Онлайн чтение книги Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи
СКАЗАНИЕ О ЛАИЭ-И-КА-ВАИ

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Издатель этой книги пользуется возможностью выпустить в свет первый плод своих усилий и первое гавайское литературно-художественное произведение. До сего времени у нас была только учебная литература или книги, из которых мы узнаем о том, что есть праведное и неправедное[5]Книги на гавайском языке начинают издаваться с 1822 г., однако это в основном религиозная литература, учебники и брошюры о нравственности. С 1834 г. выпускаются две газеты — «Лама Хаваии» («Светоч Гавайев» в Лахаиналуне) и «Куму Хаваии» («Гавайские устои» в Гонолулу). Полный перевод Библии на гавайский язык вышел впервые в 1839 г.. Эта книга — первое гавайское, сказание, напечатанное на гавайском языке и повествующее о прежней жизни. Она призвана спасти от забвения одно из наших лучших преданий. Итак, перед вами запись речей и деяний прекрасной и любимой всеми дочери Гавайев. Да пробудит это предание в нашем народе любовь к предкам и к родной земле!

Прими эту небольшую книжку и возроди в себе интерес к гавайской мудрости, помоги ей сохраниться.

Пришло время, когда мы стали нуждаться в литературных произведениях, которые заняли бы нас в часы досуга, и потому издатель решился взяться за эту книгу, но лишь с помощью многих знающих людей, которые живут на наших островах, ему удалось пройти весь путь до конца. И вот гавайский народ получает первую занимательную книгу, подобную тем, какие есть у других народов. Пусть питает она нас мудростью и знаниями. Но мы должны соединить наши усилия и стремиться к тому, чтобы эта книга стала лишь первой в ряду множества книг, написанных на нашем родном гавайском языке.

Итак, друзья познания, дети Гавайев, те, что живут там, где солнце встает на рассвете, и там, где оно покидает нас на закате, — перед вами Богиня Сумерек! Она идет к вам с любовью, и вы ответьте ей любовью, на какую способно горячее гавайское сердце. Aloha no[6]Заключительное приветствие Халеоле, обращенное к читателю, мы вслед за английской переводчицей М. Беквит оставляем без перевода. Словом aloha по-гавайски обозначается и любовь, и проявление участия и сострадания, и жалость, и приветствие, и дружба. Алоха, по меткому замечанию чешского этнографа М. Стингла, — гавайская жизненная философия. «Aloha oe» («Пусть будет с тобой алоха») называется песня, сочиненная последней королевой Гавайев Лилиу-о-ка-лани и ставшая неофициальным гимном островов.!

Глава первая

В Лаиэ, что в Коолау, рассказывают, будто тут родились сестры-близнецы, и их матерью была Малаэ-ка-хана, а отцом Кахау-о-ка-пака[7]Традиционный зачин в произведениях полинезийского фольклора обладает двумя особенностями. Во-первых, имя героя часто не называется — предполагается, что слушатели и так знают, о ком пойдет речь. Во-вторых, обычно точно указывается место рождения героя и имена его родителей. Ср., например, такие зачины: «Маихуна — отец, Малаи-а-ка-лани — мать, Хана-маулу, что на Кауаи, — родина Кавело» («Легенда о Кавело»); «У него было две природы: он был и человеком, и свиньей. Жил он в Калиу-ваа, что в Ка-луа-нуи, в округе Коолау-лоа» («Сказание о Кама-пуаа»). Халеоле строит свое повествование в полном соответствии с фольклорной традицией: когда на сцене появляются Вака и Капу-каи-хаоа, неподготовленный читатель еще не знает об их родственных отношениях с девочками-близнецами, но эти сведения не скрываются намеренно — предполагается, что компетентный слушатель (или читатель) в курсе дела. Еще более разительный пример подобного рода — введение без всяких пояснений сюжетной линии из другого сказания (см. гл. 3, примеч. 19)., вождь Коолау-лоа и Коолау-поко, и его слово было там законом.

Кахау-о-ка-пака взял в жены Малаэ-кахану, и еще пребывали они в блаженной близости, лишь ослабили первое объятие, когда Кахау-о-ка-пака дал молодой жене клятву. Страшной была его клятва:

— Малаэ-кахана, теперь ты моя жена, и вот моя клятва. Если первым от нашей близости родится сын, тогда мы будем счастливы и счастливы будут все наши дети, они будут жить с нами до нашей старости, а когда мы умрем, оденут наши нагие тела[8]Обряд похорон знатных гавайцев был довольно сложен. Обычно труп, освобожденный от внутренностей, мумифицировали при помощи соли, заворачивали в несколько слоев тапы и на непродолжительное время помещали в муа, мужской дом. Затем очищали кости от мягких тканей и укладывали их в сплетенный из кокосовых волокон мешок кааи, состоящий из двух отделений: верхнее — для черепа, нижнее — для остальной части скелета. Кааи с останками помещались в хеиау или же в специальные усыпальницы; отдельные части скелета могли раздаваться родственникам вождя для поклонения. и сын разделит наши земли[9]В традиционном гавайском обществе земля находилась в собственности верховного вождя; когда новый вождь вступал в свои права, первой его обязанностью был раздел земель между подвластными вождями.. Так будет, если счастье не обманет нас и первым родится сын. Но если первой родится дочь, она умрет, и все дочери умрут, потому что первым у нас должен быть сын.

На восьмой год Малаэ-кахана понесла и родила дочь, столь прекрасную лицом, что она подумала: смягчится сердце вождя, откажется он от своей клятвы. Слушайте все! Во время родов Кахау-о-ка-пака вместе с другими мужчинами ловил рыбу, но, когда он возвратился домой, ему тотчас донесли, что родилась девочка. Кахау-о-ка-пака вошел туда, где лежала его дочь, завернутая в тапу, и приказал иламуку убить ее[10]Многие полинезийские народы широко практиковали убийство младенцев и искусственный выкидыш как средство регулирования численности населения, поскольку уровень рождаемости был высок, естественная смертность относительно низка, а площадь обрабатываемых земель ограниченна..

Опять зачала Малаэ-кахана, и опять родила она дочь, еще прекраснее первой, и подумала Малаэ-кахана, что теперь-то уж Кахау-о-ка-пака откажется от своей клятвы. Слушайте все! Завернутая в тапу, дочь лежала на руках у матери, но Кахау-о-ка-пака только раз взглянул на нее и приказал иламуку убить ее.

Малаэ-кахана родила еще двух дочерей, но ни одну не сумела уберечь от смерти, уготованной им отцом.

Когда Малаэ-кахана зачала в пятый раз, то, не дожидаясь родов, пришла она к жрецу и крикнула ему:

— Эй! Слушай! Жрец, ты видишь, как вздулся мой живот, но не пережить мне смерти этого ребенка. Мой муж твердо держит свою клятву. Четыре дочери были у меня, и все им убиты. Погляди на мой живот и скажи, кого я рожу. Если будет девочка, я убью ее прежде, чем она станет человеком, если мальчик, я не трону его.

— Возвращайся домой, — сказал жрец Малаэ-кахане, — а когда приблизится время родов, приходи ко мне. Я скажу тебе, кого ты носишь в своем чреве.

В месяце Икува, в день, запретный для молений в хеиау, Малаэ-кахана почувствовала первые схватки и, вспомнив наказ жреца, превозмогла, боль, пришла к нему и сказала:

— Я пришла, как ты велел. Скоро мне родить, так что говори, кого, я ношу в животе.

Так сказала Малаэ-кахана жрецу, и жрец ответил ей:

— Ладно, будь по-твоему. Только тебе надо, не раздумывая, дать мне то, что я велю.

И жрец приказал Малаэ-кахане: «Дай мне руку», — потому что так издревле гадали в его народе. Малаэ-кахана протянула ему левую руку ладонью вверх.

— Теперь я знаю, — сказал жрец, — что ты родишь девочку, ты сама сказала мне об этом.

От этих слов жреца тяжело стало на сердце у Малаэ-каханы. Больно ей было видеть, как дети, рожденные ею, умирают от руки мужа, и Малаэ-кахана стала молить жреца помочь ей.

— Возвращайся домой, — сказал жрец, — а когда будешь рожать, попроси Кахау-о-ка-паку принести тебе охуа: мол, ты хочешь рыбы, наловленной им самим. Твой муж любит ходить с сетью за охуа, он послушает тебя и ничего не будет знать. А ты отдашь дочь мне, и я о ней позабочусь. Когда же муж возвратится, скажешь ему, что ребенок родился мертвым.

Малаэ-кахана пошла домой. Вскоре у нее вновь начались схватки, но, едва утихла боль, она вспомнила наказ жреца, и сказала мужу:

— Послушай меня, Кахау-о-ка-пака, стоит мне закрыть глаза, как я вижу охуа-палемо. Налови ее для меня. Может, тогда и роды пойдут быстрее. В первый раз я так мучаюсь. Поэтому, видно, мне и захотелось охуа-палемо. Скорей принеси мне ее.

Кахау-о-ка-пака немедля отправился в море. Тем часом Малаэ-кахана родила дочь и назвала ее Лаиэ-и-ка-ваи. Вака приняла девочку, но едва кончились хлопоты, как Малаэ-кахана родила еще одну дочь и дала ей имя Лаиэ-лохелохе.

Вака и Капу-каи-хаоа унесли девочек, и тут возвратился с рыбной ловли Кахау-о-ка-пака.

— Кто родился? — спросил он жену.

— Ребенок родился мертвым, — ответила Малаэ-кахана, — и его бросили в море.

Кахау-о-ка-пака уже знал о том, что его жена родила. Дважды, когда он ловил рыбу, над его головой прогремел гром, возвестив о разрешении Малаэ-каханы от бремени. Так в день рождения Лаиэ-и-ка-ваи и Лаиэ-лохелохе люди на земле впервые услыхали гром. Случилось это в месяце Икува, гласит легенда.

Вака и Капу-каи-хаоа ушли уже далеко от дома Кахау-о-ка-паки, когда Вака спросила Капу-каи-хаоа:

— Послушай, Капу-каи-хаоа, где мы спрячем Лаиэ-и-ка-ваи и Лаиэ-лохелохе?

— Возьми Лаиэ-и-ка-ваи и иди с ней к озеру Ваи-апука. Там есть пещера, в ней вы и будете жить. А я позабочусь о Лаиэ-лохелохе.

Так Вака унесла Лаиэ-и-ка-ваи в пещеру, о которой сказал Капу-каи-хаоа, и прятала ее там, пока Лаиэ-и-ка-ваи не выросла.

А Капу-каи-хаоа ушел с Лаиэ-лохелохе в Ку-кани-локо на плоскогорье Вахи-ава[11]На всех полинезийских архипелагах значительное распространение получил обычай усыновления. Усыновленный ребенок приравнивался в правах к родному. Усыновителями часто (но не обязательно) являлись кровные родственники..

Все время, что Лаиэ-и-ка-ваи жила в подводной пещере, будь то ночь или день, дождь или солнце, над озером Ваи-апука сияла радуга. Люди глядели на нее и удивлялись, но радуга, знак вождя, не исчезала ни над Ваи-апукой, ни над Ку-кани-локо, где росли сестры-близнецы.

Как раз в это время Хулу-маниани, великий прорицатель с острова Кауаи, задумал обойти остров. Он взошел на вершину горы Калалеа и увидал над островом Оаху радугу. Двадцать дней провел прорицатель на вершине горы Калалеа, разгадывая тайну радуги, и на двадцатый день понял, что радужная арка, двумя концами погруженная в черные тучи, — знак великого вождя.

Желая убедиться в своей правоте, прорицатель надумал плыть на остров Оаху. Он спустился с горы Калалеа и пришел в Анахолу, откуда на каноэ можно доплыть до острова Оаху, однако он не нашел там ни одного каноэ. Хулу-маниани еще раз обошел весь остров Кауаи, еще раз поднялся на гору Калалеа и увидел, что радуга над Оаху не исчезла. Тогда он возвратился в Анахолу и там узнал, что у вождя из Ваи-луа по имени Поло-ула есть каноэ. Прорицатель решил идти к Поло-уле и просить у него каноэ, чтобы плыть на остров Оаху.

Хулу-маниани пришел к Поло-уле, и он дал ему каноэ и гребцов в придачу. В ту же ночь, едва поднялась в небе звезда Хоку-хоокеле-ваа[12]Хоку-хоокеле-ваа (букв. «звезда кормчих») — Сириус., пятнадцать мужчин покинули остров Кауаи. Первую остановку они сделали в Ка-маиле, что находятся в Ваи-анаэ.

Покидая Кауаи, прорицатель взял с собой черного поросенка, белого петуха и красную рыбу.

Когда каноэ приблизилось к Ваи-анаэ, прорицатель приказал гребцам оставаться на берегу и ждать его.

Хулу-маниани взошел на утес Мауна-лахилахи и над Коолау-лоа увидал радугу, которую раньше видел с горы Калалеа.

Приблизившись к озеру Ваи-апука, где вдали от людей жила Лаиэ-и-ка-ваи, он не нашел там ничего, похожего на жилище вождя, потому что Вака увидала прорицателя, когда тот еще был далеко, и скрылась в пещере, где жила Лаиэ-и-ка-ваи.

Хулу-маниани поглядел с берега на озеро и заметил рябь в том месте, куда нырнула Вака.

— Чудеса! — сказал Хулу-маниани. — Ветра нет и в помине, а на озере неспокойно. Похоже, здесь кто-то плавал и теперь прячется от меня.

Вака побыла немного с Лаиэ-и-ка-ваи и хотела было вернуться, но, увидав, что Хулу-маниани сидит на высоком берегу, побоялась к нему выйти, потому что приняла его за Кахау-о-ка-паку.

Вака осталась с Лаиэ-и-ка-ваи. Когда наступили сумерки, Вака еще раз осмелилась выглянуть, но незнакомец и не думал уходить. И Вака опять вернулась к Лаиэ-и-ка-ваи.

До утра не тронулся с места Хулу-маниани, а когда открыл глаза, увидал радугу над Ку-кани-локо. Он покинул озеро и пошел сначала в Коолау-поко, потом в Кону, потом в Эву. Придя в Хоно-улиули, что в Эве, он увидел радугу над Вахи-авой, но с горы Камаоха, на которой он провел ночь, он не смог разглядеть то, что искал.

Глава вторая

Не найдя того, что искал, прорицатель сошел с горы Камаоха и взошел не гору Каала, с вершины которой увидал радугу над Молокаи, Желая убедиться, что радуга, за которой он идет, на самом деле существует, хотя и кажется довольно странной — то в одном месте появится, то в другом, — прорицатель отправился дальше.

Он сошел с горы Каала, и взошел на гору Куамоо-а-Кане, и в тот день опять увидал над Молокаи радугу, оба конца которой были скрыты в грозовых тучах. Три дня пробыл прорицатель на вершине горы Куамоо-а-Кане, но радуга спряталась за завесой из дождя и тумана.

На четвертый день прорицатель нашел каноэ, и гребцы согласились отвезти его на остров Молокаи. Но едва осталась позади половина пути, гребцы начали сердиться на прорицателя, который спал и не помогал им, на его свинью, которая не переставая визжала, на петуха, который то и дело кричал.

В конце концов гребец, сидевший позади, подал знак рулевому, пока прорицатель спит, повернуть каноэ[13]На полинезийском судне рулевой находился не на корме, а в месте прикрепления к корпусу балок, соединяющих его с балансиром. и отвезти его обратно на Оаху. Гребцы развернулись и поплыли назад, но прорицатель почувствовал неладное, потому что теперь ветер дул ему в лицо, а раньше дул с гор.

— Почему ветер дует с моря? — подумал прорицатель и, приоткрыв глаза, увидал, что каноэ возвращается на Оаху. Не зная, что случилось, Хулу-маниани стал молить своего бога Куикаувеке, чтоб он наслал на океан сильную бурю.

Тотчас невиданная буря налетела на океан и до смерти напугала гребцов.

— О ты, спящий крепким сном, открой глаза! Мы думали, ты принесешь нам удачу. Слушайте все! Тебе бы только спать, будто ты не в каноэ, а у себя дома.

Прорицатель оглянулся. Они плыли назад, и Хулу-маниани спросил гребцов:

— Почему вы повернули каноэ? Разве я чем-нибудь обидел вас?

— Сколько можно спать! — закричали гребцы. — Свинья и петух орут без передышки, а ты спишь, вместо того чтобы помочь нам.

Тогда прорицатель ответил им так:

— Вы говорите, что повернули каноэ из-за моей лени? Нет, неправда! Вот, что я вам скажу. Не я виноват, а рулевой, это он ничего не делает.

Тут прорицатель взялся за руль. Вскоре они были в Хале-о-Лоно на острове Молокаи.

Когда они сошли на берег, прорицатель увидал над Коолау радугу, ту самую, которую видел с вершины горы Куамоо-а-Кане. Он немедля распрощался с гребцами, чтобы поскорее пойти туда.

Не теряя даром времени, прорицатель направился к горе Ваи-алала, что возле Ка-лаупапы, и взошел на нее. С вершины он хорошо видел радугу над неприступным утесом Малеле-ваа, под которым по наказу Капу-каи-хаоа скрывалась Лаиэ-и-ка-ваи.

Капу-каи-хаоа прознал о прорицателе, когда тот еще плыл через океан, и, мысленно явившись Ваке[14]По представлениям гавайцев, душа могла существовать отдельно от тела. Жрец, обладающий большой маной, мог управлять своей душой, отделять ее от тела и переносить на большие расстояния; он мог также призывать к себе души других людей, что использовалось, в частности, во вредоносной магии. Во сне душа могла и самопроизвольно отделяться от тела, поэтому гавайцы относились к снам как к реальным событиям, происходящим с их душами. После смерти душа не сразу попадала в загробный мир, и знающий кахуна мог оживить человека, вернув душу в тело. Душа покидала тело и входила в него через внутренние уголки глаз. Дух живого человека, кахоака, противопоставлялся духу умершего, ухане, или лапу. , приказал ей получше спрятать Лаиэ-и-ка-ваи.

Прорицатель спустился с горы Ваи-алала и пошел в Ваи-колу, что возле утеса Малеле-ваа. Но и в этот раз он не смог добраться до радуги. Долго он думал, что ему делать, как отыскать вождя и принести ему свои жертвы — свинью, петуха и рыбу, — но ничего не придумал.

В тот самый день, когда Хулу-маниани отправился в Ваи-колу, Капу-каи-хаоа явился во сне Лаиэ-и-ка-ваи. Потом он ушел, а Лаиэ-и-ка-ваи проснулась и разбудила бабушку, которая стала ворчать на нее.

— Ко мне приходил Капу-каи-хаоа, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи. — Он приходил во сне и приказал, чтобы ты немедля увезла меня на Гавайи и построила в Пали-ули дом. Там мы будем с тобой жить. Как сказал Капу-каи-хаоа, поэтому я разбудила тебя.

Лаиэ-и-ка-ваи кончила говорить, и в подтверждение ее слов Капу-каи-хаоа явился Ваке. На заре Вака и Лаиэ-и-ка-ваи, исполняя наказ Капу-каи-хаоа, отправились в путь.

Сначала Вака и Лаиэ-и-ка-ваи пошли в Ке-ава-нуи, и там, в Ка-лаэ-лоа, они встретили человека, который готовил каноэ, чтобы плыть на остров Ланаи.

— Позволь нам плыть с тобой, — попросила его Вака. — Отвези нас на Ланаи.

— Я бы отвез вас, — сказал хозяин каноэ, — но у меня нет второго гребца.

Едва он это произнес, как Лаиэ-и-ка-ваи чуть-чуть отодвинула в сторону покрывало, которое надела по настоянию бабушки, чтобы ни один человек не увидел ее лица, пока она будет добираться до Пали-ули.

Когда Лаиэ-и-ка-ваи приоткрыла лицо, Вака недовольно покачала головой и сделала ей знак опустить покрывало. Вака боялась, что слух о красоте ее внучки разнесется по всей округе.

Лаиэ-и-ка-ваи лишь приоткрыла лицо, но хозяин каноэ сразу понял, что она может поспорить красотой с дочерью любого вождя на Молокаи и Ланаи, и желание пронзило его. Поэтому он обратился к Ваке с такими словами:

— Разреши девушке снять покрывало. Я вижу, что твоя внучка красивее всех принцесс на Молокаи и Ланаи.

— Она сама не хочет показывать лицо, — отвечала ему Вака, но, услыхав это, Лаиэ-и-ка-ваи сняла покрывало. Ей не понравилось, что Вака сказала, будто она по своей воле прячется от людей, когда все было совсем не так.

Теперь хозяин каноэ мог хорошенько рассмотреть Лаиэ-и-ка-ваи, и желание вновь пронзило его. Тут ему в голову пришла мысль рассказать всем на Молокаи о необыкновенной красоте девушки.

— Послушайте, — сказал он Ваке и Лаиэ-и-ка-ваи, — живите в моем доме. Он принадлежит вам, все, что здесь есть — и внутри и снаружи, — ваше.

Лаиэ-и-ка-ваи, выслушав предложение хозяина каноэ, спросила его:

— Надолго ли ты покинешь нас, наш хозяин? Судя по грузу в твоем каноэ, ты немало времени проведешь в пути.

— Нет, дочь моя, — сказал хозяин каноэ. — Я не забуду о вас, но мне надо поискать еще одного гребца, чтоб отвезти вас на Ланаи.

Но Вака сказала ему:

— Если только для этого ты покидаешь нас, оставляешь хозяйками в своем доме, то я говорю тебе: мы сами поможем тебе управиться с каноэ.

Слова Ваки не пришлись хозяину каноэ по душе.

— Я вижу, что вы обе — из высокого рода, и не могу позволить вам грести, — сказал он.

На самом деле, отправляясь в путь, хозяин каноэ и не думал искать второго гребца, он уже раньше решил, а теперь поклялся про себя, что всем на острове Молокаи расскажет о появлении Лаиэ-и-ка-ваи.

На другой день утром он сел в каноэ, которое направилось в Ка-лаупапу, и побывал сначала в Пелекуну, потом в Ваи-лау, потом в Ваи-колу, где жил прорицатель.

Правда, в это время прорицатель был уже в Ка-лау-папе, но и хозяин каноэ задержался здесь не дольше, чем ему потребовалось, чтобы рассказать о появлении Лаиэ-и-ка-ваи.

В Ка-лаупапе, когда туда пришел хозяин каноэ, собралось много народу поглазеть на кулачный бой. Хозяин каноэ стал в сторонке и крикнул громким голосом:

— О вы, мужи из народа, трудовой люд, земледельцы![15]Слова владельца каноэ обращены к представителям различных социальных групп гавайского общества. Обращаясь к рядовым общинникам, он употребляет следующие термины: hu, makaainana, lopa-kua-kea, lopa-hoopili-wale. Hu, по-видимому, просто синоним класса рядовых общинников в целом (макааинана); lopa-kua-kea (букв. «бедняк с белой спиной», т. е. «не загоревший на работе», «ленивый») и lopa-hoopili-wale (букв. «во всем зависимый бедняк») обозначают беднейшие слои макааинана, хотя неясно, являются ли эти выражения терминами для передачи особых социальных групп или же просто образными выражениями. О вы, вожди, жрецы, прорицатели и все знатные родичи вождя! Людей всех рангов я встретил по пути сюда, видел я знатных и незнатных, мужчин и женщин; вождей низкого ранга, вождей высокого ранга — мужчин и женщин; но никто из них не сравнится лицом с той, которую я оставил возле моего дома. Я говорю вам, она красивее всех знатных дочерей Молокаи.

Однако его никто не слышал, потому что каждый, кто там был, что-нибудь кричал. Но он хотел, чтобы его услышали, и, протиснувшись на середину площади, приподнял край своей одежды и еще раз прокричал все сначала.

Тут верховный вождь Молокаи обратил на него внимание и, угомонив стоявших рядом с ним людей, прислушался к тому, что кричит человек, лицо которого сияет от удовольствия. Вождь приказал подвести к нему хозяина каноэ и спросил его:

— О чем ты кричишь, человек с сияющим лицом?

И хозяин каноэ отвечал ему:

— Вчера поутру, когда я готовил каноэ, чтобы плыть на Ланаи, ко мне подошли женщина с дочерью, и девушка прятала свое лицо под покрывалом, но потом она открыла лицо, и, поверишь ли, ни одной из знатных дочерей Молокаи не сравниться с нею красотой!

Выслушав хозяина каноэ, вождь сказал:

— Если она так же красива, как моя дочь, тогда она и впрямь красавица.

Хозяин каноэ попросил, чтобы ему показали дочь верховного вождя Молокаи, и к нему подвели Каула-аи-лехуа.

— Чтобы сравняться с той девушкой, — сказал он вождю, — твоя дочь должна стать в четыре раза красивее.

— Верно, та девушка и впрямь прекрасна, если ты осмеливаешься хулить мою дочь, первую красавицу Молокаи.

— Уж я-то понимаю толк в красоте, — храбро отвечал вождю хозяин каноэ.

Все время, пока хозяин каноэ говорил с вождем, прорицатель с острова Кауаи стоял неподалеку. Он сразу догадался, что речь идет о девушке, которую он ищет.

Прорицатель подошел ближе к хозяину каноэ, потом еще ближе, потом тихонько взял его за руку и повел за собой.

Едва они остались одни, прорицатель, не мешкая, спросил хозяина каноэ:

— Ты когда-нибудь раньше видел девушку, о которой говорил вождю?

— Нет, — ответил хозяин каноэ. — Я никогда раньше не видел ее и вчера видел в первый раз, и я не знаю, кто она и откуда.

Тут прорицатель окончательно убедился в том, что девушка — та самая, которую он разыскивает, и стал подробно расспрашивать хозяина каноэ, где находится его дом.

Потом он взял поросенка, петуха и рыбу и покинул Ка-лаупапу.

Глава третья

Когда прорицатель, поговорив с хозяином каноэ, отправился в путь, он сначала пришел в Ка-велу и над тем местом, о котором ему сказал хозяин каноэ, увидал радугу. Так он еще раз убедился в том, что идет верной дорогой.

Хулу-маниани пришел в Каамолу, и уже рядом была Ке-ава-нуи, где Лаиэ-и-ка-ваи с бабушкой ждали гребца. Но тут на землю опустились сумерки, и знак, замеченный прорицателем в Ка-веле, пропал из виду, поэтому он решил провести ночь в Каамоле, а на рассвете продолжить поиски девушки.

Ночью, пока прорицатель спал в Каамоле, Капу-каи-хаоа явился во сне Лаиэ-и-ка-ваи, как то уже было раньше, и велел ей с бабушкой отправляться в Пали-ули.

На рассвете Лаиэ-и-ка-ваи с бабушкой увидели каноэ, которое доставило их на остров Ланаи, и они стали жить в Мауна-леи.

Лаиэ-и-ка-ваи с бабушкой уже покинули Ка-лаэ-лоа, когда прорицатель проснулся и увидал над океаном между Молокаи и Ланаи плотную завесу из дождя и тумана.

Три дня за туманом не было видно моря, а на четвертый рано утром один конец радуги появился прямо над Мауна-леи. Сильно опечалился прорицатель, но поисков не оставил.

Десять дней провел он на Молокаи, прежде чем увидел радугу над Хале-а-ка-ла. Тогда он покинул Молокаи и отправился к вулкану Хале-а-ка-ла, но и тут не нашел Лаиэ-и-ка-ваи.

Когда прорицатель поглядел в сторону острова Гавайи, то не увидел земли за завесой из дождя и тумана. Он взошел на гору Ка-увики и воздвиг там святилище, чтобы воззвать к своему богу, ибо только он один мог помочь ему найти Лаиэ-и-ка-ваи.

Везде, где бывал прорицатель, всех и каждого просил он известить его, если сыщется где девушка, похожая на Лаиэ-и-ка-ваи.

В канун ночей Кане и Лоно[16]Безлунные ночи Кане и Лоно (27 и 28 ночи лунного месяца) — время многочисленных табу. Знатным гавайцам, например, в этот период не разрешалось касаться пищи (слуги их кормили с рук). После захода солнца выходить из жилища было опасно, поскольку можно было повстречаться с процессией аумакуа под предводительством верховных богов. Участники процессии пели песни под аккомпанемент носовых флейт и барабанов и могли забрать душу встретившегося им человека. святилище на Ка-увики было построено, рассеялась завеса, скрывавшая Гавайи, и прорицатель увидал вершины гор.

Много дней оставался прорицатель на Ка-увики, год или дольше, но ни разу за все время он не видел знака, за которым шел так долго.

Когда же наступил месяц Кааона, в самом его начале, прорицатель заметил над наветренной стороной острова Гавайи сияние, похожее на радугу. От волнения часто-часто забилось у него сердце, но на этот раз прорицатель набрался терпения и стал ждать, что будет дальше. Минул месяц. На второй день следующего месяца, незадолго до сумерек, прорицатель вошел в святилище и принялся молить своего бога о помощи.

Прорицатель еще взывал к богу, когда ему явились дух Ваки и дух Лаиэ-и-ка-ваи, и они оставались с ним до темноты.

В ту же ночь прорицатель лицезрел своего бога, и тот сказал ему:

— Известны мне, прорицатель, твои муки и твое терпение, с какими искал ты внучку Ваки, желая обрести почет и уважение. Твои мольбы тронули меня. Да будет тебе ведомо, что Лаиэ-и-ка-ваи скрывается в густом лесу между Пуной и Хило в доме из перьев птицы оо[17]Изделия из желтых перьев птицы оо ценились очень высоко, поскольку с каждой птицы можно было взять лишь несколько перьев. Плащи из перьев птицы оо носили лишь знатные вожди; дом из этих перьев — знак сказочного могущества Лаиэ-и-ка-ваи.. На утренней заре ты можешь отправиться в путь.

При этих словах бога Хулу-маниани проснулся и бодрствовал до самого утра, не зная, верить ему или нет в то, что он видел и слышал.

Наступило утро, и с горы Ка-увики Хулу-маниани увидал в Каи-халулу каноэ под парусом. Со всех ног бросился туда Хулу-маниани. Он спросил, куда направляется хозяин каноэ, и услыхал в ответ:

— На Гавайи.

Тогда Хулу-маниани принялся молить гребцов взять его с собой, и они с готовностью согласились.

Прорицатель возвратился на Ка-увики за поросенком, петухом и рыбой.

Вновь сойдя на берег, он решил, что вначале должен узнать, на каких условиях гребцы согласны везти его на Гавайи.

— Гребцы, скажите мне, что должен я вам за то, что берете меня с собой? Я на все согласен, но лучше нам заранее уговориться, чтоб не вышло, как с теми гребцами, которые привезли меня сюда с острова Оаху.

Гребцы обещали Хулу-маниани, что не причинят ему зла, и на том они сговорились. Хулу-маниани занял свое место, и каноэ вышло в море.

Первую остановку они сделали в Маху-коне, что в Кохале, переночевали там, а на утро прорицатель покинул гребцов, поднялся на гору Лама-лолоа и вошел в святилище Па-хауна, построенное в древние времена и уцелевшее до наших дней[18]Т. е. до середины XIX в., времени написания сказания. Пахауна — букв. «огороженное место, где приносят жертвы»..

Много дней оставался прорицатель на горе Лама-лолоа, но ни разу не видел радуги. Как и на Ка-увики, он усердно молил своего бога о помощи, и в ответ на его мольбы бог явил ему дух Ваки и дух Лаиэ-и-ка-ваи, как то было на Ка-увики.

Где только не побывал прорицатель на острове Гавайи! Долгим был его путь, и поросенок успел вырасти в большую свинью, такую большую, что ее нельзя уже было нести на руках.

Сначала прорицатель пришел в Хамакуа и поселился в долине Ваи-пио, возле Пакаа-ланы, но прожил там недолго.

Потом он покинул долину Ваи-пио и пришел в Лау-пахоэхоэ, потом в Ка-иви-лахилахи, где прожил несколько лет.

(Тут мы на некоторое время оставим Хулу-маниани и расскажем о возвращении вождя Кауакахи-алии и его жены Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа на остров Кауаи. Что до Лаиэ-и-ка-ваи, то она жила в Пали-ули[19]Здесь в повествование вплетается сюжет «Сказания о Ка-или-лау-о-ке-као», который вкратце таков. Ка-или-лау-о-ке-коа (или, как она названа в «Сказании о Лаиэ-и-ка-ваи», Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа) происходит из знатной семьи с острова Кауаи. Ее отец, верховный вождь Лаа, обещает ее в жены вождю Ке-лии-коа. В Пихана-ка-лани, в верховьях реки Ваи-луа, в доме, сплетенном из цветущих веток лехуа и птичьих перьев, живет Кауакахи-алии, которому прислуживают птицы. Он изобретает бамбуковую носовую флейту охе. Звуки волшебной мелодии привлекают внимание живущей на берегу принцессы. Ночью она тайком уходит из дома, пробирается в горы и становится женой Кауакахи-алии. Отец дважды отправляет в погоню за ней отряды воинов, но из-за дождей и туманов они вынуждены возвращаться. Наконец родители смиряются с судьбой и приглашают молодых посетить побережье. Кауакахи-алии и Ка-или-лау-о-ке-коа спускаются с гор в дорогих одеяниях в сопровождении птиц. Ке-лии-коа пытается убить соперника, но это ему не удается. Он обращается за помощью к купуа Пии-ка-лалау, живущему на вершине неприступной горы в образе ящера, однако на помощь Кауакахи-алии приходит богиня вулканов Пеле, и Ке-лии-коа терпит окончательное поражение. (По другой версии, Кауакахи-алии попадает в плен к родственникам Ка-или-лау-о-ке-коа, и они держат его взаперти без пищи и воды. Он остается в живых лишь благодаря заботам Ке-калукалу-о-кевы, младшего брата Ка-или-лау-о-ке-коа. Когда выясняется ранг пленника, жрецы-кахуны дают согласие на брак.) Ка-или-лау-о-ке-коа живет некоторое время счастливо, а затем засыпает волшебным сном, муж считает ее мертвой и отправляется в странствие по островам в поисках новой жены, красотой равной Ка-или-лау-о-ке-коа. Возле тела жены он оставляет одну из двух своих волшебных флейт, Кани-кава, а другую, Кани-кави, он берет с собой. Когда Кауакахи-алии на острове Гавайи встречает Лаиэ-и-ка-ваи и та уже готова стать его женой, неожиданно появляется Ка-или-лау-о-ке-коа и играет ту самую волшебную мелодию, которая когда-то привела ее в объятия Кауакахи-алии. После этого муж с женой благополучно возвращаются на Кауаи..)

В начале нашего сказания мы говорили, что Капу-каи-хаоа явился Ваке во сне и приказал спрятать Лаиэ-и-ка-ваи в Пали-ули, как то стало известно прорицателю.

Приказание было исполнено, и Лаиэ-и-ка-ваи жила в Пали-ули, пока не стала взрослой.

Кауакахи-алии и его жена Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа после того, как на острове Гавайи повстречались с Лаиэ-и-ка-ваи, прозванной «красой Пали-ули», возвратились на Кауаи, и все вожди высокого и низкого ранга и другие знатные люди Кауаи пришли поглядеть на чужеземцев из свиты Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа. Вместе с другими вождями пришел и Аи-вохи-купуа.

Когда ритуал приветствий закончился, вожди спросили Кауакахи-алии:

— Было ли приятным твое путешествие после того, как Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа стала твоей женой?

И так сказал им Кауакахи-алии:

— После того как Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа стала моей женой, я побывал на Оаху и Мауи и везде искал женщину, которая могла бы сравниться с ней красотой, но мои поиски были напрасными. Тогда я отправился на Гавайи и был там везде, и в Кохале, и в Коне, и в Кау, но только в Кеаау, что в Пуне, я увидел женщину прекраснее Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа, прекраснее всех женщин, которые живут на Гавайских островах.

Аи-вохи-купуа слушал рассказ Кауакахи-алии, и ему казалось, что он видит несравненную красоту той женщины.

— Однажды вечером, — продолжал свой рассказ Кауакахи-алии, — мой слуга встретил ее, и она назвала ему час, когда нам ждать ее, и знаки, по которым мы узнаем о ее появлении, потому что мой слуга сказал ей, что я хочу стать ее мужем. Он просил ее пойти вместе с ним, но она так ответила ему: «Ступай к тому, кто должен стать моим мужем, и скажи ему, что этой ночью я приду к нему. Первой пропоет птица оо, но не обо мне будет ее песня. Не обо мне будет и песня птицы алала. Зато когда пропоет элепаио, пусть вождь знает, что я собираюсь в путь. А услыхав песню апапане, пусть знает, что я вышла из дома. Когда же пропоет иивиполена, пусть знает, что я рядом, пусть встречает меня, и ты вместе с ним. Возле своего дома он встретится со мной». Так сказал мне слуга.

Наступил вечер, — продолжал вождь, — но она не пришла. Мы ждали ее до утра, но она не пришла, лишь птицы пели свои песни, и я решил, что слуга обманул меня. В ту ночь Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа со своими людьми была у друзей в Пуна-хоа. Я приказал иламуку связать провинившегося слугу, но он убежал в Пали-ули спросить у Лаиэ-и-ка-ваи, почему она не выполнила своего обещания, и сказать ей, что ему грозит смерть.

Когда он сказал это Лаиэ-и-ка-ваи, она так ответила ему: «Возвращайся. Этой ночью я выполню обещание, которое дала тебе вчера. На этот раз я приду обязательно».

В тот вечер из Пуна-хоа вернулась Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа, и она рассказывала нам о своих приключениях, когда в сумерках мы услыхали песню птицы оо. Позже, когда совсем стемнело, пропела алала, глубокой ночью спела свою песню элепаио, а на заре — апапане. С первым лучом солнца мы услыхали песню иивиполены, и на дверь дома упала чья-то тень. О, слушайте меня! Густой туман заполнил комнату, а когда он рассеялся, мы увидали прекрасную женщину, возлежавшую на крыльях птиц.

При этих словах Кауакахи-алии желание пронзило тело Аи-вохи-купуа, и он спросил:

— О вождь, как зовут эту женщину?

— Лаиэ-и-ка-ваи, — ответил ему Кауакахи-алии.

Аи-вохи-купуа воспылал такой сильной страстью к Лаиэ-и-ка-ваи, о которой рассказывал Кауакахи-алии, что решил взять ее в жены. Однако он ничего не знал о Лаиэ-и-ка-ваи и потому спросил Кауакахи-алии:

— Знаешь ли ты, кто эта женщина? Я побывал на всех островах, но нигде не видал женщины, которая бы возлежала на птичьих крыльях. Уже не из Кахики[20]Гавайское Kahiki — это Таити (по-таитянски — Tahiti), один из основных центров расселения восточнополинезийских народов, откуда прибыли и многие предки современных гавайцев. С веками память о прародине Таити обрастает легендами, и словом Kahiki начинает обозначаться, с одной стороны, любая чужая земля, с другой — страна богов (см. Приложение I, примеч. 88). Согласно Д. Мало, небо делилось на пять зон, название каждой из которых начиналось с Kahiki: Kahiki moe — «Кахики лежащее» (линия горизонта), Kahiki ku — «Кахики стоящее» (небо сразу же над горизонтом), Kahiki ka papa nuu — «Приподнятый пласт Кахики» (следующая зона неба), Kahiki ka papa lani — «Небесный (или божественный) пласт Кахики» (часть неба в вышине, почти над головой) и Kahiki kapu I Holani ke kuina — «Священное Кахики в Холани, месте встречи» (небо в зените). ли она, из Моа-ула-нуи-акеа[21]Моа-ула-нуи-акеа (букв. «огромный просторный красный петух») — местность в Кахики, неоднократно упоминающаяся в преданиях о заселении Гавайев.?

Аи-вохи-купуа убедил себя, что Лаиэ-и-ка-ваи родом из Кахики, и пожелал, чтоб она стала его женой, потому что еще задолго до того, как услышал рассказ Кауакахи-алии, он дал клятву, что никогда не возьмет в жены женщину с Гавайских островов. Он желал, чтоб его женой стала женщина из Моа-ула-нуи-акеа.

Тем временем празднества в честь чужеземцев закончились. Вскоре Аи-вохи-купуа переманил к себе слугу Кауакахи-алии, чтобы он помог ему разыскать желанную Лаиэ-и-ка-ваи.

Аи-вохи-купуа возвысил его до смотрителя всего своего имущества и всех своих земель, он возвысил его над всеми своими людьми, как простыми, так и знатными, и сделал его своим главным советником.

Аи-вохи-купуа возвеличил бывшего слугу Кауакахи-алии и поселил зависть в своих людях к новому любимцу, но ему до этого не было никакого дела.

Глава четвертая

Аи-вохи-купуа возвеличил бывшего слугу Кауакахи-алии, назначил его главным советником, и теперь они дни и ночи проводили в приятных беседах, в то время как все думали, будто они обсуждают важные дела. Но они говорили только о Лаиэ-и-ка-ваи и очень редко о чем-нибудь еще.

Еще до того как Кауакахи-алии вернулся на Кауаи и рассказал о Лаиэ-и-ка-ваи, Аи-вохи-купуа созвал своих друзей, сестер и всех знатных людей своего дома и дал клятву:

— О вожди, о мои сестры, о мои друзья, слушайте меня все, кто делит со мной пищу! Знайте, ни одна женщина с наших островов от Кауаи до Гавайи, как бы прекрасна она ни была, не будет моей женой, ни одна из них больше не причинит мне зла, как это было раньше. Только та женщина станет моей женой, которая будет родом с далекого острова. Пусть она будет из Моа-ула-нуи-акеа, где живут, как я слыхал, добрые женщины. Только женщину из Моа-ула-нуи-акеа я возьму в жены.

Потом Кауакахи-алии рассказал о Лаиэ-и-ка-ваи, и Аи-вохи-купуа с помощью своего главного советника уверил себя, что она из страны Кахики.

Как-то в полдень вождь спал, и во сне к нему пришла Лаиэ-и-ка-ваи. Он увидел ее в точности такой, как рассказывал Кауакахи-алии, но прошло всего несколько мгновений, и он проснулся.

Аи-вохи-купуа проснулся — вот горе! — и, печальный, пожелал побыстрее заснуть опять, чтоб увидеть ту, которая один раз уже явилась ему во сне.

Вождь заснул, и Лаиэ-и-ка-ваи пришла к нему, но опять на одно мгновение, так что он даже не смог хорошенько ее разглядеть. Когда же он очнулся от сна, то сколько ни старался, не мог вспомнить, как она выглядит.

Помутился разумом вождь. Созвал он всех сородичей и слуг и дал такую клятву:

— Слушайте меня! Все должны молчать, когда я сплю. Если кто шепнет хоть одно слово, будь то вождь — он лишится власти, будь то простой человек — он умрет.

Так вождь поклялся, потому что одно желание владело им: спать и видеться во сне с Лаиэ-и-ка-ваи.

Аи-вохи-купуа лежал, изо всех сил стараясь заснуть, но уже и солнце скрылось, а сон все не шел к нему.

Ни единым словом не обмолвился Аи-вохи-купуа, кого он видел во сне, скрыл это даже от главного советника, которому собирался все рассказать после того, как еще раз увидит Лаиэ-и-ка-ваи.

Вождь желал только одного — спать — и потому приказал главному советнику жевать каву.

Главный советник призвал к себе слуг, они жевали каву, а он относил ее вождю и вместе с ним пил ее. Вождь быстро пьянел и видел во сне Лаиэ-и-ка-ваи и предавался с ней любви. И он пел:

— Чудеса! — воскликнул главный советник, услышав песню вождя. — Долго я живу в твоем доме и ни разу не видел возле тебя женщины, а ты поешь так, будто женщина только что покинула тебя.

— Молчи, — сказал вождь. — Или ты не видишь, что я уже пьян?

Аи-вохи-купуа заснул глубоким сном и спал день и ночь, пока не кончилось действие кавы, но Лаиэ-и-ка-ваи не пришла к нему.

— Стоило ли пить каву, если от нее никакой пользы, — сказал тогда вождь главному советнику.

— Какой же пользы ты ждал? — удивился главный советник. — Уж не того ли, что у тебя будут румяные щеки?

И тут вождь сказал ему:

— Нет, я хотел увидеть Лаиэ-и-ка-ваи, ее я ждал.

Много дней Аи-вохи-купуа пил каву, может быть, год, но все без толку.

Лишь после того как Аи-вохи-купуа перестал пить каву, он рассказал всем, что Лаиэ-и-ка-ваи приходила к нему во сне и поэтому он приказал жевать для него каву и молчать, пока он спит. Потом он объявил, что отправляется на Гавайи за Лаиэ-и-ка-ваи, и все одобрили его решение.

Когда прошло время плохой погоды и наступило время хорошей погоды, главный советник призвал к себе лучших кормчих вождя и приказал им за одну ночь подготовить двойное каноэ к плаванию на Гавайи. Тогда же он выбрал из свиты вождя самых лучших гребцов.

Прежде чем зашло солнце, он приказал прорицателям и кормчим изучить облака и океан и сказать, благоприятны ли они для долгого плавания. Прорицатели и кормчие, все, как один, объявили, что облака и волны благоприятствуют плаванию Аи-вохи-купуа.

На заре, едва звезда Хоку-хоокеле-ваа поднялась в небе, вождь с главным советником, шестнадцатью гребцами и двумя кормчими, всего двадцать числом, взошли на борт двойного каноэ и отправились в путь.

Первую остановку они сделали в Нана-кули, что в Ваи-анаэ. Рано утром они покинули Нана-кули и направились сначала в Мо-капу, где пробыли десять дней, потому что начался шторм и они не могли плыть дальше, на остров Молокаи. Через десять дней океан стих. Ночь и день они плыли к Поли-хуа, что на острове Ланаи, а оттуда в Уку-мехаме и пробыли там один день, потому что задул встречный ветер, но на другой день они вновь вышли в океан, держа путь на Ки-пахулу.

В Ки-пахулу вождь сказал гребцам, что сойдет на берег и пойдет пешком, а им приказал следовать за ним на каноэ. Везде, где ни появлялся Аи-вохи-купуа, жители славили его красоту.

Из Ки-пахулу они направились в Хану, вождь и его главный советник пешком, а остальные на каноэ. Огромная толпа жителей, плененная красотой Аи-вохи-купуа, шла следом за ним и его советником.

Когда они подошли к стоянке каноэ в Хане-оо, они увидали там множество людей, которые, прослышав о необычайной красоте Аи-вохи-купуа, пришли воздать ему хвалу.

В это время в Пу-хеле мужчины и женщины плавали по волнам на досках[23]Катание на длинной прибойной волне (по-гавайски he’e nalu) было одним из любимейших развлечений гавайцев. Для катания использовались деревянные доски, прямоугольные сзади и закругленные спереди. Пловец держался на доске без всяких креплении, лежа или стоя. В XX в. катание на волнах получило широкое распространение в США, Новой Зеландии, Австралии, а затем и в других странах под английским названием «серфинг». Сейчас доски для катания обычно изготовляются из пробки или пенопласта., и среди них прекрасная лицом Хина-и-ка-малама, принцесса Ханы. Когда Аи-вохи-купуа с советником увидали принцессу, то оба воспылали к ней страстью и решили остаться в Хане подольше.

Тем временем жителям Ханы наскучило кататься на волнах, и Хина-и-ка-малама, прокатившись в последний раз, направила свою доску к Кумаке, где стояли Аи-вохи-купуа и его советник.

Хина-и-ка-малама купалась в Кумаке, а вождь и советник с вожделением глядели на нее. В конце концов советник тихонько ущипнул вождя, чтобы увести его с того места, где купалась Хина-и-ка-малама, пока не случилось беды.

Вождь и советник сделали всего несколько шагов, когда Хина-и-ка-малама окликнула их:

— О вожди, почему вы бежите от меня? Снимайте одежды и идите кататься на волнах[24]Полинезийцы купались обнаженными. Это связано, в частности, и с тем, что тапа, из которой изготовлялась одежда, очень плохо переносила воду., а потом мы пойдем отдыхать. У нас вдоволь рыбы и всем в доме найдется место — в этом наше богатство. Захотите — останетесь у нас в Хане, а нет — поплывете дальше.

На это советник так сказал Аи-вохи-купуа:

— Принцесса желает твоей любви.

— Хина-и-ка-малама прекраснее всех женщин, которые когда-либо любили меня, — отвечал ему Аи-вохи-купуа, — и я был бы рад разделить с нею ложе, но ты знаешь, что я дал клятву не брать в жены женщину с наших островов.

— Ты связал себя клятвой, — сказал советник. — Будет лучше, если эта женщина станет моей.

Советник и вождь сняли одежды и вошли в море. Поглядев на вождя, Хина-и-ка-малама воспылала к нему страстью, и много других женщин Ханы ощутили неодолимую любовь к Аи-вохи-купуа.

Когда вождь пресытился катанием на волнах, он и его советник возвратились к каноэ, желая продолжить путь, но тут Аи-вохи-купуа увидал, что Хина-и-ка-малама играет в конане, и пожелал сыграть с нею хотя бы один раз, но, прежде чем он успел вымолвить слово, принцесса сама пригласила его сыграть с нею.

Аи-вохи-купуа подошел к Хина-и-ка-маламе, и они стали раскладывать камешки на доске.

— Чем заплатит чужеземец женщине из Ханы, если проиграет? — спросила Хина-и-ка-малама.

— Я дам тебе мое двойное каноэ.

— Нет, — отвечала Хина-и-ка-малама, — так не годится. Мы поставим на нас самих. Если проиграю я, я буду принадлежать тебе и сделаю все, что ты пожелаешь, а если ты проиграешь, ты будешь моим. Так мы договоримся. Как я, так и ты, и придется тебе остаться на Мауи.

Вождь с готовностью согласился на условия Хина-и-ка-маламы. Первую игру он проиграл.

— Я выиграла, — сказала Хина-и-ка-малама, — и тебе больше не на что играть, разве что на младшего брата, если он у тебя есть. Будем еще играть?

Аи-вохи-купуа понял, что принцесса шутит, и он сказал Хина-и-ка-маламе:

— Теперь я принадлежу тебе, и я рад этому, но нам нельзя любить друг друга до тех пор, пока я не вернусь с острова Гавайи, потому что я дал клятву не знать ни одной женщины, пока я в пути. Когда же я возвращусь, я сделаю все, как ты пожелаешь. Я не забуду о нашем договоре, но и тебе приказываю до моего возвращения жить в чистоте, чтобы наше соглашение не было нарушено другим мужчиной. Я возвращусь с острова Гавайи и заплачу принцессе Ханы мой долг, но если я возвращусь и узнаю, что ты забыла о моем запрете и не жила в чистоте, тогда конец нашему уговору.

Неправду говорил Аи-вохи-купуа, возлагая запрет на Хина-и-ка-маламу, потому что спешил он покинуть Мауи и плыть дальше, в Капа-каи, что в Кохале.

На другой день после того, как каноэ вождя покинуло Капа-каи, они проплывали мимо Каухолы и увидали множество мужчин, собравшихся в Капаау.

Аи-вохи-купуа приказал гребцам пристать к берегу. Он хотел узнать, зачем здесь собралось так много мужчин.

Когда они подошли совсем близко к берегу, вождь окликнул одного из мужчин и спросил, почему собралось столько народу, и тот ответил, что будет кулачный бой.

Дрожь прошла по телу Аи-вохи-купуа, так сильно захотелось ему поглядеть на кулачный бой. Замелькали весла, и вскоре Аи-вохи-купуа, главный советник и оба кормчих, все четверо, сошли на берег.

Когда они пришли в Хина-кахуа, где уже была подготовлена площадка для боя, толпа приветствовала их громкими криками, потому что никогда раньше здесь не видели такого прекрасного юношу.

Постепенно крики стихли, а Аи-вохи-купуа прислонился к дереву мило и приготовился смотреть.

Тем временем на площадку вышел боец по имени Иху-ану. Он постоял немного, чтобы собравшиеся могли хорошенько разглядеть его, а потом крикнул:

— Ну, кто посмелее, выходи биться со мной!

Никто не двинулся с места. Не было в Кохале бойца сильнее Иху-ану.

Красуясь перед толпой, Иху-ану поворачивался то так, то эдак и вдруг увидал Аи-вохи-купуа.

— А ты, чужеземец? — крикнул он. — Может, хочешь немного поразвлечься?

Аи-вохи-купуа шагнул вперед и стал оборачивать бедра красной повязкой, как это принято у тех, кто охраняет вождя[25]Гавайская набедренная повязка (мало) представляет собой кусок тапы около трех метров в длину и 30 см в ширину. Набедренные повязки знати изготовлялись из тапы, окрашенной в красный цвет; личная охрана вождя носила набедренную повязку выше обычного и туго затянутой. Опоясываясь как стражник, Аи-вохи-купуа не хочет, чтобы его высокий ранг стал известен.. Потом он сказал:

— О житель Кохалы, ты просишь меня померяться с тобою силой. Я тоже прошу тебя, позови еще двоих мужчин, и пусть будет вас трое против меня одного.

Иху-ану оскорбился и так ответил Аи-вохи-купуа:

— Ты великий хвастун[26]Ритуальное хвастовство и взаимная брань были непременной частью поединка у гавайцев. Искусство словесной атаки, состоящей из насмешек над противником и самовосхваления, ценилось очень высоко.! Но знай, что в Кохале нет бойца, который превзошел бы меня силой. Ты говоришь, чтоб я позвал еще двоих, а кто ты такой, что смеешь так говорить со мною?

— Я не приму твой вызов, пока еще двое мужчин не станут на твою сторону, — упорствовал Аи-вохи-купуа. — Не тебе равняться со мною! Я знаю, что одной рукой могу справиться со всеми теми, кто собрался здесь.

В это время один из сторонников Иху-ану подошел сзади к Аи-вохи-купуа и стал кричать на него:

— Эй ты, потише! Как ты смеешь так говорить с Иху-ану? В Кохале нет никого сильнее, чем он. Ни один мужчина в Кохале не может его одолеть.

Аи-вохи-купуа обернулся и так толкнул стоявшего за его спиной мужчину, что тот упал и умер.

Глава пятая

Все, кто был там, видели, как могучий Аи-вохи-купуа одним ударом убил человека.

Тогда ученики Иху-ану подошли к нему, и один из них сказал:

— Послушай меня, Иху-ану. Не одолеть нам чужеземца. Он сильнее нас всех. Ты видел, как он убил человека, а разве это был удар? Если он ударит по-настоящему, каждый, наверное, развалится на части. Нет, пока не поздно, я советую тебе, откажись от борьбы и не задирай его. Лучше подойди к нему и пожми ему руку[27]Очевидный анахронизм. Рукопожатие на Гавайях стало известно только после начала контактов с европейцами.. Пусть все увидят, что боя не будет.

От этих слов Иху-ану охватила ярость:

— Послушайте, вы, мои ученики, — сказал он, — не бойтесь так, не пугайтесь только потому, что чужеземец одним ударом убил человека. Вы уже забыли, как я недавно одним ударом убил бойца? Чего вы испугались? Говорю вам, если вы боитесь чужеземца, спрячьте глаза в синем небе. Но когда вы услышите, что Иху-ану одолел чужеземца, то знайте, что одолел я его, потому что знаю удар, который называется «Кани-ка-пиха». Вы такого удара не видели, о таком ударе не слышали. Сегодня мне был знак, что я возьму верх над чужеземцем. Сегодня хлопал край моей набедренной повязки[28]Название удара — Кани-ка-пиха — можно передать примерно как «звучащая законченность». Это название, по-видимому, символизирует, с одной стороны, удачный удар, а с другой стороны — свист, с которым он наносится. Хлопанье на ветру свободного края набедренной повязки (по-гавайски — kani ka pola) Иху-ану расценивает как хорошее предзнаменование для удара с таким названием..

Сказали тогда ученики Иху-ану:

— Что ж, больше нам нечего тебе сказать. Ничего не поделаешь. Мы будем молчать, потому что у тебя есть плод твоего дерева, которого мы не пробовали и не видели, как ты говоришь, потому что сегодня хлопал край твоей набедренной повязки, как ты говоришь. Может быть, ты и побьешь чужеземца!

И ученики Иху-ану вышли из толпы.

Пока Иху-ану говорил с учениками о том, как он побьет Аи-вохи-купуа, Аи-вохи-купуа подошел к нему, стал, не мигая, смотреть на него и похлопывать себя по бокам, как петух, который вот-вот закукарекает.

— Слушай, Иху-ану, — сказал он наконец. — Бей меня четыре раза в живот.

Иху-ану выслушал хвастливое предложение Аи-вохи-купуа, обвел взглядом толпу и, увидав мужчину с маленьким мальчиком на руках, сказал:

— Нет. Видишь вон того малыша? Пусть он бьется с тобой.

Тут Аи-вохи-купуа разгневался, стал красным с головы до ног, как будто окунулся в кровь ягненка[29]Овцы завезены на Гавайи европейцами. В период, когда гавайцы еще не вступали в контакты, из домашних животных они имели лишь собак (употреблявшихся в пищу), свиней и кур..

— Я говорю тому, кто осмелился вызвать на бой меня, жителя Кауаи: мой бог даст мне победу над тобой, а я отдам твою голову на забаву моим гребцам.

Аи-вохи-купуа преклонил колена и воззвал к своим богам:

— О Лани-пипили, о Лани-оака, о Лани-кахули-о-меа-лани, о Лоно, о Хекили-каакаа, о Наколо-аи-лани![30]Лоно — один из трех главных гавайских богов, покровитель земледельцев, бог ежегодных празднеств Макахики (см. Предисловие), бог врачевания; его имя часто связывается с гаданием по облакам и с дождем. Считалось, что облака — тела Лоно. Возможно, именно поэтому мирный Лоно попадает в компанию грозных богов Аи-вохи-купуа: Лани-пипили — «Небеса, несущие потоки дождя», Лани-оака — «Сверкающие небеса», Лани-кахули-о-меа-лани — «Небеса, переворачивающие все божественное (или небесное)», Хекили-каакаа — «Гром с открытыми глазами (всевидящий)», Наколо-аи-лани — «Грохот, пожирающий небеса» (или «Грохот, правящий на небесах»). Обратите ваши взгляды на меня, ваше единственное дитя, оставленное на земле. Дайте мне всю вашу силу. Отведите от меня удары. Молю вас, пусть падет голова Иху-ану и станет забавой для моих гребцов. Пусть все увидят мою победу над необрезанным[31]Обряд обрезания на Гавайях заключался в продольном разрезе prepucii бамбуковым ножом и знаменовал переход к зрелости. Таким образом, «необрезанный» означает «мальчишка». В оригинале употреблен библейский термин oki poepoe (букв. «круглый разрез»), по-видимому, более понятный читателям Халеоле, чем языческий термин kahe ule (букв. «продольный разрез»).. Аминь[32]В оригинале употреблен христианский термин amene, «аминь», а в скобках — языческий (amama, «все», «молитва окончена»). Гавайская языческая молитва обычно завершалась формулой Amama. Ua noa. Lele wale la. «[Молитва] окончена. [Табу] кончилось. Улетело». Ср. концовку молитвы в примеч. 43..

Аи-вохи-купуа поднялся с колен и с решительным видом спросил Иху-ану:

— Будешь бить первым?

— Нет, — ответил Иху-ану, — бей ты первым.

Услышав это, учитель Иху-ану подошел к нему и сказал:

— Дурень ты. Если чужеземец еще раз предложит тебе бить первым, соглашайся и обрушь на него самый сильный твой удар.

Иху-ану понравились слова учителя.

Вновь спросил Аи-вохи-купуа Иху-ану:

— Будешь ты бить первым? Бей в лицо, если хочешь!

Иху-ану так и сделал, лишь ветер засвистел. Аи-вохи-купуа с трудом увернулся от удара, но не стал медлить, ударил Иху-ану в грудь и пробил ему грудь до спины.

Потом поднял тело Иху-ану одной рукой, повертел во все стороны перед толпою и отбросил его подальше. Так Аи-вохи-купуа победил Иху-ану, и все, кто видел это, славили его криками.

Иху-ану был мертв. Ученики, которые уговаривали его уступить Аи-вохи-купуа, подошли к нему и стали причитать:

— Вот, Иху-ану, плод, которого мы не ели! Может, еще разок сразишься с чужеземцем?

Слова их были полны презрения к Иху-ану. Пока они так говорили, подошел Аи-вохи-купуа, отрубил Иху-ану голову его же собственной боевой дубинкой[33]В гавайском оригинале употреблено слово palau, которым обозначается, во-первых, длинная боевая палица, во-вторых, особый деревянный инструмент с острыми краями, применявшийся для отрезания частей клубня таро перед посадкой. и небрежно швырнул ее своим людям. Боги вняли мольбам Аи-вохи-купуа. Все было кончено. Аи-вохи-купуа сел в каноэ и поплыл дальше, но слух о его победе быстро разнесся по Кохале и Хамакуа, по всему острову Гавайи.

Они плыли дальше. Побывали в Хоно-каапе, что в заливе Ваи-пио, и, проплывая мимо Па-аухау, увидели в отдалении облако пыли.

Аи-вохи-купуа спросил советника:

— Почему там собрались люди? Верно, опять будет кулачный бой. Пойдем поглядим.

— Незачем нам идти туда, — ответил советник. — Не ради кулачных боев отправились мы в путь, а отправились мы за женою для тебя.

Тогда Аи-вохи-купуа приказал советнику:

— Пусть кормчий правит к берегу. Узнаем, что там такое.

Приказание вождя было исполнено. Каноэ приблизилось к прибрежному утесу, и гребцы окликнули женщин, которые собирали моллюсков:

— Почему там собралось столько народу?

— Они пришли на кулачный бои, — ответили женщины. — Самый сильный из них вызовет на бой чужеземца с острова Кауаи, который дрался с Иху-ану и убил его. Поэтому они все и кричат.

Аи-вохи-купуа приказал гребцам немедля пристать к берегу. Выйдя из каноэ, он в сопровождении советника и обоих кормчих пошел туда, где была толпа, но, не доходя до нее, остановился и принялся наблюдать.

Немного погодя один из местных мужчин случайно оказался рядом с вождем, и Аи-вохи-купуа спросил его, зачем они тут собрались. В ответ он услышал то же, что сказали ему женщины.

— Иди и скажи, что я буду драться, — приказал Аи-вохи-купуа. — Только выберите того, кто посильнее.

— Самый сильный из нас — Хау-нака, — ответил мужчина. — Он пойдет в Кохалу и вызовет на бой жителя Кауаи.

— Скажи Хау-наке, — сказал Аи-вохи-купуа, — что я согласен биться с ним.

Когда мужчина, нашел Хау-наку и передал ему слова Аи-вохи-купуа, Хау-нака хлопнул в ладоши, стукнул себя в грудь, топнул ногой, после чего крикнул, чтобы Аи-вохи-купуа подошел поближе. Аи-вохи-купуа подошел, развязал узел на своей накидке-кихеи и обернул ею бедра.

Когда Аи-вохи-купуа вышел на место боя, он сказал Хау-наке:

— Никогда тебе не одолеть чужеземца, сына Кауаи, потому что я — избранная ветвь дерева, стоящего на утесе.

Тут из толпы вышел мужчина, который видел, как Аи-вохи-купуа бился с Иху-ану.

— О Хау-нака и вы все, нипочем нам не одолеть чужеземца, кулак у него крепче копья! Один раз ударил он Иху-ану и пробил ему грудь до спины. Это тот самый человек, который убил Иху-ану.

Тогда Хау-нака обеими руками сжал руку Аи-вохи-купуа и так приветствовал его. Аи-вохи-купуа и Хау-нака стали друзьями. И чужеземцы и местные жители вместе покинули место боя. Вместе они пришли на берег. Аи-вохи-купуа сел в каноэ и отправился дальше. Лишь в Лау-пахоэхоэ сошел он на берег.

Глава шестая

Из пятой главы сказания вы узнали, что Аи-вохи-купуа сошел на берег в Лау-пахоэхоэ. А теперь мы вернемся к прорицателю Хулу-маниани, который в поисках Лаиэ-и-ка-ваи покинул остров Кауаи, как рассказали о том первые главы сказания.

В тот день, когда Аи-вохи-купуа покинул Па-аухау, что в Хамакуа, в тот день, когда он отправился в путь, чтобы сойти на берег в Лау-пахоэхоэ, прорицатель узнал о его приближении, и было это так.

Вечером, незадолго до сумерек, прорицатель сидел возле двери своего дома, когда увидал длинные облака над горизонтом, там, где, как верили в старину и верят теперь, в появлении облаков всегда есть особый смысл.

Прорицатель сказал:

— К нам плывет каноэ вождя. Великий вождь и еще девятнадцать человек плывут сюда в двойном каноэ.

Все, кто сидел рядом с прорицателем, стали глядеть на море, но ничего не увидели.

Тогда они спросили прорицателя:

— Где же каноэ, которое ты назвал «каноэ вождя»?

— Я вижу не то каноэ, что плывет в море, — сказал прорицатель, — а то, что в облаках. Завтра каноэ вождя будет здесь.

Прошла ночь, минул день, наступил вечер. Прорицатель вновь увидал над морем облако, которое могло принадлежать только Аи-вохи-купуа. Наверное, так же как по короне мы узнаем короля, прорицатель по облаку узнал Аи-вохи-купуа.

Убедившись, что облако принадлежит Аи-вохи-купуа, прорицатель поймал свинью, черного петуха, взял корень кавы и приготовился достойно встретить своего вождя.

Жители Лау-пахоэхоэ с удивлением следили за действиями прорицателя, а потом спросили его:

— Ты покидаешь нас?

— Нет, — ответил прорицатель. — Я готовлюсь к встрече с моим вождем Аи-вохи-купуа, о котором я говорил вам вчера. Он плывет сюда в своем каноэ, и туман, который стоит над водой, — его туман.

Аи-вохи-купуа приблизился к Лау-пахоэхоэ, и двадцать раз прогремел гром. Жители Хило испугались, сбились в кучу, а когда опять наступила тишина, они увидели двойное каноэ с поднятым над ним пулоуло. Так сбылись слова прорицателя.

Когда каноэ приблизилось к берегу, Хулу-маниани еще оставался в своем доме. Потом он вышел из Ка-иви-ла-хилахи и, положив к ногам Аи-вохи-купуа свинью, воззвал к богам вождя. Это было так:

— О Лани-пипили, о Лани-оака, о Лани-кухули-о-меа-лани, о Лоно, о Хекили-каакаа, о Наколо-аи-лани! О боги моего вождя, моего возлюбленного вождя, божественного вождя, который погребет эти кости! Вот свинья, черный петух и кава, жрец и жертва, приношение вождю от вашего слуги. Поглядите на вашего слугу, поглядите на Хулу-маниани, даруйте ему жизнь, великую жизнь, долгую жизнь до глубокой старости, пока не застучит его посох, пока не пожелтеет он, как лист пандануса, пока не помутнеют его глаза. Амама. Кончено. Улетело.

Выслушав молитву Хулу-маниани, Аи-вохи-купуа узнал своего прорицателя, и сердце его наполнилось любовью к нему. Много времени прошло с тех пор, как Хулу-маниани покинул Кауаи, и вождь не мог вспомнить, когда видел его в последний раз.

Когда Хулу-маниани умолк, вождь приказал советнику принести дар прорицателя в жертву богам.

Хулу-маниани бросился вождю в ноги и, плача, стал медленно подниматься, обнимая его ноги, бедра, шею, пока Аи-вохи-купуа не положил руки ему на плечи и не перечислил все его деяния, прославляя их.

— Почему ты живешь тут? — спросил вождь своего слугу. — Давно ты покинул Кауаи?

Хулу-маниани рассказал вождю то, о чем мы уже знаем из предыдущих глав. Прорицатель ничего не скрыл от вождя, ни того, как очутился тут, ни того, что побудило его покинуть Кауаи. Потом наступила очередь прорицателя спрашивать Аи-вохи-купуа, но вождь поведал ему лишь половину правды, сделав вид, что путешествует ради удовольствия.

Одну ночь пробыл Аи-вохи-купуа в Лау-пахоэхоэ, а на рассвете отправился дальше.

Вождь и его спутники оставили позади Лау-пахо-эхоэ и приблизились к Мака-хана-лоа, когда один из людей вождя, его главный советник, увидал радугу над Пали-ули.

Он сказал вождю:

— Гляди! Вон радуга! Там Лаиэ-и-ка-ваи, которую ты ищешь. Там я видел ее!

— Нет, Лаиэ-и-ка-ваи там нет, — возразил ему вождь. — Это не ее радуга. Такие радуги часто бывают в дождливых местах. Мы сойдем на берег и будем ждать хорошей погоды. Если радуга не исчезнет, значит, она — знак Лаиэ-и-ка-ваи.

Вождь приказал гребцам пристать к берегу и в сопровождении советника пошел в Кукулу-лауманиа, чтобы переждать там плохую погоду. На четвертый день небо над Хило очистилось, и широкая даль Пана-эва открылась взгляду.

На четвертый день Аи-вохи-купуа проснулся рано утром, вышел из дома и увидел радугу, которая оставалась на прежнем месте. Вождь долго стоял, ждал, пока не взошло солнце, потом вернулся в дом, разбудил советника и сказал ему:

— Слушай меня, советник, наверное, ты был прав. Сегодня я проснулся, когда еще было темно, и пошел посмотреть на радугу. Она была на том же месте, где и раньше. Тогда я подождал, пока взойдет солнце, но радуга не исчезла. Вот я и решил разбудить тебя.

— Что я говорил! — воскликнул советник. — Не останься мы здесь, давно были бы в Пали-ули!

В то же утро каноэ вождя покинуло Мака-хана-лоа и направилось в Кеаау.

Весь день были они в пути и вечером пристали к берегу в Кеаау, но все дома были пустыми, потому что жители катались на волнах. Красота Аи-вохи-купуа вызывала здесь такое же восхищение, как и везде.

Аи-вохи-купуа приказал советнику сопровождать его, а гребцам оставаться в каноэ и сидеть тихо, ждать, пока они не вернутся.

Когда наступили сумерки, Аи-вохи-купуа достал плащ из птичьих перьев, дал его советнику, и они отправились в путь.

Аи-вохи-купуа и советник с трудом прокладывали себе дорогу в непроходимом кустарнике, заполнившем все пространство между деревьями, и вдруг услышал невдалеке крик петуха.

— Она почти рядом, — сказал советник.

Но они все еще шли, когда петух прокричал во второй раз. Они продолжали идти, пока их не ослепил яркий свет.

— Вот! Мы пришли! — воскликнул советник. — Это Вака, бабушка Лаиэ-и-ка-ваи, созывает цыплят.

— А где дом принцессы? — спросил Аи-вохи-купуа.

— Ты его увидишь, как только мы выйдем из леса, — ответил советник.

Когда Аи-вохи-купуа понял, что цель близка, он забрал у советника плащ из птичьих перьев, чтобы самому держать его, когда он предстанет перед принцессой Пали-ули.

Немного погодя они увидели дом Лаиэ-и-ка-ваи весь из желтых перьев птицы оо, каким видел его прорицатель на Ка-увики в ниспосланном ему богом видении.

Аи-вохи-купуа поглядел на дом и в первый раз засомневался в успехе. Его охватило замешательство, и он сказал советнику:

— Послушай, когда мы отправлялись на Гавайи за женой для меня, я думал, что Лаиэ-и-ка-ваи обыкновенная женщина, но теперь я знаю, что это не так! Разве земному мастеру под силу построить дом, равный этому! Уйдем, пока нас никто не видел.

— Я не понимаю тебя, — ответил советник. — Стоять возле дома женщины, ради которой мы одолели восемь морей, и уйти ни с чем! Пойдем к ней, и пусть будет, что будет. Если она откажет тебе, все равно добивайся своего. Будь мужчиной, даже если наше каноэ разлетится в щепки под ударами волн[34]Советник обыгрывает здесь поговорку He waa naha I kooka kona (букв. «Его каноэ развалилось от борьбы с волнами»), обычно употребляющуюся в значении: «От неумеренности он стал импотентом»..

— Ты ничего не понял! — прикрикнул Аи-вохи-купуа на советника. — Мы не получим Лаиэ-и-ка-ваи и даже не увидим ее. Погляди на дом. Я хотел одарить женщину из Пали-ули плащом из перьев, одеянием вождя высшего ранга, а он разве что сгодится ей на крышу. Идем.

Так, никем не замеченные, Аи-вохи-купуа и его главный советник покинули Пали-ули.

Глава седьмая

Аи-вохи-купуа и его советник покинули Пали-ули и возвратились в Кеаау, где их ждали гребцы, а с наступлением дня они отправились в обратный путь.

Аи-вохи-купуа ни словом не обмолвился, почему он решил возвратиться домой. Лишь когда они приплыли на Кауаи, советник узнал, что задумал вождь.

После того как вождь покинул Кеаау, первую остановку он сделал в Хило, в Кама-ээ, где горы подходят к самому морю, а на другой день отправился дальше и снова причалил там, где тропа Хуму-ула выходит к океану, на границе Хило и Хамакуа. Здесь его опять увидел прорицатель плывущим по океану.

Миновав тропу Хуму-улу, они пристали к берегу против Ке-ала-кахи, и, пока Аи-вохи-купуа спал, гребцы заметили на утесе женщину. Увидев ее, они стали кричать:

— Ах, какая красавица!

Они разбудили вождя, и он спросил у них, почему они кричат.

— Там, на утесе, прекрасная женщина, — ответили ему гребцы.

Аи-вохи-купуа поднял голову — и, правда, на утесе сидела прекрасная женщина.

Вождь приказал гребцам плыть к утесу, но тут они увидали мужчину, который ловил рыбу, и спросили его:

— Кто эта женщина, которая сидит на утесе?

— Ее зовут Поли-аху, — ответил он.

Очень захотелось Аи-вохи-купуа увидеть женщину вблизи. Он окликнул ее, и Поли-аху в плаще из белого снега сошла к вождю. Они обменялись приветствиями и пожали друг другу руки.

— О Поли-аху, прекрасная хозяйка здешних мест, пусть будет счастливой наша встреча! Я хочу стать твоим мужем, хозяйка утеса! Испытай меня. Сделай своим слугой, и я все исполню, что ты прикажешь. Если ты согласна, взойди на мое каноэ, и мы вместе поплывем на остров Кауаи, За тобой слово.

— Я не хозяйка здешних мест, — отвечала женщина, — мой дом далеко отсюда, на той горе, что покрыта снегом, оттого и плащ мой из снега. Но откуда тебе известно мое имя?

На это Аи-вохи-купуа сказал ей:

— Мне назвал его рыбак, но он не сказал мне, что ты пришла сюда с Мауна-кеа.

— На твою просьбу я так отвечу тебе, — сказала Поли-аху. — Я возьму тебя в мужья, но сначала позволь мне спросить тебя. Не ты ли тот вождь, который клялся богами, что не возьмет в жены ни одну женщину с наших островов — от Гавайи до Кауаи, а возьмет в жены лишь женщину из Моа-ула-нуи-акеа? Не ты ли тот вождь, который обещал стать мужем Хини-и-ка-маламы, принцессы Ханы? Разве не к ней направляешься ты теперь, побывав на острове Гавайи? Я так отвечу тебе. Сначала выполни обещание, которое ты дал Хина-и-ка-маламе, а до тех пор я не возьму тебя в мужья, но я взойду на твое каноэ, если ты пожелаешь.

Речь Поли-аху удивила Аи-вохи-купуа, и он не сразу решился спросить ее:

— Поли-аху, от кого ты слышала обо мне? Ты сказала правду, но кто поведал ее тебе?

— О вождь, ни от кого не слышала я о тебе, — отвечала Поли-аху. — Я сама все знаю, потому что, подобно тебе, от рождения наделена божественной властью и боги моих отцов дарят меня знанием, с их помощью мне многое ведомо. Когда ты покинул Хуму-улу, я увидела твое каноэ, а потом узнала и все остальное.

При этих словах Поли-аху Аи-вохи-купуа преклонил колена и стал молить ее плыть с ним на Кауаи.

— Нет, — отвечала Поли-аху. — Я не поплыву с тобой на Кауаи, но до Кохалы я не покину тебя. Потом я вернусь домой, а ты поплывешь дальше.

Так встретились вождь Аи-вохи-купуа и принцесса Поли-аху, чтобы взойти вместе на каноэ Аи-вохи-купуа.

Прежде чем отправиться в путь, принцесса так сказала Аи-вохи-купуа и его советнику:

— Мы будем плыть на одном каноэ, но вы не тронете меня, ни один из вас, словно между нами преграда. Вы не должны касаться меня, и я не коснусь вас, пока мы не приплывем в Кохалу. Пусть будет на нас табу.

Аи-вохи-купуа и главному советнику понравились слова Поли-аху. Они отправились в путь и достигли Кохалы, и ни разу не коснулись друг друга.

В тот день, когда Аи-вохи-купуа должен был покинуть Кохалу и плыть дальше, Поли-аху сняла с себя снежный плащ и отдала его Аи-вохи-купуа.

— Прими от меня мой снежный плащ, — сказала она. — Мать и отец строго-настрого запретили мне отдавать его кому бы то ни было, он должен быть всегда со мной, но отныне мы принадлежим друг другу, ты — мне, я — тебе, поэтому вот тебе мой плащ, пусть он будет с тобой до того дня, когда ты вспомнишь нашу клятву и найдешь меня на Мауна-кеа. Там ты вернешь мне плащ и мы с тобой соединимся.

От этих слов Поли-аху возрадовалось сердце Аи-вохи-купуа, и вместе с вождем возрадовались его слуги.

Аи-вохи-купуа отдал Поли-аху взамен ее плаща свой плащ из птичьих перьев.

— Ты наказала мне беречь твой плащ до нашей встречи, — сказал он, — так и я наказываю тебе беречь мой плащ.

С первым лучом солнца Аи-вохи-купуа и его спутники покинули женщину и направились в Хану, где встретились с принцессой Хина-и-ка-маламой.

Глава восьмая

В Кохале Аи-вохи-купуа расстался с Поли-аху, и его каноэ достигло Ханы в Хане-оо, где он уже был однажды и где жила принцесса Хина-и-ка-малама.

В Хане-оо он приказал гребцам плыть вдоль берега. Хина-и-ка-малама увидала каноэ вождя и обрадовалась встрече с Аи-вохи-купуа, но каноэ продолжало легко нестись по волнам и не приставало к берегу.

Тогда Хина-и-ка-малама сама пришла на берег и крикнула:

— Отчего ты медлишь, Аи-вохи-купуа? Отчего не велишь вести каноэ к берегу? А я-то обрадовалась, поверила, что ты вернулся ко мне. Как же! Отвечай, сойдешь ты на берег или нет?

— Нет, — отвечал Аи-вохи-купуа.

— Ах, нет! — разгневалась Хина-и-ка-малама. — Тогда я прикажу иламуку связать тебя. Уж не забыл ли ты, что принадлежишь мне с тех пор, как проиграл в конане? Мы дали друг другу клятву, я ждала тебя и не знала других мужчин.

— О принцесса, — сказал Аи-вохи-купуа. — Я не нарушаю своей клятвы, она остается в силе, но наше время еще не пришло. Вспомни, я обещал тебе отдать долг после того, как объеду весь остров Гавайи. Мое же путешествие не кончилось. В Хило я получил известие, что в мой дом на Кауаи пришла беда, и повернул каноэ. А остановился я, чтобы сказать тебе: живи в чистоте, и я скоро приду к тебе отдать свой долг.

Так сказал Аи-вохи-купуа, и Хина-и-ка-малама вновь поверила ему.

Покинув Хану, Аи-вохи-купуа со своими спутниками направился к острову Оаху, а когда он был на полпути между Оаху и Кауаи, он так сказал кормчим и гребцам:

— Слушайте меня, мои кормчие и гребцы! Скоро мы приплывем на Кауаи, и там вы будете молчать о том, что мы плавали на Гавайи за женой для меня, иначе позор падет на меня. Если же на Кауаи узнают правду, виной тому будет ваша болтливость, и тогда не ждите от меня пощады. Виновник заплатит своей смертью, смертью жены и детей.

Так сказал вождь.

На закате каноэ подошло к Кауаи, и на берегу Аи-вохи-купуа увидел своих сестер. Так сказал он им:

— Сестры мои, вы, верно, удивились, когда узнали, что я покинул Кауаи, ничего не сказав вам о том, куда и зачем собираюсь плыть. Теперь, мои сестры, настало время открыть вам тайну; только вам одним открою я свою тайну. Я хотел взять в жены Лаиэ-и-ка-ваи, которая живет на острове Гавайи, и задумал я это, еще когда слушал рассказ Кауакахи-алии, но мне не пришлось увидеть ее лица, не пришлось встретиться с Лаиэ-и-ка-ваи. Зато я увидел дом принцессы, весь из желтых перьев птицы оо, и тогда я понял, что не будет Лаиэ-и-ка-ваи моей женой, с тем я возвратился на Кауаи. Но еще там, в Пали-ули, я вспомнил о моих сестрах, которые всегда выполняли мои желания, поэтому я молю вас плыть со мной на Гавайи, без вас не сбудется мое желание. На заре я буду ждать вас в моем каноэ.

Сестрам понравились слова брата.

Только теперь главный советник понял, зачем вождь вернулся на Кауаи.

На следующее утро Аи-вохи-купуа взял других гребцов, потому что прежние устали за долгое путешествие, к ночи другое каноэ было готово к отплытию, и Аи-вохи-купуа, его главный советник, четырнадцать гребцов, два кормчих и пять сестер вождя — Маиле-хаи-вале, Маиле-калухеа, Маиле-лау-лии, Маиле-пакаха и самая младшая сестра Ка-хала-о-мапу-ана, — всего двадцать три, взошли на каноэ вождя. Той же ночью, едва занялась утренняя заря, они покинули Кауаи и направились в Пуу-лоа, там они отдохнули в Хана-уме, а на другой день побывали на Молокаи, в Кауна-какаи, потом в Мале, что в Ла-хаине, потом в Ке-оне-оио, в Хонуа-уле, и там жили тридцать дней.

Тридцать дней бушевал океан, потом стих, и они покинули Хонуа-улу, чтобы сойти на берег на острове Гавайи в Каэле-хулухулу, что в Коне.

Когда вождь покинул остров Мауи и был на пути в Каэле-хулухулу, Поли-аху узнала об этом и начала готовиться к свадьбе.

Целый месяц ждала Поли-аху обещанной встречи, но Аи-вохи-купуа уже был в Хило и как можно быстрее желал встретиться с Лаиэ-и-ка-ваи.

С помощью божественных сил Поли-аху узнала, что делал и куда плавал Аи-вохи-купуа после того, как расстался с нею, и она запомнила все до мелочей, чтобы при встрече Аи-вохи-купуа не подумал, будто от нее можно что-то утаить.

Из Каэле-хулухулу Аи-вохи-купуа направился прямо в Кеаау, но еще много дней и ночей продолжалось его плавание.

Наконец вождь приплыл в Кеаау, и, едва гребцы вынесли каноэ на берег, Аи-вохи-купуа стал торопить советника и сестер, просить их немедля идти с ним в Пали-ули, и они готовы были тотчас продолжить путь.

Но прежде Аи-вохи-купуа сказал кормчим и гребцам:

— Пока мы будем искать ту, с которой я хочу встретиться лицом к лицу, оставайтесь здесь, никуда не уходите, стерегите каноэ. Если без нас ночь станет днем, а день — ночью, знайте, что мы возвратимся с удачей. Но если поутру мы уже будем тут, то знайте, что мы пришли ни с чем, и без лишних слов правьте на Кауаи.

Сказав так, вождь отправился в путь, и минуло полночи, прежде чем он пришел в Пали-ули и так сказал своим сестрам:

— Вот и Пали-ули. Тут живет Лаиэ-и-ка-ваи, ваша невестка. Покажите теперь, на что вы способны.

Аи-вохи-купуа со старшей сестрой Маиле-хаи-вале подошли к дому Лаиэ-и-ка-ваи. Маиле-хаи-вале стала возле двери, и аромат, который исходил от нее, заполнил дом принцессы[35]Приятный запах считался признаком божественного. Растения с сильным ароматом на Гавайских островах были немногочисленны; многие из них использовались в культовых целях, а также для ароматизации тапы.. Лаиэ-и-ка-ваи и ее служанка проснулись, вдохнув прекрасный запах, и долго не могли понять, откуда он.

Лаиэ-и-ка-ваи. Вака! Вака!

Вака. Эй! Почему ты будишь меня среди ночи?

Лаиэ-и-ка-ваи. Запах разбудил меня, странный запах, прохладный запах, чудесный запах доходит мне до сердца.

Вака. Ничего в нем нет странного. Это Маиле-хаи-вале, благоуханная сестра Аи-вохи-купуа, пришла просить тебя, чтобы ты стала женой ее брата, ты — его женой, он — твоим мужем. Вот мужчина, достойный тебя!

Лаиэ-и-ка-ваи. Нет! Я не буду его женой!

Когда Аи-вохи-купуа услышал, что Лаиэ-и-ка-ваи отказывается взять его в мужья, он очень огорчился, потому что ее отказ уже нельзя было скрыть.

Глава девятая

Лаиэ-и-ка-ваи отказала Аи-вохи-купуа, и он так сказал советнику:

— Ты и я сейчас отправляемся домой, а мои сестры пусть остаются, пусть живут здесь, как хотят, потому что мне не было от них никакой пользы. Они не помогли мне исполнить мое желание.

— Мне непонятны твои речи, — отвечал ему советник. — Когда мы покидали Кауаи, ты сказал, что только твои сестры в силах помочь тебе, и теперь ты знаешь только, на что способна одна из них. Ты приказал Маиле-хаи-вале быть первой, и ей отказала Лаиэ-и-ка-ваи. Но чем виноваты другие сестры? Почему их ты тоже хочешь бросить в Пали-ули? У тебя есть еще четыре сестры. Может быть, другая будет счастливее.

— Что не по силам рожденной первой, то и другим не по силам, — сказал Аи-вохи-купуа.

— Мой господин, — продолжал советник, — ты быстро теряешь терпение. Маиле-калухеа еще не испробовала свои силы, но если и ей не будет удачи, тогда пусть гребцы готовят каноэ.

Слова советника пришлись Аи-вохи-купуа по душе, и он сказал:

— Иди, Маиле-калухеа, попытай счастья, но если ты возвратишься ни с чем, тогда все будет кончено.

Маиле-кулухеа подошла к дому Лаиэ-и-ка-ваи, стала возле двери, наполнила дом прекрасным запахом, и он, коснувшись кровли, полетел к Лаиэ-и-ка-ваи и разбудил ее.

— Ты чувствуешь, это другой запах? — спросила Лаиэ-и-ка-ваи служанку. — Он не такой, как прежний, он лучше прежнего. Наверно, это запах мужчины.

— Кликни бабушку, — ответила ей служанка. — Она скажет, чей это запах.

Лаиэ-и-ка-ваи. Вака! Вака!

Вака. Эй! Почему ты будишь меня среди ночи?

Лаиэ-и-ка-ваи. Запах разбудил меня, странный запах, прохладный запах, чудесный запах доходит мне до сердца.

Вака. Ничего в нем нет странного. Это Маиле-калухеа, благоуханная сестра Аи-вохи-купуа. Она хочет, чтобы ты стала женой ее брата, а он — твоим мужем. Вот мужчина, достойный тебя.

Лаиэ-и-ка-ваи. Нет! Я не буду его женой.

— Ты слыхал, что сказала принцесса? — спросил Аи-вохи-купуа советника.

— Да. Ну и что из этого? Ей не понравился запах двух сестер. Может быть, Маиле-лау-лии больше повезет?

— Отчего ты упорствуешь? Я говорил тебе, что хочу вернуться на Кауаи, но ты был против, не хотел сделать по-моему.

— У тебя еще три сестры, — сказал советник. — Лишь двум отказала Лаиэ-и-ка-ваи. Пусть другие сестры попытают удачи. Так будет лучше. Ты слишком торопишься вернуться. Когда мы придем в Кеаау и все узнают, что не было нам удачи, твои сестры будут вправе сказать: «Если бы ты дал нам испробовать наши силы, Лаиэ-и-ка-ваи была бы твоей». И они будут вправе сказать так. Нет, лучше им всем попытать счастья.

— Вот как ты заговорил! — воскликнул Аи-вохи-купуа. — Что ж, ведь обрекают на позор меня, а не тебя! Вот если б внучка думала, как ее бабушка!

— Разве это позор? — воскликнул советник. — Разве ты не знаешь, что мы, мужчины, должны быть готовы к тому, что наше каноэ может разлететься в щепки под ударами волн. Даже если Лаиэ-и-ка-ваи опять откажет тебе, кто об этом узнает, кроме тебя и меня? Позволь Маиле-лау-лии пойти к Лаиэ-и-ка-ваи.

Долго советник упрашивал Аи-вохи-купуа, пока тот не согласился.

Маиле-лау-лии тотчас же отправилась к дому Лаиэ-и-ка-ваи, стала возле двери и, подобно старшим сестрам, наполнила дом прекрасным запахом. Лаиэ-и-ка-ваи проснулась и сказала служанке:

— Опять другой запах! Не такой, как прежние.

— Кликни Ваку, — ответила служанка.

Лаиэ-и-ка-ваи. Вака! Вака!

Вака. Эй! Почему ты будишь меня среди ночи?

Лаиэ-и-ка-ваи. Запах разбудил меня, странный запах, прохладный запах, чудесный запах доходит мне до сердца.

Вака. Ничего в нем нет странного. Это Маиле-лау-лии, благоуханная сестра Аи-вохи-купуа, пришла просить тебя, чтобы ты стала женой ее брата, ты — его женой, он — твоим мужем. Вот мужчина, достойный тебя.

Лаиэ-и-ка-ваи. Нет! Я не буду его женой.

— Разве мало мне было одного отказа? — вскричал Аи-вохи-купуа. — Зачем мне еще четыре? Ты, мой советник, опозорил нас обоих!

— Не бойся позора, — сказал советник. — Если не будет нашим сестрам удачи, я сам пойду к Лаиэ-и-ка-ваи и умолю ее, чтоб она взяла тебя в мужья.

Возрадовалось сердце Аи-вохи-купуа при этих словах советника, потому что вождь помнил рассказ Кауа-кахи-алии о том, как слуга привел к нему Лаиэ-и-ка-ваи, и Аи-вохи-купуа не стал более противиться уговорам.

Аи-вохи-купуа, не мешкая, приказал Маиле-пакахе идти к дому Лаиэ-и-ка-ваи, и она, подобно старшим сестрам, наполнила дом принцессы прекрасным запахом. Лаиэ-и-ка-ваи проснулась и сказала служанке:

— Опять я чувствую запах, и он прекраснее прежних.

— Кликни Ваку, — вновь сказала служанка.

Лаиэ-и-ка-ваи. Вака! Вака!

Вака. Эй! Почему ты будишь меня среди ночи?

Лаиэ-и-ка-ваи. Запах разбудил меня, новый запах, не похожий на прежние, прекрасный запах, чудесный запах, он доходит мне до сердца.

Вака. Ничего в нем нет странного. Это Маиле-пакаха, благоуханная сестра Аи-вохи-купуа, она пришла просить тебя, чтобы ты стала женой ее брата, а он — твоим мужем. Вот мужчина, достойный тебя.

Лаиэ-и-ка-ваи. Нет! Я не буду его женой! Пусть присылает, кого хочет, я ни за что не соглашусь. Не говори мне больше об Аи-вохи-купуа.

Мужчины слышали слова Лаиэ-и-ка-ваи, и советник сказал:

— Господин мой, видно, наши старания напрасны! Не надо твоей младшей сестре и мне, твоему советнику, ходить к Лаиэ-и-ка-ваи. Позволь дать тебе последний совет, я скажу, а ты — решай.

— Говори, — сказал Аи-вохи-купуа. — Если твой совет понравится мне, я сделаю, как ты скажешь, а если нет — сделаю по-своему.

— Идем вместе к Ваке и попросим ее отдать внучку тебе в жены, может, она согласится.

— Нет, — отвечал Аи-вохи-купуа. — Кончено. Одного только я хочу, чтобы мои сестры остались здесь, в лесной чаще, потому что не было мне от них никакого проку.

И Аи-вохи-купуа сказал сестрам:

— Я не беру вас собой, потому что вы не исполнили мое желание. Отныне этот лес — ваше жилище.

Было это незадолго до рассвета.

Узнав волю брата, сестры поникли и заплакали.

Однако не успели Аи-вохи-купуа с советником сделать и шагу, как крикнула им Ка-хала-о-мапу-ана, младшая сестра Аи-вохи-купуа:

— Погодите! Стойте! Если бы мы знали, что нас бросят здесь, не отправились бы мы с вами в дальний путь. Отчего, брат, не велишь ты мне попытать удачи? Пусть всем откажет Лаиэ-и-ка-ваи, тогда оставляйте здесь всех, это будет справедливо, и не быть мне, невинной, вместе с виноватыми. Разве было у тебя, о Аи-вохи-купуа, хоть одно желание, которое я не исполнила?

Выслушал Аи-вохи-купуа упреки Ка-хала-о-мапу-аны и не мог не признать ее правоту.

— Пойдем со мной, — позвал он младшую сестру, — а твои сестры пускай остаются тут.

— Одна я не пойду, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана. — Я вернусь домой только вместе с моими сестрами.

Глава десятая

Тогда сказал Аи-вохи-купуа младшей сестре:

— Оставайся со своими сестрами, иди с ними, куда хочешь, а я возвращаюсь домой.

Аи-вохи-купуа отвернулся от сестер, и тогда запела Маиле-хаи-вале:

— Не за верную службу, — сказал Аи-вохи-купуа, — я бросаю вас здесь, а потому что не было мне от вас пользы. Если бы помогли вы мне, не пришлось бы вам оставаться здесь. Не для того звал я вас сюда, чтобы возвращаться одному.

Сказав так, Аи-вохи-купуа вновь отвернулся от сестер и, не слушая их больше, пошел прочь.

Когда Аи-вохи-купуа и советник ушли, сестры подумали-подумали и решили идти следом за ними: вдруг да сжалится над ними Аи-вохи-купуа.

Так сестры пришли в Кеаау, где гребцы готовили к отплытию каноэ вождя, и, усевшись на берегу, стали ждать, не позовет ли их Аи-вохи-купуа. Один за другим мужчины взошли на борт каноэ и отплыли от берега. Тогда запела Маиле-калухеа:

Так пела Маиле-калухеа, и не раз с жалостью глядел Аи-вохи-купуа на берег, но все дальше уплывало каноэ. Опять сестры принялись думать о том, куда им идти и что делать, и тут заговорила самая младшая сестра Ка-хала-о-мапу-ана:

— Мольбы Маиле-хаи-вале и Маиле-калухеа не смягчили нашего брата, — сказала Ка-хала-о-мапу-ана. — Но мы пойдем следом за ним и там, где пристанет каноэ Аи-вохи-купуа, Маиле-лау-лии споет ему свою песню. Может, она тронет сердце Аи-вохи-купуа.

Сестры послушались Ка-хала-о-мапу-ану.

Они покинули Кеаау, пошли в Пуна-хоа, к тому месту, что называется Канаокапа. Они сидели на берегу и ждали, когда появится каноэ Аи-вохи-купуа.

Каноэ вождя уже было рядом с берегом, где сидели сестры, но Аи-вохи-купуа крикнул гребцам:

— Плывите дальше! Мои сестры преследуют нас! Лучше нам поискать другое место!

Когда каноэ стало удаляться, Маиле-лау-лии запела так:

Аи-вохи-купуа, услышав песню сестры, приказал грести медленнее.

— Это хороший знак, — сказала Ка-хала-о-мапу-ана. — В первый раз Аи-вохи-купуа не торопит гребцов. Сейчас он позовет нас, мы сядем в каноэ и будем спасены.

Но тут гребцы налегли на весла, и каноэ скрылось с глаз.

Сестры опять принялись думать, что им делать, опять заговорила Ка-хала-о-мапу-ана:

— Остались только мы с Маиле-пакахой.

— Не пожалеет меня Аи-вохи-купуа, — вздохнула Маиле-пакаха, — как не пожалел он моих сестер. Не сделать бы мне еще хуже. Проси лучше ты его. Ты самая младшая, может, он тебя пожалеет.

Однако Ка-хала-о-мапу-ана не согласилась с ней, и они решили: та из них, которая вытащит длинную травинку, будет первой просить брата. Жребий пал на Ка-хала-о-мапу-ану.

Сестры покинули Пуна-хоа и пришли в Хоно-лии. На этот раз Аи-вохи-купуа и его спутники опередили их, и сестры решили быть подальше от Аи-вохи-купуа.

В ту ночь они уговорились спать по очереди. Первой должна была сторожить Аи-вохи-купуа старшая сестра, Маиле-хаи-вале, последней — младшая, Ка-хала-о-мапу-ана, чтобы не пропустить, когда Аи-вохи-купуа покинет Хоно-лии, потому что он всегда уходил в море на рассвете.

Всю ночь сестры не спали, и наконец Маиле-пакаха увидала, что мужчины готовятся к отплытию, тогда она стала будить сестер, и они тотчас проснулись.

Мужчины садились в каноэ, когда сестры побежали к ним, и впереди бежала Ка-хала-о-мапу-ана:

Услыхал Аи-вохи-купуа песню Ка-хала-о-мапу-аны и пожалел младшую сестру.

Больше других сестер любил он Ка-хала-о-мапу-ану. Обнял он ее, усадил к себе на колени и заплакал.

Усадил Аи-вохи-купуа Ка-хала-о-мапу-ану к себе на колени, а гребцам приказал изо всех сил налечь на весла, чтобы другие сестры не смогли их догнать.

Ка-хала-о-мапу-ана заплакала еще горше и стала просить брата отпустить ее к сестрам, но Аи-вохи-купуа не слушал ее.

— О Аи-вохи-купуа, — молила Ка-хала-о-мапу-ана, — не хочу я плыть с тобой, если сестры мои остаются тут. Разве не звал ты меня с собой еще в Пали-ули? Разве не ответила я тебе еще там, что вернусь домой только вместе с сестрами?

Аи-вохи-купуа не хотел внять мольбам Ка-хала-о-мапу-аны. Тогда она прыгнула в воду и напоследок так спела брату:

Глава одиннадцатая

Аи-вохи-купуа слушал прощальную песню Ка-хала-о-мапу-аны, и сердце его переполнилось любовью к ней. Он приказал развернуть каноэ, но Ка-хала-о-мапу-ана была уже далеко, так быстро гребли слуги Аи-вохи-купуа. Когда каноэ развернулось, ее нигде не было видно.

(Теперь мы ненадолго покинем Аи-вохи-купуа и расскажем о его сестрах, а потом опять вернемся к нему.)

Аи-вохи-купуа и его спутники уплыли вместе с Ка-хала-о-мапу-аной, и сестры принялись оплакивать разлуку с младшей сестрой, которую они любили даже больше отца и матери, больше родной земли.

Сестры еще оплакивали разлуку с Ка-хала-о-мапу-аной, когда она появилась возле скалы, и тотчас развеялась их печаль.

Сестры окружили Ка-хала-о-мапу-ану и стали расспрашивать, что с нею было и почему она вернулась к ним, и она рассказала им то, что мы уже знаем из предыдущей главы.

Потом сестры принялись думать, где им теперь жить, и решили идти обратно в Пали-ули.

Они покинули Хоно-лии и, возвратившись в Пали-ули, поселились в дуплах больших деревьев неподалеку от дома Лаиэ-и-ка-ваи.

Сестрам очень хотелось увидеть Лаиэ-и-ка-ваи, и они день за днем следили за ее домом, но она ни разу не показалась им, и дверь ее дома всегда была на запоре.

Думали-думали сестры, как бы им увидеть Лаиэ-и-ка-ваи, но ничего не могли придумать.

Все время говорили они о Лаиэ-и-ка-ваи, только Ка-хала-о-мапу-ана молчала.

— Ка-хала-о-мапу-ана, — наконец обратилась к ней старшая сестра, — каждая из нас сказала свое слово, а все без толку. Может, ты что-нибудь придумаешь.

— Вот мое слово, — ответила ей Ка-хала-о-мапу-ана. — Отныне каждую ночь мы будем зажигать костер и по очереди петь возле него. В первую ночь пусть поет Маиле-хаи-вале, наша старшая сестра, потом Маиле-калухеа, Маиле-лау-лии, Маиле-пакаха, а в последнюю ночь буду петь я. Так мы будем петь все ночи. Может быть, костер и наши песни растревожат Лаиэ-и-ка-ваи, и она придет сюда, тогда мы ее увидим.

Сестры решили сделать так, как сказала Ка-хала-о-мапу-ана.

В ту же ночь они разожгли костер, и Маиле-хаи-вале пела свои песни. Во вторую ночь пела Маиле-калухеа. И так каждую ночь. Минула четвертая ночь, а Лаиэ-и-ка-ваи все не показывалась. Она видела костер, слышала песни, но не желала покидать свой дом!

Когда наступила пятая ночь, последняя ночь, ночь Ка-хала-о-мапу-аны, сестры разожгли костер и Ка-хала-о-мапу-ана, сделав из листика ти свистульку пулаи, заиграла на ней в полночь.

Лаиэ-и-ка-ваи услышала, как играет Ка-хала-о-мапу-ана, и ей понравилась мелодия, но принцесса не захотела выйти из дому. Незадолго до утренней зари Ка-хала-о-мапу-ана вновь взяла в руки пулаи, и Лаиэ-и-ка-ваи опять услышала понравившуюся ей мелодию. В эту ночь Ка-хала-о-мапу-ана дважды играла для Лаиэ-и-ка-ваи.

На вторую ночь Ка-хала-о-мапу-ана опять играла да пулаи, и начала она играть раньше, чем в прошлую ночь, но принцесса не вышла к сестрам.

Перед самым рассветом Ка-хала-о-мапу-ана во второй раз заиграла на пулаи и разбудила Лаиэ-и-ка-ваи, которой игра младшей сестры Аи-вохи-купуа нравилась все больше.

Лаиэ-и-ка-ваи стало любопытно, ведь она никогда не слышала свистульку пулаи, и она послала служанку разузнать, кто это играет возле ее дома.

Служанка открыла дверь и увидела костер, разожженный сестрами. Она подкралась поближе и притаилась, так что сестры ее и не заметили.

Все высмотрев, она возвратилась в дом, и Лаиэ-и-ка-ваи принялась ее расспрашивать.

— Я открыла дверь и увидела неподалеку костер, — отвечала служанка. — Тогда я подошла поближе, но так, чтобы меня никто не заметил. А теперь слушай! Пять прекрасных девушек, схожих лицом, сидели возле костра, и самая младшая играла на пулаи красивую песню, которая тебя разбудила.

— Пойди и приведи ко мне девушку, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи служанке. — Пусть она нас развлекает.

По приказанию Лаиэ-и-ка-ваи служанка опять пошла туда, где сидели сестры, и, показавшись им, сказала:

— Моя госпожа послала меня за той, которая приглянется мне больше других. Пускай идет самая младшая из вас, я отведу ее к моей госпоже, как мне было приказано.

Ка-хала-о-мапу-ана шла следом за служанкой, и сердца сестер пели от радости, потому что теперь они поверили в свою удачу.

Ка-хала-о-мапу-ана шла к Лаиэ-и-ка-ваи.

Когда Ка-хала-о-мапу-ана следом за служанкой подошла к дому Лаиэ-и-ка-ваи и служанка отворила дверь, Ка-хала-о-мапу-ана испугалась, потому что принцесса по своему обыкновению возлежала на крыльях птиц и две алые ииви сидели на плечах Лаиэ-и-ка-ваи, стряхивая росу с цветов лехуа ей на волосы.

Когда Ка-хала-о-мапу-ана увидала это, она так испугалась, что упала на землю, и сердце быстро-быстро забилось у нее в груди.

— Что с тобой, дочка? — спросила ее служанка.

Дважды пришлось ей повторить свой вопрос, прежде чем Ка-хала-о-мапу-ана поднялась и сказала ей:

— Разреши мне возвратиться к моим сестрам, я вся дрожу от страха, потому что твоя госпожа — необыкновенная женщина.

— Не бойся, — успокоила ее служанка. — Лучше иди в дом, как тебе было приказано. Лаиэ-и-ка-ваи ждет тебя.

— Я боюсь, — повторила Ка-хала-о-мапу-ана.

Когда Лаиэ-и-ка-ваи услыхала, что кто-то говорит за дверью, она встала и позвала Ка-хала-о-мапу-ану. Тут страх у Ка-хала-о-мапу-аны прошел, и она шагнула навстречу Лаиэ-и-ка-ваи.

— Скажи, — спросила ее Лаиэ-и-ка-ваи, — не твою ли веселую пулаи я слушаю уже вторую ночь?

— Мою, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Тогда сыграй мне, — приказала Лаиэ-и-ка-ваи.

Ка-хала-о-мапу-ана вынула из-за уха пулаи и стала играть для Лаиэ-и-ка-ваи, которая никогда раньше не видела такой свистульки.

Глава двенадцатая

Лаиэ-и-ка-ваи очень понравилась веселая пулаи, на которой играла Ка-хала-о-мапу-ана, и она приказывала ей играть еще и еще.

— Больше нельзя, — сказала наконец Ка-хала-о-мапу-ана. — Уже утро, а моя пулаи поет только ночью, днем она не поет.

Слова Ка-хала-о-мапу-аны удивили Лаиэ-и-ка-ваи, она не поверила девушке, выхватила пулаи у нее из рук и хотела было сыграть сама, но она не знала, как взяться за свистульку, и потому не смогла извлечь из нее ни звука. Лаиэ-и-ка-ваи пришлось поверить, что пулаи поет только ночью.

— Теперь ты моя подруга и будешь жить в моем доме, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи Ка-хала-о-мапу-ане. — Ты мне нравишься, и ты будешь меня развлекать.

— О принцесса! — воскликнула Ка-хала-о-мапу-ана. — Ты сказала хорошие слова, но не в радость мне будет твой дом, если мои сестры будут жить в печали.

— А сколько у тебя сестер? — спросила Лаиэ-и-ка-ваи. — И как вы здесь оказались?

— Всего нас шестеро, детей одного отца и одной матери, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана, — один брат и пять младших сестер, брат — самый старший, а я — самая младшая. Брат привез нас сюда, но мы не исполнили его желание, поэтому он бросил нас здесь, а сам со своим любимым советником возвратился домой, вот мы и живем тут в печали.

— Откуда вы приплыли сюда? — спросила Лаиэ-и-ка-ваи.

— С острова Кауаи, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Как зовут твоего брата?

— Аи-води-купуа, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— А как зовут твоих сестер? — спросила Лаиэ-и-ка-ваи.

Ка-хала-о-мапу-ана назвала имена своих сестер.

Тогда Лаиэ-и-ка-ваи поняла, что это они приходили к ней.

— Я знаю твоего брата и твоих сестер, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи, — это они приходили ко мне ночью, но о тебе я не слыхала.

— Да, это так.

Тогда Лаиэ-и-ка-ваи сказала:

— Но кто указал вам путь ко мне? Мы живем здесь вдвоем с бабушкой, и никто из людей никогда сюда не приходит.

— Нас привел сюда житель этих мест, — ответила ей Ка-хала-о-мапу-ана, — тот самый, который звал тебя к Кауакахи-алии.

И Лаиэ-и-ка-ваи сразу его вспомнила.

Поговорив с Ка-хала-о-мапу-аной, она попросила бабушку построить дом для сестер Аи-вохи-купуа.

Вака с помощью божественных сил быстро построила дом.

Когда он был готов, Лаиэ-и-ка-ваи приказала Ка-хала-о-мапу-ане:

— Иди к твоим сестрам, а вечером возвращайся с ними сюда. Я погляжу на них, а потом ты сыграешь нам на своей замечательной пулаи.

Ка-хала-о-мапу-ана пришла к сестрам, и они засыпали ее вопросами о том, что она делала в доме принцессы и о чем говорила.

— Когда я подошла к дому, служанка-горбунья открыла дверь, и я увидела Лаиэ-и-ка-ваи, возлежавшую на крыльях птиц. От страха я вся задрожала и упала на землю. Потом Лаиэ-и-ка-ваи заговорила со мной, и я сделала все так, как она пожелала. А когда она спросила меня, кто мы такие и откуда родом, я ей все рассказала. Вот наша удача! Лаиэ-и-ка-ваи приказала нам прийти к ней вечером.

Сестры очень обрадовались.

Когда пришло время, назначенное принцессой, они стали выбираться из своего убежища в дупле.

Потом они подошли к дому Лаиэ-и-ка-ваи и стали возле двери. Служанка отворила им, и они увидали, что Лаиэ-и-ка-ваи возлежит на птичьих крыльях — в точности, как им рассказывала младшая сестра.

Увидав Лаиэ-и-ка-ваи, они все, кроме Ка-хала-о-мапу-аны, очень испугались, задрожали, хотели было бежать без оглядки, но без сил упали на землю.

По приказанию принцессы их внесли в дом. Лаиэ-и-ка-ваи посмотрела на них, и они ей понравились.

Она заговорила с ними и обещала им свое заступничество.

— От вашей младшей сестры я слышала, — сказала она, — что вы все дочери одного отца и одной матери и одна кровь течет в ваших жилах. Я тоже буду относиться к вам, как будто у нас одна кровь. Я буду вашей защитницей, но и вы будьте моими защитницами. Что одна из нас скажет, то мы все будем делать. Если с одной случится беда, мы разделим ее поровну. Я попросила нашу бабушку построить для вас дом, и вы будете мирно жить в нем, как я живу в моем доме. Ни одна из нас не должна выбирать для себя мужа, не испросив согласия сестер. Так мы отныне будем жить.

Сестрам понравилось все, что сказала Лаиэ-и-ка-ваи.

— О Лаиэ-и-ка-ваи, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана, — мы счастливы, что ты приняла нас и назвала своими сестрами, и мы подчиняемся тебе. Лишь об одном мы просим тебя. Мы, твои рабыни, просим тебя, позволь нам жить в чистоте до конца наших дней, как хотели того наши отец с матерью, позволь нам сохранить девственность, позволь сдержать клятву, которую дали наши отец с матерью.

Лаиэ-и-ка-ваи осталась довольна решением сестер.

Немало времени провели они в беседе о том, как будут жить дальше, после чего Лаиэ-и-ка-ваи приказала проводить сестер в их дом.

Едва сестры переступили порог своего дома, они принялись думать, как им получше услужить Лаиэ-и-ка-ваи, и поручили младшей сестре сообщить Лаиэ-и-ка-ваи, что они надумали.

Однажды утром, когда Лаиэ-и-ка-ваи только что проснулась, к ней вошла Ка-хала-о-мапу-ана и стала играть на пулаи, долго она играла, пока принцессе не надоело ее слушать. Кончив играть, девушка сказала Лаиэ-и-ка-ваи так:

— О принцесса, мы с сестрами долго думали, как нам лучше защитить тебя, и мы решили стать стражницами твоего дома. Мы будем впускать сюда твоих друзей и защищать тебя от недругов. Если кто-то захочет видеть тебя, будь он мужчина, или женщина, или вождь, он не сможет сделать этого без нашего позволения. Теперь говори, согласна ли ты?

— Согласна, — отвечала Лаиэ-и-ка-ваи. — Охраняйте всю землю Пали-ули.

Сестры пожелали стать стражницами на случай, если Аи-вохи-купуа вновь появится в Пали-ули. Они хотели достойно встретить своего врага.

Сестры стали жить в Пали-ули, и все время, пока они там жили, не было у них никаких забот. Они даже не знали, кто все делает для них. Даже пищу они видели лишь тогда, когда она уже была готова и ее приносили им птицы, которые убирали и оставшиеся после еды крошки[36]В традиционном гавайском обществе придавалось большое значение сокрытию остатков пищи, волос, выделений, поскольку все это могло быть использовано во вредоносной магии. Знатные вожди имели особых слуг, в обязанности которых входило собирать остатки пищи, выпавшие волосы, плевки и другое, чтобы они не могли быть использованы во вред вождю.. Сестры полюбили Пали-ули и жили там в радости и довольстве, пока Хала-анианн не принес им беду.

(Теперь, о читатель, мы прервем рассказ о сестрах Аи-вохи-купуа и в тринадцатой главе расскажем о возвращении Аи-вохи-купуа на остров Кауаи.)

Глава тринадцатая

Когда Ка-хала-о-мапу-ана прыгнула за борт, каноэ шло с большой скоростью, и поэтому она сразу же оказалась далеко позади. Аи-вохи-купуа приказал развернуть каноэ и искать сестру, но не нашел ее, после чего решил, не задерживаясь больше, плыть на Кауаи.

Когда Аи-вохи-купуа покинул Гавайи и был на середине пути от Оаху до Кауаи, он так сказал гребцам:

— Когда мы возвратимся на Кауаи, пусть ни один из вас не проговорится, что мы плавали на Гавайи за Лаиэ-и-ка-ваи, иначе не миновать мне позора, и люди будут смеяться надо мной. Я приказываю вам молчать. Если вы ослушаетесь меня и я узнаю об этом, то виновный будет казнен вместе со всем своим потомством. Я уже клялся так однажды, клянусь и теперь.

Прошло несколько дней после возвращения Аи-вохи-купуа, и вождь устроил празднество для вождей и всех своих друзей, которые жили на Кауаи.

Слуги вождя приготовили богатый пир всем на удивление. Среди приглашенных была лишь одна женщина высокого рода по имени Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа[37]Обычно совместные трапезы мужчин и женщин не допускались. Мужчины питались в одном доме (муа), женщины — в Другом (хале-аина). Пища готовилась в разных земляных печах. Трапеза короля Лихолихо вместе со своей матерью и теткой (1819 г.), представлявшая собой грубое нарушение одного из основополагающих табу традиционного гавайского общества, явилась формальным актом отмены старой религии..

В день празднества собрались гости, и много было еды и кавы.

Не притрагиваясь к еде, все взялись за чаши с кавой. Но сколько они ни пили, никто не захмелел.

Тогда Аи-вохи-купуа велел слугам быстро нажевать еще кавы. Его приказание было исполнено, принесли новую каву, и гости вновь взялись за чаши. На этот раз хмель ударил им в головы, и больше других захмелел вождь, который был хозяином на пиру.

Хотя вождь был пьян, все его слуги хорошо помнили страшную клятву, и ни один даже словом не обмолвился о его тайне. Люди узнали о ней от самого Аи-вохи-купуа.

Опьяневший Аи-вохи-купуа повернулся к Кауакахи-алии, сидевшему поблизости, и сказал ему:

— О Кауакахи-алии, когда ты рассказывал нам о Лаиэ-и-ка-ваи, вошла в меня любовь к этой женщине, стали бессонными мои ночи от желания видеть ее, и я отправился на Гавайи, мы отправились в путь вдвоем, и еще не взошла заря, когда мы пришли в Пали-ули. Передо мной был дом принцессы, прекраснее которого мне не доводилось видеть, и, устыдившись, я ушел из Пали-ули и возвратился на Кауаи. Я возвратился, потому что знал, что только моим сестрам под силу помочь мне исполнить мое желание, и я привел их к дому Лаиэ-и-ка-ваи, чтобы они потрудились для меня, но Лаиэ-и-ка-ваи отказала им, всем четверым, кроме самой младшей. Позор пал на меня в Пали-ули. Лаиэ-и-ка-ваи строптивее всех женщин на земле, и нет ей в этом равных.

Когда Аи-вохи-купуа заговорил о Лаиэ-и-ка-ваи, его услышал Хау-аилики, юный певец из Маны, вождь несравненной красоты и высокого рода по отцу, который тоже был на пиру. Он встал и так сказал Аи-вохи-купуа:

— Ты плохо повел дело. Я не верю, что Лаиэ-и-ка-ваи строптивее других. Позволь, я предстану перед ней, и мне ничего не придется говорить, она сама, по доброй воле, станет моей, и ты увидишь, как мы на одном каноэ возвратимся на Кауаи.

Сказал тогда Аи-вохи-купуа:

— Хау-аилики, плыви, на Гавайи, я дам тебе мое двойное каноэ и гребцов. Если Лаиэ-и-ка-ваи станет твоей, значит, с тобой удача, и я отдам тебе все мои земли, а если ты возвратишься один, твои земли станут моими.

Так сказал Аи-вохи-купуа, и в ту же ночь Хау-аилики, снарядив двойное каноэ, отправился в путь. Прошло много дней.

Когда каноэ Хау-аилики проплывало мимо Мака-хана-лоа, он и его гребцы увидели над Кеаау радугу. Тут главный советник Аи-вохи-купуа сказал Хау-аилики:

— Посмотри на радугу над Кеаау. Это Лаиэ-и-ка-ваи пришла поглядеть на тех, кто катается на волнах.

— А я думал, что Лаиэ-и-ка-ваи не покидает Пали-ули, — сказал Хау-аилики.

На другой день, после полудня, когда они приплыли в Кеаау, Лаиэ-и-ка-ваи с младшими сестрами Аи-вохи-купуа уже возвратились в Пали-ули.

Когда Хау-аилики и его спутники сошли на берег, много людей собралось поглядеть на юношу, не уступавшего красотой Кауакахи-алии и Аи-вохи-купуа. Они громко восхищались его красотой.

На другой день, на рассвете, туман опустился на Кеаау, а когда он рассеялся — слушайте! — на берегу уже сидели шесть девушек, и одна затмевала красотой всех остальных. Так в первый раз сестры Аи-вохи-купуа показались людям вместе с Лаиэ-и-ка-ваи.

Лаиэ-и-ка-ваи и ее подруги сидели на берегу, а Хау-аилики прохаживался перед ними, желая привлечь к себе взгляд Лаиэ-и-ка-ваи. Но кто такой Хау-аилики! Пустое место, да и только!

Четыре дня являлась Лаиэ-и-ка-ваи в Кеаау, и Хау-аилики всеми способами старался привлечь к себе ее внимание, но она не желала его замечать.

На пятый день надумал Хау-аилики показать возлюбленной Лаиэ-и-ка-ваи свое искусство в катании на волнах, а надо сказать, что на Кауаи Хау-аилики был первым среди пловцов. Всех превзошел Хау-аилики в Кеаау и прославился своей ловкостью и красотой.

В этот день, едва рассвело, жители Кеаау, мужчины и женщины, взяли доски и ушли далеко в море.

Пока они раздевались на берегу, Хау-аилики тоже снял с себя одежды, взял в руки длинную доску оло и направился к тому месту, где сидели Лаиэ-и-ка-ваи и ее подруги. Долго стоял перед ними Хау-аилики. Наконец сестры Аи-вохи-купуа заметили его, и он им понравился.

— Если бы отец с матерью не поклялись, что мы останемся девственницами, я бы взяла Хау-аилики в мужья, — сказала Маиле-хаи-вале, обращаясь к Лаиэ-и-ка-ваи.

— Мне он тоже по душе, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи, — но бабушка будет против, так что нечего о нем и думать.

— Ни ты, ни мы не вольны выбрать себе мужа, — отозвалась Маиле-хаи-вале.

Хау-аилики еще немного покрасовался перед девушками, потом поймал волну и уплыл на ней в море.

Когда Хау-аилики был уже далеко, одна из девушек крикнула ему:

— Плыви назад!

— Нет! — крикнул ей Хау-аилики, потому что не хотел плыть на одной волне со всеми остальными. Он хотел плыть один, подальше от других, чтобы Лаиэ-и-ка-ваи по достоинству оценила его ловкость, а там, может, и полюбила его. Слушайте все!

Хау-аилики остался один. От большой волны отделилась маленькая волна, и едва стала она набирать силу, как Хау-аилики поймал ее и стрелой понесся к берегу.

Жители Кеаау и сестры Аи-вохи-купуа громко славили Хау-аилики, лишь одна Лаиэ-и-ка-ваи не обращала на него внимания!

Хау-аилики слышал крики и был уверен, что теперь Лаиэ-и-ка-ваи позовет его… Слушайте все! Хау-аилики перебрался уже на пятую волну, а Лаиэ-и-ка-ваи все не звала его, и он в первый раз усомнился в своей удаче. Верно, не зря Аи-вохи-купуа назвал Лаиэ-и-ка-ваи строптивой.

Глава четырнадцатая

Когда Хау-аилики понял, что Лаиэ-и-ка-ваи не обращает на него внимания, то решил плыть без доски.

Он оставил доску, а сам направился к дальним бурунам.

Лаиэ-и-ка-ваи посмотрела и сказала:

— Хау-аилики, верно, сошел с ума.

— Да нет, — ответили ей сестры, — он собирается плыть на волне без доски[38]В оригинале употреблен термин kaha nalu. Это не плавание, а особый, технически очень сложный вид серфинга, когда пловец, сохраняя полную неподвижность, скользит на гребне волны без доски..

Хау-аилики был уже возле дальних бурунов, когда прямо над ним поднялась большая волна, но он успел стать на гребень, и пена, похожая на челюсти свиньи, потянулась к его шее. Все, кто был на берегу, восторженно закричали, и даже Лаиэ-и-ка-ваи в первый раз улыбнулась. Такую ловкость ни она, ни ее стражницы, еще никогда не видели.

Заметив улыбку Лаэи-и-ка-ваи, Хау-аилики вообразил, что своей ловкостью полюбился принцессе, и в ожидании знака от нее стал покорять одну волну за другой и плыл уже на пятой волне, а знака все не было.

Грустно стало Хау-аилики, что Лаиэ-и-ка-ваи не обращает на него внимания, и стыдно за хвастливые речи на пиру у Аи-вохи-купуа, о которых мы знаем из предыдущей главы.

Хау-аилики все плавал и плавал на послушных ему волнах, пока не пришло время Лаиэ-и-ка-ваи возвращаться в Пали-ули. Она махнула Хау-аилики рукой, отчего Хау-аилики возрадовался и возгордился:

— Верно, — подумал он, — я давно тебе полюбился, но ты это скрывала.

По знаку принцессы Хау-аилики лег на волну, и, она в ту же секунду домчала его туда, где сидела со своими спутницами Лаиэ-и-ка-ваи. Лаиэ-и-ка-ваи украсила шею юноши венком из цветов лехуа, как делала это всегда, воздавая почести победителю. Тотчас густой туман покрыл землю, а когда он рассеялся, ни Лаиэ-и-ка-ваи, ни сестер Аи-вохи-купуа уже не было на берегу, они возвратились в Пали-ули.

Больше они не появлялись в Кеаау, пока Хау-аилики не отплыл на остров Кауаи. Тогда Лаиэ-и-ка-ваи опять стали видеть в Кеаау.

Лаиэ-и-ка-ваи с сестрами Аи-вохи-купуа удалилась в Пали-ули, и Хау-аилики не захотел больше плавать на волнах. Он сказал главному советнику Аи-вохи-купуа:

— Аи-вохи-купуа говорил правду. Нет такой женщины, которая могла бы сравниться с Лаиэ-и-ка-ваи в строптивости. Ни красотой, ни ловкостью, я ничего не добился, и мне остается одно — сегодня же идти в Пали-ули.

Советник согласился с Хау-аилики.

После обеда, когда солнце стало клониться к западу, они пошли в горы и неожиданно оказались в самой чаще леса, там, где ветви деревьев плотно переплетались друг с другом. Первой на своем пути они встретили Маиле-хаи-вале, первую стражницу принцессы.

— О Хау-аилики! — громко крикнула она. — Уходи прочь! Нечего тебе тут делать. Я — первая стражница Лаиэ-и-ка-ваи — должна гнать отсюда всякого, кто бы он ни был. Не медли, поворачивай и уходи прочь!

— Позволь нам лишь взглянуть на дом Лаиэ-и-ка-ваи, — попросил Хау-аилики.

— Нет, — отвечала Маиле-хаи-вале. — Я стою тут на страже, чтобы никто не прошел в Пали-ули.

Долго ее уговаривал Хау-аилики, и в конце концов Маиле-хаи-вале согласилась пропустить его и советника.

Они пошли дальше, и вскоре встретили Маиле-калухеа, вторую стражницу Лаиэ-и-ка-ваи.

— Эй вы, уходите прочь! — крикнула им Маиле-калухеа. — Что вам тут надо? Кто вас пустил сюда?

— Мы пришли поглядеть на Лаиэ-и-ка-ваи, — сказали Хау-аилики и советник.

— Незачем вам глядеть на нее, — ответила Маиле-калухеа. — Мы стоим тут на страже, чтобы никто не мог пройти в Пали-ули. Уходите прочь!

Однако столь искусен был Хау-аилики в льстивых уговорах, что Маиле-калухеа пропустила обоих мужчин.

Они пошли дальше, и встретили Маиле-лау-лии, и стали просить ее пропустить их к Лаиэ-и-ка-ваи.

Вновь искусные речи Хау-аилики сделали свое дело, и Маиле-лау-лии пропустила их. Они пошли дальше и встретили Маиле-пакаху, четвертую стражницу Лаиэ-и-ка-ваи.

Когда они предстали перед Маиле-пакахой, то увидели, что она недовольна своими сестрами, но и она не устояла перед искусными речами Хау-аилики, пропустила его и советника.

Они пошли дальше и увидали Ка-хала-о-мапу-ану, возлежавшую на крыльях птиц возле двери в дом Лаиэ-и-ка-ваи. Стоило Хау-аилики увидать чудесный дом Лаиэ-и-ка-ваи, как он, весь трепеща от страха, упал на землю.

Ка-хала-о-мапу-ана, увидев Хау-аилики и советника, разгневалась и громко крикнула голосом, исполненным маны, голосом воительницы:

— О Хау-аилики! Вставай и убирайся отсюда! Здесь тебе нечего делать. А если ты будешь упорствовать, я кликну птиц Пали-ули, и они пожрут твое тело, так что только твой дух возвратится на Кауаи!

От этих страшных слов Ка-хала-о-мапу-аны мужество оставило Хау-аилики. Он поднялся с земли и бросился бежать прочь. И бежал до тех пор, пока рано поутру не очутился в Кеаау.

Тут Хау-аилики и его советник без сил упали на землю и заснули.

Хау-аилики заснул, и к нему во сне пришла Лаиэ-и-ка-ваи. Так они встретились! Однако, проснувшись, Хау-аилики понял, что увы, это был лишь сон. Тогда он опять заснул и опять увидел Лаиэ-и-ка-ваи; четыре дня и четыре ночи спал Хау-аилики, и видел во сне Лаиэ-и-ка-ваи, и совсем потерял покой.

На пятую ночь, когда Хау-аилики, ненадолго заснув, вновь встретился с Лаиэ-и-ка-ваи, он потихоньку встал и, не говоря ни слова советнику, отправился в Пали-ули.

Теперь Хау-аилики шел другой дорогой и не встретил ни одной из стражниц Лаиэ-и-ка-ваи.

Возле самого дома Лаиэ-и-ка-ваи спала главная стражница — Ка-хала-о-мапу-ана. Почти не дыша, Хау-аилики на цыпочках обошел ее, отодвинул полог из птичьих перьев, и — слушайте все! — перед ним на крыльях птиц спала Лаиэ-и-ка-ваи.

Хау-аилики приблизился к принцессе, положил руку ей на голову и слегка потряс ее. Лаиэ-и-ка-ваи проснулась, увидела Хау-аилики, и мысли принцессы смешались.

— Уходи скорее! — прошептала она. — Мои стражницы властвуют здесь над жизнью и смертью всех людей. Мне жаль тебя, поднимайся и уходи, тебе нельзя медлить.

— О Лаиэ-и-ка-ваи, — сказал ей тогда Хау-аилики, — позволь мне потереться с тобой носами[39]Обычай соприкасаться или тереться носами (по-гавайски honi) широко распространен в Полинезии и функционально эквивалентен европейскому поцелую.. Несколько дней минуло с тех пор, как я приходил сюда, но тогда я не видел тебя, потому что мана твоих стражниц заставила нас уйти. И я, и советник, измученные, возвратились в Кеаау, и, когда я заснул, мы встретились с тобой в моем сне, а теперь я пришел к тебе, чтоб исполнилось то, что было во сне.

— Уходи, — повторила Лаиэ-и-ка-ваи. — Бесполезны твои речи. Я тоже видела сон, и ты был со мной в моем сне, как я была с тобой в твоем, но это ничего не значит. Уходи. Возвращайся домой.

Лаиэ-и-ка-ваи и Хау-аилики говорили очень тихо, но Ка-хала-о-мапу-ана все же услышала их голоса и спросила:

— О Лаиэ-и-ка-ваи, с кем ты шепчешься?

Услыхав голос Ка-хала-о-мапу-аны, Лаиэ-и-ка-ваи тотчас умолкла. Тогда Ка-хала-о-мапу-ана поднялась со своего ложа, вошла в дом, а там — смотрите-ка! — Лаиэ-и-ка-ваи наедине с Хау-аилики.

— Хау-аилики, вставай и уходи отсюда! — вскричала Ка-хала-о-мапу-ана. — Ты не должен был переступать порог этого дома. Разве я не сказала тебе в прошлый раз, что тебе нечего тут делать? Я опять говорю тебе: вставай и возвращайся в Кеаау.

После этих слов Ка-хала-о-мапу-аны Хау-аилики, пряча стыд в сердце, двинулся в обратный путь, возвратился в Кеаау и рассказал своим спутникам о том, как он ходил в Пали-ули.

Хау-аилики понял, что никогда ему не владеть Лаиэ-и-ка-ваи, и приказал гребцам готовить каноэ, чтобы на заре отправиться в обратный путь.

Когда Хау-аилики со спутниками приблизился к Кауаи и был уже возле Ваи-луа, он увидал на берегу много вождей высокого ранга и низкого ранга и с ними Кауакахи-алии и Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа.

Каноэ вождя вошло в устье реки Ваи-луа, и Хау-аилики, увидав на берегу Аи-вохи-купуа, крикнул ему:

— Я проиграл!

Когда же каноэ Хау-аилики пристало к берегу и Хау-аилики рассказал Аи-вохи-купуа обо всем, что случилось с ним во время путешествия, он не забыл и о встрече с сестрами Аи-вохи-купуа, которые стали стражницами Лаиэ-и-ка-ваи. Радость охватила Аи-вохи-купуа:

— Кончим на этом наш спор, — сказал он Хау-аилики, — ведь мы затеяли его, выпив слишком много кавы.

Аи-вохи-купуа, узнав от Хау-аилики, что его сестры стали стражницами у Лаиэ-и-ка-ваи, вновь загорелся надеждой, он по-прежнему желал Лаиэ-и-ка-ваи. Он решил, что на этот раз сумеет заполучить ее в жены.

Глава пятнадцатая

— Какое счастье, — сказал Аи-вохи-купуа, — что мои сестры остались на острове Гавайи. Теперь сбудется мое желание, ведь не зря же мои сестры стали стражницами у той, о которой я мечтаю.

Все вожди собрались тогда в Ваи-луа, и Аи-вохи-купуа объявил им о своем решении плыть на Гавайи:

— Слушайте все! Я решил опять плыть на Гавайи, но теперь исполнится мое желание, потому что мои сестры охраняют ту, о которой я мечтаю.

На это Хау-аилики сказал ему:

— Нет, не будет тебе удачи. На Лаиэ-и-ка-ваи табу, да и своих сестер ты теперь не узнаешь. Я до сих пор помню, как разгневалась Ка-хала-о-мапу-ана, когда увидала меня! Поэтому я говорю тебе: не будет тебе удачи, горько пожалеешь ты, если осмелишься приблизиться к дому Лаиэ-и-ка-ваи.

Однако Аи-вохи-купуа не обратил внимания на слова Хау-аилики, теша себя надеждой на помощь сестер, стражниц Лаиэ-и-ка-ваи.

Он призвал к себе самых храбрых воинов, самых могучих стражников, самых искусных гребцов и приказал советнику готовить каноэ.

Советник выбрал для дальнего плавания самые крепкие каноэ, двадцать двойных каноэ, и еще дважды сорок больших каноэ для вождей и воинов, и сорок каноэ для утвари и провизии вождя, и одно тройное каноэ[40]Очевидный анахронизм. Тройное каноэ (пуколу) появилось на Гавайях лишь в конце XVIII в. для Аи-вохи-купуа и для себя.

Когда все было готово, Аи-вохи-купуа со спутниками отплыл на Гавайи. Много дней прошло, прежде чем они приплыли в Кохалу, где жители сразу узнали Аи-вохи-купуа, известного на всех островах. В первый раз, когда Аи-вохи-купуа был в Кохале и победил Иху-ану, он не называл своего имени.

Покинув Кохалу, Аи-вохи-купуа и его спутники направились в Кеаау. Когда они приблизились к Кеаау, Лаиэ-и-ка-ваи с сестрами Аи-вохи-купуа покинули побережье и возвратились в Пали-ули.

Лаиэ-и-ка-ваи возвратилась в Пали-ули в тот день, когда Аи-вохи-купуа явился в Кеаау; но Вака уже давно знала, что Аи-вохи-купуа с воинами плывет в Кеаау.

— Сегодня Аи-вохи-купуа опять явился в Кеаау, — сказала Вака. — Пусть твои стражницы глядят в оба, пока он тут. Не спускайтесь к морю, живите здесь, в горах, пока он не возвратится на Кауаи.

Когда главная стражница Лаиэ-и-ка-ваи услышала от Ваки о появлении в Кеаау Аи-вохи-купуа, она тотчас приказала богу Киха-нуи-лулу-моку[41]Имеется в виду гигантский ящер (моо)  — широко распространенный вид аумакуа, личного или семейного бога-покровителя. Гавайцы почитали и обычных ящериц, также называвшихся моо, поскольку считали их лишь миниатюрными обличьями гигантских ящеров-богов. Гигантский ящер считался хозяином местности на стыке округов Пуна, Кау и Хило (где происходит значительная часть событий «Сказания»), и с ним связывали землетрясения, сопровождающие деятельность находящегося здесь самого активного вулкана на Гавайях Килауэа. При литературной обработке «Сказания» Халеоле, по-видимому, пытался сделать его более «правдоподобным»: в его версии ни один персонаж не меняет своего обличья. В исходном фольклорном варианте Киха-нуи-лулу-моку, очевидно, другая ипостась Ваки. (По другим материалам известна богиня-ящер Ваха, или Вака, покровительница женщин знатного рода.) Кала-ху-моку, возможно, также лишь другое обличье Аи-вохи-купуа, поскольку купуа обычно имеют несколько разных тел. Так, по другим преданиям известны, например, Лаэ-нихи — и женщина, и рыба, Кама-пуаа — и мужчина, и свинья, и рыба. явиться в Пали-ули к дому Лаиэ-и-ка-ваи и готовиться к сражению.

Потом она позвала сестер на совет, и они стали думать, как им лучше защитить Лаиэ-и-ка-ваи.

Сестры, сойдясь вместе, стали думать, как им быть, и все согласились с тем, что предложила Ка-хала-о-мапу-ана, главная стражница принцессы:

— Ты, Маиле-хаи-вале, первой встретишь Аи-вохи-купуа, если он придет в Пали-ули, и первой станешь на его пути. Он будет молить тебя о помощи, но ты гони его прочь. Он будет взывать к тебе как твой старший брат, но ты не слушай его и гони из Пали-ули. А если увидишь, что тебе с ним не сладить, посылай ко мне сторожевую птицу. Мы все, твои сестры, сойдемся тогда вместе, и я сама прогоню его, а надумает он угрожать нам, я призову нашего бога Киха-нуи-лулу-моку, и пусть он убьет его.

На том сестры порешили и разошлись по своим местам. Той же ночью Аи-вохи-купуа и его советник отправились в Пали-ули. Они увидали знак табу — столб, покрытый белой тапой олоа, — и поняли, что дорога к дому Лаиэ-и-ка-ваи запретна. Но Аи-вохи-купуа не посчитался с табу, потому что знал, что стражницы Лаиэ-и-ка-ваи — его сестры.

Они пошли дальше и вскоре увидали второй знак, похожий на первый, и таких знаков было столько же, сколько было у Аи-вохи-купуа сестер.

Аи-вохи-купуа и советник миновали четвертый знак табу и приблизились к пятому, который принадлежал Ка-хала-о-мапу-ане. Он был самым страшным из всех, но в сумерках Аи-вохи-купуа не разглядел, какой он страшный.

Так Аи-вохи-купуа миновал последний знак табу и приблизился к тому месту, где ждала его Маиле-хаи-вале. Аи-вохи-купуа обрадовался, увидев сестру.

— Уходите, — крикнула Маиле-хаи-вале. — Это место — табу!

Аи-вохи-купуа подумал было, что Маиле-хаи-вале шутит, и хотел подойти к ней поближе, но она опять закричала:

— Вы, двое, убирайтесь отсюда! Нечего вам тут делать! Нет у вас тут друзей!

— Как же так, сестра? — спросил тогда Аи-вохи-купуа. — Разве мои сестры не друзья мне? Разве вы не исполните мое желание?

Тут Маиле-хаи-вале выпустила одну из сторожевых птиц, и она улетела к Ка-хала-о-мапу-ане. Тотчас младшие сестры сошлись на том месте, где стояла на страже Маиле-калухеа. Здесь они решили ждать Аи-вохи-купуа.

Глава шестнадцатая

Все сестры в одно мгновение оказались рядом с младшей сестрой. Велико было удивление Аи-вохи-купуа и советника, когда они увидали Ка-хала-о-мапу-ану, расположившуюся, как военачальник, на крыльях птиц. Главная стражница сказала:

— Уходите прочь. Не медлите, не задерживайтесь, нечего вам тут делать! На Лаиэ-и-ка-ваи — табу. А ты, Аи-вохи-купуа, забудь, что мы твои сестры, то время давно прошло.

С этими словами Ка-хала-о-мапу-ана поднялась с ложа и исчезла.

Гнев охватил Аи-вохи-купуа, и решил он возвратиться в Кеаау, чтобы послать в Пали-ули воинов и убить стражниц Лаиэ-и-ка-ваи.

Аи-вохи-купуа с советником возвращались в Кеаау, и, когда они приблизились к знаку табу, принадлежавшему Ка-хала-о-мапу-ане, — глядите! — хвост гигантского ящера поднялся над знаком табу, покрытым белой тапой, оплетенным лианой иэиэ и благоуханным папоротником палаи, и не было зрелища страшнее этого!

Едва Аи-вохи-купуа с советником возвратились в Кеаау, как советник, исполняя приказание вождя, стал отбирать воинов, которые должны были пойти в Пали-ули и убить стражниц Лаиэ-и-ка-ваи.

Ваке стало известно о том, что происходит в Кеаау, и она пошла к Ка-хала-о-мапу-ане, главной стражнице.

— Ка-хала-о-мапу-ана, — сказала она, — мне стало известно, что задумал против тебя твой брат. Он отобрал десять могучих воинов и приказал им убить тебя и твоих сестер. Твой брат разгневался на тебя за то, что утром ты прогнала его. Именем нашего бога заклинаю тебя, будь готова к встрече с воинами Аи-вохи-купуа.

Ка-хала-о-мапу-ана призвала бога Киха-нуи-лулу-моку, великого ящера Пали-ули, и сказала ему:

— О наш бог, Киха-нуи-лулу-моку, пригляди за этим выскочкой, потерявшим честь, за морским бродягой. Если он пойдет на нас силой, убей его воинов, ни один из них не должен остаться в живых, и живые ничего не должны знать о мертвых, убей их всех до единого и берегись Кала-ху-моку, огромного могучего пса Аи-вохи-купуа. Если ты погибнешь, мы тоже погибнем, нам не будет спасения. Сделай все, что в твоих божественных силах, защити нас от Аи-вохи-купуа. Амама. Все. Кончено. Улетело.

Так Ка-хала-о-мапу-ана просила бога о помощи.

В ту же ночь десять воинов, отобранных Аи-вохи-купуа, пошли в Пали-ули, и одиннадцатым был второй советник вождя, который вел их вместо главного советника.

С первыми лучами солнца пришли они в Пали-ули и услыхали, как гудит в чаще ветер, поднявшийся от языка великого ящера Киха-нуи-лулу-моку, тянувшегося им навстречу, но воины не заметили ящера и пошли дальше. Вскоре прямо над собой они увидали верхнюю челюсть ящера и поняли, что находятся между его челюстями. Второй советник хотел было бежать назад, но не успел сделать и шагу, как вместе с другими был проглочен Киха-нуи-лулу-моку, никого не осталось в живых.

Прошло два дня, но Аи-вохи-купуа не знал о великой беде, о гибели своих воинов, и сильно гневался.

Он отобрал новых воинов, числом двадцать, сильнейших из сильнейших, и приказал им убить стражниц Лаиэ-и-ка-ваи, и главный советник поставил над ними другого советника.

Воины шли до тех пор, пока не пришли на то место, где погибли первые десять воинов, и их тоже проглотил ящер, никого не оставил в живых.

Аи-вохи-купуа ждал своих воинов, но они не возвращались. Тогда он послал в Пали-ули сорок воинов, и они тоже погибли. Так продолжалось, пока восемью сорок воинов не исчезли в пасти ящера.

Тогда вождь призвал главного советника, и они стали думать и гадать, почему ни один из воинов не вернулся.

— Я посылаю воинов в Пали-ули, а они не возвращаются. Что ты об этом думаешь? — спросил Аи-вохи-купуа главного советника.

— Видно, в Пали-ули красивые горы, и твои воины не хотят возвращаться в Кеаау. Или твои сестры убивают их.

И тогда Аи-вохи-купуа во второй раз спросил его:

— Неужели слабым девушкам под силу убить могучих воинов?

Чтобы узнать, почему его воины не возвращаются в Кеаау, Аи-вохи-купуа решил послать в Пали-ули гонцов с наказом хорошенько разузнать, чем занимаются в Пали-ули его воины.

Вождь приказал советнику послать в Пали-ули самых быстрых из своих гонцов, Улили и Акикеэхиале[42]Значение имени Акикеэхиале не вполне ясно. Возможно, это искаженное akekeke hialele («неугомонный акекеке»). Акекеке (Arenaria interpres) зимует на Гавайях, держится небольшими стаями. Гнездится по всему побережью Северного Ледовитого океана, у нас на севере ее называют камнешарка. Известен, впрочем, и эндемичный вид гавайских цветочниц akekee (Loxops coccinea), но акекеэ мало подходит к роли гонца, поскольку эта птица не мигрирует. Другие гонцы Аи-вохи-купуа — улили и появляющаяся в главе 18 коаэ — перелетные птицы..

Гонцы отправились в путь и спустя некоторое время повстречали птицелова из Олаа[43]Птицеловы обмазывали клеем длинные шесты и украшали их цветами лехуа, служившими отличной приманкой для различных видов гавайских медососов и других птиц. Ловушки ставились высоко в горах. Вот образец молитвы-заклинания, исполнявшейся при расстановке ловушек:

— Куда держите путь? — спросил он.

— Нам приказано узнать, как живут наши воины в Пали-ули, — отвечали гонцы. — Восемью сорок воинов ушли в Пали-ули, и ни один не возвратился обратно.

— Великий ящер Киха-нуи-лулу-моку проглотил ваших воинов, — сказал птицелов. — Ни один не спасся.

Гонцы отправились дальше и вскоре услышали, как вздыхает ветер и стонут, раскачиваясь, деревья. Тут они вспомнили слова птицелова: «Если услышите, как вздыхает ветер, знайте, это ползет ящер».

Гонцы поняли, что это ящер и, приняв облик птиц, взмыли ввысь. Когда они поглядели вверх — прямо над ними опускалась верхняя челюсть ящера. Не превратись они в птиц, ни за что бы им не уйти от ящера.

Глава семнадцатая

Гонцы взмыли ввысь и исчезли из виду. Много времени прошло, прежде чем Улили и его спутник решились поглядеть на нижнюю челюсть ящера, которой он, как плугом[44]Очевидный анахронизм. Плуг на Гавайях до контактов с европейцами не был известен. В оригинале — английское заимствование palau., вскапывал землю, и страшно им было смотреть на это. Улили и Акикеэхиале поняли, что все воины погибли, и, вернувшись к Аи-вохи-купуа, рассказали ему о том, что им пришлось увидеть.

Тогда Аи-вохи-купуа призвал к себе могучего пса-людоеда Кала-ху-моку и приказал ему убить сначала ящера, а потом стражниц Лаиэ-и-ка-ваи.

Когда Кала-ху-моку, пес-людоед из Кахики, предстал перед своим внуком Аи-вохи-купуа, то услышал вот что:

— Сегодня же убей моих сестер и приведи ко мне Лаиэ-и-ка-ваи.

Но прежде чем отправиться к сестрам Аи-вохи-купуа, пес так сказал Аи-вохи-купуа, и вождям низкого ранга, и всем, кто был вместе с Аи-вохи-купуа:

— Слушайте! Пока меня не будет, смотрите в сторону гор. Легкие облачка полетят к горам и станут высоко-высоко в небе. Если они будут послушны ветру, знайте, что я встретился с Киха-нуи-лулу-моку и заключил с ним мир. Если они полетят против ветра, знайте, что нам грозит беда и я вступил в борьбу с ящером. Тогда молите вашего бога Лани-пипили о помощи. Если вы увидите, что облака повернули к морю, знайте, что ящер взял надо мною верх, но если они подымутся еще выше и полетят к вершинам гор, тогда знайте — нет больше ящера, я победил его. Вы же все время, пока я не вернусь, молите бога о помощи.

Сказав так, пес отправился в горы, и Аи-вохи-купуа послал с ним своих гонцов Улили и Акикеэхиале. Они должны были сообщать вождю о том, что делают пес и ящер.

Когда пес приблизился к Пали-ули, Киха-нуи-лулу-моку спал. Однако, едва почуяв запах собаки, он проснулся, но было уже поздно. Кала-ху-моку приближался к первой стражнице Лаиэ-и-ка-ваи.

Ящер принюхался и, узнав божественного пса Кахики, поднял верхнюю челюсть, приготовился к бою.

Пес в ответ оскалил клыки, и битва началась. В конце концов ящер одолел Кала-ху-моку, который бежал от него без оглядки, потеряв уши и хвост.

В начале сражения гонцы прилетели к Аи-вохи-купуа и сообщили ему, что страшная битва началась.

Узнав от Улили и Акикеэхиале о том, что битва между ящером и псом началась, Аи-вохи-купуа вместе со всеми стал глядеть вверх, на горы. Облака сначала стали над горами, а потом стремительно помчались в сторону моря. Так Аи-вохи-купуа узнал, что ящер одолел пса, и принялся оплакивать свое поражение.

Вечером того дня, когда произошла битва, изможденный Кала-ху-моку приплелся к Аи-вохи-купуа, и тот увидел, что уши и хвост пса остались в пасти ящера.

Аи-вохи-купуа решил плыть обратно на Кауаи, потому что оказался слабее сестер. Он покинул Кеаау, и возвратился на Кауаи, и всем рассказал, как его победил ящер. В третий раз Аи-вохи-купуа побывал в Пали-ули и в третий раз возвратился ни с чем.

Теперь Аи-вохи-купуа решил больше не думать о Лаиэ-и-ка-ваи и исполнить приказание Поли-аху.

Аи-вохи-купуа призвал вождей и женщин своего дома и устроил церемонию папаиава. Он молил своего бога Лани-пипили забыть прежнюю его клятву, и бог благосклонно принял его жертвы, освободил его от нечестивой клятвы не брать жену с островов от Кауаи до Гавайи, о чем было рассказано в предыдущих главах этого сказания.

Исполнив все положенные обряды, Аи-вохи-купуа послал своих гонцов Улили и Акикеэхиале к Поли-аху объявить ей его волю.

Птицы-гонцы быстро прилетели в Хану, где жила Хина-и-ка-малама, и спросили тамошних жителей:

— Где та женщина, которая предназначена в жены вождю с острова Кауаи?

— Она здесь, — ответили им.

Гонцов привели к принцессе Ханы.

— Нас послал к тебе твой будущий муж объявить тебе его волю, — сказали ей гонцы. — Три месяца готовься к свадьбе, а на четвертый месяц, в ночь Кулу, он придет к тебе, как вы поклялись друг другу.

Сказав так, гонцы возвратились к Аи-вохи-купуа.

— Видели вы Поли-аху? — спросил их Аи-вохи-купуа.

— Видели, — отвечали гонцы. — Мы сказали ей все, как ты велел нам, и Поли-аху спросила: «Значит, вождь с острова Кауаи не забыл о конане?» Мы ответили ей: «Наверное, нет».

Аи-вохи-купуа понял, что его гонцы не были у Поли-аху. Но, чтобы окончательно убедиться в этом, он спросил:

— Какой дорогой вы летели к Поли-аху?

— Мы пролетели над одним островом, — отвечали гонцы, — и полетели дальше, и увидели другой, длинный остров; потом мы увидели большой остров, похожий на тот, что мы видели первым, и два острова поменьше, что тянулись друг за другом, как один длинный, были там и еще совсем маленькие острова[45]Первый остров, который увидели гонцы Аи-вохи-купуа, — Оаху, «длинный остров» — Молокаи, «большой остров» — Мауи, два других рядом с ним — Ланаи и Кахоолаве. Таким образом, до острова Гавайи, где жили Поли-аху, гонцы не долетели.. Мы долетели до восточной стороны большого острова, когда увидали у самого подножия горы, в ее тени, дом, и там мы нашли Поли-аху. Так мы летели.

Поняв, что гонцы не были у Поли-аху, Аи-вохи-купуа разгневался на них и лишил их своей милости.

Тогда Улили и Акикеэхиале решили всем открыть тайну, доверенную им вождем, а как они это сделали, вы узнаете из восемнадцатой главы.

Глава восемнадцатая

Прогнав Улили и Акикеэхиале, Аи-вохи-купуа послал к Поли-аху Коаэ.

Коаэ отправился к Поли-аху, нашел ее и передал ей волю вождя, известную вам из семнадцатой главы. Потом гонец возвратился к Аи-вохи-купуа, рассказал ему все, как было, и вождь остался им доволен.

На исходе третьего месяца Аи-вохи-купуа со всеми подвластными ему вождями, приближенными, и женщинами его дома, и всеми, кто, по обычаю, сопровождает в таком плавании вождя высокого ранга, отправился к своей будущей жене.

В день Калоа-ку-кахи Аи-вохи-купуа покинул Кауаи. Он ушел в плавание на сорока двойных каноэ, дважды сорока простых каноэ и двадцати лодках с провизией.

Незадолго до назначенного срока, в канун одиннадцатой ночи, ночи Хуна, Аи-вохи-купуа прибыл в Ка-ваи-хаэ и послал Коаэ к Поли-аху предупредить ее о встрече в назначенный день.

— Твоя жена хочет, — сказал, возвратившись от Поли-аху, гонец, — чтобы свадьба была в Ваи-улауле. Если рано утром семнадцатого дня, дня Кулу, ты увидишь на вершинах Мауна-кеа, Мауна-лоа и Хуалалаи снег[46]Заморозки на Гавайях возможны начиная с высоты 1800 м над уровнем моря. Мауна-лоа (4170 м) и Мауна-кеа (4250 м) в зимние месяцы покрыты снегом; на Хуалалаи (2519 м) снег — относительно редкое явление., знай, что Поли-аху уже в Ваи-улауле, и сам собирайся в путь. Так она велела тебе сказать.

Аи-вохи-купуа стал готовиться к свадьбе, чтобы предстать перед Поли-аху с пышностью, приличествующей вождю.

Всех вождей, мужчин и женщин, и своих любимцев Аи-вохи-купуа одел в плащи из перьев, а всем женщинам своего дома раздал нарядные накидки аху-оэно, какие носят на Кауаи. Сам Аи-вохи-купуа надел снежный плащ и головной убор из воздушных корней иэиэ, украшенный красными перьями птицы ииви. Что до гребцов и кормчих, то их Аи-вохи-купуа как слуг вождя приказал одеть в красно-белую тапу. Так он одел свою свиту.

Возвышение посреди двойного каноэ покрывал плащ ахуула, на нем восседал сам Аи-вохи-купуа. Десять двойных каноэ, на которых плыли самые искусные игроки на каэке, сопровождали каноэ вождя. Аи-вохи-купуа был готов к встрече с Поли-аху.

На семнадцатый день, день Кулу, утром, после того как показались первые лучи солнца, Аи-вохи-купуа и его спутники увидали, что снег начал покрывать горные вершины, которые назвала Поли-аху.

Поли-аху, Лилиноэ, Ваиаиэ и Ка-хоупо-кане уже прибыли в Ваи-улаулу на свадьбу.

Аи-вохи-купуа отправился в путь навстречу женщине с Мауна-кеа. И плыл он, как о том было уже сказано.

Когда Аи-вохи-купуа покинул Ка-ваи-хаэ, его увидала Лилиноэ, и ей пришлась по душе несравненная пышность одеяния вождя и его свиты.

Однако, приблизившись к Ваи-улауле, Аи-вохи-купуа задрожал от холода и послал к Поли-аху гонца сказать, что он не может прийти к ней.

Тогда Поли-аху сняла снежный плащ, и все жители гор надели солнечные плащи. Снег остался только там, откуда он никогда не сходит.

Аи-вохи-купуа со своей свитой торжественно приближался к Поли-аху, и ей нравилась музыка, доносившаяся с сопровождавших вождя каноэ, но с восторгом смотрела она на самого вождя, — Аи-вохи-купуа был великолепен.

Аи-вохи-купуа и Поли-аху встретились и показали друг другу плащи, которыми они обменялись, когда давали клятву.

Они соединились и стали одной плотью, а потом они отплыли на Кауаи, где поселились в горном Хоно-пу-ваи.

Бывшие же гонцы Аи-вохи-купуа — Улили и Акикеэхиале — отправились к Хина-и-ка-маламе и рассказали ей о свадьбе Аи-вохи-купуа и Поли-аху.

Узнав от гонцов правду, Хина-и-ка-малама стала молить отца с матерью, чтобы они разрешили ей плыть на Кауаи, и они дали ей согласие на такое путешествие.

Спешно снарядили отец с матерью каноэ для Хина-и-ка-маламы, подобрали свиту, достойную дочери вождя.

И Хина-и-ка-малама на двойном каноэ отправилась на остров Кауаи.

Когда Хина-и-ка-малама ступила на берег Кауаи, Аи-вохи-купуа и Поли-аху были в Мане, куда все вожди пришли на празднество, устроенное Хау-аилики и Мака-вели.

Праздничной ночью вожди играли в килу и плясали под удары каэке.

В разгар веселья, среди ночи, явилась Хина-и-ка-малама и села между вождей, и они с удивлением поглядели на нее.

Хина-и-ка-малама заняла свое место среди вождей, но Аи-вохи-купуа не заметил ее, потому что, не отрываясь, глядел на плясавших хулу под удары каэке.

Хина-и-ка-малама сидела между вождей, — и вот! — Хау-аилики воспылал к ней страстью.

Хау-аилики подошел к главному распорядителю празднества и сказал:

— Пойди и скажи Аи-вохи-купуа, чтоб он остановил пляску и велел играть в килу. А после килу я буду играть в ýме, и ты выберешь в пару мне чужестранку.

Так по желанию Хау-аилики кончилась пляска.

Вначале Хау-аилики играл в килу с Поли-аху, а когда сосуд прокрутился десять раз, главный распорядитель встал, обошел по очереди всех собравшихся, потом вернулся к Хау-аилики, прикоснулся к нему веткой маиле и запел песню. Хау-аилики встал.

Главный распорядитель с маиле подошел к Хина-и-ка-маламе, коснулся маиле ее головы, и она тоже встала.

Хина-и-ка-малама встала и попросила у главного распорядителя разрешения сказать слово. Он кивнул ей, отвечая согласием, и Хина-и-ка-малама обратилась к вождям с вопросом, кого они чествуют, и они ответили ей, что чествуют Хау-аилики и Мака-вели.

Хина-и-ка-малама повернулась к Хау-аилики и сказала так:

— О вождь, теперь я знаю, что это празднество в твою честь. Тебя и меня коснулась маиле, о вождь, чтобы соединить нас на короткое время игры, но я прошу тебя, повремени с игрой. Позволь, я расскажу тебе, зачем приплыла я сюда с далекого острова Мауи. А приплыла я сюда из-за Аи-вохи-купуа, потому что узнала, что он стал мужем Поли-аху. Вот я и отправилась на Кауаи поглядеть на обманщика. Аи-вохи-купуа пришел в Хану, когда мы плавали на волнах. С ним был его советник, и они тоже плавали на волнах. Потом мы вернулись в дом, и Аи-вохи-купуа играл со мной в конане. Он сам пожелал играть со мной в конане. Сначала мы разложили камешки, а потом я спросила, на что мы будем играть, и он предложил мне свое двойное каноэ, но мне это не понравилось, и я сказала ему, что нам лучше играть на нас самих. Если выиграет он, пусть тогда требует от меня все, что пожелает, и я все сделаю. Но если выиграю я, тогда он должен выполнить любое мое желание. Мы сговорились и стали играть, но играли недолго. Я выиграла у вождя с Кауаи и сказала ему: «Ты проиграл и должен остаться со мной, как мы договорились». А он мне ответил: «Я сдержу свое слово, когда возвращусь с острова Гавайи. Тогда я сделаю, как обещал, о принцесса!» Я поверила искусным речам Аи-вохи-купуа и с тех пор живу в чистоте. Ни разу я не нарушила табу. А когда услышала, что он взял в жены Поли-аху, то приплыла на Кауаи и пришла на празднество. О вождь, так это было.

Тут все мужчины вскочили с мест и стали срамить Аи-вохи-купуа. Поли-аху же, услышав рассказ Хина-и-ка-маламы, так разгневалась, что возвратилась на Мауна-кеа, где и живет по сию пору.

Вскоре, однако, игра возобновилась, и Аи-вохи-купуа стал играть с Мака-вели.

Главный распорядитель вновь коснулся маиле Хау-аилики и Хина-и-ка-маламы. Они встали, и Хина-и-ка-малама так сказала Хау-аилики:

— О вождь! Главный распорядитель выбрал меня тебе в пару, как то принято на празднествах, но мой долг повременить с согласием до тех пор, пока Аи-вохи-купуа не сдержит своей клятвы. Подожди до завтрашней ночи, и тогда я отдам тебе долг за сегодняшнюю игру в ýме.

В ту же ночь, когда Аи-вохи-купуа и Хина-и-ка-малама отдыхали, свершив обещанное друг другу, Хина-и-ка-малама почувствовала, что замерзает. Это Поли-аху раскинула над соперницей свой снежный плащ.

Тогда Хина-и-ка-малама запела так:

Глава девятнадцатая

Хина-и-ка-малама пропела так, а потом сказала Аи-вохи-купуа:

— Где ты? Обними меня крепче, согрей меня, я совсем застыла.

Аи-вохи-купуа обнял Хина-и-ка-маламу, и ей стало так же тепло, как прежде.

Но едва они пожелали исполнить свою клятву, как Хина-и-ка-малама опять стала замерзать.

И она запела так:

Потом Хина-и-ка-малама спросила Аи-вохи-купуа:

— Ты знаешь, отчего нам так холодно? Не скрывай от меня, если что знаешь. Открой мне все.

— Моя жена насылает на нас холод, — ответил ей Аи-вохи-купуа. — Видно, гневается она на нас, оттого надела свой снежный плащ, чтобы мы с тобой замерзли.

— Нам надо расстаться, — сказала тогда Хина-и-ка-малама. — Клятву свою мы сдержали, и тела наши соединились.

— Да, расстанемся теперь, — сказал Аи-вохи-купуа, — а завтра в полдень сойдемся опять.

— Пусть будет так, — сказала Хина-и-ка-малама.

Аи-вохи-купуа ушел, и Хина-и-ка-малама спокойно проспала остаток ночи.

В полдень Аи-вохи-купуа, помня о своей клятве, вновь пришел к Хина-и-ка-маламе.

Поли-аху, глядя на них, не могла сдержать ярость. Она надела солнечный плащ, закуталась в него и напустила на Хина-и-ка-маламу зной. И Хина-и-ка-малама запела так:

— Зря ты винишь меня. Это Поли-аху насылает на нас зной. Видно, очень гневается на нас Поли-аху.

— Подожди еще немного, — попросила его Хина-и-ка-малама. — Но если Поли-аху не угомонится, тогда уходи.

Они опять сошлись в исполнение своей клятвы, но опять опалило их зноем, и Хина-и-ка-малама запела:

Хина-и-ка-малама поднялась и хотела было уйти, но Аи-вохи-купуа сказал ей:

— Позволь мне носом коснуться твоего носа, прежде чем ты уйдешь от меня.

— Нет, — ответила Хина-и-ка-малама, — нельзя, а то твоя жена опять напустит на нас зной, прощай!

(Теперь мы покинем Аи-вохи-купуа и расскажем о том, что случилось с Хина-и-ка-маламой.)

Расставшись с Аи-вохи-купуа, она пошла в дом одного из местных жителей.

В ту ночь и Хау-аилики, и другие вожди вновь пришли в Пуу-о-папаи на празднество.

Хина-и-ка-малама помнила о своем обещании, которое она дала Хау-аилики во время игры в ýме, перед тем как соединиться с Аи-вохи-купуа. Так на вторую ночь празднества Хина-и-ка-малама вновь пришла туда, где собрались вожди Кауаи, и села в стороне.

Первыми стали играть в килу Кауакихи-алии и Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа, после них наступила очередь Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа и Мака-вели.

Во время этой игры пришла Поли-аху. Она и Хау-аилики играли в ту ночь последними.

Главный распорядитель, когда началась игра, не заметил Хина-и-ка-маламы среди вождей и потому не сделал того, что полагалось. Еще с прошлой ночи первая игра была обещана Хау-аилики и Хина-и-ка-маламе, но принцессы нигде не было видно, и играть стали другие.

Уже близилось утро, когда распорядитель принялся искать Хина-и-ка-маламу и нашел ее.

Хау-аилики и Поли-аху еще продолжали играть, но распорядитель стал посредине и, запев песню, коснулся маиле головы Хау-аилики. Хау-аилики встал. Тогда распорядитель подошел к Хина-и-ка-маламе и ее коснулся маиле. Хина-и-ка-малама, встала и вошла в круг вождей.

Поли-аху увидала Хина-и-ка-маламу, и глаза ее стали холодными.

Хау-аилики и Хина-и-ка-малама покинули вождей, чтобы насладиться друг другом.

Но Хина-и-ка-малама сказала Хау-аилики:

— Если ты хочешь, чтобы я недолго была твоей, тогда оставь меня, потому что отец с матерью наказали мне жить в чистоте, пока я не найду себе мужа. Но если ты согласен взять меня в жены, я не буду противиться тебе, ибо не нарушу тогда волю отца с матерью.

— Хорошо сказано, — отвечал ей Хау-аилики. — И я думаю так же, но сначала мы должны соединиться, как полагается по правилам игры, а потом я возьму тебя в жены.

— Нет, — сказала Хина-и-ка-малама. — Я должна жить в чистоте, пока ты сам не приплывешь за мной в Хану.

На третью ночь празднества в честь Хау-аилики вновь пришли вожди в Пуу-о-папаи, и пришли туда Лилиноэ, Ваиаиэ и Ка-хоупо-кане, чтобы повидать Поли-аху, жену Аи-вохи-купуа.

В ту ночь Аи-вохи-купуа играл с Мака-вели в килу, и игра еще не кончилась, когда на место празднества явились женщины с гор.

Поли-аху и ее подруги стояли, одетые в сверкающие одежды. Никогда раньше вожди Кауаи не видали женщин в столь необычных одеяниях и очень перепугались. Холодно стало там, где вожди только что играли в килу, и холодно было там до утра, пока Поли-аху и ее подруги не покинули Кауаи. Тогда же отправилась в обратный путь и Хина-и-ка-малама.

(Теперь мы на время оставим Хина-и-ка-маламу и вернемся к ней после того, как расскажем о появлении на Кауаи Лаиэ-и-ка-ваи, жены Ке-калукалу-о-кевы. Но сначала мы расскажем о предсмертном наказе Кауакахи-алии его другу и обо всем, что случилось потом.)

Возвратившись с острова Гавайи, Кауакахи-алии жил с Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа в Пихана-ка-лани. Но близок был конец их дней.

Кауакахи-алии призвал к себе своего друга Ке-калукалу-о-кеву и благословил его, сказав так:

— Возлюбленный друг мой, я хочу пожелать тебе удачи, потому что близок мой последний день и скоро уйду я на другую сторону земли.

Я оставляю тебе заботу о нашей жене[47]Гавайская система родства имеет ряд принципиальных отличий от русской. Термином вахине обозначается не только жена, но и жена брата (родного и двоюродного), и сестра жены (родная и двоюродная). Родственные отношения между Кауакахи-алии и Ке-калукалу-о-кевой в версии, представленной у Халеоле, не вполне ясны. По-видимому, Ке-калукалу-о-кева — близкий друг, «названый брат» Кауакахи-алии, поэтому Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа и является с классификационной, терминологической точки зрения женой их обоих. Однако, как видно из дальнейшего, реальных брачных отношений между Ке-калукалу-о-кевой и Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа не существует. Необходимо сделать одно важное замечание относительно формы семьи у гавайцев. От Л. Моргана в прошлом известное распространение получила ошибочная точка зрения о существовании у гавайцев в предконтактный период особой «пуналуальной» формы группового брака. Информацию о семейных отношениях Морган черпал у христианских миссионеров, которые не понимали (или не хотели понимать) разницы между терминологией родства и реальными брачными отношениями. На примере «Сказания» это различие очевидно: сожительство Ка-онохи-о-ка-ла с сестрой своей жены, т. е. с классификационной точки зрения со своей собственной женой (!), расценивается как супружеская измена. В действительности на Гавайях преобладал моногамный брак, хотя среди знати была распространена полигамия (причем, как полигиния, многоженство, так и полиандрия, многомужество). Термином пуналуа называли друг друга жены одного мужа и мужья одной жены.. Когда я умру и уйду туда, откуда не смогу видеть ни тебя, ни нашей жены, ты станешь править на острове, ты будешь выше, наша жена ниже, как мы с тобой правили тут, так ты будешь править с нашей женой. Когда я умру и ты надумаешь взять себе жену, не бери нашу жену, не думай о ней, как о своей жене, потому что она принадлежит нам обоим.

Женщина, предназначенная тебе в жены, живет на острове Гавайи. Если ты станешь ее мужем, ты навсегда прославишь свое имя, но чтобы получить ее в жены, береги нашу бамбуковую флейту, крепко береги ее, хорошо береги ее, и тогда женщина будет твоей[48]По-видимому, в каком-то фольклорном варианте волшебная флейта играла существенную роль в сватовстве Ке-калукалу-о-кевы. Халеоле, однако, не использует этот вариант в дальнейшем изложении. См. примеч. 20.. Вот тебе мой наказ.

Наказ Кауакахи-алии понравился Ке-калукалу-о-кеве.

Когда Кауакахи-алии умер, его друг стал править на острове и их жена стала его советницей.

Прошло время. Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа почувствовала, что наступают ее последние дни, и стала молить мужа, чтоб он берег Кани-кави[49]Кани-кави — букв. «Мелодия, которая выжимается, выдавливается (как сок)»., священную флейту, как наказывал ему перед смертью Кауакахи-алии:

— Муж мой, вот эта флейта, береги ее, это не простая флейта, она сделает для тебя все, что ты пожелаешь. Если ты отправишься на Гавайи за женщиной, о которой тебе говорил твой друг, она поможет тебе встретиться с нею. Ты должен всегда держать флейту при себе, куда бы ты ни отправился, где бы ты ни жил, никогда не оставляй ее. Вспомни, что сделал твой друг, когда вы с ним пришли ко мне и я почти умирала от любви к нему. Флейта спасла меня тогда от смерти. Помни, что я тебе сказала.

Глава двадцатая

Когда Ка-или-о-ка-лау-о-ке-коа умерла, дом вождя и все имущество перешли к Ке-калукалу-о-кеве, и он вновь распределил земли и завел новую свиту.

После того как Ке-калукалу-о-кева вновь распределил земли и завел новую свиту, он вспомнил, что ему наказывал его друг, и решил взять в жены Лаиэ-и-ка-ваи.

Он приказал советнику приготовить четыре тысячи каноэ, как того требует обычай вождей, если вождь собирается плыть за женой.

Приказание вождя было исполнено, и он отправился в путь, взяв с собой двух своих любимцев, всех подвластных вождей, всех людей, достойных его сопровождать, и забальзамированные тела своих предков[50]В переводе мы следуем М. Беквит. Гавайский оригинал i kona mau ialoa apau, «все свои ialoa») допускает двойное толкование, поскольку ialoa (букв. «длинная рыба») может быть переведено и как «мумия, чучело», и как «человек, приготовленный для жертвоприношения». Дальнейшее изложение двусмысленности не проясняет..

В месяц Махоэ-муа, когда море затихает, Ке-калукалу-о-кева покинул Кауаи и отправился на Гавайи. Много дней пробыл он в пути.

Однажды на утренней заре он увидал Мака-хана-лоа, что в Хило. И тогда советник, которому уже приходилось видеть Лаиэ-и-ка-ваи, сказал Ке-калукалу-о-кеве:

— Погляди на радугу над Пали-ули, там я нашел Лаиэ-и-ка-ваи.

Когда они приплыли в Мака-хана-лоа, везде в Хило шел дождь.

И вождь сказал:

— Я останусь тут, потому что не верю, что это знак Лаиэ-и-ка-ваи, радуга часто появляется во время дождя. Выносите каноэ на берег, мы будем ждать, пока не кончится дождь. Если же радуга не исчезнет, значит, это и вправду знак Лаиэ-и-ка-ваи.

Вождь поступил так же, как раньше поступил Аи-вохи-купуа. Ке-калукалу-о-кева со свитой остался в Мака-хана-лоа, так пожелал вождь. Десять дней минули и еще два дня, небо над Хило прояснилось, и все земли вокруг открылись взгляду вождя.

На двенадцатый день рано утром вождь вышел из дома, и — смотрите! — радуга на том же месте. Немного погодя она переместилась в сторону Кеаау, потому что туда отправилась Лаиэ-и-ка-ваи (так же было, когда путешествовал Аи-вохи-купуа).

Ке-калукалу-о-кева больше не сомневался. Он сел в каноэ и поплыл в Кеаау. Однако, когда он приплыл в Кеаау, Лаиэ-и-ка-ваи там уже не было.

Когда каноэ вождя приблизилось к Кеаау, множество народу собралось на берегу поглядеть на Ке-калукалу-о-кеву.

— Сколько же на Кауаи красивых мужчин! — восклицали то одни, то другие.

В тот же день Вака узнала о том, что Ке-калукалу-о-кева приплыл в Кеаау.

Она сказала Лаиэ-и-ка-ваи:

— Не покидай Пали-ули, потому что в Кеаау приплыл Ке-калукалу-о-кева, он хочет взять тебя в жены. Незадолго до смерти Кауакахи-алии завещал своему любимцу взять тебя в жены. Вот достойный муж. Если ты станешь его женой, то будешь править на Кауаи и тогда будет кому позаботиться о наших костях. Жди здесь четыре дня, потом иди в Кеаау, и, если Ке-калукалу-о-кева придется тебе по душе, скажи мне.

Четыре дня не покидала Лаиэ-и-ка-ваи Пали-ули по приказанию Ваки.

На четвертый день, едва взошло солнце, Лаиэ-и-ка-ваи проснулась и с одной горбатой служанкой отправилась в Кеаау.

Когда она подошла к деревне, — слушайте все! — Ке-калукалу-о-кева уже катался на волнах. Трое их было там, Ке-калукалу-о-кева и два его любимца.

Лаиэ-и-ка-ваи и служанка долго разглядывали мужчин, гадая, о котором из них говорила бабушка.

Тогда Лаиэ-и-ка-ваи спросила служанку:

— Как же нам узнать, о ком говорила бабушка?

— Подожди, — ответила ей служанка, — они скоро устанут и выйдут на берег. Тот, который выйдет без доски, и будет вождь.

Лаиэ-и-ка-ваи и служанка стали ждать.

Наконец мужчинам надоело кататься на волнах, и они направились к берегу.

Какие-то мужчины взяли доски любимцев вождя, а те понесли на плечах доску самого вождя, который вышел на берег с пустыми руками. Так Лаиэ-и-ка-ваи узнала своего мужа.

Потом она возвратилась в Пали-ули и обо всем рассказала бабушке.

— Понравился тебе Ке-калукалу-о-кева? — спросила Вака.

— Да, — ответила Лаиэ-и-ка-ваи.

— Завтра, когда взойдет солнце, — сказала Вака, — Ке-калукалу-о-кева один пойдет кататься на волнах. Я накрою Пуну туманом и прикажу птицам незаметно отнести тебя к нему, а когда туман рассеется, все увидят тебя на одной волне с Ке-калукалу-о-кевой, и ты позволишь сыну Кауаи прикоснуться к твоему носу. Покинув дом, ни с кем не говори, ни с мужчиной, ни с женщиной, пока Ке-калукалу-о-кева не коснется тебя носом. Потом говори, с кем хочешь. Я же опять пошлю птиц, накрою туманом землю, и ты вернешься с мужем в свой дом и соединишься с ним, если того пожелаешь.

Так сказала Вака, и Лаиэ-и-ка-ваи со служанкой возвратились в дом Лаиэ-и-ка-ваи.

Едва они вошли в дом, Лаиэ-и-ка-ваи послала служанку за Маиле-хаи-вале, Маиле-калухеа, Маиле-лау-лии, Маиле-пакахой и Ка-хала-о-мапу-аной, своими советницами, как у них было договорено в самом начале.

Когда советницы Лаиэ-и-ка-ваи, ее стражницы, пришли, она сказала:

— Мои подруги, слушайте меня! Наша бабушка только что говорила со мной о муже, поэтому я послала за вами служанку, как мы уговорились, когда встретились тут в первый раз. Моя бабушка хочет, чтобы Ке-калукалу-о-кева стал моим мужем. Что вы скажете? Как вы решите, так и будет. Если вы согласитесь — хорошо, нет — быть по-вашему.

— Пусть будет, как желает Вака, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана, — как желает твоя бабушка. Мы не против. Но, когда ты станешь женой вождя, не забудь о нашем уговоре, не забудь о нас. Где бы ты ни жила, мы должны жить рядом с тобой. И если ты попадешь в беду, мы поможем тебе.

— Я не забуду о вас, — отвечала Лаиэ-и-ка-ваи.

Мы узнали из предыдущих глав, в которых речь шла о втором путешествии Аи-вохи-купуа на остров Гавайи, что Лаиэ-и-ка-ваи часто появлялась в Кеаау. Была она там, и когда в Кеаау прибыл Ке-калукалу-о-кева.

И каждый раз ее видел юноша по имени Хала-аниани, но он не знал, кто она и откуда. Однако с первого же взгляда злой умысел овладел им, и лишь стыд удерживал его вдали от Лаиэ-и-ка-ваи.

Хала-аниани, брат Малио, был известен в Пуне красотой и распутством.

Когда Лаиэ-и-ка-ваи четыре дня не показывалась в Кеаау, Хала-аниани ощутил ревность. Он подумал, что больше никогда не увидит ту, которую желал.

К тому же, он услышал, как говорили, что Лаиэ-и-ка-ваи должна стать женой Ке-калукалу-о-кевы. И он бросился к своей сестре Малио.

— Малио, я пришел к тебе с просьбой, — сказал он. — Все это время я был в Кеаау и любовался прекрасной девушкой, которую страстно желал и которая то появлялась, то бесследно исчезала. А сегодня я узнал, что завтра она станет женой вождя с острова Кауаи. Малио, сделай, что в твоих силах, чтоб она стала моей.

— Ты, верно, говоришь о Лаиэ-и-ка-ваи, внучке Ваки, — сказала Малио, — которую она отдает в жены великому вождю Ке-калукалу-о-кеве. Завтра их свадьба. Иди домой, а когда стемнеет, возвращайся. Эту ночь мы будем спать тут, на горе, и узнаем, что тебя ждет.

Хала-аниани сделал, как велела ему сестра. Он вернулся в свой дом в Куле, а вечером опять пришел к сестре.

Перед тем как заснуть, Малио сказала Хала-аниани:

— Если ты заснешь и увидишь сон, запомни его и утром расскажи мне, а я расскажу тебе свой сон.

Они заснули и спали до утра. Хала-аниани проснулся первым, потому что больше не мог спать, и тут же проснулась Малио.

Глава двадцать первая

— Что ты видел во сне? — спросила Малио у Хала-аниани.

— Ничего, — ответил Хала-аниани. — Я ничего не видел во сне, ничего не видел до самого утра, пока не проснулся. А ты что-нибудь видела?

— Я видела сон, — сказала Малио, — будто мы с тобой пошли в чащу и ты спал там в одном дупле, а я в другом. Потом мой дух увидел маленькую птичку. Она строила гнездо, а когда гнездо было совсем готово, она улетела, и вскоре прилетела другая птичка и уселась на это гнездо. Я точно помню, что первая птичка, которая построила гнездо, больше не появлялась.

— Что же значит твой сон? — спросил Хала-аниани.

И сестра так ответила ему:

— Твое желание исполнится. Первая птичка, которая строила гнездо, — это Ке-калукалу-о-кева, гнездо — Лаиэ-и-ка-ваи, а другая птичка, которая сидела на гнезде, — это ты. Сегодня Лаиэ-и-ка-ваи станет твоей. Туман опустится на землю, когда по приказанию Ваки птицы понесут Лаиэ-и-ка-ваи к Ке-калукалу-о-кеве, потом он рассеется, и вы трое будете на одной волне. Знай, у меня достаточно маны, чтобы скрыть все от Ваки, она ничего не заметит, не увидит, что я сделаю для тебя, а теперь подымайся и идем в Кеаау.

Так Малио объяснила свой сон, и они отправились в Кеаау, куда уже пришло много народу.

Малио умела творить чудеса, к тому же она жила вдали от людей и не тратила свою власть понапрасну.

Придя к Кеаау, Малио и Хала-аниани увидали, что Ке-калукалу-о-кева уже в море и катается на волнах.

— Слушай меня, — сказала Малио Хала-аниани. — Когда ты будешь на гребне волны и она помчит тебя к берегу, не торопись, оставь ее, отпусти еще четыре волны и пятую тоже, потому что она будет последней волной Лаиэ-и-ка-ваи и Ке-калукалу-о-кевы. Они удивятся и спросят тебя, почему ты не плывешь к берегу, ты же отвечай им, что не привык, мол, к коротким волнам. Тогда они спросят тебя, какие длинные волны тебе нравятся, и ты скажи — волны Хуиа[51]Хуиа (букв. «соединенная») — волна, образующаяся при столкновении двух других. В гавайском языке разные виды волн имеют специальные названия.. Если они не обратят внимания на твои слова и решат плыть на своей последней волне, тогда хватай Лаиэ-и-ка-ваи за ногу, и пусть Ке-калукалу-о-кева плывет к берегу один. Ты же плыви с Лаиэ-и-ка-ваи в открытое море, но смотри в сторону берега и ищи в высоких волнах мыс Куму-кахи. Как увидишь его, моли бога моим именем, и я пошлю тебе волну, ту волну, которая станет твоей, твою волну.

Пока они говорили, Вака накрыла землю туманом. Грянул гром: Лаиэ-и-ка-ваи была уже на гребне волны. Вака сделала свое дело. Другой раз грянул гром. Малио тоже сделала свое дело. Когда туман рассеялся, трое плыли на гребне волны и все, кто стоял на берегу, очень удивились.

Вака приказала внучке, пока она не коснется носом Ке-калукалу-о-кевы, не говорить ни с мужчиной, ни с женщиной, и Лаиэ-и-ка-ваи не ослушалась бабушки.

Они плыли, не произнося ни слова.

Пришла первая волна, и Ке-калукалу-о-кева сказал Лаиэ-и-ка-ваи:

— Плывем к берегу.

Они трое легли на доски, однако Хала-аниани свою доску придержал. В это время Лаиэ-и-ка-ваи, как велела ей бабушка, коснулась носом носа Ке-калукалу-о-кевы.

Трижды подходили к ним волны, трижды уходили они к берегу, и трижды придерживал свою доску Хала-аниани.

Когда подошла четвертая волна, Лаиэ-и-ка-ваи спросила Хала-аниани, и это были ее первые слова:

— Отчего ты не плывешь к берегу? Ты пропускаешь уже четвертую волну.

— Я не привык к коротким волнам, — отвечал Хала-аниани. — Я жду длинную волну.

Пятая волна была последней для Лаиэ-и-ка-ваи и Ке-калукалу-о-кевы. Когда Ке-калукалу-о-кева и Лаиэ-и-ка-ваи легли на нее, Хала-аниани схватил Лаиэ-и-ка-ваи за ногу, потом обхватил ее за талию, и доска поплыла без нее. Ке-калукалу-о-кева один плыл к берегу и один вышел из моря.

— Как странно! — сказала Лаиэ-и-ка-ваи, оказавшись в объятиях Хала-аниани. — Моя доска уплыла к берегу без меня.

— Женщина, твоя доска в целости и сохранности, — отвечал Хала-аниани. — Ее принесут тебе.

Пока они говорили, доска Лаиэ-и-ка-ваи вновь оказалась возле нее.

— Где же та волна, из-за которой ты удержал меня здесь? — спросила тогда Лаиэ-и-ка-ваи.

Не отвечая на вопрос, Хала-аниани заставил Лаиэ-и-ка-ваи плыть за ним и только потом сказал:

— Пока мы будем плыть, не оглядывайся, смотри только вперед. Я скажу тебе, когда наконец увижу мою волну.

Они долго плыли, и Лаиэ-и-ка-ваи начала сомневаться, правду ли сказал ей Хала-аниани.

— Странная твоя волна, юноша, ведь мы плывем в океан, где совсем нет волн, океан здесь глубок, и нет здесь волн, а есть только зыбь.

— Слушай внимательно, — сказал тогда Хала-аниани. — Я скажу тебе, когда увижу свою волну.

И Лаиэ-и-ка-ваи стала ждать, когда Хала-аниани вновь заговорит.

Они плыли и плыли, пока Хала-аниани не решил, что где-то рядом должна быть его волна, тогда он сказал Лаиэ-и-ка-ваи:

— Оглянись на берег.

— Берега нет, — ответила Лаиэ-и-ка-ваи. — Я вижу только Куму-кахи!

— Вот наша волна, — сказал Хала-аниани. — Теперь слушай, что я тебе скажу. Первую волну ты должна отпустить, и вторую тоже, но третью не отпускай. Она разобьется, расколется на множество волн, но ты должна удержаться на доске. Если не удержишься, никогда больше не увидишь меня.

Хала-аниани сказал так и именем сестры стал молить бога о помощи, как велела ему Малио. Но тут поднялась первая волна и он сказал: «Амама». Вновь поднялась волна, это была вторая волна, и следом за ней третья.

Тогда Хала-аниани крикнул Лаиэ-и-ка-ваи:

— Плывем!

Лаиэ-и-ка-ваи, не мешкая, легла на доску и с помощью Хала-аниани поплыла к берегу.

Высоко над ней раскололась волна. Лаиэ-и-ка-ваи оглянулась, но не увидела Хала-аниани. Еще раз оглянулась Лаиэ-и-ка-ваи и увидела, что Хала-аниани с великой ловкостью удерживается на самом гребне волны. Тут Лаиэ-и-ка-ваи почувствовала любовь к Хала-аниани.

Вака видела, как ее внучка возвратилась на берег, но она думала, что Лаиэ-и-ка-ваи возвратилась на берег с Ке-калукалу-о-кевой.

Малио, сестра Хала-аниани, умела творить много чудес, потому что у нее была великая мана, и в главах двадцать второй и двадцать третьей мы расскажем, какие чудеса были ей по силам.

Глава двадцать вторая

Лаиэ-и-ка-ваи плыла к берегу с Хала-аниани, но мана Ваки оказалась слабее маны Малио, и Вака не знала, что случилось с ее внучкой.

Лаиэ-и-ка-ваи вышла на берег, и Вака, накрыв землю туманом, послала к ней птиц. Когда туман рассеялся, на берегу лежали одни доски, а Лаиэ-и-ка-ваи с Хала-аниани были уже в Пали-ули. Там, в своем доме принцесса стала женою Хала-аниани.

Прошла ночь, и наступил день. В полдень Ваку одолели сомнения, потому что, отправляя Лаиэ-и-ка-ваи к Ке-калукалу-о-кеве, она ей сказала:

— Сегодня ты встретишься с Ке-калукалу-о-кевой и с ним возвратишься в Пали-ули, но после того, как вы соединитесь в твоем доме, не мешкай, приходи ко мне. Я позабочусь о тебе, пока твое тело опять не станет чистым.

Так требовал обычай.

Вака не знала, что случилось, поэтому в полдень, на другой день после того, как Лаиэ-и-ка-ваи вернулась в Пали-ули, она пошла к внучке.

Лаиэ-и-ка-ваи и Хала-аниани спали глубоким сном, будто ночь для них стала днем, а день — ночью.

Вака взглянула на спящую Лаиэ-и-ка-ваи и увидела рядом с ней мужчину, в котором не признала Ке-калукалу-о-кеву, выбранного ею в мужья внучке.

Тогда она разбудила Лаиэ-и-ка-ваи и спросила ее:

— Кто этот мужчина?

— Кто же, как не Ке-калукалу-о-кева? — ответила Лаиэ-и-ка-ваи.

— Это не Ке-калукалу-о-кева! — в гневе закричала Вака. — Это Хала-аниани, брат Малио. Клянусь никогда больше не видеть тебя отныне и до самой моей смерти, потому что ты ослушалась меня. Я думала, что уберегу тебя от людей, пока ты не сможешь заботиться обо мне, а теперь оставайся со своим мужем и блюди свою красоту, ибо отныне нет у тебя маны. Ищи силу и заступничество у мужа, и пусть он будет твоей гордостью и твоим богатством. Но с этих пор придется тебе работать.

Вака начала строить другой дом, и благодаря ее мане дом вскоре был готов.

Когда Вака построила дом, она отправилась к Ке-калукалу-о-кеве, потому что ее сердце болело от любви к нему.

Вака пришла к Ке-калукалу-о-кеве, обвила руками его ноги и с печалью в голосе сказала:

— Велика моя скорбь и велика моя любовь к тебе, о вождь. Желала я, чтобы ты стал мужем Лаиэ-и-ка-ваи и позаботился о моих костях. Я думала, что Лаиэ-и-ка-ваи послушная девушка. Так нет же! На ее ложе спал Хала-аниани, но не он должен был стать ее мужем. Теперь я прошу тебя, дай мне каноэ и гребцов, и я возвращусь к тебе с приемной дочерью Капу-каи-хаоа — Лаиэ-лохелохе, которая во всем подобна Лаиэ-и-ка-ваи, потому что они близнецы.

Ке-калукалу-о-кева дал Ваке двойное каноэ, и гребцов, и все, что могло понадобиться ей в пути.

Однако прежде чем отправиться за Лаиэ-лохелохе, Вака так наказала Ке-калукалу-о-кеве:

— Трижды десять дней и еще три дня не будет меня. А потом смотри, если подымется над океаном туман, знай, я плыву обратно с твоей женой, и ты должен два дня жить в чистоте.

Сказав так, Вака отправилась на остров Оаху. Каноэ пристало к берегу в Хоно-улиули, и над Вахи-авой Вака увидела радугу.

Перед отъездом она не забыла взять с собой поросенка, чтобы принести его в жертву в присутствии жреца, который заботился о Лаиэ-лохелохе.

Вака пошла в горы, добралась до Ку-кани-локо, приблизилась к тому месту, где Капу-каи-хаоа прятал Лаиэ-лохелохе, и, представ перед жрецом с жертвенным поросенком в руках, сказала слова молитвы. Кончив молиться, она произнесла «Амама» и отпустила поросенка.

— Зачем ты принесла мне поросенка? — спросил жрец. — Что тебе надо?

— Моя приемная дочь провинилась передо мной, она плохая девушка, — сказала Вака. — Я хотела, чтобы она стала женой верховного вождя Кауаи Ке-калукалу-о-кевы, а она ослушалась меня и взяла в мужья Хала-аниани. Вот я и пришла к тебе, чтобы ты отпустил со мной Лаиэ-лохелохе. Пусть она станет женой вождя острова Кауаи, женой Ке-калукалу-о-кевы. Он будет заботиться о нас с тобой и беречь наши кости до самой смерти. Когда Ке-калукалу-о-кева станет нашим родичем, моя приемная дочь Лаиэ-и-ка-ваи поймет, как тяжко она провинилась передо мной.

— Мне нравится твой поросенок, — оказал Капу-каи-хаоа, — и я отпущу с тобой мою приемную дочь, а ты позаботься о ней. Когда же дойдет до меня весть о твоем благополучии, я найду тебя.

Капу-каи-хаоа и Вака пришли на запретное место, где пряталась Лаиэ-лохелохе. Вака осталась ждать, а жрец пошел дальше и вскоре возвратился с Лаиэ-лохелохе. Вака почтительно преклонила перед ней колени.

В тот день, когда Лаиэ-лохелохе ступила на борт каноэ, жрец взял из потайного места пуповину Лаиэ-лохелохе[52]Пуповина знатных гавайцев тщательно сохранялась в священных тайниках. и надел ее на шею как ожерелье. Он не печалился о Лаиэ-лохелохе, а радовался удаче, выпавшей на ее долю.

С того мгновения, как Лаиэ-лохелохе ступила на борт каноэ, и до конца путешествия ни один из гребцов даже мельком не видел ее лица.

Ке-калукалу-о-кева ждал, когда наступит условленный срок.

В этот день он поднялся рано утром и увидел над океаном знак, о котором говорила Вака. Ке-калукалу-о-кева приготовился к встрече с Лаиэ-лохелохе, ибо думал, что увидит ее сразу, как только каноэ пристанет к берегу. Слушайте все!

В полдень, когда в океане появились двойные каноэ, все жители Кеаау вышли на берег поглядеть на принцессу с острова Оаху и на ее встречу с будущим мужем.

Однако едва каноэ приблизилось к берегу, туманом покрылась вся земля от Пали-ули до самого моря.

Скрытые туманом, Лаиэ-лохелохе и Вака на крыльях птиц перенеслись в Пали-ули, где Лаиэ-лохелохе стала жить в построенном для нее доме, и там она жила, пока ее не увидел Хала-аниани.

Возвратившись с Оаху, Вака три дня оставалась в Пали-ули, а на четвертый — отправилась к Ке-калукалу-о-кеве, чтобы начать приготовления к свадьбе.

Вака пришла к Ке-калукалу-о-кеве и сказала так:

— Твоя жена в Пали-ули. Готовься сорок дней, а пока зови всех на свадьбу и выбирай место для игры килу. В тот день позор падет на Лаиэ-и-ка-ваи, день твоей свадьбы будет днем ее позора.

Вака бросила Лаиэ-и-ка-ваи, лишила ее защиты своей маны, и сестры Аи-вохи-купуа собрались на совет решать, как им быть дальше, и в своем решении они были единодушны.

Ка-хала-о-мапу-ана пришла к Лаиэ-и-ка-ваи и сказала ей так:

— Мы стали твоими стражницами, когда ты была под защитой Ваки, а теперь она оставила тебя. Тогда между нами было решено: если беда падет на одну из нас, мы поделим ее на всех. Теперь ты в беде, но мы разделим с тобой твою беду. Мы не бросим тебя, но и ты не бросай нас до нашей смерти. Так мы решили.

Выслушав Ка-хала-о-мапу-ану, Лаиэ-и-ка-ваи заплакала от любви к подругам и сказала:

— Я думала, что теперь, когда счастье покинуло меня, вы уйдете от меня. Слушайте все! Клянусь, если удача вернется ко мне, вы станете госпожами надо мною.

Хала-аниани и Лаиэ-и-ка-ваи жили, как положено мужу с женой, и сестры Аи-вохи-купуа служили им.

Так прошло три месяца, а на четвертый Хала-аниани как-то раз открыл дверь и увидал Лаиэ-лохелохе, которая в это время тоже выходила из своего дома со знаком табу. Новая страсть овладела Хала-аниани.

Хала-аииани замыслил дурное, но продолжал вести себя как ни в чем не бывало. С этой минуты он думал только о том, как ему завладеть Лаиэ-лохелохе.

Хала-аниани и Лаиэ-и-ка-ваи жили в полном согласии, однако теперь Хала-аниани начал искать предлог, чтобы оставить Лаиэ-и-ка-ваи.

В ту же ночь, обманывая Лаиэ-и-ка-ваи, он сказал:

— Мы уже давно живем в Пали-ули, а я люблю кататься на волнах, и это не дает мне покоя. Вот что я надумал. Пойдем завтра в Кеаау. Там мы покатаемся на волнах, а потом возвратимся в Пали-ули.

Лаиэ-и-ка-ваи согласилась.

Рано утром она призвала к себе своих советниц, сестер Аи-вохи-купуа, и рассказала им о желании Хала-аниани, и они не стали ему противиться.

— Наш муж[53]Поскольку Лаиэ-и-ка-ваи — названая сестра своих подруг, ее муж с классификационной точки зрения считается и их мужем. См. примеч. 47., — сказала Лаиэ-и-ка-ваи, — пожелал, чтобы я пошла с ним в Кеаау. Ждите нас тут. Не тревожьтесь, если минут десять дней и мы не вернемся, значит, наш муж еще не насладился плаванием. Но если нас не будет больше десяти дней, тогда знайте — с нами случилась беда, и спешите на помощь.

Хала-аниани и Лаиэ-и-ка-ваи ушли и были возле Кеаау, когда Хала-аниани, обманывая жену, сказал так:

— Ты иди к берегу, а я сначала повидаюсь с моей сестрой Малио. Потом я приду к тебе. Если случится так, что ночь сменится днем и день — ночью и вновь наступит день, а меня не будет, тогда знай, что я умер, и бери себе другого мужа.

Лаиэ-и-ка-ваи не понравились слова Хала-аниани, и она захотела вместе с ним идти к Малио, но лживый муж призвал на помощь всю свою хитрость, и ему удалось обмануть принцессу.

Хала-аниани покинул Лаиэ-и-ка-ваи, и она одна пошла в Кеаау. Там, недалеко от того места, где жил Ке-калукалу-о-кева, стала она ждать мужа. Наступила ночь, он не вернулся, потом ночь сменилась днем, но Хала-аниани все не было. Напрасно ждала Лаиэ-и-ка-ваи весь день до ночи. Тогда она подумала, что Хала-аниани умер, и заплакала, изливая в слезах свое горе.

Глава двадцать третья

Тяжело стало на сердце у Лаиэ-и-ка-ваи, когда она поняла, что ее муж умер. Десять дней и еще два дня оплакивала она Хала-аниани, потому что любила его.

Лаиэ-и-ка-ваи оплакивала Хала-аниани, а ее советницы ничего не знали, они соблюдали строгий наказ Лаиэ-и-ка-ваи оставаться в Пали-ули.

«Ждите десять дней…» — сказала она им, как мы знаем из двадцать второй главы. Эти дни прошли, значит, теперь она в беде.

Когда минул назначенный Лаиэ-и-ка-ваи срок, сестры Аи-вохи-купуа поднялись рано утром, и было это на двенадцатый день, и отправились на поиски Лаиэ-и-ка-ваи.

Они пришли к Кеаау, и когда Лаиэ-и-ка-ваи увидела их, то заплакала еще горше.

Сестры удивились, что она плачет, а потом вспомнили ее слова: «…тогда знайте, что с нами случилась беда…» Лаиэ-и-ка-ваи стояла на коленях, одна рука у нее была заломлена за спину, другую она прижала ко лбу[54]Более обычное выражение горя и траура у гавайцев — руки, скрещенные за спиной., и с тоской причитала она:

Сестры Аи-вохи-купуа послушали-послушали, как причитает Лаиэ-и-ка-ваи, и стали причитать вместе с нею.

А чуть погодя Ка-хала-о-мапу-ана сказала:

— Странно ты плачешь, Лаиэ-и-ка-ваи. Широко открываешь ты рот, но из твоих глаз еще не вытекла ни одна слезинка, будто сухо у тебя внутри, будто закрыт путь твоим слезам.

— А что это значит? — спросили сестры.

— Это значит, что ничего не случилось с нашим мужем, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Нет, он умер, — стояла на своем Лаиэ-и-ка-ваи. — Когда мы шли сюда и были еще в горах, он сказал: «Ты иди дальше к берегу. Я же сначала повидаюсь с моей сестрой Малио, а потом приду к тебе. Если, случится так, что ночь сменится днем и день — ночью и вновь наступит день, а меня не будет, тогда знай, что я умер, и бери себе другого мужа». Так он сказал, и я ждала его, сколько он велел, а потом поняла, что он умер, но все равно оставалась здесь, пока вы не пришли и не увидели меня, оплакивающей его.

— Он не умер, — сказала Ка-хала-о-мапу-ана. — Жди еще один день и перестань плакать.

Лаиэ-и-ка-ваи и сестры Аи-вохи-купуа послушались Ка-хала-о-мапу-ану и прождали еще четыре дня, но Хала-аниани не пришел в Кеаау. Тогда Лаиэ-и-ка-ваи вновь принялась оплакивать своего мужа и оплакивала до ночи третьего дня, потому что в ту ночь она заснула.

Едва Лаиэ-и-ка-ваи заснула, как перед ней предстал Хала-аниани с другой женщиной, и она проснулась, но это был лишь сон!

Маиле-хаи-вале тоже видела сон. Она проснулась и рассказала о нем Маиле-лау-лии и Маиле-калухеа.

Пока она рассказывала, проснулась Лаиэ-и-ка-ваи и тоже рассказала свой сон.

— Маиле-хаи-вале только что рассказала нам свой сон, — сказала ей Маиле-лау-лии.

Они принялись обсуждать оба сна, но тут проснулась Ка-хала-о-мапу-ана и опросила, о чем они говорят.

Маиле-хаи-вале так пересказала ей свой сон:

— Это было в Пали-ули. Пришел Хала-аниани и куда-то увел тебя, Ка-хала-о-мапу-ана. Мой дух видел вас, но от волнения я проснулась.

Лаиэ-и-ка-ваи тоже рассказала свой сон, и Ка-хала-о-мапу-ана сказала:

— Хала-аниани не умер, и мы будем его ждать, поэтому не плачьте, не тратьте понапрасну слез.

Лаиэ-и-ка-ваи перестала плакать, и они все вернулись в Пали-ули.

(Теперь мы расскажем о Хала-аниани и его хитроумной затее.)

Когда Хала-аниани сказал Лаиэ-и-ка-ваи, что идет повидаться с сестрой, ему хотелось побыстрее избавиться от принцессы.

Он пришел к Малио, и она спросила его:

— Зачем ты пришел ко мне?

На это Хала-аниани ей сказал:

— Я пришел к тебе, потому что только тебе я могу открыть мое желание. Я видел прекрасную женщину, и ее лицо похоже на лицо Лаиэ-и-ка-ваи. Вчера утром я вышел из дома и передо мной стояла юная девушка с прекрасным лицом. Великое желание охватило меня. Тогда я вспомнил о тебе, потому что ты всегда выполняла мои просьбы. И вот я здесь.

— Это Лаиэ-лохелохе, — сказала Малио, — вторая внучка Ваки, и Вака предназначила ее в жены Ке-калукалу-о-кеве. Иди в Пали-ули и следи за домом девушки, но смотри, не попадайся ей на глаза. Замечай все, а потом возвращайся сюда и расскажешь мне. Я помогу тебе завладеть ею, но я не смогу добыть ее только с помощью моей маны, потому что теперь они вдвоем — Вака и Лаиэ-лохелохе.

Хала-аниани выслушал Малио и отправился следить за домом Лаиэ-лохелохе. Дважды десять дней пролежал Хала-аниани возле дома Лаиэ-лохелохе, прежде чем она пришла рвать цветы лехуа. Много дней провел Хала-аниани возле дома Лаиэ-лохелохе и много раз видел, как она рвет цветы лехуа.

Потом, следуя велению Малио, он вернулся к ней и рассказал, что узнал.

Малио выслушала Хала-аниани и объяснила, что надо делать; она сказала ему:

— Теперь иди, а в полночь возвращайся, и мы вместе пойдем к Лаиэ-лохелохе.

Хала-аниани ушел, а в условленный час вернулся к сестре. Малио взяла пулаи и вместе с братом они отправились на то место, где Лаиэ-лохелохе обычно рвала цветы лехуа.

— Лезь на дерево, — сказала Малио брату, — и сядь так, чтобы хорошо видеть Лаиэ-лохелохе. Слушай хорошенько, как я буду играть на пулаи. Если я сыграю пять раз и Лаиэ-лохелохе посмотрит в мою сторону, она будет твоей, а если не посмотрит, значит, напрасно мы сегодня явились сюда.

Они ещё говорили, когда в том месте, где Лаиэ-лохелохе обычно рвала цветы лехуа, послышался треск, и они увидели принцессу.

Хала-аниани, не мешкая, забрался на дерево и стал ждать. Он сидел на дереве, а Малио стала играть на пулаи. Она сыграла один раз, потом второй раз, потом третий, четвертый, пятый, но Хала-аниани не заметил, чтобы Лаиэ-лохелохе оглянулась в ее сторону.

Малио ждала, что Хала-аниани придет рассказать ей, что он видел, но он не пришел, и она опять принялась играть на пулаи. Так было пять раз, но Хала-аниани не заметил, чтобы Лаиэ-лохелохе оглядывалась или прислушивалась, а потом она и совсем ушла.

Хала-аниани подошел к сестре, и ему нечего было ей сказать.

— Что ж, — утешила его Малио, — ничего не вышло с пулаи, попробуем флейту хано.

Они вернулись домой, а наутро вновь были на том месте, где прятались ночью.

Чуть позже пришла Лаиэ-лохелохе, но Малио заранее научила брата:

— Пойди наломай веток лехуа, свяжи их вместе, а когда услышишь, что я играю на флейте, бросай цветы прямо на Лаиэ-лохелохе. Может, хоть этим мы удивим ее.

Хала-аниани залез на дерево как раз над любимым местом Лаиэ-лохелохе. Как только Малио заиграла на хано, Хала-аниани бросил вниз цветы лехуа, и Лаиэ-лохелохе, подняв голову, сказала:

— О ты, дарящий мне цветы и музыку, ты принадлежишь мне. Если ты женщина, будь мне близкой подругой.

Хала-аниани, услышав это, тотчас бросился к Малио и все ей рассказал.

— Теперь мы возвращаемся домой, — сказала Малио, — а завтра утром опять придем сюда и тогда узнаем, чего она хочет.

Они возвратились домой, а утром вновь были в Пали-ули. Едва они успели спрятаться, как Лаиэ-лохелохе пришла за цветами лехуа.

Малио заиграла на хано, и Лаиэ-лохелохе перестала рвать цветы. Музыка привлекла ее внимание.

Трижды принималась Малио играть на хано.

Наконец Лаиэ-лохелохе сказала:

— Если ты женщина, выйди, позволь мне прикоснуться носом к твоему носу.

Малио вышла к ней, и Лаиэ-лохелохе увидала перед собой незнакомую женщину. Она хотела было исполнить свое обещание, но, когда приблизилась к Малио, та сказала ей:

— Подожди, сначала прикоснись к носу моего брата, а потом и мы с тобой потремся носами.

Но тут Лаиэ-лохелохе закричала:

— Уходите прочь, ты и твой брат! Зачем ты привела его сюда? Уходите туда, откуда вы пришли, и никогда больше не появляйтесь тут. Я обещала прикоснуться к твоему носу, а твой брат тут ни при чем. Сделай я, как ты хочешь, я ослушалась бы мою добрую бабушку.

Тогда Малио сказала Хала-аниани:

— Сегодня у нас ничего не вышло, однако я еще раз попытаю мою ману и исполню твое желание.

Они возвратились домой, и Малио приказала Хала-аниани пойти в Кеаау узнать, что делает Лаиэ-и-ка-ваи.

По приказанию сестры Хала-аниани пришел в Кеаау, но там никто ничего не слышал о Лаиэ-и-ка-ваи.

Глава двадцать четвертая

Хала-аниани пришел в Кеаау и узнал, что близится великий день свадьбы Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кевы. Выведав, на какой день назначена свадьба вождя, Хала-аниани возвратился к Малио и все ей рассказал.

— Вот в день свадьбы Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кевы, — сказала ему Малио, — Лаиэ-лохелохе и станет твоей.

В это время сестры Аи-вохи-купуа тоже отправились в Кеаау искать там Хала-аниани, своего мужа, живого или мертвого.

Однако, не дойдя до Кеаау, сестры Аи-вохи-купуа узнали о празднестве в честь свадьбы Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кевы и возвратились в Пали-ули.

Когда приблизился великий день, Вака покинула Пали-ули, чтобы встретиться с Ке-калукалу-о-кевой, и Вака сказала Ке-калукалу-о-кеве:

— Завтра на восходе солнца пусть твои друзья и подвластные тебе вожди приходят на то место, где будет празднество, пусть все приходят туда. И ты приходи и будь там до полудня, а в полдень возвращайся в свой дом и не покидай его, пока не наступят сумерки, тогда я накрою туманом все вокруг и то место, где соберутся гости, тоже.

Туман опустится на землю, но ты жди, когда птицы загалдят и замолкнут и во второй раз загалдят и замолкнут.

Я подниму туман повыше, а ты гляди в сторону Пали-ули. Там ты увидишь облако, которое ляжет на вершину горы, и потом туман вновь опустится на землю.

Подожди еще и ты услышишь крик птицы алаэ[55]Выбирая в качестве первого предзнаменования появления Лаиэ-лохелохе крик алаэ, Вака идет на риск, поскольку считалось, что крик алаэ предвещает недоброе., потом зов эваэва-ики. Тогда выходи из дома и отправляйся к гостям.

Там ты жди, когда запоет птица оо, и знай, что это Лаиэ-лохелохе отправляется в путь.

Когда запоет иивиполена, твоя жена будет уже по левую руку от того места, где собрались гости. Вскоре ты услышишь пение улиток кахули[56]Обычно способность петь гавайцы приписывают наземным моллюскам пупу-кани-оэ (Partulina physa), букв. «долго поющий моллюск»., и вы встретитесь в стороне от гостей.

Вы встретитесь, и в это время ударит гром, задрожит земля, пошатнется то место, где будут гости. Я пошлю к вам птиц, а когда туман рассеется, вы предстанете перед всеми восседающими на крыльях птиц, во всем великолепии великих вождей. И все увидят позор Лаиэ-и-ка-ваи, и, опозоренная, она пойдет прочь, как рабыня.

Сказав так, Вака возвратилась в Пали-ули.

Мы уже рассказывали о том, что Хала-аниани отправился в Кеаау на поиски своей жены Лаиэ-и-ка-ваи и о том, как он узнал о свадьбе Ке-калукалу-о-кевы и Лаиэ-лохелохе.

В тот день, когда Вака говорила с Ке-калукалу-о-кевой, в тот самый день Малио сказала Хала-аниани:

— Завтра, в день свадьбы Ке-калукалу-о-кевы и Лаиэ-лохелохе, Лаиэ-лохелохе станет твоей. Для них ударит гром, но, когда рассеется туман, все увидят тебя рядом с Лаиэ-лохелохе на крыльях птиц.

На другой день рано утром, в день свадьбы вождя, сестры Аи-вохи-купуа, служанки, охранявшие Лаиэ-и-ка-ваи, призвали к себе Киха-нуи-лулу-моку.

Когда ящер явился, Ка-хала-о-мапу-ана сказала ему:

— Мы позвали тебя, чтобы ты отнес нас в Кеаау поглядеть на свадьбу Ке-калукалу-о-кевы и Лаиэ-лохелохе. Будь здесь, когда на землю опустятся сумерки.

Киха-нуи-лулу-моку исчез, чтобы в назначенный час вновь явиться к Ка-хала-о-мапу-ане.

Когда же настал час возвратиться к Ка-хала-о-мапу-ане, — слушайте все! — густой туман опустился на Пали-ули и все окрестные земли, однако Киха-нуи-лулу-моку не стал торопиться, потому что он знал, когда Ке-калукалу-о-кева должен встретиться с Лаиэ-лохелохе.

Ке-калукалу-о-кева тоже увидел, что на землю опускается туман, но он вспомнил наказ Ваки и стал ждать других знаков.

Услыхав эваэва-ики и кахули, он вышел из дома, но не пошел к гостям, а стал поодаль.

В это самое время Киха-нуи-лулу-моку высунул язык, и сестры Аи-вохи-купуа вместе с Лаиэ-и-ка-ваи уселись на него.

Ударил гром, тучи и туман опустились на землю, потом туман рассеялся, и на крыльях птиц сидели рядом Хала-аниани и Лаиэ-лохелохе.

Тут все увидели Лаиэ-и-ка-ваи и сестер Аи-вохи-купуа, которые сидели на языке Киха-нуи-лулу-моку, великого ящера Пали-ули.

Они появились в Кеаау в тот самый момент, когда должны были встретиться Ке-калукалу-о-кева и Лаиэ-лохелохе. Слушайте все! Лаиэ-и-ка-ваи увидела живого Хала-аниани и вспомнила слова Ка-хала-о-мапу-аны.

Ке-калукалу-о-кева увидел Лаиэ-лохелохе рядом с Хала-аниани на крыльях птиц и решил, что потерял Лаиэ-лохелохе.

Тогда он бросился в Пали-ули, чтобы рассказать обо всем Ваке.

Он так сказал Ваке:

— Хала-аниани завладел Лаиэ-лохелохе! Я видел ее на крыльях птиц в назначенное время, но она сидела рядом с Хала-аниани!

— Никогда он ее не получит! — вскричала Вака. — Идем, я должна быть там. Если они с Хала-аниани потерлись носами вопреки моему запрету, если она осквернила себя, тогда мы потеряли твою жену и ты можешь, не жалея, готовить для меня могилу. Но если она не ослушалась меня, не поверила Хала-аниани и не подала голоса в ответ на его слова, тогда она будет твоей женой, моя послушная Лаиэ-лохелохе.

Когда они приблизились к Кеаау, Вака опустила на землю туман, и люди перестали видеть друг друга.

Вака отправила Ке-калукалу-о-кеву к Лаиэ-лохелохе, а когда туман рассеялся, — слушайте! — Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кева сидели рядом на крыльях птиц. И все радостно закричали:

— Свадьба вождей! Свадьба вождей!

Услыхав эти крики, Вака вошла в толпу гостей и начала насмехаться над Лаиэ-и-ка-ваи.

Слова Ваки достигли ушей Лаиэ-и-ка-ваи, и жгучая боль пронзила ее сердце и сердца всех сестер Аи-вохи-купуа. Тогда Киха-нуи-лулу-моку унес их на своем языке и поселил в горах Олаа, потому что Лаиэ-и-ка-ваи сгорала от стыда, слушая Ваку. Так она со своими спутницами покинула Кеаау.

В тот же день Лаиэ-лохелохе стала женой-Ке-калукалу-о-кевы, и они жили в Пали-ули, а потом вернулись в Кеаау. Хала-аниани же потерял все, и с тех пор о нем ничего не было слышно.

Когда Ке-калукалу-о-кева отправился в обратный путь на Кауаи, с ним были его жена, ее бабушка и вся его свита.

Покинув Кеаау, они сначала приплыли на остров Оаху в Хоно-улиули, где жил Капу-каи-хаоа, и его вождь тоже взял с собой на остров Кауаи. Возвратившись на Кауаи, Ке-калукалу-о-кева поселился в Пихана-ка-лани и передал правление своей землей Капу-каи-хаоа, а Вака стала третьей наследницей вождя.

(Теперь позвольте нам рассказать о Лаиэ-и-ка-ваи и ее встрече с прорицателем Хулу-маниани).

Лаиэ-и-ка-ваи жила в Олаа и оставалась все такой же прекрасной, как раньше. Правда, она утратила ману и не могла больше восседать на крыльях птиц, но все же она сохранила часть прежней власти и все знаки своего высокого рождения, а сестры Аи-вохи-купуа сохранили власть над ящером.

Глава двадцать пятая

Не стерпев насмешек Ваки, Лаиэ-и-ка-ваи убежала из Кеаау и поселилась в Олаа.

Сестры Аи-вохи-купуа стали держать совет, как им успокоить сердце Лаиэ-и-ка-ваи, как сделать, чтобы забыла она стыд от слов Ваки.

Они пришли к Лаиэ-и-ка-ваи и сказали ей так:

— О принцесса, мы знаем, как снять с себя позорную ношу, не одна ты несешь ее, мы делим с тобой ее тяжесть.

— Лаиэ-и-ка-ваи, мы молим тебя, изгони тоску из своего сердца, и тогда счастье вновь возвратится к тебе.

— Мы решили разделить с тобой твою судьбу. Наша младшая сестра Ка-хала-о-мапу-ана пойдет к Ка-онохи-о-ка-ла и попросит стать твоим мужем юного вождя, который живет в Ке-алохи-лани, за священной границей у Столбов Кахики[57]По традиционным представлениям гавайцев, небо на горизонте поддерживается вертикальной стеной. Верхняя часть этой стены, окружающая Кахики, называется Столбы Кахики (Кукулу-о-Кахики). Ср. примеч. 20.. Он — наш брат, это он сделал Аи-вохи-купуа вождем.

— Если ты согласна быть женой нашего брата, то ты и нас возвысишь и сама возвысишься, только тогда видеть тебя станет для нас табу. Соглашайся, и ты избавишься от позора, и падет он на Ваку.

И сказала им Лаиэ-и-ка-ваи:

— Нет у меня большего желания, чем избавиться от позорной ноши. Только одно не по душе мне, поэтому не быть мне женою вашего брата. Он вождь, и на нем великое табу. Если я соединюсь с ним, высоким вождем, то навечно расстанусь с вами и буду тосковать по нашей дружбе.

— Не думай о нас, — сказали ей сестры, — вспомни бранные речи твоей бабки. Если ты снимешь с себя позор, то и для нас это будет великим счастьем, потому что о тебе мы думаем больше, чем о себе.

И тогда согласилась Лаиэ-и-ка-ваи, и Ка-хала-о-мапу-ана так наказывала своим сестрам и принцессе Лаиэ-и-ка-ваи:

— Я ухожу, чтобы привести к Лаиэ-и-ка-ваи нашего брата, а вы заботьтесь о нашей госпоже. Куда бы ни пожелала она пойти, идите с нею, делайте для нее все, чего бы она ни пожелала, только смотрите, все время, пока я не вернусь с нашим братом, Лаиэ-и-ка-ваи должна жить в чистоте.

Сказав так, Ка-хала-о-мапу-ана покинула сестер, и великий ящер Киха-нуи-лулу-моку понес ее на своей спине за мужем для Лаиэ-и-ка-ваи.

(Теперь мы оставим Ка-хала-о-мапу-ану и ящера и расскажем о том, как Лаиэ-и-ка-ваи повстречалась с прорицателем, который ради нее оставил Кауаи, о чем вы знаете из первых двух глав.)

После того как Ка-хала-о-мапу-ана покинула Лаиэ-и-ка-ваи и сестер, Лаиэ-и-ка-ваи пожелала отправиться в путешествие по Гавайям.

Сестры Аи-вохи-купуа исполнили ее желание и все время были вместе с нею.

Сначала они побывали в Кау, потом в Коне, потом в Каи-опаэ, что в Кохале, в пяти милях[58]В оригинале — английское заимствование mile. от Ка-ваи-хаэ с правой стороны[59]По представлениям полинезийцев, при создании земли демиург был обращен лицом на запад, поэтому в ряде полинезийских языков, в частности и в гавайском, «правый» означает также «северный», а «левый» — «южный» (по-гавайски соответственно akau и hema)., и там они оставались несколько дней, потому что Лаиэ-и-ка-ваи захотела отдохнуть.

Когда они были в Каи-опаэ, прорицатель увидал радугу недалеко от Ка-ваи-хаэ. В это время он жил в Оули, что в Ваи-меа.

В первых двух главах мы рассказывали, как прорицатель прибыл в Хило, в Ка-иви-лахилахи, и жил там несколько лет, ожидая увидеть знак, ради которого он покинул Кауаи.

Знака все не было, и постепенно прорицатель перестал его ждать. Он решил возвратиться домой и покинул Хило, но свинью и петуха все же прихватил с собой.

Прорицатель был в Ваи-меа, в Оули, когда увидал радугу над Ка-ваи-хаэ, но он очень устал и не сразу догадался, что это за радуга.

На другой день он еще оставался в Оули, но радуги уже не было.

Прорицатель отправился дальше, и было это в тот самый день, когда Лаиэ-и-ка-ваи со своими спутницами покинула Каи-опаэ и, минуя Кахуву, явилась в Моо-лау.

Прорицатель приплыл из Ваи-меа в Пуу-лоа и, увидав радугу над Моо-лау, подумал: «Уж не этот ли знак я ищу?»

Прорицатель взошел на гору Палалахуакии. Оттуда он хорошо разглядел радугу и узнал ее, узнал знак, за которым шел столько времени.

Тогда он стал молить своего бога, но бог не ответил ему.

Прорицатель пришел в Ваи-ка, но была уже ночь, и там он остался.

Рано утром — слушайте все! — радуга появилась над Каи-опаэ, потому что в Каи-опаэ приплыла со своими спутницами Лаиэ-и-ка-ваи.

Прорицатель тоже пошел туда, где сияла радуга, и на берегу моря увидал Лаиэ-и-ка-ваи. Красота ее показалась ему несравненной, и радуга сверкала прямо над ее головой.

Прорицатель вновь стал молить бога, чтобы он сказал ему, та ли эта женщина, которую он ищет, но и в тот день бог не ответил ему, поэтому прорицатель не отдал Лаиэ-и-ка-ваи приготовленные для нее приношения, а вернулся в Ваи-ка.

На другой день прорицатель покинул Ваи-ка, явился в Лама-лолоа и стал там жить. Все дни проводил он в святилище Па-хауна, усердно моля бога открыть ему тайну радуги. А Лаиэ-и-ка-ваи, проведя несколько дней в Моо-лау, отправилась со своими спутницами дальше.

Они приплыли в Пуа-кеа и остались там, потому что увидели, как жители катаются на волнах. С радостью остались они там.

На другой день, в полдень, когда солнце сверкало прямо над головой, прорицатель, помолившись, вышел из святилища.

Слушайте все! Радуга сияла над Пуа-кеа. Прорицатель, не мешкая, пошел туда и увидел ту же женщину, которую видел в Каи-опаэ.

Отойдя в сторонку, он вновь принялся молить бога подать ему какой-нибудь знак, но бог ему не ответил. Бог молчал, и прорицатель чуть было не наговорил ему дерзостей, однако сдержал себя.

Он подошел ближе к тому месту, где сидела со своими сестрами Лаиэ-и-ка-ваи.

Прорицатель был очень взволнован тем, что видит Лаиэ-и-ка-ваи, и, когда он подошел ближе, он спросил Лаиэ-и-ка-ваи и ее спутниц:

— Почему вы сидите тут? Отчего не катаетесь вместе со всеми на волнах?

— Нам нельзя, — отвечала ему Лаиэ-и-ка-ваи. — Лучше мы поглядим на других.

— А что вы здесь делаете? — спросил прорицатель.

— Мы ждем каноэ, чтобы плыть дальше, на Мауи, Молокаи, Оаху и Кауаи.

— Если вам надо на Кауаи, я вам дам каноэ, и вам не придется за него платить.

— Чего же ты потребуешь от нас? — спросила Лаиэ-и-ка-ваи.

— Не думай, что если я предложил тебе каноэ, то у меня дурные намерения, — ответил прорицатель. — Я хочу, чтобы ты и твои подруги стали моими дочерьми и прославили мое имя, чтобы жило оно вечно, потому что люди будут называть вас «дочерьми Хулу-маниани». А если мое имя останется жить после моей смерти, то чего мне еще желать?

Прорицатель нашел двойное каноэ, и уже на другой день, рано утром, они все взошли на борт каноэ, чтобы отправиться в путь. Первую остановку они сделали на острове Мауи в Хонуа-уле, потом в Ла-хаине, а на другой день они были уже на острове Молокаи. Покинув Молокаи, они приплыли в Лаиэ, что в Коолау-лоа, сошли на берег и прожили там несколько дней.

В тот день, когда они приплыли в Лаиэ, Лаиэ-и-ка-ваи вечером сказала своим спутницам и приемному отцу:

— Бабушка говорила, что я родилась тут, и нас было две сестры. Отец убивал всех детей, которых рожала наша мать, потому что все они были девочками. Но меня бабушка спрятала в пещере, а мою сестру вырастил жрец. Однажды он проведал, что какой-то прорицатель с Кауаи хочет разыскать нас, и приказал бабушке увезти меня на остров Гавайи. Так я оказалась в Пали-ули, где встретила вас, мои сестры.

Глава двадцать шестая

Выслушав рассказ Лаиэ-и-ка-ваи, прорицатель больше не сомневался, что перед ним та, которую он искал. Но он хотел, чтобы бог подтвердил его правоту, поэтому он отошел в сторонку и стал молить своего бога подать ему какой-нибудь знак.

Потом он пошел спать, а когда заснул, бог явился к нему и подтвердил, что Лаиэ-и-ка-ваи сказала правду:

— Пришло время исполнить твое желание, избавить тебя от тягостных поисков. Она здесь. Это та, которая рассказала тебе о своей жизни. Ее ты искал. Вставай, возьми свои дары, сложи их перед ней и восславь ее именем твоего бога. Но потом не мешкай и ночью же отвези ее вместе с сестрами на Кауаи. Пусть они живут на утесе Хаэна, что в Хоно-пу-ваи-акуа.

Прорицатель проснулся, встал, взял свинью и петуха и преподнес их Лаиэ-и-ка-ваи, сказав:

— Счастлив я, госпожа моя, что мой бог указал мне на тебя, потому что я долго искал тебя, желая получить от тебя благословение. Я молю тебя, моя госпожа, позаботься о моих костях, и пусть все твои потомки не забывают о них.

— Отец, — отвечала Лаиэ-и-ка-ваи, — миновали дни моего благополучия, Вака бросила меня, но, если вернутся ко мне честь и добрая слава, я не оставлю тебя.

Прорицатель сделал, как приказал ему бог. В ту же ночь он отплыл на Кауаи и поселился в Хоно-пу-ваи-акуа.

Долго жил прорицатель со своими дочерьми в Хоно-пу-ваи-акуа. Но однажды он, по обычаю прорицателей, отправился в путешествие.

Путешествуя, как велел ему долг прорицателя, Хулу-маниани пришел в Ваи-луа. Слушайте все! Там собрались все девственницы Кауаи, дочери вождей и других могущественных людей острова пришли по приказанию Аи-вохи-купуа, чтобы он выбрал себе в жены ту, которая понравится ему больше других.

Прорицатель вошел в середину толпы, — слушайте все! — когда девушки уже стояли перед вождем.

— Отчего тут столько народу? — спросил Хулу-маниани одного из жителей Ваи-луа. — Отчего девушки стоят перед вождем?

— Они пришли сюда по приказанию Аи-вохи-купуа. Двух из них, которые ему понравятся, вождь сегодня возьмет в жены вместо Поли-аху и Хина-и-ка-маламы, — ответил тот.

— О вожди! — крикнул тогда, выйдя вперед, Хулу-маниани. — Мудр наш вождь, что решил взять в жены девушку, которая ему понравится, однако среди этих девушек нет достойной занять место Поли-аху и Хина-и-ка-маламы. Если бы они могли сравниться красотой хотя бы с одним левым бедром любой из моих дочерей, тогда другое дело. Славные девушки собрались здесь, но всем им далеко до моих дочерей.

Злобно крикнул Аи-вохи-купуа:

— Не знали мы, что у тебя есть дочери!

И все вожди, которые привели к Аи-вохи-купуа своих дочерей, смотрели теперь на Хулу-маниани, как на заклятого врага.

— Разве не я, не щадя моих сил, искал повсюду владычицу Гавайев? — отвечал прорицатель на злые слова вождя. — Теперь она стала моей дочерью, и ее сестры тоже стали моими дочерьми. Если явится сюда моя дочь, если станет она посреди моря, волны придут в смятение, а если ступит она на землю — поднимется ветер, солнце скроется с глаз, польет дождь, ударит гром, сверкнет молния, дрогнут горы, вода хлынет на землю и пожелтеет океан, если явится сюда моя дочь и госпожа.

Всех, кто был в Ваи-луа, испугали слова прорицателя, а те, кто привел в Ваи-луа своих дочерей, сильно разгневались.

Они стали уговаривать вождя посадить прорицателя в тюрьму[60]В оригинале употреблено слово pahuma (священная изгородь вокруг дома вождя, святилища-хеиау и т. п., перелезать через которую было табу), а за ним в скобках — halepaaio («тюрьма», инновация XIX в.). В середине XIX в., когда публиковалось «Сказание», многие реалии традиционного гавайского общества уже были неизвестны значительному числу читателей и требовали пояснения., где были одни преступники.

Долго уговаривали они вождя, и он решил держать прорицателя в тюрьме до самой его смерти.

В ту же ночь, перед утренней зарей, прорицатель воззвал к своему богу, и, едва показались первые лучи солнца, дверь отворилась, и прорицатель, никем не замеченный, вышел на волю.

Поутру вождь послал иламуку поглядеть, что сталось с прорицателем.

— Эй, Хулу-маниани! — крикнул иламуку. — Хулу-маниани! Эй, прорицатель! Эй, ты живой или мертвый?

Трижды взывал иламуку к прорицателю, и трижды ответом ему было молчание.

— Прорицатель умер, — сказал иламуку Аи-вохи-купуа.

Тогда в хеиау стали готовиться к церемонии каувила и жертвоприношениям. Вождь приказал старшему служителю хеиау положить тело прорицателя на жертвенник перед алтарем.

Прорицатель был уже далеко, когда он услышал приказание вождя, но ночью он возвратился, обернул тапой стебель банана, как оборачивают мертвое тело, положил его на то место, где недавно лежал сам, и только после этого вернулся к дочерям. Он рассказал им о своих злоключениях и накануне дня жертвоприношения вместе с Лаиэ-и-ка-ваи и ее сестрами взошел на борт двойного каноэ.

Наступило утро, на которое была назначена церемония каувила, и старший служитель хеиау пошел за телом прорицателя, а оно — слушайте все! — было аккуратно завернуто в тапу. Служитель поднял его и отнес в святилище.

Незадолго до того часа, когда тело прорицателя должно было быть возложено на жертвенник, множество народу во главе с Аи-вохи-купуа пришло поглядеть, как принесут и положат возле жертвенника тело прорицателя, а на самом деле — стебель банана. Вождь взошел на ануу.

— Снимите тапу, — приказал вождь, — и положите тело на жертвенник.

Когда сняли тапу, все увидали стебель банана, а не тело прорицателя.

— Это банан! — закричал вождь. — А где прорицатель?

Вождь разгневался на смотрителя тюрьмы, откуда прорицателя освободил его бог. Все приближенные вождя были призваны на суд. Но пока вождь судил их, в устье реки Ваи-луа показалось двойное каноэ. Это приплыл прорицатель с дочерьми.

На одном каноэ стоял прорицатель, на другом сестры Аи-вохи-купуа, а посредине, на возвышении, соединяющем оба каноэ, стояла Лаиэ-и-ка-ваи в окружении пулоулоу, священных символов вождей.

В это время поднялся ветер, скрылось солнце, возмутилось море, желтым стал океан, реки обратились вспять и, остановившись в своем начале, перестали стекать в море. Прорицатель взял пау Лаиэ-и-ка-ваи и бросил ее на берег; тотчас ударил гром, разрушилось святилище и рассыпался жертвенник.

Устрашенные знамениями, Аи-вохи-купуа и все остальные смотрели на стоявшую на возвышении Лаиэ-и-ка-ваи, окруженную пулоулоу, и кричали:

— О прекрасная женщина! О прекрасная женщина! Прекрасная женщина с царственной осанкой!

Люди бросились бежать к морю, они падали и топтали друг друга, желая получше разглядеть Лаиэ-и-ка-ваи.

— Твои приближенные не виноваты перед тобой, — крикнул вождю прорицатель. — Не они, а мой бог спас меня, как спасал меня всегда. Вот моя владычица. Я говорил тебе правду, вот моя дочь и госпожа, которую я искал повсюду, она сохранит мои кости.

Когда Аи-вохи-купуа увидал Лаиэ-и-ка-ваи, у него сильно забилось сердце, и он замертво упал на землю.

Придя в себя, он приказал привести к нему прорицателя и его дочь. Он хотел просить ее занять место Поли-аху и Хина-и-ка-маламы.

Его слуга пошел к прорицателю и передал ему приказание вождя.

Тогда прорицатель сказал ему:

— Иди и скажи твоему вождю и моему господину, что моя дочь никогда не станет его женой, потому что Лаиэ-и-ка-ваи — владычица всех островов.

Слуга пошел к вождю, а прорицатель с дочерьми отправился в обратный путь, больше его в Ваи-луа не видели. Прорицатель с дочерьми возвратился в Хоно-пу-ваи-акуа и вновь зажил в мире и покое.

Глава двадцать седьмая

В этой главе мы расскажем о том, как Ка-хала-о-мапу-ана встретилась с Ка-онохи-о-ка-ла, Глазом солнца, нареченным мужем Лаиэ-и-ка-ваи, и вернулась обратно.

Наказав сестрам, как им следует жить без нее, Ка-хала-о-мапу-ана начала готовиться к путешествию.

С первыми лучами солнца Ка-хала-о-мапу-ана встретилась с Киха-нуи-лулу-моку, и они поплыли через океан в Ке-алохи-лани. Через четыре месяца и десять дней добрались они до Ке-алохи-лани, но, когда они добрались туда, хранителя богатств Ка-онохи-о-ка-ла, и его главного советника Моку-келе-Кахики там не оказалось.

Дважды десять дней ждали они, когда Моку-келе-Кахики придет с огорода[61]Гавайское mahina имеет два значения: 1) «сад, огород, плантация» и 2) «луна», поэтому возможна и другая интерпретация оригинала: «…когда Моку-хеле-Кахики вернется с луны»..

Моку-келе-Кахики вернулся в то время, когда ящер спал в доме, и одна его голова занимала весь просторный дом Моку-келе-Кахики, а туловище и хвост оставались в воде.

Моку-келе-Кахики испугался и улетел в Нуу-меа-лани, где жил великий купуа Ка-эло-и-ка-малама, охранявший священные границы у Столбов Таити, где скрывался ото всех Ка-онохи-о-ка-ла.

Моку-келе-Кахики рассказал Ка-эло-и-ка-маламе об огромном ящере, и тогда Ка-эло-и-ка-малама вместе с Моку-келе-Кахики полетели вниз из Нуу-меа-лани — земли, плавающей в небесах.

Они приближались к дому Моку-келе-Кахики, и Киха-нуи-лулу-моку так сказал Ка-хала-о-мапу-ане:

— Когда они будут совсем близко, я заброшу тебя на шею Ка-эло-и-ка-маламе. Он спросит тебя, зачем ты явилась к ним, и ты все расскажешь ему.

Вскоре Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама изо всех сил заколотили в дверь дома. Ящер, выглянув наружу, увидал Ка-эло-и-ка-маламу, и в руках у него была палица Ка-пахи-эли-хонуа — Нож-что-режет-зем-лю — двадцати саженей[62]В оригинале — гавайская мера длины anana, расстояние между кончиками пальцев вытянутых в стороны рук. в длину, поднять которую было под силу лишь четверым мужчинам, а Ка-эло-и-ка-малама небрежно вертел ею и тогда Киха-нуи-лулу-моку подумал: «Этак он убьет меня».

Киха-нуи-лулу-моку вытащил хвост из воды, и море заволновалось, волны сначала поднялись выше самых высоких гор, потом, как это бывает в месяц Каулуа, с силой рухнули вниз, морская пена скрыла солнце и коралловый песок посыпался на землю.

Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама испугались и бросились прочь, но Киха-нуи-лулу-моку успел все же подбросить Ка-хала-о-мапу-ану вверх, и она упала на шею Ка-эло-и-ка-маламе.

— Ты чья дочь?[63]В гавайской системе родства понятия «дочь» и «племянница» выражаются одним термином (kaikamahine); одинаково также передаются понятия «сын» и «племянник» (keike kane), «мать» и «тетка» (makuahine), «отец» и «дядя» (makua kane). — спросил ее Ка-эло-и-ка-малама.

— Ка-эло-и-ка-маламы и Моку-келе-Кахики, которые охраняют священные границы Кахики, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Дитя мое, зачем ты пришла сюда?

— Я ищу того, кто живет на Небесах.

— Кого же ты ищешь?

— Я ищу Ка-онохи-о-ка-ла, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана, — священного сына Ка-эло-и-ка-маламы и Моку-келе-Кахики.

— Зачем он тебе?

— Я хочу, чтоб он стал мужем принцессы Лаиэ-и-ка-ваи, нашей госпожи, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Кто ты? — вновь спросили они.

— Ка-хала-о-мапу-ана, младшая дочь Моана-лиха-и-ка-ваокеле и Лау-киэле-улы[64]По другим источникам, Лау-киэле-ула известна как благоуханная сестра Макани-кеоэ (или Макани-кау), бога ветра и любви. Известно, что словари не отмечают исконного гавайского растения под названием kiele. Так называется интродуцент Gardenia florida; но гавайское слово, безусловно, родственно общеполинезийскому *tiale, рефлексы которого обозначают в ряде языков другой вид гардении — G. tahitensis..

Когда Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама убедились, что она их дочь, они сняли ее с шеи Ка-эло-и-ка-маламы и коснулись ее носа.

Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама были братьями Лау-киэле-улы, матери Аи-вохи-купуа.

— Мы покажем тебе дорогу наверх, — сказал Ка-эло-и-ка-малама.

Десять дней шли они, прежде чем достигли места, где Ка-хала-о-мапу-ане предстояло подняться еще выше.

— Эй, Ланалана-нуи-аи-макуа! — крикнул Ка-хала-и-ка-малама. — Великий паук! Спусти вниз лестницу! Нам грозит беда!

Великий паук тотчас выбросил нить и стал плести паутину.

Напоследок Ка-эло-и-ка-малама так наказал Ка-хала-о-мапу-ане:

— Ты поднимешься наверх и увидишь на огороде[65]Возможна и другая интерпретация гавайского оригинала: «увидишь на луне». одинокий дом. Знай, что ты уже в Каха-каэкаэа и живет там Моана-лиха-и-ка-ваокеле.

— Ты увидишь старика с длинными седыми волосами, и это будет Моана-лиха-и-ка-ваокеле. Но торопись, стоит ему заметить тебя первым, не миновать тебе смерти.

— Жди, когда он заснет. Если он будет сидеть, опустив голову, знай, он не спит. Но увидишь, что он поднял голову, знай, он заснул, и, тогда иди к нему, но только с подветренной стороны, смело забирайся ему на грудь, крепко хватай его за бороду и кричи:

— Зови его, сколько понадобится, — продолжал Ка-эло-и-ка-малама. — Потом он спросит, зачем ты пришла, и тогда отвечай ему.

Если по пути наверх тебя окатит холодным дождем, знай, это проделки твоего отца. Если ты будешь замерзать, не бойся, лезь выше. Если почувствуешь диковинный запах, знай, это твоя мать, это ее запах и все хорошо, ты почти у цели. Не останавливайся, лезь выше. Солнце будет жечь тебя своими лучами, но пусть не пугает тебя горячее дыхание солнца, иди вперед, пока не войдешь в тень луны, и тогда тебе не страшна смерть, ибо ты в Каха-каэкаэа.

Ка-эло-и-ка-малама умолк, и Ка-хала-о-мапу-ана стала карабкаться наверх. Вечером ее окатил холодный дождь, и она подумала: «Это мой отец». Всю ночь до самого утра Ка-хала-о-мапу-ана чувствовала запах киэле и думала: «Это моя мать». Днем нещадно палило солнце, и она думала: «Это мой брат».

Ка-хала-о-мапу-ане не терпелось поскорее добраться до лунной тени, и когда вечером она укрылась в ней, то очень обрадовалась — она дошла до небесной страны Каха-каэкаэа.

Было это ночью. Ка-хала-о-мапу-ана увидела большой дом. Она подошла к нему поближе с подветренной стороны. Слушайте! Моана-лиха-и-ка-ваокеле еще не спал. Девушка не забыла наказ Ка-эло-и-ка-маламы и, отойдя подальше, принялась ждать, но Моана-лиха-и-ка-ваокеле никак не засыпал.

Лишь на утренней заре, когда Ка-хала-о-мапу-ана вновь подошла поближе, она увидала, что лицо Моана-лиха-и-ка-ваокеле поднято вверх, и тогда она, не мешкая, бросилась к отцу, ухватила его за бороду и стала звать его, как учил ее Ка-эло-и-ка-малама.

Моана-лиха-и-ка-ваокеле проснулся и почувствовал, что кто-то крепко держит его за бороду, в которой была вся его сила. Он хотел стряхнуть с себя Ка-хала-о-мапу-ану, но она крепко держалась за его бороду! Так и этак крутился Моана-лиха-и-ка-ваокеле, пока совсем не задохнулся.

— Ты чья дочь? — спросил он Ка-хала-о-мапу-ану, отдышавшись.

— Твоя, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.

— Как зовут твою мать?

— Лау-киэле-ула.

— А тебя как зовут?

— Ка-хала-о-мапу-ана.

— Отпусти мою бороду, — сказал тогда Моана-лиха-и-ка-ваокеле. — Ты и вправду моя дочь.

Ка-хала-о-мапу-ана отпустила его бороду, тогда Моана-лиха-и-ка-ваокеле посадил Ка-хала-о-мапу-ану к себе на колени и принялся причитать над нею. Попричитав немного, он спросил:

— Зачем ты пришла ко мне?

— Я ищу того, кто живет на Небесах.

— Кого ты ищешь?

— Ка-онохи-о-ка-ла.

— Зачем он тебе нужен?

— Я хочу, чтобы мой брат и господин стал мужем владычицы Гавайев Лаиэ-и-ка-ваи, нашей высокородной подруги и заступницы.

И она рассказала отцу все про Аи-вохи-купуа и Лаиэ-и-ка-ваи.

— Не мое согласие тебе надо, а согласие твоей матери, — сказал ей Моана-лиха-и-ка-ваокеле. — Она заботится о Ка-онохи-о-ка-ла и живет в священном доме, который и для меня табу. Когда у твоей матери наступают нечистые дни, она приходит ко мне, потом опять покидает меня и уходит в дом к вождю. Оставайся здесь и жди, когда придет твоя мать, ты расскажешь ей, зачем пришла сюда.

Минуло семь дней.

— Приближается день, когда сюда придет твоя мать, — сказал Моана-лиха-и-ка-ваокеле Ка-хала-о-мапу-ане, — поэтому сегодня ночью иди в хале-пеа и ложись там спать. Утром она войдет в дом, а там — ты, но она все равно никуда не сможет уйти, пока опять не станет чистой. Она спросит тебя, зачем ты пришла, и ты расскажи ей все, что рассказала мне.

В ту ночь Моана-лиха-и-ка-ваокеле отослал Ка-хала-о-мапу-ану спать в хале-пеа.

Глава двадцать восьмая

Рано утром пришла Лау-киэле-ула и увядала в хале-пеа спящую Ка-хала-о-мапу-ану, но она не могла уйти, потому что в нечистые дни только этот дом был открыт для нее.

— Кто ты, злодейка, обидчица моя? Как осмелилась ты прийти сюда? — спросила хозяйка дома.

— Я — Ка-хала-о-мапу-ана, — отвечала девушка, — последний плод твоего чрева.

— О горе мне! — воскликнула ее мать. — Иди к отцу. Я не могу сейчас говорить с тобой, но мы еще встретимся.

Ка-хала-о-мапу-ана возвратилась к отцу, и он спросил ее:

— Что сказала тебе твоя мать?

— Велела мне оставаться с тобой, пока она не очистится, а потом обещала прийти ко мне.

Минуло три дня, и Моана-лиха-и-ка-ваокеле так сказал дочери:

— Послушай меня! Завтра до рассвета иди к озерку, в котором твоя мать будет мыться, и сядь возле него. Сиди и не показывайся, а когда она прыгнет в воду и поплывет под водой, тогда беги, хватай ее юбку и запачканную тапу и возвращайся быстрее сюда. Она искупается, вернется за тапой — а ее нет. Тогда она подумает, будто я взял ее, и придет сюда. Тут ты можешь просить у нее все, что хочешь.

Сначала вы с нею немного поплачете, а потом она спросит тебя, не я ли взял ее тапу. Ты скажешь ей, что она у тебя, и Лау-киэле-ула устыдится того, что осквернила тебя. Она захочет тебя вознаградить, спросит, чего ты хочешь, и ты ей все скажешь. Ты увидишь своего брата, мы оба увидим его, ведь и мне удается это не чаще одного раза в год, когда он, едва выглянув из дома, тут же прячется обратно.

На другой день Ка-хала-мапу-ана проснулась задолго до рассвета и пошла к озерку, как ей сказал отец.

Придя туда, она спряталась возле самого берега, а вскоре появилась Лау-киэле-ула и, сняв грязную тапу, прыгнула в воду.

Как ей было сказано, Ка-хала-о-мапу-ана схватила тапу и бегом вернулась к отцу.

Прошло немного времени, примчалась разъяренная Лау-киэле-ула, но отца нигде не было, только дочь ждала ее в хале-пеа.

— Эй, Моана-лиха-и-ка-ваокеле, отдай мне грязную тапу, я вымою ее в озере.

Никто не ответил Лау-киэле-уле. Трижды взывала она к Моана-лиха-и-ка-ваокеле, и трижды он не отвечал ей. Тогда она заглянула в дом, где, прикрыв голову чистой тапой, Ка-хала-о-мапу-ана притворялась спящей.

— О Моана-лиха-и-ка-ваокеле, — взмолилась Лау-киэле-ула, — отдай мне оскверненную тапу, я вымою ее в озере.

— О моя мать и повелительница, его тут нет, — делая вид, что Лау-киэле-ула разбудила ее, отвечала ей Ка-хала-о-мапу-ана. — Я одна в доме, и твоя тапа у меня, вот она.

— О горе мне, моя повелительница! — воскликнула Лау-киэле-ула, обнимая дочь. — Стыдно мне, что ты взялась стеречь мою оскверненную тапу. Чем мне вознаградить тебя за то зло, которое я причинила тебе, моя госпожа? — И она заплакала. — Зачем ты пришла сюда?

— Я пришла за моим старшим братом, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана. — Я хочу, чтобы он взял в жены владычицу великих Гавайев, нашу заступницу Лаиэ-и-ка-ваи, которая пожалела нас, когда наш брат Аи-вохи-купуа бросил нас одних. Если мы не воздадим принцессе за ее доброту, позор падет на нас. Поэтому позволь моему брату сойти вместе со мною на землю и привести в свой дом Лаиэ-и-ка-ваи.

— Ты сберегла мою грязную тапу, и я не могу тебе отказать, — сказала Лау-киэле-ула. — Приди сюда кто-нибудь другой, он ушел бы ни с чем, но ко мне пришла ты, и я не буду удерживать здесь твоего брата.

Твой брат говорит, что любит тебя больше других сестер, и всегда вспоминает тебя. Пойдем, ты увидишь своего брата.

— Нет, подожди немного, — продолжала Лау-киэле-ула, — я кликну птицу-стражницу, чтоб она отнесла нас к священным границам Кахики.

Так молвила Лау-киэле-ула:

Услыхав зов Лау-киэле-улы, Халулу опустила вниз крылья, хотя тело ее оставалось наверху. Лау-киэле-ула и Ка-хала-о-мапу-ана уселись на крылья птицы, и она отнесла их к птице Авакеа, что означает полдень, к Авакеа, отворяющей дверь, за которой жил Ка-онохи-о-ка-ла.

Грозовые тучи закрывали вход в дом вождя.

Тогда Лау-киэле-ула приказала Авакеа:

— Очисти нам дорогу к вождю!

Авакеа напустила на тучи зной, и они растаяли.

Лау-киэле-ула и Ка-хала-о-мапу-ана увидели — слушайте все! — вождя, который спал в самом глазу солнца, в нестерпимом пекле, отчего и звали его Ка-онохи-о-ка-ла, Глаз Солнца.

Лау-киэле-ула взяла в руки солнечный луч, и вождь проснулся. Ка-хала-о-мапу-ана посмотрела на брата и увидела, что глаза его сверкают, как молнии, а кожа и тело похожи на раскаленную печь для плавки железа[66]Очевидная инновация. До контактов с европейцами железа гавайцы не знали..

— О мой небесный сын! — вскричала Лау-киэле-ула. — Твоя сестра Ка-хала-о-мапу-ана, твоя любимая сестра пришла к тебе!

От этих слов вождь совсем проснулся и сделал Лау-киэле-уле знак глазами, чтобы она позвала стражей тени.

Лау-киэле-ула молвила так:

В то же мгновение явились стражи тени и стали впереди вождя. Слушайте все! Уменьшился зной.

Когда пришли стражи тени, вождь кликнул сестру и сам пошел ей навстречу и заплакал над нею, потому что его уста онемели от любви к младшей сестре и долгой разлуки с нею.

Потом они перестали плакать, и Ка-онохи-о-ка-ла спросил Ка-хала-о-мапу-ану:

— Ты чья дочь?

— Моку-келе-Кахики, и Ка-эло-и-ка-маламы, и Моана-лиха-и-ка-ваокеле от Лау-киэле-улы.

Потом он спросил ее:

— Зачем ты пришла ко мне?

Тогда Ка-хала-о-мапу-ана рассказала брату все, как рассказала отцу и матери.

— Лау-киэле-ула, согласна ли ты, — спросил, обернувшись к матери, вождь, — чтобы я взял в жены эту женщину?

— Я уже дала согласие твоей сестре. Однако знайте, осмелься прийти сюда кто-то другой, не твоя сестра, ему бы не поздоровилось. Дай согласие твоей младшей сестре, потому что ты проложил тропу, а она закрыла ее[67]Имеется в виду: «Ты родился первым, а она — последней»., никого не было до тебя, никого не было после нее.

Так сказала их мать.

Заручившись ее согласием, Ка-онохи-о-ка-ла стал расспрашивать сестру о брате и других сестрах.

— Мой брат Аи-вохи-купуа плохо обошелся с нами, его сестрами, — сказала Ка-хала-о-мапу-ана. — Не по нраву ему пришлась наша верность женщине, из-за которой я пришла к тебе. Когда он в первый раз отправился за ней, то ни с чем возвратился домой, и потому попросил нас плыть с ним на Гавайи. Там он повел нас в глубь острова через непроходимый лес к тому месту, где вместе с бабушкой жила Лаиэ-и-ка-ваи. Велико было наше удивление, когда мы увидали дом Лаиэ-и-ка-ваи из желтых перьев птицы оо.

Первой пошла к Лаиэ-и-ка-ваи Маиле-хаи-вале, но Лаиэ-и-ка-ваи отказала ей. Потом пошла Маиле-калу-хеа, и ей отказала принцесса. Потом Маиле-лау-лии, но Лаиэ-и-ка-ваи и ей отказала. Напрасно ходила к принцессе и Маиле-пахака. Всем она отказала. Одна я не ходила к Лаиэ-и-ка-ваи, не просила ее быть женой нашего брата. Тогда он разгневался и уплыл домой, а нас оставил в лесу.

Когда он бросил нас одних, мы пошли было за ним, но он еще сильнее разгневался на нас.

И мы возвратились туда, куда он сам привел нас, в Пали-ули, и Лаиэ-и-ка-ваи была нашей заступницей, пока я не отправилась за тобой. Вот как мы жили.

Ка-онохи-о-ка-ла рассердился на Аи-вохи-купуа и так сказал Ка-хала-о-мапу-ане:

— Возвращайся к твоим сестрам и Лаиэ-и-ка-ваи. Лаиэ-и-ка-ваи будет моей женой. Ждите меня. Но когда дождь зальет землю, я еще буду здесь.

Когда подымутся океанские волны и белым коралловым песком покроют берег, я буду здесь. Когда ветер будет стегать воздух, а потом утихнет на десять дней, когда ударит гром, но не пойдет дождь, и тогда я буду еще в Каха-каэкаэа.

Когда же вновь трижды ударит гром, но дождя не будет, тогда знайте, что я покинул священные границы у Столбов Кахики и отправился в Ке-алохи-лани, где я оставлю мое божественное тело, чтобы прийти к вам в обличье земного мужчины, но моя божественная природа, мое великое табу останутся.

После этого будьте внимательны! Когда ударит гром, пойдет дождь, подымется океан и зальет землю, засверкают молнии, туман опустится на землю и появится радуга, когда над океаном подымется розоватое облако и на целый месяц уйдет плохая погода, и тучи рассеются, знайте: едва займется заря, я буду уже на спине горы.

Ждите меня. На заре я покину вершину горы, и вы увидите меня в самом центре солнца, и засияет гало вокруг божественного глаза.

Но и тогда мы еще не встретимся, а встретимся, когда наступят вечерние сумерки и взойдет луна, в ночь полнолуния я приду к моей жене. Лаиэ-и-ка-ваи станет моей женой, а потом я воздам по заслугам всем, кто причинил вам зло.

Теперь же возьми мой знак, мою радугу, и отнеси ее Лаиэ-и-ка-ваи. По ней я узнаю мою жену.

Ка-хала-о-мапу-ана выслушала вождя и покинула Каха-каэкаэа. Той же дорогой спустя месяц вернулась она к Киха-нуи-лулу-моку и коротко сказала ему:

— Мы получили то, за чем шли сюда.

Она вошла в пасть Киха-нуи-лулу-моку, и они поплыли через океан, и плыли обратно ровно столько дней, сколько плыли в первый раз.

Явившись в Олаа, они не нашли там Лаиэ-и-ка-ваи. Ящер обнюхал весь остров Гавайи, но ни Лаиэ-и-ка-ваи, ни сестер Ка-хала-о-мапу-аны там не было. Тогда они отправились на Мауи, но и там ящер не учуял Лаиэ-и-ка-ваи.

Не было Лаиэ-и-ка-ваи ни на Кахоолаве, ни на Ланаи, ни на Молокан. Тогда ящер и Ка-хала-о-мапу-ана поплыли на Кауаи, там ящер обнюхал берег — никого, тогда он стал нюхать горы и нашел Лаиэ-и-ка-ваи в Хоно-пу-ваи-акуа, куда он и перенес Ка-хала-о-мапу-ану.

Лаиэ-и-ка-ваи и ее сестры, увидав Ка-хала-о-мапу-ану, очень обрадовались. Прорицатель же видел младшую сестру в первый раз, а ящер обычно всех повергал в ужас. Но страх его скоро прошел, недаром он был прорицателем.

Одиннадцать месяцев, десять дней и четыре дня прошли с того дня, как Ка-хала-о-мапу-ана покинула Лаиэ-и-ка-ваи и сестер, и до того дня, как она вернулась к ним из Ке-алохи-лани.

Глава двадцать девятая

Ка-хала-о-мапу-ана возвратилась из Ке-алохи-лани и рассказала Лаиэ-и-ка-ваи и сестрам обо всем обыкновенном и необыкновенном, с чем встретилась в пути, что видела и слышала с тех пор, как рассталась с ними.

Когда же она передала Лаиэ-и-ка-ваи наказ Ка-онохи-о-ка-ла, Лаиэ-и-ка-ваи так сказала ей и другим сестрам:

— О мои друзья, Ка-хала-о-мапу-ана передала мне наказ вашего брата и моего мужа, и дурное предчувствие стало тяготить меня. Велико мое изумление! Я-то думала, что он простой человек, а ваш брат — могущественный бог! Когда я думаю о том, как увижу его, хоть и желанна мне встреча с ним, я боюсь, что умру от страха раньше, чем он придет к нам.

— Не бог он, — отвечали ей сестры. — Он человек, подобный нам, правда, он похож на бога и природой своей, и видом своим. Он был первенцем у наших отца с матерью, и они любили его превеликой любовью, оттого дали ему ману, которой нет у нас, а есть еще только у Ка-хала-о-мапу-аны. Лишь им двоим дана мана. Не бойся его, хоть он и останется вождем-табу, но, когда он придет к нам, ты увидишь человека, подобного нам.

Ка-хала-о-мапу-ана еще не возвратилась, и целый месяц оставался до ее возвращения, но прорицатель уже провидел, что случится в будущем, и он так сказал своим дочерям:

— Благодать сойдет на нас с небес, когда наступит время полной луны. Ударит гром среди ясного неба, потом еще раз ударит гром во время ливня, и тогда все, кто здесь живет, увидят дождь и молнию, бурю на океане и потоп на земле, мглу, туман и дождь над океаном и сушей и потоп, за которым придет ураган.

Потом кончится дождь, и это будет время полной луны, и тогда еще в сумерках, едва лучи солнца коснутся горных вершин, все живущие на земле увидят юношу, он будет сидеть внутри глаза Солнца, как и положено сыну моего бога. Потом великое разрушение познает земля, и все кичливые и заносчивые будут низринуты с нее, а для нас и наших детей наступит благоденствие.

Пророческие речи Хулу-маниани удивили сестер. Откуда может он знать такое, если ему неизвестно даже, почему нет с ними их младшей сестры, которую они с нетерпением ждут.

Будучи прорицателем, Хулу-маниани имел право сообщить о том, что должно случиться, всем жителям Кауаи.

Прежде чем покинуть дочерей, он так сказал им:

— Дочери мои, вот вам мой наказ, потому что я покидаю вас ненадолго, я иду рассказать людям то, что рассказал вам, а потом я вернусь. Живите здесь, ибо так указал мне мой бог, живите в чистоте, пока не исполнится мое пророчество. — Прорицатель ушел, как и было им предрешено, и явился к вождям и другим могущественным людям острова на то место, где они собирались, и там он возвестил им, что увидел в будущем.

Он пришел к Аи-вохи-купуа и сказал:

— Подыми лепа вокруг твоего жилища и приведи сюда всех, кого ты любишь.

Великое разрушение скоро придет на землю, такого разрушения еще никто не видел, никому не будет от него спасения.

Перед тем, как прийти, тот, кто владеет могущественной маной, подаст знак, но гибель ждет не простых людей, а лишь тебя и твоих сородичей. Вожди падут перед ним ниц[68]Ритуал предполагаемой встречи Ка-онохи-о-ка-ла означает, что он обладает высшей привилегией — капу-моэ. Среди высшей гавайской знати существовало два типа священных привилегий — капу-нохо и капу-моэ. В присутствии лиц, обладавших привилегией капу-нохо, все обязаны были сидеть, а в присутствии лиц, обладавших капу-моэ, — падать ниц. Эти привилегии распространялись не только на само лицо, ими обладавшее, но также и на его еду, воду для мытья и т. п. Из-за невозможности соблюдать правила поведения в присутствии этих знатных персон буквально всеми существовала особая категория вождей, имевших привилегию капу-вохи: эти лица могли стоять в присутствии знати, обладавшей священными привилегиями. Из их числа формировалось ближайшее окружение высшей знати, они предупреждали прочих о приближении сакрализованного правителя или связанных с ним предметов. Других исключений не существовало: нарушение этих табу каралось смертью. Этикет был настолько строг, что основатель Гавайского королевства, объединитель всего архипелага Камехамеха I, обладавший лишь правом капу-нохо, вынужден был падать ниц, встречая обладателей капу-моэ. Судя по его имени, Аи-вохи-купуа обладает привилегией капу-вохи, поэтому и ведет себя вызывающе, отказываясь прислушаться к советам Хулу-маниани. Однако дурное поведение могло повлечь за собой утрату маны и различных привилегий. По-видимому, боги уже лишили Аи-вохи-купуа права капу-вохи, но он не подозревает об этом., и он покарает тебя.

Однако если ты послушаешься меня, то сумеешь спастись, но не медли.

Но Аи-вохи-купуа прогнал прорицателя с глаз долой.

Так прорицатель говорил вождям Кауаи, и те из их, которые послушались его, были спасены.

Пришел он и к Ке-калукалу-о-кеве, возле которого собрались и его жена, и приближенные.

То же, что сказал он Аи-вохи-купуа, сказал он и Ке-калукалу-о-кеве, и Ке-калукалу-о-кева поверил ему.

Лишь Вака не пожелала слушать Хулу-маниани.

— Если какой-то бог придет к нам и принесет разрушение, — сказала она, — то у меня тоже есть бог, и он спасет меня и моих сородичей.

При этих словах Ваки прорицатель повернулся лицом к вождям и сказал:

— Не слушайте Ваку, ибо грядет великое разрушение. Подымите немедля лепа вокруг дома и пусть все соберутся здесь, а кто не верит мне, пусть погибнет в день великого разрушения.

Придет день, и старухи падут к ногам юноши, который владеет великой маной, они будут молить его о жизни, но напрасными будут их мольбы, потому что не поверили они слову прорицателя.

Ке-калукалу-о-кева знал, что все пророчества Хулу-маниани всегда сбывались, поэтому он не стал слушать советов Ваки.

Когда прорицатель ушел, Ке-калукалу-о-кева поднял лепа вокруг своего дома, как наказывал прорицатель.

Прорицатель обошел весь остров и возвратился к своим дочерям.

Хулу-маниани рассказал людям, что ждет их в будущем, потому что он любил их, и возвратился в Хоно-пу-ваи-акуа к своим дочерям в тот самый день, когда там появилась Ка-хала-о-мапу-ана, о чем мы рассказывали в предыдущей главе.

Глава тридцатая

Десять дней минули с тех пор, как Ка-хала-о-мапу-ана возвратилась из Ке-алохи-лани, и Ка-онохи-о-ка-ла подал первый из обещанных знаков.

Пять дней подряд знаки появлялись один за другим, а на шестой день ударил гром, полил дождь, на океане поднялись волны и затопили землю, засверкали молнии, туман опустился на землю, потом появилась радуга и розоватое облако стало над океаном.

— Дочери мои, — сказал тогда прорицатель, — пришло время моего пророчества.

И дочери ответили ему:

— Как раз о твоем пророчестве шла между нами речь. Еще не было с нами Ка-хала-о-мапу-аны, когда ты сказал нам, что ожидает вождей Кауаи, а потом возвратилась она и сказала нам то же, что и ты.

Сказала Лаиэ-и-ка-ваи:

— Изумление мое велико, и я вся дрожу, потому что не знаю, как мне прогнать страх.

— Не бойся и не удивляйся. Мы возвысимся и не будет на Гавайях никого могущественнее нас. Ты станешь нашей правительницей, а твои обидчики будут изгнаны отсюда, и не будут они больше вождями, — ответил прорицатель.

— Я презрел опасности и усталость и пошел за тобою, — продолжал он, — потому что я и мое потомство, которое будет моим через тебя, будем благоденствовать.

Целый месяц стояла на земле плохая погода, и это был последний знак великого вождя. Рано утром, когда лучи солнца поднялись над горами, все увидели Ка-онохи-о-ка-ла, который сидел в палящем солнечном жару, а вокруг него сиял радужный круг, блестели радуги и шел кровавый дождь.

Радостными криками приветствовали жители Кауаи любимого сына Моана-лиха-и-ка-ваокеле и Лау-киэле-улы, великого вождя Каха-каэкаэа и Нуу-меа-лани.

— Глядите! — кричали жители Кауаи. — Глядите! Вот он, возлюбленный бог Хулу-маниани! Велик наш прорицатель Хулу-маниани! Дай нам жизнь!

Так они кричали с утра до позднего вечера, пока не охрипли. Когда же жители Кауаи, охрипшие во имя Ка-онохи-о-ка-ла, могли лишь махать руками и головами, Ка-онохи-о-ка-ла посмотрел на землю и увидал — слушайте все! — Лаиэ-и-ка-ваи в радужных одеждах, которые Ка-хала-о-мапу-ана принесла ей в дар от брата. По этим одеждам Ка-онохи-о-ка-ла узнал Лаиэ-и-ка-ваи, предназначенную ему в жены.

В вечерних сумерках, когда круглая желтая луна еще только поднималась в небо, Ка-онохи-о-ка-ла пришел в жилище прорицателя.

Когда он вошел, его сестры и прорицатель стали на колени, потом простерлись ниц перед Ка-онохи-о-ка-ла.

Лаиэ-и-ка-ваи тоже хотела было опуститься на колени, но Ка-онохи-о-ка-ла увидел это и закричал:

— О моя жена и повелительница! О Лаиэ-и-ка-ваи! Не преклоняй предо мной колена, ибо мы с тобой равны.

— Мой господин, велико мое изумление, велик мой страх перед тобой. Коли желаешь ты взять мою жизнь, бери ее, ибо никогда раньше не доводилось мне видеть столь могущественного вождя, — отвечала ему Лаиэ-и-ка-ваи.

— Не затем я шел к тебе, чтобы погубить тебя. Когда моя сестра пришла ко мне, я дал ей знак для тебя, чтобы я мог при встрече узнать тебя, мою жену, и теперь я пришел к тебе, потому что хочу сдержать слово, которое я дал моей сестре, — сказал Ка-онохи-о-ка-ла.

Тут сестры и прорицатель радостно закричали:

— Амама! Амама! Амама! Кончено! Улетело!

Они встали на ноги, и радость сияла в их глазах.

— Моя жена сейчас пойдет со мной, но завтра ночью ждите нас здесь, — сказал напоследок Ка-онохи-о-ка-ла, и Лаиэ-и-ка-ваи исчезла, один лишь прорицатель заметил, как умчались они по радуге на луну, чтобы там насладиться первыми мгновениями счастья.

На другую ночь, когда ярко светила луна, а потом лунный свет пошел на убыль и луна стала прямо над Хоно-пу-ваи-акуа, на землю по радуге спустились небесные вожди во всем своем величии.

— Пойди скажи людям, — приказал Ка-онохи-о-ка-ла прорицателю, — чтобы через десять дней собрались они в одном месте, и там все ваши гонители и обидчики узнают мой гнев.

Через десять дней, когда мы с тобой сойдемся вновь, я скажу тебе и моим сестрам, как вам жить дальше.

Прорицатель тотчас покинул Хоно-пу-ваи-акуа, а когда он ушел, все сестры вождя тоже поднялись наверх, чтобы вместе с его женой жить в тени луны.

Ни одного человека не встретил на своем пути прорицатель, потому что все жители Кауаи были уже в Пихана-ка-лани, где должно было сбыться последнее пророчество Хулу-маниани.

Минуло десять дней, и прорицатель возвратился в Хоно-пу-ваи-акуа, а там — слушайте все! — никого нет.

Но вскоре Ка-онохи-о-ка-ла спустился к нему, и прорицатель рассказал богу о том, как он обошел остров, после чего прорицатель тоже поднялся на луну.

На другой день утром, на рассвете, едва горячие лучи солнца показались над горами, Ка-онохи-о-ка-ла покарал Аи-вохи-купуа и Ваку.

Он убил Ваку, а Аи-вохи-купуа лишил богатства и отправил бродяжничать до конца его дней.

Лаиэ-и-ка-ваи умолила Ка-онохи-о-ка-ла не наказывать Лаиэ-лохелохе и ее мужа Ке-калукалу-о-кеву, опасность миновала их, и они остались правителями своих земель.

Утром того дня, когда пали Аи-вохи-купуа и Вака, все, кто был в Пихана-ка-лани, увидели — о радость! — радугу, спустившуюся с луны на землю и покачивавшуюся в горячих лучах солнца. На ней стояли прорицатель и сестры Ка-онохи-о-ка-ла, а чуть поодаль Ка-онохи-о-ка-ла и Лаиэ-и-ка-ваи, и подошвы их ног горели огнем. Тут упали на землю Вака и Аи-вохи-купуа, и сбылось пророчество Хулу-маниани.

Отомстив врагам, вождь назначил Ка-хала-о-мапу-ану главной правительницей, а остальных сестер — правительницами над отдельными островами. Ке-калукалу-о-кева стал главным советником Лаиэ-лохелохе, а прорицатель — их советником с правами главного советника.

Уладив все, Ка-онохи-о-ка-ла с женой Лаиэ-и-ка-ваи поднялись по радуге туда, где среди плывущих облаков стоял дом вождя.

Ка-хала-о-мапу-ана должна была приглядывать за сестрами и, сотвори они что худое, тотчас дать знать брату.

Однако ничего худого сестры не делали, пока жили на земле.

Глава тридцать первая

Лаиэ-и-ка-ваи стала женой Ка-онохи-о-ка-ла. Сестры Ка-онохи-о-ка-ла, прорицатель и Ке-калукалу-о-кева с женой зажили в мире и довольстве. Ка-онохи-о-ка-ла, воздав всем по заслугам, с женой Лаиэ-и-ка-ваи возвратился в небесную страну Каха-каакаэа к священным границам у Столбов Кахики.

Когда Лаиэ-и-ка-ваи стала женой Ка-онохи-о-ка-ла, она тоже обрела божественную ману, однако не могла видеть то, что скрыто от глаз, и знать о том, что не видела сама, это было во власти лишь ее мужа.

Перед тем, как покинуть Кауаи, Ка-онохи-о-ка-ла и Лаиэ-и-ка-ваи держали совет с сестрами, прорицателем, Лаиэ-лохелохе и ее мужем о том, как они будут править на островах.

Слушайте все! В тот же день радуга опустилась на землю из Нуу-меа-лани, и Ка-онохи-о-ка-ла с Лаиэ-и-ка-ваи уже стояли на ней, когда Лаиэ-и-ка-ваи вдруг обернулась, потому что ей захотелось дать последний наказ сестрам, прорицателю и Лаиэ-лохелохе. Так сказала она:

— О мои подруги и наш отец, моя единоутробная сестра и муж моей сестры, мы так решили, и я ухожу от вас, возвращаюсь туда, куда вы не скоро придете повидаться со мной. Живите в мире, ибо все вы теперь богаты, а Ка-онохи-о-ка-ла будет приходить к вам, он приглядит, чтобы не беднели ваши дома.

После этого Ка-онохи-о-ка-ла и Лаиэ-и-ка-ваи исчезли. Лаиэ-и-ка-ваи сказала, что ее муж будет спускаться с небес, чтобы приглядывать за благополучием оставшихся на земле, и от этого в жизнь Лаиэ-и-ка-ваи и ее мужа пришла беда.

Лаиэ-и-ка-ваи жила в доме Ка-онохи-о-ка-ла, и время от времени ее муж уходил на землю поглядеть, как живут его сестры и младшая жена Лаиэ-лохелохе[69]Т. е. младшая сестра жены. Ср. примеч. 47., было это три раза в год.

Так они жили пять лет, а на шестой год овладело Ка-онохи-о-ка-ла преступное влечение к Лаиэ-лохелохе, о котором никто не подозревал.

Три месяца прожила Лаиэ-и-ка-ваи в доме мужа, после чего он в первый раз спустился на землю и вернулся к Лаиэ-и-ка-ваи, и так было до третьего года, а через три года — слушайте все! — Лаиэ-лохелохе подросла и красотой превзошла свою сестру Лаиэ-и-ка-ваи.

Но в тот раз Ка-онохи-о-ка-ла еще не впал в грех, хотя дурные помыслы уже зародились в нем.

Каждый раз, приходя на землю, Ка-онохи-о-ка-ла видел, что Лаиэ-лохелохе становится еще прекраснее, и оттого его преступное желание становилось все сильнее, но Ка-онохи-о-ка-ла был сыном бога и потому он, как мог, умерял свой пыл. Бывало, желание отлетало от него, но лишь на мгновение, а потом опять мучило его.

На пятом году, в конце первой четверти года, Ка-онохи-о-ка-ла, как обычно, сошел на землю.

На этот раз добродетель покинула разум Ка-онохи-о-ка-ла, и он совершил дурное.

На этот раз, когда Ка-онохи-о-ка-ла встретился со своими сестрами, прорицателем, со своим пуналуа и женой Лаиэ-лохелохе, он решил заново распределить земли и поэтому созвал совет.

Желая добиться своего, он назначил сестрам быть стражницами в Ке-алохи-лани и жить у Моку-келе-Кахики, чтобы с ним вместе заботиться о тамошней земле. Сестрам очень хотелось стать хозяйками земли, на которой они никогда не бывали, да и править там вместе с Моку-келе-Кахики казалось им гораздо почетнее, оттого они тотчас согласились.

Лишь Ка-хала-о-мапу-ана не пожелала возвращаться в Ке-алохи-лани, потому что ей больше нравилось жить на земле, чем в Ке-алохи-лани.

Отказывая брату, она сказала ему:

— Высокородный брат мой, ты посылаешь нас в Ке-алохи-лани, пусть наши сестры идут туда, а я останусь здесь, где ты сам назначил мне жить, потому что я люблю мою землю и моих людей, и я привыкла к моей жизни. Я буду здесь внизу, ты наверху, а наши сестры между нами, и это будет хорошо, потому что так рожала нас наша мать, ты проложил дорогу, твои сестры последовали за тобою, а я была последней, так это было.

Ка-онохи-о-ка-ла знал, что Ка-хала-о-мапу-ана права, но, желая скрыть от сестры свои злой умысел, он должен был услать ее подальше, и тогда он предложил сестрам решить дело жребием: на кого падет жребий, тот и будет жить в Ке-алохи-лани.

— Пойдите и сорвите по цветку килиоопу, — сказал Ка-онохи-о-ка-ла сестрам. — Только идите порознь и порознь возвращайтесь обратно. Идите по старшинству: старшая — первой, младшая — последней. Та, у которой стебель килиоопу окажется длиннее, будет жить в Ке-алохи-лани.

Они пошли порознь и порознь вернулись, как им было приказано.

Старшая сестра принесла цветок, стебель которого был более двух дюймов[70]В оригинале — английское заимствование iniha., у другой сестры стебель был в три дюйма с половиной, у третьей — в два дюйма, у четвертой — и вовсе в один дюйм. Ка-хала-о-мапу-ана не стала рвать цветы на высоких стеблях, она сорвала самый маленький цветок, стебель его был не больше трех капуаи. Отломив половину, она вернулась к брату, думая, что ее цветок самый короткий.

Старшая сестра положила перед братом свой цветок. Ка-хала-о-мапу-ана увидала его и, огорчившись, стала потихоньку обламывать стебель, пряча цветок под одеждой, но Ка-онохи-о-ка-ла заметил это и сказал:

— Не обманывай меня, Ка-хала-о-мапу-ана, оставь свой стебель в покое.

Другие сестры тоже стали показывать свои цветы, все, кроме Ка-хала-о-мапу-аны, но Ка-онохи-о-ка-ла сказал:

— Жребий пал на тебя.

Тогда Ка-хала-о-мапу-ана стала молить брата, чтоб он позволил ей еще раз испытать судьбу, и опять жребий пал на нее, и нечего было сказать Ка-хала-о-мапу-ане, потому что дважды пал на нее жребий.

Печальной была Ка-хала-о-мапу-ана, когда прощалась со своим домом и своими подданными. Тяжело было у нее на сердце из-за жребия, который назначил ей жить в Ке-алохи-лани.

В тот день, когда Ка-хала-о-мапу-ана должна была уйти в Ке-алохи-лани, с небес на землю опустилась радуга. Тогда Ка-хала-о-мапу-ана так сказала брату:

— Пусть радуга ждет десять дней. Прежде чем ты навсегда уведешь меня, я желала бы созвать всех вождей и всех простых людей моей земли, чтобы сказать им, как велика моя любовь к ним.

Ка-онохи-о-ка-ла понравились слова Ка-хала-о-мапу-аны, и он исполнил ее желание, а радуга с ним вместе поднялась на небо.

На десятый день вновь появилась радуга. Став на нее, Ка-хала-о-мапу-ана обернулась к людям, которые пришли проводить ее в Ке-алохи-лани, и великая тяжесть легла ей на сердце, потоки слез брызнули из глаз, потоки Ку-лани-хакои[71]Ку-лани-хакои (букв. «Стоит взволнованное небо») — мифическое озеро на небесах. Когда оно переполняется, на земле идет дождь., и Ка-хала-о-мапу-ана сказала так:

— О вожди и простые люди моей земли, я покидаю вас, чтобы вернуться в страну, вам неведомую, ибо только я и мои старшие сестры бывали там; не по желанию возвращаюсь я туда, моя рука решила мою судьбу, вручив мне жребий, назначенный моим божественным братом. Я знаю, что у каждого из нас есть бог, нет такого человека, у которого бы не было бога, поэтому я буду молить моего бога, а вы молите ваших богов, и, если наши мольбы дойдут до них, мы с вами вновь встретимся. Прощайте, прощай моя земля, я ухожу от тебя.

Ка-хала-о-мапу-ана поднесла к глазам край своей одежды, желая скрыть слезы, и радуга подняла ее выше облаков в Лани-куа-каа[72]Лани-куа-каа (букв. «Небеса с катящимися гребнями», т. е. с облаками) — поэтическое название верхней части неба..

Ка-онохи-о-ка-ла желал упрятать Ка-хала-о-мапу-ану в Ке-алохи-лани, чтобы скрыть от нее свое бесчестие, потому что из всех сестер лишь она одна могла видеть скрытое от глаз, и она не стала бы потакать брату. Ка-онохи-о-ка-ла боялся, что она расскажет о его злом умысле Моана-лиха-и-ка-ваокеле, оттого и отослал сестру подальше, призвав на помощь божественную власть, оттого оба раза жребий падал на Ка-хала-о-мапу-ану.

Когда сестры уже не было на земле, к концу второй четверти пятого года, Ка-онохи-о-ка-ла вновь сошел на землю, чтобы удовлетворить свою страсть к Лаиэ-лохелохе.

Не в тот раз, но он сделал так, что Ке-калукалу-о-кева стал верховным правителем вместо Ка-хала-о-мапу-аны, и прорицатель стал его главным советником.

На Кауаи теперь правила Маиле-хаи-вале, на Оаху — Маиле-калухеа, на Мауи и других островах[73]Т. е. на Мауи и соседних с ним Ланаи и Кахоолаве. — Маиле-лау-лии, а на острове Гавайи — Маиле-пакаха.

Глава тридцать вторая

Когда Ке-калукалу-о-кева стал править всеми островами, Ка-онохи-о-ка-ла приказал ему исполнить обязанности правителя, поглядеть, как живут люди на подвластных ему островах, а Лаиэ-лохелохе он велел остаться вместо Ке-калукалу-о-кевы.

Ке-калукалу-о-кева взял с собой только своего главного советника — прорицателя.

Так Ке-калукалу-о-кева отправился в путь, и в тот же день Ка-онохи-о-ка-ла тоже покинул землю. Однако он не вернулся в свой дом, а стоял и смотрел, как плывут в океане каноэ Ке-калукалу-о-кевы.

Потом он сошел обратно и стал искать встречи с Лаиэ-лохелохе, но и в тот раз зло еще не свершилось.

Когда они встретились, Ка-онохи-о-ка-ла попросил Лаиэ-лохелохе остаться с ним наедине, и по приказанию великого вождя все приближенные удалились.

Когда Ка-онохи-о-ка-ла и Лаиэ-лохелохе остались одни, вождь сказал:

— Уже третий год одолевает меня любовь к тебе, ибо красотой ты превзошла и затмила сестру. Но вот кончилось мое терпение, и не в силах я сдержать мою страсть к тебе.

— О великий вождь, — спросила его Лаиэ-лохелохе, — чем можешь ты умерить свою страсть? Что ты думаешь делать?

— Лишь одно поможет мне, — ответил ей Ка-онохи-о-ка-ла, — если ты соединишься со мной.

Тогда Лаиэ-лохелохе сказала:

— О великий вождь, нельзя нам касаться друг друга, потому что тот, кто растил меня от рождения до замужества, строго-настрого велел мне хранить себя от мужчин. Иди к нему, великий вождь, проси у него позволения.

Ка-онохи-о-ка-ла пришлось умерить свой пыл и возвратиться на небо к своей жене Лаиэ-и-ка-ваи. Но не провел он на небе и десяти дней, как им вновь завладела преступная страсть, и не было у него сил противиться ей.

Чтобы облегчить свои муки, он вновь спустился на землю, чтобы встретиться с Лаиэ-лохелохе.

Однако теперь он знал, что она послушна наказу своего приемного отца, поэтому решил сначала получить его согласие.

Ка-онохи-о-ка-ла пришел к Капу-каи-хаоа и сказал ему:

— Я хочу на время соединиться с Лаиэ-лохелохе, но я не возьму ее к себе насовсем, а лишь должен снять с моего сердца тяжелую ношу страсти к твоей любимице. Она уже знает о моем желании, но послала меня к тебе, чтобы ты дал на то свое согласие, вот я и пришел к тебе.

— О Небо среди Небес, — сказал Капу-каи-хаоа, — я согласен, великий вождь. Иди к моей любимице, это будет справедливо, потому что ничего не досталось мне за все мои хлопоты. Велико было наше желание, мое и приемной матери твоей жены Лаиэ-и-ка-ваи, чтобы Ке-калукалу-о-кева стал мужем нашей приемной дочери. Так и случилось, но все досталось другим, а мне ничего. Все острова он отдал твоим сестрам, а я, который дал ему жену, не получил ничего. Но чтобы не случилось несчастья, владейте своей женой вместе.

На том закончился их тайный сговор, и Капу-каи-хаоа вместе с Ка-онохи-о-ка-ла пошел к Лаиэ-лохелохе.

— Дочь моя, — сказал он Лаиэ-лохелохе, — вот тебе муж, слушайся его. Небо наверху, а земля внизу. Велика наша удача, и никто не осмелится посягнуть на нас. Взгляни на того, кто тяжко страдает из-за тебя.

Тут Лаиэ-лохелохе отбросила свои сомнения, и три дня Ка-онохи-о-ка-ла с Лаиэ-лохелохе не разнимали объятий, а на четвертый день Ка-онохи-о-ка-ла возвратился в Каха-каэкаэа.

Однако не прошло и нескольких дней, как Ка-онохи-о-ка-ла вновь ощутил любовные муки и даже изменился в лице.

На четвертый день он так сказал Лаиэ-и-ка-ваи, и слова его были лживыми:

— Странная была у меня ночь. Я совсем не спал и все время слышал барабанный бой.

— К чему бы это? — спросила его Лаиэ-и-ка-ваи.

— Верно, с нашими родичами на земле случилась беда, — ответил ей Ка-онохи-о-ка-ла.

— Если так, — сказала Лаиэ-и-ка-ваи, — иди к ним.

Заручившись согласием жены, Ка-онохи-о-ка-ла в мгновение ока оказался внизу, подле Лаиэ-лохелохе. Однако Лаиэ-лохелохе никому не хотела зла.

Ка-онохи-о-ка-ла и Лаиэ-лохелохе сошлись по желанию вождя, но Лаиэ-лохелохе не любила его, не по своей воле осквернила она себя близостью с небесным вождем, а по воле жадного Капу-каи-хаоа.

Десять дней Ка-онохи-о-ка-ла творил зло, а потом возвратился на небо.

Лаиэ-лохелохе же еще сильнее полюбила Ке-калукалу-о-кеау из-за нежеланной близости с Ка-онохи-о-ка-ла.

Раз вечером Лаиэ-лохелохе так сказала Капу-каи-хаоа:

— Мой добрый опекун и заступник, я жалею о том зле, которое мы сотворили с Ка-онохи-о-ка-ла, день ото дня сильнее моя любовь к мужу моему, Ке-калукалу-о-кеве. Счастливой была наша жизнь с Ке-калукалу-о-кевой, и не по своему желанию уступила я Ка-онохи-о-ка-ла, а по твоему приказанию. О горе мне! Я послала его к тебе, потому что ты приказал мне не иметь дела с мужчинами, и я думала, что твердым было твое слово. Так нет же!

— Я разрешил тебе принадлежать ему, — сказал Капу-каи-хаоа, — потому что твой муж ничем не одарил меня. На моих глазах он одаривал других, а меня оставил ни с чем. Твой муж забыл обо мне, а ведь я дал ему жену.

На это Лаиэ-лохелохе ответила так:

— Если из-за этого ты отдал меня Ка-онохи-о-ка-ла, то ты поступил несправедливо, потому что ты сам знаешь, что Ка-онохи-о-ка-ла, а не Ке-калукалу-о-кева назначал правителей на острова. Завтра я сяду в двойное каноэ и отправлюсь на розыски моего мужа.

В тот же вечер Лаиэ-лохелохе приказала своим приближенным готовить двойное каноэ.

Не желая видеть Ка-онохи-о-ка-ла, Лаиэ-лохелохе спряталась в чужом доме, куда он не мог прийти. Она боялась, что, сойдя на землю, он захочет соединиться с нею против ее воли, поэтому спряталась в чужом доме. Однако Ка-онохи-о-ка-ла сошел на землю лишь в ту ночь, когда Лаиэ-лохелохе, покинув остров, была уже далеко в море.

Первым островом на пути Лаиэ-лохелохе был Оаху. Сойдя на берег, она остановилась в доме простого человека. Долго путешествовала Лаиэ-лохелохе, пока не встретилась с Ке-калукалу-о-кевой.

На другой день после того, как Лаиэ-лохелохе ступила на берег Оаху, Ка-онохи-о-ка-ла вновь спустился с неба, чтобы повидаться с нею, но, не найдя своей возлюбленной в доме вождя, он не стал спрашивать о ней у стражника из страха, что тот что-нибудь заподозрит, он ведь не знал, что Лаиэ-лохелохе открыла стражнику свою тайну. Так ни с чем вождь возвратился на небо.

Однако слухи о зле, причиненном ему небесным вождем, достигли ушей Ке-калукалу-о-кевы. Тот же слуга рассказал ему и о том, что Лаиэ-лохелохе поступила так против своей воли.

Бродяга Аи-вохи-купуа был теперь слугой Ке-калукалу-о-кевы; он-то и узнал обо всем. А когда он узнал, что Лаиэ-лохелохе покинула свой дом и отправилась странствовать, он сказал стражнику:

— Когда придет Ка-онохи-о-ка-ла и спросит, где Лаиэ-лохелохе, отвечай ему, что Лаиэ-лохелохе нездорова, и он больше не придет, потому что побоится осквернить себя и наших родителей. Лишь очистившись, Лаиэ-лохелохе сможет вернуться к делам Венеры[74]Так в оригинале. Очевидное воздействие европейской культуры..

Когда Ка-онохи-о-ка-ла спустился на землю и спросил, где Лаиэ-лохелохе, стражник ответил ему так, как его научил Аи-вохи-купуа, и Ка-онохи-о-ка-ла возвратился на небо.

Глава тридцать третья

В тридцать второй главе мы рассказали, почему Лаиэ-лохелохе отправилась на поиски своего мужа.

Она плыла следом за ним, с Кауаи на Оаху, потом на Мауи, и в Лахаине она узнала о том, что ее муж, возвратившись с острова Гавайи, живет в Хане.

Лаиэ-лохелохе приплыла в Хонуа-улу и тут узнала, что женой Ке-калукалу-о-кевы называют Хина-и-ка-маламу, а о Лаиэ-лохелохе здесь и не слышали.

Тогда Лаиэ-лохелохе поспешила дальше и вскоре была уже в Кау-по, но и в Кау-по и Ки-пахулу все говорили одно и то же. В Ка-похуэ она оставила каноэ и пешком пошла в Ваи-о-хону. Там она узнала, что Ке-калукалу-о-кева и Хина-и-ка-малама в Ка-увики, и пошла в Ка-увики, но они были уже в Хоно-ка-лани. Много дней пробыла Лаиэ-лохелохе в пути.

В тот вечер, когда Лаиэ-лохелохе пришла в Ка-увики, она стала расспрашивать тамошних жителей, далеко ли до Хоно-ка-лани, где были Ке-калукалу-о-кева и Хина-и-ка-малама.

— К ночи будешь в Хоно-ка-лани, — отвечали ей.

Несколько жителей пошли вместе с Лаиэ-лохелохе, и, когда стемнело, они добрались до Хоно-ка-лани. Здесь Лаиэ-лохелохе послала одного из них узнать, где живут Ке-калукалу-о-кева с Хина-и-ка-маламой.

Он отправился на поиски и вскоре увидел Ке-калукалу-о-кеву с Хина-и-ка-маламой, пьющих каву, тогда он вернулся и все рассказал Лаиэ-лохелохе.

Она вновь послала его к вождям, сказав так:

— Иди узнай, где будут спать вожди, а потом возвращайся.

Исполняя ее приказание, он все разузнал и вновь вернулся к Лаиэ-лохелохе.

Тут она открыла ему свое имя и сказала, что Ке-калукалу-о-кева — ее законный муж.

Еще до того как Лаиэ-лохелохе нашла Ке-калукалу-о-кеву, он узнал о ее прегрешении, и сказал ему об этом один из слуг Кауакахи-алии, который был главным советником Аи-вохи-купуа. Он узнал о том, что случилось с Лаиэ-лохелохе, от слуги, который пришел к нему и обо всем рассказал.

Когда Лаиэ-лохелохе со своими слугами вошла в дом, где был Ке-калукалу-о-кева, — слушайте все! — на одном ложе и под одной циновкой спали опьяненные кавой Ке-калукалу-о-кева и Хина-и-ка-малама.

Лаиэ-лохелохе вошла и села у них в изголовье, коснулась носом носа Ке-калукалу-о-кевы и тихонько заплакала, но родник ее слез переполнился, когда она увидела рядом со своим мужем женщину, а они спали и ничего не слышали, потому что выпили много кавы.

Разгневалась Лаиэ-лохелохе на Хина-и-ка-маламу, оттолкнула ее, легла возле мужа и принялась будить его.

Ке-калукалу-о-кева очнулся от сна и увидел подле себя жену. Тут проснулась и Хина-и-ка-малама, увидела чужую женщину и в ярости бросилась вон, не зная, что перед ней жена Ке-калукалу-о-кевы.

Ке-калукалу-о-кева заметил гнев в глазах Хина-и-ка-маламы и сказал ей:

— Эй, Хина-и-ка-малама! Почему стали злыми твои глаза? Почему ты бежишь из дома? Эта женщина не чужая мне, это моя жена по закону.

Тут гнев Хина-и-ка-маламы остыл, ей стало стыдно и страшно.

Когда Ке-калукалу-о-кева очнулся от пьяного сна и увидел свою жену Лаиэ-лохелохе, он коснулся носом ее носа так, как это принято между чужими.

Потом он сказал жене:

— Лаиэ-лохелохе, я слышал, что ты совершила злое с нашим господином Ка-онохи-о-ка-ла. Если тебе хорошо с ним, то и мне плохо не будет, он воздает тебе почести, а в его власти и наша жизнь, и наша смерть. Если я осмелюсь пойти против него, он убьет меня, поэтому я подчинюсь любому его желанию. Не по своей воле я оставил тебя, а из страха смерти.

Тогда Лаиэ-лохелохе так сказала своему мужу:

— Выслушай меня, муж моей юности. Правду сказали тебе. Правда, что приходил ко мне с неба господин земли, но не много раз, а лишь дважды. Но, муж мой, не по доброй воле, а по приказанию моего приемного отца согласилась я отдать ему свое тело. В тот же день, как оставил ты меня, пришел ко мне наш господин, но я отказала ему. В другой раз он заручился согласием Капу-каи-хаоа и с ним вместе пришел ко мне. Еще раз приходил он ко мне. Я же не хотела этого, потому пряталась в чужом доме, потому покинула Кауаи, потому искала — и вот нашла тебя с этой женщиной. Квиты мы с тобою, не за что тебе быть на меня в обиде, и мне не за что обижаться на тебя, но теперь ты должен оставить эту женщину.

Речь Лаиэ-лохелохе показалась справедливой Ке-калукалу-о-кеве, однако разлука с Ке-калукалу-о-кевой еще сильнее разожгла любовь Хина-и-ка-маламы.

Хина-и-ка-малама возвратилась в Хане-оо и целые дни просиживала возле двери своего дома, обратив лицо к Ка-увики, потому что тело ее оцепенело от любви.

Однажды Хина-и-ка-малама, желая облегчить муки любви, поднялась со своими приближенными на вершину горы Ка-иви-о-Пеле и села там, устремив взгляд в сторону Ка-увики и Кахалаоаки. Когда же над Хоно-ка-лани стали собираться облака, сердце Хина-и-ка-маламы онемело от любви к Ке-калукалу-о-кеве, и она запела, изливая в песне свое горе:

Заплакала Хина-и-ка-малама, и все, кто был с нею, тоже заплакали.

До позднего вечера просидела Хина-и-ка-малама на горе Ка-иви-о-Пеле, а потом возвратилась в свой дом; отец с матерью, слуги и родичи Хина-и-ка-маламы уговаривали ее съесть что-нибудь, но она не стала есть, потому что ей было не до еды.

Не лучше было и Ке-калукалу-о-кеве. Еще в ту ночь, когда Хина-и-ка-малама покинула его, когда пришла Лаиэ-лохелохе, тяжело стало на сердце у вождя, однако несколько дней он терпел и виду не показывал, как ему тяжело.

Но когда Хина-и-ка-малама поднялась на гору Ка-иви-о-Пеле, в ту же ночь Ке-калукалу-о-кева, не сказавшись Лаиэ-лохелохе, которая спала крепким сном, ушел к Хина-и-ка-маламе.

Хина-и-ка-малама лежала без сна, одолеваемая любовью, когда Ке-калукалу-о-кева вошел в дом, в котором он никого не знал.

Когда он вошел в дом, то прямо направился к тому месту, где лежала Хина-и-ка-малама, положил ей на голову руку и разбудил ее.

Дрогнуло сердце Хина-и-ка-маламы — как ей было поверить, что видит она своего возлюбленного, тогда она дотронулась до него и поняла, что перед ней и вправду Ке-калукалу-о-кева. Она кликнула слуг, приказала им зажечь все светильники, а на рассвете Ке-калукалу-о-кева возвратился к своей жене Лаиэ-лохелохе.

С тех пор каждую ночь Ке-калукалу-о-кева втайне приходил к Хина-и-ка-маламе. Так прошли десять ночей, потому что Ке-калукалу-о-кева поил Лаиэ-лохелохе кавой, и она крепко спала, не мешая мужу в его любовных утехах.

Но вот одна из жительниц Ка-увики пожалела Лаиэ-лохелохе.

Ке-калукалу-о-кева вместе с мужчинами трепал кору олоны, когда она пришла к Лаиэ-лохелохе и с таинственным видом спросила ее:

— Как поживает твой муж? Не вздыхает ли он по другой женщине?

— Нет, мы хорошо живем, — ответила ей Лаиэ-лохелохе.

— Может он обманывает тебя с другой? — спросила женщина.

— Может, и так, но мне кажется, у нас все хорошо.

— Слушай меня, Лаиэ-лохелохе, — сказала тогда женщина. — Наш огород возле самой дороги, и каждое утро мой муж ходит туда копать землю. Как-то раз он увидел, что Ке-калукалу-о-кева идет из Хане-оо, и подумал, что он идет от Хина-и-ка-маламы. Он пришел домой и рассказал мне, но я ему не поверила. Тогда на другую ночь я разбудила мужа, едва поднялась в небе луна, и мы с ним пошли ловить рыбу авеовео, что водится возле Хане-оо. Только мы расположились там, как видим, идет кто-то по дороге. Видим — это Ке-калукалу-о-кева. Сначала мы спрятались, а потом пошли следом за ним, и он привел нас прямехонько к дому Хина-и-ка-маламы. Он вошел в дом, а мы вернулись, наловили рыбы и стали его ждать. Когда Ке-калукалу-о-кева шел обратно, он видел нас, но не остановился и не заговорил с нами, ну и мы не стали с ним заговаривать. Это все. Но в тот же день к нам пришла сестра моего мужа, стражница Хиана-и-ка-маламы, и сказала, будто Ке-калукалу-о-кева уже десять ночей подряд приходит к Хина-и-ка-маламе. Вот тебе моя тайна. Нам с мужем стало тебя жалко, вот я и пришла все рассказать тебе.

Глава тридцать четвертая

После этого разговора Лаиэ-лохелохе лишилась покоя, но решила не давать воли сомнению, пока сама не убедится в вероломстве Ке-калукалу-о-кевы.

— Теперь понятно, — сказала она женщине, — почему мой муж заставляет меня пить каву. Я сплю, а он в это время уходит, но сегодня ночью я пойду с ним вместе.

Вечером Ке-калукалу-о-кева, как обычно, дал Лаиэ-лохелохе кавы, и она выпила ее, а потом вышла за дверь и выплюнула все, что выпила. Чтобы муж ничего не заподозрил, она притворилась сонной.

Когда Ке-калукалу-о-кева решил, что его жена заснула глубоким сном, он поднялся и, как обычно, пошел к Хина-и-ка-маламе. Лаиэ-лохелохе увидала, что муж покинул ее, и тайком пошла следом за ним. Так она вошла в дом Хина-и-ка-маламы и — о горе! — увидела их вместе.

Войдя в дом Хина-и-ка-маламы, где они возлежали на одном ложе, Лаиэ-лохелохе сказала Ке-калукалу-о-кеве:

— Муж мой, ты обманул меня. Теперь я знаю, зачем ты заставлял меня пить каву, зачем тебе это было нужно, но теперь я вижу вас вместе, и так продолжаться не может. Мы должны возвратиться на Кауаи и как можно скорее.

Ке-калукалу-о-кева знал, что Лаиэ-лохелохе права, поэтому он встал, и они вернулись в Хоно-ка-лани. На другой день по приказанию Лаиэ-лохелохе каноэ уже были готовы, но Ке-калукалу-о-кева сказался больным, и пришлось отложить отплытие. На третий день он опять сказался больным, поэтому Лаиэ-лохелохе простилась со своей любовью и одна отправилась на Кауаи. С тех пор она больше никогда не вспоминала о Ке-калукалу-о-кеве.

Покинув мужа, Лаиэ-лохелохе возвратилась на Кауаи, и Ка-онохи-о-ка-ла спустился с Каха-каэкаэа, чтобы встретиться с ней.

Четыре месяца не расставались Лаиэ-лохелохе и Ка-онохи-о-ка-ла, а к концу четвертого месяца странным показалось Лаиэ-и-ка-ваи долгое отсутствие мужа, но едва она об этом подумала, как Ка-онохи-о-ка-ла уже был дома.

— Отчего тебя не было четыре месяца? — спросила его Лаиэ-и-ка-ваи. — Раньше ты не оставался на земле так долго.

— Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кева не поладили между собой, — ответил ей Ка-онохи-о-ка-ла. — Ке-калукалу-о-кева взял в жены женщину из Хане-оо. Вот я и задержался немного.

Тогда Лаиэ-и-ка-ваи сказала мужу:

— Приведи сюда свою жену. Пусть она живет с нами.

Ка-онохи-о-ка-ла тотчас оставил Лаиэ-и-ка-ваи и помчался, как она думала, исполнить ее приказание. Слушайте все!

Целый год не возвращался Ка-онохи-о-ка-ла, и Лаиэ-и-ка-ваи не удивляло долгое отсутствие мужа, она была уверена, что виною тому разлад между Лаиэ-лохелохе и Ке-калукалу-о-кевой.

Но однажды ей захотелось разузнать о сестре, и она отправилась за советом к отцу Ка-онохи-о-ка-ла.

— Как мне узнать, — спросила она, — что сталось с моей сестрой? Мой муж Ка-онохи-о-ка-ла говорил мне, будто она поссорилась с Ке-калукалу-о-кевой, и я послала его привести ее сюда, а его нет и нет уже целый год. Научи меня, как мне увидеть, что там на земле.

— Сейчас иди домой, — сказал ей Моана-лиха-и-ка-ваокеле, — и жди, когда заснет мать твоего мужа. Потом не мешкай, иди в святилище. Там ты увидишь оплетенный сосуд из тыквы, края его крышки украшены перьями. Эта тыква тебе и нужна. Огромные птицы стоят возле нее. Не бойся их, они не живые, они деревянные и лишь сверху покрыты соломой и перьями. Открой сосуд, засунь в него голову и назови его по имени: «Лау-капалили, Дрожащий Лист, дай мне знание». Тогда ты получишь знание и сможешь увидеть сестру и все, что происходит на земле, только не кричи, говори тихо, а не то услышит тебя стражница тыквы Лау-киэле-ула.

Лаиэ-и-ка-ваи решила затемно отправиться к тыкве и потому легла спать при свете дня.

На другой день, едва солнце пригрело землю, Лаиэ-и-ка-ваи пошла поглядеть, спит ли Лау-киэле-ула. Она спала.

Увидав, что Лау-киэле-ула спит, Лаиэ-и-ка-ваи сделала так, как наказывал ей Моана-лиха-и-ка-ваокеле.

Она подошла к тыкве, которую зовут Тыквой Знания, сняла с нее крышку, голову просунула внутрь, назвала тыкву по имени и в тот же миг обрела знание всего, что происходит вдали.

В полдень Лаиэ-и-ка-ваи опустила глаза вниз, и — слушайте все! — Ка-онохи-о-ка-ла лежит рядом с Лаиэ-лохелохе!

Тогда она пошла к Моана-лиха-и-ка-ваокеле и все ему рассказала.

— Ты помог мне обрести знание, и я увидела, как мой господин спит с Лаиэ-лохелохе, он спит с моей сестрой. Теперь я понимаю, что за дела удерживают его на земле.

Разгневался Моана-лиха-и-ка-ваокеле, и Лау-киэле-ула тоже, и они вместе пошли к Тыкве Знания, заглянули внутрь, и — о горе! — все было, как сказала Лаиэ-и-ка-ваи.

В тот же день сошлись вместе Моана-лиха-и-ка-ваокеле, Лау-киэле-ула и Лаиэ-и-ка-ваи и стали думать, что им делать с Ка-онохи-о-ка-ла. Вот что они решили.

Прямо возле Ка-онохи-о-ка-ла упала из Каха-каэкаэа радуга, и забилось от страха сердце Ка-онохи-о-ка-ла. Однако недолго пробыл он в неведении.

Воздух потемнел и наполнился неясными голосами и причитаниями:

— Пал небесный вождь! Пал божественный!

Потом тьма рассеялась. О диво! Над радужной тропой восседали на небе Моана-лиха-и-ка-ваокеле, Лау-киэле-ула и Лаиэ-и-ка-ваи.

— О Ка-онохи-о-ка-ла, — сказал Моана-лиха-и-ка-ваокеле, — ты поступил плохо, и отныне нет тебе места в Каха-каэкаэа. Вот плата за твое прегрешение. С этих пор жить тебе на дорогах и возле домов и наводить страх на людей. С этих пор имя тебе лапу и пищей тебе будут бабочки и ночные мотыльки. Вот твой удел и удел твоего потомства[75]Лапу по имени Ка-онохи-о-ка-ла сопровождает души мертвых вождей в загробный мир. Он же используется колдунами для выманивания души спящего человека..

Моана-лиха-и-ка-ваокеле своею властью отобрал у Ка-онохи-о-ка-ла радугу, а сам вместе с Лау-киэле-улой и Лаиэ-и-ка-ваи возвратился в Каха-каэкаэа.

(Так Ка-онохи-о-ка-ла стал первым призраком-лапу на островах. С того дня и до наших дней лапу кочуют с места на место, и у них много общего со злыми духами — ухане-ино.)

Наказав Ка-онохи-о-ка-ла, Моана-лиха-и-ка-ваокеле, Лау-киэле-ула и Лаиэ-и-ка-ваи встретили в Ке-алохи-лани Ка-хала-о-мапу-ану, и только теперь они узнали о ее пребывании на небе.

Ка-хала-о-мапу-ана рассказала отцу с матерью, как Ка-онохи-о-ка-ла приказал ей жить на небе, о чем мы знаем из главы двадцать седьмой, и в тот же день она заняла место Ка-онохи-о-ка-ла в Каха-каэкаэа.

Лаиэ-и-ка-ваи жила в Каха-каэкаэа и скучала по своей сестре Лаиэ-лохелохе. Она часто плакала, и Моана-лиха-и-ка-ваокеле с Лау-киэле-улой удивлялись, почему у нее заплаканные глаза.

Наконец Моана-лиха-и-ка-ваокеле спросил ее об этом, и Лаиэ-и-ка-ваи сказала, что плачет из-за сестры.

— Твоя сестра не может жить с нами, — сказал Моана-лиха-и-ка-ваокеле, — она осквернила себя. Но если ты хочешь, мы отпустим тебя на землю, и ты будешь править там вместо Ке-калукалу-о-кевы.

Лаиэ-и-ка-ваи с радостью согласилась.

В назначенный день, когда Лаиэ-и-ка-ваи должна была сойти на землю, Моана-лиха-и-ка-ваокеле сказал ей:

— Возвращайся к своей сестре и живи в чистоте до конца твоих дней. Отныне имя твое не Лаиэ-и-ка-ваи, а Ка-вахине-о-ка-лиула, Богиня Сумерек. Все люди будут низко кланяться тебе при встрече, потому что отныне ты подобна богине.

Сказав так, Моана-лиха-и-ка-ваокеле вместе с Лаиэ-и-ка-ваи сошел на землю.

Там он еще раз повторил то, что сказал Лаиэ-и-ка-ваи, а потом возвратился на небо к священной границе у Столбов Кахики.

Ка-вахине-о-ка-лиула, которую раньше звали Лаиэ-и-ка-ваи, возложила правление на прорицателя, а сама зажила, как подобает богине. И прорицатель, и другие люди при встрече с ней становились на колени, покорные слову Моана-лиха-и-ка-ваокеле. Так Лаиэ-и-ка-ваи жила до самой смерти.

С того дня и до наших дней жители Гавайев воздают почести Лаиэ-и-ка-ваи — Богине Сумерек.

(Конец)