Онлайн чтение книги Слишком много убийств
Глава третья

— Этого бы никогда не случилось, не будь мать так загружена работой, — закончил свой рассказ Кармайн. — Мне почему-то кажется, что Джеральд Картрайт не на том экономил. Хотя Кэти тоже хороша — как можно быть такой бесхребетной, не настоять, что ей нужна помощь!

— Если бы ее не убили, этого бы тоже не случилось, — возразил Патрик, раскладывая инструменты на тележке.

— Верно. Мальчишку больше всего вывел из себя запах кала — значит, к тому времени Кэти была мертва уже несколько часов. Грант пришел к ней в спальню около четырех утра. Он сначала не хотел об этом рассказывать, что и навело меня на подозрения. Дети всегда ищут мать, когда им плохо, особенно если их вырвало на пол. Об убийстве я, конечно, и не думал, но все сходится. Отец эгоист, думает только о своем бизнесе, постоянно в разъездах. А тут появляется ребенок, да еще инвалид. Трое старших детей, которым мать до этого отдавала всю душу, вдруг оказываются предоставленными самим себе. Неудивительно, что бедный Джимми невольно вызвал столько обиды и ненависти.

— Ну, убийство Джимми, возможно, удалось бы предотвратить, будь родители внимательнее к старшим детям, а вот убийство матери… — задумчиво сказал Патрик.

— Тут совсем другой коленкор. Пока никаких зацепок. Джеральд Картрайт, хоть и эгоист, но на сторону не ходил и семью обеспечивал. В штате Нью-Йорк, где у него ресторан, Картрайт поддерживал хорошие отношения с родственниками. Все считают его образцовым семьянином, и он гордился этой репутацией. Что до Кэти, то, скажи на милость, какие могут быть внебрачные связи у женщины с четырьмя детьми, из которых один — даун?

— Она вообще выбиралась когда-нибудь из дома?

— По словам Джеральда, очень редко. Сам-то он любит светскую жизнь. Они вместе ходили на спектакли в театр, в кино на хорошие фильмы. Ну, еще иногда на благотворительные вечера и в кантри-клуб. Если Джеральда вдруг вызывали из-за очередного скандала шеф-повара, он настаивал, чтобы Кэти шла одна. Ничего зазорного в этом не было — их все хорошо знали, она встречала там своих приятельниц. Последний раз Кэти одна ходила на благотворительный банкет фонда Максвеллов. Фонд активно финансирует исследования, связанные с умственно отсталыми детьми. Это мне все рассказал сам Джеральд. Он неплохо держится, только подушку все время обнимает. — Кармайн налил себе свежего кофе. — Ну а как дела на вашем фронте, Патси?

— С отравлениями разобрались, — сказал Патрик без радости в голосе. — Питеру Нортону всыпали в апельсиновый сок столько стрихнина — лошадь убить можно. Других токсинов в крови нет. То есть в последнее время отравить его не пытались, а значит, миссис Нортон к убийству, скорее всего, непричастна. Да и выбор яда говорит в ее пользу: нужны поистине железные нервы и желудок, чтобы вот так подсыпать человеку стрихнин и ждать рядом, пока он корчится в страшных мучениях.

— Я тоже так думаю, Патси. Ей еще повезло, что она ушла наверх собирать детей в школу.

— Но это с ее слов.

— Дети подтверждают. Для сообщников они еще маловаты. Оба сбежали вниз на крики отца, миссис Нортон пыталась их выпроводить, но они все равно видели, как он умер. Миссис Нортон говорит, что сразу как выжала сок, поднялась наверх и пробыла там минут Десять, прежде чем услышала, как муж спустился в столовую. Завтракал он на ходу.

— Яд — женское оружие, — заметил Патрик.

— Обычно, но не всегда. Да ты ведь и сам не думаешь, что отравительница — женщина.

— Нет, не думаю. Возможность открылась внезапно. Прямо как та дверь, через которую вошел убийца. А женщины редко действуют наудачу. Увидев стакан из окна, нужно было быстро вбежать в дом, подмешать в сок изрядную дозу яда и тут же выскочить обратно. А если бы в это время кто-то спустился? Убийце пришлось бы придумывать убедительную историю, почему он там оказался. Нет, отравитель — мужчина.

— Типичный мужской шовинизм, — усмехнулся Кармайн. — А что с деканом Денби?

— Вот тут простор для воображения, да ты и сам знаешь. Кристаллы цианистого калия смешаны с чаинками и лепестками жасмина внутри совершенно целого пакетика, а тот, в свою очередь, упакован в плотный бумажный конверт. Эксперты дают голову на отсечение, что вскрывался он только единожды — самим деканом Денби. Причем пакетик не просто стянут скобками, а прошит заводским способом, и прошит только один раз — в этом мои пока еще не безголовые эксперты тоже уверены. Кстати, все четверо приглашенных студентов — парни.

— Ну да. Зато на посиделках у доктора Полины Денби, его жены, все гости были женщинами. Там же, за углом.

— «Посиделки» звучит непочтительно, — с серьезным видом пожурил Патрик. — Утреннее чаепитие — это, конечно, не совсем званый вечер, но очень похоже: стихи читают и все в таком духе.

— Да, «званых утр», к сожалению, не бывает. Как тебе «предобеденная декламация»?

— Самое оно! Недаром ты женат на англичанке.

— Теперь ты уже не настроен против нее, а, Патси? — обеспокоенно спросил Кармайн.

— Ну что ты! Она идеально подходит для тебя, уже за одно это я готов ее носить на руках. Должно быть, я ее недолюбливал только потому, что она выше меня ростом. Ну, еще и за причуды всякие английские. Это я потом узнал, какая она молодчина: и смелая, и умная, и отважная. И еще сексуальная. — Патрик изо всех сил стремился загладить вину.

Сомнения, одолевавшие Кармайна, постепенно отступали, но разговоры такого рода между кузенами еще случались. Беда была в том, что Патрик поначалу сплоховал, не сразу сообразил, как много значит для Кармайна дама его сердца. Иначе бы он никогда слова дурного про нее не вымолвил. Тем более что на Сандру она, слава Богу, не похожа.

— Что-нибудь еще в крови Денби? — спросил Кармайн.

— Нет, ничего.

— Ну а у Дезмонда Скепса?

Лицо Патрика оживилось.

— А вот тут кое-что интересное, Кармайн! Каких-то длительно действующих препаратов или токсинов мы не обнаружили, зато в день убийства ему достался целый букет.

— В день? — нахмурившись, переспросил Кармайн.

— Да. Думаю, все началось задолго до захода солнца. Возможно, часа в четыре дня, когда в стакан его любимого солодового виски подмешали хлоралгидрата. Пока он спал, убийца ввел ему в локтевую вену иглу от шприца и приклеил пластырем. Вынули ее уже после смерти Скепса.

— Если не ошибаюсь, примерно так же убили миссис Картрайт?

— Только на первый взгляд. Иглы были в обоих случаях, но на этом сходство заканчивается. Миссис Картрайт убили сразу же, как игла оказалась в вене, со Скепсом все по-другому. Бедняге впрыснули медицинское кураре, а потом пытали сколько душе угодно; он даже дышать сам не мог, не то что сопротивляться. Ему вентилировали легкие дыхательным мешком или к аппарату искусственного Дыхания подключали, точно не скажу. Из пыток в основном прижигания, но не слишком сильные, чтобы не прервать проводящие пути боли к мозгу. Скепс чувствовал все — можешь мне поверить! Убийца определенно разбирается в медицине. Ожоги третьей степени не чувствуются — проводящие пути разрушены.

— Орудие пыток известно?

— Паяльник или что-то похожее — инструмент с раскаленным наконечником, которым легко манипулировать. У Скепса на животе даже вывели его имя. Перед этим живот кое-как поскребли сухой бритвой, чтоб волосы не мешали. Кожа оцарапана. Я все подробно сфотографировал. Вот был бы номер — прижучить негодяя на основании графологической экспертизы!

— Пустые мечтания, Патси.

— Потом, пока яд кураре еще действовал, убийца впрыснул Скепсу небольшое количество разбавленной щелочи. Боль должна быть адской.

— Да, похоже, тот, кто убил Скепса, здорово его ненавидел. Из остальных жертв следы пыток только у Бьянки Толано, которую изнасиловали.

— На какое-то время, — продолжал Патрик, — убийца дал Скепсу выйти из оцепенения. Дыхательную трубку ему вынули, а запястья и щиколотки туго связали одножильной стальной проволокой сечением одна восьмая дюйма. При малейшем движении проволока впивалась в кожу. Скепс вырывался — проволока въелась чуть ли не до кости. — Патрик умолк и выжидательно посмотрел на Кармайна.

— Думаю, убийца хотел допросить Скепса. Или хотя бы услышать, как могучий магнат молит о пощаде и пресмыкается хуже последнего холуя в «Корнукопии». Пока действовал яд, Скепс говорить не мог, тем более с трубкой во рту. Вот это самое главное, что я от тебя узнал, Патси. Убийце требовалось, чтобы Дезмонд Скепс говорил.

— Эта стадия, Кармайн, продолжалась около часа, если не меньше. Потом Скепсу снова ввели трубку и впрыснули кураре — теперь более сильное. Скепс, вероятно, был обездвижен, когда его добили инъекцией средства для прочистки труб. Черт! По моим подсчетам, всего от виски с хлоралгидратом до «Драно» прошло около двенадцати часов.

— И «Корнукопия» осталась без генерального директора и собственника, — подвел итог Кармайн. — Это придает делу национальное значение. Шутка ли, одна из крупнейших машиностроительных корпораций мира потеряла своего лидера. — Капитан вздохнул. — Есть еще что-нибудь важное?

— Во всяком случае, ничего, что облегчило бы тебе работу. Эксперты прислали заключения по выстрелам, а я провел вскрытия. Людовика Бересон убита пулей тридцать восьмого калибра. Сначала мы предполагали, что калибр меньше, так как пуля не прошла навылет. Она застряла в костных массах у основания черепа. Седрика Баллантайна устранили в духе КГБ, двадцать второй калибр в затылок, чуть ниже затылочного бугра. Пуля осталась внутри. Моррису Брауну достался калибр побольше — сорок пятый, в грудь. Пуля прошла навылет, но по пути угодила в позвоночный столб, поэтому пролетела не так далеко, как предполагали парни Пизано. Я послал их обратно, и они нашли ее рядом с тем местом, где упал Моррис. Пуля слишком искорежена, удалось определить только ее калибр. Ясно одно — во всех трех случаях стреляли из разного оружия.

— И выстрелов никто не слышал, — проворчал Кармайн. — Киллеры пользовались глушителями. Видимо, парень, заказавший убийства, специально оговаривал калибр, иначе он везде был бы двадцать вторым — для близкого расстояния другого и не надо.

— Ларри считает, что стреляли не местные — уровень не тот.

— Он прав. Что насчет Беатрис Эгмонт?

— Задушена собственной подушкой. Она страдала застойной сердечной недостаточностью, держалась еще молодцом, но от недостатка кислорода сердце быстро отказало. Судя по всему, долго она не страдала. Простыни только слегка сбиты.

— А Диди Холл?

— Горло перерезано опасной бритвой, которая на месте преступления не найдена. Перерезано в два приема, со знанием дела. Первый раз от уха до уха, только на глубину яремных вен. Следов борьбы нет. Убийца, очевидно, стоял в сторонке и смотрел, как жертва истекает кровью. Когда она рухнула на колени и упала, преспокойно подошел и перерезал горло снова, глубже — теперь кровь из артерий не била фонтаном. Голова держалась только на позвоночном столбе.

— Да, самообладания ему не занимать. Этим случаем занимается Эйб, верно?

— Нет, ты отдал его группе Ларри Пизано. Эйбу досталась старушка, Беатрис Эгмонт, а Кори — Бьянка Толано, убийство с изнасилованием.

Патрик нахмурился, и Кармайн посмотрел на него с удивлением:

— В чем дело, Патси? Я что-то не так сказал?

— Твои парни оба надеются получить лейтенанта, когда Ларри в конце года уйдет на пенсию. Они проработали бок о бок чертову уйму времени и прекрасно ладят друг с другом, несмотря на то что такие разные. — Тон Патрика стал извиняющимся. — Ты, конечно, и сам все это прекрасно знаешь. Яйца, как говорится, курицу не учат. Просто иногда со стороны виднее… — Патрик умолк, оценивая реакцию собеседника.

— Я слушаю, — сказал Кармайн.

— Мне кажется, пока решение о преемнике Ларри не принято, тебе следует действовать как можно деликатнее. Ты входишь в квалификационную комиссию?

— Ну да, — слегка обеспокоенно подтвердил тот.

— В таком случае первым делом из нее выйди. Обоих твоих ребят лейтенантами не сделаешь, а взять на работу кого-то со стороны, только чтобы сохранить статус-кво, было бы совсем уж нечестно. Сам знаешь, любой из них справится куда лучше Ларри. Борьба началась, они уже сейчас друг на друга косо посматривают, сравнивают задания, которые ты им даешь. Вот и думай. Эйбу ты поручаешь несчастную старушку, задушенную в собственной постели. Времени прошло мало, но Эйбу уже ясно, что никакими сенсациями и пикантными подробностями тут не пахнет. То ли дело у Кори. Сексуальное убийство! Интересное место преступления, есть за что зацепиться, готовый список подозреваемых — парни, с которыми встречалась девушка. В общем, сточки зрения Эйба, твои симпатии явно на стороне Кори. И учти еще, Эйб — еврей. Да-да, Кармайн. Я-то знаю, какой из тебя антисемит, и Эйб при нормальных обстоятельствах тоже. Но в отделении у нас сплошь итальянцы да ирландцы, и у Кори тоже ирландские корни. А то, что из них двоих как раз Кори похож на еврея, Эйбу сейчас не важно. Он думает, ты продвигаешь Кори.

Кармайн испустил стон:

— Вот черт!

— Пока еще не поздно все исправить, просто на будущее будь осторожнее и как-нибудь ненавязчиво намекни Эйбу, что тебя очень интересует убийство Беатрис Эгмонт. Не забывай, дома их еще жены подзадоривают. Лейтенантские жалованье и льготы с сержантскими не сравнить. Так что, Кармайн, за повышение борются не двое, а все четверо.

— Спасибо, Патси, — сказал Кармайн и вышел.

Когда Кармайн набрал номер Беатрис Эгмонт, ему ответил Эйб. Он казался подавленным, в голосе не было обычного оптимизма.

— Эйб, ты очень занят?

— Какое там, Кармайн. Обошел соседей, поговорил с двумя сыновьями миссис Эгмонт. Они, как узнали, первым же самолетом прилетели из Джорджии. Пока все глухо. Из дома ни одной финтифлюшки не пропало. Старушка — божий одуванчик. Ума не приложу, кому и за что ее понадобилось убивать.

— Похоже, она не единственная такая. Почти все убитые — совершенно безобидные люди. Есть, правда, парочка исключений, и тут ты, Эйб, мог бы помочь. У меня сейчас нет времени заняться Дезмондом Степсом; нужен кто-то с твоим умением находить подход к людям, чтобы наметить круг подозреваемых. У человека с такой властью должно быть множество врагов, тем более что дипломатичностью и тактом он не отличался. Если в деле Беатрис Эгмонт пока никаких зацепок, то, может быть, прощупаешь друзей и знакомых Степса?

Эйб отозвался немедленно и с воодушевлением:

— Буду только рад, Кармайн. Досье сейчас на Сидар-стрит?

— Да, я как раз его просматриваю. Прежде чем приступишь, зайди к Патси, он тебе подробно распишет, как убили Скепса. Аж жуть берет!

Кармайн повесил трубку. Ну вот, атмосфера немного разрядилась. Теперь бы только не увязнуть с головой в расследованиях убийств декана Денби и Питера Нортона. К делу Скепса требовалось подключиться как можно скорее, а Кармайн имел в работе свои принципы. Перепархивать с одного расследования на другое, а потом на третье было не из их числа. Среди множества убийств выделялись два — Эвана Пью и Дезмонда Скепса. С обоими расправились жестоко и хладнокровно.

Но сначала — декан Денби.

«Два колледжа Чабба за день», — думал Кармайн, подъезжая с северной стороны к холломенской Лужайке. Великолепные буки в громадном парке, пересеченном посередине Мейпл-стрит, стояли еще без листвы. Их посадили небольшими группками, и вокруг оставалось вдоволь залитой солнцем травы. Клумбы, уже засаженные цветами, обещали в мае феерическое зрелище; нарциссы переросли молодую траву, не за горами было их буйное цветение. И кизил припасал на первую неделю мая свой невероятный, до странности восточный белый наряд. Скоро тут будут кишмя кишеть туристы с фотоаппаратами. Для приезжающих в Холломен весной Лужайка — обязательный пункт программы.

Противоположная сторона улицы принадлежала исключительно университетскому городку Чабба, соперничать с которым мог разве что кампус Принстонского университета. Среди холмов, утопая в зелени, стояли корпуса. Вдалеке возвышалась махина Скеффингтонской библиотеки, напоминавшая готический собор. Большинство старейших колледжей помещались у передней стороны Лужайки — чинные ряды зданий восемнадцатого века, увитых плющом. Здесь же, вдоль одной из ее боковых сторон, располагались студенческие братства и тайные общества, а также колледжи поновее, одни в викторианском готическом стиле, другие — в псевдогеоргианском, столь модном на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, третьи воплотили модернистские изыски века двадцатого.

Кармайн с гримасой миновал растянутую крестовину Парацельс-колледжа, совсем забыв, как два месяца назад они с Дездемоной любовались его строгим мраморным фасадом и бронзовыми скульптурами работы Генри Мура по бокам от входа.

Данте-колледж был построен давно и неизвестно кем. Не позаботившийся увековечить свое имя архитектор снабдил здание таким множеством фронтонов и мансардных окон, что не погрести его под гирляндами плюща было бы просто жестоко. В недавнее время оно подверглось бесцеремонной, но вполне удачной модернизации и теперь славилось обилием ванных комнат, приличной столовой и прачечной, оборудованной по последнему слову техники. Комнаты для студентов были не такие просторные, как в Парацельсе, зато одноместные. Поскольку в Данте-колледж принимали студентов обоих полов (из колледжей Чабба он первым ринулся в омут совместного обучения), декан Джон Керкбрайд Денби поселил девушек на мансардный этаж.

— У нас тут сто юношей и всего двадцать пять девушек, — сообщил доктор Маркус Черуски, которому было поручено встретить капитана Дельмонико. — На будущий год девушек станет пятьдесят, а парней только семьдесят пять. Нуда ладно, будет день — будет пища. Можете представить, сколько протестов вызывает прием женщин, мы даже опасаемся, что ассоциация выпускников урежет нам финансирование. Двести пятьдесят лет Чабб был исключительно мужским университетом — неудивительно, что многие воспринимают нововведение в штыки.

Старательно делая вид, будто все это он слышит впервые, Кармайн лишний раз подивился оторванности университетских обитателей от города. Им даже и в голову не приходит, что новейший социальный катаклизм может быть не только известен, но и интересен кому-то извне.

— Парацельс-колледж начинает принимать женщин со следующего года, — продолжал доктор Черуски. — Но им проще, у них два полноценных этажа — юношей можно поселить на один, а девушек Па другой.

«Вряд ли такой подход устроит феминисток, — подумал Кармайн. — Им подавай настоящую интеграцию — парни и девушки на одном этаже. А почему, собственно? Неужто настолько ненавидят мужчин, что хотят сделать их жизнь совершенно невыносимой?»

— Если не ошибаюсь, «Корнукопия» пожертвовала средства на строительство женского колледжа.

— Так и есть, но построят его только через три года, — сказал Маркус Черуски, вероятно, являвшийся специалистом по средневековым рукописям или чему-нибудь не менее экзотическому; Данте-колледж славился учеными с необычными интересами.

Маркус открыл дверь, и они ступили в большую комнату, обшитую темными деревянными панелями. Большую часть стен занимали изготовленные на заказ шкафы с книгами — все корешки одной высоты!

— Вот кабинет декана.

— Где все и произошло, — добавил Кармайн, глядя по сторонам.

— Именно так, капитан.

— Четверо студентов, которые при этом присутствовали, сегодня здесь?

— Да.

— А жена декана, доктор Полина Денби?

— В своем кабинете.

Кармайн заглянул в свою записную книжку.

— Пришлите сюда, пожалуйста, мистера Теренса Эрроусмита.

Доктор Черуски кивнул и вышел, оставив Кармайна осматриваться в одиночестве. Судя по всему, хозяин кабинета перед смертью сидел в большом кожаном кресле у письменного стола: персидский ковер под креслом, а также сиденье и один подлокотник имели зловещие пятна.

Тут в дверь постучали, и Кармайн, обернувшись, увидел в проеме живой типаж будущего ученого — сутулая спина, опущенные плечи, совершенно непримечательное лицо с бесцветными глазами за толстыми линзами очков, пухлые малиновые губы. Юноша часто дышал, пальцы на дверной ручке слегка дрожали.

— Мистер Теренс Эрроусмит?

— Да.

— Я капитан Кармайн Дельмонико. Сядьте, пожалуйста, на то же место, где вы сидели, когда умер доктор Денби.

Теренс молча подошел к одному из кресел, опасливо примостился на краешке и уставился на Кармайна как кролик на удава.

— Расскажи мне все подробно, как если бы я еще ничего не знал. С самого начала, включая причину, по которой вы здесь оказались.

С минуту юноша молчал, потом, облизнув свои невероятно красные губы, начал:

— Декан называет это «кофе по понедельникам». Мы все пили кофе, кроме него самого. Он предпочитал жасминовый чай из какой-то лавки в Манхэттене и никому его не предлагал, даже если кто-то упоминал, что тоже любит чай с жасмином. Декан говорил, он страшно дорогой и нам не стоит к нему привыкать, пока мы не станем по меньшей мере старшими научными сотрудниками.

«Забавно, — подумал Кармайн. — Вовсю демонстрирует свои аристократические пристрастия, а гостям даже попробовать не дает. Судить пока рано, но, похоже, декана было за что недолюбливать».

— Приглашались только старшекурсники, — продолжал студент. — Я учусь на последнем курсе, а потому бывал у него довольно часто, да и не я один. Мы вели неформальные беседы в узком кругу. Сам декан — специалист по Данте, и все мы, кто занимался итальянским Ренессансом, ходили у него в любимчиках. Тех, кто изучал Гёте или современную литературу вроде Пиранделло, он не приглашал.

«Парень попался дотошный, — подумал Кармайн. — Расскажет все в деталях».

— Я пишу курсовую по Боккаччо, и доктору Денби моя работа нравилась. Встречи он назначал каждые две недели, по понедельникам. К сожалению, он совершенно не обращал внимания на время, так что мы иногда опаздывали на утренние занятия и нас не пускали. Это здорово раздражало, особенно если лекция была важной, но он никогда нас не отпускал, пока не закончит разговора. Никогда не удавалось дать ему выговориться и уйти побыстрее — он всегда настаивал, чтобы мы тоже высказывались.

— Во время вчерашней встречи было что-нибудь необычное?

— Нет, капитан. Ничего такого мы не заметили. Декан был в хорошем настроении — даже анекдот рассказал. В остальном все, как всегда. Мы пришли ровно в десять, налили себе кофе, взяли по пирожному со столика. Декан тем временем подошел к шкафу и вынул коробку с чайными пакетиками. Помню, досадовал, что остался только один пакетик, сказал, что должно быть три. Мы так растерялись, услышав подобное заявление, что ни на кого из нас он не подумал. Потом мы сели в кресла, а он подошел с пакетиком к другому столику, где стоял термос с горячей водой. — Эрроусмит поежился, его опять колотил нервный озноб. — Я смотрел на него, точнее, мы все на него уставились, ну, из-за пропавшего чая. Декан разорвал упаковку, бросил ее на столик и положил пакетик в кружку.

— Это точно была его кружка? — спросил Кармайн.

— Абсолютно. Во-первых, она из тонкого фарфора, а все остальные толстые, керамические; во-вторых, с обеих сторон на ней написано слово «декан» немецкими готическими буквами. Видимо, итальянские шрифты пятнадцатого века показались ему недостаточно цветистыми, хотя сам он говорил, что кружка — подарок жены. Потом он налил в кружку воды, сел на свое место. У него была такая… самодовольная улыбка. Целое утро впереди, и он наверняка нашел какую-то свежую тему для обсуждения. Да, он так и сказал; «Мне хочется поделиться с вами кое-чем чрезвычайно интересным, джентльмены». Потом он сделал паузу и подул на чай. Странно, что мне это так ясно запомнилось. Он фыркнул и пробурчал что-то себе под нос — что-то про чай, как нам теперь кажется. Потом поднес кружку ко рту и сделал несколько глоточков. Чай был как огонь, а декан всегда смаковал первые глотки — у нас, мол, кишка тонка пить такой горячий. И тут этот звук! Билл Партридж, правда, говорит, сначала у него изменилось лицо, но это, наверное, не так важно. Все происходило быстро. Хрипы, бульканье, лицо стало красное, тело вытянулось, как доска, а изо рта пошла пена, хотя не похоже, что его тошнило. Декан стал размахивать руками, забил ногами по полу… Пена полетела во все стороны. А мы даже пошевелиться не могли, только смотрели с минуту, наверное. Потом Билл Партридж — он из нас самый рациональный — выскочил в коридор и закричал, что у декана приступ и надо вызвать «скорую». Мы тем временем все отошли к двери, а Билл, когда вернулся, пощупал у декана пульс, проверил зрачки и приложил ухо к груди. Потом сказал, что декан умер. И никому из нас не дал уйти!

— Очень разумно, — сказал Кармайн.

— Может, и так, — недовольно буркнул Эрроусмит. — А день занятий пропал. Врачи из «скорой» вызвали полицию, и все сразу заговорили про отравление. Билл Партридж сказал, что это был цианистый калий.

— В самом деле? И что же его навело на такую мысль, мистер Эрроусмит?

— Запах миндаля. Только я никакого миндаля не почувствовал, и Чарли Тиндейл тоже. Двое ощутили запах, а двое нет. Как-то странно.

— Декан Денби что-нибудь говорил с момента, как начал пить чай, и до своей смерти?

— Нет, он ничего не говорил, только испускал омерзительные звуки.

— А бумажная упаковка из-под пакетика? Вы сказали, декан бросил ее на столик. Кто-нибудь к ней прикасался?

— Пока я был в кабинете, нет, сэр. То есть до прихода криминалистов.

— Он ее сразу бросил или сначала смял?

— Просто разорвал, вынул пакетик и швырнул ее на столик.

Больше никакой полезной информации из Теренса Эрроусмита вытянуть не удалось. Как, впрочем, и из остальных студентов. Даже мистер Уильям Партридж, самый рациональный, не смог ничего прибавить к удивительно бесстрастному рассказу Теренса. Похоже, Партриджа волновал только цианистый калий. Покончив со всеми четырьмя, Кармайн облегченно вздохнул и направился в кабинет жены декана.

Как и декан, она входила в совет колледжа; это Кармайн выяснил, еще сидя за столом в полицейском управлении. К чему он был не готов, так к ее совершенной невозмутимости. Доктор Полина Денби — высокая женщина с роскошными огненно-золотыми волосами, собранными в мягкий пучок на затылке, безупречной кремовой кожей, не позволявшей заключить о ее возрасте, и янтарными глазами — скульптурными чертами лица напомнила Кармайну актрису Грейс Келли, только без впечатления ранимости. Львица, настоящая львица. Наверняка многие мужчины сходят по ней с ума.

Пожав Кармайну руку — ладонь сухая, уверенная, — доктор Денби предложила ему удобный стул, а сама села напротив — вероятно, на свое обычное место, когда не было нужды работать за столом.

— Искренне соболезную вашей утрате, доктор Денби.

Она медленно прикрыла веки, будто задумавшись. Потом произнесла спокойным, отчетливым голосом:

— Да, полагаю, это утрата. К счастью, у меня штатная должность, и смерть Джона не повлияет на мою карьеру. Придется съехать из деканской квартиры, но не беда — через три года, когда откроется Лисистрата-колледж, я надеюсь стать его деканом, а пока мне выделят комнату наверху, среди студенток.

— Там, наверное, будет не так удобно, — сказал Кармайн, удивляясь направлению, которое принял разговор.

— Отнюдь, — ответила она все так же невозмутимо. — Четыре пятых площади квартиры занимал Джон. Я в основном жила здесь, в этом кабинете.

Кабинет был точной копией декановского во всем, включая размеры. Кармайн скользнул взглядом по рядам книг, большинство из которых были на немецком.

— Вы, кажется, большой специалист по поэзии Райнера Марии Рильке, — сказал он.

Она посмотрела на него удивленно, словно никак не ожидала, что городскому полицейскому известно это имя.

— Да.

— Как бы мне хотелось побеседовать с вами об этом. Я, знаете ли, обожаю Рильке. Увы, сегодня меня целиком занимает смерть вашего мужа. — Он нахмурился. — Прошу меня извинить, доктор Денби, судя по вашей реакции, ваши брачные отношения были довольно прохладными, не так ли?

— Да, вы не ошиблись. Не вижу повода отрицать. Любой в Данте-колледже скажет вам то же самое. Это был брак по расчету. Деканом может стать только женатый мужчина, а если жена — тоже научный работник, тем лучше. Говоря прямо, я фригидна. Джон был к этому готов. Его интересовали молоденькие девушки, хотя он был очень осторожен. Еще бы! Он собирался стать президентом престижнейшего университета, и у него для этого было все необходимое, включая предка из первых поселенцев-англичан. Мои собственные амбиции нисколько этому не противоречили. — Ее поразительные глаза скрылись за тяжелыми, безупречно подведенными веками. — Мы прекрасно ладили друг с другом, и я желала ему успехов.

— Вы заметили что-нибудь необычное в его внешности или поведении сегодня утром?

— Нет, пожалуй, ничего. Разве что он был несколько жизнерадостнее, чем обычно. Прямо светился. Я сказала ему об этом за завтраком, в общей столовой. Он засмеялся и ответил, что у него хорошие новости.

— Он не сказал, какие именно?

Янтарные глаза удивленно расширились.

— Кто? Джон? Скорее свиньи научатся летать, капитан. Честно говоря, я думаю, ему доставляло удовольствие меня дурачить.

— Что вы почувствовали, когда узнали о случившемся?

— Я была поражена. Точнее не скажешь. Джон не из тех, кого Убивают, — по крайней мере, вот так, в своем кабинете, причем столь… интеллигентным способом. Если так можно сказать про агонию от Цианида.

А какой способ вы бы сочли более естественным?

— Ну, какой-нибудь пожестче: выстрел, избиение до смерти, нож в сердце. Что ни говори, крутить с молодыми девчонками небезопасно. У них ведь есть отцы, старшие братья, друзья. Хотя последствия Джона никогда не беспокоили. Он считал, что у него особый талант в таких интрижках. И был прав. Каждая любовная история длилась от трех до шести месяцев, в зависимости оттого, насколько привлекательность пассии перевешивала ее тупость — выбирал он их, как понимаете, не по уму. Как только девчонка начинала ему надоедать, он сразу же становился чересчур придирчивым, ворчал по каждому поводу. Недели через две они расставались, и девушка была уверена, что это причиняет ему страдания.

— Другими словами, он тешил ее самолюбие.

— Именно. Джон делал это гениально. Играл этими дурочками, как виртуоз на скрипке. Когда девушка его бросала, она сама страшно боялась, чтобы о ее приключеньице не стало известно.

— А на собственных угодьях он охотился, доктор Денби?

— Никогда. Девушки из Данте-колледжа были в полной безопасности, да они у нас и появились только в этом году. Нет, добычу он выслеживал в ресторанчике «У Джоуи». Его, по-моему, облюбовали студентки муниципального колледжа Восточного Холломена и будущие секретарши из школы Бекворта. Джон снимал небольшую квартирку там неподалеку, на Малвери-стрит, и представлялся Гэри Хопкинсом, ему казалось, что это звучит по-пролетарски. Насколько я знаю, никто не догадывался, кто он на самом деле.

— Рано или поздно это бы случилось.

— В таком случае я рада, что его отравили, капитан.

«Вот так так!» — подумал Кармайн, выходя из Данте-колледжа некоторое время спустя. Декан Джон Керкбрайд Денби, оказывается, тот еще типчик. Однако до убийства фортуна ему улыбалась, ничего не скажешь. Жена — красавица аристократка, образованная не меньше его самого, к тому же фригидна, что позволяло ему вовсю предаваться своей рискованной страсти к студенткам. Разумеется, если его жена говорит правду. С другой стороны, врать ей незачем: жив декан или нет, для нее не имеет никакого значения; ее карьера, так или иначе, в безопасности. Но надо же, какая холодная рыбина! Неужели ее муж был такой же сухарь? Нет, вряд ли. Во всяком случае, академической славой его аппетиты не исчерпывались. Сколько ему было? Тридцать шесть. Вдоволь времени, чтобы вскарабкаться по карьерной лестнице и до профессорства, и до поста в руководстве университета. ММ будет президентствовать еще лет десять, зато Генри Говард, вице-президент Чабба, уходит через четыре года. Странно, кстати, почему это Моусона Макинтоша все с давних пор называют ММ, а Генри Говард в ГГ так и не

превратился?

Время перевалило за полдень: пора возвращаться в управление и узнать, что выяснили остальные.

У Эйба и Кори был один кабинет на двоих, но, войдя, Кармайн застал только Эйба, уткнувшегося в кипу бумаг на столе.

— Как дела, Эйб?

— Со Скепсом подозреваемых хоть отбавляй. Завтрашний доклад будет в милю длиной.

— Вот и замечательно, — сказал Кармайн, выходя в противоположную дверь.

Зайдя ненадолго к Патрику и убедившись, что новостей нет, он спустился в подземный гараж и сел в свой «форд-фэрлейн» раньше, чем у того успел остыть двигатель. Теперь к Картрайтам. В этот раз Кармайн повел машину сам. Решил, что так выйдет быстрее, чем ждать водителя, а для писанины есть Далия.

Настроение в доме Картрайтов изменилось, причем круто; после ареста Гранта за убийство Джимми трое оставшихся обитателей дома заметно помрачнели. Смерть Кэти внезапно со всей беспощадностью дошла до их сознания. Высокомерная принцесса Сельма была на кухне, пыталась сварганить ужин, обильно орошая слезами отварные макароны. На столе лежали несколько сортов сыра и пакет молока. Кармайну стало ее жалко.

— Натри на терке чеддера, романо и пармезана. Каждого по стакану, — сказал он, подавая девушке бумажную салфетку. — Да вытри лицо и высморкайся, а то не увидишь ничего. — Взял одну макаронину, попробовал на вкус и скривился. — Посолить-то забыла.

Сельма с готовностью подчинилась и теперь смотрела в раскрытый шкаф.

— Что из этого терка? — спросила она, всхлипывая.

— Вот. — Кармайн достал нужный предмет утвари. — Прижми к ней кусок сыра и веди вниз — да в тарелку, а не на стол. Найди мерные стаканы. Сыры не смешивай. Ну, давай занимайся. Я пока схожу к твоему отцу. Как закончишь, подожди меня, ладно? Вместе сподручнее.

Джеральд Картрайт сидел у себя в кабинете наверху, обливаясь слезами не хуже дочери.

— Не знаю, что теперь делать, как все уладить, — беспомощно проговорил он, увидев Кармайна.

— Прежде всего, вызвать тещу. И вашу сестру или свояченицу. Ваша дочь не привыкла утруждать себя домашними делами, не думаете же вы, что теперь она поведет себя как заправская домработница, которую вам, кстати, следовало нанять после рождения Джимми. По крайней мере, тогда бы удалось избежать того, что натворил Грант. Вы можете позволить себе домработницу, мистер Картрайт?

— Сейчас нет, капитан, — ответил Картрайт, слишком подавленный, чтобы искать оправданий. — Мишель уволился — ушел в другой ресторан, в Олбани. Теперь нужно решать, как быть с «Л’Эскарго» — закрыть совсем или сменить меню и название.

— Тут я вам не советчик, сэр, но что я вам действительно могу посоветовать, так это поменьше думать о бизнесе и побольше — о собственных детях! — едко сказал Кармайн. Потом сел и свирепо уставился на Картрайта. — Сейчас я хочу больше узнать о вашей жене. У вас было время собраться с мыслями, и я надеюсь, вы им воспользовались. У нее были враги?

— Нет! — простонал Картрайт. — Нет!

— Вы разговаривали с ней по душам, когда бывали дома?

— Нуда, конечно, если только Джимми нам позволял.

— Кто из вас говорил больше?

— Мы оба говорили. Ей всегда было интересно, как идут дела с Мишелем. Она считала, что я ему слишком потакаю. — Картрайт остановился и промокнул глаза платком. — Кэти рассказывала мне о Джимми, о том, как трудно остальным детям. Вы правы — она постоянно просила нанять домработницу на полный день. А я все думал, она преувеличивает. В самом деле! Раз в неделю у нас убиралась миссис Уильямс.

— Миссис Картрайт когда-нибудь жаловалась, что кто-то ее преследует или как-нибудь досаждает ей? А ее приятельницы? Она поддерживала с ними отношения?

— Я вам уже говорил, капитан, у Кэти не было времени на светскую жизнь. Может быть, другие жены рассказывают мужьям про ссоры с приятельницами или о шмотках, какие ухватили в «Файлине», но только не Кэти. И она точно не упоминала ни о каких мужчинах.

— То есть у вас нет никаких предположений, почему ее убили?

— Нет. Абсолютно никаких.

Кармайн встал.

— Поскорее утрясайте свои дела с рестораном, мистер Картрайт, и уделите чуть больше внимания семье. Иначе у Джеральда могут возникнуть проблемы с законом.

Джеральд Картрайт побелел как полотно и уткнул голову в стопку книг на столе.

Джеральд-младший сидел как приклеенный перед гигантским телевизором в соседней комнате; проходя, Кармайн властно поманил его рукой:

— Иди-ка сюда, парень, и выключи эту штуковину. Ты нужен сестре на кухне, пока у нее нет помощницы получше.

Мальчик неохотно поплелся за Кармайном на первый этаж, шаркая ногами по полу.

Похоже, норовистый пармезан сдался не без боя: горка натертого сыра была слегка заляпана красным, а Сельма сосала костяшки пальцев.

— Джеральд, принеси пластырь, — скомандовал Кармайн, осматривая царапины. — Урок номер один: следи за руками, когда сыра остается мало.

Кармайн посыпал макароны солью и научил Сельму готовить сносный сырный соус; потом заставил ее смешать половину пармезана с сухарями и посыпать смесью заправленные соусом макароны. Когда блюдо поставили в духовку, Кармайн сел на высокий кухонный табурет и, отыскав экземпляр «Радостей кулинарии» Кэти, отобрал для Сельмы полдюжины несложных рецептов. Сельма слушала с интересом — первый удачный опыт приготовления чего-нибудь съедобного (с помощью Кармайна) ее слегка ободрил. Принцессой она была только с виду.

— Ты не знаешь, Сельма, были ли у твоей мамы какие-нибудь враги? — спросил он, листая страницы.

— У мамы? — удивилась девушка. — Нет. — Глаза у нее снова увлажнились, и она торопливо заморгала. — Когда ей было заводить врагов, капитан?

Кармайн отложил кулинарную книгу, слез с табурета и коротко похлопал Сельму по плечу. Тут его взгляд упал на Джеральда-младшего, собравшегося улизнуть через заднюю дверь. Кармайн поджал губы и крикнул в спину мальчика:

— Кстати, ты теперь тоже будешь работать по дому. Раз Сельма готовит — ты стираешь!

Бац! Дверь с шумом захлопнулась, выражая яростный протест Джеральда-младшего.

Кармайн с улыбкой направился к машине. Он редко принимал близкое участие в жизни семьи, которую постигло несчастье, но Картрайты были особым случаем: не одно, а целых два убийства, причем в одном случае убийца — ребенок. Они справятся; впрочем, скорее благодаря Сельме, чем Джеральду. Она ведь уже пыталась готовить, даже ничего не умея. Трагедия бросила ее в самую глубину жизни, но она уже учится плавать.