, каждый на своём месте не мог ничего поделать.

ГЛАВА 6.

О поездке Первого министра государства в столицу

Из дворца отправили посыльного — младшего советника, Вступившего на Путь Синсэя — и повелели ему передать господину канцлеру, что его светлость Пребывающего в созерцании тоже нужно отправить в ссылку. Канцлер с горечью изволил вымолвить:

— Почтительнейше повинуюсь. Однако же, отправив отца в ссылку, сын не может выполнять при дворе обязанности канцлера. А посему не должен ли я, Тадамити, подать с должности канцлера в отставку?

Ни государь, ни подданные возразить не могли ничего.

Его светлости Пребывающему в созерцании угодно было заметить, что он должен снова возвратиться к своим занятиям Фукэ, но прощения у двора он просить не стал.

— Вообще говоря, в Южной столице будет ещё хуже, поэтому нужно проехать через храм Тисокуин[565]1 Тисокуин — буддийский храм в Киото. Бывший Первый министр по дороге к месту ссылки хотел помолиться в нём о своём будущем., — подумал господин Фусэ, но, согласно государеву повелению, навстречу ему канцлер выслал человека, и тот, заявив: «Здесь случай особый!» — через территорию храма не поехал. Вельможа написал ко двору письмо о своей невиновности.

В этом письме, по-видимому, содержались клятвенные слова. «Если бы я осмелился питать против двора государя коварные замыслы, я должен в этом мире навлечь на себя кару небесных богов и духов земли, а в будущем меня должно миновать благоволение будд трёх миров[566]2 «Будды трёх миров» — то есть будды прошлого, настоящего и грядущего мира.». Это письмо позабавило двор. Но, так или иначе, в конце концов через храм Тисокуин он проехал.

ГЛАВА 7.

О том, как взяли живым и отправили в отдалённые места Тамэтомо

Так вот, особе Нового экс-императора значительное содействие оказывал господин Левый министр. Он ругал Тамэёси, Тадамаса и других, говоря, что они должны пожертвовать своими жизнями. Обликом подобный злому демону, злому божеству, Тамэтомо не оставил и следа от многих людей. Повсюду говорили, что он должен был всего себя посвятить служению государеву дому, и вскоре его победили. Государь и подданные всегда занимаются одним и тем же делом. В конце концов, в Левого министра угодила случайная стрела, Новый экс-император был отправлен в ссылку, все бунтовщики либо поражены стрелами, либо сосланы в разные провинции.

Поистине, решения пресветлых Богов и Трёх драгоценностей[567]1 Пресветлые Боги и Три драгоценности — имеются в виду синто и буддизм. См. свиток I, гл. 4, примеч. 10. —дело нешуточное! Говорят, что защита Сына Неба находится за морями — это правда. Теперешнее сражение двор проводил согласно планам Синсэя. В то время, когда сам Синсэй следовал планам Ёситомо, верхи бывали совмещены с низами, и в конце концов всё выравнивалось. Ходили разговоры, что экс-император изволил следовать планам Левого министра. Но, поскольку сам Левый министр следовал планам Тамэтомо, сердца тех, кто наверху, не были совмещены с сердцами тех, кто внизу, и в конце концов он пришёл к гибели. Отсюда видно, что Поднебесной следует управлять, совместив верхи и низы. Десятки тысяч человек болтали между собой о том, что бы получилось, если бы господин Левый министр сообразовался с военными планами Тамэтомо.

Хатиро Тамэтомо жил в провинции Оми. Днём он прятался в горах, ночью выходил в селения. У него остался единственный вассал. Господин посылал его нападать на людей, забираться в дома, а от рассвета до темноты он только и делал, что тоскливо валялся в долинах и горах Зайдя однажды в некий горный храм, вассал сделался монахом. Время от времени Тамэтомо заставлял его выступать в качестве нищенствующего монаха и так провожать солнце. Глубоко задумавшись, Тамэтомо сказал:

— Да, дело нелёгкое. Жаль, что я стал помехой для потерпевшего поражение господина Левого министра, проиграл в нынешнем сражении, потерял отца, старших и младших братьев и не извлёк никакой пользы для себя. В том числе досада берёт оттого, что помог Ёситомо, которого должен был поразить всего одной стрелой, а сейчас он стал врагом моего отца. В конце концов, Тамэмото поедет на Тиндзэй, соберёт людей из Девяти провинций, потом двинется на столицу, нападёт на императорский дворец и тогда уж наверняка защитит Ёситомо. Пусть там окажется хоть миллион всадников, он разобьёт их; Ёситомо их захватит и, свернув им шеи, на прощание передаст их на воспитание Вступившему на Путь и установит правление Нового экс-императора. Так какие же могут быть помехи для того, чтобы Тамэтомо сделался изгнанником на Тиндзэй?! — сказал он с безмерной горячностью.

Тогда же он намеревался срочно направиться в провинцию, но как раз в это время вассал владетеля провинции Аки, младший командир из отряда дворцовой охраны Иэсада прибыл с острова Тиндзэй в столицу с большим отрядом, а в устье реки Ёдогава[568]2 Ёдогава — река, которая берёт начало в озере Бива и впадает в Осакский залив. вассалы находились в изобилии. Это значит, что время было неподходящее, и он решил немного потерпеть, пока время это пройдёт. Но судьба, предопределённая в прежних рождениях, уже истощилась. Он тяжело заболел, получив один шанс жить на десять тысяч шансов умереть.

Слов нет, помощь он оказал, но только теперь и место, и время были неподходящими, поэтому в одном месте он пошёл в баню и там стал лечиться, а встретившиеся ему люди разного возраста и состояния, при виде его, говорили со страхом и удивлением:

— Страх какой! И на человека-то не похож. Словно тэнгу [569]3 Тэнгу — «небесная собака», сказочное существо с телом человека, красным лицом, крыльями за спиной и необычайно длинным носом. Обитает в горах. с гор Атаго и Такао[570]4 Атаго и Такао — две горы в киотоском районе Угёку., он собирается дурачить людей!

А местные жители, увидев его, сообщили владельцу поместья, командиру из отрада охраны дворца, Садо-но Сигэсада, и тот, подумав: «Ого! Да это же Хатиро с острова Тиндзэй!» — послал за бывшими там знакомыми ему чиновниками[571]5 Имеются в виду низкоранговые придворные чиновники, названные в тексте «разноцветными», поскольку им не дозволялось носить фиолетовые или красные одеяния, закреплённые за придворными высших рангов. и показал им на баню со словами:

— Нет сомнения, что здесь находится господин Хатиро.

Сигэсада вызвал к себе больше трёхсот человек, начиная с собственных детей и вассалов и кончая местными жителями. Они окружили баню в 4 или 5 рядов, отобрали из своего числа человек 14–15 похитрее, и те умышленно не взяли с собой ни длинных, ни коротких мечей, но беспорядочно вошли в баню и намеревались схватить его, не дав рта раскрыть.

Тикатомо не производил никакого шума. Он стоял в стороне, а когда к нему начали приближаться сразу трое, сгрёб всех троих вместе, крепко, до смерти, сдавил их и отбросил. Потом, решив, что так не пойдёт, он привлёк к себе двоих из тех, кто сразу же двинулся на него спереди, сзади, слева и справа, стукнул их головами друг о друга, прикончил и отбросил прочь. Одного ударил о край бассейна, свернул ему шею и отшвырнул от себя. Иные падали и умирали от его ударов в грудь; были и такие, кто опрометью убегал с переломанной ударом ноги поясницей. После этого войти к нему уже никто не пытался.

В бане поднялась суматоха. Мужчины и женщины в замешательстве разбежались. Тогда баню пригрозили поджечь, а Хатиро сжечь заживо. Он выскочил из бани, выдернул руками столб, бросился вперёд и побежал. Множество людей увязалось за ним. Он повернулся назад и кого убил, кого избил до смерти.

Вёл он себя жестоко, однако много дней до этого он провёл в тяжёлом состоянии, ещё долгое время у него не слушались руки и ноги, сам ослабел, падал на бегу, а погоня всё приближалась и приближалась, его стали со всех сторон хватать, навалились сверху и схватили. Некоторое время Хатиро ещё отбивался кулаками, но в конце концов силы его оставили, и, хотя сердцем он был отважен, случилось трагическое: его без особого труда взяли живым.

Пленника снова препроводили в столицу и доставили во дворец. Там его распросили об обстоятельствах мятежа, но он ничего не сказал, заявив: «А о чём я могу рассказать?». Те, кто расспрашивал пленника, решили представить его пред личные очи императора. Суэдзанэ, судья из провинции Суд, взял его и передал в Северный лагерь[572]6 «Северный лагерь» — помещение для отряда, охраняющего северную стену дворца.:

— Передаю взятого живым Хатиро с острова Тиндзэй! Смотрите внимательно! — и не смог уклониться от экипажа из Девятивратной Ракуё[573]7 «Девятивратная» — иносказательное обозначение столицы. Ракуё — Лоянь, одна из столиц древнего Китая. В переносном смысле — столица вообще, Хэйанкё. «Экипаж из Девятивратной Ракуё» — придворный конный экипаж.

Толпой собрались и высокие, и низкие. Зеваки были подобны тучам и мгле. Тамэтомо был одет в красный катабира [574]8 Катабира — лёгкое кимоно без подкладки. и белый суйкан [575]9 Суйкан — разновидность «охотничьего платья», каригину. . Ростом он был больше семи, почти восемь сяку [576]10 Cяку — мера длины, в XIII в. 29,6 см.. Худой, чёрный, с длинными сухожилиями и костями, с большими глазами и широким ртом. Его внешний вид никак не выглядел обыкновенным. Он проезжал через толпу, нимало не робея и бросая косые взгляды во все четыре стороны.

В него стрелял Масакиё и чуть поранил ему левую щеку. Рана ещё болела. Увидев это, зеваки, вся толпа, загалдели, закричали:

— Какое ужасное зрелище! Такие дела! Он под корень уничтожил множество людей! Он же вроде злого духа, вроде оборотня!

Сигэсада в награду за свои особые заслуги был назначен младшим командиром Правого отряда охраны дворца.

После этого придворные вельможи собрались на общий совет и стали решать, как быть — следует ли этому Тамэтомо отрубить голову или же нужно отправить его в заточение. Господин канцлер изволил произнести:

— То, что в нынешнем сражении многие наши воины лишились жизней и страдали от полученных ран, — дело рук одного только этого Тамэтомо. Называя его одним из членов злодейской банды, виновной в восьми грехах, нам, в частности, трудно уклониться от оценки его грехов. Хоть мы и говорим, что он способен совершить самый тяжкий грех, в данном случае дело в другом — сверх того, что случилось до сего времени, нужно сказать и о его редкостной судьбе. Заслуживает ли он и теперь смертной казни? Особенно ловко владеет этот Тамэтомо луком и стрелами. Равных ему ни в глубокой древности не было, ни в эпоху конца Закона быть не может. Однако то, что он вдруг впал в грех, непременно вызовет много хулы в будущем. Если он покончит со старыми грехами, если станет твёрдо придерживаться своих честолюбивых мечтаний, он может стать драгоценным камнем императорского дома.

Когда он вымолвил это, вельможи заявили в один голос:

— О, как великолепно сказано! Отправим его в дальнюю ссылку.

И с тем решили сослать пленника на остров Осима в архипелаге Идзу. После этого Синсэй проговорил:

— Слышно было, что этот Тамэтомо поджёг павильон Такамацу в императорском дворце, пустил стрелу в паланкин августейшего. Разве тем самым он уже не стрелял в государя? Значит, он и впредь может вздумать так использовать свой лук.

С этими словами он повернулся к Ёситомо, ударом долота рассёк узы на его левом и правом предплечьях и освободил их. Когда путы с плеч были сняты, до того, чтобы снимать их с рук дело не дошло, поэтому узника как в клетку посадили в паланкин, закрытый с четырёх сторон, продели в паланкин оглобли, за которые взялись больше двадцати носильщиков, и в сопровождении 50 с лишним воинов отправили от одной почтовой станции к другой.

По дороге ссыльный не сердился на носильщиков паланкина, не выражал недовольства ими. Допускал только разного рода грубости. Однажды он сказал:

— Эй, вы, слушать всем! Когда человека отправляют в ссылку, каждый убивается, только Тамэтомо радуется. А то, что при обращении с монархом, который обладает десятью добродетелями, увеличивают число воинов, несущих паланкин, а к месту его ссылки присылают разные кухонные изделия из тех заведений, где он делал остановку на ночь, никак нельзя считать проявлением почтения к нему. Бывает роскошь и лучше этой.

Иногда он и по-другому доставлял себе развлечение и шутил. Однажды Тамэтомо высказался так:

— О, как ужасно быть врагом династии! Такой человек, как Тамэтомо, взят живым, как обычный, заурядный человек! Что теперь делать? Думаю, может лучше стать калекой? Тогда сможешь воспользоваться таким паланкином, даже если выполняешь одну работу.

Паланкин-клетка, в которую так крепко заточили Тамэтомо, за то время, пока она понемногу продвигалась вперёд, поскрипывала-потрескивала и уже готова была поломаться. Носильщики под час боялись, что узник убежит. Однажды был такой случай, что они толкали паланкин с возгласами: «Эй-я!» — и не могли продвинуть его ни на шаг. Иногда с возгласом «Эй-я!» на паланкин разом налегали больше двадцати носильщиков.

И ещё узник говорил:

— Если вам велят опустить руки, вряд ли Тамэтомо сколько-нибудь пострадает. Пусть у него станет чуть слабее лук, зато, если сделать длиннее стрелы, он станет ещё сильнее.

Так запугивал он конвой, сильно всё преувеличивая.

После того как паланкин прибыл в Идзу, из одной вещи уже невозможно было сделать много вещей, из одного человека — много людей. Как и было запланировано с самого начала, узника передали в руки Кано Кудо Сигэмицу, губернатора провинции Идзу. Приняв его, губернатор стал думать, как быть дальше.

ГЛАВА 8.

О том, как Новый экс-император принял обеты, а также о его кончине

Итак, как это ни было печально, Новый экс-император направился в провинцию Сануки. На его корабле царило чувство досады. Не было ни одного из лунных вельмож и гостей облаков[577]1 «Лунные вельможи и гости с облаков» — поэтическое обозначение придворной аристократии., на корабль прибыли только неотёсанные воины.

Если обратиться к далёким чуждым пределам, то Сяо У[578]2 Сяо У — внук одного из ханьских императоров, отправленный в ссылку в наказание за распущенность, но впоследствии получивший позволение вернуться в столицу. было позволено вернуться на родину из Чанъи[579]3 Чанъи — местность к югу от реки Хуанхэ, современная провинция Хэнань., император Сюань-цзун переехал в Шу[580]4 Сюань-цзун — 6-й император династии Тан (на престоле — в 712–756 гг.). Уезжал из столицы в 755 г., спасаясь от мятежа Ань Лу-шаня (705–757). Шу — местность в провинции Сычуань.. А если поискать поближе, в нашем государстве, то увидим, что император Анко[581]5 Анко считается 20-м императором Японии (454–456). был убит его пасынком[582]6 В XIII свитке «Анналов Японии» («Нихон сёки», 720 г.) об этом написано так: «Осенью 3-го года, в день Мидзуноэ-тацу 8-го месяца, когда новолуние пришлось на день Киноэ-сару, государь был убит владыкой Маёва» (Т. 1. С. 342). Убийца императора заявил, что он мстил своему дяде за смерть отца, на вдове которого тот был женат.; император Судзюн[583]7 Судзюн (Сусюн) — 32-й император Японии (588–592). В борьбе сторонников принятия буддизма с их противниками активно поддерживал первых. был погублен мятежным вассалом[584]8 Императора Сусюна убил некто Кома, подосланный влиятельным царедворцем Сога-но Сукунэ.. Государь, обладавший десятью добродетелями, хозяин престола, не мог избежать действия кармы, идущей из прошлых существований.

В десятый день 8-й луны Новый экс-император уже изволил прибыть в Сануки. Но, поскольку дворец для него ещё не был приготовлен, в столицу выслали донесение, что Новый экс-император въехал в павильон Мацуяма, бывший в ведении второго губернатора[585]9 «Второй губернатор» — чиновник, исполнявший обязанности губернатора во время его отсутствия. Такато.

После этого, по предписанию губернатора Хидэюки, покои для Нового экс-императора оборудовали на острове Наосима[586]10 Наосима — небольшой островок во Внутреннем Японском море, в районе г. Тамано современной префектуры Окаяма. в уезде Сидо той же провинции. Переправа до этого острова от материковой земли занимает всего два часа[587]11 «Два часа» (токи) в старом исчислении равнялись 4-м современным часам. Там нет ни полей, ни людского жилища. Место особенно безлюдное. Участок намного теснее, одна четвертая часть обычного[588]12 Размер обычного участка столичного вельможи равнялся приблизительно одному гектару.. Его обнесли оградой, покрытой черепицей, внутри ограды возвели здание, поставили ворота.

— Снаружи навесить запоры; никто сюда не должен ни входить, ни выходить отсюда, кроме тех, кто доставляет для августейшего провизию. Если понадобится что-то сообщить наружу, письмо должен принимать воин охраны и извещать губернского чиновника, — такое поступило распоряжение.

Покои были расположены рядом с морем, поэтому можно было с тоской любоваться видом морских волн, подёрнутых дымкой. Заточённый таким образом государь, как только он просыпался, бесцельно внимал шуму ветра в соснах, плеску волн в бухте, голосам чаек. Лишь обратясь лицом к чистому небу, мог он проводить рассветы и сумерки, луне выражая свою скорбь, ветру слагая стихи и песни.

После этого страж Северной стены во дворце экс-императора Тоба, именуемый владетелем провинции Кии, Норимити, сердцем предался Пути, ушёл от мира и стал отшельником, приняв имя Рэнъе. Он сделался мудрецом, обозревающим провинции[589]13 «Мудрец, обозревающий провинции» — то есть бродячий монах., а когда ещё жил в миру, был музыкантом и приходил лишь в павильон Найсидокоро на представления кагура [590]14 Кагура — синтоистские действа с музыкой и танцами. При дворе императрицы для их исполнения отводился специальный павильон Найсидокоро, в котором обычно располагались службы женского штата двора Исполнители кагура не имели доступа в императорский дворец.. По этой или другой причине, но только ему не приходилось попадаться на глаза августейшему. И всё-таки, наслышавшись о делах Нового экс-императора, он проникся состраданием, пустился в далёкий, многотрудный путь по морю и прибыл в Сануки.

Когда отшельник увидел дворец со стороны, — вид его был невообразимо жалким. Ворота стерегли неотёсанные варвары[591]15 «Неотёсанные варвары» — здесь: вооружённые стражи., дорогу заслоняли кусты роз. То было место для цветов, птиц, ветра и луны, поэтому сердце человека должно было чем-то утешаться. Не переставая думать о том, кто же приходит сюда, очарованный снежным утром и дождливой ночью, стоял путник, и поникли рукава его груботканных одежд.

Путник раздумывал, как бы ему проникнуть внутрь дворца, но воины, охранявшие ворота, были неприступны, так что он с завистью слушал шум волн, без пользы накатывавших на берег возле дворца, шум ветра, дующего в сосны, и призывные крики чаек со стороны открытого моря.

Стемнело, спустилась ночь, на сердце у путника становилось всё чище. Он стал утешать себя, играя на флейте и вслух читая стихи, плача и плача. Безграничны спокойные думы, па перекрёстках нет никого, сердце объято печалью, но от желаний ему не отречься [592]16 Курсивом выделен отрывок текста, заимствованный из антологии 1013 г. «Вакан роэйсю» («Собрание японских и китайских стихотворений для декламации»).. Взошла луна, зашумели морские волны, послышалась песня лодочника, идущего с шестом неведомо куда Ветер в заливе дул ровно, печали путника не было границ.

Всё глубже становилась ночь, месяц склонялся вниз, становился прохладнее ветер. Когда путник остановился и стал отжимать рукав, из дворца вышел человек, одетый в потемневший суйкан [593]17 Суйкан — просторный халат с широкими рукавами, напоминающий «охотничье платье» (каригину). . Луна, что ли, его позвала?

Рэнъё обрадовался, потому что в сердце его всё ещё была скорбь. Незнакомец проникся к нему состраданием и, пригласив его с собой, вошёл внутрь. А так как Рэнъё не должен был входить во дворец, он написал на доске одно стихотворение и попросил: «Пожалуйста, доведите это до слуха государя!»

Незнакомцу, по-видимому, было свойственно сострадание. Он доложил о том, что произошло, августейшему. Новый экс-император прочитал стихотворение, в котором было написано:

Экс-император был охвачен печалью, а потому захотел узнать о делах в столице и расспросить о милой старине. Но, как и следовало ожидать, он написал только такой ответ:

Рэнъё, приняв это стихотворение, убрал его на дно заплечной корзины и направился в столицу, плача и плача.

После этого случая жизнь Нового экс-императора в ссылке на острове стала слишком горестной, поэтому губернатор, во исполнение своих официальных обязанностей, велел оборудовать ему дворец в местности Цудзуминоока в окрестностях буддийского храма в Сидо[594]18 Сидо — городок в провинции Сануки. и перевёл его туда. Там от рассвета до темноты, хотя и благоволил государь в тоске выходить из своего дворца наружу, к нему не осмеливался приближаться никто, вплоть до бедных простолюдинов и простолюдинок.

При таких обстоятельствах, по крайней мере, своей компанией августейший считал ближних слуг, людей, пребывавших в полном согласии с ним во время его прогулок, которые экс-император совершал иногда, в то время, когда он развлекался поездками в разные места, любовался цветами по утрам, луной по ночам, китайскими стихами и японскими песнями, духовой и струнной музыкой, находил удовольствие в «танцах пяти» и в «свете изобилия»[595]19 «Танец пяти» (госэцу, госэти)  — пляска, исполнявшаяся группой из пяти танцовщиц во время придворной церемонии вкушения риса нового урожая «Свет изобилия» (тоё-но акари)  — обряд, совершавшийся при дворе на другой день после церемонии вкушения императором риса нового урожая..

Хотя изгнанник и питал интерес к таким делам, он задумывался о своём теперешнем положении, и у него то по одному, то по другому поводу непрерывно бежали его августейшие слёзы. Ему ещё нужно было заботиться о своём непривычном жилище в провинции. Постепенно наступала осень, всё вокруг становилось печальнее и печальнее. Звон насекомых, которые вились над бамбуковой изгородью, становился слабее день ото дня. Наступило время, когда ветер шумел в соснах и по ночам пронизывал тело, отчего те немногие дамы, что состояли при августейшей особе, ничего другого не делали, а только подавленно лежали ничком и плакали. В некоторых случаях, поддавшись настроению, они с удовольствием вспоминали богатую развлечениями столицу. При этом всё вокруг темнело от дождя слёз, такого, что должны были намокнуть даже макушки деревьев.

Хорошенько надо всем подумав, Новый экс-император решил: «Я был возведён в достоинство Сына Неба как потомок внуков Неба. Удостоенный высокочтимым тронным именем[596]20 «Тронное имя» — имя, под которым царствовал император., долго держал в своих руках обитель монарха. Несмотря на то, что говорят, будто я не занимался государственными делами, покуда престолом владел покойный экс-император, мне даже и о том времени есть что вспомнить. Это, главным образом, весною — весенние развлечения, осенью — осенние удовольствия.

Я провёл 38 вёсен и осеней, либо гуляя с цветами в Золотой долине[597]21 «Золотая долина» — иносказательно: «загородные владения». Названы так по аналогии с Чжэньгу, местом расположения загородных резиденций императоров в древнем Китае., или любуясь луной у Южной башни. Минувшее представляется мне не более, как вчерашним сном. В такие размышления погружаюсь я, сосланный в воздаяние за какие-то грехи на дальний остров.

У меня не было причины прикреплять письма к крыльям диких гусей[598]22 Намёк на предание о Су У (см. свиток II, гл. 7, примеч. 47), который из неволи подавал домой вести о себе, прикрепляя письма к крыльям перелётных птиц, диких гусей, перелетающих с севера на юг. и излагать в этих письмах свои думы, потому что нет здесь границы между севером и югом, я не делаю различия между тёмным и светлым началами, поэтому-то и трудно себе представить, что наступило время, когда единственным выходом становится ожидание, пока у вороны побелеет голова, а у лошади вырастут рога[599]23 «У вороны побелеет голова, а у лошади вырастут рога» — выражение заимствовано из «Исторических записок» Сыма Цяня.. Я не перестаю думать о родимой земле и готов стать демоном тоски по родине.

В эпоху правления императора Сага[600]24 «Император Сага» (786–842) — 52-й император Японии, знаменитый поэт и каллиграф. разрушили порядки, существовавшие в предыдущее правление императора Хэйдзэй[601]25 «Император Хэйдзэй» (774–824) — 51-й император Японии, старший брат Сага. Свергнут в результате мятежа Фудзивара-но Кусуко (?—810). На престоле — в 806–809 гг. Когда же император Сага принял постриг, до дальней ссылки[602]26 «Дальняя ссылка» — самая тяжёлая из трёх видов ссылки (ближняя, средняя и дальняя), предусмотренных хэйанским законодательством (уложение «Энгисики», 905 г.). дело не дошло. В самом деле, когда я сам восходил на престол после тогдашнего государя, я очень жалел об этом. Забыв о том, кто меня вскормил, о былых его благодеяниях, совершать тяжкие прегрешения очень горько!» — так думал августейший.

В нынешней жизни он совершил ошибку. Потом, считая, что это нужно для абсолютного просветления в жизни грядущей, он пустил кровь из кончика своего пальца и в течение трёх лет собственной кистью переписывал важнейшие пять сутр Трипитаки[603]27 Трипитака — буддийский канон. Состоит из 3-х частей: сутры, шастры и винайи , включающих проповеди Будды Шакьямуни, комментарии к ним и правила монашеской дисциплины. В 1-й части к важнейшим относятся сутры: «Лотосовая», «Алмазная», «Сутра о нирване», «Об абсолютном просветлении».. Когда на этом дальнем острове ему становилось особенно горько, августейший думал, что его должны будут поместить в окрестности храма Хатимана к экс-императору Тоба, и сообщил об этом в Омуро[604]28 Омуро — другое название храма Ниннадзи в Киото.. В его письме говорилось:

«Меня отлучили от моего старого дворца, теперь я предаюсь размышлениям, находясь на дорогах иной провинции. Раньше, благодаря обладателям ворот из софоры и гробниц предков [605]29 «Обладатели ворот из софоры и гробниц предков» — в переносном смысле: три высших министра: Первый, Левый и Правый., яшмовое тело [606]30 «Яшмовое тело» — иносказательно: «император»; в данном случае Новый экс-император так назвал самого себя. стремилось к пиршествам и отдыху, ныне же я уехал из своего дворца туда, где о любимую землю разбиваются волны, в места к югу от реки [607]31 «Места к югу от реки» — так, по китайской модели, названы южные провинции. В Китае так обозначали земли по южному берегу реки Янцзы. Здесь буря срывает макушки с сосен, черепичные кровли смотрят на предрассветный месяц, дождик капает на листья павлонии, а бывший император пребывает в печали под вечерней росой. Редко-редко в провинции странствий [608]32 «Провинция странствий» — иносказательно: «место ссылки», «провинция Сануки». сопутствует ему солнце и утихает невыплаканная скорбь.

Чтобы вернуться в старую столицу, белояшмовый мудрец [609]33 «Белояшмовый мудрец» — так Новый экс-император называет самого себя. должен ещё раз устраивать заговор. Вспоминается, как в столице слагали стихи о ночных тенях над облаками. Солнце восходит в "драконовом углу" [610]34 «Драконовым углом» называли восточно-юго-восточный участок неба., гости облаков быстро забывают о наслаждениях, дымные народные жилища, крытые чернобыльником, погружены в печаль, и переживают упадок. Здесь быстро постигаешь истину.

Когда монашествующий принц из Омуро изволил просмотреть это письмо, у него заструились слёзы. Господин канцлер по-разному высказывался через посредников, однако, когда младший советник, Вступивший на Путь Синсэй произнёс:

— Государь изволит пребывать в ссылке. Хотя в столицу возвратились только следы его руки, мне это кажется недобрым знаком. Меня беспокоит, какие желания кроме этих у него есть, — правящий император действительно задумался о том, что, пока не будет его позволения, сил вернуться у изгнанника недостанет. Услышав об этом, Новый экс- император молвил так:

— Сожаления достойно. Это относится не только к нашей стране, Японии. В разных странах, вплоть до Индии, Китая, Чёртовых морей[611]35 «Островами Чертовых морей» называли северную часть архипелага Рюкю., Корё[612]36 Корё — одно из трёх государств в средневековой Корее (X–XIV вв.)., государства киданей[613]37 «Государство киданей» — средневековое государство на территории современной Внутренней Монголии., люди воевали за посты, соперничали за власть в государстве. Старшие братья сражались с младшими, много раз поднимали друг против друга войска дяди и племянники. Здесь есть чему поучиться и в древности и теперь, но времена сменялись и уходили, покаявшиеся в грехах получали прощение, а милость монархов безгранична. Как бы там ни было, в самом деле, вступив на Путь и став монахом, во имя просветления читать сутры позволено всем; не надо скупиться даже на переписывание всей Трипитаки, где содержатся записи во благо будущей жизни. Не бывает таких врагов, которые оставались бы и в будущей жизни. В противном случае жизнь наша бесполезна.

После этих слов Синсэй не стал сбривать волосы на голове августейшего и обрезать ему ногти, стыдясь того, что при жизни августейший обликом своим подобен тэнгу.

Когда об этом услышали в столице, правящий император благоволил послать к нему судью из Левой дворцовой охраны Хэй Ясуёри, велев ему поехать и посмотреть на облик Нового экс-императора.

Ясуёри переправился на остров и, когда сообщил, что прибыл туда как посланец императора, ему было сказано:

— Подойди сюда поближе!

Ясуёри отодвинул лёгкую ширму и увидел, что волосы и ногти у Нового экс-императора были длинными, что тот был в рясе цвета закопчённого персимона, с ввалившимися глазами на жёлтом лице, исхудавший и ослабевший. Смиренным голосом он произнёс:

— Я не собираюсь упрекать правящего императора, подчиняюсь осудившему меня закону. Однако же, хотя сейчас я настойчиво говорю о том, что должен быть помилован, пока что нет мне никакого прощения, и желания мои невыполнимы. Поэтому я неожиданно принял намерение заняться самоусовершенствованием.

Так высказался Новый экс-император, и вид его, обросшего волосами, был весьма необычен. Ни слова не говоря, Ясуёри спешно оставил его.

Таким образом, поскольку Новый экс-император занялся переписыванием сутр, он велел положить их перед собою и произнёс обет-клятву:

— Я совершил тяжкий грех, и раскаяние моё велико. Незамедлительно, с помощью этой чудодейственной силы, стану совершать я громадные деяния, которыми хочу тот грех загладить и тем отведу от себя три дурных Пути[614]38 «Три дурных Пути» (или Мира, будд.) — Путь преисподней (санскр. нарака), Путь голодных духов (прета) и Путь животных (как воплощения жадности и глупости), родиться на которых можно под воздействием дурной кармы., с помощью этой силы я стану Великим демоном Японии, монарха сделаю народом, а народ сделаю монархом! — и с этими словами он откусил себе кончик языка, а побежавшей из раны кровью на внутренней стороне Трипитаки записал эту свою клятву и тем самым закрепил её принятие.

Прошло девять лет. В двадцать шестой день 8-й луны 2-го года правления под девизом Текан[615]39 «Двадцать шестой день 8-й луны 2-го года правления под девизом Тёкан» — 14 сентября 1164 г. он изволил сокрыться окончательно[616]40 «Сокрыться окончательно» — то есть умереть. в возрасте 46 лет. Немного погодя его переправили в местность Сираминэ. Может быть, потому, что неприязнь была очень сильна, существовал страх того, что дым, поднимавшийся от костра кремации, потянется в сторону столицы[617]41 Если покойный превратился в мстительного духа, дым от его кремации, потянувшийся в сторону его противников, может, по японским верованиям, принести им неисчислимые беды.. Место погребения было вскоре устроено на той же вершине Сираминэ. Поскольку государь этот скончался в данной провинции, его стали называть Сануки-ин, экс-император из Сануки; когда же в годы правления под девизом Дзисё[618]42 «Годы правления под девизом Дзисё — 1177–1180 гг. его мстительный дух был укрощён, и покойному присваивали посмертное имя, его назвали экс-императором Сютоку-ин.

Что же касается Первого принца Сигэхито-синно, то после того как он постригся в монахи, его стали именовать Гэнсэй, хоин из павильона Кэдзоин[619]43 Хоин — «печать Закона», высший сан в буддийской иерархии. Кэдзоин — один из павильонов храма Ниннадзи.. Когда слух о кончине Нового экс-императора достиг столицы, Вступивший на Путь монашествующий принц изволил спросить:

— С какого времени следует носить траурные одежды?

Ему ответили:

До времён минувших, до годов правления под девизами Нимпэй и Кюдзю[621]45 Девизы правлений: Нимпэй (Нимпё) — 1151–1153 гг., Кюдзю — 1154–1155 гг. высочайшим повелением был провозглашён Первый принц, а это было делом очень важным. Ныне же, напротив, яшмовый венец и цветочный облик пришли в упадок, на окрашенные тушью рукава были положены глициниевы облачения, а августейшее сердце изболелось.

Осенью 3-го года правления под девизом Нинъан[622]46 Нинъан, 3-й год — имеется в виду 1168 г. закононаставник Сайгё[623]47 «Закононаставник Сайгё (Сайгё-хоси) — один из самых известных поэтов-странников японского средневековья. В 1168 г. совершил паломничество к могиле бывшего императора Сутоку в провинции Сануки. Годы жизни — 1118–1190., занимаясь подвижничеством, странствовал по провинциям. Когда он обозревал отдалённые места, то пересёк земли провинции Сануки и посетил августейшую могилу на вершине Сираминэ, совершив там поклонение. Над нею была установлена четырёхскатная крыша, но она находилась в запустении, а до её починки дело не дошло. Черепица здесь поломалась, могила была покрыта лишь побегами дикого винограда. Не говоря уже о том, что священнослужителей, поглощённых чтением вслух «Лотосовой сутры», не было, здесь не раздавались звуки раковин[624]48 «Раковина» — здесь: раковина крупного моллюска харонии (яп. хорагай). Отделанную золотом раковину буддийские монахи (в особенности отшельники ямабуси) используют как духовой инструмент. и колоколов, а поздней ночью и ранним утром отсутствовали священнослужители, которые бы возглашали нэмбуцу [625]49 Нэмбуцу — сокращение от Наму Амида буцу , возглашения имени будды Амитабха. Знак благочестия буддистов амидаистских сект., поэтому не слышалось и звучание множества камней[626]50 «…звучание множества камней» — имеются в виду плоские, слегка выпуклые плиты из твёрдого камня, которые должны издавать звуки во время буддийских служб.. Прервался поток людей, которых влекут сюда их собственные желания, поэтому нет и тех, кто пробирается сюда по дорогам. Могилу обнесли только живой колючей изгородью. Следы скрывает мелкая трава императа и полынь.

Сайге достал маленькую тушечницу, соскоблил кору с сосны поблизости от могилы и написал:

«Когда-то государю, который, благодаря десяти видам добрых деяний, совершённых им в прежних жизнях, наделён саном, достойным всеобщего поклонения, во дворце из-за парчёвой занавески светила луна, а теперь его душой овладела тоска по любимой родине, а яшмовое его тело смешалось с волнами южных морей. Если, вытерев росу, искать её остатки, то последуешь за слезами осенних трав, когда они заплачут. Встретившись с бурей, задавать вопросы государю, — это печалить себе сердце, сокрушаясь о коварстве. Не видя буддийские церемонии, я смотрю только на утренние облака и вечернюю луну. Не слыша голосов, читающих сутры, внимаю только шуму сосен и говору птиц. Стрехи здесь покосились, предрассветный ветер едва заметен; черепица разбита — как трудно укрыться от ночного дождя!

Так он написал и, непрестанно думая об этом, вытирал слёзы и настолько погрузился в свои думы, что не замечал, как идёт время, но снова плакал и плакал и настойчиво твердил:

— Ах, как он благодарен! Потомок в 47-м колене Великой богини, Освещающей Небо[628]52 «Великая богиня, Освещающая Небо» — богиня Аматэрасу. В тексте: Тэнсё-дайдзин., Первый принц, сын непревзойдённого императора-инока[629]53 «Непревзойдённый император-инок» — имеется в виду экс-император Тоба. с благодарностью пребывает в священных потоках реки Мимосусо[630]54 В реке Мимосусо покойный пребывает в сакральном смысле. Подразумевается, что он находится среди сонма богов.. Он управлял миром, управлял государством 19 лет, когда небо, затянутое облаками, было чистым, а мириады людей спокойными. Коли так, кто должен был сосредоточить своё внимание на августейшем его престоле? Из-за того, что воздаяние за прошлые жизни было неблагоприятным, ныне государю пришлось стать пылью в сих отдалённых пределах. С какой любовью вспоминал он столицу, как утвердился августейший его гнев! В золочёных покоях весьма пышного вида стало известно о его управлении миром и заботах о народе; сотни чиновников, объединив свои усилия, подчинили себе тьмы стран, поэтому государь, установив долголетние ворота Нестарения[631]55 «Ворота Нестарения» — ворота в северной стене, которой обнесён павильон Тоёракуин императорского дворца. Названы так в подражание воротам Булао-мэнь в Лояни, столице древнего Китая., изволил добиваться снадобий бессмертия с горы Хорай[632]56 Хорай (кит. Пынлай) — согласно старинной китайской легенде, гора бессмертия, расположенная далеко в восточном океане. и теперь подобен облачному сну процветания и радости.

— Внезапно случились стихийные бедствия, государь покинул цвето- подобную столицу, окружённую девятью рядами стен, и отправился в иные пределы, за тысячи ри .

— Годы уходят и приходят, но тернии удалить некому. Печалюсь о воздаянии за прежние жизни, из-за которого приходится гнить под многими каплями с сосен и росами, покрывающими мхи.

Сайгё и не спал, и не бодрствовал. Он произнёс в ответ:

Когда он произнёс это, могила государя трижды всколыхнулась. Это было страшно. «Правда, говорят, что мир достиг упадка[635]59 «Упадок» — здесь: «эпоха конца Закона», последняя из трёх эпох в истории буддийского учения, время деградации и злобы, наступившее, по представлениям японских буддистов, в середине XI в., но благоуханнейший государь всё ещё изволит оставаться с нами», — радостно подумалось поэту. Действительно, по-видимому, почитаемый дух августейшего изволил внять этим стихам.

Так вот, упомянутый Рэнъё, преодолев восьмислойные морские пути, застал государя ещё в те дни, когда он был жив, Сайгё же, обозревая просёлочные дороги Сикоку, посетил эти места уже после того, как государя похоронили.

Пока государь пребывал на престоле, Сайгё пользовался благодеяниями августейшего и находился среди тех, кто был осенён его добродетелями[636]60 До принятия монашеского пострига (1140 г.) Сайгё-хоси служил при дворе, когда император Сутоку ещё находился на престоле.. А ныне он в полном одиночестве переживал чувство горя. То, что прийти сюда смогли только Рэнъё и Сайге, и в прежние времена должно было напоминать нам росу[637]61 «Роса» — один из буддийских символов непостоянства сущего..

Итак, на протяжении 77 царствований императоров-людей не счесть было количества общих сражений и личных схваток. Несмотря на это, до времён императора Конин[638]62 Конин — 49-й император Японии (709–781; на престоле — в 770–781). столичные города назначались разумно[639]63 «Столичные города назначались разумно» — в древней Японии столицу переносили на новое место каждый раз после смерти очередного монарха., а могилы не устраивали в одном месте. В правление императора Камму[640]64 Камму — 50-й император Японии (737–806; годы правления — 782–806). При нем, в 784 г., столица была перенесена из Нара в Нагаока, а через 10 лет — в специально построенный город Хэйанкё (современный Киото), где она оставалась до 1868 г. в нынешнем месте основали императорскую столицу. Это он присвоил ей название Хэйандзё, Крепость Мира и Спокойствия. Звёзды и иней сменяли здесь друг друга более 370 лет.

Прежде редко бывало так, чтобы отцы и дети, старшие и младшие братья бывали разлучены друг с другом, в обители государя и пещере отшельника устраивали бы воинские лагеря, государев дворец сделали бы местом сражения, а через дворцовые ворота текла бы кровь.

Тем не менее, сейчас находчивые полководцы отдали свои силы, многие воины погибли. Все мятежники рассеялись, а вассалы государя объединились. Хорошие воины, на редкость удивительные.