Онлайн чтение книги Мертвая зыбь Skumtimmen
Эланд, сентябрь 1972 года

Вот и стена. Даже и не стена, а невысокая, чуть больше метра, изгородь, сложенная из поросших зеленовато-белесым лишайником камней. Но для мальчика это самая настоящая стена – чтобы за нее заглянуть, надо приподняться на цыпочки, а еще лучше – подпрыгнуть. Сейчас-то там, за стеной, густой молочный туман, ничего не видно, и можно подумать, что стена – край света. Ничего подобного. Он уже знает, что на самом деле все наоборот: за стеной мир только начинается. Большой мир за бабушкиным садом. Все лето мальчик строил планы – как бы заглянуть в этот мир. Узнать, наконец, какой он.

Дважды пытался перелезть через стену, но руки соскальзывали с камней, и он падал в мокрую траву.

Главное – не сдаваться.

И на этот раз он добился своего. Поставил ногу в еще вчера высмотренную щель, подтянулся и сел на холодные камни.

Наконец-то! Ему скоро исполнится шесть лет, а он еще ни разу не был за стеной.

А теперь сидит на ней, как король на троне.

Мир за стеной почти неразличим и от того кажется еще больше. Утром светило солнце, а после обеда на остров опустился густой туман. Пожухлая трава у стены, чуть подальше – расплывчатые ломаные контуры кустов можжевельника, несколько замшелых, почти ушедших в землю камней, – вот и все, что он видит. Похоже на бабушкин сад, но не совсем. Здесь, за стеной, все куда более дикое, волнующее и манящее.

Он лег животом на стену, осторожно поставил правую ногу на большой камень и спустился на землю. Никогда раньше он не бывал здесь без взрослых. Мама уехала по делам, дед пошел на берег. Мальчик дождался, пока уснет бабушка, надел сандалии и выскользнул из дома.

Полная свобода – можно делать все что хочешь. И, главное, никто не знает, где он. Настоящее приключение.

Мальчик нерешительно отнял руку от стены и сделал несколько шагов по редкой, уже мертвой траве. Дома, в саду, тоже лежала пелена тумана, но там все знакомо и не страшно, а здесь эти кусты… они похожи на нелепо изогнутые человеческие фигуры. Надо победить страх и подойти поближе.

Земля под ногами мягкая и податливая, и эта странная тишина… Мальчик подпрыгнул и приземлился – почти беззвучно. Туман поглощал звуки, как вата. Он приподнял ногу – примятая трава тут же распрямилась. Ему понравилось прыгать – прыг-скок, прыг-скок. Беззвучно и красиво. Он допрыгал до ближайшего можжевелового куста, остановился, глубоко вдохнул пропитанный знобкой влагой воздух и огляделся. Стена еле различима в тумане, а их темно-красный дом вообще не виден. Вот это да!

Пора возвращаться. Назад по лужайке, перелезть через стену – и дома. Часов у него нет, а если бы и были… он еще не понимал значения и смысла времени. Но небо начало темнеть, к тому же становилось холодно. Дело к ночи, как говорит дедушка.

Еще немного вперед. Он же знает, где дом – у него за спиной. Его сейчас не видно, но он там. И бабушка наверняка еще не проснулась. Плотная пелена тумана прямо перед ним, в нескольких шагах – кажется, ее можно потрогать. Но каждый раз, как он делает шаг вперед, происходит маленькое чудо – туман, словно заигрывая с ним, отодвигается немного, не дается в руки. Как привидение, которое он недавно видел в мультфильме. Один раз ему все же удается ухватить пригоршню тумана – ничего особенного. Холодный и липкий.

Мальчик остановился и затаил дыхание.

Тишина. Тени кустов застыли в той же позе, что и несколько минут назад, но мальчику кажется, что он не один.

Какой-то звук?

Мальчик быстро обернулся и вгляделся – теперь и стену не видно. Только трава под ногами и размытые контуры можжевеловых кустов. Кусты не шевелятся, он знает, что кусты не живые… нет, наверное, все же живые, но по-другому, не такие живые, как он сам… но очень уж большие и страшные. Темные неподвижные фигуры… Ему показалось, что кусты его окружают. Отвернешься – делают шаг вперед, а стоит ему посмотреть, опять замирают.

Чуть поодаль торчат и другие кусты, он раньше их не видел. И больше ничего. Кусты и туман.

Мальчик уже не знал, куда идти. Ему стало очень страшно, и он побежал. Где же стена? Стены нет. Только рыжая остролистая трава и страшные кусты. Теперь он вообще ничего не видит – глаза застилают слезы.

Он резко остановился – у одного из кустов два ствола. Как это? Такого он никогда не видел. Куст зашевелился, и только теперь мальчик понял: это не куст. Это человек.

Он словно возник из тумана и остановился в десяти шагах от мальчика. Огромный, в черной куртке. Расставил ноги в тяжелых сапогах и смотрит. Черная шапочка надвинута на лоб. Незнакомый дядька. Старый. Но не такой старый, как дедушка.

Мальчик замер. С незнакомыми надо держать ухо востро, говорит мама. Но теперь он не один. Не так страшно. А в случае чего можно повернуться и убежать.

– Привет, – тихо сказал незнакомец. Он тяжело дышит – наверное, быстро бежал. Или надышался тумана. В тумане трудно дышать.

Мальчик не ответил.

Незнакомец быстро огляделся, потом снова посмотрел на мальчика и спросил:

– Ты сам сюда пришел?

Мальчик молча кивнул.

– Заблудился?

– Да-а…

– Ничего страшного… Здесь, в альваре, я найду все что хочешь. С закрытыми глазами. – Он шагнул к мальчику. – Как тебя зовут?

– Йенс.

– А дальше?

– Йенс Давидссон.

– Вот и хорошо… а меня зовут Нильс.

– А дальше? – тоже спросил мальчик. На всякий случай.

Незнакомец коротко рассмеялся:

– Меня зовут Нильс Кант.

Йенс перестал оглядываться. Трава, камни, кусты – больше ничего интересного в тумане нет. И чужой дяденька, Нильс Кант. Улыбается, словно бы они уже подружились.

Туман, кажется, сгустился еще больше. Ни звука. Даже пения птиц не слышно.

– Не бойся, – сказал Нильс Кант и протянул ему руку.

Теперь они стоят совсем рядом.

Таких больших рук, как у Нильса Канта, Йенс никогда не видел. Чересчур уж большие руки, но бежать уже поздно.

1

Поздно вечером в октябре позвонил отец, впервые чуть ли не за год, и Юлии тут же представились белые кости, выброшенные волнами на каменистый берег.

Кости, белые, отшлифованные водой до перламутрового блеска, они фосфоресцируют на сером ракушечнике у самой линии прибоя.

Кости…

Эти кости снятся ей уже больше двадцати лет.

* * *

В это же утро она долго разговаривала со страховой кассой. Разговор получился неприятным. А каким еще он мог получиться? Этой осенью, да и вообще в этом году ей не удавалось ровным счетом ничего.

Как всегда, тянула до последнего. Не хотела слышать эти притворные соболезнования и фальшивые вздохи, но откладывать больше нельзя. Механический женский голос потребовал набрать персональный номер. Боясь ошибиться, она медленно нажала нужные десять цифр и очутилась в лабиринте каких-то неведомых коммутаторов, перебрасывающих разговор из одного пустого места в другое. Она долго ждала, смотрела в кухонное окно и прислушивалась к шуму в трубке, напоминающему журчанье далекого ручья. А если прижать трубку поплотнее, слышно эхо голосов неведомых ду́хов… глухие шепоты, потом отчаянные, тоскливые, словно умоляющие вскрики. Призрачный мир бесконечных телефонных сетей… но голоса-то ей знакомы. Эти же голоса она различает и в шуме кухонного вентилятора, когда выходит в кухню покурить. Гулкие пустоты вентиляционных шахт искажают звук, слов ей никогда различить не удается. Впрочем, один раз все же услышала женский голос. «Да, теперь и в самом деле пора» – вот что было сказано. Громко и отчетливо. Но и все. Один раз, и никогда больше.

Ее запрос по-прежнему блуждал где-то в виртуальных катакомбах телефонной сети. За окном холодно, дует сильный ветер. Желтые березовые листья отрываются от мокрой мостовой и порхают, как бабочки в воздухе. Обочины у тротуаров забиты бурой кашей – это тоже листья, но их перемололи шины, им уже никогда не оторваться от земли.

А вдруг из-за угла сейчас покажется знакомое лицо? Вот же он! Йенс… как он одет! Темный пиджак, галстук… настоящий юрист! Аккуратная стрижка, портфель в руке. Гордо посаженная голова, спортивный шаг. Сейчас он, конечно, заметит ее в окне, помашет рукой и улыбнется…

Шум в трубке внезапно прекратился, и после короткой паузы она услышала напряженный женский голос:

– Страховая касса, Инга.

Последнее время ее дело вела Магдалена. Или Мадлен? Какая разница, все равно Юлия никогда ее не видела.

Она глубоко вдохнула.

– Это Юлия Давидссон, не могли бы вы…

– Персональный номер.

– Я только что…

– У меня он не появился. Не могли бы вы еще раз…

Юлия назвала цифры, и все затихло. Даже обычного телефонного шороха не слышно. Может, она им так надоела, что ее отключили нарочно?

– Юлия Давидссон? – спросила чиновница, будто не слышала, что Юлия назвала свое имя в самом начале разговора. – Чем я могу быть вам полезна?

– Мне бы хотелось продлить…

– Что продлить?

– Больничный лист.

– А где вы работаете?

– В Восточной больнице, ортопедическое отделение. Медсестра.

Медсестра? В последние годы она работала так мало, что вряд ли кто в отделении помнил о ее существовании. И сама она вовсе не скучала по больным – это бесконечное нытье по поводу своих ничтожных болячек… знали бы они, что такое настоящее несчастье.

– У вас есть врачебное заключение?

– Да.

– Когда вы были у врача? Сегодня?

– Нет… в среду. У психиатра.

– А почему сразу не позвонили?

– Я очень плохо себя чувствовала после посещения, – сказала Юлия.

И до посещения тоже. То же давящее чувство томительной, неизбывной тоски.

– Вам следовало позвонить в тот же день…

Глубокий вздох.

– Ну, хорошо, – сказала чиновница, – на этот раз я сделаю для вас исключение.

– Спасибо… вы очень добры.

– Одну минутку…

Юлия посмотрела в окно. На улице никого. Нет… из-за угла вывернул мужчина. У нее сразу мучительно засосало под ложечкой, словно кто-то ткнул ей в живот ледяным пальцем. Нет. Это не Йенс. Слишком стар, лет, наверное, пятьдесят… лысый, в испачканном краской рабочем комбинезоне.

– Алло?

Маляр остановился у дома напротив, набрал код на домофоне и исчез в подъезде.

– Алло? Юлия?

Боже, это опять она.

– Да-да… я слушаю.

– Я отметила в вашем файле, что вы уже послали нам заключение врача. Вы ведь пошлете?

– Хорошо… Я… – Юлия замолчала, не зная, что сказать, и опять посмотрела в окно. – Мне кажется… – Она изо всех сил сжала телефонную трубку. – Мне кажется… завтра похолодает.

– Вот как, – сказала чиновница, нисколько, по-видимому, не удивившись. – Может быть. У вас ведь тот же номер счета, что и раньше?

Юлия не ответила. Ей хотелось прервать этот тягостный разговор, сказать что-то обычное, повседневное.

– Иногда я разговариваю с сыном, – сообщила она как можно более нейтрально.

Несколько секунд растерянного молчания.

– Это хорошо, – сказала чиновница, – но я, как мы уже говорили, отметила в вашем файле…

Юлия судорожно положила трубку и так и осталась в кухне. Смотрела в окно, и ей казалось, что беспризорные листья на тротуаре складываются в какой-то рисунок. Послание, которое ей не под силу расшифровать, сколько ни смотри. Опять холодный мертвый палец уперся в живот… Вот сейчас Йенс должен вернуться из школы.

Из какой школы! Что я, с ума сошла? С работы. Школу он давным-давно закончил.

Кем же ты стал в конце концов, Йенс? Пожарным? Адвокатом? Учителем?

Ближе к вечеру она сидела перед телевизором в своей однокомнатной квартире и смотрела научно-популярную программу о гадюках, а потом переключила на кулинарное шоу. Мужчина и женщина жарили мясо, а потом начали это жареное мясо есть, поливали соусом и обменивались многозначительными взглядами. Гастрономическое порно.

Пошла в кухню проверить, не запылились ли винные бокалы в шкафу. Что ж, если посмотреть на свет, пылинки видны. Тщательно перетерла бокалы, один за другим. Двадцать четыре бокала. Она пользовалась ими по очереди. Каждый вечер два бокала красного вина. Иногда три.

Начинало темнеть. Юлия надела единственную оставшуюся чистую блузку и прилегла в постель рядом с телевизором. Внезапно зазвонил телефон. Она вздрогнула, но трубку не взяла. Вот еще! С чего этот дурацкий аппарат вообразил, что имеет над ней какую-то власть! Она вовсе не обязана брать трубку.

Звонки прекратились, но через минуту начались снова. Ну нет, решила она, меня нет дома. Вышла по важному делу.

Удобно: можно смотреть в окно, не вставая с постели, хотя видна только крыша дома напротив, еще не зажженные уличные фонари и голые верхушки деревьев. Небо с каждой минутой становилось все темнее и темнее.

Телефон зазвонил в третий раз.

Сумерки. Вот как это называется. Час сумерек.

Не буду вставать.

Телефон после нескольких звонков замолчал, но вскоре зазвонил опять. Фонарь за окном мигнул пару раз и начал медленно разгораться.

Все равно, день выдался неплохой.

Нет. Неплохих дней не бывает. Те, которые быстро проходят, лучше других, вот и все.

Одиночество.

Ребенок мог бы помочь. Микаель хотел ребенка, сестричку или братика Йенса, но она сказала – нет. Не хватало решимости. И он со временем сдался.

Чаще всего ей оставляли сообщения на автоответчике, но не на этот раз. Совсем уже к вечеру она взяла трубку. Звездочка, сто тридцать три, квадрат. Новых сообщений нет. Тот же космический шум, похожий на журчанье далекого ручья.

Повертела трубку в руках, положила на место и открыла шкафчик над холодильником. Там стояла сегодняшняя бутылка – как всегда, красное вино.

Не надо притворяться, не перед кем. Это вторая бутылка. В обед она допила вчерашнюю.

Вытащила пробку – та, как и полагается, издала глухой булькающий звук. Плопп. Выпила единым духом бокал и сразу налила второй.

По телу разлилось приятное тепло. А что там на улице? Уже совсем темно, жалкие островки бледного света от фонарей. А кто прячется в темноте? Не разглядеть. Наверняка кто-то прячется.

Юлия отвернулась от окна и выпила второй бокал. Сразу стало легче. Наконец-то улеглось напряжение после разговора со страховой кассой. Все хорошо, деньги ей переведут. Она заслужила и третий бокал. Его можно выпить постепенно, глотками. Перед телевизором. Или послушать музыку. Сати, к примеру. А потом выпить снотворное и уснуть, не дожидаясь полуночи.

И как раз в эту секунду опять зазвонил телефон.

После пятого сигнала она поднялась со стула, а после седьмого уже стояла в кухне. Восьмой, девятый… она сняла трубку и прошептала:

– Юлия Давидссон.

Журчание прервалось, и она услышала тихий и ясный мужской голос:

– Юлия?

Она сразу поняла, кто это:

– Герлоф?

Когда она в последний раз называла его папой?

– Да… это я.

Он замолчал. Юлия прижала трубку к уху.

– Мне кажется… я думаю, мне удалось кое-что узнать. Как все произошло…

– Что? – Юлия уставилась на пустую стену. – Что произошло?

– Ну, все это… с Йенсом.

– И что? – Она не отрывала взгляд от обоев. – Он мертв?

Она представила себя с номерком в руке. Ходишь и ждешь, пока вызовут. Вызвали – подходи к окну и получай решение. Опять подумала про белые косточки на берегу в Стенвике… но Йенс же так боялся воды.

– Юлия, ты же знаешь… скорее всего, да, но…

– Ты его нашел? – прервала она.

– Нет, но…

– И почему ты звонишь?

– Нет… я его не нашел. Но у меня есть…

– Тогда не звони! – взвизгнула она, зажмурилась и бросила трубку.

Номерок в руке, место в очереди. Только день неправильный. Ей не хотелось бы, чтобы Йенс вернулся именно сегодня.

Она бессильно опустилась на стул и открыла глаза. Все та же тьма за окном, тусклый свет фонарей. Посмотрела на телефон. Поднялась и встала рядом. Ждала звонка, но телефон молчал.

Только для тебя, Йенс .

Посмотрела на приклеенную много лет назад записку над хлебницей и набрала номер.

Отец ответил сразу.

– Герлоф Давидссон.

– Это я.

– Да-да… Юлия…

Он молчал. Юлия набрала полные легкие воздуха.

– Мне не следовало бросать трубку…

– Да…

– Это не поможет…

– Все бывает.

– Как у вас там погода на Эланде?

– Холодно и пасмурно, – сказал Герлоф. – Я сегодня даже не выходил из дома.

Он опять замолчал. Юлия перевела дыхание.

– Почему ты звонил? Что-то случилось?

Он ответил не сразу.

– Да… кое-что случилось… Но я ничего точно не знаю, – поспешно добавил он. – Не больше, чем раньше. Но кое-что случилось.

И я ничего не знаю, подумала Юлия. Прости нас, Йенс.

– А я-то думала… что-то новое.

– Я все время об этом думаю. Нам надо кое-что сделать.

– Сделать? Зачем?

– Чтобы идти дальше… Можешь приехать? – быстро добавил отец.

– Приехать, чтобы идти… очень заманчиво. Когда?

– Как только сможешь. Ты можешь понадобиться.

– Я же не могу просто так сорваться и ехать. – Она постаралась, чтобы этот аргумент прозвучал достаточно веско.

А собственно, почему бы и нет? Она надолго на больничном.

– Скажи хотя бы, в чем дело.

Отец долго молчал.

– Ты помнишь… ты можешь вспомнить, как он был одет в тот день ?

В тот день…

– Да…

Она сама одевала Йенса утром того дня . Только потом сообразила, что одела его по-летнему, хотя на дворе была уже осень.

– Короткие штанишки, желтые… и красный хлопковый свитерок, – сказала она. – С Фантомом. Он ему достался от двоюродного брата, знаешь, такие картинки, которые можно переводить утюгом на ткань…

– А обувь?

– Сандалии… Коричневые кожаные сандалии на черных резиновых подошвах. Ремешок на правом оторвался, у большого пальца, на левом тоже еле держался… у него всегда так к концу лета. Я пришила – не покупать же новые, за зиму вырастет…

– Белыми нитками?

– Да, – быстро ответила Юлия и тут же задумалась. – Да… мне кажется, нитки были белые. А что?

– Старый сандалик лежит у меня на столе. Правый. Ремешок пришит белыми нитками… По размеру как раз на пятилетку. Говорю с тобой и смотрю на него.

У Юлии закружилась голова. Она прислонилась к разделочному столу, чтобы не упасть.

Герлоф продолжал что-то говорить. Но она положила трубку на рычаг и вдавила ее что было сил.

Номерок в очереди… скоро выкликнут ее имя.

* * *

Минут через десять она подняла трубку и вновь набрала номер Герлофа. Он ответил после первого же сигнала, словно дожидался ее звонка.

– Где ты его нашел? Где? Герлоф?

– Это все не так просто… Ты же знаешь… я теперь не так легок на подъем, Юлия. И с каждым днем все хуже и хуже. Потому-то я и прошу тебя приехать.

– Не знаю… – Юлия закрыла глаза, прислушиваясь к таинственному телефонному молчанию. – Не знаю, смогу ли я…

Она увидела себя. Вот она идет по каменистому берегу, осторожно поднимает маленькие белые косточки и прижимает к груди…

– Может быть, может быть, может быть…

– Что ты помнишь?

– Помню?

– Что ты помнишь из… того дня? Что-то… что-то особенное? Прошу тебя, подумай.

– Помню, что Йенс пропал. Он…

– Я говорю сейчас не о Йенсе. Что еще ты помнишь?

– Я тебя не понимаю.

– Помнишь туман? В тот день в Стенвике был туман.

Юлия помолчала.

– Туман… Да… туман.

– Подумай о тумане. Попытайся вспомнить туман.

Вспомнить туман… и вспоминать не надо. Туман – непременная составная часть всех ее воспоминаний об Эланде. Но не такой густой, как в тот день…

Конечно, она помнила тот туман. Густые туманы на севере острова – редкость, разве что иногда, осенью, натягивает с пролива. Холодные, липкие морские туманы.

Но что случилось в тумане в тот день?

Что случилось, Йенс?