Онлайн чтение книги Сказание о Манасе
СКАЗАНИЕ О МАНАСЕ

Э-эй!

Сказанье древней старины

Живет сегодня, в наши дни.

Рассказ без края и конца

Народ кыргызский создавал,

В наследство сыну от отца

Из уст в уста передавал.

И вымысла, и правды смесь

Переплелись в единстве здесь.

Свидетелей далеких лет

Давным-давно на свете нет.

А правду знает только Бог!

Струились годы, как песок,

В веках менялася земля,

Озера сохли и моря,

И реки свой меняли ход,

За родом обновлялся род.

Ни зной, ни ветер, ни вода,

Веков кровавые года

Стереть с поверхности земли

Сказанье это не могли.

Народом выстраданный сказ,

Пройдя кровавые года,

Как гимн бессмертия, звучал,

В сердцах горячих клокотал,

К свободе и победе звал.

Защитникам земли родной

Был другом верным этот сказ.

Как песню, вбитую в гранит,

Народ в душе своей хранит.

О том, как тыщу лет назад

Кыргызов, изгнанных в Сибирь,

Собрал и вновь объединил,

Создал могучий каганат,

На землю предков возвратил,

В поход великий на Китай

Батыров доблестных водил

Защитник родины Манас,

Послушайте вы наш рассказ.

Э-эй!

С древнейших лет кыргызов род

Святой Кызыр оберегал.

Батыр кыргызов Карахан

Потомство ханское создал.

От Карахана — Огузхан,

От Огузхана — Аланча,

От Аланчи был Байгурхан,

От Байгурхана — Бабырхан.

От Бабырхана — хан Тебей,

А сын Тебея — хан Когей.

Сыны его Чыйыр, Шыгай,

А самым младшим был Ногой.

Усен, Орозду, Бай, Жакып —

От Ногой-хана сыновья.

Могучим ханом был Ногой.

За свой народ и край родной

Не раз вступал в кровавый бой.

Китайцам и монголам он

В набегах учинял разгром.

Боялись хана, и молва

Гремела славная о нем.

Когда могучий хан Ногой

Ушел навеки в мир иной,

Глава китайцев и монгол

Коварный, жадный Алооке

Кыргызов ханство разгромил,

Дома и юрты повалил,

Жигитов доблестных убил,

А сколько женщин овдовил!

Забрав в рабыни молодух,

Девиц всех в жены он продал,

Отары, табуны угнал.

Страданья, гнет и нищета

Объяли вольные края.

Пришел к Жакыпу Акбалта

И молвил брату своему:

— Доколе будем мы страдать,

Сидеть, безропотно молчать?

И не пора ли, наконец,

Кангайца злого обуздать?!

Чем в рабстве жить по одному,

Не лучше ль вместе умереть

За честь и родину свою!?

Позвав к себе, кто мог держать

В руках оружье, воевать,

Повел кыргызские войска

На бой кровавый Акбалта.

И чтоб победным был поход,

Благословил его народ.

И здесь был случай богом дан:

Когда кангайские купцы,

Верблюдов загрузив добром,

И золотом, и серебром,

В Китай погнали караван,

Жакып и Акбалта с людьми

Догнали караван в пути,

Лихой устроили разбой,

Добычу унесли с собой.

Узнав об этом, Алооке

Кыргызов окружил кольцом,

Жестокий учинил погром.

Уничтожали всех подряд,

Лежали трупом стар и млад.

И на глазах отцов, детей

Насиловали дочерей.

Кыргызский благодатный край

В кипящий превратился ад.

Жестокая пришла судьба:

Бежал от смерти кто куда.

Одни ушли в Бапанский край,

А там подальше на Алтай.

Другие выбрали Кангай,

В далекий побрели Эрен.

Покинув родину, ушли

В просторы дальние земли.

Связав Усена по рукам,

Погнали в Северный Орхан.

Покинув землю, отчий край,

В Сибирь бежал, спасаясь, Бай.

Боясь расправы, Орозду

С семьей ушел на Енисей.

Пустил по свету Алооке

Ногоя младших сыновей.

Жакыпа, Акбалту связал,

Охраной строгой окружив,

В Сибирь студеную погнал.

С родной земли пошел вразброд

По миру весь кыргызский род.

В долинах бурных горных рек

Простерся северный Алтай —

Страна калмыков и манжу.

И в этот незнакомый край

Пришли кыргызы в сорок юрт.

Чтоб сохранить в живых свой род,

В горах пасли калмыкам скот.

И вот однажды Акбалта,

Зарезав серого вола,

Всех родичей к себе собрал

И мудрые слова сказал:

— Служа калмыкам и манжу,

Не одолеем никогда

Утраты, голод и нужду.

Лопаты, кетмени возьмем,

В Алтае вырастим зерно.

Узнают люди здесь о том,

Как злак идет на хлеб и корм.

И будем мы свой урожай

На скот и золото менять,

Покончим с горькой нищетой,

И в каждом доме будет той.

Поднялся с места брат Жакып,

Слова старшого поддержал.

Из младших родичей никто

Старейшинам не возражал.

И все кыргызы в сорок юрт

Взялись за благородный труд.

И, вывернув пласты земли

Лопатой, кетменем, сохой,

Зерно посеяли весной.

А летом каждый колосок

Водой поили ключевой.

И осенью Алтайский край

Им дал богатый урожай.

Познав вкус хлеба из зерна

И хмель напитка из пшена,

Калмыки, горные манжу,

Кыргызов стали умолять

Пшеницы горсть и горсть пшена

На жеребенка поменять,

Краюху хлеба, жбан бозо

За слиток золота отдать.

(Умел алтаец с древних лет,

Промыв речной песок и ил,

Горстями злато добывать).

К зиме кыргызы на обмен

Имели скот в своих дворах,

И золото, и серебро

Уже блестело в сундуках,

Своих коней пасли в горах,

Кумыс плескался в чаначах,

Сушилось мясо на шестах.

Алтай за труд земной сполна

Кыргызов отблагодорил!

Жакып трудился день и ночь,

Доход большой он взял с земли

И больше всех разбогател.

Его в округе земляки

Гниющим баем нарекли.

Э-эй!

Жакыпа брат родной Чыйыр

Ушел внезапно в мир иной.

Жена — красавица Шакан

Осталась молодой вдовой.

Вот и пошел тогда Жакып

С поклоном к родичам Шакан.

Благую жизнь ей обещал,

Уговорил и в жены взял,

Устроил небывалый той.

(Молодка вдовая, видать,

Так хороша была собой).

И в память брата бай Жакып

Жене дал имя Чыйырды.

Однажды ночью Чыйырды

Спросила мужа своего:

— Скажи, о чем горюешь ты?

Я вижу слезы на глазах.

Скотины тысячи в стадах,

Зерна навалом в закромах,

Судьба родных в твоих руках.

А может, новая беда

На нашу голову пришла?

Тогда сказал жене Жакып:

— Да пусть хоть пропадом уйдут

Отары вместе с табуном!

Все, что нажил своим трудом,

Кому в наследство я отдам,

Когда умру, весь этот хлам?

А что твои богатства, власть,

Коль нет потомства за тобой,

Чтоб жизнью насладиться всласть!

К чему родился? Жил зачем,

Не смог я если на земле,

Оставить жить родную кровь?

— А может быть, старик, в свой дом

Жену — токол тебе возьмем?

Пусть нарожает нам детей!

Растить мы будем малышей

И за тобой смотреть вдвоем! —

Сказала мужу Чыйырды.

— В Алтайском крае здесь живет

Всего один кыргызский род.

Меж нами не прошло ни с кем

Хотя бы поколений семь.

И если мы смешаем кровь,

Дурак родится иль урод!

Кругом калмыки и манжу,

Китайцы, чукчи и ханты,

А где найдешь ты мне жену? —

Спросил Жакып у Чыйырды.

И вот пошел четвертый год,

Как бай Жакып ребенка ждет.

Но не рожает Бакдолет!

И горевать Жакып стал вновь,

Что бог ему так и не дал

Наследника — родную кровь.

— У всех есть дочери, сыны,

А я живу один как перст,

Хотя женат уж много лет.

Мой дом напоминает склеп,

Не слышны детский шум и крик.

Кому, зачем добро копить? —

Все больше горевал старик. —

Когда меня в последний путь

Придут родные проводить,

Никто, крича «Мой атаке!»,

В слезах за мной не побежит.

Кто будет ловчих птиц моих

Кормить, поить, дрессировать,

А кто с копьем и айбалта

Кочевья будет защищать?

Ужель, встав на ноги, наш род

По миру вновь пойдет вразброд?!

Зачем имею две жены,

Коли бесплодные они?

Услышав горькие слова,

Расплакалась и Чыйырды:

— Твоя несчастная жена,

Видать, для горя создана.

И я давно смирилась с тем,

Что бог в ребенке отказал.

Ты видишь, я уже стара,

Почти полвека прожила.

Тогда скажи мне, почему

Родить не может Бакдолет —

Супруга младшая твоя?

Заласкана и молода,

Живет, задрав надменно нос,

Как будто кучу сыновей

В твой дом подол ее принес!

— А я ведь, милая сестра,

Попозже вас сюда пришла, —

Возникла тут же Бакдолет. —

Так что же в молодости вы

Пустым носили свой подол?

(Пустым он был и у вдовы!)

И почему, скажите, плод

Во чреве вашем не растет?

Я жду, сестрица, свой черед! —

Капризно дернув головой,

Из юрты вышла Бакдолет.

Услышав от токол слова,

В которых истина была,

С рыданьем горьким байбиче

Без чувств упала на кошму.

Ну, а потом, придя в себя,

Воздела руки к небесам

И чрез тюндюк над головой

Взмолилась Богу своему:

— Услышь меня, Коке-Тенгир,

И дай здоровье старику!

Верни мне молодость мою!

Я жизнь отдам, рассудок свой,

Лишь бы родился плод живой.

Пошли зачатье Бакдолет,

Красотке глупой, молодой.

Коль грешны мы перед тобой,

Прости нас всех, создатель мой!

Я в жертву все тебе отдам,

Но только дай ребенка нам!

В слезах заснула Чыйырды,

И видится ей вещий сон:

Седой старик явился к ней

И добрым голосом сказал:

— Тенгир всевышний повелел,

Чтоб слез никто не проливал.

Потом тебе он передал

Вот это яблоко. Ты съешь! —

Сказал старик и вмиг исчез.

Едва вкусила сладкий плод,

Как вздулся у нее живот.

И под седлом ее не конь,

А дышащий огнем дракон!

Проснулась в страхе байбиче,

Но не смогла узнать сама

Разгадку виденного сна.

Тут и Жакып проснулся вдруг

И радостно сказал жене:

— Старушка, больше не горюй!

Сам бог избавит нас от мук.

Сейчас я видел вещий сон.

Давай родных всех соберем,

Быть может, кто-нибудь из них

Найдет разгадку снов моих.

И тут с поклоном вдруг вошла

Жакыпа младшая жена:

— Прости, старик! Прости, сестра,

Что, не дождавши свой черед,

Я в юрту старшую вошла.

Но мне приснился чудный сон!

Ты на охоте, наш старик,

А на руке твоей сидит

Прекрасный сокол Ак-шумкар.

Расправив мощные крыла,

В полет он рвется в небеса.

А рядом на земле сидят

У юрты двое соколят,

На взмахи брата своего

С ревнивой завистью глядят.

И тут сказала Чыйырды:

— Уж сколько лет в твой дом, Жакып,

Детей создатель не давал.

А может, сам Коке-Тенгир

Тебя за жадность наказал?

Сегодня в ночь мы все втроем

Увидели хороший сон.

Зови всех в гости, не скупись,

Родных, соседей и друзей,

Манжу, калмыков не забудь,

Зарежь побольше лошадей!

Пусть все на наш туле придут

И вдоволь мяса поедят,

На счастье нас благословят.

И просим мы тебя с сестрой:

Зови скорее всех на той!

С родного края на Алтай

Пришли кыргызов сорок юрт,

Теперь их семьдесят, считай:

Переженилась молодежь,

Успели нарожать детей.

Жакып зарезал для гостей

Отборных девять лошадей,

Баранов сотню, семь коров

И двух верблюдов в жертву дал —

Такую щедрость от него,

Видать, никто не ожидал.

(Жакып с рожденья был скупой).

— Зарезал столько! Ой-ой-ой! —

Шептались гости меж собой.

Когда поели бешбармак

(На четверых один тавак),

Хозяин всех гостей собрал

И сон подробно рассказал:

— Вдруг ястреб сел на мой тюндюк

И клекот боевой издал.

Он крылья в перьях золотых

С размахом мощным расправлял.

А зоркий ястребиный глаз

Огнем пылающим сверкал.

И клюв его блестел, как сталь,

А когти остры, как кинжал.

Я путы длинные ему

Из нитей шелковых связал.

И тут откуда-то с небес

К тюндюку сокол прилетел,

Сложил крыла и рядом сел.

Кто разгадает этот сон,

Тот будет щедро награжден.

А может, тут же сообщит,

Когда мой ястреб прилетит.

Да и бедняге байбиче

Загадочный приснился сон:

Она вкусила сладкий плод,

Как тут же затрещал живот.

Потом, дракона оседлав,

Помчалась в край родной стремглав.

Что это может означать?

Второй жене моей — токол

Приснился той же ночью сон:

Как будто прямо в юрту к ней

Влетели двое соколят.

И Бакдолет к своей груди

Прижала тепленьких цыплят.

Что это может означать?

Никто не мог все эти сны

Понять и толком разгадать.

И, наконец, как и всегда,

Поднялся мудрый Акбалта:

— Жакып, ты видел вещий сон,

Видать, свершится в жизни он.

И если ястреба ты взял,

То сына бог тебе послал —

О нем ты столько лет мечтал.

Родится воин, славный сын,

Могучий будет властелин.

И если к юрте привязал

Его ты крепкой бечевой,

То значит, знай, потомок твой

Опорой будет родовой.

А коли байбиче твоя

Дракона оседлала вдруг,

То значит, сын могучий твой

Кыргызов всех с земли чужой

Сведет в единый дружный круг,

И вместе будут с братом брат.

И будет сын твой от врагов

Народ и землю защищать.

Узнав о смысле вещих снов,

Жакып заплакал, как дитя.

Тут вспомнил мудрый Акбалта

Про двух похожих соколят,

Которых видела токол:

— То значит, что создатель ей

Пошлет двух крепких сыновей!

И все, кого позвал Жакып,

Подняли руки к небесам,

Молили, чтоб создатель сам

Жакыпа жен благословил

И все, что видели во сне,

Он наяву осуществил.

В труде промчались дни, года,

Сменили свой ковер луга,

Два раза отцвели сады —

И вот узнали все вокруг,

Что ждет ребенка Чыйырды.

И хочется покушать ей

Не дичь, не сладкий эжигей,

А сердце тигра! Хоть убей!

И день и ночь нудит она,

Жакыпу нет покоя, сна.

Пастух Бадал вдруг сообщил,

Что где-то некий мергенчи

Большого тигра пристрелил.

— Вот слиток золота, возьми,

Скорей охотника найди

И сердце тигра принеси! —

Затрепетала Чыйырды.

Нашел охотника Бадал —

И тут же слиток золотой

На сердце тигра поменял.

И сердце тигра байбиче

В воде сварила ключевой,

Наелась досыта и всласть,

Поспать спокойно улеглась.

А девять месяцев спустя

У старшей схватки начались.

Кобылу серую пригнав,

На роды в жертву принесли.

Из центра юрты на тюндюк

Бакан прибили золотой.

И, за него держась рукой,

Стонала в схватках Чыйырды:

— Спаси меня! Кокуй алат!

Ужели смерть пришла забрать?

И лекарша — киндик эне

Помочь ей не могла ничем.

— Видать, жестокий этот плод

Рожденьем мать свою убьет.

И будет жить скупой Жакып

Один с молодкой Бакдолет! —

В слезах кричала байбиче.

И ровно семь ночей и дней

Страдала, не сомкнув очей.

И вот настал тот самый час,

Когда бедняга Чыйырды

Должна была уже рожать.

Жена соседа Бердике

Взялась ребенка принимать.

А тут старуха Акбалты

Успела баю сообщить,

Что байбиче вот-вот родит.

Как эту весть Жакып узнал,

Заплакал, а потом сказал:

— Я сорок крепких скакунов

Отдать за сюйюнчи готов.

А если вдруг узнаю я,

Что сын родился у меня,

Боюсь, что сердце старика

Такая радость разорвет.

Я не хочу, чтобы народ

Позорную увидел смерть.

Уйду-ка лучше в горы я

И буду ждать благую весть.

Но если вдруг родится дочь,

Никто ко мне пусть не идет.

А если сын — ко мне скачи

И забирай свой сюйюнчи!

На склонах гор он увидал

Свои стада, овец и коз.

Табун свой зорко охранял

Самец по кличке Жоргобоз.

Саврасая тут улеглась,

Ожеребиться собралась.

«Коли жеребчика родит,

Ему дам имя Айманбоз.

Дай только Бог, чтобы жена

Наследника мне родила!

Потом я этого коня

Родному сыну подарю».

И не успел подумать он,

Как вдруг затих кобылий стон.

Видать, бедняга родила!

И спешно бай сошел с седла.

В горах оставим старика,

Пусть будет с табуном пока,

Посмотрим, что там с байбиче.

Никто не слышал никогда,

О том, чтоб чья-нибудь жена

За восемь дней и семь ночей

Родить ребенка не могла.

Двенадцать знахарок, кряхтя,

Давили на живот, пока

Из чрева не сошла вода, —

И тут же следом вышел плод!

На всю округу заорал,

В своих зажатых кулачках

По горсти крови он держал!

— Ну кто там? Мальчик или дочь?

Скажите, бабы, поскорей! —

В истерике кричала мать.

Когда увидела чочок —

Хоть детский, но мужской стручок,

Не стала Чыйырды дышать,

Не стала грудь ее стучать.

Все стали в панике рыдать.

Но тут она пришла в себя:

— Своим глазам не верю я!

Хочу проверить еще раз,

Кого я, сына или дочь,

Рожала, не смыкая глаз!

А ты, супруга дамбылды,

Скорее пуповину режь! —

Кричала в счастье Чыйырды.

И Канымжан хотела взять

Ребенка, чтоб запеленать,

Но тот нежданно резко вдруг

Рванул плечом, господь прости,

Как богатырь лет тридцати!

— Ты, что, дурная, не смогла

Ребеночка запеленать! —

Сказала Бакдолет со зла.

Но байская токол сама

Поднять ребенка не смогла.

— Видать, создатель нам послал

Могучего богатыря! —

И масла положила в рот

Младенцу два-три кутыря.

Ребенка байбиче взяла,

Сыночку грудь свою дала —

Струей полилось молоко.

Как грудь дала ребенку вновь,

С сосков ее полилась кровь.

От страха, боли, вся в крови,

Чуть не скончалась Чыйырды.

Ее оставим с сыном здесь —

О старике узнаем весть.

Помчались в горы стар и млад

Жакыпа старого искать,

Чтобы за сына байбичи

Сорвать богатый сюйюнчи.

Домой вернулась Сулайка,

Чтобы проведать старика,

А в юрте Акбалта один

Сидит и на огонь глядит.

— Ты что, старик, оглох совсем?

Не слышал разве от людей:

Скупой Жакып готов отдать

За сына сорок лошадей?

Возьми у брата своего

Коня хотя бы одного!

Ужель на это ты не гож! —

Жену от злости била дрожь.

Во гневе глянул Акбалта

На бабу старую свою:

— Побойся Бога, Сулайка!

Здесь люди разные живут,

Рабов здесь сколько и жулья,

На склонах скот чужой пасут

Голодные и без жилья.

Куда я с ними побегу?

И что достанется от них?

Чтоб в горы мчаться на коне,

Старуха, сил не хватит мне!

Неделю целую без сна

Ты помогала ей рожать,

И что за это ты сама

В награду там сумела взять?

— А вот подарочки мои! —

Сказала мужу байбиче,

Небрежно бросив перед ним

Два чапана и элечек.

Пришлось бедняге Акбалте

Конягу Кекчолок седлать,

С трудом едва держась в седле,

К Жакыпу на жайлоо скакать.

А в это время бай Жакып

У горной речки на траве

Сам жеребенка отмывал,

Послед и слизь с него снимал.

Прочистил ноздри, уши, рот,

Поставил на ноги — и вот

Жеребчик к вымени припал.

И Акбалта тут заорал:

— Ой! Сюйюнчи, брат, сюйюнчи!

Тебе в дом старая жена

В подоле львенка принесла!

Жакып, услышав эту весть,

Сознанье чуть не потерял.

— За весть хорошую тебе

Я слиток золота даю,

В придачу сорок лошадей!

Бери, Балта, и поскорей

Нам надо ехать к Чыйырды.

И сыну названным отцом

Мой брат, немедля будешь ты!

И, как жигит, вскочив в седло,

Помчался бай Жакып домой,

Где ждал его сынок родной.

Держа младенца на руках,

Навстречу вышла байбиче.

Когда отец увидел сам

Родного сына и жену,

В слезах упал к ее ногам,

Как пред Богиней Мариям.

— Пускай сейчас я здесь умру,

Мой Бог, тебя благодарю! —

Рыдал счастливый бай Жакып

И сына к сердцу прижимал.

И в честь рожденья малыша

Роскошный той устроил он.

Созвал гостей со всех сторон:

С уральских гор до Иртыша,

С востока, где лежит Китай,

С Тибета родичей созвал.

Повесив стяг свой родовой,

Семьсот он вырыл очагов,

И семьдесят кыргызских юрт

Варили мясо в казанах.

И сели за один тавак

Манжу, китаец и калмак,

Монгол степной, родной казах.

Промчатся дни, пройдут года,

Кто у Жакыпа был тогда,

Тот не забудет никогда!

Когда закончились байга,

Турниры, игры и борьба,

Жакып гостей к себе позвал —

Дать имя сыну приказал.

Стал каждый думать и гадать,

Каким бы именем назвать.

Да вот никто из мудрецов

Дать имя мальчику не смог.

И вдруг пришел на этот той

Бродяга с нищенской клюкой:

— Пусть первым звуком будет «Ма» —

Начало слова «Магомед».

Посланник бога и пророк,

Он человечество зовет

Душой и телом чистым быть!

Вторым пусть звуком будет «Эн» —

Начальный звук от слова «Ной».

Он добрый в Библии святой.

Когда потоп дошел до нас,

Он всех живых от смерти спас!

Конец пойдет от слова «Син» —

Могучий лев, непобедим.

«Твой Бог — ты сам! — сказал Будда. —

Весы на двух твоих плечах,

Чтоб чистым быть в своих делах,

Деянья взвешивай всегда!»

А вместе сложится «Манас».

Манасом сына назовем!

И это имя, как гранит,

Надолго Бог нам сохранит!

И трижды прокричав «алас»,

Дав имя малышу «Манас»,

Пришелец вмиг исчез из глаз.

Когда все гости разошлись

И братья вместе собрались,

Сказал им мудрый Акбалта:

— Недавно весть ко мне пришла:

Наш враг — пройдоха Эсенхан

От прорицателей узнал

О том, что в племени у нас

Родится богатырь Манас.

Кыргызов он объединит,

В боях врагов всех победит,

Пойдет походом на Китай,

Бейжин восточный разгромит.

Велел коварный Эсенхан

Детей по имени Манас

Искать и тут же убивать.

А потому прошу я вас

Пойти на хитрость и обман:

Манасом малыша не звать.

Пока не подрастет пацан,

Пусть будет он «Большой болван».

А вот когда он подрастет

И в руки щит и меч возьмет,

Родное имя мы вернем

И вновь Манасом назовем!

И родичам наказ был дан,

Что этот мальчик не Манас —

Зовут его Большой болван!

Э-эй!

Струилось время день за днем,

И не по дням, а по часам

В Алтае рос Большой болван.

С тех пор, как он увидел свет,

Промчались быстро восемь лет.

Манас мальчишкой рослым был,

На сверстников не походил:

То носит камни весом в пуд,

То вдруг по силе и борьбе

Турнир устроит сам себе,

То в ледяной ныряет пруд,

Бежит куда-то, как шальной,

То подерется с кем-то вдруг.

Не может Чыйырды понять

Здоров сынок или больной.

Совсем отбился он от рук.

А если он задумал что,

Не может удержать никто.

Такого бай Жакып в роду

Своем не видел отродясь.

Не слушаясь отца и мать,

Из дома стал он убегать,

Чтобы в горах озорничать.

Со всех кочевий и домов

Собрал кыргызских пацанов.

Они с дружиной боевой

В войну играли меж собой.

Расчистив заросли и пни,

В ордо рубилися они.

И вот однажды в их краю,

Чтоб силу показать свою,

Ватага юных калмыков

Решила сбить с кыргызов спесь,

Напомнить, кто хозяин здесь.

Взяв в руки палки и ремни,

Пришли к играющим в ордо,

Манаса взяли за грудки,

Собрали альчики — мослы,

Кого ударили в лицо,

Кому посыпались пинки.

Кто был у круга на коне,

Тому досталось по спине.

— Кыргызы! В бой! — вскричал Манас.

Калмыку врезал между глаз,

Другому съездил по башке.

И тут все сорок кыргызят,

Как ладный боевой отряд,

Калмыков окружив кольцом,

Избили тут же без труда,

И те бежали кто куда.

И по горам пошла молва,

Что байский сын Большой болван

Избил калмыцких пацанов.

Боялись, что теперь вражда

Начнется меж родами вновь.

И бай Жакып сказал жене:

— Я вижу, сын наш не умен,

И против рода своего

Врагов настраивает он.

Среди калмыков сколько лет

Я жизнь от голода спасал,

Мне дорог северный Алтай —

Богатый благодатный край.

И здесь спокон веков живет

Добрейший трудовой народ.

А сын Боена хан Чаян

Меня, как друга, уважал

И дочь родную Бакдолет

В токолы за меня отдал.

Боюсь, что наш Большой болван

С соседями рассорит нас.

С земли, где мы нашли приют,

Опять бежать придется нам.

И все добро, что я нажил,

Немедля разлетится в прах,

И скот, что вырастил я здесь,

Окажется в чужих руках.

Нам сына надо поскорей

Убрать подальше от людей.

Пускай к Ошпуру он пойдет

И там наш умножает скот.

Позвал Манаса бай Жакып:

— Мы всех беднее, видишь ты,

Не можем встать из нищеты.

Нет ни коров, ни лошадей,

Всего лишь несколько овец

В отаре числятся моей.

У богача Ошпура, сын,

Побудь в горах ты пастухом.

Ты будешь там пасти телят,

Весною будешь получать,

По тридцать маленьких ягнят.

И вскоре сына бай Жакып

К Ошпуру на джайлоо отвез.

— Прошу тебя, мой Ошпурбай,

За сыном нашим присмотри,

К бездумным шалостям его

Будь строг и спуску не давай,

И человеком трудовым,

Ошпур, мне сына воспитай!

И бай Жакып, скорбя душой,

В слезах отправился домой…

Пять лет в горах провел Манас —

Пять лет телят исправно пас.

Двенадцать стукнуло ему.

С кочевий горных пастухов

Собрал он озорных юнцов.

В турнирах, в силе и в борьбе

Они тягались меж собой,

На низкорослых ишачках

На эр-сайыш ходили в бой.

Пошив из тряпок красный стяг

И, бросив клич «Манас! Манас!»,

Они ватагой озорной

В поход ходили боевой.

Шашлык пекли на вертеле,

Расположившись у костра,

Храпели хором до утра.

Проведать сына своего

Жакып приехал на джайлоо.

И здесь Ошпур поведал все.

О том, что сын его Манас,

Собрав в округе кыргызят,

Съедает в день по пять ягнят;

Что, если дальше так пойдет,

Скотина вся уйдет в расход;

Весь день с утра играет в бой

И, бросив клич «Манас! Манас!»,

Соседям нашим напоказ

Ведет мальчишек за собой.

— А вдруг узнает Эсенхан,

Что твой сынок, Большой болван,

Манасом с детства наречен?

Он сына твоего найдет

И на глазах у всех убъет!

И тут же, сына взяв с собой,

Поехал бай Жакып домой.

Внизу увидели они:

Галопом мчатся табуны,

И слышен мат, кыргыза крик.

Калмыцких десять молодцов,

Догнав табунщика в горах,

Камчами бьют что было сил.

— За что кыргыза бьют они,

Чьи угоняют табуны? —

Большой болван отца спросил.

— Все эти лошади мои.

А бьют табунщика они

За то, что я не доплатил

За пастбища на склонах гор, —

Таков был раньше уговор.

И тут Манас узнал о том,

Что был Ошпур не богачом —

Служил Жакыпу пастухом.

Помчался к стаду бай Жакып,

Чтоб свой табун вернуть назад.

Калмык по имени Кортук

Отца камчой ударил вдруг.

Манас такого не стерпел:

Схватив с петлею укурук,

Кортуку череп раскроил,

Одним ударом уложил.

Калмыки бросились к нему,

Но тут же, получив удар,

Упал один, потом другой.

Манаса удержал отец:

— Не трогай их, сынок, уймись!

За смерть Кортука — кровь за кровь

Жестоко могут отомстить!

К калмыкам мы должны с тобой

Пойти с повинной головой

И куну заплатить за смерть.

Тогда сказал ему Манас:

— Кангайцы унижают нас!

Терпеть такое не могу!

Пойду я в бой за свой народ,

Мой клич один — «Манас! Вперед!»

От Эсенхана в тех краях

Наместником был хан Кочку.

Как только с гор донесся слух,

Что на джайлоо кыргыз-пастух

Его людей один избил,

Кортука насмерть загубил,

Собрал Кочку своих людей,

Под вопли женщин и детей

Кыргызов начал он громить.

Согнав стада с округи всей,

Угнали скот и лошадей.

— Неблагодарный ты, бурут!

Тебя мы приютили тут,

А твой пастух Большой болван

Кортука загубил, злодей!

Найди его и нам отдай!

Дойдет до Эсенхана весть

О том, как ты скрывал от нас,

Что сыну имя дал Манас,

Он завтра же сюда придет

И сына твоего убьет.

Отдай болвана своего,

Иначе кровь тебе пущу! —

Орал разгневанный Кочку.

И вдруг раздался клич «Манас!»,

И сорок юных удальцов,

Нацелив копья на Кочку,

Сомкнули тесное кольцо.

Кочку хотел своим мечом

Мальчишек дерзких разогнать,

Но тут Манас своим копьем

Кочку ударил прямо в бок,

И тот с дружиною своей

Пустился тут же наутек.

Жакып был этому не рад

И сына начал упрекать:

— Кыргызов всех, живущих здесь,

Начнут с Алтая выгонять.

А шалости твои, болван,

К добру нас здесь не приведут!

Начнется новая вражда!

Но тут вступился Акбалта:

— У бога сына ты просил —

И он тебя вознаградил.

И если сын твой озорник,

То все со временем пройдет,

Пусть только малость подрастет.

Как только силу обретем,

В края родные мы уйдем:

Хоть благодатен нам Алтай,

Но он для нас враждебный край.

И если наш Большой болван

Свой щит и меч отважно взял,

То, значит, он Манасом стал.

Он от врагов нас защитит,

Свободу, честь нам возвратит

И за народ свой постоит!

Все согласились с Акбалтой

И стали жить одной мечтой:

Скорей вернуться в край родной.

Когда весь мир объял потоп

И землю залило водой,

В своем ковчеге добрый Ной

Спасал от смерти мир живой.

Но до Бейжина в те года

Потопа не дошла вода.

Там на клочке земли сухой

Осталось девятьсот семей —

И с той поры до наших дней

Живет китайский там народ.

И вот уже который год

От моря до Великих стен

Китаем правит хан Эсен.

Жил во дворце старик-пророк,

Судьбу на много лет вперед

Он угадать по книге мог.

Раскрыл священный свой бичик

И хану прочитал старик,

Что на Алтае, где живут

Калмык, китаец и бурут,

Родится доблестный батыр.

Устроив в честь рожденья пир,

Его Манасом назовут.

И вот теперь он возмужал,

Дружину крепкую создал.

Наделает он много бед.

За все обиды прошлых лет

Бурут жестоко отомстит,

Во всех боях он победит,

Бейжин захватит, разорит.

И Эсенхан всем дал наказ:

Найти Манаса и убить!

Собрав отряд свой боевой,

Пошел к Манасу на Алтай

Глава калмыков хан Жолой.

А в это время сам Манас

И сорок преданных друзей,

Друг к другу привязав коней,

В ордо играли у реки.

И кон из круга сам Манас

В азарте выбивал. И вдруг

Откуда-то в тот самый круг

Вбежал навьюченный верблюд.

Манас был сильно разозлен,

И битой крепкой — абалак

Ударил он что было сил,

И, альчик пулей пролетев,

Верблюду ногу раздробил.

И двести дюжих силачей

Манаса бросились ловить.

Тут сорок юношей за миг

Вскочили на своих коней,

Пошли дубинками они

Валить непрошенных гостей.

И двести дюжих молодцов

Лежали вскоре на земле.

Насилу спасся, весь в крови,

Их предводитель Чон-Доодур.

К кыргызам горною тропой

Повел дружину сам Жолой,

Чтобы Манаса там поймать,

А если не найдут его,

Отца в заложники забрать.

Узнал об этом бай Жакып

И родичам своим сказал:

— Чтобы остаться нам живым,

Давайте мы им отдадим

Табун из лучших лошадей

И в жены наших дочерей.

Другого нам спасенья нет!

Отцу сказал тогда Манас:

— Нет, не уступим мы врагу!

Отец, не бойся, не страшись!

На кон поставили мы жизнь!

Когда придет сюда Жолой,

Дадим ему достойный бой!

В Алтайский край пришел Жолой

И стан кыргызов окружил.

Чтоб не вступать в кровавый бой,

Отдать Манаса предложил.

Навстречу вышел сам Манас:

— На эр-сайыш один из вас

Пусть выйдет на майдан сейчас!

И если я паду с коня,

Берите тут же в плен меня!

А если вашего собью,

То знайте — я его убью!

Юнца увидев пред собой,

Расхохотался хан Жолой

И Зор-Донго команду дал

Немедля выйти на майдан.

С кривой усмешкой на устах

Навстречу вышел Зор-Донго.

И вид его вселял всем страх:

Блестит железный шлем его;

В одной руке огромный щит,

В другой руке копье с бревно;

От поступи его коня

Тресется под ногой земля.

Не дрогнул юный эр-Манас —

К нему помчался, как стрела;

Метнув копье что было сил,

Донго он в шею угодил.

— Какан! — скомандовал Жолой,

И вся дружина как один

К Манасу бросилась толпой.

Но сорок юношей лихих

Под клич «Манас! Манас! Вперед!»,

Как тигры, бросились на них.

Но тут Жолой, подняв копье,

Своих людей остановил.

Он понял: им не хватит сил,

Чтобы кыргызов обуздать,

Что есть у них защитник свой,

Способный дать достойный бой, —

И дал команду отступать.

Правителем манжурцев стал

Двадцатилетний Нескара —

Горячий, дерзкий, молодой,

Всегда довольный сам собой.

Он знал, что племена бурут

Бежали из земли родной

И на Алтае все живут.

Нажили за короткий срок

Скота, коней, богатства впрок.

И, как сказал старик-пророк,

Родился грозный там батыр,

Мужает, крепнет с каждым днем,

Как только силы наберет,

Устроит всем большой погром.

— Тринадцать лет ему сейчас.

Пока не возмужал Манас,

Не захватил в округе власть,

Кыргызов надо разгромить,

Живьем Манаса захватить,

Забрать у них коней и скот.

Как только вырастет Манас,

Он сам войной пойдет на нас,

Всех разорит и разобьет! —

Такой наказ он дал войскам.

Вооружив их до зубов,

Пошел походом на Алтай.

Пройдя тернистый долгий путь,

К монгольским подошел степям.

На Кен-Арале правил там

Батыр по имени Жай-сан.

И Нескара сказал ему:

— К Манасу я иду войной.

Давай войска соединим —

Легко разделаемся с ним!

Поделим скот и лошадей,

Захватим в жены дочерей,

Угоним в рабство сыновей.

Но отказал монгольский хан:

С кыргызами дружил Жай-сан.

Монголы — жители степей

Пасли свой скот и лошадей,

У рода каждого у них

Была земля и свой аймак.

Но крепкий боевой отряд

Жай-сан собрать не мог никак.

Самолюбивый Нескара

Здесь волю дал своим войскам:

В разгул пошел он по степям,

Творя насилье и разбой,

Кровавый там устроил той.

Кутили, пили допьяна

Хмельной арак из молока,

Зарезав жирных кобылиц,

Плясали лихо у костра.

В неравной битве сам Жай-сан

Был ранен, заточен в зиндан,

Но на измену не пошел

Ценою жизни хан-монгол.

Казах алтайский Айдар-хан

Узнал о том, что Нескара

Идет к Манасу на разбой.

И сына своего Кокче

К себе он вызвал и сказал:

— Кыргыз казаху брат родной,

Нам вместе быть давно пора.

Возьми жигитов, лошадей,

Спеши к Манасу поскорей!

Кокче, в свои шестнадцать лет

Отважный воин и храбрец,

С дружиной крепкой, боевой

Пришел к Манасу, как родной.

И вот два брата-близнеца:

Один кыргыз, другой казах —

Поклялись кровью и в слезах

В едином братстве быть всегда,

Не разлучаться никогда.

Был рад и счастлив эр-Манас:

С приходом храброго Кокче

Большая сила собралась.

Когда увидел Нескара,

Что перед ним не детвора —

Вооруженные войска,

Он тут же повернул назад.

Манас помчался вслед за ним,

Но конь китайца был лихим,

И спас от смерти Нескару

Скакун крылатый Чабдар-ат.

Вернулся эр-Манас назад,

Увидел, как пред ним дрожат

Войска, захваченные в плен:

Боялись, что теперь они

К кыргызам в рабство перешли.

— Друзья мои! — сказал Манас. —

На волю отпускаю вас!

Идите по своим домам,

А если перейдете к нам,

Получите коня и меч.

Мы будем вместе защищать

Свободу, родину и честь!

И бывшие его враги

Сдружились, породнились здесь.

О том, что племена бурут

Возглавил юный вождь Манас,

Что он великодушен, добр,

Пошел повсюду разговор.

Пошли к нему со всех сторон,

Кто был обижен, угнетен.

Однажды воины его

Решили славно погулять,

Друг другу удаль показать.

Гоняли диких кабанов,

Снимали меткою стрелой

Косуль, архаров и козлов;

Подняв на небо ловчих птиц,

Лисиц ловили и волков;

Тягались в ловкости, в борьбе,

На эр-сайыше и стрельбе.

И самый старший, Кутубай —

Ему от роду двадцать пять,

Шутник, затейник, краснобай, —

Собрав вокруг себя ребят,

Решил Манаса разыграть:

— Чтоб был порядок среди нас,

Акима — хана своего —

Немедля мы должны избрать!

Он сильным должен быть, лихим,

Речистым, щедрым, холостым.

И тот, кто хочет ханом стать,

Сварить нам должен бешбармак,

На угощенье пусть пойдет

Его любимый аргымак! —

Сказал он, подмигнув хитро.

Но ни один лихой чудак

Не сделал этот глупый шаг.

Все знали истину про то,

Что без коня кыргыз никто.

— Каков ответ твой, эр-Манас?

Ты храбрый, смелый и лихой,

Средь нас ты самый молодой.

Как только своего коня

Зарежешь нам на бешбармак,

Ты ханом станешь в тот же миг!

А если ты скупой, Манас,

Придется нам искать других.

Скорее свой ответ давай! —

Сказал хитрющий Кутубай.

В ответ ему Манас сказал:

— Здесь все жигиты собрались!

Все ходите в мужских штанах.

Но если потянуло вас,

Как тянет бабу на сносях,

На жеребячий бешбармак,

Коня вам в жертву приношу,

А я и пешим похожу!

И тут же молодой батыр

Им кинул поводок — чылбыр.

Раздался громкий дружный смех,

И, потрясая небеса,

Дружина хохотала вся.

Обнял Манаса Кутубай:

— На нас, братишка, не серчай!

У нас ты самый молодой,

И ханом ты рожден судьбой.

Но мы боялись одного:

А вдруг ты, как отец, скупой!

И мы решили поиграть:

Тебя на жадность испытать.

Но видел Бог, ты молодец,

И доказал, что не скупец!

Ты будешь всем кыргызам хан.

Придет пора — увидишь сам!

Ты должен к власти привыкать!

Манаса юного друзья,

На потный усадив тердик,

Подняли вверх над головой

И посадили, как на трон,

На желтый камень под горой,

Как будто был он золотой…

Из табуна, где Айманбоз —

Красивый, сильный жеребец,

Всегда был верным вожаком,

Зарезав девять кобылиц,

Десятки вырыв очагов,

Поставив сотню казанов,

Залив водой, зажгли огонь.

Здесь, съехавшись со всех сторон,

Кыргызы вместе собрались.

И всех прибывших на Алтай

Сам Акбалта пересчитал.

И получилось их всего

Без малого здесь тысяч сто.

— Со всех концов родной земли

Сюда мы на Алтай пришли,

Трудом своим и потом здесь

Богатство, скот приобрели.

Но этот край для нас чужой —

Нас может разорить любой.

Трудом нажитое добро

Рождает зависть у врагов —

И было так спокон веков.

А потому кыргызский род

Под страхом смерти здесь живет.

Манас с дружиной боевой

Жолоя, Нескару прогнал —

И вновь Китай враждебным стал.

А чтоб народ свой защищать,

Должны мы все, собравшись здесь,

Акима своего избрать.

Поднялся с места Кутубай

И людям рассказал, смеясь,

Что на охоте там, в горах,

Был ханом избран эр-Манас.

И предложил народу он

Тот выбор повторить сейчас.

Но возразил ему Манас:

— Резвясь в горах позавчера,

Вы ханом выбрали меня.

Но то была всего игра!

А ханом мы должны избрать

Братишку нашего Кокче!

— Спасибо, брат! — сказал Кокче.—

С тобой всегда мое плечо!

Готов я за народ родной

Пойти на смерть, Манас, c тобой!

Достойных много среди нас,

Но ханом должен быть Манас!

Здесь вместе трудятся, живут

Казах, монгол, калмык, кыргыз,

Есть и кангайцы, и тыргут,

В родстве своем переплелись,

Имеют смешанных детей.

Чтоб был здесь лад среди людей,

Обязан хан быть всех умней.

Во мне нет мудрости такой! —

Сказал он с чистою душой.

И здесь вмешался, как всегда,

Старик мудрейший Акбалта:

— Для хана молод эр-Манас,

Отец его для хана стар.

Но бай Жакып большой богач!

А по отцу и сыну честь.

Отца мы ханом изберем,

Батыром будет сын при нем.

И ханством правят пусть вдвоем!

Пока Жакып протестовал,

Его подняли на кошму,

Манаса подсадив к нему.

Под добулбаса громкий бой

Ногоя развернули стяг

И понесли над головой

Кыргыз, калмык, монгол, казах.

Как только семь шагов прошли,

Жакып людей остановил:

— Благодарю, родные, вас.

Но ханом будет пусть один —

Мой озорник — тентек Манас!

И тут Манаса одного

Подняли вновь над головой,

Вкруг юрты обошли семь раз

И куний ханский тебетей,

С пурпурным бархатом, с каймой,

Обвитый цепью золотой,

Надели тут же на него.

— Ты ханом стал, батыр Манас!

Теперь единство есть у нас!

И пусть в народе будет мир!

Да сохранит тебя Тенгир! —

Благословили старики

И к небу руки вознесли.

Лишь завершились торжества,

Позвал Манаса Акбалта.

— Когда мы, свой покинув край,

Ушли всем миром на Алтай,

Кыргызов несколько родов

Остались там среди врагов.

Тем, кто не смог бежать тогда,

Досталась горькая судьба.

Один оставшись вдалеке,

Воюет с ханом Алооке

Правитель рода Катаган

Могучий старец Кошой-хан.

В долине рек Большой Кемин

Остался род еще один,

Которым правит хан Урбю.

Когда пришел Алооке,

Он снес в Кемине все мосты,

Врагов в двуречье не пустил —

И так сумел народ спасти.

Езжай на родину, Манас,

Разведай точно, может, кто

Еще остался в Ала-Тоо.

Когда, покинув край чужой,

К себе вернемся мы домой,

Какие силы сможем слить,

Народ единством укрепить,

Былую мощь восстановить,

Родную землю защитить

И вновь спокойно, мирно жить! —

Такой совет был старцем дан.

С ним был согласен Манас-хан.

И он с дружиной боевой

Отправился в далекий путь

По горным тропам и степям,

Долинам, пастбищам, лугам.

Загнав и истощив коней,

Шли сорок пять ночей и дней.

Встречали на пути людей,

Народы, села, города,

Озера, реки и моря.

И, наконец, они пришли

К долинам снежных Ала-Тоо.

И были все поражены

Величием родной земли.

И, перевал пройдя с утра,

Пришли в долину Каркыра,

Где выше головы трава,

Где дикие сады цветут,

С овечью шкуру каждый лист.

Червяк ползучий дождевой

Со средний палец толщиной,

А стебель балтыркан-травы

Потолще голени ноги.

На склонах гор пасутся там

Стада непуганых зверей.

Архары, элики, козлы

Там не чуждаются людей.

С горы высокой Чеч-Добе

Видна была долина вся.

И будто чудо из чудес,

Шатер из голубых небес,

Внизу плескался Иссык-Куль.

Наверно, бог Коке-Тенгир

Свою последнюю слезу

По капелькам в ладонь собрал,

Кыргызам на века отдал.

А дальше зеленеет стан —

Кочевья рода Катаган,

Где правит старец Кошой-хан.

Манас гонца послал вперед,

Чтоб сообщить, кто к ним идет.

Старик расстрогался до слез,

Когда узнал благую весть.

Навстречу вышел сам Кошой:

— Манас, сынок ты мой родной!

О подвигах твоих слыхал,

Как ты с дружиной боевой

Жолоя, Нескару прогнал.

А жив ли твой отец родной?

Живут ли друг мой Акбалта,

Мои родные и друзья?

— Да, живы все! И вам привет

Послали родичи со мной.

Мы встали на ноги, живем

Единой дружною семьей.

Меня послали в Ала-Тоо

Узнать, как поживает здесь

Наш мудрый дядюшка Кошой! —

Ответил старику Манас.

— Когда пришли сюда манжу

И род весь окружили мой,

Я бился с ними, сколько мог,

Бежал сюда, в ущелье гор.

Весной и летом каждый год

Манжу покоя не дает.

И днем, и ночью, в стужу, в зной

Мои жигиты на посту,

Принять готовы смертный бой!

Я счастлив, эр-Манас, и рад,

Что есть теперь батыр у нас,

Готовый всех объединить,

Создать кыргызкий каганат,

Восстановить родной Талас.

Веди с Алтая наш народ!

Уже давно в краю родном,

Родных мы с нетерпеньем ждем!

Сейчас боюсь я одного:

Враги узнают вдруг о том,

Что ты уехал в Ала-Тоо,

Устроят без тебя погром.

Вернитесь поскорей домой! —

Закончил мудрый хан Кошой,

Дружину щедро одарил

И в добрый путь благословил.

Манас с дружиною своей

Прошли большую часть пути.

И вдруг увидели они

Отряд в доспехах боевых.

— Кто вы? — спросил Манас у них.

— Кыргызы мы! — звучал ответ.

— Я Бая сын, зовут Бакай,

Иду с дружиной боевой

К Манасу, брату своему! —

Ответил предводитель их.

— Привет тебе, Бакай, и честь!

А я твой брат Манас и есть!

Раздался дружный хохот здесь.

Два брата крепко обнялись,

Дружить до смерти поклялись.

Когда Манас и брат Бакай

Вернулись вместе на Алтай,

Навстречу вышли их встречать

В доспехах, с копьями в руках,

На добрых боевых конях

Две тысячи богатырей.

Они со всех концов земли

К Манасу на Алтай пришли.

И хан Манас был очень рад:

Отныне под его рукой

Не малый боевой отряд,

А многотысячная рать,

И с нею можно хоть куда

В поход победный выступать!

Манас в долине всех собрал

И речь горячую держал:

— Друзья и братья! Мой народ!

Казах, кыргыз, кыпчак, ойрот —

Кто на чужбине здесь живет!

Нажили вы добро и скот.

Но если враг сюда придет,

В чужие руки все уйдет!

И тем, кто жить захочет тут,

Манжу покоя не дадут!

Спасенье всех у нас одно:

Покинуть чуждый нам Алтай,

Скорей вернуться в отчий край!

Собралось много наших здесь,

Теперь у нас и сила есть

Вернуть поруганную честь!

Как можем мы мириться с тем,

Что край родной наш Туркестан,

Святые горы Ала-Тоо,

Долины, реки и жайлоо,

Наш Иссык-Куль — его, как рай,

Кыргызам подарил аллах —

Находятся в чужих руках!

Наш долг сыновний: отчий край

От чужаков освободить,

На кон поставить смерть и жизнь!

А если не исполним мы

Перед судьбой священный долг,

Дух предков это не простит,

Жестоко покарает нас

Лохматогрудая земля,

Могилы черная дыра!

В ответ Манасу, словно гром,

Под небом грянуло «Ура!»

Э-эй!

Два месяца прошло с тех пор,

Как провели в Алтае сбор.

Готовил сыновей народ

В далекий боевой поход.

Вот съехались со всех концов

К Манасу воины родов.

Широкая долина вся

Людьми заполнена была,

И под копытами коней

Там содрогалася земля.

И копья, словно лес густой,

Сверкали сталью голубой.

С зеленым древком красный стяг

Затрепетал над головой.

Под ним когда-то хан Ногой

Водил войска в кровавый бой.

Кыргыз, казах, кыпчак, нойгут

Отправились в далекий путь

В края родные — Туркестан.

Держал в руках весь Уч-Турфан

Батыр калмыков — хан Текес.

Когда пришла с Алтая весть

О том, что племена бурут

На Туркестан войной идут,

Все силы бросил хан Текес

На укрепленье Кара-Суу.

Пошел Манас на Уч-Турфан

И от разведчиков узнал,

Что стольный город Кара-Суу

Стеной из камня обнесен,

Охраной мощной окружен.

Пришли к Манасу Ажибай,

И Тазбаймат, и Кутубай,

Каратоко, Мажик, Чалик,

Почтенный Айдаркан-старик

Совет Манасу мудрый дать:

Чтоб не было потерь в пути,

Без боя город обойти.

Разгневался батыр Манас:

— Вы что, хотите отступать?!

А вдруг Текес догонит нас!

Куда вы сможете бежать?

А может быть, как барсуки,

Под землю спрячете носы?

Или, поднявшись в небеса,

Как пташки, будете порхать?

Нет! Путь у нас, друзья, один —

Идти вперед и наступать,

Захватчиков — уничтожать,

Освобождать наш Туркестан.

Такой наказ нам Богом дан!

И предложил тогда Бакай:

— Давайте, я пойду вперед,

Дойду до городских ворот

И дам оттуда поворот.

Когда погонится Текес,

Пойдете вы наперерез.

Вдали от городской стены

Враг будет уничтожен весь!

Бакай с дружиной подошел

Вплотную к городской стене,

И в миг один охрана вся

С мечами, копьями в руках

Вдруг выпад сделала на шаг.

Но почему-то все они

Глаза таращат и молчат,

Набрали будто в рот воды,

На месте намертво стоят,

Как в землю вбитые столбы!

И почему-то не видать

Полета дротика, стрелы.

И понял сразу эр-Бакай,

Что это хитрость и обман.

С отрядом боевым своим,

Смеясь, он повернул назад.

И армия Манаса вся

Вплотную к стенам подошла,

Кусты, деревья подожгла —

Сгорели тут же чучела.

Без боя, крови и потерь

Открылась городская дверь.

Что будет таковым исход,

Текес никак не ожидал —

И в грудь себе вонзил кинжал.

Кыргызы взяли город весь

И ханский заняли дворец.

Манас войска свои собрал

И всем строжайше приказал,

Чтоб женщин и простой народ

Никто из них не обижал,

И чтоб иголочки чужой

Никто из воинов не брал.

Кто будет учинять грабеж,

Того с секирой плаха ждет.

— Текесу я бы все простил,

Но хан ваш сам себя убил,

И пусть сам Бог простит его!

Теперь вы можете, друзья,

Назначить хана своего!

Прошу я только одного:

Чтоб свой народ берег, любил,

Чтоб с нами искренне дружил,

Роднился и детей растил.

Мы связаны одной судьбой,

А враг у нас совсем другой! —

Сказал народу хан Манас.

Народ от счастья ликовал,

И тут же ханом он своим

Тейиша юного избрал —

Он был Текесу брат родной.

Манас Тейишу руку сжал,

Как друга за плечо обнял —

И начался победный той.

Жил в Уч-Турфане Карача —

Калмыцкий славный аксакал.

Гордился очень старичок

Красивой дочерью Сайкал.

Но то, что девушка она,

В округе всей никто не знал.

Упрятав волосы под шлем,

Она, как истинный жигит,

Носила меч, копье и щит.

Когда убил себя Текес

И ханом избран был Тейиш,

Сайкал в доспехах боевых

Пришла к отцу и говорит:

— За честь и родину свою

Ценою жизни постою!

Манаса юного вот здесь

На эр-сайыше я убью!

Бурутов, взявших город наш,

Я из Турфана прогоню!

Неделю пировал Турфан.

И после скачек — аламан

Байге раздали скакунам.

Схватив друг друга за штаны,

Боролись резво курешчи.

Вот объявили эр-сайыш:

Батыр, что выбьет из седла

Копьем другого седока,

Получит триста лошадей

И вместе с ними заберет

У побежденного коня.

На рослом рыжем жеребце

Явился тут же на майдан

Калмыцкий юноша Сайкал.

Глашатай, объезжая круг,

Сразиться с ним на копьях звал,

Кричал на разных языках,

Но выйти с ним на эр-сайыш

Никто пока не рисковал.

Опасен юноша Сайкал:

Не раз он ловкостью своей

С седла жигитов выбивал.

И вдруг лихой жигит Сайкал

Свой шлем перед народом снял,

И волосы, как черный шелк,

Рассыпалися по плечам.

И весь майдан замолк на миг:

Узрел собравшийся народ

Прекрасный юный женский лик!

И, потрясая небеса,

Долины, горы и леса,

Восторженный раздался крик!

И двинулись на эр-сайыш

Жигиты вдруг со всех сторон:

В душе был каждый убежден,

Что девушку собьет с седла.

— Я кыз-Сайкал, Карача дочь!

Хочу вас всех предостеречь:

С копьем я вышла на майдан

За нашу родовую честь!

Батыр Манас! Ровесник мой!

Хочу сразиться я с тобой!

И если я собью тебя,

То не возьму с тебя коня,

Но ты покинешь Уч-Турфан

И клятву дашь, что никогда

С войсками не вернешься к нам!

А если ты собьешь меня,

Отдам я своего коня!

В рабыни ты меня возьми,

А если хочешь, здесь при всех

На площади меня казни!

— Согласен я с тобой, бийкеч!

Но должен я предостеречь,

Что для меня наш эр-сайыш

Игрою будет кыз-куумай!

И если я тебя собью —

Поцеловать мне щечку дай! —

Ответил девушке, смеясь,

Веселый юноша Манас.

Девица храбрая Сайкал

Была прекрасна и нежна.

Глаза сияли, как алмаз,

А губы — алые, как кровь.

Почуял юноша Манас

К калмычке нежную любовь!

Подумал он: была б она

Ему достойная жена.

И тело нежное ее

Боялся повредить Манас.

Старался он своим копьем

Ударить непременно в щит,

Чтобы без боли и крови

Девчонку с лошади свалить,

Ну, а потом, как обещал,

При всех ее поцеловать.

Когда ж закончится поход,

Послать отца и в жены взять.

Не знал доверчивый Манас,

Что дева юная Сайкал

Задумала его убить,

В кыргызских боевых рядах

Посеять панику и страх

И поголовно перебить.

Ударом встречным кыз-Сайкал

Отбила острое копье.

Ответный нанесла удар

Она Манасу прямо в грудь —

И он с коня чуть не упал.

Но тут же чуть левей щита

Копьем ударила Сайкал —

И пика острая копья

Чуть было в сердца не вошла.

И понял юный эр-Манас:

Игру на копьях эр-сайыш

Сайкал решила превратить

В кровавую борьбу за власть.

И деву, что хотел любить,

Теперь Манас решил убить.

Теперь, как лютых два врага,

Навстречу мчась во весь опор,

Взаимный нанося удар,

Сражались насмерть — он, она!

Из раны кровь его текла,

Слабела правая рука.

Удар! Удар! Еще удар!

Но щит надежно защищал.

Манас уж кровью истекал,

Порой сознание терял.

И, изловчившись, наконец,

Ударом точным прямо в щит

Он сбил на землю кыз-Сайкал.

Когда Манас к ней подошел,

Склонила голову она

И подала своей рукой

Копье и поводок коня.

Манас во гневе вынул меч,

Готовый голову отсечь,

За подбородок деву взял.

Но гордый, смелый взгляд Сайкал

Ни гнев, ни страх не выражал.

Взглянув на мир в последний раз,

Нагнула голову Сайкал,

И косы черные, как смоль,

Рассыпавшись, упали с плеч,

Пушок на шее обнажив.

Манас в ножны вложил свой меч,

Склонился низко к кыз-Сайкал,

В затылок вдруг поцеловал,

Сел на коня и ускакал.

Она смотрела вслед ему,

Катились слезы по щекам.

— Я буду ждать тебя всю жизнь, —

Сказала тихо кыз-Сайкал.

Но клятву верную никто

Из уст влюбленной не слыхал.

Когда Манас и хан Тейиш,

Войска свои объединив,

В далекий двинулись поход,

Вдали увидел эр-Кокче,

Что кыз-Сайкал одна стоит.

— Смотри, Манас, твоя Сайкал!

Видать, обиделась она,

Что в жены ты ее не взял!

— Мой брат Кокче, тебе клянусь,

Я к ней с победою вернусь.

Когда исполним долг святой,

Покончим с родовой враждой,

Наступит на земле покой,

На веки вечные тогда

Сайкал останется со мной, —

Ответил другу эр-Манас,

Смахнув ладонью слезы с глаз.

Всю жизнь влюбленная Сайкал

Ждала Манаса, говорят.

А сколько было женихов,

Всем отказала, говорят.

Не смог Манас вернуться к ней:

Вражда родов и меж людей

Не кончилась до наших дней.

На землю не пришел покой —

Насыщен этот мир враждой!

Во сне Манас и кыз-Сайкал

Нике свершили, говорят.

Когда, собрав войска, Манас

Пошел войною на Китай

И, взяв там город Чет-Бейжин,

Со смертной раной в свой Талас

Назад вернулся он один,

Чтоб на земле коварной, злой

Она не мучилась вдовой,

Свою невесту кыз-Сайкал

В последний час к себе позвал.

И тихо, чтоб никто не знал,

Скончалась девушка Сайкал.

Душа влюбленной вознеслась,

Туда, где ждал ее Манас.

О том, как тыщу лет назад

Влюбились в схватке боевой

Калмычка и кыргыз-бурут

Забыть потомки не хотят,

Из уст в уста передают.

В долины, горы и луга

Под небеса родной земли

По трем дорогам по степи,

Как три бурлящие реки,

Кыргызы из Алтая шли.

Горланил войсковой карнай,

Визжал пронзительно сурнай.

Как гром, как поднебесный глас,

Гремел походный добулбас.

Под красным стягом впереди

Со свитою своей Манас,

За ним идут, подняв свой стяг,

Казах Кокче, нойгут Чубак —

По матери своей калмак,

Глава булгаров — хан Эштек.

С бойцами в десять тысяч душ

Пришел к Манасу хан Урбю.

Здесь друг кыргызов Жамгырчы,

Кангаец храбрый Келдике,

Монголы от Жай-сана здесь,

И Бердике — каракалпак.

Войска родов найман, дуулат,

Кара-багыш и калмурат —

Всех невозможно перечесть.

К Манасу все они пришли,

Чтобы вернуться в Туркестан,

Изгнать и выселить в Китай

Захватчиков родной земли.

Друг другу воины под стать —

Батыров доблестная рать.

Вброд перейдя реку Или,

В долину Каркыра пришли.

По рекам Тюп и Жергалан,

Пройдя зеркальный Иссык-Куль,

К ущелью Боома подошли —

К развилке четырех дорог.

Здесь дал совет старик Кошой:

— Манас, я знаю этот край.

По устью небольшой реки

Есть выход здесь всего один.

И если по нему пойдем,

Нарвемся на большой погром.

Уверен, хитрый Акбешим

Засаду подготовил там.

И потому придется нам

Идти по кручам и хребтам.

Пройдя ущелье с двух сторон,

Батыры миновали Боом.

Когда взошли на гребень гор,

Внизу в цветах благоухал

Безбрежный сказочный простор.

И эту чудную страну

Терзали много лет подряд

Калмык, китаец и манжу.

Правитель всей долины Чу,

Сатрап китайский Акбешим,

Узнав о том, что хан Манас

С Алтая выступил в поход,

Большую армию собрал,

Вдоль берегов Кемин и Чу

Охрану выставил свою.

По обе стороны реки

Засели меткие стрелки.

Ущелье узкое Боом

Отрядом мощным перекрыл

И на предгорьях Ала-Тоо

Войска свои расположил.

Увидел это эр-Манас

И дал команду. В миг один

Лавиной снежной, роковой

Батыры устремились вниз.

В долине стороны сошлись —

И начался жестокий бой.

Ломались копья и щиты,

Сверкали сабли и мечи.

Повсюду кровь лилась рекой,

Рыданья, крики, вопли, стон,

Увечья, смерть со всех сторон.

Проклятья! Гнев! Угрозы! Мат!

Без рук, без ног, без головы,

Без жизни воины лежат.

Со стягом красным боевым

Навстречу вышел Акбешим,

Но эр-Кокче и хан Урбю,

Кольцом дружину окружив,

Жестоко расчитались с ним.

Упал на землю ханский стяг —

И был повержен лютый враг.

Наутро Чуйская земля

Покрыта трупами была.

И с той, и с этой стороны

Погибли храбрые сыны.

Собрали всех, кто пал в бою,

Зажгли костер большой в горах

И предали тела огню.

И смешанный с золою прах

Пустили по теченью вниз,

Где жили братскою семьей

Спокон веков казах, кыргыз.

Где жили в прежние века

Потомки хана Каракан,

От сына славного его

Здесь правил правнук Алашкан.

Родным для тюркских сыновей

Был благодатный Туркестан.

Все знают до сих пор о том,

Что там, на родине своей,

Руками тюрксих сыновей

Построен город был Ташкент —

Что значит «крепость из камней».

Но этот город двести лет

Был под китайскою пятой,

И там, за каменной стеной,

Народом правил много лет

Кангайский падишах Панус.

Когда Манасом был разбит

В долине Чуя Акбешим,

Гонец, примчавшийся в Ташкент,

Дрожа от страха, рассказал

О том, что в том бою видал.

И голос бедного гонца

Срывался в панике, дрожал.

— Лавину из живых людей —

Такого не видал никто!

Народ, растущий на глазах,

Бойцов, шагающих на смерть, —

Такого не видал никто!

Такую мощную орду

Никто не видел никогда!

И если их не обуздать,

Ташкент наш будут штурмовать!

И этот Туркестанский край

Мы скоро можем потерять!

И власти здесь придет конец! —

Орал напуганный гонец.

Собрал в Ташкенте хан Панус

Правителей Мергим, Мерке,

Шамын-Шаа и Дообого —

Под их пятой тогда была

Вся наша Чуйская земля.

Собрал Панус свои войска,

Повел на Чу, чтобы разбить

В бою кыргызские войска,

Долину вновь освободить,

Прогнать Манаса на Алтай.

Предгорьями долин Чирчик

Владел богатый Кокетей.

Он славился в округе всей

Глубокой мудростью своей.

И мог почтеннейший старик

С любым найти один язык.

От Эсенхана самого

Он получил китайский чин,

А потому никто к нему

Не мог придраться без причин.

Хан Кокетей узнал о том,

Что эр-Манас в краю родном

Китайцам учинил разгром,

И чтоб Манаса обуздать,

Навстречу с армией своей

С Ташкента двинулся Панус.

Решил богатый Кокетей

Манаса с тыла поддержать

И, силы все объединив,

Захватчиков родной земли

С Турана навсегда прогнать.

Покинув свой родной Чирчик,

К Манасу двинулся старик.

В разливах нижних Чуй-реки

Лоб в лоб столкнулися враги.

Три дня, три ночи шли бои,

И Чуйскую долину вновь,

Как ливень, оросила кровь.

Но силы были неравны.

И на четвертый день войны

Панус Манаса окружил

И с той, и с этой стороны.

И знает Бог, что было б там,

Когда б со стороны степей

Не вышел с войском Кокетей

И не ударил прямо в тыл.

Так Панус-хан разгромлен был!

Договорились меж собой

Войска свои объединить

Хан Кокетей и хан Манас:

Один — почтенный аксакал,

Другой же — юноша-жигит.

И над Ташкентом был поднят

Зеленый Туркестанский стяг.

Так, ровно двести лет спустя,

Вернули тюркские сыны

Края исконные свои.

Манас и старый Кокетей

Дружили, как отец и сын,

Всю жизнь и до последних дней.

И хан Ташкента Кокетей

Манаса с войском проводил

В далекий северный Алтай,

Просил вернуться поскорей

С народом в туркестанский край.

Под стягами своих родов

Покинув, наконец, Алтай,

Кыргызы вышли в дальний путь —

В обетованный отчий край.

У всех желание одно:

Скорей вернуться в Ала-Тоо,

Где падала спокон веков

С кыргызской пуповины кровь.

Потоки бурные Или

С домашним скарбом и скотом

И вплавь, и вброд прошли с трудом.

Минуя перевал крутой,

Прошли в долину Уч-Арал,

Вдоль рек Конуз и Жергалан

В простор Сары-Озон вошли.

На склонах ласковый ковыль,

Внизу цветы, сады, трава —

Зеленый шелковый ковер.

Не зная, что такое пыль,

Трепещет на ветру листва.

Бьют ключевые родники.

Озера, речки и пруды,

Седые горы, лес, луга

И голубые небеса!

И эту чудную страну

Кыргызам дал создатель сам!

По теплой утренней росе

Носились дети босиком.

Девчонки, весело визжа,

Купались в речке голышом.

Батыры на родной земле,

При звездах, ночью у костра

Храпели дружно до утра.

В округе нет чужой души!

Родное небо! Мир! Покой!

С дружиной старина Кошой

Манаса выехал встречать.

— Я рад тому, что наконец

Увидел в целом свой народ!

Скитаясь долго по земле,

К себе вернулся каждый род.

Теперь нам надо сохранить

Единство, дружбу и оплот.

Но если снова каждый род

Сам по себе здесь заживет,

То враг к нам сызнова придет,

Поодиночке разобьет.

Вновь горькая судьба нас ждет.

А чтоб народ был цел, един,

Им должен править хан один!

Ты делом доказал, Манас,

В руках держать умеешь власть!

Там, за долиной золотой,

Есть две реки: Кен-Коль, Талас, —

Вот там построишь город свой,

И трон поставишь в самый раз.

Я буду здесь оборонять

Род катаган и край родной.

Ты связь держи, Манас, со мной! —

Совет дал дядюшка Кошой.

Потом взял слово Акбалта

И поддержал Кошоя речь,

О том, что должен хан Манас

Весь род кыргызов уберечь.

— Для нас, Манас, ты щит и меч.

Чтоб быть опорою тебе,

Останусь я в долине здесь.

И, если враг придет сюда,

На помощь позову тебя.

И три почтенных старика:

Кошой, Жакып и Акбалта —

В слезах прощально обнялись

И, разделившись по родам,

В края родные подались.

Став ханом ханов, эр-Манас

С дружиной двинулся в Талас.

В руках китайцев был тогда

Наш благодатный Туркестан.

Народом правил в Фергане

Китайский хан Алооке.

Жесток и беспощаден был

К народам тюркским этот хан.

И кто пред ним не лебезил,

Тот был зарезан, как баран.

До нищеты довел народ

Обременительный налог.

Сто тысяч слитков золотых

И шкурок столько же куниц

Сдавали только в Маргелан.

И всех хорошеньких девиц

В гарем к себе он забирал.

На шею тюркских сыновей

Ярмо повесил, как замок.

Народ нуждался и страдал,

Но сделать ничего не мог.

Кыргызских ханов всех в Талас

На свой совет созвал Манас:

— Родные, пригласил я вас,

Чтобы совет услышать ваш!

Алооке — хан Ферганы

Прислал гонца, чтоб мы ушли,

Пока не поздно, из страны.

Или чтоб я к нему пошел,

Послушным подданным, слугой.

А если кто-то возразит,

Он вновь расправою грозит.

Коли согласны вы со мной —

На Фергану пойдем войной!

Не для того вернулись мы,

Чтоб языками башмаки

Китайца грязные лизать!

— Манас, готовы мы всегда

За Туркестан, за край родной

Идти с тобой на смертный бой!

И цель у нас у всех одна —

Очистить землю от врага! —

Сказал Чубак — сын Акбалта.

Манас велел седлать коней.

И тут же зазвучал керней,

Зовущий в бой богатырей.

Когда увидел Алооке

Войска, что вел батыр Манас,

То померещилось ему,

Что сам дракон идет к нему,

А по бокам его идут

Гепарды, тигры, волки, львы,

Над ним огромным бьет крылом

Могучий беркут. Он когтем

Коня поднимет с седоком

И в небо унесет живьем.

И понял старый Алооке:

Манас силен, непобедим,

И если в Фергану придет,

То весь народ пойдет за ним.

И выход здесь всего один —

Забрать казну, бежать в Бейжин!

Визирям приказал своим

Сокровища скорей собрать,

Оставить трон и Маргелан,

Покинуть Туркестанский край

И поскорей уйти в Китай.

Манас с дружиною своей

Догнал идущий караван

И у китайцев отобрал

Награбленное здесь добро:

И золото, и серебро,

Забрал наложниц и гарем,

Рабов и слуг освободил

И объявил свободу всем.

Хан Алооке сошел с коня,

Как раб, колени преклонил,

Пощады для людей просил:

— Не скрою — враг я твой, Манас,

Я земли ваши захватил,

Немало тюркских сыновей

Убил, изгнал, поработил.

Таков закон живой земли —

Борьба за жизнь. Закон войны!

На свете выживает тот,

Кто отберет или убьет.

Теперь я вижу, хан Манас,

Пришел, видать, и твой черед.

И не прощенья у тебя—

Пощады для людей прошу!

Воюют ханы, а народ

На гибель гоним мы, как скот.

И честью ханскою клянусь:

С войной сюда я не вернусь!

Родного сына Бооке

Тебе в заложники даю.

Пусть у тебя он будет жить,

И, если слова не сдержу,

Ты можешь Бооке убить.

— Сюда с Алтая я пришел,

Чтобы тебя с моей земли

Навеки вечные прогнать,

А если сам ты не уйдешь,

Людей твоих уничтожать!

Но оказался ты мудрей:

Чтоб не терять своих людей,

Решил покинуть Фергану.

За эту мудрость, Алооке,

Я жизнь твою тебе дарю!

И убирайся поскорей —

Два дня и ночь тебе даю! —

Кыргызский хан сказал ему.

— О, хан Манас! Благодарю! —

Сказал с поклоном Алооке.

И меч свой в золотых ножнах

Манасу в дар он преподнес.

Родного сына своего

В заложники определив,

Ни с той, ни с этой стороны

Ни капли крови не пролив,

Алооке ушел в Китай.

И был доволен он судьбой,

Что возвращается живой!

Когда он к ханству своему,

К Бейжину с войском подъезжал,

Его сын младший Конурбай

Отца с дружиною встречал.

Конур в свои семнадцать лет

Носил военный амулет.

Он упрекнул отца за то,

Что тот так просто и легко

Оставил трон свой в Фергане.

— А если б власть отдали мне,

Я бы кыргызам показал,

Как надо биться на коне!

Кочевники казах, бурут

В долинах по родам живут,

Единый силы никогда

Они в горах не создадут!

— О, сын мой, юный Конурбай!

Ты зря отца не упрекай!

Народ был вольный, кочевой —

Теперь он стал совсем другой!

И если раньше каждый род

Отдельно жил в горах, вразброд,

Манас собрал из всех племен

Державу прочную, оплот.

Он стал могуч, непобедим.

Но если ты, мой юный сын,

Кыргызов можешь сокрушить —

На поле бранном докажи!

Мне честь и славу возврати!

И этот боевой наказ

Запомнил крепко Конурбай —

Гордыня заиграла в нем.

И хан кыргызов эр-Манас

Его заклятым стал врагом.

Э-эй!

На юге, где лежит Алай,

А рядом Ооганистан

(Пуштуны проживают там),

Правитель рода маймундук

Самодовольный хан Шоорук

Решил кыргызов обуздать,

Весь скот и табуны угнать,

Подальше в горы их загнать.

Шоорук имел семью, детей:

Трех сыновей, двух дочерей.

А дочь старшая Акылай

Была нежна, стройна собой

И отличалась от других

Умом и яркой красотой.

И станом дева Акылай

Была изящна, как кинжал,

А голос мягкий у нее,

Как горный ручеек, журчал.

А кожа белая была,

Как из фарфора пиала.

Однажды утром Акылай

Свой сон поведала отцу:

— Со стороны восточных звезд

В кочевья наши хлынул сель.

И я попала в тот поток,

Никто меня спасти не мог.

С трудом держалась я рукой

За сук чинары золотой.

И вдруг я вижу, тот поток

Тебя течением несет

Со снегом, грязью и водой.

Тебе я руку подала —

И мы, отец, спаслись с тобой.

А мимо плыли люди, скот

В лавине грязи и камней.

Я думаю, что в этом сне

Разгадка есть судьбы моей.

И дочери ты слово дай,

Что не пойдешь ты на Алай,

Куда вернулся сам бурут.

Боюсь, отец, твои войска

Рассеют там и разобьют —

И потеряешь ты свой трон!

Такой увидела я сон.

Шоорук послушал Акылай

И дал свою разгадку сна:

— Поток бурлящий, горный сель

С камнями, снегом и землей —

На нас идет противник мой!

А если взялся я рукой,

За сук чинары золотой —

То трон Манаса будет мой!

О дочь, пророчица моя,

Тобою восхищаюсь я! —

Воскликнул радостно Шоорук

И на Алай пошел войной.

Нойгутов тут же разорил,

Войска Ошпура разгромил.

Табун в семь тысяч лошадей

Угнал к себе Шоорук-злодей.

Как только весть узнал Манас,

Что хан Шоорук пошел в тот край,

Он тут же дал войскам приказ

Идти в поход, спасать Алай.

Настигли хан Шоорука там,

Разгром устроили войскам.

Шоорук едва сбежал в свой стан,

Чуть не погиб в той битве сам.

Он понял, что бурут един,

Тягаться бесполезно с ним.

И выход он нашел один.

Позвал к себе он Акылай,

Сказал ей: — Доченька, спасай!

Неверно разгадал я сон.

Как сель, на нас Манас идет,

Во гневе беспощаден он,

Жестоко перебьет наш род.

Чтоб всех от гибели спасти,

Манасу в жены дочь моя

Должна безропотно пойти.

И тут сказала Акылай:

— Манаса вашего в глаза

Я не видала никогда!

Но если за него пойду

И этим отведу беду,

Готова жертвовать собой!

Чтоб дружбу укрепить, родство,

Сестренки пусть со мной пойдут

И семьи там приобретут!

Шоорук собрал в своем роду

Красавиц стройных, молодых,

В шелка и бусы нарядил,

Ичиги на ноги пошил,

Красиво причесал, умыл,

Манерам тонким подучил.

И чтоб от них благоухал

Цветов пахучих аромат,

Тела натерли им травой,

Да так, что девочки порой

Кричали: «Больно! Ой! Ой! Ой!»

На снежно-белый достархан

Поставили и хлеб, и соль.

К Манасу девушек повел,

Рискуя жизнью, Шоорук-хан.

На шею бросил пояс свой,

Надел на голову венец,

И, руки на груди скрестив,

Шоорук явился во дворец:

— Прости меня, Манас, сынок,

Я был безумен и жесток!

За тех, кто был убит в боях,

За всех я куну заплачу

Своею дочерью родной,

И тридцать девушек привел —

Одна красивее другой!

Пускай они нам народят

Родных сынов и дочерей.

Скрепим навеки наш союз

Детьми и кровью мы своей.

Прими мой дар, батыр Манас!

Вот хлеб и соль, и вот мой меч!

И если не простишь мой грех,

Вели мне голову отсечь!

Таких красавиц вместе, враз

Манас не видел отродясь…

Он засиял, как при луне

Песком начищенная медь.

Не зная как тут поступить,

Манас топтался, как медведь.

— Решай, Бакай, мой старший друг!

Я повелитель ваш в боях,

Ты знаешь, что в таких делах

Большой болван я и дундук, —

Признался доблестный Манас.

Сказал Бакай: — Вставай, Шоорук!

Обнял, как свата, за плечо.

Как тестя юных кыргызят,

Шоорука стали угощать.

Осталось только выбирать,

Кто будет хану лично зять.

— Ну вот, красавицы мои,

Не прячьте вы глаза свои!

Жигиты смотрят, ждут от вас,

Кто на кого положит глаз.

Кыргызы юные хотят

Иметь красивую жену,

Создать здоровую семью,

Родить побольше сыновей,

Чтоб защищать свою страну!

Ваш хан, я волю вам даю

Самим решить судьбу свою! —

Сказал девицам хан Шоорук.

В восторге были все вокруг.

Никто, видать, не ожидал

Такого оборота вдруг.

Сбежались все холостяки,

Бородки гладили, усы.

Скосив немного набекрень

Свой куний круглый тебетей,

Стал каждый ждать судьбы своей.

С походкой легкою, как лань,

С осанкой гордой и прямой,

Навстречу вышла Акылай.

Ну впрямь богиня. Хоть молись!

К Манасу близко подойдя,

С улыбкой томные глаза

Красотка опустила вниз.

И тут батыр Манас смекнул,

Что юной девы нежный взгляд

Был объяснением в любви.

И тут за нею все подряд

К джигитам девушки пошли.

И тридцать юношей все враз,

А с ними вместе сам Манас

Семью и жен приобрели.

И тридцать свадеб в один день

Сыграл ликующий Алай.

И стала так второй женой,

Манасу посланной судьбой,

Дочь Шоорук-хана Акылай.

В Таласе доблестный Манас

Установил свой ханский трон,

Державу прочную создал.

К нему пошли со всех сторон

Жигиты храбрые служить,

Народ и землю защитить.

И каждому он дал коня,

Одежду, щит, копье и меч.

Искусству боя обучал,

Устроив скачки и борьбу,

Байге он щедро раздавал.

Кругом покой и тишина.

Растет трава, жиреет скот,

На склонах сам себя пасет,

К реке идет и воду пьет,

И нет особых с ним хлопот.

Теперь забота лишь одна:

Попить, поесть и погулять,

А ночью, глядя в небеса,

Все звезды вновь пересчитать.

И, как в народе говорят:

«Днем бешбармак, айран, кумыс,

А ночью тепленькая кыз» —

Вот так зажил теперь кыргыз!

Такое не стерпел Жакып —

За жизнь бороться он привык.

— На что копил, за что страдал?

Зачем наследника я ждал?

А сын мой труд не оценил.

Кумыс, забавы и арак,

Охота, скачки, бешбармак!

И что копил я и растил,

Манас по ветру все пустил!

Не думал, старый я дурак,

Что дело обернется так,

Что сын, пускай он даже хан,

Все промотает, как болван! —

Разгневался старик-скупец,

Батыра славного отец.

— Когда при всех отец бурчал,

Никто ему не возражал.

Знать, я не нужен никому!

Когда был голод, нищета,

Я был всем нужен, как вода!

А как нажрались досыта,

Я стал им тут же не чета!

Пойду я по земле бродить,

Свои владенья обойду —

И там пристанище найду.

Забуду битвы и войну

И мирной жизнью заживу, —

Решил обиженный Манас.

И ночью, чтоб никто не знал,

Покинул трон свой и Талас.

Прошел Жаик и Беш-Бука,

И в том краю, где Андижан,

Там, где поля, сады, луга,

Седого встретил старика.

— Зовут меня Бобо-дыйкан,

По-вашему — отец крестьян.

Узнал тебя я, хан Манас!

Ты свой народ от смерти спас,

Принес свободу и покой.

Теперь, сынок, пойдем со мной.

Ты помнишь, Алооке сказал,

Что в мире выживает тот,

Кто отберет или убьет?

Но есть другой к богатству путь

А это земледельца труд!

И могут божии сыны

Иметь богатства без войны,—

Сказал Манасу тот старик.

И два вола с одной сохой

Вдруг появились в тот же миг.

И начал эр-Манас пахать,

Во чрево вспаханной земли

Горстями зерна стал бросать.

Всевышний бог Коке-Тенгир

Слезами пашню оросил.

Щетиною самой земли

Пошли зеленые ростки,

И закачались колоски.

— Трудом ты доказал, Манас,

Что можно жить и без войны

Весь урожай себе возьми!

И не забудь про мой наказ! —

Сказал Бобо и сгинул с глаз.

В долинах рек, на склонах гор,

Среди калмыков и монгол

Жил хан онгутов Кабача.

А на просторах там паслись

Его несметные стада.

А конь Чубака Кок-Ала

Догнать в галопе не дает,

Но если будет догонять,

То бесполезно убегать.

И если впереди Чубак,

Считай, разгромлен будет враг.

А если позади Чубак,

То крепок и надежен тыл.

Чубак Манасу с юных лет

Опорой, другом верным был.

А рядом с ним Сыргак лихой,

В дружине самый молодой.

Ни сна, ни отдыха в боях

Не знает доблестный Сыргак.

Он храбр и легок на подъем,

И если взялся за копье,

От смерти не уйдет никто.

Широк в плечах и коренаст,

Он бьется, смерти не боясь.

С улыбкой доброй на устах

К Манасу подъезжал Сыргак.

А рядом с ним батыр Бакай,

Он ясным и большим умом,

Богатым, острым языком

Любого может убедить,

Толпу любую усмирить,

Предугадает наперед,

Назавтра что произойдет.

Как острый глаз, во тьме ночной

Водил дружину за собой.

Когда идет он впереди,

Удачу и победу жди.

А если позади Бакай,

Крепка защита, так и знай!

Он в мирной жизни и в бою

Советом верным и умом

Манасу прочным был щитом.

И брата младшего Бакай

За дело может отругать —

Тот не посмеет возражать.

Когда к Манасу подошли

Дружина и старик Кыргыл,

Во гневе эр-Бакай спросил:

— Скажи-ка нам, племянник мой,

Как оценить поступок твой?

Оставив ставку и свой трон,

Как баба, бросившая дом,

Сбежал с Таласа ты тайком!

Хвала и честь тебе, мой брат,

Что ты трудом своим обрел

Лихого, доброго коня.

Но ты не пахарь! Ты боец!

Защитник родины святой!

И этот долг тебе, Манас,

Назначен Богом и судьбой!

Ты клятву дал земле о том,

Что будешь род свой защищать

Мечом булатным и щитом,

А не мотыгой и серпом!

В обиде к старому отцу

Решил ты клятве изменить —

Тебе такое не к лицу!

Добро придет, потом уйдет,

На смену новое придет!

Но если земли, где добро

С годами множилось, росло,

В другие руки вновь уйдут,

Захватчики добро и скот

В ладонях нам не принесут!

Никто нам землю не отдаст,

Запомни это, брат Манас!

И сорок воинов-чоро

Смотрели молча на него.

Манас с повинной головой

В ответ ни слова не сказал.

Ну, а потом, махнув рукой,

Невольно зубы обнажил,

Свое смущенное лицо

Улыбкой доброй озарил.

И тут, как мощный ураган,

Разнесся хохот по горам.

От смеха сорока чоро

Чуть не оглох в округе скот.

Старик Кыргыл, до слез смеясь,

Чуть не порвал себе живот,

Он тут же, развязав чанач,

Кумыс батырам разливал.

И каждый, подойдя к вождю,

За плечи крепко обнимал,

А тот, растроганный вконец,

Их обнимал и целовал,

Огромной лапой, как медведь,

Смущенно слезы вытирал.

Э-эй!

Китаем правили тогда

Хан-Каканчына сыновья:

Эсен, Кары, Алооке

И самый младший брат Азиз.

Однажды братья собрались,

Пришли к Эсену во дворец:

Азиза младшего женить

Они решили наконец.

Ему давно за двадцать пять,

Но до сих пор не может он

Себе невесту подобрать.

И повелел сам Эсенхан

Красивых девственниц собрать

С пятнадцати до двадцати —

На выбор высшей красоты.

От Хуанхэ до Иртыша,

И от Амура до Днепра

Красавиц писаных свезли

В Китай, на южный край земли,

Собрали в городе Бейжин

Для высшей красоты смотрин.

И вот по площади пошли,

Любуясь, девушки собой,

Одна прекраснее другой.

Но хан придирчивый Азиз

Смотрел угрюмо на девиц,

Пока почти что невзначай

Он не увидел Алтынай.

— Вот, наконец, и выбор мой!

Она и будет мне женой! —

Воскликнул радостно Азиз.

И тут же деву Алтынай

Ввела прислуга в хан-сарай.

Платок с венцом надели ей,

И хан, взяв за руки ее,

Невестой объявил своей.

Ну, а потом узнали все,

Что Алтынай пришла сюда

Как байской дочери слуга.

Отец ее кыргыз-бурут,

Родные братья Алтынай

В горах соседних скот пасут.

Но было все предрешено:

Азиз невесту выбрал сам,

А слово не меняет хан!

Вот так кыргызка Алтынай

Китайцу стала вдруг женой.

Видать, такая учесть ей

Была предписана судьбой.

Потом кыргызка Алтынай

Китайцу сына родила.

Сам Эсенхан на старость лет

Ему дал имя Алманбет.

Когда исполнилось шесть лет,

Отправлен был учиться он,

Где был учителем Аждар.

Учить детей имел он дар:

Как снег предупреждать и дождь,

И как, когда наступит зной,

Какой погоды ждать зимой.

Но главная учеба все ж

Была там связана с войной.

Учил их с детства сам Аждар,

Как строить армию свою,

Чтоб побеждать всегда в бою,

Владеть секирой и мечом,

Как биться на коне верхом,

И как владеть в бою копьем,

Как реку бурную пройти,

Как на разведку в ночь идти.

И, проучившись десять лет,

Домой вернулся Алманбет.

На поясе булатный меч,

В руке секира — айбалта,

Крепыш, красавец и атлет —

Таким он стал в шестнадцать лет.

Отец доволен был и рад:

Сын повзрослел, набрался сил.

Ему он тут же поручил

Вершить судебные дела.

И начал юный Алманбет

К суду виновных привлекать,

А тех, кто был не виноват,

На волю тут же отпускать.

Ни у кого не брал он мзду,

Всегда стоял за правоту.

Был рад ответчик и истец,

Что появился, наконец,

В народе праведный судья.

Однажды он пришел в зиндан,

Увидел скованных в цепях

Тюркоязычных мусульман.

Семья на собственных полях

Растила, продавала чай,

Но был в стране неурожай.

Семья не заплатила в срок

Зекет — положенный налог.

Сын Алооке хан Конурбай

Забрал у них весь урожай,

Семью велел арестовать

И до суда не выпускать.

Судья свой вынес приговор:

Семью на волю отпустить!

Весь урожай им возвратить!

Налог немедля заплатить!

Конура — сына Алооке

И всех других предупредить!

Самоуправство прекратить!

Узнав об этом, Конурбай

К Алме примчался в хан-сарай

И начал на него кричать:

— Ты, недоношенный бурут,

Как смеешь ханских сыновей

Наказывать и поучать?

Вот соберутся все, придут,

Башку тебе здесь оторвут!

Верни мне чайный урожай!

Своих неверных мусульман

Отправь немедленно в зиндан! —

Орал во гневе Конурбай.

— Ты по отцу мне кровный брат!

Как смеешь на меня орать?!

Народ свой грабишь ты, как вор!

Отцов ты наших не позорь!

Я не позволю, чтобы ты

Позорил ханскую семью!

И алчность ты уйми свою!

Иначе вызову тебя

На эр-сайыш и там убью!

С тебя я выбью спесь и дурь!

Запомни это, хан Конур!

— Ты возомнил себя судьей!

Но здесь твой мусульманский бог

Тебя от смерти не спасет!

Башку от тела отсеку

И в грязном тазике с мочой

Я Эсенхану отнесу! —

И меч свой обнажил Конур.

Но Алманбет опередил:

Секирой он нанес удар.

Конур успел подставить щит,

Иначе был бы он убит.

Он тут же бросился бежать.

Алма хотел его догнать

И там на месте доконать.

Но конь Конура Алгара

Имел как будто два крыла:

Умчал от смерти седока.

Конур примчался во дворец

И Эсенхану доложил,

Что мусульманин Алманбет

Предатель наглый и подлец.

При всем народе без причин

Ругает ханов Каканчин.

Все потому, что Алманбет

Степной волчицей был рожден

И мусульманом был с пелен.

Видать, как волка ни корми,

Он все равно уходит в степь.

Пока не поздно, надо сбить

С бурута наглого нам спесь!

Иначе, верь мне, брат Эсен,

Зла натворит немало здесь!

Во гневе страшном Алманбет

Влетел к Эсену во дворец.

— Мой хан, доколе Конурбай

Глумиться будет надо мной?

Тогда зачем, скажите мне,

Назначен в ханстве я судьей?

Но Эсенхан был молчалив.

Невнятно промычав, как вол,

Поднялся с трона и ушел.

И Алманбет был оскорблен!

Он раньше думал, что Эсен

Прозорлив, честен и умен,

Теперь же убедился в том,

Что хан, как подлый Конурбай,

Хитрец, хапуга, краснобай!

И он решил его убить,

Всю власть в Китае захватить

И Конурбаю отомстить.

Когда продуман был весь ход:

Кого подкупит, как убьет

И как престол себе возьмет,

Вдруг вышла как бы невзначай

Дочь Эсенхана Бурулча,

Собой прекрасна и стройна.

И нежно молвила она:

— О вас слыхала я давно,

И вами я восхищена.

За правду, честь и доброту

Стоять умеете, судья,

Но вас предупреждаю я:

Не верьте своему отцу!

Отец родной мой Эсенхан

Азизу — брату своему

Под страхом смерти приказал,

Чтоб вас он собственной рукой

Убил и в землю закопал.

И тут же мой отец сказал:

— Твой сын с рожденья мусульман,

Не даст он жить спокойно нам!

Алма был этим поражен:

Что будет так, не думал он.

К тому же тайно и давно

Был в Бурулчу судья влюблен.

— О, Бурулча, прости меня!

Я видел здесь тебя не раз,

Мечтал послать к тебе отца —

Боялся получить отказ.

О, Бурулча, любовь моя!

Сейчас безумно счастлив я!

Пусть даже смерть мне здесь

грозит,

Я без тебя не буду жить!

— О нет, мой милый, уходи

И жизнь свою ты сохрани!

Отец мой стар, не вечен он,

Когда уйдет он в мир иной,

В Бейжине будет хан другой —

Вернуться сможешь в край родной,

Забрать меня к себе домой.

И счастье возвратится к нам,

И будем жить, растить детей

С тобой на родине своей.

Чтоб был ты счастлив, мною рад,

Тебя до смерти буду ждать!

Прощай, Алма, любимый мой!

Тебя создатель пусть хранит, —

Сказала нежно Бурулча,

На шею своему Алма,

Надев буддийский талисман.

Был рад и счастлив Алманбет,

Что повстречал здесь Бурулчу —

Любовь заветную свою.

Но не поверил он тому,

Что Азиз-хан, родной отец,

Желает гибели ему.

И Алманбет пришел к отцу

— Узнал о том, что Эсенхан

Вам приказал меня убить.

Задумал, видимо, старик,

Отца и сына загубить.

Все потому, что старый хан

Делиться властью не привык,

И для спасенья мы должны

Скорей его опередить!

Я подготовил все к тому,

Чтоб захватить Эсена трон! —

Сказал отцу во гневе он.

— Я знаю, Конурбай наглец,

Но он тебе по крови брат.

И если ты таким путем

Задумал власть себе забрать,

То ты предатель и подлец!

Свершить такой переворот

Тебя кровь матери зовет! —

Ответил сыну Азизхан.

Такое слышать от отца

Алма никак не ожидал,

Чуть было не убил его,

Но вовремя себя сдержал

И, спрятав в ножны свой кинжал,

Пришел он к матери своей

И все подробно рассказал.

— Ревнив отец твой Азизхан,

Подозревает он с пелен,

Что ты не от него рожден.

А может ты, как бог Иисус,

Небесным духом был зачат.

В моей утробе пережил

Для мусульман святой обряд

В честь обрезания — суннат.

Ты здесь, на родине своей,

На гибель, сын мой, обречен,

Ты никогда не будешь хан.

Ты для китайцев здесь всегда

Бурут степной и мусульман.

И жизнь свою чтоб сохранить,

Бежать отсюда надо нам

В родной, обетованный край,—

Сказала сыну Алтынай.

И поздно ночью мать и сын

Вдвоем покинули Китай.

Домчались до Великих стен,

Где пограничные посты.

Алма всю стражу разбросал,

Но мать родную Алтынай

Не смог от гибели спасти.

Когда Китай был позади,

Взошли на главный перевал,

Настигла меткая стрела,

Ее убила наповал.

И прах несчастной Алтынай

Предал Алма родной земле.

И прибыл Алманбет один

В далекий незнакомый край.

Э-эй!

Бежав с Китая, Алманбет

Бродил по свету много дней,

И прибыл на простор степей

Он в благодатный Сар-Арка,

Где правил с сыном много лет

Батыр казахский Айдаркан.

Увидев путника вдали,

Навстречу вышел сын Кокче.

— Кто ты? Откуда держишь путь?

Какой судьбой явился к нам?

И по традиции степной

Отведай пищи, а потом

Ты познакомишься со мной!

— Отец — китайский хан Азиз,

По матери своей кыргыз, —

Сказал казахам Алманбет.

И дальше рассказал о том,

Как не ужился он с отцом.

О том, как подлый Конурбай

Его при всех оклеветал,

И как, спасая жизнь свою,

Он вместе с матерью бежал.

И, выбрав живописный стан,

Поставил юрту для Алмы,

Как брату, юный Кокче-хан.

Изгой, скиталец Алманбет

Доволен был судьбой своей:

В степи казахской приобрел

Хороших братьев и друзей.

Полгода в стане Алманбет

Жигитов храбрых обучал:

Стрелять из лука, как копьем

Владеть в бою и как мечом

Рубить врага и брать живьем,

Догнав противника в бою,

Как от удара айбалты

Спасать им голову свою.

И вот, когда пришла весна,

С жигитами пошел Алма

К верховиям дарьи Амур.

Табун отборных скакунов

Пригнал оттуда Алманбет.

Их позапрошлою весной

Угнал калмыцкий хан Жолой.

И хан Кокче был очень рад:

Алма их возвратил назад.

Случилось так само собой,

Алма в народе стал судьей.

В советах мудрых он своих

Был честен, чист и справедлив.

Умел он честно рассудить,

И оправдать, и осудить.

Умел он враз определить,

Кто прав и кто тут виноват.

И вскоре хану и семье

Стал Алманбет родней, чем брат.

— Друг преданный тебе Алма,

И мы должны его беречь,—

Сказала как-то Акэркеч —

Батыра старшая жена.

Но родичам не угодишь:

Кто выгадал, тот рад всегда,

А тот, кто дело проиграл,

Не примирится никогда.

А ведь еще и зависть есть —

Она сработала и здесь.

И тайно начали роптать:

— Сбежавший с родины калмак

Нас начал, как навоз, топтать.

— А хан Кокче сдурел совсем,

Заткнул казахам глотку всем!

И порешили меж собой

Изгнать его любой ценой.

В народе знали: Кокче-хан —

Щедрейший, доблестный мужик,

Когда ж касается жены —

Он беспощаден, как мясник.

И тайно подкупили слуг.

Те распустили грязный слух,

Что Алманбет и Акэркеч

Имели много тайных встреч.

Добрались сплетни до Кокче,

Что изменяет байбиче,

Когда он на охоте сам

Иль разъезжает по гостям.

Когда ночует у токол,

К супруге старшей — байбиче

Китаец ходит по ночам.

Заревновал батыр Кокче,

Стал друга верного ругать

Он бранным словом «Твою мать!»

И вот решил он, наконец,

Друзей и родичей собрать

И, если подтвердится слух,

Китайца подлого прогнать.

Когда собрались у Кокче,

Арак он выпил с кумысом,

Сказал: — Услышал я о том,

Что Акэркеч и Алманбет

Развратную имеют связь!

И, если подтвердится слух,

Китайца подлого убью,

Свою неверную жену

В седло я задом посажу,

По всем кочевьям провезу,

Затем блудницу — шуркую

Своей рукой вот здесь убью!

А если это будет ложь,

То сплетники пойдут под нож! —

Сказал народу хан хмельной.

И здесь поднялся Айдаркан:

— Все знают, что мой сын ревнив.

Боишься вечно ты того,

Что кто-то глянет на нее.

Тогда скажи мне, почему

Ты взял красивую жену?

Бог наделяет красотой,

Чтоб любоваться мог любой!

Гордиться должен тот жигит,

Кому она принадлежит.

И не усмотришь никогда,

Коль хочет баба изменить!

И всем ревнивцам мой совет:

Чтобы без ревности прожить,

Свою красивую жену

Ты должен сам обворожить!

Но сын был пьян, неумолим,

Напрасно было спорить с ним.

— Собрались здесь мы все не зря:

Честь хана всем нам дорога —

Такого допускать нельзя! —

Сказали хитрые друзья.

— У каждого свой дом, семья,

Нам некогда следить за ней.

Спроси-ка лучше, хан Кокче,

У младшей женушки своей!

— Что знаешь, Бийдайгюл, скажи,

Чисты ли предо мной они? —

Спросил Кокче свою токол.

Красотка юная Бийдай

Была беспечна и глупа,

К тому же в этот день она

Была немножечко пьяна.

— Сестру я Акэркеч люблю,

И если грех она творит,

Судить ее я не могу!

Что делает она без вас

В том доме, я не услежу!

А если байбиче грешна,

Пускай признается сама! —

Лукаво молвила она.

Кокче от ярости вскипел,

Алму тотчас позвать велел.

— Когда калмак войдет сюда,

Убейте тут же без суда! —

Во гневе приказал батыр.

Когда приехал Алманбет,

Приветливо сказал «Салам!»,

То все, кто были в юрте там,

Ответили ему «Алик!»

И тут раздался ханский крик:

— А кто мне только что сейчас

Убить китайца угрожал?!

Как только появился он,

Дресней измазали штаны,

Как будто к нам сюда пришел

Могучий лев или дракон!

На мордах появился страх!

А гордость где твоя, казах?!

— Я не пойму, мой друг и брат.

Скажи мне, в чем я виноват? —

Спросил у хана Алманбет.

— Вы слышали его ответ?!

Там, где цветет фруктовый сад,

Растет шиповник, говорят.

А там, где обитает лев,

В берлоге прячется медведь!

Ты знай об этом, Алманбет!

— Выходит, ты — фруктовый сад,

Шиповник — я, колючий гад.

Ты — грозный и могучий лев,

А я — трусливый здесь медведь?

А может, все наоборот?

И это пьяному Кокче,

Его завистливым друзьям

Никак покоя не дает? —

Сказал ехидно Алманбет.

— Ты лицемер! Развратник! Лжец!

Изменник родины! Подлец!

Связать его! — вскричал Кокче.

Жигиты бросились к нему.

— Назад! Убью! — вскричал Алма

И выхватил свой острый меч,

Готовый каждому, кто здесь,

Немедля голову отсечь.

Все знали: Алманбет в бою

Не даст пощады никому,

И против сотни удальцов

Один он может устоять.

Но Алманбет пришел в себя:

— Я вижу, наш почтенный хан

Напился, при народе пьян,

Забыл, что он правитель здесь.

Тебе совет мой: не теряй

Свое достоинство и честь!

Ты поступил со мной, как враг,

Не думал я, что выйдет так!

Прощай, мой друг! — сказал Алма.

Когда отъехал на коне

От юрты ханской Алманбет,

Его догнала Акэркеч:

— Прости его, друг Алманбет!

Поверил сплетням Кокче-хан.

Ты видишь, он до смерти пьян.

Как протрезвеет, знаю я,

Прощения попросит сам.

— О, нет, женгей! Я понял, здесь

Мне жить спокойно не дадут.

Где зависть, трусость, ревность,

                           лесть,

Там будет подлость и обман.

Такое я уже видал,

И потому сюда бежал,

Оставив родину свою,

Любимая меня ждет там.

Прощай, женгей, и все забудь! —

Сказал Алма и вышел в путь.

Собрал батыров хан Манас

И говорит: — Гляжу на вас

И вижу скуку и тоску.

Интриги, сплетни, суета —

От них не деться никуда.

Земля родная под ногой —

Нет повода идти нам в бой.

В походах ратных нет нужды —

Жиреют наши скакуны.

Осталось нам теперь всего

Жиреть, стареть и умирать.

Какая скука! Твою мать!

А может, на охоту нам

Всем вместе выйти? Как в бою,

Потешить руку там свою,

Отведать дичи, пострелять,

Волков с тайганом погонять!

И он с друзьями и чоро,

Когда-то воинов лихих,

Гуляк здоровых, холостых,

Теперь пузатых и больных,

Семейных, нажитых добром,

А то и дедушек седых,

С задором бросив старый клич,

Как на войну, повел на дичь.

Тайган Манаса Кумайык

Гонял волков со стаей псов,

А сокол верный Ак-Шумкар,

Хоть был уже довольно стар,

Но в небе дичь отменно брал.

И, настреляв десятка два

Косуль, архаров и козлов,

На берегу реки Талас

Чоро устроили привал.

И вдруг увидели они

Китайца-путника вдали.

Жигиты бросились к нему.

Увидев скачущих чоро,

Китаец сам свернул к реке.

— Ищу Манаса я, — сказал

Он на казахском языке. —

Ношу я имя Алманбет,

Мне нынче двадцать восемь лет.

Отец — китайский хан Азиз,

По матери я ваш, кыргыз.

А дядя мой Алооке

Известен вам как лютый враг.

А сын его хан Конурбай

Двоюродный мне будет брат.

Коварный клеветник, злодей

Вас не считает за людей.

Отцу он учинил скандал,

За то, что тот без боя вам

Свой трон и Фергану отдал.

Наделал бед в судьбе моей:

Изгнал из родины своей!

И прибыл я сюда, в Талас,

Искать удачу и судьбу.

А Конурбая-подлеца,

Придет мой час, я сам убью!

Хочу остаться здесь, у вас,

И верой, правдой я, как друг,

Готов служить тебе, Манас!

Манас был очень удивлен,

И вспомнил: ночью видел сон,

Как будто вдруг могучий слон

К нему явился на поклон.

Спросил Манас своих чоро:

— Что будем делать с ним, друзья?

Один решать не волен я!

Он по отцу китаец, враг,

По матери родной наш брат!

Ему ответил эр-Бакай:

— Для человека главный смысл —

Его деяния и мысль!

Я верю в то, что Алманбет

Поведал истину, не врет.

И здесь совет разумный мой:

Пора начать в честь друга той!

Был счастлив Алманбет и рад.

До самой гибели своей

Манасу был он друг и брат.

Э-эй!

Манас, имевший две жены,

Прожил на свете тридцать лет.

И стал он часто горевать,

Что до сих пор потомства нет.

И Караборк, и Акылай

Умели ладить меж собой

И мужа по ночам делить,

Но не смогли они вдвоем

Манасу сына подарить.

Увидев, как тоскует друг,

Сказал Манасу Алманбет:

— Хотя имеешь две жены,

Но в тридцать лет ты холостяк.

Ты к ним не сватался никак,

И не ходил к ним как жених,

Калым ты не платил за них.

Чтоб заключить с тобою мир,

Тебе в залог отдали их.

А может быть, наш высший Бог

Тебе потомства не дает

За то, что ты, ведя войну,

Не взял законную жену? —

Спросил шутливо Алманбет.

Задумался Манас-батыр:

Ведь правду говорит капыр!

И тут же он пошел к отцу,

Сказал, что тот отцовский долг

Пред сыном выполнить не смог.

— Я тридцать лет уже прожил —

Меня, отец, ты не женил.

Невестку первую твою

Я как трофей забрал в бою.

Кайып бесплатно подарил,

Ему калым ты не платил!

Когда покинули Алтай,

Женой мне стала Акылай.

Ее отдал нам хан Шоорук,

Как куну заплатив за тех,

Кого убил он в том в бою.

Ты не позорь, отец, себя:

Ужели не достоин я

Иметь законную жену?

Я знаю, ты большой скупец,

Но долг свой выполни, отец!

А если за невесту вдруг

Предъявят нам большой калым,

Сполна расплатимся мы с ним —

Народ поддержит нас всегда.

Невестку добрую себе,

Отец, ты строго выбирай.

И чтоб была она милей,

Чем Караборк и Акылай,

Чтоб в ратном деле и труде

Совет давала мудрый мне,

И чтоб была она в семье

Подругой, верною женой.

Когда придет мой смертный час,

Чтоб мог я нею с глаз на глаз

Завет потомкам передать, —

Сказал отцу батыр Манас.

Жакып был очень огорчен:

Как раньше не подумал он!

На свете столько лет прожил,

А сына так и не женил.

Чтоб в скупости его никто

Не смог, как прежде, упрекнуть,

Взяв золото и серебро,

Куниц и прочее добро,

Искать невестку вышел в путь.

Прошел Жизак и Самарканд,

Ташкент, Узген, всю Фергану,

И, наконец, Жакып пришел

К таджикам, в город Бухару.

Наместник города Алим

(Он в дружбе был когда-то с ним),

Узнав, зачем пришел Жакып,

Совет дал другу своему.

Бухарский властелин эмир,

Богатый, славный Атемир,

На выданье имеет дочь.

В округе знают, что она

Нежна, красива и умна,

И всем, кто сватается к ней,

Дает отказ и говорит,

Что ждет другого жениха.

— Эмир бухарский примет вас:

Он знает, кто такой Манас.

Все помнят хорошо они,

Как эр-Манас, кыргызский хан,

Китайцев выгнал с Ферганы.

Рад будет породниться с ним!

Такой совет Жакыпу дал

Наместник Бухары Алим.

И тут же страже доложил,

Что прибыл с делом во дворец

Манаса славного отец.

Эмир бухарский Атемир

Жакыпа тут же пригласил,

С большим почетом угостил.

Узнав, что бай Жакып пришел

Засватать дочь его Сани,

Сказал, что будет очень рад

С кыргызами вступить в родство,

Единство прочное создать.

Но есть условие одно:

У старшей дочери его

Характер твердый, нрав крутой:

Поклялась Санирабига,

Что если замуж отдадут,

Не показав ей жениха,

Покончит девушка с собой.

— И мой совет вам, бай Жакып,

Пусть сын ваш, доблестный Манас,

Ко мне приедет в Бухару.

И здесь ваш сын и дочь моя

Друг другу поглядят в глаза,

И если сладится у них —

Ваш сын достойнейший жених! —

Сказал Жакыпу Атемир.

В Талас вернулся бай Жакып,

Подробно сыну рассказал,

Как он невестку выбирал.

О том, как в Бухаре эмир

Его встречал и провожал.

О том, что Санирабига

Увидеть хочет жениха.

— Понравится — и лишь тогда

Она промолвит слово «да».

— Ну что, ж, мужайся, эр-Манас,

Иначе ты поедешь зря! —

Шутили близкие друзья. —

Умойся, ногти постриги!

Одежду, бороду, усы —

В порядок должный приведи.

На лике грозном доброту

И нежный взгляд изобрази!

Манас, любуясь сам собой,

С дружиной мощной, боевой,

Как будто шел на смертный бой,

Со свитой в знойную жару

Приехал в город Бухару.

Манас был встречен, как кумир:

Со свитой вышел сам эмир —

Богатый, славный Атемир.

Все знали, что кыргызский хан

Принес в родной свой Туркестан

Свободу, равенство и мир.

Закончился обильный пир.

Вот свечи яркие зажглись,

И сестры Арууке, Сани

К гостям к фонтану напоказ

Танцовщиц юных привели.

Девчонки, милые собой,

Тростинкой гибкою прошлись,

И, шеи вытянув свои,

Прошли назад, как журавли.

Чуть обнажив свой гибкий стан,

В штанах прозрачных, как стекло,

Порхая нежно и легко,

Под бубен и приятный звон

И в ритме четком, озорном

Красавицы пустились в пляс.

Такой небесной красоты

В горах кочевник не видал.

Таджички грацией своей

Кыргызских воинов лихих

Чуть было не свели с ума,

Не уложили наповал.

И среди них была одна —

Прекрасна ликом и нежна,

И ростом выше чуть других,

В серьгах и бусах золотых,

И очи черные ее

Горели, словно две звезды,

Как будто только что они

Упали на лицо Сани.

И станом девушка была,

Как лебедь белая, стройна.

Жакып к Манасу подошел,

Шепнул тихонечко: «Она».

От умиления Манас

Слезу смахнул с горящих глаз.

Увидев Санирабигу,

Манас в восторге обалдел

И думал: «Будет ли предел

Ее небесной красоте?»

И он сдержать себя не мог,

Хихикал, словно дурачок,

Когда увидел пред собой

Невесты голенький пупок.

А рядом с нею Арууке —

Родная младшая сестра,

Хоть ростом несколько мала,

Зато красавица была.

— А сколько же сестренке лет? —

Спросил лукаво Алманбет.

И было видно по глазам,

Что он влюбился в Арууке,

Готов на свадебный нике.

Когда свершился званый пир,

На встречу к дочерям пройти

Манасу разрешил эмир.

И вот Манас и Алманбет

Явились в девичий покой.

Манас в традиции степной

Поцеловать хотел в ладонь,

Потом браслетик золотой

Невесте на руку надеть.

Но лишь к невесте подошел,

За локоть нежно взял рукой,

Она в мгновенье ока вдруг

Схватила маленький кинжал

И в руку нанесла удар.

Манас от боли застонал —

Такого он не ожидал!

— Как смеешь ты, кыргызский хан,

Дикарь, кочевник, грубиян,

Не совершив святой нике,

Притронуться к моей руке!

Мне честь девичья дорога! —

Вскричала Санирабига.

Схватился эр-Манас за меч,

Готовый голову отсечь,

Но встал меж ними Алманбет,

Убийство совершить не дал.

Манас, униженный и злой,

В крови, с порезанной рукой,

Во гневе вышел из дворца

И дал приказ своим бойцам

За оскорбленье отомстить:

Разрушить город Бухару,

Дворец эмира разгромить,

Танцовщиц, Рабигу с сестрой

Насильно увести с собой!

И город весь со всех сторон

Был враз войсками окружен.

А там, за крепостной стеной,

Кровавый начался разбой,

Несущий гибель Бухаре.

К отцу на утренней заре

Вбежала Санирабига:

— Спасти чтоб свой народ родной,

Я буду жертвовать собой!

К кыргызам я сама пойду

И там судьбу свою найду!

А если будет груб со мной,

Покончу тут же я с собой!

— Во гневе страшен хан Манас,

Боюсь, не пощадит он нас.

Когда кочевник оскорблен,

Жесток и беспощаден он! —

Сказал отец и дочь свою

Решил к кыргызам не пускать.

— О нет, отец! Пусти меня!

К Манасу я пойду сама! —

Сказала Санирабига

И, в руки белый взяв платок,

Подняв его над головой,

Пошла на смерть и подвиг свой.

Увидев женщину вдали,

Одну, идущую с платком,

Кыргызы не могли понять,

Что делать: ждать

или стрелять?

И тут воскликнул Алманбет:

— Да это ж Санирабига!

Смотри, Манас, к тебе идет

Невеста гордая сама!

И в миг Манас слетел коня,

И к ней навстречу побежал,

И рану с кровью на руке

Он, как безумный, целовал!

Таджичка нежною рукой

Его за шею обняла,

А он прижал ее к груди

И, как ребенок, зарыдал.

И показалось ей тогда,

Что создан богатырь Манас

Из золота и серебра,

Из поднебесной высоты,

Из теплой доброты земли.

И светится он изнутри,

Как солнце утренней зари,

Сияет в полуночной мгле,

Как в небе ясная луна.

И к цели он своей идет,

Как океанская волна.

Рожденный облаком небес,

Манас был чудом из чудес.

И объяснить не хватит слов,

В тот миг, когда в твоей груди

Трепещет пламенем любовь!

Могучий, храбрый эр-Манас

Врагов жестоких побеждал,

Но от побед тех боевых

Такого счастья он не знал!

— Ну, встань, мой хан! Прости меня!

Отныне дерзости такой

Ты не увидишь никогда! —

Сказала Санирабига.

И здесь же в станах тут и там

Раздались крики, шум и гам.

Светились ярко небеса,

Гремели горы и леса.

Открыв ворота Бухары,

Навстречу с музыкой пошли.

Потом и свадьба началась!

Так поженились хан Манас

И брат молочный Алманбет:

Манас — на Санирабиге,

Алма — на младшей Арууке.

Прошли года. Прошли века.

Забылась Санирабига.

Осталось имя Каныкей,

Что значит — ханская никей.

И вот с тех пор до наших дней

Живет в народе Каныкей.

Таджичку древнюю кыргыз

Считает матерью своей.

Как символу любви, семьи,

Подруги, матери, жены

Мы поклониться ей должны!

Э-эй!

Глава всех ханов Эсенхан

Задание сатрапам дал:

Пройти к Манасу и убить!

Тому, кто это совершит,

Он всенародно обещал

В награду ханство подарить.

Когда захватчик Алооке

Кыргызов с родины изгнал,

Потомок Орозду — Усен

Себе взял имя Козкаман,

Остался, притаился там.

О том, что Козкаман кыргыз,

Китаец ни один не знал.

И вот решили Козкаман

Со старшим сыном Кокчекоз

Пойти к Манасу в хан-сарай,

Войти в доверие к нему,

Там ядом хана отравить,

За преступление свое

Сполна награду получить.

И этот подлый Козкаман

Послал письмо свое в Талас,

В котором слезно описал,

Как он страдал своей семьей,

Служа захватчикам слугой,

Как унижался, голодал,

Как имя он свое скрывал

И как был рад, когда узнал,

Что всех Манас объединил

И ханство мощное создал.

Письмом растроганный, Манас

Позвал его с детьми в Талас,

С собою рядом поселил,

По щедрой доброте своей

Дал скот, кочевье, лошадей.

Воспрянул духом Козкаман,

И при народе, на виду

В слезах Всевышнего просил,

Чтобы Манаса он хранил.

Но почему-то Каныкей

Глубокой чуткостью своей

Не верила его словам.

И вот однажды Козкаман,

Когда все воины — чоро

Ушли гостить в соседний край,

Манаса пригласил на чай.

Сын Козкамана Кокчекоз

Хмельной арак налил в чойчек,

Речь перед гостем произнес:

— Тут братья все родные мы,

Но повелением судьбы

Бежали в разные края.

А вы — наш брат, батыр Манас,

Собрали заново всех нас,

От верной гибели спасли.

И эту водку я для вас

С Китая дальнего привез. —

И чашу с ядом Кокчекоз

С улыбкой хану преподнес.

Манас чойчек опустошил —

И в тот же миг лишился сил.

Предатель подлый Козкаман

И девять алчных сыновей

Решили тут же поскорей

Манасу голову отсечь,

В Китай к Эсену отвезти,

Чтоб ханство там приобрести.

И Козкаман, схватив кинжал,

Нетерпеливо ожидал,

Когда скончается Манас.

И чувствовал Манас-батыр,

Что покидает этот мир.

И думал он: «Где брат Бакай?

Где Каныкей? Где Ажибай?

А где два друга-близнеца —

Мой Алманбет и мой Чубак?

Где мой Серек, родной Сыргак?

Где соколы, что на лету —

Мой Ырчы-уул и Шууту?

А где мой дядюшка Кошой?

Ужели, не увидев их,

Уйду сейчас я в мир иной?»

Стонал в бессилии Манас,

Уже не открывая глаз.

Жигит Манаса Акаяр

(Коня он хана охранял)

Увидел на закате дня,

Что конь Манаса Ак-Кула

Храпит, копытом землю бьет

И рвет у стойла удила.

И понял тут же Акаяр,

Что с седоком стряслась беда.

Помчался в хан-сарай скорей,

Где ждет Манаса Каныкей.

— Джене! Беда! Наш хан убит! —

С порога закричал жигит.

И тут же, вмиг собрав людей,

Помчалась к мужу Каныкей.

Сын Козкамана Кокчекоз,

Манасу голову зажав,

Приставил к горлу свой кинжал.

Но Каныкей своим мечом

Злодею отсекла плечо.

Жигиты тут же в миг один

Убили подлых сыновей,

Спалили юрты их дотла!

Ночами, не сомкнув очей,

Лечила мужа Каныкей.

И только через десять дней

Манас очнулся наконец.

Чуть было не сгубил его

Предатель Козкаман, подлец!

Богатый, славный Кокетей

Веленьем бога и судьбы

Достиг своих последних дней.

Он гулко кашлял и стонал,

Почуял мудрый аксакал:

Закончились его года,

Что через день, а может, два

Уйдет из жизни навсегда.

Чтоб завещание сказать,

Он брата Баймурзу позвал.

— Я чую, смерть моя пришла.

Наследник у меня один —

Беспечный, юный Бокмурун.

Он в детстве нос не вытирал —

И так народ его прозвал.

Ему всего пятнадцать лет.

Я умираю. Сына нет.

Влюбился в деву Канышай,

На игры девичьи ушел

В аил другой, в соседний край.

Когда вернется он домой,

Ты завещанье передай:

Когда уйду я в мир иной,

Не плачьте громко надо мной.

Без шума, скромно, в тишине,

Как старика преклонных лет,

Старушку, прожившую век,

Отдайте прах родной земле.

И пусть мой сын из похорон

Не создает помпезный звон.

Пусть женщины — в начале дня,

С заходом солнца у огня —

Кошок прощальный в честь меня

На весь аил не голосят.

Ты Бокмуруну передай:

Гостей пусть много не зовет,

И пусть без скачек и призов

По мне поминки проведет.

В округе знают — я богат.

Пасется на моих лугах

Десятитысячный табун,

Баранов тысяч пятьдесят,

Верблюдов будет тыщи две,

А сколько яков и коров,

Никто еще не сосчитал.

И за богатых женихов

Я дочек замуж проводил.

И много злата, серебра

В казне своей я накопил!

А сын мой, юный Бокмурун,

Не для труда, видать, рожден,

Все это промотает он.

Боюсь, узнав, что умер я,

Враги кыргызов: Нескара,

И Соорондук, и Конурбай,

Могучий, алчный хан Жолой —

Прибудут в наш ташкентский край

Как будто смерть мою почтить,

И будут повода искать

Погром кыргызам учинить,

Мои несметные стада

Угонят в разные края.

Манасу весть пускай не шлет.

Всевластный хан Таласа он,

Кыргызский род теперь един,

Могуч, силен, непобедим,

Крепка дружина у него.

Коль силы некуда девать,

Чоро полезут на рожон.

И если съедутся на аш

Сам Нескара, Конур, Манас,

Боюсь, что смерть моя, родной,

Кровавой кончится войной.

Батыр кыпчаков хан Урбю,

И хан Чаткала Музбурчак,

И доблестный Кокче-казах,

Воспетый в сказах эр-Тоштюк,

Хан Андижана Санчыбек,

И сын Эштека Жамгырчы —

Единой власти не хотят

И меж собою говорят:

«Зазнался наш батыр Манас

И захватил один всю власть».

Не надо посылать им весть,

О том, что умираю я.

Боюсь, собравшись вместе здесь,

Рассорятся вконец друзья,—

Закончил, мудрый Кокетей

И, сделаши последний вздох,

Покинул мир живых людей.

И не успели старика

Оплакать родичи, друзья,

Явился сын издалека.

И горько Бокмурун рыдал,

Что завещание отца

Из уст он лично не слыхал.

Когда в горах спустилась ночь,

Умыв лицо от горьких слез,

По юртам люди улеглись,

Чернобородый Баймурза

Тихонько юношу позвал,

И завещание отца

Подробно сыну рассказал.

— Отец пред смертью дал завет:

Похоронить в родной земле

Не как правителя-вождя,

А как простого старика,

Как байбиче преклонных лет.

Без шума, скромно, в тишине

Просил он прах отдать земле.

Просил в округе никому

О смерти весть не подавать

И на поминки никого

Из ханов доблестных не звать.

Манаса, друга своего,

Просил на аш не приглашать.

И чтоб поминки провели

Без скачек, аламан-байги,

Без эр-сайыш, куреш, жамбы.

И по утрам чтоб на заре

Не плакал по нему никто.

И чтоб забыли поскорей,

Что жил на свете Кокетей.

Отец был славен и богат,

И я никак не смог понять,

К чему он это завещал.

А может, мудрый аксакал

Решил кончиною своей

Тебя на жадность испытать? —

В конце добавил Баймурза.

(И так сказал хитрец не зря!

На самом деле он хотел

Попить, поесть и погулять

На тризне в память старика).

Но завещание отца

Иначе понял Бокмурун:

Решил в знак скорби по отцу

Со всех концов собрать гостей

И так поминки провести,

Чтобы запомнили века,

Кем был покойный Кокетей!

И тут же приказал седлать

Коня по кличке Мааникер.

Помчался, чуть забрезжил свет,

Он к другу верному отца —

К Манасу получить совет.

И к вечеру лихой тулпар

Примчал его к реке Талас.

Узнав, что умер Кокетей —

Друг верный, преданный в боях,

Прижал к груди своей Манас

Его наследника в слезах.

А тот с досадой рассказал,

Что был от дома далеко,

О том, что при смерти отец,

Не сообщил ему никто.

Что завещания отца

Своим он ухом не слыхал,

О том, что дядя Баймурза

Завет подробно передал,

Манаса слезно попросил,

Чтобы поминками отца

Он лично сам руководил.

Самодовольный эр-Манас

(Мы это видели не раз)

Такою просьбой был польщен

И Бокмуруну обещал

Поминки другу провести,

Чтобы весь мир узнал о нем,

На аше будет управлять

Не кто-нибудь, а лично он!

И Бокмуруну дал наказ:

Позвать на поминальный аш

Друзей и недругов вокруг,

А если кто откажет вдруг

И на поминки не придет,

Того здесь наказанье ждет!

Не понял юный Бокмурун

Приказа подлинную мысль

О том, что хан Манас решил,

Собрав на кокетеев аш

Врагов и недругов своих,

А с ними близких и родных,

Жигитов удаль показать

В стрельбе по золотой жамбе,

На эр-сайыше и борьбе,

На скачках аламан-байге,

Устроить боевой парад,

Чтоб убедились еще раз,

Как грозен и могуч Манас.

Совет Манаса получив,

Собой довольный, Бокмурун,

Как только наступил рассвет,

Уехал в солнечный Ташкент.

И быстроногий Мааникер

Помчался, как крылатый зверь.

О том, что ездил он в Талас,

Какой там получил наказ,

Никто из близких не узнал.

Вот старца отдали земле,

Упали на колени ниц,

Обряд прощальный провели,

Десятки жирных кобылиц,

Баранов сотню и коров

В честь хана в жертву принесли.

Кошоя Бокмурун позвал:

— Совет мне дайте мудрый свой,

Почтенный дядюшка Кошой.

Несметное добро и скот

Я как наследник получил,

Хотел бы ровно через год

Поминки с честью провести,

Со всех концов позвать гостей,

Чтобы надолго мой отец

Остался в памяти людей.

И на поминки в честь отца

Не пожалею я добра.

Пусть знают все в округе всей,

Кем был отец мой Кокетей!

Скажите, дядюшка Кошой,

Где есть широкое жайлоо,

Чтоб в юртах тысячи людей

Свободно можно разместить,

А рядом чтоб текла река,

Чтобы смотреть издалека

На скачки сотен лошадей.

В день жаркий чтобы для гостей

Прохлада нежная была!

И мудрый дядюшка Кошой,

Большой знаток земли родной

(Он на совет был зван не зря),

Сказал, что в мире места нет,

Чем благодатный Каркыра.

— Долина вечных снежных гор,

До неба синего простор,

Трава, как бархатный ковер,

Внизу бурлит река Кеген,

Такой ты не найдешь взамен!

Вода прозрачна, как слеза,

Вкусна, как райская зам-зам!

И юрты тысячным гостям

Поставить можно будет там.

Чтоб вырыть сотни очагов

Для самоваров и котлов,

Там есть места по берегам,

И выпас для коней найдем.

Дух Кокетея будет рад,

Коль там поминки проведем!

Окреп повеса Бокмурун.

За год сумел себе забрать

Он в ханстве родовую власть.

Велел в канун весенних дней

В далекий путь седлать коней,

А на верблюдов и волов

Котлы и юрты паковать,

На Иссык-Кульский отчий край

Велел аилам кочевать.

И тысячи голов скота

Погнать в долину Каркыра

И к берегам реки Кеген,

Где будет в честь его отца

Аш поминальный проведен.

А тот, кто хану возвразит,

Наказан будет в тот же миг:

Погасит в очагах огонь

И пустит по ветру золу,

Отнимет скот, спалит весь дом

И выгонит из ханства вон.

И хана юного никто,

Боясь, ослушаться не мог.

Народ познал за этот год,

Как юный Бокмурун жесток.

Сложили юрты по частям,

Навьючив на волов и нар

Посуду, прочее добро,

Надев наряды на девиц,

Коню по кличке Мааникер

Украсив сбрую серебром,

Подняв зеленый стяг с луной,

Со свитой женщин и вдовой,

В браслетах, кольцах и серьгах,

В куницах, траурных платках,

В далекий выступили путь.

И кошокчи наперебой,

Договорившись меж собой,

Хвалили песнями в слезах,

Каким был ханом Кокетей,

Каким был храбрым на войне,

В миру, с друзьями и в семье,

Как свой народ он защищал,

Как дочек замуж выдавал,

Каких друзей он угощал,

Как за Манаса воевал,

Как славным и богатым стал.

Загнав в пути в десятый пот

Людей, коней и прочий скот,

К утру на сорок пятый день

Добрались до реки Кеген.

И изнуренный караван,

Прошедший долгий, трудный путь,

В долине предков Каркыра

Встречала горная заря.

Вот на просторах Каркыра,

Поставив юрты с очагом,

По склонам гор пустили скот.

В котлы, бурдюки — чаначи

Кумыс полился с молоком.

Сын Кокетея Бокмурун

Айдара юного позвал,

Седлать тулпара Мааникер,

Готовить в путь он приказал.

— Ты всей округе сообщи,

Что поздней осенью, когда

Скотина вес свой наберет,

Когда подножный корм жайлоо

Верблюду пузо разорвет,

Настанет осень в Каркыра,

По хану Кокетею я

Аш поминальный проведу.

Того, кто в гости не придет,

Жестокая расправа ждет.

Мне поручил такой наказ

Не кто-нибудь, а сам Манас!

Из Маргелана Малабек,

Хан Андижана Санжыбек,

От Самарканда Алыбек —

Пускай прибудут все сюда,

К нам на поминки в Каркыра.

А дальше город Бухара,

Где правит славный Атемир,—

Ему привет мой передай!

А ближе в устье семи рек

Живут народы жедигер —

Багыша в гости к нам зови!

Хозяин гор, долин, лугов

Сын Будайыка Музбурчак —

Его ты пригласи на аш!

На берегу двух рек Кемин,

Бедняк он бывший, ныне бай,—

Урбю привет мой передай!

Там сын Эштека Жамгырчы,

С кыргызских всех они родов,

Скажи, просил их сам Манас

Прибыть на поминальный аш!

А на просторах Сар-Арка

Есть доблестный казах Кокче —

Зови его к нам в Каркыра!

И там калмыков род солон,

У них правитель Ороккыр,

И Кокетея видел он —

Его на аш ты позови!

Пройди в просторный ближний край,

Там, где лежит Большой Китай,

Там хан манжуров Нескара —

Зови его на аш сюда!

А рядом старец Алооке —

Его к нам в гости позови!

На берегу большой реки

С бегущей желтою водой,

Где правит ханством Конурбай,—

Пусть он со свитою своей

Прибудет к нам на пир большой!

А если вдруг откажет он,

Полезет снова на рожон,

Тогда пощады пусть не ждет —

Управу сам Манас найдет! —

Такой приказ дал Бокмурун.

Собрались тысячи гостей

От тюркских и других родов —

Родных, соседей и врагов.

Калмыки, персы и манжу,

Китайцы племени хан-су,

Батыры, свиты и войска.

И предводитель каканчей

Коварный воин Конурбай

Пришел с дружиною своей.

А хан манжурцев Нескара

Свои войска привел не зря:

Кыргызам он не мог простить

Того, что много лет назад

Груженный чаем караван

Захвачен ими был в пути.

Таивший злобу Нескара

Решил проверить лично сам,

Какие силы собрались

На аш в долине Каркыра.

И, посетив кыргызский стан,

Китайский хан увидел там

Батыров доблестных, лихих

И с тайной радостью узнал,

Что нет Манаса среди них.

Решил коней он посмотреть,

Готовых к скачкам — аламан.

Коня увидел Мааникер —

И оценил манжурский хан,

Что это истинный буудан.

И Нескара, Конур, Жолой

Совет держали меж собой.

Сказал батырам Нескара:

— Узнал я вечером вчера,

Сюда, на поминальный аш,

С дружиной не пришел Манас.

Видать, настал и наш черед

Бурутов крепко наказать.

Эй, Бокмурун! Поди сюда!

Зачем ты в гости звал меня?

Веди мне своего коня!

И если конь не будет тут,

Я накажу тебя, бурут!

И понял в страхе Бокмурун,

Что может поминальный той

Кровавой кончиться войной.

Помчался к юрте за рекой,

Где отдыхал старик Кошой.

— Что делать, дядюшка родной?

Расправой Нескара грозит,

С ним Конурбай и сам Жолой.

Я завещание отца,

Видать, не понял до конца.

И не подумал я о том,

Что те, кому окажешь честь,

В душе таят вражду и месть.

Не думал я, что Нескара

Приезд Манаса в Каркыра

На десять дней опередит.

Коварным был его расчет:

Пока Манаса с нами нет,

Кыргызам учинить погром;

Когда Манас придет сюда,

Его с дружиной окружить

И поголовно перебить.

Я вижу, дядюшка Кошой,

Поминки мы проводим зря.

Здесь, на просторах Каркыра,

Могилу роем для себя, —

Заплакал юный Бокмурун,

Вчерашний баловень, драчун.

И молвил мудрый хан Кошой:

— Так вот, юнец наивный мой,

Коль есть мечта у подлеца,

Забрать себе богатство, власть,

Не дрогнув, в жертву он отдаст

Родного сына и отца.

Любой ценой хотят они

Найти причину для войны.

И если ты коня отдашь,

Они найдут другой кураж.

Устроят ссору, так и знай!

И мой совет тебе, сынок:

Коня китайцам не давай!

Скорей к Манасу весть пошли

О том, что Нескара, Жолой,

А с ними подлый Конурбай

Хотят расправиться с тобой,

Сорвать наш поминальный той.

И тут же дядюшка Кошой

Письмо Манасу написал,

И ночью тайною тропой

В Талас Айдара он послал.

И ровно на четвертый день

К зеленым берегам Кеген

Приехал эр-Манас на той

С своей дружиной боевой.

И криками «Манас! Манас!»

Кыргызы бросились встречать

Манаса доблестную рать.

Со старческой скупой слезой

Обнял Манаса хан Кошой.

— Дождался, наконец, народ

Свою опору и оплот!

Здесь Конурбай и Нескара,

Прожорливый толстяк Жолой

Погром устроили вчера.

Приехав в гости к нам на аш,

Войну готовят против нас.

И требует сам Нескара

Отдать тулпара Мааникер.

Решай, как быть, могучий шер!

— Мой хан! — вмешался хан Урбю. —

Отдай коня им Мааникер!

Мой друг Манас, ты мне поверь,

Иначе поминальный той

Кровавой кончится резней!

— О чем ты просишь, хан Урбю?!

Тебя я здесь не узнаю!

Ужель не знаешь ты меня?

Ты хочешь, чтоб я наглецу

С почетом подарил коня?! —

Вскричал Манас и вдруг камчой

Урбю ударил по лицу.

Его плетеная камча,

Как сталь булатного меча,

До кости щеку рассекла,

И кровь у хана потекла.

И тут все ханы и чоро

Взялись за сабли и мечи.

— Уймитесь! — закричал Кошой. —

Вы что, хотите, дураки,

Резню устронить меж собой?

Я вижу, слава, сила, власть

Тебя испортили, Манас!

Когда кричат «Манас! Манас!»,

Ты рад, краснеешь, как кумач,

И пыжишься, как будто ты

Надутый воздухом чанач!

Но знай, кто хвалит нас в глаза,

Тот подхалим и лизоблюд!

А если власть в твоих руках,

Разумным, справедливым будь!

Урбю здесь всем известный хан,

Плечом к плечу он был с тобой,

Не раз под знаменем твоим

Ходил Урбю на смертный бой.

А ты, как низкого раба,

При людях хана оскорбил!

Ответил старцу хан Манас:

— Мой хан, я уважаю вас,

Пред вами голову склоню

И в мирной жизни, и в бою

За возраст, справедливость, ум!

Урбю забыл ваш об одном:

Не для того Манас рожден,

Чтоб лебезить перед врагом!

И тут явился Баймырза

В крови, подтеках и сказал:

— К нам завалился сам Жолой

И в юртах учинил разбой!

Опустошили казаны

И мясо унесли с собой!

Связали и избили нас!

Для этого ль ты, Бокмурун,

Проводишь поминальный аш?

— Вот, хан Урбю, ты видишь сам,

Нельзя потворствовать врагам! —

Сказал с укором эр-Манас

И крикнул: — Бейте в добулбас!

Где Алманбет? Чубак, Сыргак?

Нас окружил коварный враг!

С дружиной ты, старик Кыргыл,

В обход зайди к китайцам в тыл!

— Не горячись, Манас, постой,

Ты волю гневу не давай! —

Остановил его Бакай. —

Уставший от войны народ

Теперь спокойно скот пасет,

Рожает и растит детей

И урожай берет с полей.

А если мы убьем гостей,

Китай Великий не простит,

За них жестоко отомстит.

И снова гибель и война!

Окровавленная земля!

И вновь придется, так и знай,

Нам возвращаться на Алтай.

Пошлем людей, поговорим

И как гостей их пристыдим.

А если не пойдут на мир,

Устроим им кровавый пир!

— Согласен с вами, брат Бакай!

Тогда пусть Нескара, Жолой

И давний враг наш Конурбай

Прощенья просят предо мной!

Но тут сказал старик Кошой:

— Манас, горяч во гневе ты,

Боюсь, наделаешь беды!

Пусть к ним пойдут держать совет

Бакай, Чубак и Алманбет.

Калмыки знают наш язык,

Китайцы слышать не хотят,

И если Алманбет пойдет —

Договорятся меж собой, —

Закончил дядюшка Кошой.

На всякий случай, для гостей

Взяв чапаны и тебетей,

И под охраной боевой

Бакай, Чубак и Алманбет

Пошли к врагам держать совет.

Узнав, что прибыл в Каркыра

С дружиной грозной эр-Манас,

Встречать манасовых послов

Со свитой вышел Нескара.

— Пришли, проделав долгий путь,

Чтоб Кокетея помянуть.

Со мной бесстрашный Конурбай,

С дружиной богатырь Жолой.

Мы привели в кыргызский край

Стрелков, борцов и скакунов,

Чтоб на турнирах и байге

Народу удаль показать,

Призы себе завоевать.

Пораньше прибыли мы к вам,

Чтобы привыкли скакуны

К долинам вашим и горам —

Они ведь не привычны нам.

Дай Бог, чтоб прибыли не зря, —

Сказал шутливо Нескара.

— С досадой я узнал о том,

Что наши воины-юнцы

Забрали мясо из котлов —

Проголодались, видно, псы!

Я наказал их поделом.

И очень радует всех нас,

Что будет ашем управлять

Прославленный батыр Манас.

Прошу прощенья, хан Бакай!

В знак извиненья от меня

Примите лучшего коня.

Таков ему подарок мой! —

Сказал с поклоном Нескара.

Бакай, Сыргак и Алманбет,

Переглянувшись меж собой,

Решили Нескаре надеть

Расшитый золотом чапан,

Из суусара тебетей.

И были обе стороны

Довольны миссией своей.

Кыргыз, китаец и манжу

Забыли старую вражду.

Приколы, шутки, звонкий смех

И днем, и ночью, на заре

Не умолкали в Каркыре.

И юный Бокмурун не смог

Сдержать своих счастливых слез.

И Мааникера поводок

Манасу доблестному в дар

Он, улыбаясь, преподнес.

А рано утром, на заре,

Едва в лучах затрепетал

Зеленый кокетеев стяг,

Все гости разом на конях

Помчались к берегу Кеген,

Чтоб посмотреть и оценить

На старт идущих лошадей.

По обе стороны реки

По сорок, пятьдесят рядов

Толпились тесно седоки,

Оставив в центре полосу

Примерно в сто больших шагов.

Побольше черных муравьев

Собрался здесь поток людской,

Как будто это был не аш,

А пышный и веселый той.

На скачках аламан-байге,

Для тех, кто первенство возьмет,

Был выделен богатый скот:

Пять тысяч лучших лошадей,

Верблюдов тысяча пятьсот,

Полсотни тысяч коз, овец.

И те, кто вел скоту учет,

Сбивались с ног, чтоб подсчитать.

И ровно девяносто юрт

Установили вдоль реки,

Чтоб там сидели старики,

И в каждой юрте кыз, жигит,

Чтоб чай подать, кумыс налить.

— Пускать коней! — раздался крик.

Кыргызы, персы и манжу,

Приветствуя коней своих,

Долину оглушили вмиг.

Кангайской деве Оронгу

Почет оказан был везде,

Возникла первой на кругу

Ее кобыла Кулабээ.

За нею легкою рысцой

Тулпар Манаса Ак-Кула

В прекрасный форме скаковой,

Как элик, стройный и лихой,

Готовый мчаться хоть куда.

За ним уверенно пошел

Широкогрудый и большой

Скакун Жолоя Ачбуудан.

И все заметили вокруг:

Друг другу два коня под стать,

Похожие, как близнецы,

На двух играющих зайчат.

За ними гордо гарцевал

Конь Бокмуруна Байтору.

А вслед за ними вдоль реки

Пошли другие скакуны:

Конь Мурадыла Кылжейрен,

Конь Музбурчака Телкурон,

Друг эр-Тоштюка Чал-Куйрук,

Два черных скакуна Урбю,

От Кокчохана — Кокала,

И конь Кошоя Чонсарат.

И дальше сотни две иль три

Тулпары стройные прошли.

Друг другу все они под стать,

Готовые в любой момент

До края проскакать земли.

И больше тысячи коней,

Один другого постройней,

Ушли на аламан-байге,

Чтоб ровно через восемь дней

Вернуться к финишу назад,

Где всех примчавшихся коней

Ждать будут тысячи гостей.

А хитроумный Конурбай

Коня по кличке Алгара

На скачки с ними не пустил —

Конем похожим заменил.

Решил на свежем Алгаре

В турнире эр-сайыш копьем

Манаса выбить из седла

(Придет усталым Ак-Кула!)

И как победный приз забрать

Его любимого коня.

На старт отправив скакунов

С охраною из всех родов,

Вернулись на речной простор,

Ширдаки расстелив у гор,

Накрыв обильный досторхан,

Подали поминальный аш.

Когда молдо прочел коран,

Буддист, хрестьянин, мусульман —

Все вместе, повторив «Омин!»,

Воздели руки к небесам —

И с неба Кокетея дух

Благословенье дал гостям.

Возврата скачущих коней,

Придется ждать семь-восемь дней.

И надо было развлекать

Игрой и зрелищем гостей.

Повесили на двух соснах

На тонких шелковых шнурах

Из слитка золота жамбы.

По кругу вставленный алмаз

Блестит и соблазняет глаз.

И если пулей иль стрелой

Шнуры из шелка перебьешь —

С алмазом слиток золотой

За меткость тут же будет твой!

Стреляли гости сотни раз,

Прищурив зорко меткий глаз,

Но в цель никто не смог попасть!

К мишени вышел Конурбай.

Он десять раз пускал стрелу,

Потом стрелял он из ружья —

Но все попытки были зря!

Гортанным криком заорав,

Чтоб показать, что метче всех,

Стрелял по цели Нескара,

Но вызвал только громкий смех.

Решил удачу испытать

В стрельбе по цели сам Жолой.

Прищурив узкий меткий глаз,

Стрелял по диску он не раз,

Но в цель никак не мог попасть.

Самоуверенный Жолой

Сам недоволен был собой.

Но вот поднялся эр-Манас!

Ударил дважды добулбас —

И тут же сорок молодцов

По двадцать встали в два ряда.

А к центру вышел чал-Кыргыл

И тебетей подкинул вверх.

Из лука выстрелил Бакай

И, в тебетей попав стрелой,

Не дал ему на землю пасть.

И сорок ловких меткачей,

Пронзая этот тебетей,

Держали в небе над собой!

Довольный зрелищем, Манас

Ударил трижды в добулбас —

И сорок доблестных чоро

Мгновенно выстроились в ряд

И, в ружья заложив заряд,

Огонь открыли по жамбе.

К мишени вышел хан Бакай

На быстроногом Бозжорго —

И с ходу выстрелом одним

Шнурочек тонкий перебил.

Помчался Ажибай за ним —

И нить другую прострелил.

На верном друге Сарала

К мишени вышел Алманбет —

И цель прострелена была.

За ним понесся Кокала —

И метким выстрелом Чубак

Порвал еще один шнурок.

Сыргак, нажавши на курок,

Порвал еще один шнурок.

Жамбы одна держала нить —

Порвать ее никто не мог,

Пока не вышел сам Манас

С ружьем могучим Ак-келте.

Из дула пыхнул черный дым —

Меж сучьев и через листву,

Сверкая диском золотым,

Мишень упала на траву!

Манас взял слиток золотой

И в дар Кошою преподнес.

А мудрый дядюшка Кошой

К жамбы притронулся рукой:

— Поскольку это первый приз,

То пусть останется с тобой! —

С победой всех благословил

И приз Манасу возвратил.

Наутро Кокетея стяг

В долине вновь затрепетал.

Сын Ырамана Ырчы-уул

На площадь всех гостей созвал.

— Спешите на балбан-куреш!

И тот, кто победит в борьбе,

Тот будет рад своей судьбе:

Получит тысячный табун.

Так обещал сам Бокмурун! —

Кричал горластый Ырчы-уул.

Тут спор пошел среди гостей:

Перебирали силачей,

Кто сможет в силовой борьбе

Прославить родовую честь.

Но силачи из разных стран

Не выходили на майдан.

Напрасно дядюшка Кошой

(Он всеми избран был судьей)

На круг батыров вызывал,

Богатым призом соблазнял.

Вот от калмыков вышел в круг

Могучий богатырь Жолой.

По шесть батманов он съедал

Пшеницы за один присест.

Он сам убил в бою одном

Врагов сто восемьдесят шесть!

Пропахший мясом и бузой,

Доспехи снял с себя Жолой

И крепкий торс свой обнажил.

Могуч в плечах и коренаст,

А голова с большой казан,

Одутловат, лицом широк,

С полтыквы каждая щека.

Как тигр, готовящий бросок,—

Бесстрашен, грозен его вид.

Любого встречного врага

Он лапой может раздавить.

Его плетеная коса

Потолще конского хвоста.

По возрасту лет сорок пять

Жолою с виду можно дать.

В глазницы впалые глаза —

Считай, вороньих два гнезда.

По двум лопаткам на спине

Промчаться можно на коне.

А мышцы на его грудях —

С глубокий и большой тавак,

В котором пятерым гостям

Дают дымящий бешбармак.

И все соратники его

Просили, на колени встав,

Родного бога своего

Победу их вождю послать.

От тюрок, персов, мусульман

Никто не вышел на майдан.

Калмыцкий мощный богатырь

Хитер, опасен, как шайтан,

Его так просто не возьмешь.

Тому, кто выйдет на куреш,

Последним станет этот той.

Напрасно дядюшка Кошой

Своих батыров звал на круг.

Он уговаривал, стыдил,

Что ради чести родовой

Жалеть не надо своих сил.

Никто не шел на этот риск,

Хоть обещал сам Бокмурун

Тому, кто победит в борьбе,

В награду тысячный табун.

Отчаявшись вконец, старик

Пошел к Манасу самому.

— Манас, силен ты и могуч!

Надежды нет у нас другой —

Ты сможешь крепкою рукой

Жолоя толстого свалить!

— Аба, я с детства неуклюж

На рукопашный бой — куреш.

В бою и играх на коне,

Ты знаешь, нет замены мне.

И если выйду я сейчас,

Подумают, что хан Манас

За призом вышел на ковер.

А если победит Жолой,

Кыргызам всем большой позор!

А может, дядюшка Кошой,

Тряхнете славной стариной?

Ведь сколько раз гигант Жолой

У вас валялся под ногой!

А если нету среди нас

Достойного ему борца,

То пусть не состоится бой

И приз возьмет себе Жолой!

Растерян был батыр Кошой:

— Я был когда-то молодой —

И устоять не мог Жолой!

Схватив его за толстый торс,

Бросал на землю, как жолборс.

Но как бы ни был ты могуч,

Года всегда берут свое.

Но что поделаешь, мой хан?

Придется в восемьдесят лет

С калмаком выйти на майдан.

В последний раз в таком бою

За честь кыргызов постою!

И если даже упаду,

Не стыдно будет старику.

Я только одного боюсь:

Ослабли руки у жены —

И сыромятные штаны

Из козьей кожи сшила мне.

А вдруг бессовестный Жолой

За тонкие штаны возьмет

И на две части разорвет?

Кругом народ! Что будет с ним,

Когда увидят все вокруг

Меж ног висящий организм?

Мне стыд, позор, а людям смех —

Потехой стану я для всех!

А может, у кого-то есть

Из прочной шкуры кандагай? —

Спросил в надежде хан Кошой.

Достал Манас из-под седла

Из шкуры прочной кандагай.

— Вот вам штаны, мой абаке.

Я, выезжая к вам на той,

На всякий случай взял с собой.

Пошила лично для борьбы

Невестка ваша Каныкей.

Спасибо вы скажите ей!

Бери, аба, и примеряй!

Но старому богатырю

Штанина узкая была —

И до колена не дошла!

— Где Каныкей? Позвать сюда! —

Жигитам приказал Манас.

Дочь Атемира Каныкей

Стройна, прекрасна, как газель,

И сорок молодиц за ней

Сквозь строй ликующих гостей,

Как стая белых лебедей,

В нарядах за ханум прошли.

— И что за детские штаны

Пошила на смех людям ты?! —

Спросил он гневно у жены.

С улыбкой светлой, как луна,

Манасу молвила она:

— Мой повелитель, я для вас

Из шкуры диких кабанов

Пошила этот кандагай.

На всякий случай среди швов

Оставила большой запас, —

Сказала нежно Каныкей,

С Манаса не спуская глаз.

Когда два дюжих молодца

Штаны распяли в два конца,

Они пришлися в самый раз!

Как будто прочный кандагай —

В куреше прочный, крепкий щит

Кошою лично был пошит.

Доволен был старик Кошой

Своей невесткой молодой,

С поклоном обратился к ней:

— Дитя мое! О Каныкей!

Для счастья бог тебя создал,

Чтоб лик твой ночью, как луна,

Дорогу мужу освещал,

А днем, как солнце в небесах,

Кыргызам горы озарял.

Ты просьбу от меня прими —

Манасу сына подари!

И в честь победных наших дней

Ему дай имя Семетей!

Чтоб вечным был Манаса род,

Вслед за батыром шел батыр —

И защищали свой народ!

В благословеньи хан Кошой,

Мудрейший и как лунь седой,

Подняв ладони к небесам,

Просил, чтоб Кокетея дух

Оберегал невестку сам.

И все, кто был на том пиру,

Невольно вторили ему.

И старый доблестный батыр,

Готовый к схватке боевой,

Достойно вышел на майдан,

Где ждал его гигант Жолой.

— Безумец старый! Может, ты

Не знаешь, кто перед тобой?!

Эй! Посмотри! Я хан Жолой!

И если ты в штанах чужих —

Сейчас же потеряешь их! —

Сказал Жолой, и тем у всех

Невольно вызвал громкий смех.

— Тебя узнал я, хан Жолой!

И вспомнил наш куреш с тобой!

Как я броском через бедро

Прижал тебя к земле спиной,

И ты, хвастливый хан Жолой,

Лежал, как баба, подо мной! —

Сказал Кошой, и весь народ

От смеха надорвал живот.

И тут взбесился эр-Жолой,

Схватил за пояс старика,

Но повалить не мог никак!

Руками мощными Кошой

Противника держал за кисть.

Ее он вырвал кое-как —

Осталась шкура на руках.

Пытался каждый курешчи

Подножку дать, взять на бедро,

Свалить приемом болевым,

Но победить не мог никто.

И после каждого броска

Народ кричал и ликовал,

Победы от батыров ждал.

Настала ночь. Взошла луна.

В долине звездной Каркыра

Боролись два богатыря.

Никто из них не уступал.

Никто на землю не упал.

И вдруг почувствовал Жолой:

Устал, расслабился старик

И на ногах едва стоит.

Вцепился в пояс боевой

И на плече его храпит!

Кошоя спящего Жолой

Поднял высоко над землей

И в горы старца потащил:

Хотел, прикрывшись темнотой,

Убить об камень головой!

Болельщики подняли крик,

Но крепко спал, видать, старик.

Жолоя тут Манас догнал:

— Проснись, аба! — он заорал.

И вдруг Кошой глаза открыл,

Рванулся из последних сил

И с ног Жолоя тут же сбил,

Перехватил через бедро

И наземь бросил, как ведро!

Жолой, ударившись спиной,

Подняться сам уже не мог —

И через голову его

Старик Кошой перешагнул.

А Конурбай и Нескара,

Китайская вся сторона

Безумный крик тут подняла,

За то, что богатырь Кошой

Лежащего ногою пнул,

Ну, а потом перешагнул.

Нарушил правила бурут,

Прилюдно хана оскорбил!

Взялись за копья и мечи.

Ища защиты от врага,

К Манасу бросилась толпа.

Но хан Бакай вступился тут

И усмирил растущий гнев.

Он за поступок старика

Просил прощенья у гостей,

Просил обиды все забыть

И состязания продлить!

Потом рассказывал Кошой:

— Когда хватал меня Жолой,

Размял, видать, своей рукой

В костях отложенную соль —

В суставах прекратилась боль!

Давненько этим я страдал,

И я, бедняга, в тот же миг

От удовольствия заснул.

И если б не Манаса крик,

Живым бы не увидел вас! —

Смеялся доблестный старик.

Сын Кокетея Бокмурун

Последний объявил турнир.

— Пока примчатся скакуны

С далекой аламан-байги,

Пусть состязанье эр-сайыш

Закончит поминальный пир.

На приз две тысячи коней

Получит тот, кто победит.

Кто проиграет, тот отдаст

В придачу своего коня! —

Кричал он на закате дня.

С утра собрался весь народ.

Вот солнце поднялось в зенит,

Но на турнир по эр-сайыш

Никто не выступил вперед:

В турнире с боевым копьем

Смертельным может быть исход.

И только вечером к реке

На Алгаре, с копьем в руке

На битву вышел Конурбай.

— Я Конурбай, китайский хан.

Со мною выйти на майдан

Имеет право только хан.

Такие правила у нас!

Пусть выйдет на сайыш со мной

Кыргызский хан или Манас!

Кто будет выбит из седла,

Тот своего отдаст коня! —

Гремел отважный Конурбай.

(Иметь коня, как Ак-Кула,

Сам Конурбай давно мечтал.

И для того он Алгару

Берег, на скачки не послал).

На шею повязав ремень,

Пришел к Манасу Алманбет.

— Мой хан, за вас пойду взамен!

Самодовольный Конурбай —

Соперник мой и вечный враг.

Позвольте мне, мой добрый брат,

Сразиться с Конурбаем здесь!

При всех собью с него я спесь!

Подонка я в расход пущу,

За все обиды отомщу!

— Нет, Алманбет, прости меня:

Подумают, что струсил я,

И для потехи на сайыш

Я двух китайцев натравил.

Как жаль, что своего коня

На скачки я пустил вчера!

Ты лучше, брат мой Алманбет,

Отдай коня мне Сарала.

В бою твой конь не подведет,

Как друг мой верный Ак-Кула!

И Алманбет, сойдя с коня,

Отдал Манасу Сарала.

И тут с поклоном подошла

Жена Манаса Каныкей,

И сорок молодиц за ней,

Чапан с бронею ак-олпок,

Пошитый ею, подала.

И мудрый аксакал Бакай

Манаса в бой благословил,

Чтоб непременно победил

И честь кыргызов защитил.

Посредник и судья Кошой

Достал на жребий медный грош,

Чтобы узнали меж собой:

Кто бой начнет, кто примет бой.

Его Манас остановил:

— Хан Конурбай — кыргызам гость.

К гостям у нас святой почет —

И первым пусть Конур начнет!

И, взяв копье с тупым концом,

Помчался первым Конурбай,

Чтоб сбить Манаса из седла,

Из рук батыра вырвать щит

И беззащитного убить.

Но ловкий, опытный Манас

Копье соперника отбил.

Затем настал его черед —

Помчался Сарала вперед.

Но Конурбай не промах был —

Щитом копье его отбил.

И так, считай, до тридцати

Ломались копья о щиты.

Потом пошли на ближний бой —

Скрестили копья меж собой.

Вот с криком ярым Конурбай

Нанес удар что было сил —

Манаса чуть с коня не сбил!

Конец копья, минуя щит,

Манасу впился в правый бок,

Но спас от смерти ак-олпок!

Он, тут же развернув коня,

Нанес китайцу свой удар.

Конур отбить удар не смог,

Упал на землю, как мешок,

И не спасла его броня!

Быстрее пущенной стрелы

Манас помчался к Алгаре

И за узду схватил коня.

Но тут бедняга Конурбай

В слезах, колена преклонив,

Манаса начал умолять:

— Народ увидел еще раз,

Как ты могуч, батыр Манас!

Склоняю голову свою!

Вот сабля. Хочешь — отруби!

Пусть тут же я сейчас умру —

Верни, Манас, мне Алгару! —

Просил поверженный батыр.

Манасу стало жаль его —

Конуру бросил он чылбыр.

За этот благородный жест

Обрушил гнев свой Алманбет:

— Манас, нет спору, ты силен,

Но мудростью ты обделен!

Видать, недаром в детстве был

Большим болваном наречен!

Зачем отдал ты Алгару

Непримиримому врагу?

А подсчитал ли ты в уме,

Какое зло он принесет

Кыргызам всем, тебе и мне

На этом боевом коне?!

Зачем, Манас, ты отпустил

Лису, попавшую в капкан?

Когда б коня ты не отдал,

Я б Конурбая наказал!

За все обиды я свои

Ему б жестоко отомстил!

Пока живет калча Конур,

Кыргызам не видать добра!

Ты сам, мой хан, поймешь не раз,

Что Алгару отдал ты зря!

На день восьмой Бакай собрал

Соратников и рассказал,

Что весть хорошая пришла:

— Тулпар Манаса Ак-Кула

В пути коней всех обогнал.

За Ак-Кулой идет вослед

Скакун Жолоя Ач-Будан.

А столько призовых побед

Враги кыргызам не простят.

И могут Ак-Кулу подсечь,

Из дула выпустив картечь.

Тулпар китайцев Ач-Будан

На Ак-Кулу, как брат, похож.

Прошу, мой храбрый Алманбет,

Надеть китайский свой наряд

И на китайском языке

В поддержку Ак-Кулы орать.

Тогда наш конь живым придет

И приз назначенный возьмет.

Совету Алманбет был рад,

Надел китайский свой халат,

А Саралу, чтоб не узнать,

Попоной вышитой накрыл.

Приняв за своего Алму,

Китайцы кланялись ему.

И видит, у подножья гор

Несется к ним во весь опор

Скакун Манаса Ак-Кула.

За ним вдогонку, как стрела,

Летит китайский Ач-Будан.

Похожи оба скакуна

На двух резвящихся зайчат,

Которых трудно отличать.

Навстречу выехав, Алма

Стал громко «Ач-Будан!» кричать.

В засаде ждавшие враги

Не стали в Ак-Кулу стрелять.

Как только первый конь байги

Примчался к берегам Кеген,

Известно стало сразу всем,

Что на седле его сидит

Таласский молодой жигит,

Под ним кусает удила

Не Ач-Будан, а Ак-Кула.

Манаса боевая рать

Коня помчалась охранять.

Орали не жалея сил —

И конь кыргызов победил!

(Не знал довольный Алманбет,

Что ход обманный с Ак-Кулой

Закончится большой бедой).

Пригнал в долину Бокмурун

На приз двухтысячный табун.

Манас всех призовых коней

Дружинникам своим раздал.

Потом подали бешбармак —

На четверых один тавак.

Лились рекою для гостей

Бозо, кумыс, хмельной арак —

Гремел победный той в горах!

Устав от игр и кутежей,

Уснули гости наповал.

Глубокой ночью в Каркыра

Неугомонный Нескара

Китайских ханов всех собрал.

— Зачем мы прибыли на аш,

Коль в поединке и байге

Никто не победил из нас?

В жамбы никто не мог попасть,

В куреше проиграл Жолой,

И оскорбил его Кошой.

Да и тебя, хан Конурбай,

Копьем свалил с коня Манас.

Как дураков, на скачках нас

Надул коварный Алманбет —

Предателю прощенья нет!

Мы всюду потерпели крах.

Наглеет с каждым днем бурут,

Преграды нет ему в горах.

Кыргызам только волю дай!

Видать, забыли, как они

От нас бежали на Алтай!

Сегодня восстановим здесь

Свою поруганную честь!

Прикрывшись темнотой ночной,

Устроим им кровавый той!

Жигитов накрепко вязать!

Бойцов на месте убивать!

Коней всех в табуны собрать,

Пока не занялась заря,

Немедленно в Китай угнать! —

Так повелел хан Нескара.

Батыр китайский Конурбай,

Глава калмыков хан Жолой,

И вождь солонов Ылама,

А с ними старый Нескара —

Все, пировавшие вчера,

Договорившись меж собой,

Жестокий начали разбой.

И это был кромешный ад!

Как сель бушующий, потоп!

Зола костров, и дым, и чад

Затмили звездный небосвод.

Горели юрты, скот живой.

Громил обиженный Жолой.

А Конурбай — подлец, злодей

Вязал и убивал людей.

Другие гнали лошадей.

Котлы, посуда, тюндюки

По склонам скатывались вниз.

И тут же, на виду мужей,

Насиловали молодиц,

И под рыданья матерей

Вязали молодых девиц.

И всюду крики, стоны, кровь!

Кумыс, айран и молоко

Из полных льется бурдюков.

Такой жестокости врага

Доселе не видал никто!

Манас с дружиною своей

Зажат был в скалах меж камней

В ущелье узком, где приток

Впадает в бурную Кеген.

Оттуда вырваться не мог,

Чтоб дать врагу достойный бой

И обуздать его разбой.

Когда в горах настал рассвет,

Без слез нельзя было смотреть

На беспощадный тот погром:

Дома, сгоревшие дотла,

Повсюду мертвые тела,

Как будто ночью по горам

Прошел смертельный ураган,

Устроил в Каркыре Содом.

Наутро хан Манас собрал

Людей, оставшихся в живых.

Убрали каменный завал,

В ущелье вход освободив.

Дружине в гневе хан сказал:

— Еще вчера был убежден:

Пока со мною Алманбет,

Чубак, Сыргак, Бакай-мудрец,

Врагу от нас пощады нет!

Разбит он будет, побежден!

Но ночью поминальный аш

Позором кончился для нас!

Нажравшись пищи дармовой,

Как дураки, ушли в запой!

Забыли, что кругом враги

Мечтают выбить нам мозги!

И стража вся в загул ушла,

Как стадо ишаков, спала!

Чтоб искупить свою вину

И честь былую возместить,

Врага должны мы перебить!

Догнать, отбить своих людей

И угнанных вернуть коней!

Чоро, сгорая от стыда,

Поклялись мчаться хоть куда,

Догнать и перебить врага.

Но возразил тут Алманбет:

— Спешить не надо, мой Манас.

Постигла неудача нас:

Разбиты мы, разорены,

Угнали наши табуны,

И сил у нас надежных нет.

Кангайцев нам уж не догнать.

Пока мы будем собирать

Войска и боевых коней,

Хан Конурбай и Нескара

К Китайской подойдут стене.

А там усиленный дозор —

И мы потерпим, верьте мне,

Вновь пораженье и позор.

С той силой, что у нас сейчас,

Не можем в бой идти, Манас!

Подслушал я, что Эсенхан

Узнал, что было в Каркыре,

И силы он готовит там

Отпор кыргызским дать войскам.

Сказали мне позавчера,

Что Конурбай и Нескара,

Договорились меж собой

Вернуться с Каркыра домой,

В едино силы все собрать,

Пойти походом на Талас

И сокрушить наш каганат!

И мой совет тебе, Манас,

Кыргызских ханов всех собрать,

Армаду мощную создать,

Чтобы всегда готовым быть

Родную землю защищать.

Иначе Конурбай придет,

Поодиночке перебьет! —

Сказал Манасу Алманбет.

Разумным был его совет.

И вот в долине Каркыра,

Где пир веселый шел вчера,

В слезах убитых погребли,

Прочли коран за упокой.

Так пышный поминальный той

Кровавой кончился бедой!

И Каркыра, наш край родной,

Омыт кыргызскою слезой.

И что затеял хан Манас,

Ошибкой стало роковой!

О ней вы вспомните не раз,

Пока дослушаете сказ.

Э-эй!

В горах, где солнечный Алай —

Кыргызский благодатный край,

На той весенний собрались

Шесть ханов из шести родов:

Почтенный, славный Музбурчак,

Из Андижана Санжыбек,

Сын Эламана эр-Тоштюк,

Из Сар-Арка казах Кокче,

С Кемина старый хан Урбю,

И от эштеков Жамгырчы.

Прибыв на этот званый той,

Шептались ханы меж собой:

— Позвав на кокетеев аш,

Всю власть забрал себе Манас,

Глумился, унижал он нас.

С ним заодно старик Кошой,

Бакай с дружиной боевой.

— Познали там мы не почет,

А унижение и гнет.

— И на поминках никому

Он слова высказать не дал.

И кроме своего Алмы,

Он никого не признавал.

— А кто он, этот Алманбет?

Предатель родины, беглец.

Сумел к Манасу он подлезть

Через предательство и лесть.

— Тебя, почтенный хан Урбю,

Манас ударил по лицу —

Унизил, оскорбил при всех!

— Он взял один над всеми верх!

Что делать нам? Случилось так —

Всю власть зажал он в свой кулак.

— Коли не сможем обуздать

Его безудержную власть,

В рабов он превратит всех нас.

Чтоб не терпеть такой позор,

Нам надо силы все собрать,

Достойный дать ему отпор!

Но тут сказал им хан Урбю:

— Идти я с вами не могу.

Плешив я, дожил до седин.

Сын молод. Род мой не един.

И у меня не хватит сил,

Чтобы за власть тягаться с ним.

— А где достоинство твое?! —

Вскричал во гневе хан Кокче. —

Ты хан Урбю или ничто?

Когда зазнавшийся Манас

Тебя ударил по лицу,

Готовы были ханы все

Отпор дать злому наглецу.

И если б не старик Кошой,

Который успокоил нас,

Лишился б трона хан Манас!

Манас закончил бы бедой!

Я вижу, трусишь ты, Урбю,

В тебе и ханской чести нет!

Зачем пришел ты на совет?

Чтоб все Манасу передать? —

Потребовал Кокче ответ.

И хан Урбю пообещал

За честь, достоинство и власть

Со всеми до конца стоять.

И порешили ханы здесь:

В Алай Манаса пригласить,

Гостей по станам разделить,

А там их тайно окружить,

Угнать оседланных коней.

Собраться всем, ну, а потом

Манасу сообщить о том,

Что должен сам покинуть трон.

А если трон он не отдаст,

Всем миром свергнуть его власть!

Чоро с дружиной перебить,

Манаса заточить в зиндан,

Забрать в заложницы жену,

Народу сообщить всему,

Что править будет не Манас —

Ашаром созданная власть.

Шесть ханов из шести родов,

Кобылу тут же заколов,

Ладони опустили в кровь,

Подняли вверх, упали ниц,

Земле и небу поклялись:

— Предавшему наш уговор

Пусть вечным будет сей позор!

И пусть могильный черный вход

В свою утробу заберет!

И покарает пусть его

Лохматогрудая земля

И неба синего простор!

И каждый хан отснарядил

От рода своего посла

Манасу передать письмо

О том, что ханы в гости ждут

Его с дружиной на Алай —

В кыргызский благодатный край.

Помчались шестеро послов

От знатных шестерых родов

В далекий путь, к реке Талас,

Где трон поставил хан Манас.

И здесь увидели они:

Ворота с каменной стеной

Блестят под краской золотой.

Водой наполненный овраг,

Чтобы не мог подъехать враг,

И стража мощная вокруг.

Послы, не зная как тут быть,

Топтались долго у ворот,

Не знали, как, с чего начать:

Стучаться в дверь или кричать,

Покуда Жорончу-казах

Не появился на глазах.

Узнав о том, что все они

Пришли от ханов шестерых,

Пошел к Манасу эр-казах

Сказать о прибывших послах.

Услышав стражника доклад,

Послам Манас был очень рад.

До слез он громко хохотал:

— Недавно от людей узнал

О том, что шестеро козлов —

Отар бараньих вожаков —

К Тоштюку прибыли на той,

Совет держали меж собой —

Тягаться вздумали со мной!

Хотят безумцы, чтобы я

Власть хана ханов снял с себя!

Ужели думают, что я

Страшусь подобного братья?!

Всегда почет у нас послам,

Как самым дорогим гостям.

С достоинством примите их,

Подарков дайте дорогих.

Потом по ханству пусть пройдут,

Посмотрят — и тогда поймут,

Какая сила есть у нас,

Как поживает хан Манас!

И лишь потом веди ко мне! —

Жасолу дал он свой наказ.

В сопровождении бойцов

К Манасу повели послов.

— Правители шести родов

С огнем решили поиграть!?

Ну что ж, давайте, очень рад!

Я сам хотел их в гости звать, —

Сказал Манас, прочтя письмо.

И, чтобы дать послам урок,

Гостей обильно угостив,

Одели с головы до ног,

Потом смотреть их повели

Манаса боевую мощь.

А сам Манас им преподнес

Шесть быстроногих лошадей,

Чтобы домчались поскорей

К спесивым ханам на Алай.

И передал в письме Манас

Всем ханам грозный свой наказ.

К Тоштюку прибыли послы,

И там послание прочли:

«Я, хан Манас, всем ханам хан,

Я всем повелеваю вам,

Чтоб ровно через сорок дней

С дружиной, с армией своей

Все прибыли ко мне в Талас!

Того, кто к сроку не придет,

Жестокая расправа ждет!

Печатью подтвердил Манас».

Тут ханы стихли в миг один,

Воды набрали будто в рот:

Не думали они о том,

Что приглашенье на Алай

Подобный примет оборот!

И им сказал тогда Тоштюк:

— Ну что, друзья, затихли вдруг?

А я ведь говорил всегда,

Что хан Манас нам не чета.

Теперь мы, Музбурчак-ава,

В когтях разгневанного льва.

Наверно, грозный аксакал

Уловку нашу разгадал!

И если требует, чтоб мы

Явились с армией к нему,

То значит, наш могучий хан

Затеял новую войну.

А не исполним мы приказ —

Никто не выживет из нас.

И выход здесь один, друзья:

Готовить в бой свои войска,

Седлать добротных лошадей

И ровно через сорок дней

К Манасу с армией своей

Прибыть в готовности и в срок!

И возразить никто не мог.

И ровно через сорок дней

Шесть ханов с армией своей

Все вместе прибыли в Талас,

Где ждал их доблестный Манас.

На сорок первый день с утра

На аргамаке Ак-Кула

На площадь выехал Манас.

И двадцать воинов-чоро

Гарцуют слева от него,

И столько же лихих бойцов

Гарцуют справа от него —

Охрана верная его.

Неугомонный добулбас

Гремел, как гром, на весь Талас.

На ханов, не скрывая гнев,

Смотрел наш разъяренный лев.

— Ведите всех ко мне сюда! —

Своим чоро он дал приказ.

Явились ханы в тот же час.

И вот пред ним они стоят,

Жмут руки робко и глядят

Глазами сереньких зайчат.

— Вы, ханы из шести родов,

Считали нас за дураков?

Я мог бы строго наказать

За то, что за моей спиной

Договорились меж собой

Скорей расправиться со мной.

Не я ваш враг! А враг другой —

Он за Китайскою стеной!

И враг наш Конурбай, Жолой,

Те, кто в долине Каркыра

Почетный поминальный той

Кровавой кончили резней!

Чтоб разорить кыргызский род,

Готовят против нас поход!

А чтоб врага нам победить,

Должны его опередить!

Мы, как единый каганат,

Всю мощь должны собрать в кулак,

Единой двинуться ордой

В поход великий на Китай,

Чтоб сохранить наш отчий край!

А тот, кто не пойдет в поход,

Без головы домой уйдет!

Затихли ханы и молчат,

Как стайка пуганых зайчат.

Вперед пойдешь — там смертный бой.

Назад — заплатишь головой.

А если смеешь возразить —

Немедля голова слетит!

И все, боясь за жизнь свою,

Глядели молча на вождя,

Как жаба смотрит на змею.

Вот ханы, овладев собой,

Заговорили вразнобой:

— Манас, пойми нас и прости!

— Готовы мы с тобой идти

За родину, за свой народ!

— Веди, великий хан, вперед!

Поставили печать — моор,

Скрепили клятвой уговор.

Довольный ханами, Манас

Перед народом речь держал:

— Мой доблестный родной народ!

Страдал не раз ты от врагов.

Ты изгнан был с родной земли.

И силою твоих сынов

Мы вновь на родину пришли!

Но снова, мой народ родной,

Беда кружится над тобой:

Убить и разорить хотят

Нас Нескара и Конурбай!

И, чтоб врага опередить,

Пойдем походом на Китай!

Враждой ответим на вражду!

И я от вас ответа жду!

Поднялся ропот, шум и гам,

Молились люди небесам:

— Коке-Тенгир, всевышний наш!

Мы просим нас спасти, помочь,

Над нами вновь спустилась ночь!

Зажили мирным мы трудом

В своем отечестве родном.

В поход зовут нас ханы вновь,

Где ждут нас смерть, увечья, кровь!

Хотят вести нас на Китай —

В неведомый, далекий край.

Нет! На войну мы не пойдем!

Пусть каждый будет здесь казнен,

Зато на родине умрем!

Пришли сюда мы защищать

Вождя от ханов шестерых —

Выходит, это был обман.

Попались в хитрый мы капкан

И бросили себя в зиндан! —

Народ, как море, бушевал.

И Алманбет тут слово взял:

— Я знаю хорошо Китай.

И кто там этот Конурбай?

Хвастлитвый трус и негодяй!

Да и китайский сам народ,

Враждуя меж собой, живет.

Там много золота, добра,

Там чай и разные шелка.

Лишь Конурбай и Нескара

Имеют личные войска.

Мужчины там, поверьте мне,

Сидеть не могут на коне.

Увидев конную орду,

Без боя все сдадутся нам,

И мы с добычей боевой

Вернемся все к себе домой!

Народ затих и замолчал:

Алму никто не поддержал.

Никто из ханов шестерых

В ответ ни слова не сказал.

Когда в войсках, идущих в бой,

Утрачен лад, взаимный мир,

Там будут трус и дизертир.

И потому Манас решил

Проверить прочность своих сил,

На верность воинов своих,

Пока не поздно, испытать.

И по наивной доброте

Сказал: — Пойдут со мною те,

Кто хочет сокрушить врага!

Кого страшит победный бой —

Пусть возвращаются домой!

И в миг один по всем войскам

Промчалась радостная весть,

И крик ликующих бойцов

Дошел до голубых небес.

— Да будь он проклят, ваш Китай!

Его добро не нужно нам!

— Пойдемте, братья, по домам!

— Наш добрый вождь, батыр Манас,

На волю отпускает нас!

— И пусть он вечно будет жить!

— Тенгир его благословит!

И тут же начали войска,

Ряды покинув, уходить.

— Постойте! Я вас не пойму!

Когда водил вас на войну

За землю и родной народ,

Не дрогнув, шли за мной вперед!

Когда в Китай позвал Манас —

Как будто подменили вас!

Сбежав с позором по домам,

Вы жертвой станете врагов!

И снова гнет! И рабство вновь!

Жестокая судьба нас ждет!

Кыргызы славились своим

Бесстрашным духом боевым,

И потому наш славный род

Веками на земле живет!

Ужель забыли вы о том,

Какой устроили погром

Нам Конурбай и Нескара

Там, на поминках в Каркыра?!

За честь и родину свою

Пойдем мы на врага в поход!

В его берлоге покорим!

За униженья отомстим!

Вернется каждый в дом родной

С большой добычей и живой!

Велю я каждому из вас

В придачу дать по два коня.

От ран и смерти защитит

В боях вас прочная броня!

За землю предков, за народ

Пойдем мы на Китай в поход!

Нас славная победа ждет! —

Сказал батырам хан Манас.

От речи пламенной такой

Объял кыргызов ратный дух:

Их призывал на смертный бой

Родной отец и верный друг!

Готовые идти в поход,

Кричали воины «Ур! А-а!»,

Что означало «Бей врага!»

— Манас! Манас! Веди нас в бой!

Верны тебе! Всегда с тобой!

Манас доволен был собой,

С любовью он смотрел на рать

И был уверен, что они

Врага любого победят.

Но вот он руку поднял вновь —

Вмиг наступила тишина.

— Далек и труден будет путь,

И бой жестокий предстоит!

Пусть славный аксакал Бакай

Войсками сам руководит!

Он в мирной жизни и в бою

Советом мудрым и умом

Всегда народу был щитом.

Согласен ли со мной народ? —

У воинов спросил Манас.

И все согласны были с ним.

— В китайский город Чет-Бейжин

Дорогу знает лишь один —

Чоро мой верный, Алманбет,

Ему в дороге равных нет.

Как на ладони, весь Китай

Он знает каждый уголок.

И пусть он в незнакомый край

Войска кыргызов поведет!

Манас был прав. Никто ему

Не мог хоть чем-то возразить.

Чуть свет забрезжил в небесах,

На шлемах воинов лихих,

На пиках острых заиграл

От солнца отраженный блик.

Как знак войны затрепетал

С древком зеленым красный стяг,

Чтоб видел и страшился враг.

От воинов, идущих в бой,

Земля дрожала под ногой.

А впереди на Ак-Куле,

С непробиваемым щитом,

С мечом нещадным Ач-албарс,

Во всем величии своем

Под флагом красным хан Манас.

Как грозный селевой поток,

Кыргызы двинулась в поход.

Звучали шутки, громкий смех,

Как будто вышли для утех.

Но тут заметили чоро:

Манас был мрачен, нелюдим,

Никто не мог общаться с ним.

— Что с вами, доблестный байке?

Печальны вы, в глазах тоска.

А может, к Каныкей-джене —

Заглянем на прощанье, а? —

Спросил шутливо Алманбет.

И тут раздался громкий смех,

И сам Манас захохотал:

Видать, вопрос такой он ждал.

Лукаво глянув на Алму,

Он по усам провел рукой,

Дорогу указал камчой.

— Великий бабник наш батыр! —

Шутили меж собой чоро,

К хануме на прощальный той

От хана получив добро.

Навстречу им из ак-орго

Степенно вышла Каныкей

И сорок девушек за ней:

Как стайка белых лебедей,

В нарядах, красочных шелках,

С улыбкой тайной на устах.

Увидев томный, нежный взгляд,

Созвездье сказочных очей,

Манаса боевой отряд

Свалился со своих коней!

— Девчонки красотой своей

Ребят убили наповал.

А с кем теперь я в бой пойду? —

Смеялся грозный аксакал.

— Добро пожаловать, мой хан!

Мы рады встретить, угостить,

В поход батыров проводить,—

Журчал, как ласковый ручей,

Прелестный голос Каныкей.

Тулпара за узду взяла

(Ей был покорен Ак-Кула)

И в юрту белую свою

Открыла хану дверь она.

Когда дружина и Манас

Наелись досыта и всласть,

В крови батыров заиграл

Хмельной арак из кумыса,

Сказала Каныкей гостям:

— Родные наши, вы сейчас

В поход уйдете на Китай,

В далекий и опасный край.

В Китае люди, говорят,

Как в муравейнике кишат.

Молиться будем богу мы,

Чтоб из походов боевых

Пришли с победой и в живых.

Бешметы сшили мы с броней,

Чтоб каждый был неуязвим.

Одежда цвета одного,

Чтобы дружинника-чоро

Не перепутали с другим.

Как символ наших снежных гор,

Мы белый головной убор

Пошили каждому из вас,

Чтоб от жары и ветра спас.

И сорок девушек подряд,

Вручая боевой наряд —

Бесценное в боях добро,

До слез расстрогали чоро.

Тревожной думою своей

В слезах делилась Каныкей:

— Послушай, брат наш Алманбет,

Тебе прощальный мой завет.

Идете вы на смертный бой —

Бог знает, кто придет живой!

В поход кровавый на Китай

Я умоляла не ходить.

Там Нескара и Конурбай

Манаса могут разгромить.

Но муж мой был неумолим,

Ничто не сделаешь ты с ним,

Когда мужчина одержим.

Боюсь я, брат наш Алманбет,

Что не вернется он живым.

За ним кровинушки родной —

Наследника на свете нет.

Родную щечку малыша

Не прижимала я к грудям,

И плач ребенка своего

Я не слыхала по утрам.

Коль не вернется он живой,

Боюсь, что в вечный мир иной

Уйду бездетной я вдовой!

Его две старшие жены —

И Акылай, и Караборк —

Наследника не принесли.

Живем мы дружною семьей

И связаны одной судьбой.

В тоске ждала я свой черед,

Когда Манас ко мне придет,

Cо мною будет до утра.

Но не могла дождаться я

И в юрте плакала одна.

Поминки, той, борьба за власть,

То вновь поход или война —

Любовью я не напилась.

Далече родина моя,

Ты знаешь, персиянка я,

Отец мой в Бухаре эмир.

Когда покину этот мир,

Пусть даже на краю земли,

Родным я буду завещать,

Чтоб прах сюда мой привезли,

В горах кыргызских погребли.

Так полюбила я душой

Народ кыргызский мой родной!

Молю тебя, мой Алманбет,

От стрел коварных и меча

Любимого ты береги!

Ведь хан наш очень одинок,

Бывает в гневе он жесток.

И чтоб ошибок роковых

Не совершал он сгоряча,

Я умоляю, береги!

Доверчив и наивен он,

И ханской властью упоен,

Уверен в том, что весь народ

Ему покорен и влюблен.

Не знает доблестный батыр,

Что тот, кто к власти приближен,

Бывает местью заражен,

И тайно ждет свой звездный час,

Когда хан потеряет власть.

Ты знаешь, доблестный Алма,

Где власть, там подлость и обман,

А потому беречь его

Тебя здесь умоляю я!

От тайного коварства, зла

Манаса, друг мой, береги!

Тебе вверяю жизнь его —

Живым мне мужа возврати!

Я буду счастлива в тот миг,

Когда, прильнув к его груди,

Услышу, как она стучит!

Я жизнь Манасу посвящу,

Чтобы кыргызский наш народ

В единстве смог он сохранить.

И Бог меня благословит! —

Рыдала горько Каныкей,

И из светящихся очей

По смуглым, трепетным щекам

Катились слезы, как ручей.

И Алманбет ответил ей:

— Манас мне братом стал родным.

Клянусь, ханум, я честью вам,

В обиду хана я не дам!

Манаса — друга своего

Я грудью буду защищать.

Но он, джене, не одинок —

За ним кыргызский весь народ,

Хотя от матери другой

Есть братья Абыке, Кобеш.

Отрада у Манаса есть:

Надежда, мудрый друг и честь,

Богиня сказочных ночей,

Сияние счастливых дней,

Подруга жизни — Каныкей!

Сказав, что одинок Манас,

Вы мне напомнили сейчас,

О том, что я здесь одинок,

Живу на свете, как изгой.

Народ кыргызский стал родной,

Пришел я с чистою душой,

Но все равно я здесь чужой!

И чую за своей спиной

Дыханье зависти я злой!

Я там — предатель, здесь — беглец.

И если вдруг придет конец,

Боюсь, не буду погребен

Ни там, на родине, ни здесь.

Меня не похоронит брат,

Не будут плакать надо мной,

Не бросят горсть родной земли

Ни дочь моя, ни сын родной.

И лишь одна на свете есть

Моя отрада, радость здесь,

Кто будет ждать меня в тоске,—

Сестренка ваша Арууке.

В поход уходим мы, сестра!

Напрасно думаете вы,

Что на Китай идем мы зря!

Победой власть мы укрепим,

Пусть знают все, что хан Манас

Могуч, силен, непобедим!

Чтоб был народ всегда един,

Им должен править хан один!

— Да сохранит всевышний Бог

Манаса до победных дней! —

Благословила Каныкей.

По женской доброте своей

Не догадалась Каныкей,

Что хитроумный Алманбет,

Задумал Конурбаю месть,

Повел кыргызские войска

На родину свою Китай,

А там чтоб силой возродить

Свою поруганную честь.

В душе лелеял он мечту:

Вернуть владения свои

И, как жену, к груди прижать

Дочь Эсенхана Бурулчу.

Команду «В путь!» подал Манас,

И тут же грянул добулбас.

Дружина выступила в путь,

В поход Великий на Китай.

Стояли долго вдоль реки

Детишки, жены, старики,

В слезах просили небеса,

Чтобы родных в боях берег

От смерти сам всевышний Бог.

В долине речки Сары-Тал

В поход идущие бойцы

Устроили большой привал.

Воткнули копья в мягкий грунт,

Мечи забросили в кусты,

Коней угнали, чтоб пасти.

Одни, спасаясь от жары,

В реке купались голышом,

Другие спали под шатром.

По кругу вытоптав траву,

Устроили игру в ордо.

Назначив крупную байгу,

Играли здесь в тогуз-коргол.

Как будто тысячная рать

Отправилась в большой поход

Поесть, поспать и поиграть!

Увидев это, Алманбет

Во гневе был и разъярен,

И тут же прибыл в ханский стан.

— Прости меня, великий хан!

Пора сворачивать с пути!

С такой разнузданной толпой

Нам до Бейжина не дойти.

Со стадом диким вот таким

Мы никогда не победим!

А если выступим, никто

Там не останется живым!

В поход я с вами не пойду!

Такую дикую орду

На гибель я не поведу!

И сорок воинов-верзил,

А с ними сам старик Кыргыл,

Не смея ничего сказать,

Стояли, опустив глаза

(Видать, горели от стыда).

— Ты прав, мой храбрый Алманбет!

В войсках у нас порядка нет.

В походе на Большой Китай

Следить за войском, управлять

В пути обязан был Бакай.

А коли власть не смог он взять,

То, знать, состарился наш брат.

Отныне ханом боевым

В пути пусть будет Алманбет!

Езжайте к дядюшке сейчас

И сообщите мой приказ! —

Решительно сказал Манас.

И тут же Ажибай, Серек

Поехали к Бакаю в стан.

Чтоб пожилого абаке

Известием не огорчать,

Не знали, как, с чего начать.

Заметив это, хан Бакай

Сказал: — Я вижу, оба вы

Пришли о чем-то сообщить.

Боитесь, если весть дурна,

Велю вам головы срубить.

Не бойтесь, выслушаю вас.

Что повелел мне хан Манас?

Набрался духу Ажибай:

— Простите, дядюшка Бакай.

Когда мы двинулись в поход,

Вы были ханом боевым.

Теперь всю войсковую власть

Алме решил он передать…

Здесь рассмеялся эр-Бакай:

— Пока я дожил до седин,

Какой ни занимал я чин!

И ханом был, и тор-ага,

Но, как вы видите, друзья,

На лбу не выросли рога!

Эр-Алманбета я ценю

Повыше хана самого.

Умен, хитер, отважен, смел,

Большой знаток военных дел.

И это знает эр-Манас.

Отдал разумный он приказ!

Как только Ажибай, Серек

Слова Бакая донесли,

Горластый воин Ырчы уул

Войскам немедля сообщил,

Что к Алманбету одному

Вся власть над войском перешла,

Чтоб подчинялись все ему

В тылу, в походе и в бою.

А если кто-то возразит,

С плеч голова его слетит!

Добившись власти, Алманбет

Не медля обошел войска,

Людей в строю пересчитал,

Чтоб строгим был в пути учет,

Назначить старших приказал.

В десятке старший — он баши,

У сотни старший — жуз баши,

У тыщи старший — мин баши.

И всем он строго наказал,

Считать состав свой по утрам,

Ну, а потом по вечерам.

И если будет недочет,

Башку немедля отсечет.

И каждый воин должен знать —

В пути не будем отдыхать,

Пока до цели не дойдем!

В порядке строгом и в строю

Войска вновь двинулись вперед

Через леса, поля, луга.

Переходили реки вброд,

Короткий делали ночлег —

И так примерно сорок дней,

Не зная отдыха и сна,

Вся армия кыргызов шла.

Главарь дружинников — Кыргыл

В пути совсем уж занемог:

Натер мозоли между ног,

Сидя без отдыха в седле,

Натер он задницу до дыр.

Превозмогая боль и зуд,

Сказал десятнику Бозуул:

— Я ехать дальше не могу.

Наш хан Манас совсем сдурел —

Всю власть китайцу передал.

Он хочет загубить людей,

Загнать в дороге лошадей.

Боюсь, что я в пути умру.

В поход я дальше не пойду!

Живым хочу вернуться в тыл! —

Стонал в бессилии Кыргыл.

И тут ответил он баши

Бозуул во гневе старику:

— Когда всех брали на учет,

Ты был в десятке, старый черт!

Когда Алма нас перечтет,

Тебя не хватит одного.

Башка чтоб не пошла в расход,

Я Алманбету доложу,

Что ты, Кыргыл, в пути подох!

Главарь дружины боевой,

Кыргыл в боях был закален,

И наглой грубостью такой

Был старый воин оскорблен.

И сам пошел к Манасу он.

— Ты сам водил в походы нас!

Теперь я не пойму, Манас,

Кто нас ведет на этот раз?

И почему кыргызов в бой

Ведет китаец на Китай?

Ответ разумный людям дай!

Народ устал и изнурен.

Голодны кони, нужен корм,

И кровь сочится под седлом.

Мы все в дороге перемрем —

И до Бейжина не дойдем!

А может быть, китаец твой

Решил в пути нас загубить?

Измучился вконец народ —

В поход он дальше не пойдет!

Меня просили: — Передай,

Пусть будет проклят ваш Китай!

Послушав старого бойца,

Манас прошелся по войскам

И Алманбету приказал

Дать людям отдых и привал.

Но прежде повелел Манас

Людей в строю пересчитать,

И там, где будет недочет,

Башку от тела отсекать.

И перед ним войска прошли:

В составе полном он баши,

И жуз баши, и мин баши —

Все триста тысяч человек!

Но тут беда одна стряслась:

В десятке, где был сам Манас,

А он баши был Тазбаймат,

Как ни считали, не могли

Десятого бойца найти!

И Алмабет тогда сказал:

— Выходит, трус один сбежал.

А ты, плешивый Тазбаймат,

Подкуплен был или проспал!

Снесите голову ему! —

Алма во гневе приказал.

И мигом шестеро чоро

Баймата к плахе повели,

Чтобы плешивую башку

Секирой мигом отрубить,

И приготовили ведро,

Чтоб кровь бедняги тут же слить.

— Постойте! — заорал Серек. —

А может, Тазбаймат-дебил

Манаса в список не включил?

Решил, что хан не человек!

— Ты мой батыр! Я твой желдет.

Меня в твоей десятке нет!

Выходит, ты меня, нахал,

За человека не считал?!

Зачем ты, добрый мой Серек,

От смерти Тазбаймата спас! —

Смеялся громче всех Манас.

Добро на отдых получив,

Упали наземь все бойцы.

В пути измученных коней

Пустили по лугам пастись.

Зарезав жирных кобылиц,

Устроили привальный той.

Лечили тех, кто занемог,

И спали крепко под луной,

Как говорят, без задних ног.

А на заре хан Алманбет

Пришел к Манасу на совет.

— Мой хан, докладываю вам,

Вот, наконец, мы подошли

К китайским землям, городам.

И чтоб подходы разузнать,

Послать разведку надо нам.

— Кыргыз не знает этот край —

Ты должен сам идти в Китай! —

Ему ответил хан Манас.

— Готов я выполнить приказ,

Но об одном прошу я вас:

Чтоб не было сомнений вдруг,

В разведку пусть пойдет со мной

Надежный, преданный мне друг,

Чоро ваш самый молодой,

Не раз испытанный в боях, —

Бесстрашный, доблестный Сыргак.

В Китае будет нужен нам

Конь Ажибая Карткурон,

Надежный жеребец-вожак,

Он может пригодиться там, —

Сказал Манасу Алманбет.

— Готовьтесь, пусть с тобой идет

В разведку доблестный Сыргак.

Узнаете вы по пути,

Как нам к Бейжину подойти,

Как укрепил свой город враг.

Желаю соколам моим

Вернуться в целости живым! —

Благословил батыр Манас.

И вскоре Алманбет, Сыргак

Никем не веданной тропой,

На поводу ведя с собой

Коня по кличке Карткурон,

Ушли в разведку за кордон.

Глава дружинников Кыргыл,

Он в сорок лет еще грешил.

Известный всем прелюбодей,

Добра не делал для людей,

В народе сплетником он слыл.

И слух однажды распустил

О том, что по ночам Чубак

Встречался тайно с Каныкей.

Узнав, что Алманбет, Сыргак

Ушли в разведку на Бейжин,

Сказал Чубаку при бойцах:

— Сын хана Акбалта Чубак!

Не знал, что ты такой чудак.

Хотя нойгутский ты батыр,

Но ниже, чем беглец, капыр!

Достоинства в Чубаке нет,

Коли над ним во всех делах

Поднялся выше Алманбет.

Кенкол не меньше, чем Талас!

Чубак не хуже, чем Манас!

Нажравшись водки, ты всегда

Колотишь в грудь, Чубак, себя,

Что мир один перевернешь.

Сыргак и Алманбет вчера,

Не взяв тебя, ушли в дозор.

А ты, как старая жена,

Остался здесь у казана!

О, боже мой, какой позор! —

Сказал ехидно старый хрыч.

— За мной, нойгуты! По коням! —

Во гневе заорал Чубак. —

И тут же загремел там-там.

— Китайца я зарежу сам! —

Кричал обиженный Чубак.

И тут же, оседлав коня,

Дозор помчался догонять.

Узнав об этом, эр-Бакай

К Манасу тут же прискакал

И все подробно рассказал.

— Спешите, дядюшка Бакай,

Пока два этих дурака

Не натворили там беды! —

Сказал Бакаю хан Манас.

— Их усмирить я не смогу.

Унять их сможешь только ты! —

Ответил дядюшка Бакай.

И сам Манас помчался вслед,

Чтобы Чубак и Алманбет,

Друг другу не пустили кровь.

Конь Алманбета Сарала,

В галопе быстрый, как стрела,

И Кокчебич, Сыргака конь,

А с ними верный Карткурон,

Пройдя дорогу в сотни верст,

К речной тропе спустились с гор —

И здесь Чубак догнал дозор.

«Салам» подал свой Алманбет —

«Алик» не дал Чубак в ответ.

— А что случилось, мой Чубак?

Не хочешь руку мне подать

И держишь меч за рукоять?

Ужель напал внезапно враг?

Войска кыргызов разгромил? —

Чубака Алманбет спросил.

— А ты забыл, мой дорогой,

Как кровью мы клялись с тобой

В походах ратных и в бою

За дружбу жизнь отдать свою?!

Иль клятва с кровью и мечом

Тебе, китайцу, нипочем?

Ушел в разведку без меня!

Ты думал, трус, предатель я?

Подумал, что в разведке я,

Как ты, к врагу перебегу?

А может, ты, китайский раб,

Решил к своим перебежать?

Взял юного Сыргака в путь,

Чтоб легче было обмануть! —

И меч Чубак свой обнажил.

От злости Алманбет вскипел:

— Довольно! Долго, я терпел

И не могу молчать теперь!

По крови я китаец! Да!

Но с чистым сердцем и душой

К кыргызам я пришел сюда!

Иду войной я на Китай,

На родину, на отчий край!

Я за Манаса, за тебя,

Я за кыргызов в бой иду!

Да вот не знал, что эр-Чубак

Несправедливый, злой дурак!

И я сейчас за честь свою

Ценою жизни постою!

Ну что же, друг мой дорогой,

Готов сразиться я с тобой!

И, меч свой вырвав из ножон,

Набросился на друга он.

Коня пришпорив Кокала,

Прикрывшись кожаным щитом,

Навстречу бросился Чубак.

Пошел с мечом на брата брат!

В смертельной схватке боевой

Искрился и звенел булат.

Рубились равных два бойца,

И каждый взмах меча грозил

Пустить из тела друга кровь.

И вдруг ударил добулбас,

Как с неба, грянул зычный глас:

— Вы что, друзья, с ума сошли?! —

Во гневе заорал Манас.

И тут же правою рукой

Взял за узду он Саралу,

А левою рукой схватил

Коня Чубака Кокалу.

И вот, как верный, грозный щит,

Меж ними хан Манас стоит.

— Уймите гнев, богатыри!

Вы мне, как братья-близнецы!

И каждый мне родней, чем брат!

Когда вы вместе и со мной,

Могу весь мир в руке держать.

А коль к согласью не придем,

Народ на части разобьем

По мелким ханствам и родам.

По миру вновь пойдет молва,

Что у кыргызов братства нет!

Кто отделится от родов,

Тот станет пищей для волков!

Но был Чубак неумолим:

— Пусти, я рассчитаюсь с ним,

С китайцем преданным твоим!

Алтай ты, хан Манас, забыл,

Когда мы из последних сил

Нещадно бились за народ.

Нам было по тринадцать лет,

И я ходил на риск и смерть,

А слава от моих побед

Досталась вся тебе, Манас!

На это не обижен я:

Как Бога, я ценю тебя!

Но вот пришел к нам Алманбет —

И для тебя Чубака нет!

И сорок воинов-чоро

Как будто для тебя ничто!

И поменял ты, хан Манас,

На беглого китайца нас! —

Бранился в ярости Чубак.

— Ты отпусти меня, Манас!

Убью Чубака я сейчас!

Назвал меня он беглецом!

Свалил меня он в грязь лицом! —

К Чубаку рвался Алманбет.

Разгневался батыр Манас:

— Друзья, теперь я понял вас!

Поссорились вы меж собой,

Чтоб не идти со мною в бой.

Без вас пойду я на Бейжин!

И клич мой, знаете, один —

Вчера, сегодня, завтра, впредь:

«Или победа, или смерть!»

Идите, отпускаю вас!

И посмотрю на ваш позор!

Узды он выпустил из рук,

Уселся молча на бугор.

И разъяренный эр-Чубак

Смиренно вдруг сошел с коня

И руки на груди скрестил.

— Мой Алманбет, я был неправ,

Попутал гордости шайтан.

Повел себя я, как болван,

Готов сгореть я от стыда!

Вот руки! Хочешь — повяжи!

Вот пропасть — вниз меня столкни!

Вот меч, чтоб голову снести!

Но если можешь — то прости! —

Без тени горести и зла

Взмолился доблестный Чубак.

И Алманбет сошел с коня.

На шею крепкую свою

Набросил богатырь камчу:

— И ты прости меня, Чубак!

К тебе, мой друг, обиды нет! —

И, как молодка — келинчек,

Стоял в поклоне Алманбет.

Когда увидел эр-Манас,

Что два батыра, как друзья,

Стоят в обнимку перед ним,

Сверкнули слезы на глазах,

Как будто вдруг увидел он

Звезду двойную в небесах.

И четверо богатырей:

Манас, Сыргак и Алманбет,

А с ними доблестный Чубак —

Отправились в дальнейший путь,

Чтоб на Бейжин издалека,

С вершины Тал-Чоку взглянуть.

Отсюда виден весь Китай —

Великий благодатный край.

У самых голубых небес

Под солнцем облака кружат.

Дурманит голову тебе

Лугов альпийских аромат.

И, взяв подзорную трубу,

Увидел весь Китай Манас.

Кишащих, словно муравьи,

Людей увидел эр-Манас.

Цветущие сады, поля,

Луга увидел эр-Манас.

И Алманбет им рассказал:

— Вон там, за черною горой,

Мой город Чет-Бейжин родной.

На троне восседает там

Правитель главный Эсенхан.

За Чет-Бейжином вдалеке

Владенья хана Алооке,

Где правит младший сын его —

Хапуга, лютый Конурбай.

А слева — благодатный край,

Где правит дева Оронгу.

Левее — племена манжу,

А справа — племена солон.

Расположились к ним впритык

Владенья хана Бозкертик.

А там, за бурною рекой,

Блестят озера Кок-Ноор,

Правитель там толстяк Жолой.

Велик раздробленный Китай!

Когда весь мир объял потоп,

Всю землю залило водой,

Но до Бейжина в те года

Вода потопа не дошла.

Не знал о нем сам Соломон,

И не был здесь Рустем — Дастан,

И даже Македонский сам

Завоевать его не смог.

И на людей не мог влиять

Зять Мухаммеда Азирет.

Народ живет здесь трудовой,

С большой доверчивой душой.

Но мы пойдем не на Китай —

Наш враг проклятый Конурбай.

Его должны мы сокрушить

И, как грабителя, убить!

И на вершине Тал-Чоку,

Удачи верной пожелав,

Ушли с Манасом эр-Чубак

К своим войскам, в обратный путь.

А Алманбет и эр-Сыргак

Пошли в разведку разузнать

Пути-дороги на Бейжин.

Пришли в долину Тешик-Таш,

Где ароматные цветы

Благоухают на лугах,

Сады фруктовые цветут

И чай кустится на полях.

Здесь Алманбет сошел с коня.

Он вниз лицом в траву упал

И, как ребенок, зарыдал:

— Прости меня, моя земля!

Сыргак, вот родина моя!

Меня здесь мама родила,

И с пуповины кровь мою

Земля родная приняла.

Здесь по лужайке вдоль реки

Я в детстве бегал босиком.

Вон там, под красочным шатром,

Играл с друзьями пацаном.

Вон тот ветвистый желтый тал

Я в ранней юности сажал.

Под той чинарой вековой

Родился ночью под луной.

Немало повидав беды,

Иссохли листья без воды,

И лишь у корня, видишь ты,

Растет зеленый стебелек.

Мне мать сказала Алтынай:

«Сыночек, горемычный мой,

Когда вернешься ты домой,

Здесь будет маленький росток —

То знай, не будешь одинок:

Родится у тебя сынок».

Росток чинары говорит,

Что Арууке — жена моя

Мне сына осенью родит.

Земля, где был ты порожден,

Всегда останется родной.

Прости, Сыргак, соратник мой,

Что, как дитя, здесь слезы лью.

Бежал отсюда я, Сыргак,

Спасая жизнь и мать свою.

Лишили ханства и земли,

И перед родиной мои

Заслуги даже не спасли.

Отец мой здесь известный хан,

Я не был у него в чести:

Наверно, сомневался он,

Что от него я был рожден.

Я ведь по матери кыргыз,

По вере с детства — мусульман.

Когда родился, говорят,

Я был обрезан, как Христос.

Видать, младенцем перенес

В утробе матери суннат.

Я грудь у матери просил

Не плачем детским «Ма-ма! Мам!»—

Орал вовсю: «Ислам! Ислам!»

Как видишь, друг мой дорогой,

Я с детства был уже изгой.

И здесь, и там я был чужой.

Так мне повелено судьбой!

Я полюбил безумно здесь

Дочь Эсенхана Бурулчу.

Она, страдая, пятый год

Меня здесь в заточеньи ждет.

А на поминках я узнал,

Что хвастался там Конурбай:

В токолы хочет он забрать

Мою невесту Бурулчу.

Ему я это не прощу!

За все обиды отомщу!

За честь я жизнью заплачу!

Свою невесту Бурулчу

Я к сердцу, как жену, прижму,

Ну, а потом пускай умру!

Колдунья в детстве прорекла:

Жизнь Алманбета коротка.

И если здесь погибну я,

Прошу тебя, мой друг Сыргак,

Женись ты на своей джене —

Прекрасной, нежной Арууке.

И сына, верю я тебе,

Ты не оставишь сиротой,

И будет он тебе родной, —

Закончил Алманбет в слезах.

— Крепись, Алма! — сказал Сыргак

И друга за плечо обнял.

— Благодарю, братишка мой!

Я знал, что ты меня поймешь.

Теперь давай, мой друг, с тобой

Мы воинский исполним долг!

И из куржуна Алманбет

Китайский вытащил бешмет,

На голову ему надел

Расшитый шелком тебетей.

Как будто был чоро Сыргак

Китайца знатного батрак.

Потом надел он свой чапан,

Что здесь носил, когда был хан.

И двинулись в дальнейший путь,

Как два китайца молодых,

Которые домой идут.

По горным тропам шел их путь.

Две речки переплыли вброд:

И Шат-Кечу, и Таш-Кечу,

Где так и не было моста, —

Алме знакомые места.

И, наконец, пришли они

В долину, где спокон веков

Пасут китайцы табуны.

Когда поближе подошли,

Навстречу вышел караул —

Табунщик главный Карагул.

Он был в долине Каркыра,

Где Конурбай и Нескара

Гостям устроили разбой,

Угнали лошадей с собой.

— Откуда вы? Зачем пришли?

Я знаю всех в округе всей,

Но не встречал таких людей, —

Спросил в тревоге Карагул.

— Иду я в город Чынмачын.

Правитель племени конгур.

Мой брат — известный хан Бургур,—

Ему ответил Алманбет.

— А этот с вами кто такой?

Одежда на плечах трещит,

Глаза таращит и молчит,

Как будто он глухонемой.

— Он сын бурутского вождя.

Когда попал бедняга в плен,

От страха проглотил язык.

Когда одежду дал ему,

Бурут был тощий, как шайтан,

А здесь отъелся, как кабан,

Теперь она ему впритык, —

Смеясь, ответил Алманбет.

— А жеребца на поводу

Ведете на базар продать?

На чай хотите обменять?

— Конь мне достался как трофей,

Когда, кыргызов разгромив,

Угнали мы их лошадей.

Идем мы в город Туанша,

Сюда вернемся не спеша.

Ты присмотри за ним, мой друг,

Тенге получишь за свой труд!

Он с жеребца узду стянул,

Камчой по крупу стеганул.

Увидев свой родной табун,

Галопом Карткурон рванул,

Своих обнюхал кобылиц —

И весь табун как вожака

Признал родного жеребца.

Тут сразу понял Карагул,

Что Алманбет его надул.

Коня по кличке Торайгыр

Ударил крепко он камчой,

Пустив столб пыли за собой,

Помчался к хану своему.

Его не стали догонять —

Им надо было поскорей

На родину угнать коней.

Сыргак о щит свой постучал

(Знакомый лошадям сигнал) —

И тут же верный Карткурон

Табун свой в Каркыру погнал,

Где стелится ковром ковыль,

Где запах трав родных пьянит,

Где сказочный Кеген бурлит.

Да разве можно Каркыру

Землей другою заменить!

Разведчиков оставим здесь,

Чтобы узнать другую весть:

Чем заняты Манас, Чубак.

На берегу реки Марал

Они устроили привал

И ждали там, когда придут

С разведки Алманбет, Сыргак.

— Езжай за ними, мой Чубак!

А вдруг у них стряслась беда,

Не могут выбраться сюда! —

Забеспокоился Манас.

Чубак помчался тут же в путь,

Чтоб о батырах весть узнать.

А сам Манас улегся спать:

Три дня, три ночи был в седле,

Не спал, не отдыхал нигде.

Примчался к хану Карагул

И Конурбаю сообщил

О том, что хитрый Алманбет

Угнал кыргызский весь табун.

— Предателя и беглеца

Насквозь я проколю копьем

Или схвачу его живьем!

Связав, на площадь приведу,

Башку прилюдно отсеку! —

Взревел во гневе Конурбай.

В ущелье узком с двух сторон

Таились Алманбет, Сыргак,

Чтобы устроить там завал,

Дружину сверху перебить,

А Конурбая самого

Живым в заложники схватить

И Эсенхану предложить

Взамен без боя сдать Бейжин.

Чубак, примчавшись в Тал-Чоку,

Увидел снова весь Китай.

Вдали от города Бейжин,

Подняв столб пыли за собой,

С своей дружиной боевой

К ущелью мчался Конурбай.

И эр-Чубак во весь опор

К Манасу бросился назад.

— Проснись, мой хан! — кричал Чубак,

Но спал как мертвый эр-Манас.

Пытаясь разбудить его,

Взяв голову, напрасно тряс,

Под мышкой даже щекотал.

Отчаявшись вконец, Чубак

По заду хана своего

Камчой ударил что есть сил —

И лишь тогда батыр Манас

От сна глаза свои открыл.

— А что случилось, мой Чубак? —

Спросил он, зад свой почесав,

С упреком глянул на него,

Проснулся будто на джайлоо.

— Алма, Сыргак окружены!

А ты храпишь и видишь сны,

Как будто там, в Таласе, ты

Лежишь в объятиях жены! —

Во гневе заорал Чубак.

И вот помчалися они

На помощь к боевым друзьям,

Чтобы Сыргак и Алманбет

Не угодили в плен к врагам.

В ущелье узком вдоль реки

Рубились, жизни не щадя,

Кыргызских два богатыря.

А к ним уже со всех сторон

Ползли китайцы по горам,

Чтобы кыргызов взять в полон.

Увидев это, хан Манас

Сыргаку приказал скакать,

Скорее сообщить своим,

Чтоб все кыргызы как один

Пошли походом на Бейжин.

Загнав коня в десятый пот,

К своим примчался эр-Сыргак,

Но, кроме слов «Ава! Ава!»,

Не мог он ничего сказать —

Забыл от страха все слова.

— Ты что, мой доблестный Сыргак,

В штаны от страха наложил?

Немедля дух свой собери

И весть нам поскорее дай! —

Потребовал старик Бакай.

— Нашли мы наших лошадей,

В табун пустили жеребца,

И наш отважный Карткурон

Повел коней всех в Каркыра.

Но тут проклятый Конурбай

Нас окружил со всех сторон.

Боюсь, пока мы к ним дойдем,

В живых батыров не найдем! —

Поведал в страхе эр-Сыргак.

— Сыргак, немедля замолчи!

Не должен слышать здесь никто,

Что Алманбет, Чубак, Манас

Там в окружении сейчас!

Услышат если эту весть,

Войска мы не удержим здесь.

Как зайцы, разбегутся все.

Из них, поверь мне, ни один,

Не выйдет с нами на Бейжин!

И вот Сыргак и эр-Бакай

Спокойно двинулись к войскам.

И рассказал им эр-Сыргак,

Что Чет-Бейжин у нас в руках,

Что Конурбай и Нескара

Манасу бросились к ногам,

Богатства предложили нам,

Красивых девушек и вдов,

А чтоб забрать все это вдруг,

Нам просто не хватило рук, —

Закончил весть свою Сыргак.

И тут же с криками «Ур! А-а!»

К Бейжину бросилась орда,

Побольше чтоб себе урвать,

Попить, поесть и погулять.

И стяги над собой подняв,

Под громкий добулбасов бой,

Под звуки чоор, керней, сурнай

Пошли кыргызы на Китай.

А здесь Манас, Алма, Чубак,

Зажатые в крутых горах,

Попали в тесное кольцо.

Войска свои вели сюда:

Свирепый воин Мурадыл,

И в красной шапке Нескара,

А с ним калмыцкий хан Ушан,

И хитроумный Борончу,

Воительница Оронгу,

Глава калмыков хан Жолой,

Мантукский воин Бозкертик.

И копья, словно лес густой,

Сверкали сталью голубой,

И стяги тридцати родов

Взметнулися над головой.

Вверху синеют небеса,

Внизу бурлящая река,

Куда ни глянь — враги везде,

И нет спасения нигде.

Кыргызам предложил Конур:

Напрасно кровь не проливать,

Манасу мирно сдаться в плен,

И Алманбета им отдать —

Тогда Манаса и чоро

Они не будут убивать.

Но чтоб войска свои Манас

Увел без боя в свой Талас.

— А если не согласны вы,

Захватим в плен мы вас живьем,

На плахе головы снесем! —

Кричал батырам Конурбай.

Сказал Манасу Алманбет:

— Нам выхода иного нет.

Мой хан, к китайцам я пойду.

Пусть рубят голову мою!

Зато Чубака и тебя

От верной гибели спасу!

— О чем ты говоришь, мой друг?

Мне непонятен твой испуг.

Мы будем биться, Алманбет!

И лозунг мой сейчас и впредь:

«Или победа, или смерть!» —

Таков Манаса был ответ.

И тут, как муравьи земли,

Как тьма голодной саранчи,

Враги по склонам поползли.

И трех батыров наверху

Достигли первые ряды.

И дали бой богатыри!

И кровь ручьями потекла,

И сотни выпущенных стрел

Впивались в щит и гнули шлем.

Но силы были неравны:

Теснее замыкался круг,

Чтобы забрать батыров в плен.

И тут нежданно грянул вдруг,

Как гром небесный, добулбас —

И видит там, внизу, Манас:

Как горный селевой поток,

Как мощный ураган степи,

Готовый все с земли снести,

Под кличем яростным «Ура!»

Идут кыргызы на врага!

Дрожит китайская земля.

Под стягом родовых племен:

Глава казахов хан Кокче,

Батыр кыпчаков эр-Тоштюк,

От Андижана Санжибек,

Глава эштеков Жамгырчи,

Ташкентец юный Бокмурун,

А рядом доблестный Урбю,

И сорок воинов-чоро,

Которых в бой ведет Кыргыл,

За ним Бакай и хан Кошой

Ведут войска на смертный бой.

С утра до ночи шла резня,

И с ночи снова до утра

Рубились, жизни не щадя.

Из трупов высилась гора.

И кровь от битвы роковой

Лилася красною рекой.

И всюду стон, проклятья, крик,

Не отличишь чужих, своих.

Жолоя эр-Чубак настиг,

Копьем насквозь его пронзил,

Но тут китайский хан Ушан

Чубаку в бок копье всадил.

А подоспевший Алманбет

Ушану голову срубил.

Свой город вышел защищать

Гигант китайский Мадыкан,

Но тут же, угодив в капкан,

Убит был грозный великан.

Нашли на поле смерть свою

И Музкиндик, и Ылама.

И вот сошлись лицом к лицу

Батыр Манас и Конурбай.

Манас взмахнул своим мечом —

И тот с пораненным плечом

Умчался в город Чет-Бейжин.

За ним китайские войска

Пустились в панике бежать,

И предводитель Нескара

Не мог бегущих удержать.

Кыргызы бросились вослед,

До стен догнали городских,

Но стража кованых ворот,

За стены пропустив своих,

Закрылась крепко от чужих.

Совет держа, сошлись в одном:

Бейжин замкнуть тройным кольцом

И дать войскам передохнуть.

Когда устроили учет

Все он баши и жуз баши,

И каждый доложил из них:

Погибших больше, чем живых.

И тут заметил Алманбет:

Среди живых Чубака нет.

Не мог представить он никак,

Что мог погибнуть эр-Чубак.

По всем ущельям и полям,

Где смертной бой кипел вчера,

Везде его искали зря.

А утром рано, чуть заря,

Чубак явился с Нескара.

За шею привязав к седлу,

Китайца вел на поводу,

За ним его дружину всю.

— Ты жив! А я тут слезы лью! —

Ликуя, хохотал Манас. —

Не ты ль, паскудный Нескара,

Набеги совершал на нас?

Погром устроил в Каркыра,

Пытался захватить Талас,

Убить пытался ты меня.

Теперь я вижу, дорогой,

Связали самого тебя! —

Злорадствовал батыр Манас.

— С победой ты закончил бой,

И волен здесь меня убить.

Но если сохранишь мне жизнь,

Готов я быть тебе слугой.

Открою я свою казну,

Красавиц юных подарю,

Отдам тебе весь этот край.

Прошу тебя лишь об одном:

Меня, Манас, не убивай! —

Взмолился пленный Нескара.

Манас был тронут, но потом

Поминки вспомнил в Каркыра —

И меч свой вынул из ножон.

Но за руку его схватил

Стоявший рядом Алманбет:

— Он может пригодиться нам,

Когда за хана Нескару

Предложит выкуп Эсенхан!

Решили, что пойдут в Бейжин

Урбю, речистый Ажибай,

А переводчиком при них —

Манаса верный ашпозчу

Китаец-повар Шийкучу.

На троне ханском золотом

Их принял лично Эсенхан.

А слева-справа от него

И Айжанжун, и Кунжанжун

Стояли тут же и без слов

В поклоне слушали послов.

Китаец-повар Шийкучу

Служил Манасу много лет.

Он Эсенхану рассказал,

Что хан бурутов эр-Манас

Опасен, грозен и силен,

Завоевать способен он

Не только солнечный Китай —

Весь мир земной из края в край.

Чтоб город и людей спасти,

Был выход здесь всего один:

Пока не поздно, сдать Бейжин!

И с почестями Эсенхан

Манаса выехал встречать.

— Ты победил, батыр Манас!

Бейжин тебе передаю!

Людей напрасно не губи,

Святые храмы и дворцы

Прошу тебя, не разрушай!

Я трон тебе передаю,

Но просьбу выполни мою:

Живым отдай мне Нескару

И ханов всех, попавших в плен.

За павших воинов в бою

Я куну заплачу свою! —

Просил Манаса Эсенхан.

У ног Манаса расстелив

Расшитый золотом ковер,

Надев на голову венец,

Его подняли на руках

И в главный понесли дворец,

На ханский усадили трон.

И вот с китайской всей земли

К Манасу на поклон пошли

Калмык, китаец и манжу.

Дары богатые несли,

С улыбкой мягкой, лебезя,

Манасу в верности клялись.

Когда он в город выезжал,

Народ кричал и ликовал.

Манас был горд и убежден,

Что весь Китай им покорен!

Добился цели Алманбет,

О чем мечтал он столько лет:

Вернул владенья и казну,

Взял в жены деву Бурулчу.

Гулял на свадьбе Эсенхан

Как Алманбета тесть родной:

Забыв обиды и вражду,

Скрепились дружбой родовой.

И три жигита с Шууту

Помчались сообщить в Талас

О том, что взят и покорен

Китайский город Чет-Бейжин

И что на трон взошел Манас!

Услышав радостную весть,

Была не рада Каныкей:

— Взяв Чет-Бейжин, китайский трон,

Обрек себя на гибель он.

Пусть возвращается скорей —

Здесь сын родился Семетей!

А если вдруг погибнет там

Его отец, любимый мой,

Единственный ребенок наш

С пеленок станет сиротой, —

Рыдала горько Каныкей.

В Бейжин примчался Шууту,

Манасу сюйюнчи привез,

Что сын родился у него,

Что имя дали Семетей,

И что просила Каныкей

В Талас вернуться поскорей,

И что кыргызский весь народ

Своих родных с победой ждет!

Мольбе жены Манас не внял —

Он воинов своих собрал

И перед ними речь держал:

— Я строг был с вами и жесток —

Иначе поступить не мог.

И против воли вашей я

В поход повел вас на Китай.

Ценою крови и смертей

Мы перед родиной своей

Сыновний выполнили долг:

Повержен враг, лежит у ног!

Когда народ в стране един,

Врагами он непобедим!

Закончен боевой поход —

Переотдохнуть пора бойцам.

Молодоженам, старикам,

Кто болен, ранен был в бою,

Отныне волю я даю —

Пусть возвращаются домой!

Кыргыл с дружиной боевой

Пусть здесь останется со мной!

— Хвала, великий хан Манас! —

Кричали воины вокруг,

От слез не вытирая глаз.

Устроили прощальный той.

Затем Бакай, старик Кошой,

Отец Манаса бай Жакып,

Сын Элемана эр-Тоштюк,

Отец Чубака Акбалта

Навьючили на караван

В боях добытое добро

И двинулись в родной Талас,

Где ждали их уже давно.

Не знал доверчивый Манас,

Что сдача города Бейжин

Была уловкой, чтоб потом

Весь город окружить кольцом,

Призвать к оружью горожан,

Дворец Манаса захватить

И всех кыргызов перебить.

А хитроумный Конурбай

Велел оружие ковать,

Для стрел смертельный яд искать —

Конур ждал часа своего.

Узнав, что многие бойцы

С добычею в Талас ушли,

Ослабла стража во дворце,

Он за Манасом стал следить,

Чтобы пробраться и убить.

Слугу Манаса — Шийкучу

Сумел он тайно подкупить.

Калмык по имени Манжу

С макушки сбрил свою косу

И, как бродячий мусульман,

На голову надел чалму,

Взял в руку старую клюку

И, словно нищий, поутру

Пошел к Бейжинскому к дворцу.

А здесь лазутчик Шийкучу

Печеный хлеб ему подал —

И в тот же миг калмык Манжу

Помчался к хану своему.

Конур лепешку разломал,

И там, в записке, прочитал,

О том, что утром хан Манас

Выходит в сад читать намаз.

На этот ритуал святой

Он стражу не берет с собой,

И, в сад проникнув, в этот миг

Манаса можно загубить.

К дворцу помчался Конурбай.

Старик Кыргыл и Акаяр,

Что сторожили хан-сарай,

Заснули крепко на заре

И не узрели, как проник

Сам Конурбай на Алгаре.

А сад Манаса охранять

У Ажибая был черед,

Он знал, что ханский в сад никто

Через Кыргыла не пройдет.

Прижав копье свое к земле,

Сам Ажибай дремал в седле.

Читать предутренний намаз

Пошел к реке батыр Манас.

Он руки в воду опустил

И омовенье поутру

По шариату совершил.

В халате легком на плече,

В молитве утренней просил,

Поднявши руки к небесам,

Чтоб сохранил создатель сам

Его победы над врагом,

Живым домой вернул его,

Чтоб, наконец, увидеть там

Родного сына своего.

Всевышний Бог! Создатель мой!

Я на коленях пред тобой.

Дав солнце нам над головой,

Ты освещаешь мир земной,

Сиянье к ночи погасив,

Нас оставляешь с темнотой.

Святых пророков, мудрецов

Ты нам даешь, Создатель, сам.

Безмозглых, глупых дураков

На землю посылаешь нам.

Чтоб жили в войнах и борьбе,

Ты посылаешь нам врагов.

Дав сердцу пламень и любовь,

Героев создаешь ты сам.

Создатель неба и земли,

Судить нас можешь только ты!

Твоих сынов водил я в бой,

Чтобы спасти народ родной!

Благословлял меня в пути

О, мой Создатель, только ты!

Я кровь людскую проливал,

Друзей и братьев я терял!

Прости меня за этот грех —

Таков был мой жестокий век!

Создатель мой! Прошу тебя,

Народ в единстве сохрани!

Пускай плодится и живет,

Пусть множится, жиреет скот!

И льется в закрома зерно!

На волю, жизнь и труд его

Не посягает пусть никто!

И пусть народ мой тыщи лет

Не знает горестей и бед!

Пусть будет хан, занявший трон,

В народ свой, как и я, влюблен!

И землю предков от врагов

Хранит и защищает он.

Дай честь и мудрость старикам,

Добро и ласку матерям,

Отвагу, совесть сыновьям,

Благоразумье дочерям!

Народ чтоб в мире вольно жил,

Отдали кровь свою и жизнь

Кыргызов верные сыны!

О-омин!

И в этот безмятежный миг

Манаса Конурбай настиг —

Нанес удар своим копьем…

Услышав хана громкий крик,

Проснулся стражник Ажибай,

Но скрылся подлый Конурбай!

Вернулся Ажибай назад,

И вырвал пику из спины.

На зов примчался Алманбет,

Из раны кровь остановил.

Но сломанный конец копья

В спине остался глубоко,

Извлечь его не смог никто…

Промчался по Китаю слух

О том, что ранен хан Манас.

Поднялся у кангайцев дух.

Для Конурбая, Нескары

Настал их долгожданный час.

В три круга охватив Бейжин,

Чтоб из бурутов ни один

С Китая не ушел живым,

И чтобы выгнать мусульман,

На бунт подняли горожан.

И вот на город Чет-Бейжин

Пошла стотысячная рать,

Чтобы кыргызские войска

В плен захватить, уничтожать.

Подняв Манаса красный стяг

И бросив клич «Манас! Урр-а!»,

Повел бесстрашный Алманбет

Войска кыргызов на врага.

Жестокий получив отпор,

Кангайцы стали отступать.

Ни Айжанжун, ни Кунжанжун

Не в силах были их сдержать.

Но вот с отрядом боевым

Навстречу вышел Конурбай,

За ним поднялся весь Китай.

И, как могучий шторм морской,

На битву вышел весь народ —

И закипел нещадный бой.

Смешались кони, люди здесь,

Покрылась трупами земля,

Людская кровь рекой текла.

В пыли, в чаду, в огне, в дыму

Друг друга не могли узнать

Кыргыз, китаец и манжу.

Истошный крик, предсмертный стон

Звучал вокруг со всех сторон!

Погиб с тулпаром Мааникер

Сын Кокетея Бокмурун —

Его прикончил Кунжанжун.

Под градом выпущенных стрел

Отважно бился Алманбет.

Схватить богатыря живым

Хотел с дружиной Айжанжун.

На помощь бросился Серек —

Жанжуну голову отсек.

Сыргака окружив кольцом,

Пытались сеткою поймать,

Но конь Сыргака Кокчебич

Им не давал себя догнать.

Копытом влево-вправо бил,

Седок его сплеча рубил.

К нему помчался выручать

С дружиной храбрый Музбурчак —

И сетку разрубил Сыргак.

И сорок воинов-чоро:

И Ажибай, и Жамгырчи,

И Алманбет, Чубак, Сыргак,

И хан Кокче, и Музбурчак,

И Санжибек, и хан Урбю —

Сражались насмерть как один,

Чтоб удержать в руках Бейжин.

Но вот в ряды кангайских войск

Пришел охотник Шипшайдар —

Стрелок-меткач — козго атар.

Умел он на скаку попасть

Стрелою меткой прямо в глаз.

Зажав пробитое плечо,

Рубился доблестный Кокче.

И тут кангаец Кунжанжун,

Спасаясь, бросился бежать.

Когда Кокче его догнал,

Вдруг появился Шипшайдар —

И точным выстрелом одним

Сразил батыра наповал.

У ханской ставки Музбурчак

Зажал с бойцами Нескару.

Дружину потеряв в бою,

Он отбивался кое-как.

Вот появился Шипшайдар —

Лишился жизни Музбурчак.

Отважно бился эр-Сыргак.

Он Конурбая сбил с коня,

Взял Алгару за удила,

Но тут крылатый Кокчебич

Споткнулся, и Сыргак упал.

Проклятый Шипшайдар-стрелок

Примчаться и сюда успел —

И пущенная им стрела

Сыргаку угодила в лоб.

Подняться он уже не мог.

Спасти чтоб друга своего,

Умчался в горы Кокчебич —

И там постигла смерть его…

Батыр Чубак был окружен,

Отчаянно рубился он.

Чтобы Чубака взять живым,

Набросили большую сеть.

Но эр-Чубак не сплоховал —

Руками сети разорвал.

Туда отряд своих стрелков

Привел охотник Шипшайдар —

Меткач и убивать мастак,

И градом выпущенных стрел

Убит был доблестный Чубак.

Погиб и леопард Серек.

Простились с жизнью: хан Урбю,

С ним юный весельчак Айдар,

Силач могучий Акаяр,

Стрелок, рубака Акжолтой,

Хан Андижана Санжибек —

Погибших всех не перечесть.

Один остался Алманбет.

Чтоб не попасть врагу живым,

Алма решил в свой смертный час

Коня на волю отпустить,

Кинжалом грудь себе пронзить —

Китайский древний ритуал.

Но Шипшайдар ему не дал

Своей рукой себя убить —

Стрелу он меткую пустил

И прямо в шею угодил.

Друг Алманбета Сарала

С батыром бросился в галоп —

Догнать его никто не смог.

Сын Ырамана Ырчы-уул

В слезах Манасу сообщил,

О том, что нет уже в живых

Батыров славных и родных,

И что в отчаянном бою

Осталось мало их в строю.

Заплакал раненый Манас:

— Зачем мне жить, когда в живых

Батыров нет моих родных?!

За ними я на смерть пойду!

Едва превозмогая боль,

Седлать велел он Ак-Кулу —

И на последний смертный бой

Повел он войско за собой.

Когда китайские стрелки

К Манасу близко подошли,

Пустили в хана сотни стрел.

Но не сразила ни одна —

Спасала крепкая броня.

И Шипшайдар тогда решил

Лишить Манаса скакуна —

И в горло верному коню

Попала черная стрела.

Пал на колени Ак-Кула…

В одну из пасмурных ночей

В слезах проснулась Каныкей,

Младенца в руки взяв с пелен,

Рыдая, грудь ему дала.

И, вспоминая страшный сон,

От слез сдержаться не могла.

У речки серенький бычок

Вдруг начал, как дитя, реветь —

Погиб, наверно, Алманбет.

А белый сокол на лету

Крыла могучие сломал —

Видать, Чубак попал в беду!

Чинара, стоя во весь рост,

На землю рухнула в момент —

Ужель в живых Сыргака нет?

А трон Манаса вдруг упал,

Все ножки подогнулись вмиг —

Знать, Ак-Кула под ним погиб.

И если славный наш отец

Попался без коня врагам —

Жестокий ждет его конец:

Живым он не вернется к нам!

Сон этот мудростью своей

Так разгадала Каныкей.

А если с боя не придут

Манас и верные чоро,

Беда придет опять в народ.

И, как всегда, здесь вспыхнет вновь

Борьба за власть между родов.

Коль нет достойного вождя,

Начнется личная вражда.

Наследник только что рожден,

Не скоро возмужает он.

А братья Абыке, Кобеш

Погибели батыров ждут,

Чтоб власть Манаса поделить

И чтобы в ханскую казну

По локти руки запустить.

Народ единый и оплот,

Манасом созданный в боях,

Погибнет, превратится в прах.

И вновь в изгнание, вразброд

Пойдет разграбленный народ,

Вновь опустеет отчий край.

— Спешите, дядюшка Бакай!

Вот здесь письмо, вот конь ему —

Скакун по кличке Тайбурул,

В боях он истинный дулдул.

Пусть наш отец, любимый мой

Из гибельной страны чужой

Живым вернется к нам домой!

Сыночек ждет его родной!

Езжайте, дядюшка, скорей!

И лучших боевых коней

В Китай послала Каныкей.

Собрав свой боевой отряд,

Через дремучие леса,

Пустыни, горы и луга

Назад, в загадочный Китай

Помчался доблестный Бакай.

В десятый пот загнав коней,

Он мчался тридцать дней-ночей.

И к Желтой прибыл он реке,

Что по-китайски Хуан-хэ.

И он увидел в темноте:

В долине гор, на высоте

Сияют мириады звезд,

Вокруг темнеет лес густой,

Закрывший тенью небосвод.

Приблизившись, увидел он:

Манас врагами окружен.

Не звезды это, а костры,

А лес — китайские войска,

Рассвета ждут, чтобы с утра

Тесней кыргызов окружить

И поголовно перебить.

Но хитроумный хан Бакай,

Никем не ведомой тропой

Прошел к Манасу невредим

И появился перед ним.

Привел он боевых коней,

Вручил письмо от Каныкей.

Прочтя, что ждет его сынок,

Манас сдержать себя не мог,

От счастья чуть не зарыдал,

И, как любимое дитя,

Письмо к груди он прижимал.

И снаряженьем Ак-Кулы

Он Тайбурула оседлал.

— Теперь, проклятый Конурбай,

Пощады от меня не жди!

За жизнь Чубака и Алмы

Вам не дадим пощады мы!

Нам случай для победы дан:

Глухая ночь, густой туман.

И Зулпукор — свой грозный меч

Поднял Манас над головой,

Повел войска на смертный бой.

Как смерч, как ураган ночной,

Врагам, объятым крепким сном,

Жестокий учинил погром.

С тех пор, как волею небес

Под солнцем греется земля,

Никто не знал до этих дней

Подобной битвы меж людей.

И цель у всех была одна:

Не жизнь! Не солнце! Только смерть!

И сколько пало в том бою,

Никто не сможет перечесть!

И Конурбай, спасая жизнь,

Бежал в свой каменный Бейжин,

И там укрылись все, кто мог,

Закрыв ворота на замок.

Войска Манаса на конях

Не в силах были город взять,

И по железным воротам

Напрасно били топором.

Тогда решил батыр Манас

Бейжин еще раз окружить,

И так, без пищи и воды,

Осадный город уморить.

И вдруг как будто бы с небес

Создатель сам ему сказал:

— Китай велик, непобедим.

Когда весь мир объял потоп,

Остался цел и невредим.

И даже грозный Искандер

Не смог найти сюда путей.

Так уходи, Манас, скорей! —

Сказал глас разума, видать.

Манас не мог ему не внять —

И дал команду отступать.

Без хана храброго Кокче

В родные степи Сар-Арка

Ушли казахские войска.

Таджиков храбрые стрелки,

Простившись рано поутру,

Ушли в родную Бухару.

Их предводитель Музбурчак

В долине смерти погребен —

К любимой не вернется он.

И храбрецов лихой отряд,

Привел которых Бокмурун,

Убитых схоронив ребят,

По хану павшему скорбя,

Ушли в ташкентские края.

Погибших всех похоронив,

Свой стяг победный опустив,

Не вытирая слез из глаз,

Кыргызы двинулись в Талас.

Когда прошли Китайский вал,

Расположились на привал,

Вдали вдруг кто-то увидал,

Что вслед за ними конь бредет,

Седок лежит, обняв коня,

Блестят на солнце шлем, броня —

И все узнали: к ним идет

Конь Алманбета — Сарала.

— Мой Алманбет! Ты жив, родной!

Ужели бог меня простил,

Коли вернулся ты живой? —

От радости Манас вскричал

И, несмотря на раны, боль,

Навстречу другу побежал.

Не выпуская удила,

Рукой за холку Сарала

Держался мертвый Алманбет.

Видать, китайская земля

И прах его не приняла —

За то, что, бросив край родной,

Властолюбивый блудный сын,

Собрав войска страны чужой,

На свой народ пошел войной

И столько жизней загубил!

И если бог его простил,

Судьба кыргызов не простит —

Потомкам долго будет мстить…

Батыра здесь похоронив,

По горсти бросили земли,

И, скорбно головы склонив,

Кыргызы двинулись в Талас.

Конь Алманбета Сарала

Один остался у бугра,

И на могилу седока

Упали слезы с карих глаз.

А на носилках меж коней

От раны эр-Манас стонал.

За ним, нагруженный добром,

Шелками, златом, серебром,

Верблюжий караван шагал.

— Зачем все это мне дерьмо?

За это ль кровь я проливал?

За это ль тысячи людей

В боях жестоких потерял?

Не стоит жизни этот прах!

Коль не победу, а беду

Принес народу своему.

Прости, Тенгир мой, в небесах! —

Просил у бога он в бреду.

— Погибших к жизни не вернешь,

Утратой сердце не терзай,

Так было суждено, видать.

Народ с победой будет ждать.

Батыр, ты духа не теряй!—

Сказал Манасу брат Бакай.

Манас слабеющей рукой

Бакая мудрого обнял,

Не падать духом обещал,

Просил гонцов послать вперед

И сообщить, чтоб знал народ,

Как завершился их поход.

Письмо послал он Каныкей

О том, что ранен был в бою,

И встретить с сыном на руках

Просил любимую свою.

Письмо Манаса получив,

Рыдала горько Каныкей:

— И если в спину ранен он,

То значит, сбылся страшный сон.

Чубак! Сыргак! Наш Алманбет!

Видать, и вас на свете нет!

И, малыша прижав к груди,

Пошла навстречу Каныкей.

Манас узнал издалека

Жену с ребенком на руках,

Собрал все силы, сколько мог,

Надел свой шлем и ак-олпок,

На боевом лихом коне

Навстречу выехал жене.

— Ужель вернулся ты живой

С Бейжина, повелитель мой!

Но где, скажи мне не тая,

Дружина славная твоя?—

В слезах спросила Каныкей.

— Прошу, любимая моя,

Ты душу мне не тереби,

Скорее сына моего

Подай в объятия мои!

Ведь для него в жестокий час

Сам бог меня от смерти спас! —

Супругу умолял Манас.

Но Каныкей была тверда —

Манасу сына не дала!

И раньше знала Каныкей:

Манас глазлив на малышей,

И если глянет на дите —

От смерти не спасет никто.

Под глазом черное пятно,

Особым пламенем горят

Его зеленые глаза.

И на родного малыша

Манасу посмотреть нельзя.

Из рук Манаса взяв камчу,

Ко лбу прижала малышу.

Отец камчу святую взял,

Прижал к груди, поцеловал.

(Родного сына эр-Манас

До смерти так и не видал).

Когда приехали в Талас,

Отвсюду съехался народ

С похода воинов встречать.

В тревоге вышла Арууке,

К Манасу бросилась в слезах:

— А где мой Алманбет, жезде?

Меж вами не видать нигде!

Манас с трудом сошел с коня,

Как дочь, прижал ее к груди:

— Родная, ты его не жди!

Погиб наш славный Алманбет.

Чубака нет в живых, аяш!

Сыргак убит в бою, аяш!

Лишился крыльев я и глаз! —

Рыдал могучий хан Манас.

Китайский покорив Бейджин,

В Талас вернулся я один.

За гибель славных сыновей

И за бесславный мой поход

Прости меня, родной народ!..

Слезами исходил родник,

Пожухли травы, лес поник,

И всюду плач, рыданья, рев

Сирот, несчастных стариков.

Не в силах был смотреть Манас

На плачущих детей и вдов.

А по спине его, струясь,

Из раны с болью кровь лилась.