Онлайн чтение книги Сказки весеннего дождя
УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ

В уезде Убара провинции Сэтцу с незапамятных дней стояло селенье Унаго-га-ока. Немало семей в том селенье принадлежало к роду Сабаэ.

Большею частью люди в Унаго-га-оке промышляли винокурением, но среди прочих выделялся достатком дом человека по имени Госодзи. Каждую осень неслись из его винокурни над волнами морскими громкие песни рушивших рис работников, приводя в изумление всех богов.

Был у Госодзи сын, Годзо. Годзо нисколько не походил на родного отца; с малых лет он отличался таким благородством и утончённостью манер, что впору столичному кавалеру. Кистью Годзо овладел в совершенстве; он с прилежностью постигал искусство сложения стихотворений танка и читал китайские сочинения, а стрелы, пущенные его рукою, били без промаха птиц на лету.

Под нежной внешностью Годзо таилось храброе сердце. Он стремился делать добро и был неизменно почтителен и учтив, помогая бедным и страждущим, чем умел. Все в селенье любили юношу и почтительно величали его Буддой, а батюшку Годзо за сварливый и буйный нрав окрестили Чёртовым Содзи.

К Годзо частенько захаживали гости насладиться приятной беседой, но никто никогда не отваживался заглянуть к Госодзи, жившему в том же доме. Тот, впав в неистовый гнев, собственноручно сделал на главных воротах надпись: «Пожаловавшим без дела чаю не подают!» — и неусыпно следил за исполнением своей воли.

В том же селенье жил ещё один человек из рода Сабаэ — некий Мотосукэ. Судьба отвернулась от него, и дела семьи пришли в упадок. Правда, у Мотосукэ оставался небольшой участок земли, которую он обрабатывал собственными руками, киркой и мотыгой, однако ему с трудом удавалось прокормить мать и сестру. Мать его была женщина нестарая и день-деньской хлопотала по дому, ткала, пряла — словом, трудилась, не жалея себя.

Сестру Мотосукэ звали Мунэ. Девушка славилась отменною красотой и прилежностью: она усердно помогала по хозяйству, разводила огонь в очаге, готовила пищу, а вечерами, усевшись подле матери у огонька, читала старинные книги и упражнялась в искусстве владения кистью. И Мотосукэ и Годзо принадлежали к одному и тому же роду Сабаэ, а потому Годзо был частым гостем в доме Мунэ; та же, не смущаясь, нередко просила у него наставлений в ученье. И вот случилось так, что они полюбили друг друга всем сердцем и поклялись в вечной верности.

Мать и брат Мунэ с молчаливым благоволением отнеслись к их союзу.

В том же селенье жил старый лекарь по имени Юкиэ. «Мунэ и Годзо просто созданы друг для друга», — решил он и, переговорив с родными Мунэ, отправился к Госодзи.

— Соловей, — сказал он, — вьёт гнездо в ветвях благоухающей сливы. Он не может жить в ином месте. Мунэ — прекрасная пара для твоего сына. Конечно, она небогата, но брат её — весьма достойный, трудолюбивый юноша.

Чёртов Содзи расхохотался.

— В моём доме, — с насмешкой ответствовал он, — обитает сам бог богатства. Вряд ли ему придётся по вкусу, если тут поселится нищенка. Убирайся отсюда, да поживее. Эй, слуги! Выметите-ка за ним, от дурного глаза!

Услыхав такое, лекарь поспешил унести ноги, и с той поры никто уж не осмеливался предлагать услуги в посредничестве.

Узнав о случившемся, Годзо сказал:

— Что ж, пусть родные мои против нашего брака. Всё равно мы любим друг друга, так что положитесь во всём на меня. — И продолжал навещать Мунэ.

Старый Госодзи пришёл в неистовство.

— Видно, сам бог нищеты вселился в тебя, коли ты пожелал связать себя словом с этой жалкою оборванкой, вопреки моей родительской воле! Даже думать забудь об этом! А ослушаешься — вон из дома в чём есть — я не дам тебе ни гроша. Или не сказано в твоих книгах о грехе сыновней непочтительности?

Ярость его была столь велика, что мать Годзо обеспокоилась.

— Негоже тебе навлекать на себя родительский гнев. Одумайся, где ты тогда приклонишь свою голову? Не ходи больше в дом к этим людям, — пеняла она сыну, а вечером увела Годзо на свою половину, попросив почитать ей вслух, и не отпускала его от себя ни на шаг.

Годзо больше не приходил, но Мунэ не роптала, утешаясь воспоминаниями о том, как он был нежен с нею. Она не вставала с постели, и вскоре лёгкое недомогание переросло в болезнь. Мунэ отказывалась от пищи и проводила все дни в затворничестве, совсем не выходя из своей комнаты.

Мотосукэ по юношеской беспечности не принимал случившееся близко к сердцу, мать же, видя, как день ото дня бледнеет и тает Мунэ, как тёмные тени сгущаются у неё под глазами, догадалась, что это — любовная лихорадка. Снадобья здесь не помогут, решила она, и умолила Годзо прийти.

Годзо пришёл в тот же день, пополудни.

— Как можно так падать духом? — пожурил он Мунэ. — Своим недугом ты безмерно печалишь матушку. Это великий грех! Ежели ты доведёшь себя до могилы, подумай, в кого воплотишься в новом рождении?[3]Коммент. 1 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Согласно буддийскому вероучению, человек после смерти бесконечно перевоплощается, вновь возрождаясь к жизни в одном из Шести миров (Ад, Мир голодных демонов, Мир скотов, Мир демона Асуры, Мир людей и Небо). Это неразрывно связано с кармой — всеобщим законом причины и следствия. Поведение человека в текущей жизни предопределяет, в каком из Шести миров ему предстоит родиться в следующем перевоплощении. ( здесь и далее комментарии переводчика Г.Дуткиной ) Может быть, в наказанье за своё своенравие ты будешь носить тяжёлые камни, терпеть тяготы и лишения, вить по ночам верёвки! Мы предполагали, что родители мои не дадут согласия на наш брак. Что ж, я пойду против их воли, но не нарушу данное тебе слово. Мы будем счастливы, даже если придётся бежать и скрываться в горах. Твои матушка с братом согласны, так что мы не совершим греха непочтительности. Дом мой богат, и отцу не грозит разорение. Он примет наследника со стороны и приумножит своё состояние. Пусть он забудет меня и проживёт до ста лет! Конечно, мало кто доживает до столь почтенного возраста, к тому же половину всей жизни человек вынужден тратить на сон, болезни, на работу для государства — если сложить это время, то на себя самого остаётся в лучшем случае двадцать лет. Мы же с тобою уединимся в горах или у моря, сокрывшись от мира за бамбуковой занавеской. Мы будем любить друг друга и веровать в лучшее — что сможем быть вместе хоть несколько лет… Но ты сейчас поступаешь неблагоразумно: не веришь в мою любовь и впадаешь в отчаяние. Если ты доведёшь себя до могилы, твои матушка с братом обвинят в несчастье меня! Я не вынесу этого. Одумайся же и обещай, что не будешь терять надежды!

— Прошу вас, не беспокойтесь обо мне, — отвечала Мунэ. — Я совершенно здорова! Просто я привыкла ложиться, когда мне хочется полежать. Простите великодушно, что заставила вас волноваться. Я сейчас же исправлюсь. — Мунэ взяла гребень и прибрала рассыпавшиеся волосы, сменила измятое кимоно, встала с постели и запорхала по комнате, наводя порядок. Она радостно улыбалась и даже не взглянула и краешком глаза на ложе болезни.

— Что ж, рад видеть тебя в добром здравии, — заметил Годзо. — Взгляни-ка, что я принёс: это рыба «тай»[4]Коммент. 2 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Рыба «тай» в Японии — символ удачи и счастья; по традиции её преподносили в дар с поздравлениями по особо торжественным случаям.. Её выловили близ Акаси и только нынешним утром доставили на лодке. Прежде чем мне уйти, отведай её. А я полюбуюсь тобой. — И Годзо достал завёрнутую в свежие листья рыбину.

Лицо Мунэ озарилось улыбкой.

— Нынче мне привиделся чудный сон. Он оказался в руку: то был знак, суливший удачу. И верно, вы подарили мне «тай»!

Мунэ разделала и приготовила рыбу и подала сначала матери с братом, потом уселась по правую руку Годзо и стала прислуживать ему. Мать взирала на дочь с нескрываемой радостью, Мотосукэ же делал вид, будто не замечает, как счастлива Мунэ.

Годзо едва сдерживал слёзы.

— Восхитительно, — пробормотал он и ещё усерднее задвигал палочками, принуждая себя съесть больше обычного. Наконец он сказал: — Сегодня я проведу ночь здесь. — И остался.

Наутро он поднялся чуть свет и направился домой, бормоча под нос «Росистую дорогу»[5]Коммент. 3 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Стихотворение из «Ши-цзин» («Книга песен») — собрания китайских народных песен и ритуальных гимнов (XII–VII вв. до н. э.). В нём описывается любовь юноши и девушки неравного социального положения..

Там его уже поджидал отец. Госодзи был в бешенстве.

— Ты — не сын, ты — гнилая опора в доме! — вопил он. — Ты забыл о чести семьи, ты обманываешь отца и мать, губишь себя! Ты перешёл все границы! Вот сообщу о твоём поведении наместнику правителя, он сурово накажет тебя и лишит права наследства! Не смей отвечать, негодяй, не желаю я слушать твоих оправданий! — Госодзи ярился пуще обычного.

Но тут вмешалась мать Годзо:

— Прошу вас, не надо… Я передам Годзо всё, что вы говорили нынешней ночью, а там поглядим, что нам делать. Годзо, умоляю тебя… Пойдём…

Госодзи нахмурился — как-никак, Годзо был его сын, — но сдержался и молча ушёл к себе. Мать, обливаясь слезами, взывала к Годзо. Наконец тот поднял голову и посмотрел на неё:

— Право же, матушка, мне нечего вам сказать. Молодые скоры в жизненно важных решениях и никогда не раскаиваются впоследствии. Меня не влечёт богатство, но ослушаться вас, оставить родимый дом — это великий грех. Не подобает так поступать человеку, вот я и решил: отныне я повинуюсь долгу. Прошу вас, простите мои прегрешения… — В его лице читалось искреннее раскаяние.

Мать Годзо возликовала.

— Если ваша любовь предопределена Небесами, то непременно настанет день, когда вы сможете соединиться, — сказала она, пытаясь утешить сына, и поспешила к Госодзи, рассказать ему обо всём. Госодзи призвал сына.

— Не следует доверять такому лжецу, как ты, — проворчал старый Госодзи, — но придётся. Мой старший мастер слёг с коликами в постель, а подручные — эти паршивые воры — так и норовят стянуть то, что плохо лежит. Сколько раз уже прятали по углам рис и сакэ! Так что сходи, проследи за порядком, а потом наведайся к мастеру, справься там о его здоровье. Стоит ему отлучиться, как добро утекает сквозь пальцы… Да поторапливайся!

Годзо поспешил выполнить приказание. Даже не обуваясь, он побежал в винокурню, зашёл к мастеру и вернулся.

— Всё в порядке, не извольте беспокоиться, батюшка, — доложил он.

— А тебе очень к лицу этот фартук! — заметил Госодзи. — Словно сам бог богатства надел его на тебя. Запомни, отныне ты будешь трудиться в поте лица, изо дня в день, до первого дня весны[6]Коммент. 4 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Винокуры заняты изготовлением различной выдержки сакэ с осени и до весны — до наступления Нового года по восточному календарю., а если прервёшься, чтобы поесть, не забудь заодно облегчиться. Пусть высится наша Гора сокровищ! Надобно не упустить бога богатства! — Госодзи мог толковать лишь о деньгах. — И вот ещё что: в твоей комнате целая куча книг или как их там называют. Ты корпишь над ними ночи напролёт, жжёшь попусту масло. Богу богатства это всё не по нраву, уж будь уверен. Но если ты отнесёшь книги старьёвщику, то потерпишь убыток. Почему ты не хочешь вернуть их в лавку и потребовать назад свои деньги? Подумай, пристойно ли это — знать то, чего не знают отец и мать? Сказано же: «Дитя, не похожее на родителей — чёртово семя!» Воистину так! Это сказано о тебе, — брюзжал старый Госодзи.

— Я буду во всём послушен родительской воле, — поклялся Годзо и каждый день, надев фартук и подоткнув подол кимоно, отправлялся на винокурню, трудился не покладая рук, к великой радости Госодзи. «Теперь бог богатства может быть доволен нашим Годзо», — ликовал он.

Годзо не появлялся, и Мунэ окончательно слегла. Наконец настал день, когда Мотосукэ с матерью поняли: она не протянет и суток. Бесконечно скорбя, они украдкой послали за Годзо. Тот ожидал такого исхода, и, хотя не видел своими глазами страданий Мунэ, сердце его разрывалось от жалости. Получив известие, он тотчас же поспешил в дом Мотосукэ.

— Сбылись мои худшие опасения, — проговорил он. — Говорят, что любящие соединятся в следующем рождении. Не знаю, истинно ли всё это, но я не могу надеяться на загробную жизнь. Всё обернулось так скверно… Поэтому я прошу завтра же утром прислать Мунэ ко мне в дом невестой. Будь то на тысячу лет или только на краткий миг — но мы соединимся с нею как муж и жена! И пусть мои батюшка с матушкой будут при этом. Это всё, о чём я прошу. Мотосукэ, позаботься, чтоб всё было, как подобает — я полагаюсь на тебя.

— Я выполню твою просьбу, — ответил Мотосукэ. — Но и ты подготовься к её прибытию подобающим образом. — Он казался бодрым и оживлённым.

Мать вздохнула.

— Долго же я ждала того дня, когда Мунэ покинет наш дом невестой… Так долго, что даже устала от ожиданий. Но теперь-то я знаю, что это свершится завтра, и душа моя успокоилась. — Казалось, мать вот-вот затанцует от радости. Она приготовила чай, подогрела сакэ, потом подала его Мунэ, и та обменялась чарками с Годзо в знак скрепленья союза трижды три раза, а Мотосукэ исполнил свадебную песнь. Но тут колокол пробил «первую стражу»[7]Коммент. 5 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) «Первая стража» — время от семи до девяти часов вечера; восемь часов вечера., и Годзо поднялся.

— В этот час у нас запирают ворота, — сказал он и поспешно откланялся. А мать с детьми все сидели в сиянье луны и проговорили всю ночь напролёт.

Едва забрезжил рассвет, мать достала белое торжественное косодэ[8]Коммент. 6 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Косодэ — шёлковое кимоно с короткими рукавами. и стала готовить дочь к свадебной церемонии. Укладывая ей волосы в причёску, она вздохнула:

— До сих пор помню день своей свадьбы. Ах, как я была счастлива! Когда ты прибудешь в дом мужа, сразу увидишь, что свёкор — сварливый, дурной человек. Постарайся не раздражать его. Но новая матушка непременно полюбит тебя…

Она нарумянила и набелила Мунэ, расправила платье и, пока дочь усаживалась в паланкин, продолжала давать ей последние наставления.

Мотосукэ облачился в льняной камисимо[9]Коммент. 7 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Камисимо — старинный парадный костюм самурая., как предписывает обычай, и опоясался двумя мечами.

— Ну, довольно, довольно, — нахмурился он. — Через пять дней Мунэ прибудет домой погостить[10]Коммент. 8 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Согласно обычаю, спустя пять дней после свадьбы невеста возвращалась ненадолго в родной дом, «погостить».. К чему говорить всё прямо сейчас? — Но было видно, что и у него кошки скребут на сердце.

Мунэ лишь улыбнулась в ответ.

— Я скоро вернусь, — прошептала она на прощанье. Мотосукэ последовал за паланкином.

Как только они скрылись из виду, мать зажгла огни у ворот[11]Коммент. 9 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) По традиции «огни у ворот» зажигались во время похорон или свадьбы, а также во время праздника «бон» — поминовения душ усопших. Огонь символизировал очищение. В данном случае свадебные «огни у ворот» как бы предвещают грядущую смерть Мунэ. и с облегчением вздохнула. Слуги были недовольны.

— Ну и свадьба… — ворчали они, разжигая огонь в очаге. — Мы-то размечтались… Думали, тоже пойдём, деньжонок получим да угостимся на славу. Какое… — И даже пар от котла поднимался лениво, словно бы нехотя.

При появлении паланкина домочадцы Госодзи онемели от изумления. «Кто это заболел?» — «Глядите-ка, да там девушка! А мы и не знали, что у Госодзи есть дочка!» — перешёптывались челядинцы, столпившись вокруг Мунэ.

Мотосукэ церемонно поклонился хозяину дома.

— Молодой господин любит мою сестру, — проговорил он, — и велел прислать её к вам невестой. Однако сестра моя нездорова, и господин Годзо просил нас поторопиться, вот почему я пришёл вместе с ней. Сегодня счастливый день для свадебной церемонии. Благоволите распорядиться, чтобы подали сакэ скрепить их союз!

Чёртов Содзи разинул от удивления рот и заорал:

— Ты что такое плетёшь? Когда я узнал, что мой сын посмел спутаться с твоей сестрой, я тотчас же положил этому конец! Он уж и думать о ней забыл! Что вы там все, одурели? Или в вас лисы вселились? — Госодзи злобно сверкал глазами. — Вон с моего двора! Не то прикажу слугам, чтоб прогнали вас палками! Сам-то я рук марать о тебя не стану! — Госодзи был вне себя от ярости.

Мотосукэ рассмеялся.

— Извольте позвать сюда господина Годзо. Он обещал, что сам встретит нас. Впрочем, мы теряем драгоценное время. Сестра моя очень больна и пожелала встретить смерть здесь, в вашем доме, — если ей суждено умереть. Похороните её на вашем родовом кладбище — тогда она будет лежать в земле рядом с молодым господином. Я знаю, вы скупы, но я не введу вас в расход. Вот три золотых: этого хватит на самые скромные похороны…

При слове «золото» Госодзи так и подскочил.

— Мой бог богатства даст мне столько золота, сколько я пожелаю! Мне не нужны ваши жалкие деньги! Эта девица не может быть невестой моего сына, и если она собирается отдать богу душу, то убирайтесь отсюда, да поживее! Эй, Годзо, где ты там? Ты что о себе возомнил? Если ты сейчас же не разберёшься с этими оборванцами, я вышвырну и тебя. Вот доложу наместнику, что ты идёшь наперекор родительской воле — гляди, суровое будет тебе наказание! — Он ударил Годзо и сбил его с ног.

— Делайте со мой что хотите, — ответствовал Годзо. — Но эта девушка — моя жена. Если вы выгоните нас из дому, мы уйдём вместе, рука об руку. Мы давно были готовы к этому. — Он обернулся к Мунэ: — Пойдём.

Видя, что они собираются уходить, Мотосукэ сказал:

— Она упадёт, если сделает хоть один шаг. Она — твоя жена. Она должна умереть в твоём доме. — С этими словами Мотосукэ выхватил меч и отрубил сестре голову.

Годзо поднял голову с земли и, завернув её в рукав кимоно, побрёл прочь со двора. Ни слезинки не пролилось у него из глаз.

Госодзи стоял как громом поражённый. Потом очнулся.

— Что ты хочешь делать с этой головой?! Я не позволю тебе хоронить её рядом с нашими предками! Её брат — убийца! Его надобно сдать властям! — Госодзи вскочил на коня и во весь опор поскакал к деревенскому старосте.

Узнав о случившемся, староста поразился:

— Они, верно, сошли с ума! Мать их, конечно, не ведает ни о чём… — И поспешил в дом Мотосукэ, стоявший по соседству.

Задыхаясь, он поведал матери Мунэ о случившемся.

— Не иначе, Мотосукэ лишился рассудка! — заключил он рассказ.

Но мать продолжала ткать, как ни в чём не бывало, и только заметила:

— Вот как… Значит, он это свершил… — Она всё осознала, но не выказала удивления. — Спасибо, что соблаговолили известить нас.

Староста остолбенел. «Я-то считал, что дьявол — Госодзи. Но эта женщина будет похуже его… Как ловко она дурачила нас!» — пробормотал он себе под нос и помчался к наместнику.

Тот повелел немедля схватить всех причастных к убийству и доставить к нему.

— Эти люди возмутили спокойствие всей деревни! — гневался он. — Следует выяснить обстоятельства дела. Мотосукэ убил родную сестру и должен быть брошен в тюрьму. Годзо тоже должен остаться здесь для дознания.

По приказу наместника обоих заточили в темницу.

Спустя десять дней наместник призвал всех к себе. Закончив дознание, он объявил:

— Хотя Госодзи не совершил преступления, он несёт на себе тяжкое бремя вины. Ибо, всё, что случилось у него на глазах, есть следствие его алчности и корыстолюбия. Ему надлежит находиться пока под домашним арестом. После того как суд определит меру его вины, Госодзи будет вынесен приговор. Что до Мотосукэ, то он виновен менее Госодзи. Да, он убил родную сестру, но мать одобрила этот поступок. Однако ему также надлежит не отлучаться из дому. А вот поступки Годзо вызывают недоумение и подозрение. Но дело это не столь простое, чтобы прояснить его обстоятельства обычным дознанием. — И наместник приказал снова отправить Годзо в темницу.

Спустя пятнадцать дней наместник огласил окончательное решение:

«Высочайшее повеление правителя провинции! Виновными признаны Госодзи и Годзо. Им надлежит немедля оставить родное селение и покинуть пределы земли Сэтцу!»

Отца и сына вывели из управы под стражей и препроводили до границы провинции.

«Мотосукэ и его мать совершили неслыханное. Посему им также воспрещено оставаться в селенье. Им дозволяется жить у западных границ Сэтцу».

На этом дело было закрыто. Всё имущество Госодзи, в том числе бога богатства, конфисковали чиновники. Чёртов Содзи в ярости топал ногами, потрясал кулаками, выл и бесновался так, что тошно было смотреть.

— Годзо! — вопил он. — Это ты во всём виноват!

Он бросил Годзо на землю и принялся избивать его, но тот даже пальцем не пошевелил.

— Делайте со мной что хотите, — только и вымолвил он.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! — кричал Госодзи и продолжал избивать Годзо, пока у того не хлынула кровь.

На шум сбежались жители селения, Госодзи всегда вызывал у них отвращение; его оттащили от Годзо и помогли юноше встать на ноги.

— Вы спасли мне жизнь, хотя она не достойна подобной милости. И всё же мне ещё не время принять смерть…

Ни одна чёрточка не дрогнула в лице Годзо.

— В тебя, верно, вселился бог нищеты! — завопил Госодзи. — Я потерял всё, что имел, я буду ползать в грязи, но верну своё состояние! Я поеду в Наниву[12]Коммент. 10 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Нанива — старинное название города Осака. и открою там дело! А тебя я лишаю наследства. Не смей больше ходить за мной! — Лицо Госодзи перекосилось от ярости, он выбежал из деревни — и исчез навсегда.

А Годзо вскоре принял постриг и вступил на Путь Будды. Он поселился в горном монастыре и достиг выдающейся святости.

Мотосукэ по-прежнему поддерживал мать. Оба они нашли пристанище в Хариме, у родни со стороны матери, и Мотосукэ снова взял в руки мотыгу и вернулся к крестьянскому труду. А мать поставила свой станок и ткала с утра до ночи, уподобившись Такухататидзи-химэ[13]Коммент. 11 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Такухататидзи-химэ — в японской мифологии богиня ткачества, соткавшая одежды для Великой богини Аматэрасу.. Жена Госодзи вернулась к родителям и тоже постриглась в монахини. А люди и поныне помнят бесстрашную улыбку отрубленной головы Мунэ…