Онлайн чтение книги Так дорог моему сердцу So Dear to my Heart
Глава семнадцатая

Лето пролетело, и на берег озера пришла осень. Осенние краски были даже более великолепны, чем весенние; но тогда как весна в своих пастельных тонах содержала обещание золотых дней лета, осень быстро отгорела, словно лесной пожар, и первое холодящее дыхание зимы принесло с собой влажные туманы, которые иногда оборачивались дождем, и наконец закончились первым снегопадом.

Вирджиния раньше никогда не видела такого снега и такого яркого голубого неба, когда расходились тучи и снова выглядывало сияющее солнце. Ей приносило радость пребывание в таком мире. Если бы все остальное было таким же чудесным, как погода и условия, в которых она теперь жила, она чувствовала бы, что ей практически нечегобыло бы желать в жизни.

Но жизнь не была совершенной. Это была ежедневная рутина возни с двумя воспитанниками, которые становились все более крепкими и здоровыми в этой целительной атмосфере, закладывания определенных знаний в их юные умы. Мэри Ван Лун и ее муж все больше ценили ее и становились все дружнее с ней. Последний, недолго пробыв дома, собрался в очередное путешествие за границу, и в Мэри появилось сильное желание поехать вместе с ним. Вирджиния была вполне способна полностью взять на себя ответственность за Питера и Паулу. И так как к тому времени мадам д’Овернь уже вернулась из Парижа и находилась под рукой, чтобы при необходимости дать ей полезный совет, в конце концов было решено, что Мэри отправится с мужем. Так что на несколько недель Вирджиния оставалась одна с детьми — и слугами, конечно — в большой белой вилле на берегу озера, и ее жизнь приобрела оттенок безмятежной нереальности, потому что она не встречалась ни с кем вне виллы, исключая мадам д’Овернь.

Тетушка Элоиза всегда с восторгом встречала ее, когда она заходила к ней на чашку чая, если удавалось найти время. Они снова стали близкими подругами, как в те дни, когда Вирджиния была ее гостьей. Однако все же была некоторая разница, сейчас они никогда не заводили разговор о Леоне Хансоне. Его шаги никогда не раздавались на веранде, когда они сидели вместе, уютно устроившись с цветастыми чашками и серебряным чайником на столике, и телефон никогда не звонил, чтобы объявить о его появлении.

Мадам д’Овернь воздерживалась от того, чтобы упоминать о своем племяннике. Ей казалось, что так предпочла бы Вирджиния. А Вирджиния постоянно испытывала ужас от мысли, что его имя может всплыть в разговоре и она услышит новости о нем, от которых замрет сердце, и она не сможет скрыть своих чувств.

Она не вынесла бы известия о том, что он женится вскоре. Этого она страшилась, хотя знала, что однажды это обязательно произойдет, и она старалась приготовиться внутренне к тому, чтобы это событие, когда в самом деле случится, не слишком на нее подействовало.

Кроме того, она надеялась, что к тому времени, когда будет объявлено о помолвке Леона Хансона и Карлы Спенглер, ее не будет в Швейцарии, так как она твердо решила вернуться в Англию. Ей было известно, что уже рассматривался вопрос об обучении детей в Англии. Она давно не видела доктора Хансона.

К тому времени, когда вернулась чета Ван Лунов, выпал снег, и они привезли с собой несколько друзей — победителей зимних видов спорта. Чтобы удовлетворить их желания Ван Луны решили открыть шале в горах. Это был исключительно большой и удобный дом, так что в нем могли устроиться все домочадцы, включая Вирджинию и двоихдетей, также служанку Эффи, которая теперь постоянно помогала ей в детской.

Недалеко от шале находилась гостиница, где однажды Вирджиния с удовольствием обедала с Леоном Хансоном, а потом ужинала в тот же вечер, но уже одна и не так счастливо. Это была гостиница «Грюнвальд». Долина, на которую открывался вид из нее, лежала под снежным покровом и была настоящим раем для любителей острых ощущений.

Они наполняли гостиницу в своих разноцветных свитерах, шапках и шарфах, проявляли чудеса ловкости на лыжах и никогда не уставали подниматься по снежным склонам и снова проноситься по ним со скоростью ветра, от чего у наблюдателя захватывало дыхание.

По вечерам они танцевали в небольшом отапливаемом зале гостиницы, меняя свою разноцветную повседневную одежду на модные вечерние одежды. Огни гостиничных окон освещали заснеженные просторы и музыка оркестра эхом отдавалась в одинокой альпийской долине, где, во время первого визита Вирджинии, коровы позвякивали колокольцами, передвигаясь по цветущему морю, и роскошная зеленая трава изумрудами сверкала на солнце.

Но сейчас там не было ни коров, ни цветов. Балкон, где когда-то наслаждалась видом Вирджиния, был запорошен густым снегом. Раньше его закрывал цветной полосатый навес, защищая его от солнца, а теперь это было очень популярное место, где множество любителей солнечных ванн наслаждались не меньше, чем под лучами летнего солнца.

Ван Луны со своей компанией уйму времени проводили в гостинице, и именно около нее Вирджиния впервые попробовала встать на лыжи и скатиться вниз по небольшому тренировочному склону. Сначала она была совершенно уверена, что никогда не освоит это искусство, и даже пыталась отговориться. Но Мэри только смеялась над ее волнением и заверяла, что она быстро его преодолеет. А дети так пристрастились к лыжам, что вскоре уже чувствовали себя на них, как утка в воде. Девушка поняла, что в самом деле будет выглядеть трусихой, если одна из всей компании останется простым наблюдателем.

Как только она смогла преодолеть первоначальное волнение, то обнаружила, что Мэри была права, и вскоре уже приобрела достаточную сноровку, хотя и осознавала, что вряд-ли когда-нибудь станет большим профессионалом.

Перед отъездом, она купила себе лыжный костюм из шерсти цвета морской волны, который действительно защищал ее от холода. К нему она подобрала алую шапку, которая так шла ей, что Эдвард Ван Лун, не колеблясь, сказал ей об этом, встретив ее на тренировочном склоне с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами. А двое малышей, по его словам, по обеим сторонам от нее были похожи на парочку живых эльфов.

В их компании был молодой человек без приятельницы. Через некоторое время Вирджиния стала получать от него комплименты, и если она хотела действительно хорошо провести время, это ей с легкостью бы удалось.

Перемена высоты над уровнем моря, великолепная погода и неожиданная беззаботная жизнь так подняли ее настроение, что она отправила письмо Лизе, рассказав об удовольствиях, которые можно получить в Швейцарии зимой.

Лиза была абсолютно здорова и из тех писем, что Вирджиния получала с Кромвель-Роуд, она узнала, что ее сестра снова начала упорно репетировать и была счастливее, чем когда-либо. В это легко было поверить, особенно если учесть то обстоятельство, что они недавно официально обручились с Клайвом Мэддисоном.

Это случилось вскоре после визита в его дом в Бакингемшире, где ее тепло приняли генерал и его сестра тетушка Хетти. Клайв, видимо, с пылом принялся за фермерское дело и после краткого курса в местном сельскохозяйственном коллежде намеревался взять под свое управление шестьсот акров земли своего отца.

Они с Лизой планировали пожениться сразу после Нового Года. В самом деле, они уже назначили дату в начале января и это сообщение не удивило Вирджинию, так как с первого же мига, когда она поняла, что Лиза отдала свое сердце — и отдала его совершенно! — Клайву, она знала, что все мысли Лизы отныне будут сосредоточены на любимом, который к счастью, в полной мере разделял ее чувства.

Несомненно, когда она выйдет замуж, то будет продолжать заниматься музыкой, ведь перед ней все еще было открыто будущее концертного пианиста. Но успех на этом поприще уже не будет так много значить для нее, как это было до тех пор, пока она не встретила Клайва.

Вирджиния думала о Лизе с нежностью, которую всегда испытывала к ней, и больше всего на свете надеялась, что Лиза будет счастлива. Ей все было почти все равно, только бы Лиза была счастлива!

Ее собственное будущее не казалось ей таким безоблачным, но в настоящее время она отказывалась о нем думать. Она старалась не допускать мыслей о том, что когда-то ей придется уехать из Швейцарии.

Но тем не менее письмо Лизы, рассказывающее ей обо всех деталях их помолвки и тех дней, которые она провела в Хай-Энде, расшатали стену безразличия, которую воздвигла вокруг себя Вирджиния — или скорее стену невосприимчивости к событиям, которые могли бы задеть ее чувства. Она определенно не хотела ничего, кроме своих ежедневных обязанностей.

Письмо пришло после обеда, и Вирджиния оставив детей в шале на попечение Эффи, читала и перечитывала его в уединении соснового перелеска позади гостиницы. Солнце ласкало ее золотыми лучами, скользящими среди рядов прямых деревьев. Прямо перед ней открывался вид на долину во всю ее ширину, перечеркнутую лентойзамерзшей реки, которая извивалась между огромными валунами, похожими на гигантские сахарные головы. Там шевелились крошечные создания: деревенский житель склонялся под бременем ноши на своей спине, другой управлял санями, третий — это вполне могла быть девушка — скользил по белым просторам на лыжах.

Однажды в далеком будущем она вспомнит эти горы, вершина за вершиной поднимавшиеся в совершенное небо, пурпурные тени на снегу, отбрасываемые высокими соснами с отяжелевшими под снегом ветвями и оранжевым светом клонящегося к западу солнца, и она едва ли будет способна спокойно выносить эти воспоминания, потому что в них будет заключено слишком много чувств.

Она порывисто вздохнула, а потом полу-сердито встряхнулась. Такие мысли не могли никуда привести ее, если она позволит себе забивать ими голову, то вскоре станет чувствовать себя запутавшейся, безнадежной, одинокой, сбитой с толку. А она не хотела ничего подобного.

На письмо Лизы нужно было ответить, и чем скорее, тем лучше. Лиза будет ждать от нее поздравлений, поэтому девушка решила вернуться в шале и без отсрочек приняться за ответное письмо. Остальные не будут ее искать, потому что теперь она вполне самостоятельно управлялась с лыжами. Расстояние до шале было не очень большим и она часто возвращалась раньше остальной компании, особенно когда с ней были дети и было необходимо, чтобы они не пропустили свой послеполуденный отдых.

Ей всегда было немного не по себе, когда она становилась на лыжи. Но как только этот довольно неприятный момент был позади, она наслаждалась тем, как мимо нее со свистом проносится воздух и у нее появлялось чувство настоящего полета сквозь пространство. Ей казалось, как будто у нее вдруг вырастали крылья; ее чувства парили и ей хотелось, чтобы расстояние до шале было гораздо больше, чем на самом деле, или чтобы у нее было достаточно опыта, чтобы скатиться с крутого склона, на что она вряд ли когда-нибудь отважится.

Но сегодня что-то случилось с левой лыжей, видимо одна из застежек была неправильно закреплена. На половине склона она попыталась остановиться, как это с легкостью проделывал Эдвард Ван Лун, но все, что ей удалось совершить, это тяжелое падение, которое закончилось тем, что она кувырком покатилась по склону, безнадежно привязанная к своим лыжам, пока наконец не задержалась в большом сугробе, из которого, как оказалось, ей было совершенно невозможно выкарабкаться.

Положение было незавидное. Кроме того падение ошеломило ее. Она чувствовала себя избитой, и каждый раз когда пыталась схватиться за что-нибудь прочное, чтобы выбраться из сугроба, хватала только хрустящий снег и все глубже погружалась в белую мягкую подушку. Ее лицо раскраснелось, и она чуть не плакала от ярости и нервного страха, что ее еще больше засыплет снегом и она замерзнет, когда к ней со свистом опустилась фигура с самого неба, или так ей показалось, и через несколько мгновений она уже была на своих ногах и опиралась на кого-то, кто, от души забавляясь, разглядывал ее. Она же не подняла головы и не посмотрела на его лицо, но услышала смех в его голосе.

— Интересно, вы представляете себе, на кого вы похожи? Ради Бога, чем вы тут занимаетесь?

Злость охватила Вирджинию, и такая злость, которую она редко когда испытывала в своей жизни. Все еще не повернув головы, она проговорила:

— Как вы думаете, чем я занимаюсь? А если я выгляжу такой смехотворной, то почему бы вам не оставить меня в покое и продолжать забавляться где-нибудь в другом месте?

Когда же она наконец взглянула на избавителя из глаз потоком хлынули слезы. Она никогда бы не смогла объяснить даже себе, почему она вдруг так разрыдалась в этот момент, и почему внутри вдруг как будто открылась какая-то плотина и слезы полились без остановки, и разумеется, без ее одобрения.

Это правда, что ее левая лодыжка сильно болела, и на какое-то время, которое на самом деле длилось не более нескольких секунд, ее охватила самая безосновательная паника, но сейчас она снова была на ногах и достоинство требовало обратить весь этот инцидент в шутку. Конечно же, когда неразумная Судьба пересекла их пути с Леоном Хансоном в такой злополучный момент, ей совсем не следовало разражаться рыданиями, как испуганной школьнице.

Но она не могла остановиться, закрыла лицо руками, но слезы текли из-под пальцев. Вдруг он прекратил смеяться и резко спросил:

— Вы поранились? Скажите, как вы упали?

— В этом совсем… совсем нет ничего ужасного. Я просто скатилась по склону.

— Но вы ударились? У вас болит что-нибудь?

— Нет, я… Да!.. нет, нет, я не думаю!..

Ее плечи так вздрагивали, что он обнял ее крепко и сжал.

— Прекратите рыдать! — приказал он.

— Я н-не могу, — ответила она, взглянув на него заплаканными глазами, и обнаружила его носовой платок в своей руке.

— Если вы не прекратите рыдать, я вас поцелую! — пригрозил он, и она сразу отпрянула, чуть не задохнувшись, вытерла глаза его платком, а потом, извиняясь, посмотрела на него снизу вверх.

Как будто по мановению волшебной палочки ему удалось чудесным образом остановить поток слез.

— Я думал, у меня получится этот фокус, — проговорил он и снова добродушно улыбнулся.

Вирджиния не могла помешать себе тоже устало улыбнуться.

— Простите, что я так… так выставила себя! — извинилась она. — Ума не приложу, как это получилось!

— Правда? — он смотрел на нее с причудливым огоньком в глазах. — Что ж, если вы на минуту присядете, я осмотрю вашу лодыжку. Кажется, левая нога доставляет вам беспокойство, не так ли?

Вирджиния призналась, что доставляет, и он тщательно осмотрел ее ногу. Там не было слишком большой опухоли, но все же лодыжка была вывихнута.

— Я не думаю, что в ближайшие дни вам много придется кататься на лыжах, — сказал он ей. — Но нет ничего действительно серьезного и, слава Богу, ничего не сломано.

Он стоял на коленях на безупречно чистом снегу у ее ног, и впервые за долгое время она была достаточно спокойна, чтобы в деталях рассмотреть его. На нем была бледно-желтая куртка из мягкой замши, черный шарф, обмотанный вокруг шеи, черные перчатки и черные брюки, заправленные в лыжные ботинки. Он был с непокрытой головой, и волосы блестели, как шелк, под солнечными лучами.

Она отметила как шел ему загар. Он улыбнулся и в глазах не было ни капли той враждебности, которую она видела в них в тот злополучный вечер ужина с генералом Мэддисоном и его сыном.

— Кажется, мне следует извиниться за то, что я позволил себе смеяться над вами, — сказал он, — но с другой стороны, если бы я не появился здесь, то не знаю, что могло бы с вами случиться!

— Я тоже, — призналась она, а потом вдруг расхохоталась почти так же импульсивно, как и рыдала.

Он снова надел на ее поврежденную ногу ботинок и нежно похлопал по руке, сопротивляясь искушению рассмеяться вместе с ней.

— Боюсь, у вас небольшой шок, — сказал он.

— Это была моя собственная вина, — сказала она ему.

— Я посчитала себя лучшим лыжником, чем была на самом деле, и слишком беззаботно отнеслась к тому, чтобы правильно закрепить лыжи. Из-за своей же гордости и покатилась кувырком.

— Вам лучше сейчас оказаться дома, не правда ли?

— Я даже не знала, что вы здесь, в горах, — сказала она, взглянув на него с внезапной робостью. — Вы остановились в гостинице?

— Да, я приехал прошлым вечером и сегодня весь день провел в Эдельхорне. (Эдельхорн был знаменитой лыжной трассой, поднимавшейся вверх среди лесов; он включал в себя довольно значительные восхождения и опасные спуски и был любимым местом опытных спортсменов). Он вдруг поднялся на ноги. — Как вы думаете, хватит ли у вас доверия, чтобы позволить нести вас на руках спускаясь по склону?

— Но сможете ли вы? — Она смотрела на него таким взглядом, как будто считала это невозможным.

— Конечно, могу.

— Но…

— А раз мы не можем пристегнуть лыжу к вашему левому ботинку, ничего не остается, как только мне понести вас.

Он ободряюще ей улыбнулся. Его улыбка была дружелюбной и в то же время несколько насмешливой.

— Все, что вам нужно сделать, это обхватить руками мою шею и крепко держаться, а остальное я возьму на себя, — он протянул руки и потянул ее вверх. — Это довольно просто, не правда ли?

— Если вы так говорите.

Он вдруг рассмеялся, и его смех был почти мальчишеским.

— Я так говорю!

Но та минута, когда Вирджиния обняла его за шею, а он поднял ее на руки, стала для нее незабываемой. Ее сердце от волнения колотилось почти до боли и она опасалась, что он почувствует это. Он держал ее на руках, как будто она была не тяжелее перышка, несмотря на то, что был не атлетического телосложения. Она поняла, что, вероятно, он был чрезвычайно силен и, разумеется, очень вынослив, раз мог провести в Эдельхорне целый день.

Перед тем, как тронуться в путь, он взглянул ей в лицо и улыбнулся еще загадочнее.

— Вы должны только держаться! — сказал он.

И она закрыла глаза и «держалась», почти уткнув голову в его шею.

Когда он довез ее до шале, там их встретила только одна Эффи. Оба малыша все еще спали в своей комнате и дом был очень тихим, особенно большой холл, где в открытом камине пылал жаркий огонь.

Доктор Хансон приказал Эффи принести холодной воды и бинтов, и занялся лодыжкой Вирджинии, пока служанка стояла около него и послушно передавала ему все, что он просил. Закончив, он отослал девушку и подложил несколько диванных подушек под спину Вирджинии, говоря ей, что ей нужно дать покой ноге на день или около того, но после этого она снова сможет бегать как ни в чем не бывало.

— Я очень благодарна вам за все, — сказала Вирджиния, испытывая знакомый уже внутренний трепет, охвативший ее при быстром спуске к шале, когда он крепко сжимал ее в объятиях, а она держалась за его шею. Это было еще одно воспоминание в ее коллекции, что она собирала за время своего пребывания в Швейцарии.

Эффи принесла им поднос с чайными принадлежностями и он остался выпить с нею чая. Было похоже, будто они вернулись к прежним дням, когда подолгу беседовали, даже иногда смеялись вместе, и держались вполне естественно. Когда Ван Луны вернулись, Мэри изумилась, увидев его и заволновалась узнав о травме Вирджинии. К тому же следующим вечером в гостинице должен был состояться большой танцевальный вечер, и Вирджинии теперь придется пропустить его, как она пропустила праздник на вилле мадам д’Овернь полгода назад.

— Нам придется как-то доставить вас туда, — сказала она, — хотя я не думаю, что вы сможете танцевать, как вы считаете, Леон?

— Разумеется, она не сможет этого, — ответил он, — но она могла бы смотреть на танцующих, если это, конечно развлечет ее?

Вирджиния знала, что это очень развлечет ее, если там будет он, и она сможет смотреть на него, танцующего, разговаривающего с другими людьми, или даже, может быть, уделяющего немного внимания ей самой! Она отдавала себе отчет, что готовит себе еще один «рай для дураков», но, по крайней мере, если она сознавала, что это «рай для дураков», в этом не могло быть вреда. И даже если в этом мог быть какой-то вред, то она принесет его только себе!

Кроме того, было приятно знать, что Карлы Спенглер нет в гостинице, и, может быть, хотя бы одна ночь будет похожа на те дни до Лизиной операции, когда она едва ли понимала, что безнадежно влюбляется.

Мэри не могла не заметить блестящих глаз Вирджинии, ее порозовевших щек, и подумала: «Интересно… Это результат ее приключения на лыжах и подвернутой ноги? Или к этому имеет какое-то отношение Леон Хансон?… Ох, надеюсь, что нет! Надеюсь, что нет! И все же…»

До сих пор не было никаких новостей о помолвке между Леоном и Карлой Спенглер, несмотря на постоянные разговоры об этом.