Онлайн чтение книги Скоморошины
Про банника

Про бани

/1. Одна девка безстрашная в баню пошла. «Я», – говорит, – «в ней рубаху сошью и назад вернусь». Пришла в баню, углей с собой взяла, а то ведь не видать ничего. Сидит и раздувает их. А полуночное время. Начала наскоро рубаху сметывать, смотрит, а в корчаге уголья маленькие чертенята раздувают и окола нея бегают. Она шьет себе, а они уж кругом обступили и гвоздики в подол вколачивают. Вот она и начала помаленку с себя рубаху спускать с сарафаном, спустила да в сшитой рубахе и выскочила из бани. Наутро взошли в баню, а там от сарафана одни клочья.

/2. Муж с женой в баню пошли. Только муж помылся да и хочет идти, жену кличет, а та не хочет: легла на полок парится. Вдруг у окна чорт закричал по-павлиньему. Муж-то выбежал и вспомнил вдруг про жену, бежит назад, а уж его не пускает нечистый-то. Одну женину шкуру ему в окошко кинул. «Вот», – говорит, – «твоя рожа, а вот – женина кожа!»

/3. Один безстрашный тоже в баню пошел, да долго оттуда и нейдет. Пошли к дверям звать его, а его не пускают. Стали в дверь стучать, а ему только больнее от этого. Зовут его, а он и говорит: «Вот», – говорит, – «мне сейчас гроб делают». И слышат снаружи, что в бане пилят и стругают, и топором стучат. Он кричит: «Вот теперь», – говорит, – «заколачивают». И слышно как гвозди вбивают. Утром вошли, а он мертвый в гробу среди бани.

( Записано в Симбирске )

/4. Стояла у нас на Курмышке (в Симбирске) баня в саду. Осталась после хозяйки умершей дочь-невеста. Все она об матери плакала. И пронесся слух, что мать ей по ночам змеем летает. Прилетит это к полуночи и над трубой разсыплется. Похудела, бедная, изсохла, ни с кем не говорила и все в полдни в баню ходила. Стала за ней ея тетка подсматривать, зачем это Душа в баню ходит. Раз досмотрела и услыхала, что она с матерью-покойницей говорит: «Не скажу, мамынька, никому! Я так рада, что ты ко мне ходишь». Тетка тихонько отошла от бани, а Душа вернулась в горницу такая веселая, только бледная, ни кровинки в лице. «Ты, Дуня, не скрывай», – сказала ей тетка, – «что видишься с матерью в бане». Девка взглянула на нее и закричала недаровым матом: «Ты, проклятая, меня извести хочешь, задушить хочешь!» – «Ты не сердись, Дунюшка, я тебе с матерью видится не запрещаю». Уговаривать ее принялись. Девка вдруг повеселела и все тетке рассказала. Как только она тетке все рассказала, в самую полночь девку в постели мертвой нашли. Пошел слух, что Душу мать убила, и даже сама старуха-обмывальщица говорила, что на груди у Души видела два пятна, словно они нарисованы, точь-в-точь крылья ворона, а это значит мать-то в виде змея прилетала и дочь-то за то убила, что та тетке проговорилась. Сам я этого змея видел, как он Веригиным садом пролетал и над баней розсыпался. После смерти дочери дом и сад остались заброшены, окна в доме заколочены и никто не покупал, а место было хорошее. Все чего-то боялись. Играли раз в саду днем ребятишки и раз, играмши, распустили слух, что в бане видели чертей, банных анчуток, кикиморами что прозываются. Мохнаты, говорят, а голова-то гола, будто у татарчат, стонут… Стон в бане многие соседи слышали, особливо бабы да девки. И пошла про баню дурная молва, и ходить садом ночью бояться (а через сад был ход со втораго Курмышка на первый и на Большую улицу, а Кирпичной-то улицей, знашь, дальше обходить). Прошло с год время, стали о бане забывать. Вдруг оказия случилась, одну девушку выдавали замуж на Курмышке: бедную нишенку за солдатика. На девишник баню истопили, пошли девки с невестой мыться, размывать ей усы, да из бани-то все нагишом и вышли в сад на дорогу и давай безобразничать и беситься: котора пляшет и поет, что есть голоса, похабшину, которы друг на дружке верхом ездиют, хоркают по-меренячьи… Ну, их смирили, перехватали, отпоили молоком парным с медом. Неделю хворали, все жаловались на головную боль. Думали – девки белены объелись, смотрели – нигде не нашли, решили, что это анчутки над ними подыграли. Баста с тех пор эту баню топить. Да на ярмарку кто-то и вздумай ей воспользоваться. Один печник, слышь, кутила был (Бубловым прозывался), сорви голова такой – и пошел в нее первым. Поддал, помотал веник в пару, хвать – с него дождь льет, взглянул, а он в сосульках! Как бросит веник и с полка и хмыль нагишом домой. Прибежал в горницу в чем мать родила без стыда, без совести. «Теперь верю», – говорит, – «у вас черти в бане живут». – «Это тебе попритчилось, видно?» – «Чего попричтилось? Шут с ней и с баней-то вашей!» И рассказал. Сходили за его рубахой и штанами, а они все в лепетки разодраны. Так все и ахнули. С той поры баню забросили, а дом Верегиных, как кто не купит, с год поживет – покойник в семье. А как наступила весна, все видят, то утром, то в полдни, то вечером бегает по саду здоровенная нагая баба. Бросятся с дубьем ее ловить – она убежит в баню. Ищут, ищут – нет! Так года четыре продолжалось. Купил дом плотник, сломал он и дом, и баню, все перебрал, и с того времени как рукой сняло.

( Слышано от симбирского мещанина Ивана Андреевича Извощикова. Сообщено М. И. Извощиковым )

Бывальщина

Один устьцылем жил в работниках у пустозеров на Пылемце.[229]Деревня. Хозяин все ходил в баню один. Работник и спрашивает:

«Ты пошто-ино один ходишь? Возьми меня».

– А ты не забоишся-ле? Ко мне из под полка человек выходит. Ты с ума сойдешь.

«Нет, я не боюсь, не сойду с ума».

– Ну пойдем.

Роботник пошел, стал мытця, а из под полка страшной старик и вылез. Роботник им веники роспарил, оба они и мылись, а потом старик скатился под полок.