Онлайн чтение книги Смерть в Голливуде
ГЛАВА III

Когда они появились на пороге дома, Лаурел любезно спросила:

— Ну, как, Эллери, обоюдовыгодный контракт уже заключен? А может быть, вы еще только собираетесь его заключить? Тогда с которой из нас? Хотя, видимо, мой вопрос неуместен, и мне не следует совать нос куда не следует?

— Причем здесь контракт! — оборвал ее бурный монолог Эллери, при этом краска залила его лицо.

— Никакого контракта, Лаурел. Я просто хочу ближе познакомиться с обстоятельствами дела, а там посмотрим.

— Ну и само собой разумеется, что ваше пристальное внимание в первую очередь привлек дом Роджера Приама, а не Лендера Хилла?

— Да.

— В таком случае, раз уж мы совершенно случайно — ведь правда случайно, Делия? — оказались вместе, то вы не будете возражать, если я составлю вам компанию?

— Пожалуйста, дорогая, — ответила Делия. — Но я убедительно прошу тебя избегать стычек с Роджером. Он всегда потом отыгрывается на мне.

— Делия, да ведь он все равно… ты что же, предполагаешь, что он с восторгом примет новость, что ты притащила в дом сыщика?

— Это верно, — сокрушенно вздохнула Делия. Потом ее лицо просветлело.

— Послушай, Лаурел, пусть будет так, будто это ты его привела. Ладно? Ты ведь не против? Я понимаю, это не совсем порядочно с моей стороны, но ведь мне жить с ним! К тому же ты действительно первая обратилась к мистеру Куину.

— Ладно, — махнула рукой Лаурел. — Ты появишься там первая. Поезжай через Франклин и Аутпоуст, а я поеду кружным путем, через Кайенгу и Мильхолланд. Значит, будем считать, что ты отлучилась за покупками, так?

Делия Приам рассмеялась в ответ, села в новый кадиллак кремового цвета и тронулась по направлению к городу.

— Я, конечно, не могу взамен предоставить вам равноценный экипаж, — секунду спустя вздохнула Лаурел. Эллери недоуменно посмотрел на нее. Тогда девушка указала на распахнутую дверцу своего крошечного зеленого остина.

— И машина, и водитель — совсем не то, правда, Эллери? Трудно было бы представить Делию за рулем такого вот автомобильчика. Все равно что царицу Савскую в байдарке —…Садитесь.

— Эта Делия Приам… необычный тип женщины, — рассеянно заметил Эллери, когда машина тронулась с места.

— Что касается прилагательного — то да, действительно необычный, — усмехнулась Лаурел. — А вот насчет существительных вы не правы. Делия единственная в своем роде и ни к какому типу женщин ее отнести нельзя.

— Она производит впечатление такой честной и искренней!

— Неужели?

— Мне так показалось. А что вы думаете на этот счет, Лаурел?

— Неважно.

— Что ж, ваш ответ говорит сам за себя.

— А вот и не так. Но если вам хочется вникать во все, то я отвечу: вы никогда не узнаете, что на самом деле творится в душе Делии Приам. Она, действительно, не лжет. Но и не говорит правду. Всегда что-то оставляет про себя, недосказанное, на что вы наткнетесь позже, гораздо позже. Если вообще посчастливится наткнуться. И больше я ничего вам про Делию не скажу, потому что вы все сказанное обернете против… нет, не ее. Против меня. Делия всегда ведет очень крупную игру и делает это мастерски, куда уж мне. О содержании вашей уединенной беседы спрашивать, полагаю, бесполезно?

— Эй, полегче! — взмолился Эллери, хватаясь за шляпу. — Еще один такой вираж, и мои колени раздробят мне челюсть!

— Лаурел, будь умницей, — громко сказала Лаурел и влилась в поток машин на Фриуэйбаунд.

Через некоторое время Эллери спросил, не глядя на устремленный вперед профиль девушки:

— Вы как-то сказали насчет Роджера Приама, что «никогда» не покидает свое инвалидное кресло на колесах. Это буквально?

— Буквально. Никогда. Неужели Делия ничего не рассказывала вам о его кресле?

— Нет.

— О, это презанимательнейшая штуковина. Некоторое время после инсульта Роджер пользовался обычным инвалидным креслом-коляской. Но его необходимо было сажать в него и вынимать оттуда. Папа рассказывал мне об этом. Ну, а наш Роджер — Львиное Сердце терпеть не может, если он хоть в чем-то зависит от окружающих. Поэтому он сконструировал для себя особое, специальное кресло.

— Интересно, он что, умудрился придумать кресло, само перекладывающее его на кровать и обратно? Вероятно, при помощи рычагов?

— Нет. Кресло само превращается в кровать.

Эллери так и застыл от изумления.

— Он спит в нем, ест, работает — короче, делает буквально все. Кабинет, спальня, гостиная и столовая в одной-единственной конструкции. Вот это вещь! С одной стороны кресла выдвигается небольшая полка, которую можно повернуть и передвинуть в любом направлении. Он ест на ней, готовит себе коктейли и все остальное… Под полкой устроено помещение для ножей, салфеток, ликеров и прочих мелочей. По другую сторону — такая же полка, на ней помещается пишущая машинка, хорошо укрепленная, чтобы не упасть при поворотах. Под ней — место для бумаги, копирки, карандашей и Бог знает чего еще. Кресло оборудовано двумя висячими телефонами: обычная связь и частная линия с нашим домом. Есть еще звонок в комнату Уоллеса.

— Кто это — Уоллес?

— Альфред Уоллес, его секретарь-компаньон. — Лаурел нахмурилась. — В общем, все кресло напичкано всякими ящичками и приспособлениями на любой, самый немыслимый случай. Журналы, сигары, очки для чтения, зубная щетка… Есть все, что может вдруг понадобиться человеку. Кресло устроено так, что спинка его опускается, а подножие поднимается: получается постель. Конечно, он все-таки нуждается в помощи Альфреда. Вместо ванны тот протирает его мокрой губкой, одевает, раздевает и все прочее. Но Роджер постарался устроить все так, чтобы обходиться минимумом чужой помощи и справляться со всем самостоятельно. Всякая поддержка вызывает у него ненависть. Я вчера была у него, а его пишущая машинка как раз находилась в ремонте в городе. Поэтому он был вынужден диктовать Альфреду. И Роджер из-за этого так бесился, что даже Альфред не выдержал. Если Роджер в ужасном настроении, он действительно отвратителен… Простите, если я заболталась, но я думала — вам интересно.

— Что-что?

— Вы не слушаете меня.

— Слушаю. Хотя и вполуха.

Они находились на Миллхоланд Драйв. Эллери вцепился в дверцу остина, пока машину круто бросало из стороны в сторону на многочисленных ухабах и поворотах дороги.

— Лаурел, скажите, кто наследует состояние вашего отца? Кроме вас?

— Никто. Больше никого нет.

— И Приаму он ничего не оставил.

— С какой стати? Роджер и папа были равноправными партнерами. Небольшая сумма наличными завещана сотрудникам и работникам в доме. Все остальное переходит ко мне. Следовательно, Эллери, — заявила Лаурел, приземляясь на очередном повороте, — основные подозрения падают на меня.

— Да, — коротко бросил Эллери. — К тому же вы новый партнер Роджера Приама. Ведь так?

— Мое положение еще не совсем ясно. Адвокаты сейчас как раз разбираются. Конечно, я ничего не смыслю в торговле, да и не хочу ничего об этом знать. Но Роджеру не удастся обвести меня вокруг пальца, если вы это имели в виду. Мои интересы защищает одна из крупнейших юридических фирм Лос-Анджелеса. Во всяком случае я, к своему удивлению, не могу пожаловаться на поведение Роджера. Может быть, смерть папы оказалась для него большим ударом, чем он ожидал… ну и заставила его осознать, как много папа значил для фирмы и как мало — он сам. Что касается дел, так беспокоиться не о чем. У папы был хорошо обученный сотрудник, мистер Фосс, который готов вести дела самостоятельно. Он так и делал в случае папиной болезни или отсутствия. Но дела фирмы меня сейчас не очень волнуют. У меня на повестке дня один, самый главный вопрос. И вы знаете — какой. Если вы не захотите мне помочь ответить на него — я и сама справлюсь.

— Неужели вы до такой степени любили Лендера Хилла?

— Да!

— А может быть, вы в большей степени боитесь, что подозрения падут на вас?

Маленькие ладони Лаурел впились в руль, потом ослабли.

— Эллери, это же бред! — усмехнулась она. — Я упомянула об этом своем опасении чисто умозрительно. А вот и дом Роджера.

К дому вела своя особая дорога. Здание из темного тесаного камня и почерневшего дерева казалось врезанным в склон холма и наполовину терялось в сумраке толстых деревьев, вплотную подступавших к нему. Лес практически начинался от самого порога: плакучие сикаморы, вязы и эвкалипты. Первым впечатлением Эллери было, что участок заброшен. Но потом он заметил следы как старой, так и совсем недавней обрезки деревьев около дома. Он понял, что здесь сознательно стараются создать виды естественной, дикой природы. Беспорядочный ковер из опавших листьев и сучьев не убирался явно намеренно. Все здесь внушало ощущение тайны и мрака. Приам, видимо, основательно окопался на склоне холма и закрылся деревьями от всего мира. Каков же должен быть человек, избегающий солнечного света?

Окрестности скорее подошли бы для заброшенной охотничьей сторожки, чем для богатого жилого дома в Голливуде. Большая часть его была полностью недоступна взглядам проезжающих по главной дороге. Обычный пригородный уголок Южной Калифорнии превратился в дикую лощину словно где-нибудь в Северной Шотландии. Лаурел объяснила Эллери, что участок Приама простирается на четыре-пять акров вверх по холму и весь выглядит подобным образом.

— Джунгли, — пробормотал себе под нос Эллери, пока Лаурел ставила машину на стоянку. Кремового кадиллака нигде не было заметно.

— Этот дом напоминает мне свирепого дикого вепря, который иногда мелькнет сквозь чащу и исчезнет, — сказала Лаурел.

— Но и платить ему за это удовольствие приходится соответственно, не так ли? В счетах за электричество у него должны стоять просто астрономические цифры.

— Еще бы! В доме нет ни одной светлой комнаты. Когда ему хочется — не скажу больше света — но поменьше темноты, он выкатывается вон на ту террасу, на свежий воздух.

С одной стороны дома виднелась огромная веранда, наполовину скрытая под крышей, а наполовину — под кронами двух гигантских вязов, сквозь которые едва проникало солнце.

— Его комната выходит прямо на эту террасу, через стеклянные двери. Но мы пойдем с главного входа. Роджер не очень жалует людей, бесцеремонно вторгающихся в его святая святых. В доме Приама принято сначала докладывать о посетителях.

— Отчего же Делия Приам ничего не сообщила об особенных порядках в ее доме, — спросил Эллери.

— А кто сказал, что это ее дом? — вопросом на вопрос ответила Лаурел.

Их встретила традиционно для служанок одетая горничная, страдающая нервным тиком.

— А, мисс Хилл, — неприветливо кивнула она. — Не думаю, чтобы мистер Приам… Он сейчас занят, диктует мистеру Уоллесу. Лучше бы вам…

— А миссис Приам у себя, Магз?

— Она только что вернулась из города, мисс Хилл. Сейчас наверху, в своей комнате. Сказала, что очень устала и чтобы ее не беспокоили.

— Бедняжка Делия, — вздохнула Лаурел. — Как будет разочарован мистер Куин! Передайте мистеру Приаму, что я хочу его видеть.

— Но, мисс Хилл…

Сдавленный вопль ярости заставил горничную прерваться. Она в панике бросила взгляд через плечо.

— Спокойно, Магси. Я возьму удар на себя. Вперед, Эллери!

— Интересно, отчего она… — забормотал Эллери, увлекаемый Лаурел вверх по лестнице.

— Никогда не задавайте вопросы, если дело касается Делии, — наставительно сказала Лаурел.

Дом оказался еще мрачнее, чем ожидал Эллери. Они проследовали мимо ряда угрюмых комнат, выходивших в холл, обшитый темными деревянными панелями, тяжелыми и безрадостными, с мрачными портьерами и громоздкой, неудобной на вид мебелью. Этот дом удивительно подходил для жестоких и страшных тайн.

Свирепый рев перешел теперь в глухое рычание.

— А мне начхать, что мистер Хилл собирался делать с этим счетом, Фосс! Мистер Хилл сейчас заперт в уютной урне в Форест-Лаун и никак не может осчастливить нас своими драгоценными советами… Нет, я не буду ждать ни секунды, Фосс! Я здесь хозяин, и вы обязаны либо выполнять мои приказы, либо выметаться вон!

Лаурел сжала зубы. Подняла кулак и забарабанила в дверь.

— Кого еще там принесло, Альфред! Фосс, вы слышите?

Дверь открылась, из-за нее выскользнул мужчина и сразу же захлопнул дверь за собой, не отпуская ручки.

— Подходящий момент вы выбрали для визитов, Лаурел, ничего не скажешь! Он звонит в контору.

— Я слышу, — махнула рукой Лаурел. — Вот мистер Куин. Мистер Уоллес. Его должны были бы звать Джоуб[2]Джоуб, — Job — (англ.) — Иов, библейский персонаж, жизнь которого была полна трудов и лишений. Символ терпения. В конце концов Бог вознаградил его. (Прим. переводчика), но он — Альфред. Я зову его «универсальный Альфред». Сверхполезный человек. Само благоразумие и выдержка. Никаких промахов. Посторонитесь, Альфред. У меня дело к моему партнеру.

— Лучше дайте мне сначала подготовить его, — усмехнулся Альфред и проскользнул обратно в комнату, бросив быстрый взгляд на Эллери. Когда дверь за ним захлопнулась, Эллери бережно потер свою правую ладонь. Она онемела от крепкого рукопожатия Альфреда, когда Лаурел представила их друг другу на скорую руку.

— Вы удивлены? — прошептала она.

Эллери был удивлен. Он ожидал встретить тщедушного угодливого человечка. Вместо этого Альфред оказался огромным мужчиной, мощного телосложения с правильными, довольно крупными чертами лица, густыми седыми волосами, загорелым и сдержанным в манерах. Его голос обладал силой и звучностью, в нем чувствовалась глубина мысли и легкое… превосходство? Что бы это ни было, но оно создавало смутное ощущение, тревожащее, но слишком слабое, что бы раздражать или возмущать. С первого взгляда Эллери охарактеризовал его как тип, подходящий для съемок сцены в гостиной из жизни высшего света. Но в следующее мгновение ему уже так не казалось: разворот плеч Альфреда был совсем домашним и провинциальным, не голливудским. И пиджак казался надетым с чужого плеча!

Эллери сказал:

— Вот вам достойный противник, Лаурел, с которым вы вряд ли совладаете, даже при вашей напористости. Сильная натура. Видно, что умен как черт, при этом полное самообладание.

— Староват, где ему против меня, — небрежно бросила Лаурел.

— Ему не больше пятидесяти пяти. А на вид не дашь и сорока пяти, вот если бы только не седина…

— Альфред был бы слишком стар для меня, даже если бы ему было только двадцать. Такой тип характера… Ну что, Альфред? Буду я вынуждена прибегнуть к помощи мистера Куина, чтобы убрать вас с дороги, или сегодня Великий Визирь сам будет милостив?

Альфред Уоллес улыбнулся и пригласил их войти.

Мужчина, только что оравший в телефонную трубку, а теперь свирепо разъезжающий на кресле по комнате, как моторист на лесозаготовках, был воистину безмерным созданием. Каждая часть его тела была чудовищно раздута, он казался воплощением всего чрезмерного. Глаза буйвола полыхали над скулами, словно высеченными из камня. Вместо носа торчало нечто массивное и свирепое, а чудовищная черная борода клоками падала на грудь. Огромные ручищи яростно орудовали рычагами кресла, а рукава рубашки трещали по швам. Гигантская человеческая машина находилась в непрерывном движении, как будто энергия сама вырывалась из Роджера, как пар из кипящего котла. Рядом с этим чудовищным торсом крепкая фигура Альфреда Уоллеса казалась почти детской. А уж Эллери и подавно чувствовал себя рахитичным ничтожеством.

Но вниз от пояса Роджер Приам был совершенно мертв. Колосс на глиняных ногах. Фундаментом этой свирепой громадине служили высохшие кости, обтянутые тонкой пленкой истаявших мышц. Он был одет и обут. Эллери старался не думать о том, какой адский труд дважды в день надо приложить, чтобы переодеть его. Из-под брючин торчали лодыжки — две морщинистых палки, а колени беспомощно и неестественно выворачивались наружу, подобно двум концам потолочной балки, пробитой молнией.

Эллери подумал, что все несоразмерности его облика легко объяснимы: торс развился сверх всякой меры, потому что простейшее действие требовало в данной ситуации невероятных усилий. Бороде позволялось расти как придется, чтобы избежать ежедневной утомительной процедуры бритья. Его бешеные манеры выражали злобу на судьбу, сыгравшую с ним такую жестокую шутку. А вечное беспокойство — признак постоянного отчаяния, оттого, что он пожизненно прикован к креслу в четырех стенах. Но несмотря на подобные простые причины, что-то в его характере оставалось необъяснимым… Лютая свирепость — жуткая сила, жуткие эмоции, жуткая реакция на людей и любые препятствия в жизни… эта лютость, казалось, была заложена в его характере изначально. Эллери подозревал, что даже если убрать все побочные тяжелые обстоятельства, свирепость все равно кипела бы в нем. Должно быть, он был таким уже в утробе матери — дикий зверь по самой своей природе. И несчастье, происшедшее с ним, дало простор для развития подобных свойств его натуры.

— Лаурел? Чего тебе? А это кто? — встретил он их угрожающим басом, извергающимся из его груди подобно раскаленной лаве. Он весь еще клокотал от гнева после разговора со злополучным Фоссом. В глазах горела ненависть.

— Что ты уставилась на меня? Ты будешь отвечать, когда тебя спрашивают, или нет?

— Это Эллери Куин.

— Кто-кто?

Лаурел повторила имя Эллери.

— Не знаю такого. Чего ему надо? — Эллери достался свирепый взгляд. — Ну так чего же, а?

— Мистер Приам, — раздался от дверей спокойный голос Альфреда Уоллеса, — Эллери Куин — знаменитый писатель.

— Писа-а-атель?

— А также частный детектив — сыщик, — мистер Приам.

Губы Приама свирепо надулись, так что борода встала торчком, а огромные ладони инстинктивно сжались в кулаки.

— Я же говорила вам, Роджер, что я этого так не оставлю, — ровным голосом произнесла Лаурел. — Моего отца убили. На это должны были быть причины. И каковы бы эти причины ни оказались, вы тоже замешаны в этом, как и папа. Я пригласила Эллери Куина расследовать это дело, и он изъявил желание встретиться с вами.

— Ах он изъявил желание, надо же! — В голосе Роджера послышались раскаты грома, глаза угрожающе загорелись. Убирайтесь вон, мистер! Встречайтесь с кем-нибудь другим!

— Во-первых, мистер Приам, — заговорил Эллери, — я хотел бы спросить…

— Я отвечаю — нет, — сверкая глазами и зубами в дебрях бороды, рявкнул Роджер Приам. — Чего желаете во-вторых?

— Мистер Приам… — все так же терпеливо попытался продолжить Эллери.

— Без толку, мистер. Плевать я хотел на ваши вопросы. И вот что я тебе скажу, Лаурел, — его правый кулак с грохотом опустился на ручку кресла. — Что ты суешь во все свой проклятый нос? Это не твоего ума дело, ясно? А моего. И я чего захочу, то и буду делать, и в указчиках не нуждаюсь. Заруби это себе на носу!

— А вы, видно здорово струсили, Роджер, — отвечала ему Лаурел Хилл.

Приам приподнял свой кулачище, глаза его медленно закипели. Словесная лава уже клокотала у него в глотке.

— Я стр-р-русил? Чего, спрашивается? Какого-то призрака, тени? Ты что же меня, за второго Лендера Хилла принимаешь? За сопливую нюню? Что я как он, сразу в штаны наложу от страха? Не боюсь я никаких привидений, а он как родился тряпкой, так и концы отдал…

Лаурел с размаху врезала ему кулаком по щеке. Он мгновенно вскинул левую руку и отшвырнул ее прочь. Девушка пролетела почти через всю комнату и рухнула в объятия Альфреда.

— Пустите меня, — шипела она, вырываясь, — да пустите же!

— Лаурел, — окликнул ее Эллери.

Она остановилась, тяжело дыша. Уоллес молча выпустил ее.

Лаурел повернулась и вышла из комнаты.

— Ишь ты, — струсил — передразнил ее Роджер. На щеке у него проступило красное пятно. Он бросил ей вслед:

— Думаешь, струсил? Ну так кое-кому придется убедиться, что мой пыл не остывает с первым же ударом! Струсил, надо же… Это я-то! Да будь я проклят, если не смогу… Да в любое время дня и ночи! Да пусть он только попробует сунуться ко мне! Я дам ему отведать моих кулаков — хоть живому, хоть мертвому! — И он свирепо сжал огромные кулачищи.

— Роджер. В чем дело?

В дверях стояла она. Она успела уже переодеться в домашнее платье из золотистого шелка, облегавшее ее фигуру с нежным трепетом любовника. От колен шел разрез. Она переводила холодный взгляд с Эллери на мужа и обратно.

Уоллес вытаращил глаза. Казалось, он не скрывал своего восхищения ее видом.

— Кто этот человек?

— Никто. Неважно, Делия. Тебя это не касается. — Приам уставился на Эллери. — Эй, ты! Пошел вон.

Она молча повернулась и отошла к двери, на террасу, всем своим видом показывая, что они с Эллери незнакомы. Такое поведение должно было бы обрадовать его своим благоразумием. Вместо этого Эллери почему-то почувствовал раздражение и досаду. Но почему — он и сам не отдавал себе отчета. Господи, да — «что он Гекубе» Хотя и подросток бы давно уже понял — «что ему Гекуба» [3]Гекуба — персонаж древнегреческой эпической поэмы «Илиада» — жена троянского царя Приама… Ее образ используется в классической литературе как олицетворение беспредельной скорби и отчаяния (прим. ред.) … Он был огорчен и растерян. И в то же время мучился вопросом, так же ли парализует она сознание других мужчин, смотрящих на нее…

Уоллес стоял, откровенно довольный собой и наблюдаемым зрелищем, как посетитель театра, уловивший забавный момент, который ускользнул от внимания остальной аудитории, но слишком хорошо воспитанный, чтобы вслух рассмеяться. Она же смотрела на своего мужа совершенно безразлично, без тени страха или другого какого-либо чувства.

— Чего вы дожидаетесь? — заревел опять Приам. — Вы тут не требуетесь. Убирайтесь!

— Я вот все никак не могу решить для себя, — задумчиво произнес Эллери. — То ли вы просто трепло — то ли набитый дурак.

У Приама затряслась борода. Его гнев, всегда готовый прорваться наружу, опять вспыхнул с новой силой. Эллери же мысленно поздравил себя с небольшим успехом. Да, Приам чего-то явно опасается. Уоллес — молчаливый, предупредительный, готовый к услугам Уоллес — также замечает это. И Делия Приам тоже, судя по улыбке, мелькнувшей у нее на губах.

— Альфред! Если этот тип еще раз сюда сунется, вышвырни его вон!

Эллери не успел даже бросить взгляд на свои руки, как почувствовал, что ладони Альфреда крепко сжимают его запястья.

— Боюсь, мистер Куин, что я вынужден буду подчиниться приказу, — пробормотал он.

Компаньон Роджера держал Эллери мертвой хваткой. Приам усмехался премерзкой, действующей на нервы усмешкой. А женщина — этот живой кусочек джунглей — молча наблюдала за происходящим… Тогда, неожиданно для самого себя Эллери почувствовал, как его захлестывает волна холодного бешенства и он почти теряет сознание. Когда же он пришел в себя, Альфред уже лежал на полу, со стоном потирая свое плечо и глядя на Эллери снизу вверх. Он не был сердит — только удивлен.

— Славный прием, — сказал он. — Я запомню его.

Эллери вытащил сигарету, помял ее и сказал:

— Теперь я понял, мистер Приам. Вы и трепло и набитый дурак одновременно. — И обернулся. У двери на террасу никого не было…

Эллери невероятно злился на себя. Так потерять всякое самообладание! А ведь первое и золотое правило, усвоенное им еще от отца, — держи себя в руках. И при всей этой безобразной сцене присутствовала она! Видела, как Уоллес взлетел в воздух. Как скривился Приам. Наверно, это лишит ее душевного равновесия на целую неделю…

Когда он шел через холл, то поймал себя на том, что повсюду ищет ее глазами. Помещение было слишком темным, и она могла оказаться в любом углу, теряющемся во мраке. Стоять, полуприкрыв глаза, но все равно замечая все на свете…

Однако холл был совершенно пуст.

О, этот разрез от колен! Эта женская уловка древнее египетских пирамид. А чего древнее, спрашивается тогда, его мужская глупость? Она, скорее всего, берет свое начало от сотворения мира…

Но тут он вспомнил, что Делия Приам принадлежит к высшему обществу, а он сейчас вел себя как пылкий неуравновешенный мальчишка. И Эллери с грохотом захлопнул за собой парадную дверь.

Лаурел ждала его в своем остине. Она была очень бледна и судорожно курила. Эллери рухнул на сиденье рядом с ней и простонал:

— Ну, чего же мы еще ждем?

— Он сегодня просто вне себя, Эллери, — возбужденно заговорила Лаурел. — Сам не свой! Уже не раз я наблюдала, как он вот так ревет и мечется по комнате, но сегодня просто совсем ни на что не похоже! Нечто невероятное. Я рада, что привезла вас именно сегодня. Какие теперь у вас планы?

— Добраться домой. Если вы не можете меня подбросить, то поймайте мне такси.

Она заколебалась.

— Ну, а как насчет расследования? Вы беретесь?

— Я не могу позволить себе тратить время на безумных идиотов.

— То есть на меня?!

— Да нет, я не имел в виду вас.

— Но ведь уже так много удалось выяснить! — начала убеждать его Лаурел. — Ведь он признался! Вы слышали, он сказал — «призрак», «тень», «он»… И еще — «кое-кому придется убедиться»… Я слышала, когда выходила. Как это по-вашему? Мало? Теперь вы видите, что это не просто мой бред. Роджер явно считает, что кто-то напугал папу до смерти. И даже более — он наверняка знает, что означала мертвая собака…

— Необязательно, — устало возразил Эллери. — Вы совершаете ошибку всех непрофессионалов. Торопитесь с выводами. Вцепились в этого Приама, а он и ухом не ведет. Ему на вас плевать.

— А кто ведет? А кому не плевать? Делии? — возмутилась Лаурел.

— Делии? То есть миссис Приам? А что с Делией?

— Знаете что, оставим-ка Делию в покое, — буркнула Лаурел. — Вместе с универсальным Альфредом. Делия кому хочешь голову заморочит. Вот и вам…

— Ну и что с того? — в свою очередь возмутился Эллери. — Да, я не отрицаю, что она обладает определенной привлекательностью… даже для меня. Только слишком уж вызывающе выглядит. — Он изо всех сил старался не смотреть на окна второго этажа, где наверняка располагалась ее спальня. — Лаурел, мы не можем больше торчать здесь, в машине, прямо посреди дороги, как пара заблудившихся туристов. — Он должен увидеть ее хотя бы еще один раз! Просто увидеть…

Лаурел посмотрела на него долгим и странным взглядом и тронулась с места. Медленно свернула налево, на шоссе.

Эллери сидел, обхватив руками колени. У него было такое чувство, как будто он непоправимо теряет что-то дорогое с каждым оборотом колес остина. А тут, совсем рядом, сидит Лаурел и пристально смотрит в лобовое стекло. Маленькая упрямая чудачка. И ей, наверное, еще более тошно, чем ему сейчас. Эллери внезапно почувствовал, как его сердце сжало сострадание. И он спросил:

— Что вы собираетесь предпринимать дальше, Лаурел?

— Буду по-прежнему копаться во всей этой истории. До самого конца.

— Неужели вы рассчитываете справиться сама?

— Не надо так жалостливо говорить со мной. Я справлюсь.

— Тогда я скажу вам, что собираюсь предпринять я. Она с интересом обернулась в его сторону.

— Я помогу вам с этой запиской. Ну, пока вы не заимеете на руках что-нибудь существенное, чтобы дальше действовать самостоятельно. Или обратиться в полицию. Если получится.

— Что вы имеете в виду? — Она резко затормозила.

— Я имею в виду записку, которую ваш отец нашел в серебряной коробочке на ошейнике. Вы убеждены, что он уничтожил ее?

— Я же говорила вам, что безуспешно разыскивала ее повсюду.

— Может быть, стоит поискать мне самому.

Лаурел несколько секунд пристально смотрела ему в лицо. Потом рассмеялась, и маленький остин рванулся вперед.

Дом Хилла располагался высоко на склоне холма, дружелюбно подставляя солнцу красную черепичную крышу. Это был обычный двухэтажный особняк испанского типа, чисто выбеленный, с коваными ажурными решетками, арками и балконами, с небольшим внутренним двориком и кучкой деревьев в нем. Его окружало несколько цветочных клумб и ряды кустарников. Дальше все было аккуратно засажено плодовыми и ореховыми деревьями, пальмами, эвкалиптами. В их листве порхали райские птички. А еще дальше начинался лес.

— Граница нашего участка идет вниз, под гору, — сказала Лаурел, когда они вылезли из автомобиля. — Прямо по направлению к дому Приама. Наш лес непосредственно переходит в его. Если идти напрямик, то тут совсем рядом.

— На мой взгляд не так уж и рядом, — пробормотал Эллери. — Не ближе, чем от гнезда орла до норы спрута на дне морской впадины. Какой славный особняк, в истинно староиспанском стиле! Не то что жалкие подделки, встречающиеся тут на каждом шагу. Делия Приам жестоко наказана: быть рожденной в таком вот доме и влачить жалкое существование совсем в другом!

— А, так она уже рассказала вам о себе, — пробормотала Лаурел, увлекая его к дому. Почерневшие кафельные плиты под ногами и кружево железных испанских решеток давали ощущение прохлады и свежести. Они вошли в просторную гостиную с огромным камином, украшенным изразцами с рисунками Гойи. Повсюду были книги, ноты, картины, керамика и огромные вазы с цветами. Появился улыбающийся японец довольно высокого роста и взял шляпу Эллери.

— Ичиро Сотава, — представила его Лаурел. — Ичи служит у нас уже целую вечность. Ичи, это мистер Куин. Он интересуется обстоятельствами смерти папы.

Улыбка исчезла с лица слуги.

— Беда, беда, — закачал он головой. — Совсем плохое сердце. Хотите выпить, сэр?

— Спасибо, не сейчас, — отказался Эллери. — А все же, сколько времени вы служите у Хиллов, Ичиро?

— Шестнадцать лет, сэр.

— Значит, вам ничего не известно о том, чтобы было до… А что этот шофер, Симон, кажется?

— Шимми сейчас возит по магазинам миссис Монк.

— Да нет, я хотел узнать, как давно он служит здесь.

— Примерно лет десять, — сказала Лаурел. — И миссис Монк столько же.

— Тогда у меня все, Лаурел. Приступим.

— К чему?

— Скажите, Лаурел, с того времени, как с вашим отцом случился инфаркт и до самой смерти он не покидал спальни?

— Нет. Мы с Ичи по очереди ухаживали за ним круглосуточно, в течение всей недели.

— Значит, начнем со спальни. Проводите меня.

Через полтора часа Эллери распахнул дверь спальни Лендера Хилла. Лаурел сидела в оконной нише, скрючившись и привалясь к стене.

— Вы можете считать меня слабонервной дурочкой, — заявила она, не оборачиваясь, — но когда я прихожу сюда, у меня встает перед глазами папино мраморное лицо с синими губами и беспомощно отвисшей челюстью… совсем на папу непохоже. Ничего общего.

— Зайдите сюда, Лаурел.

Она вздрогнула. Потом вскочила и торопливо подошла к нему.

Эллери захлопнул за ней дверь.

Глаза Лаурел заметались по комнате из стороны в сторону. Однако ничего такого особенного в неприбранной до сих пор спальне она не увидела. Покрывало, простыни и стеганое одеяло были сдернуты в сторону и обнажали край матраса.

— Что, — прошептала Лаурел.

— Записка, которую ваш отец достал из коробки на ошейнике собаки, была на очень тонкой бумаге? — спросил ее в свою очередь Эллери.

— Да. Что-то вроде папиросной.

— Бумага белая?

— Белая.

Эллери удовлетворенно кивнул. Он подошел к открытому краю матраса и сказал:

— Лаурел, он пробыл тут в течение всей недели от инфаркта до смерти. Много ли посетителей побывало у него за это время?

— Экономка Приама. Несколько служащих из конторы. Пара друзей.

— В какой-то момент в течение этой недели ваш отец испугался, что записка может быть украдена или уничтожена. Поэтому он принял меры предосторожности. — Эллери провел пальцем по боковой стороне матраса сверху вниз вдоль одной из голубых полос матрасного тика. — У него не было иного орудия, чем перочинный ножик, вот он — на ночном столике. К тому же ваш отец, видимо, делал все в спешке, чтобы никто не застал его за этим занятием. Поэтому работа слегка топорная, — палец Эллери внезапно провалился в какое-то отверстие. — Вот, он просто сделал надрез там, где сходятся встречные голубые полосы, как на всех матрасах испокон веков. И засунул туда записку, где я ее и обнаружил.

— Записку! — с трудом выговорила Лаурел, задыхаясь. — Вы обнаружили записку! Дайте мне взглянуть.

Эллери сунул руку в карман. Он готов был уже вытащить ее, как вдруг остановился. Его внимание было приковано к одному из окон.

В десяти ярдах от окна росло старое ореховое дерево.

— Ну?! — торопила его недоумевающая Лаурел. — В чем дело?

— Отойдите от кровати, зевните или улыбнитесь мне, если можете. Потом отправляйтесь в соседнюю комнату. Оставьте дверь открытой.

Девушка от изумления округлила глаза.

Затем отошла от кровати, зевнула, потянулась, оскалила зубы и пошла к двери. Пока она шла, Эллери слегка перемещался так, чтобы постоянно находиться между нею и окном.

Когда она исчезла в проеме двери, он внезапно ринулся следом и захлопнул за собой дверь, чему-то усмехаясь.

И опрометью бросился к лестнице.

— Эллери…

— Стойте где стоите!

Он кубарем скатился по черным ступенькам и оставил Лаурел стоять с разинутым от изумления ртом.

Высоко, на самой макушке ореха восседал мужчина, пристально вглядываясь в окно спальни Лендера Хилла. Его укрывал шатер листьев. Но солнце светило настолько ярко, что Эллери готов был поклясться — этот парень сидел на дереве в чем мать родила.