ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Онлайн чтение книги Собрание сочинений в 3-х томах
ЧАСТЬ ВТОРАЯ






В ПОЛЕ


Когда Степа пришел в бригаду к Ширяеву, тот с удивлением развел руками:

— Выходит — два хозяина на одно поле... Негоже так, молодой Ковшов!

Степа поспешил успокоить его — он в бригадиры не рвется, и попросил дать ему самую что ни на есть рядовую работу.

— Не к лицу тебе в рядовых-то ходить, — усмехнулся Ширяев. — Как-никак, а ты вроде ученый муж, агроном без малого... Сидел бы себе в конторе, бумажки строчил, цифирь складывал.

— До конторы охотников и без меня хватит.

— Тогда в огородную бригаду определяйся. Будешь капусту выращивать, морковь, петрушку там всякую. Тебе ж все едино, где ученость свою показать. И бригада там как на подбор: старухи да два деда с грыжами...

Степа нахмурился:

— Овощи не мое дело. На курсах я изучал только полеводство. — И он вновь спросил насчет работы в бригаде.

Ширяев задумался:

— Не знаю, куда тебя и приткнуть. Ведь с этой эмтээс все переиначилось... Трактористы теперь цари и боги, первые хозяева в поле. А мужик вроде и в поле не нужен...

— Может, меня сеяльщиком поставите?

— Куда там... Уже полный набор, — отмахнулся Ширяев и лукаво покосился на Степу, заранее уверенный, что тот откажется от его предложения. — Вот если воду к тракторам подвозить... Пока что этим делом Ленька Ветлугин заправляет. Да баловной он чересчур... Вчера колесо с водовозки потерял.

— Можно и воду... — с серьезным видом согласился Степа.

— Ну и ну... — оторопел бригадир.

На другой день Степа принял от Леньки Ветлугина подводу с бочкой. Ленька при этом только презрительно ухмыльнулся и произнес единственную фразу:

— Эх ты, агроуполномоченный — упал намоченный!

В новой роли Степу встретили по-разному: одни — с удивлением, другие — с насмешкой.

Новая работа совсем не огорчила Степу. Он мог теперь разъезжать по всем полям, знакомиться с трактористами, наблюдать за их работой.

Ему казалось, что если уж трактористам доверили самое дорогое и важное — пахать землю и сеять хлеб, так они должны жить и работать как-то по-особенному, отдавать делу весь свой пыл и рвение, почти не сходить с машин и стремиться только к одному — заслужить любовь и уважение людей. Но то, что он видел в поле, сильно его огорчало. Машины работали еще плохо: землю пахали мелко, часто ломались, подолгу простаивали в борозде, и колхозники, проезжая мимо, покрикивали:

— Эй вы, мастера-механики, опять загораете?! Или у вас перекур с дремотой?

Девчата уже распевали по вечерам язвительные частушки о незадачливых трактористах, а в деревне стали поговаривать, что на трактор надейся, а про коней не забывай.

«Что ж это такое? — с тревогой раздумывал Степа о трактористах. — Может, без привычки у них дело не ладится... Новую технику не могут освоить? Или еще почему?»

И ему было даже неловко вспоминать последнее собрание колхозников, на котором директор МТС заявил, что ручному и конному труду пришел конец и крестьяне могут положиться на механизаторов, как на каменную стену, — они и спашут, и посеют, и урожай соберут.

Все чаще в поле появлялся Василий Силыч. Он злым метровым шагом ходил по вспаханным участкам, замерял глубину вспашки, отмечал колышками те места, где плуги оставляли огрехи, и вступал с трактористами в яростную перебранку.

Потом, встретив Степу, он разражался жалобами, что поганцы мальчишки сорвут им посевную.

— Вот ведь какой поворот, — сокрушенно говорил председатель. — Думалось, что с этими тракторами заживем, как у Христа за пазухой, а выходит, и за ними глаз да глаз нужен. А ведь это и твоя вина, Степаха!

Степа недоуменно посмотрел на него.

— Да, да, — пояснял Василий Силыч. — Кто баранку-то крутит? Молодежь, комсомол, твои подопечные. А за порядком молодежь не следит, за делом недоглядывает...

Степа растерянно признавался, что большинство трактористов в бригаде пришлые, чужие, комсомольцев среди них мало, да и те в кольцовской ячейке на учете не состоят.

— Ишь ты! — ухмылялся Василий Силыч. — Не приписаны, значит? А я думал, совесть да радение их приписывать не требуется.

Были недовольны трактористами и колхозные бригадиры.

Когда Степа показывал Ширяеву или Тимофею Осьмухину плохо вспаханный и небрежно засеянный участок поля, те обычно посылали за Антоном и, не стесняясь посторонних, принимались на все лады костить трактористов:

— Вот же бригаду прислали на нашу шею. Собрались с бору сосенки... Не пахари вы, а землегады. Мы еще весной говорили — лучше бы на лошадях землю-то пахать.

Антон краснел, злился и, в свою очередь, кричал на бригадиров, что они отсталые, старорежимные люди, не любят машин и придираются к трактористам.

— «Старорежимные», — с обидой кряхтел Тимофей Осьмухин. — Еще монархисты скажешь! — И он жаловался Степе: — Вот ведь сынок какой... На отца взъедается.

Однажды утром, проезжая на водовозке позади усадьб, Степа услышал близкое тарахтение трактора. Оно доносилось с приусадебного участка Осьмухиных.

Остановив подводу, Степа перескочил через изгородь, заглянул на усадьбу и обомлел.

Тракторист Банкин, кряжистый, краснолицый парень, прославившийся в Кольцовке как пьяница и скандалист, сидел за рулем колесного трактора и вспахивал приусадебный участок.

Рядом, по густо унавоженной земле, вприпрыжку бежала Матрена и требовала, чтобы Банкин не жалел горючего и пахал глубже.

Степа, раскинув руки, шагнул навстречу трактору.

— Стой! Глуши мотор! — закричал он. — Стой, говорю!

Банкин в недоумении пожал плечами, сбавил скорость и нехотя остановил машину.

— Почему усадьбу пашешь? — спросил Степа.

— А ты зачем под колеса прешь? — неприязненно ответил Банкин. — Жить надоело? Раздавлю, как червяка, и не пикнешь.

— Весна — вот и пашет, — вступила в разговор Матрена. — Герасим — он нам не чужой... Почти сродственник. Харчуется у нас в доме. Чего ж ему не подмогнуть?

— Я спрашиваю, кто тебе разрешил пригнать на огород машину? — наступал на тракториста Степа. — Сейчас же посевная в колхозе.

— А трактор колхозу неподвластен, — лениво отозвался Банкин. — У нас своего начальства невпроворот. Тебе-то какая докука? Иль тоже к начальству лепишься?

— Он теперь у нас «упал намоченный» — долго не поднимется, — фыркнула Матрена и потеснила Степу в сторону. — Ладно, парень, не засти борозду... Тут и пашни-то с гулькин нос осталось.

Степа бросился искать бригадира. Когда он привел Павла Трофимовича на приусадебный участок к Осьмухиным, трактора здесь уже не оказалось, но земля была вспахана полностью.

— Что ж это, Павел Трофимыч? — в сердцах пожаловался Степа. — Земля в поле перестаивает, а трактористы чужие усадьбы за магарыч пашут?

— Наше дело малое, — отмахнулся Павел Трофимович, — У них в эмтээс свое начальство — пусть оно и взыскивает.

— Вот и надо сообщить в эмтээс. Наша же земля, колхозная. И мы ее трактористам не на откуп отдали.

— Сообщим, конечно, — вяло согласился Ширяев. — А только что с них взять — бедолаги, лодыри...

Степа с удивлением покосился на Ширяева. Что это с ним? То ли он постарел и ничего не замечает, то ли не хочет ссориться с трактористами.

На другой день, подвозя воду к Поповкину оврагу, где пахал землю Сема Уклейкин, Степа заметил на конце загона группу колхозников во главе с дедом Анисимом. Колхозники бродили по вспаханному полю и проверяли глубину вспашки. Потом они сошлись вместе, о чем-то возбужденно заговорили, еще раз замерили глубину борозды и с решительным видом пошли навстречу трактору.

Анисим, угрожающе взмахнул палкой, потребовал, чтобы тракторист остановил машину.

— Тебе чего, дед? — удивленно спросил Уклейкин, заглушив мотор.

— Слезай! — строго приказал Анисим. — И ты слазь! — кивнул он Зойке, сидевшей над плугами.

Тракторист и прицепщица подошли к колхозникам.

— Ты что ж, собачий сын, делаешь? — зашумел Анисим. — По какому такому праву десяти сантиметров недопахиваешь? А?

— У меня ж мотор малосильный, цилиндры сношенные. Надорваться может машина.

— Безобразник ты, Семка! Пакостник! Свою же землю поганишь! — с обидой сказал Анисим и обратился к подошедшему Степе: — Видал, как твои комсомольцы над землей измываются...

Уклейкин сослался на прицепщицу — наверное, та неправильно установила плуги.

— А ты не ври! — возмутилась Зойка. — Сам заглублял... Норму выгоняешь, вот и мельчишь, а на других собак вешаешь!

Уклейкин молча переставил деление на углубителе и с мрачным видом полез на трактор.

— Нет уж, милок, погоди! — задержал его Анисим. — Придется тебе с нами в метесе прогуляться.

— Это еще зачем?

— А вот начальству доложим... Пусть баньку тебе устроят, попарят с веничком.

— Верно, Иваныч, — поддержал старика Игнат Хорьков. — Нам такие пахари не нужны...

— Да вы что, смеетесь? — опешил Уклейкин. — Я же на работе... У меня еще смена не кончилась... Кто мне за простой ответит? — И он вновь направился к трактору.

Игнат Хорьков взял Уклейкина за плечо:

— По чести тебе сказано — пошли до начальника.

— Никуда я не пойду! — вырываясь, закричал Уклейкин. — И не цепляйте меня!

— Э-хе-хе! — вздохнул Анисим. — А душа-то у тебя заячья, Семка. Нашкодил — да и в кусты.

Степа приблизился к Уклейкину и вполголоса сказал:

— Иди, раз зовут... Будь же человеком. К спорящим подошел Павел Трофимович.

— Что за сходка в рабочее время? — спросил он.

Степа рассказал, что случилось.

Ширяев поморщился, принялся по привычке ругать трактористов, потом махнул на Уклейкина рукой:

— Отпустите вы его... что с такого возьмешь... Посадили неуча за баранку, вот он и портачит.

— Что-то ты чересчур добрый, Трофимыч, — заметил Анисим, — А случись такое на твоей единоличной полосе — ты бы за это человека в землю втоптал.

— Так тогда же в нас дурная кровь гуляла... А теперь мы в артели живем... сочувствие надо иметь, понимание.

— А в артели, значит, землю портить можно?.. — спросил Игнат Хорьков.

Ширяев нахмурился:

— Этого я, положим, не говорил.

— Надо акт составить, — предложил Степа. — И пусть Уклейкин заново участок перепашет.

Ширяев согласился. Степа написал акт на мелко вспаханную землю, все подписались, и Павел Трофимович отправился в МТС. Но, прежде чем передать акт Репинскому, он показал его Лощилину.

— Опасаюсь, Николай Сергеич, — признался Ширяев. — Круто мы берем... Люди примечать начинают. Ковшов этот, наш агроуполномоченный, парень глазастый!.. Старик Безуглов по полю шарит. Шуметь начинают — мол, плохо работает ваша эмтээс, землю портит. Вот и актик пришлось составить.

— Так это же нам на руку! — обрадовался Лощилин, пробегая глазами акт. — Разговорчики всякие, недовольство, жалобы на эмтээс — что и требуется. Надо, чтоб механизация лихом обернулась.

— Все же поосторожнее надо бы, — заметил Ширяев. — Слишком уж часто машины стали портиться. Больше в ремонте стоят, чем землю пашут...

— А вы постарайтесь переложить вину на трактористов. Мол, они недоучки, бракоделы, аварийщики. Пустите слушок насчет вредительства. А мы кое-кого с работы снимем, раздор в их ряды внесем. Словом, пусть в колхозе шумят побольше, пусть актики почаще составляют.

— А если до директора дойдет? Он же человек партийный...

— Надо знать нашего Репинского, — ухмыльнулся механик. — Шумит, суетится, сыплет приказами и сам тут же о них забывает. Ему бы только цифирь была. Чтобы побольше гектаров нагнать да горючего сэкономить. А как вспахать, как посеять — он в это дело особо не вникает. Понимает мало да и перед начальством козырнуть большой охотник. — Лощилин на минуту задумался. — А осторожность, Трофимыч, конечно, нужна. Ты нас поругивай, но тоже с умом, лишнего не перехватывай.

— Я уж и так кручусь как белка в колесе, — пожаловался Ширяев. — Вот и Осьмухин на меня в обиде. Кричит, что я отсталый человек, супротивник машинам. Да, кстати, что он за фигура, Антошка этот?

— Фигура подходящая, — успокоил Лощилин. — Я его недаром в бригадиры выдвинул. Податлив, как глина. Хоть черта лепи, хоть ангела. Парень монету зашибить любит, гектары нагоняет, в передовики лезет. А это тоже нам на руку. И вы, Трофимыч, не скупитесь... Где надо задобрите парня, завысьте ему выработку. К качеству вспашки не придирайтесь.

Ширяев спросил, как же быть с актом на тракториста Уклейкина.

— Скажи, что мы его оштрафовали за плохую работу. И заставь парня перепахать участок... Не полностью, конечно, а так, для вида...


СЫНКИ И ПАСЫНКИ


В полдень Степа привез воду на полевой стан и еще раз столкнулся с Уклейкиным — тот заправлял свой трактор горючим.

— Сердишься, Сема? — спросил он.

— А чего мне сердиться! — безразличным тоном ответил тракторист. — Такое твое дело секретарское — внушать да наставлять.

— Дурной ты! — обиделся Степа. — Пойми — не во мне тут дело... Тебя ж с трактора ссадили... И кто? Мужики, колхозники. Ты им, можно сказать, в душу плюнул. А Ширяев как о тебе отозвался: «неуч». Да другой бы после этого сквозь землю провалился... или хотя бы подумал кое о чем.

Уклейкин молчал. Степа с подозрением оглядел парня — был тот на редкость грязный, всклоченный, рубаха и штаны измазаны маслом.

— Ну и хорош ты! — Степа покачал головой. — Скоро тобой ребятишек в деревне начнут стращать — берегись, детки, Семка-тракторист едет!

— Что ж мне теперь, белый фартучек нацепить, — с досадой сказал Уклейкин, — или комбинезончик, как у Нюшки! Хорошо тебе у водовозки-то! Норма не жмет — тихо все, спокойно. А ты потрясись целый день на железяке!.. Все потроха отобьет. И ноги сводит...

— Погоди, — перебил его Степа. — А как же Антон Осьмухин? Машины у вас почти одинаковые, земля одна и та же, а он в передовиках ходит... В газете о нем пишут... Да и Ветлугина вверх тянется.

— Нюшка с Антоном — это особь статья, — многозначительно усмехнулся Уклейкин.

— Почему ж особая? — осторожно спросил Степа.

— А ты, секретарь, тоже хорош! — озлился вдруг Уклейкин. — Ходишь тут, бродишь, а видишь только наполовину. Шерстить, так уж всех шерстить! Почему вот в бригаде сынки да пасынки завелись?

— Кто же это сынки?

— Ну, не сынки, скажем, так дочки, — замялся Уклейкин. — Сам смекай...

Степа задумался. И почему, в самом деле, так везет Ветлугиной? С каждым днем она работала все лучше и лучше. Имя ее не сходило с Доски почета, что висела в бригадном стане, а в районной газете появилась даже заметка об успехах первой девушки-трактористки и об ее учителе и наставнике бригадире Антоне Осьмухине. И, казалось, надо было бы радоваться, что комсомолка из их ячейки, босоногая деревенская девчонка, «Сучок», как дразнили Нюшку в детстве, так круто пошла в гору. Но радости не было.

«Ловко же он ее опутывает, бригадир этот... Как муху паутиной», — подумал Степа и тут же спохватился: уж не ревнует ли он Нюшку, не становится ли подозрительным и мстительным?

В сумерки Степа попал на участок, где работала Нюша. Он долго брел вдоль борозды и по привычке замерял глубину вспашки, когда Нюша догнала его на тракторе.

Глаза их встретились.

Девушка вспомнила, что после приезда Степы она с ним виделась всего лишь один раз. Это случилось позавчера вечером, когда Нюша пришла в избу-читальню на комсомольское собрание.

В считанные минуты она сделала отчет о проделанной работе, заявив в конце, что она теперь человек полевой и секретарствовать не может.

Парни и девчата без возражений избрали секретарем ячейки Ковшова. Нюша вручила ему ключ от сундучка, где хранились комсомольские дела, и протянула руку:

«Покедова, Степан Ефимыч... До осени...»

«Не за тридевять земель уезжаешь. Можем и раньше увидеться. Я к тебе в гости приду».

«Поле — оно без ворот, без дверей. Вход не заказан», — усмехнулась Нюша и тут же, спохватившись, подумала: «И чего это я с ним разговариваю так? А поделом ему... пусть всяких кумушек не слушает...»

— Всех проверяешь? Никому веры нет? — насмешливо спросила сейчас Нюша, останавливая машину.

— Всех... У тебя все в порядке, — отозвался Степа, пряча в карман раскладной метр. — Но понимаешь, какое дело... Соседи уже сев заканчивают, а ваша бригада все еще с пашней ковыряется...

— Да-а, не везет нам, — вздохнув, согласилась Нюша. — Антон говорит, простои нас замучили, поломки... Плохая еще техника в эмтээс.

— Что ты все на Антона ссылаешься! — не скрывая раздражения, заговорил Степа. — Сама приглядись, что в бригаде делается. В колхозе разговорчики всякие пошли. Люди веру в машины теряют. А у тебя...

Степа заметил умоляющий взгляд сестры, что сидела над плугами, и на миг запнулся.

— Что у меня, что?.. — насторожилась Нюша, налегая грудью на руль трактора. — Договаривай, коли начал.

И Степа не удержался:

— А у тебя уши заложило, глаза застило. Гонишь свои гектары и ничего замечать не желаешь. На славу позарилась! Похвалы, заметка в газете... Вот головка и закружилась!..

— Это я на славу позарилась?! Я?! — вскрикнула Нюша и обернулась к Тане, словно хотела найти у нее защиту. — Да мы как скаженные работаем... как дуры отпетые! И в дождь и в жару... До поздней ночи... От баранки аж руки сводит! — Она поправила платок на голове и зло оглядела парня. — Спасибо, товарищ секретарь! Оценил нашу работу, сказал золото словечко... Премного благодарны!..

— Ты послушай, пойми... — пытался удержать ее Степа.

— Чего уж там понимать! Ты бы лучше на себя поглядел. Разъезжаешь тут со своей бочкой, контролер-инспектор, цепляешься ко всем, словно тебе наша бригада поперек горла встала...

— Ладно вам! Разойдитесь! — крикнула Таня, чувствуя, что еще минута, и Нюша со Степой окончательно рассорятся.

Степа махнул рукой и крупно зашагал прочь от трактора.

— Ну что вы с ним, как чужаки, схватываетесь? — с обидой заговорила Таня. — Ведь Степа дело говорит. Тебе и впрямь глаза застило.

— И ты о том же? — уставилась на подругу Нюша.

— Разве ты не видишь, как Антон во всем тебе потакает? И трактор для тебя достал получше, и ремонт в первую очередь, а другим все что похуже да напоследок.

— Да что ты, право! — вздрогнула Нюша и почувствовала, что начинает краснеть.

— Вот еще что... — помявшись, начала Таня, — вы с Антоном все рядом да вместе, прямо как жених с невестой. Правда это?

— Да что ты, Танька... Я знать ничего не знаю.

— Земля слухом полнится. Будто у вас все обговорено и согласовано. Кончите сев — Антон сватов будет засылать. «Никому, говорит, ее не уступлю».

У Нюши на глазах выступили слезы.

— Меня-то он спросил? Что я — лопух у забора, рыба безответная?


Вечером Степа собрал кольцовских комсомольцев около избы-читальни.

— Что за новая придумка? — спросили ребята. — Ночной субботник какой-нибудь или самогонщиков пойдем вылавливать?

— Ни то и ни другое. Просто хочу свести вас в полевой стан к трактористам... — пояснил Степа. — Забыли мы про них. Живут они как на отшибе, ни с кем не знаются... Вот и поговорим с ними, устроим вроде вечера смычки. Ведь дело-то у нас общее. — И он попросил парней захватить гармошку, а девчат не жалеть в этот вечер своих голосов.

Через полчаса с частушками под гармонь комсомольцы уже подходили к полевому стану.

Трактористы прислушались. Они сидели за длинным дощатым столом и при тусклом свете фонарей заканчивали ужин. Мошкара билась о стекла фонарей и, обжигая крылья, сыпалась на стол. Вспыхивали отдаленные зарницы, заливая окружающие поля мертвенным белым светом. Облака на горизонте собирались в тяжелые лохматые стога и ометы. Где-то лениво погромыхивал гром. Было безветренно, душно.

А частушки доносились все громче и отчетливее. Высокими озорными голосами девчата пели о незадачливых чумазых трактористах, об их плохой работе, о мелкой вспашке, об огрехах в поле и даже об удалом Гераське Банкине, который пашет за магарыч чужие огороды.

Банкин с досадой швырнул ложку:

— Черта с два поужинаешь тут. Эй, бригадир! Заткни-ка им глотку!..

Антон поднялся из-за стола и шагнул навстречу Степе.

— Скажи своим гулякам — пусть убираются. Ребятам выспаться надо... Нам завтра на смену чуть свет.

— Понимаю, — усмехнулся Степа. — Народ вы трудовой, рабочий. А все же надо бы нам поговорить. По душам, начистоту. У меня тут для вас кое-какие новости есть.

— Какие еще новости? — нахмурился Антон. Степа присел к столу.

— Среди вас наш кольцовский комсомолец работает, — негромко заговорил он, — Сема Уклейкин. Его сегодня колхозники с трактора ссадили. Знаете за что?.. А завтра, глядишь, и еще кого ссадят. Вот я и хочу спросить: зачем вам машины доверили?

— Это все? — отрывисто спросил Антон.

Степа кивнул головой.

— Тогда я скажу. — Антон оглядел членов бригады и заговорил о том, что секретарь комсомольской ячейки ведет себя довольно странно.

Трактористы и прицепщики в бригаде молодые, неопытные, могут, конечно, ошибиться, допустить промашку, и им надо помогать, поддерживать, учить их, а не придираться на каждом шагу, не выслеживать малейшее упущение, как это делает Ковшов. А если уж говорить по совести, то трактористы в бригаде работают совсем неплохо: с утра до ночи не сходят с трактора, забыли про воскресные дни, многие перевыполняют норму вспашки...

Двое или трое парней дружно поддержали Антона: правильный у них бригадир, заботливый, своих трактористов в обиду не даст.

«Вот как у них все гладко да ладно», — с недоумением подумал Степа и покосился на Нюшу.

Подперев щеку рукой, словно у нее заболели зубы, она молча сидела на другом конце стола и глядела в сторону.

Степа обернулся к Мите Горелову и Уклейкину — что-то они скажут? Или тоже отмолчатся? Но нет, Митя наконец поднялся из-за стола.

— Сказать, конечно, есть о чем, — угрюмо заговорил он. — Порядком уже поднакипело. Я раньше как думал: сядешь, мол, за машину, и все гладенько пойдет, как в книжке. Раз-раз— и в передовики. А на деле все вкривь да вкось лезет. То поломка у трактора, то горючего вовремя не подвезли, то бригадира с механиком в поле не отыщешь. Вот и работаем через пень колоду.

«И правда, я о ребятах знать ничего не знаю, — подумала Нюша. — Загородилась от всего своим трактором».

— У меня за эту неделю три раза трактор ломался, — пожаловался Митя. — В аварийщики меня зачислили. Горят подшипники и горят. А почему — сам не знаю. Замучился я со своим чертовым рыдваном...

— Верно, Митяй! — подхватил Уклейкин. — Разве на наших развалюхах вытянешь норму? Пусть уж Ветлугина на своем новом тракторе гектары гонит да в передовики лезет.

— Видали, товарищи! — обратился Антон к собранию. — Уже начинается личная зависть. Ветлугина все силы в трактор вкладывает, с душой работает, культурно, образцово. У нее многим поучиться не мешает...

— Ты погоди! — хмуро перебила его Нюшка. — Чему у меня учиться... я сама как приготовишка. Ты лучше скажи, почему ребят аварийщиками считают, почему у них машины то и дело ломаются?

Степа с любопытством поглядывал на трактористов. Страсти разгорались не на шутку. Значит, в бригаде не так уж все гладко да ладно...

— Могу объяснить. — Антон обернулся к Нюше: — Недоучились еще хлопцы как следует. В технике мало соображают. И что вы за механизаторы такие? — напустился он на Митю с Уклейкиным. — Только бригаду позорите. Ходите распустехами, грязнулями. Машины запустили. На пашне халтурите.

— Это я позорю?! Я?! — Митя махнул рукой и с грохотом полез из-за стола.

Вслед за ним поднялся Уклейкин.

— Ты... ты не смей так о ребятах! — вскочив, крикнула Нюша Антону. — Не хуже они других... Не последние какие-нибудь. — Она догнала Митю с Уклейкиным и вернула их к столу. — А ну садись! Слушай, чего я скажу. Вот ты, Уклейкин, говоришь, что у тебя машина плохо работает. Рыдван, развалюха... А давай меняться. Ты забирай мой трактор, а я за твой сяду. Не хочу я, чтобы на мою новую машину пальцем показывали, — в сердцах бросила Нюша. — Может, я и на рыдване поработать сумею.

— Машины же на все лето за людьми закреплены.

— А ты возьми да раскрепи. Ты же бригадир. Ну как, Уклейкин, согласен? По рукам?

— Лихо придумано — тракторами меняться, — фыркнул Банкин. — Не зевай, парень. Не прогадаешь...

— А чего ж... я не откажусь, — согласился Уклейкин.

— Только, чур, соревноваться будем, — предупредила Нюша. — И каждый день проверять друг друга. И тебя, Митя, вызываю... кто больше и лучше вспашет.

— Я соревнования не боюсь, — сказал Митя. — Только пусть бригадир за ремонтом следит... Чтобы в мастерской по совести все делали, а не тяп-ляп... Или мы сами будем контролировать.

Антон начал было уговаривать Нюшу не меняться трактором, но Степа сказал, что затея с соревнованием и контролем за машинами очень стоящая, и Митя, Уклейкин и Ветлугина ударили по рукам.


На другой день на Нюшкин участок на велосипеде прикатил Антон. Дивчина уже работала на тракторе Уклейкина. — Нашла себе колымагу, утешилась, — с досадой сказал он, когда Нюша остановила машину. — Покатишься теперь вниз.

— Поживем — увидим, — ответила Нюша. — А трактор ты не хорони... Он не хуже других.

— И вообще, зря ты вчера за Горелова с Уклейкиным вступилась. Все равно они бракоделы и аварийщики. Лощилин говорит, что их придется из бригады отчислить.

— Это еще на воде вилами писано, — бросила Нюша. — А ячейка наша на что? Мы за ребят и постоять можем. — И она с неприязнью оглядела Антона. — Лучше скажи, о какой ты свадьбе болтаешь? Разве я тебе обещала?

— Клянусь, слова никому не говорил, — принялся уверять Антон.

— А почему слух о нас идет?

— На каждый роток не накинешь платок, — ухмыльнулся Антон. — В колхозе же видят, как я к тебе отношусь... Понимают.

— Так вот, заруби себе... — холодно сказала Нюша. — Чтоб я таких разговоров больше не слышала... Ни к чему мне это.

Антон обиженно пожал плечами:

— Так я ж не тороплю... Ждать буду.

Он по-хозяйски поднял капот над мотором трактора и достал из кармана новое магнето.

— Вот, раздобыл для тебя. Заменить хочу! Нюшка с решительным видом опустила капот:

— Нет уж, уволь... Я в особом внимании не нуждаюсь. Ты бы лучше ребятам побольше помогал, в поле к ним почаще заглядывал.

— Да ты что? — удивился Антон. — Бывалым трактористом себя почуяла? Не рано ли? А мотор разладится или еще что... Вот и сядешь в борозде, как Митька или Уклейкин. Наплачешься тогда.

— Не жди... не заплачу, — вспыхнув, буркнула Нюшка.

— Смотри, дело хозяйское, — усмехнулся Антон, убирая магнето в карман и садясь на велосипед.

Он отъехал, потом, пораздумав, вернулся обратно и миролюбиво сказал:

— Ладно тебе, не ершись. Случится с машиной что — меня кликнешь. Я не за горами...

Нюша промолчала, и Антон, побалансировав еще немного на велосипеде, уехал к своему трактору.

«Подумаешь, какой спец незаменимый!» — с досадой подумала Нюша, но в душе согласилась, что без поддержки Антона ей все же было бы нелегко управляться с трактором. А что же дальше? Так и будет она бегать к бригадиру с жалобой на каждую неполадку в машине, пользоваться его особым расположением, ходить у Антона в любимчиках? Слухи же тем временем будут все расти и расти...

— О чем это вы с ним? — спросила Таня, кивая на удаляющегося Антона.

— Да так... о разном, — пробормотала Нюша и, промолчав, покосилась на подругу. — Скажи, только в открытую. Ребята на меня очень сердиты? Митька вот... Степа?

Таня невесело усмехнулась:

— Да, забыла ты про них... И тихая чего-то стала, голоса не подаешь. А помнишь, как в зампредах ходила?

— Запуталось тут все, — хмуро отозвалась Нюша. — Ну да ладно, встряхнули вы меня. И знаешь, чего я надумала? Надо нам с ребятами еще получиться. Чтоб любая машина нас слушалась!


ПОИСКИ


Наконец весенний сев был закончен, и тракторная бригада приступила к обработке парового поля. К тракторам прицепили культиваторы, и их острые ножи, похожие на гусиные лапы, рыхлили землю, срезали под корень густые сорняки, и паровое поле из желто-зеленого становилось черным.

Нюшка наконец-то приладилась к трактору Уклейкина. Теперь он работал почти без остановок и не отставал от других машин. И все же дивчина была недовольна. Она уже слышала, что трактористы в соседней МТС вспахивали по полторы и даже по две нормы. Да и обидно было Нюшке, что Антон и его дружок Банкин ежедневно опережали ее.

— Учили, тратились на нас, а мы как мухи дохлые работаем. Еле-еле норму вытягиваем, — как-то раз с обидой заговорила Нюша с Митей Гореловым.

— Да нет, теперь вроде справно идем, — возразил Митя. — Когда, конечно, машины не ломаются...

— Где там справно... Ты посмотри, как в других эмтээс пашут. А как наш бригадир вперед лезет. И Банкин от него не отстает.

— Нашла на кого равняться, — фыркнул Митя. — Они ж ребята бывалые, с опытом, спецы, можно сказать. Наверное, секреты всякие знают. Да и машины у них получше наших.

— Это так, — задумчиво согласилась Нюша. — А все-таки негоже нам от спецов-то отставать. Давай съездим в соседнюю эмтээс, поучимся у трактористов. Вот как с парами разделаемся, так и махнем.

— Это можно, — кивнул Митя. — А то у наших бывалых немного чего переймешь. Замкнулись, секретничают.

Вечером, когда Нюша стояла у доски показателей и рассматривала колонку цифр, к ней подошел Степа Ковшов:

— Не жалеешь, что от нового трактора отказалась?

— Да нет, Семкина машина неплохо тянет, — призналась Нюша и растерянно кивнула на доску показателей: — А выработка почему-то застопорилась. Бригадир наш вон куда вырвался...

— А ты поищи, кругом приглядись. Смотри вот, что раздобыл для тебя. — Степа протянул Нюше смятую газету с обведенной карандашом заметкой.

Нюша пробежала заметку глазами. Неизвестный ей тракторист Песков из соседней Дубняковской МТС писал о том, как он экономит время на заправке трактора.

— Это что ж получается... Я, значит, работаю в поле, а возчик подвозит мне воду и горючее. Я останавливаю трактор, быстренько заправляю его и опять продолжаю пахать землю. И не надо мне в полевой стан ехать, не надо дорогое время терять.

— О том и речь, — подтвердил Степа. — Прямо сказать, толково придумал этот Песков.

Нюша с благодарностью посмотрела на парня. Значит, он думает о ней, помнит...

— Ой, Степа! — взмолилась она. — А если бы у нас попробовать? Ты бы помог мне?

— Я и хочу, чтобы ты попробовала, — кивнул Степа. — Давай хоть завтра начнем.

На другой день чуть свет он доставил в поле бочку с водой и бочку с горючим. Нюша заправила свой трактор и начала работу почти на час раньше других трактористов.

В полдень заправка в борозде повторилась. Вечером Нюша заглянула на бригадную доску показателей — выработка за день поднялась почти на полтора гектара.

К доске подошел Антон и спросил, почему Нюша целый день не появлялась в полевом стане. Уж не случилось ли чего-нибудь?

— Случилось. — Нюша кивнула на доску показателей и рассказала о заправке трактора прямо в борозде. — Здорово получается. Надо всем ребятам попробовать.

— Кто это надоумил тебя? — подозрительно спросил Антон. — Уж не Ковшов ли?

— Нашлись добрые люди, — уклончиво ответила Нюша.

— Не велика, скажем, находка, — пробормотал Антон, но про себя решил, что заправка по новому способу — затея действительно неплохая и, встретив Степу, велел ему подвозить воду и горючее в поле для всех трактористов.

С этого и началось. Теперь Нюша постоянно думала о том, как заставить трактор двигаться побыстрее, как сократить холостые переезды, как выгадать лишний час для работы.

Однажды она задержалась в поле до позднего вечера — очень хотелось закончить вспашку участка.

В темноте борозду было почти не видно, и она включила фары. Тусклый желтоватый свет раздвинул темноту, осветил заросшее сорняками паровое поле, и Нюшка продолжала вести трактор.

Часа через два участок был допахан.

— Дня тебе мало? — удивилась Таня, слезая с сиденья над плугами. — Кто же ночью пашет? А если в яму угодишь или на камень наскочишь?

— А фары зачем? А глаза? — вопросом на вопрос ответила Нюша и побежала по вспаханному полю — проверила глубину вспашки, зачем-то потрогала землю руками, попрыгала на ней.

— А ей-ей, не плохо получается, — не скрывая радости, заговорила она, возвращаясь к трактору. — Не хуже, чем днем... А смотри, какой загон подняли. А что, если все машины так будут работать? В две смены. И днем и ночью. И в нашей эмтээс, и в соседней, и по всей стране. Ой, Танька, ты подумай только...

— Ну вот, понесло тебя, — отмахнулась подруга. — А может, нельзя ночью-то... Ты же не спросилась ни у кого.

— Это ничего... мы потом скажем. Тут, главное, самим проверить. Мы завтра обязательно попробуем...

Но на другой вечер, едва только она зажгла фары, к трактору подъехал на велосипеде Антон.

— Слезай, приехали! — приказал он. — Отставить эти забавы!

— Какие забавы? — удивилась Нюша.

Антон сказал, что о ночной пахоте уже узнали Лощилин с Репинским, вызвали его к себе и учинили ему разнос.

— Тут и днем поломок не оберешься, а ночью и совсем машины загробим. Да и не положено это, не по инструкции. Нигде так не пашут...

— Антоша, а ты сядь со мной. Пройдись разочек, — принялась уговаривать Нюша. — Трактор, он как днем идет... ровненько, хорошо.

— Ты эти штучки брось! — заорал Антон. — Бригадир я или кто?.. Почему через мою голову скачешь? Не желаю я из-за тебя нагоняи получать.

— Ах, вот как! На бригадира начальство серчает, — насмешливо бросила Нюша, выключая фары и сходя с трактора. — Ладно, Антоша, не переживай. Сама к начальству схожу.

Утром выбраться в МТС Нюша не сумела, а к вечеру оттуда доставили в полевой стан напечатанное на машинке распоряжение.

— «В целях сохранения машинного парка, — прочел раздельно Антон и покосился на Нюшу, — категорически запретить использование тракторов в ночное время».

— А также запереть их на замок и никуда не выпускать, — в сердцах буркнула Нюша. — Совсем целехоньки будут. — И она бросилась к вагончику-общежитию.

Ее догнал Антон.

— Теперь понимаешь, что я не зря вчера на тебя нашумел, — миролюбиво заговорил он. — Кремневое у нас начальство, ничем не проймешь. А ты не журись... Зачем нужна тебе эта ночная морока? Смотри вот. — Антон протянул Нюше районную газету.

В ней была напечатана заметка о смелом почине тракторной бригады Антона Осьмухина, начавшей по-новому заправлять тракторы водой и горючим. Упоминалась в заметке и Нюша Ветлугина.

— Все с моих слов написано, — пояснил Антон. — Тут на днях корреспондент приезжал... Я ему и обрисовал положение. Видала, как я тебя поднимаю...

— За смелость трактористу Пескову спасибо скажи... из Дубняковской эмтээс, — сказала Нюша и поспешно сунула газету Антону в руки. — Возьми себе... Можешь хоть на стенку наклеить. А мне она ни к чему...


Разделавшись с пара́ми и отогнав трактор в МТС, Нюша вернулась домой.

В колхозе начинался сенокос, и она вместе с матерью решила пойти в косари.

— Да вы же косы держать не умеете! — засмеялся Горелов. — Ноги себе порежете. Вот я вам покажу работку... за троих накошу и высушу.

— Куда тебе, — махнула рукой Аграфена. — Ты же теперь человек служивый, кладовщик...

— А я отпуск возьму.

И верно, получив в МТС двухнедельный отпуск, Горелов тоже записался в бригаду косарей.

Утром чуть свет Аграфена с дочерью и мужем вышли на луг.

Василий Силыч оглядел косарей — их собралось совсем немного — и покачал головой.

— Вы что, народ забыли оповестить? — недовольно спросил он бригадиров.

— Как можно, — пояснил Ширяев. — Еще с вечера всех обошел... обещались с зорькой подняться.

Председатель распорядился начинать работу.

Аграфена с Нюшкой присоединились к группе женщин, Горелов встал за лучшим косарем бригады Игнатом Хорьковым.

Часа полтора он косил старательно, размашисто и не отставал от Хорькова. Но потом стал все чаще посматривать на солнце, припадать к жбану с водой или, нагнувшись, собирал в траве спелую землянику. Неожиданно из-под его косы выпорхнули две молодые перепелки и с жалобным писком побежали через луг. Горелов бросил косу и с криком: «Братцы! Лови их!» — кинулся догонять птиц.

Колхозники с сожалением посмотрели на него и продолжали косить.

Бегал Горелов долго, швырял в птиц фуражкой, кричал, улюлюкал, но так и не поймал. Когда он вернулся, его рядок был уже занят другим косцом, и ему пришлось встать позади всех. Но и здесь работа не ладилась: то Тихону казалось, что у него совсем затупилась коса, то вновь его прельщала земляника, то, разворотив осиное гнездо, он долго отмахивался от сердитых ос. Тихона уже догоняли косари, шедшие по второму кругу, и озорно кричали:

— Э-и-й! Подбирай пятки!.. Ходу давай!

К мужу подошла Аграфена.

— Ты что, Тихон, нетрудоспособный какой или надорванный? — с досадой спросила она. — С таким усердием и половины трудодня не выработаешь. Уж лучше бы ты и на луг не показывался...

На другой день косарей почти не прибавилось. Они все еще отсиживались по домам, ссылаясь то на неотложные дела, то на болезни.

Василий Силыч и Степа Ковшов отправились в деревню собирать колхозников.

Собравшиеся косари начали косить лесной участок.

Скрытый кустами от посторонних глаз, Горелов еле взмахивал косой и частенько отдыхал. А потом куда-то исчез. «Опять, видать, ягоды собирает», — подумала Аграфена и вместе с Нюшкой отправилась разыскивать Тихона.

Они прошли через мелколесье и за раскидистым кустом орешника, у дороги, заметили двух колхозников из соседнего села. Те сидели около телеги скручивали цигарки. Вместе с ними закуривал и Тихон.

— Покурил вот с проезжими... — сконфуженно забормотал Горелов.

— Зачем ты в кустах схоронился? А еще говорил, на сенокосе за троих поработаешь... — в сердцах упрекнула его Аграфена.

— Эх вы, головы дитячьи! — ухмыльнулся Горелов. — Скоро ведь хлеба поспеют. Хошь не хошь, а придется правлению луга между членами артели делить. Вот уж тогда люди развернутся. Тут тебе ни больных, ни старых не будет. Все на работу выползут, в момент сенокос закончат.

— Погоди, погоди! — встрепенулась Нюшка. — Сено, значит, развезут по своим сараям, а зимой втридорога продадут его на базаре.

— Это уж как полагается... Надо же людям копейку зашибить. Сейчас только на лугах и поживиться... — И Горелов спросил, когда правление будет распределять нескошенные луга между колхозниками.

— Не знаю... Я не член правления, — сухо ответила Нюша.

«Поживиться на лугах, — раздумывала она. — Так вот почему колхозники умышленно затягивают сенокос. Да и Горелов, как видно, не зря взял отпуск в эмтээс и пришел сенокосничать — тоже решил поживиться».

— И впрямь будет, как в прошлом году, — пожаловалась Аграфена, — приберут люди сенца по своим сараям, а колхозный скот опять зимуй на голодном пайке. — И она вопросительно посмотрела на дочь. — Хоть бы вы машиной помогли колхозу. Говорят, в других-то селах трактором луга косят...

— Ты это, Груня, оставь, — возразил Горелов. — Разве начальство дозволит? Луга-то у нас какие... кочки да канавы. Зараз машины сломаются...

— А если не сломаются! — сказала Нюша и с любопытством посмотрела на мать. А ведь она правильно подсказывает. В самом деле, почему бы машины не использовать на сенокосе. Тракторы сейчас стоят без дела, а на усадьбе МТС имеется несколько широкозахватных сенокосилок.

Нюша отправилась разыскивать Митю Горелова — надо было посоветоваться.

Пока они разговаривали, к ним подошли Степа Ковшов и председатель колхоза.

— А мы до вас, трактористы... Выручайте, — сказал Василий Силыч.

— Слыхали, какое настроение у колхозников, — пояснил Степа. — Луга по хозяйствам делить требуют. Каждый сам себе косить желает. Завтра по этому поводу общее собрание артели собирается... Теперь все зависит от вас... Сможете вы тракторные сенокосилки на луга доставить или нет?

— Мы уже думаем об этом, — сказала Нюша.

— Думать мало, — поправил Василий Силыч. — С утра надо начинать косить. Иначе поздно будет,

В этот же день Нюша с Митей отправились в МТС.

Репинский был в отъезде, а механик Лощилин сказал, что без директора он ничего разрешить не может, так как тракторная сеноуборка планом не предусмотрена и горючего для этого не завезено.

— Ничего не могу поделать... И не просите. Дожидайтесь Репинского.

— А вы через «не могу», — настаивала Нюша. — Ну, нельзя нам ждать, никак невозможно.

Но Лощилин был неумолим.

Нюша с Митей вышли из конторы. Что было делать? Ждать Репинского? Но неизвестно еще, разрешит ли и он. А если не выехать на луг завтра утром, то будет уже поздно — артельный сенокос развалится.

— Выручили колхоз! Помогли называется! — с обидой заговорил Митя. — Механизаторы тоже... брехуны!..

— А ты не хнычь! — перебила его Нюша.

Она подошла к машинному сараю и оглядела новенькие широкозахватные сенокосилки, что стояли под открытым небом и вокруг них густо разрослась крапива и лебеда.

«Машинная сеноуборка планом не предусмотрена, — вспомнила Нюша слова Лощилина. — А машины зачем-то завезли... Чудно, право». И она спросила Митю, исправен ли его трактор.

— Все в порядке! Да ты что задумала-то?

— Как это говорится — утро вечера мудренее, — усмехнулась Нюша. — Сообразим что-нибудь. Только вставать рано придется.

Утром она затемно разбудила Митю и привела его на усадьбу МТС.

Они завели свои тракторы, прицепили к ним сенокосилки и выехали на луг.

— Ну что ж, Митя, начали! Я передом пойду, а ты за мной следом, — сказала Нюша. — Выручать так уж выручать!

Она тронула трактор, и сенокосилка с мягким стрекотанием принялась подрезать под корень густую росистую траву.

Когда с восходом солнца колхозники пришли на сенокос, добрая треть луга была уже скошена.

В полдень заявился Антон Осьмухин и передал трактористам распоряжение Лощилина немедленно вернуться в МТС.

— Напрасно вы с механиком повздорили... Огребете теперь по выговору.

— Ничего... переживем как-нибудь, — усмехнулась Нюша. — Зато колхоз с сеном будет.

— И чего ты все на начальство киваешь! — вмешался в разговор Степа. — Нет чтобы о колхозе подумать, о его заботах да бедах.

— А я о чем думаю? О своем огороде, что ли... — с неприязнью отозвался Антон. — Не где-нибудь на службе состою, а в эмтээс, у государства, можно сказать. И наше первое дело— технику беречь...

— Беречь, но от дела не прятать. А то вы, как скупцы у кубышки: ни себе добро, ни людям. — И Степа обратился к трактористам: — Действуй, ребята! Мы вас в обиду не дадим. Если нужно будет, всем колхозом защитим.

В этот день собрание членов артели не состоялось. Все те, кто отсиживался по домам, поняли, что раздела лугов не будет, и вышли на сенокос.


УРОЖАЙ


После сенокоса дни выдались посвободнее.

Тракторы встали на ремонт, и Нюша могла немного передохнуть.

В лесных зарослях и на вырубках поспела малина, смородина, на мшистых болотах в изобилии уродилась черника, и Нюша с подругами чуть свет уходила по ягоды. Девчата набирали полные кузовки, носили ягоды на базар, на железнодорожную станцию. Дома матери пекли пироги с ягодами, готовили наливки.

В поле поспевали хлеба.

Никогда еще в жизни Нюша так не прислушивалась к разговорам в деревне, как в это лето.

На улице, у колодца, на собраниях она жадно ловила каждое слово об урожае, переживала каждое недоброе замечание о посевах. Особенно ее расстраивал отчим.

Дома за завтраком он неизменно заводил разговор о том, что урожай в этом году выдался никудышный, хлеба на трудодень придется с гулькин нос и все это потому, что землю обрабатывали тракторами всякие там мальчишки да девчонки.

— Вот вам и механизаторы! Поковыряли землю для пробы, а теперь вас, пожалуй, и с поля долой... Ни хлеба от вас, ни доходов.

— Будет тебе, Тиша! — останавливала его Аграфена. — Хлеба как хлеба... не хуже прошлогодних. Чего тут на машины залить.

А наедине мать говорила дочери:

— Ты плюнь, не слушай Тихона. У него все худо да плохо...

Но Нюша уже не могла быть спокойной.

По пути за ягодами она обычно затаскивала девчат в поле, чтобы посмотреть посевы: интересно, какой же все-таки будет урожай на вспаханной трактористами земле.

Вот и сегодня, разрезая желтеющую гладь пшеничного поля, девчата поднялись по узкой меже на пригорок и оглянулись по сторонам.

За посевами пшеницы лежали коричневые квадраты гречихи, голубел овес, держал равнение на солнце подсолнух, в бело-розовых крапинках цветов зеленела ботва картофеля.

Ослепительно белые, тугие облачка плыли в голубом просторном небе, изредка закрывали солнце, и тогда пятна тени скользили по посевам.

Тонкий сладковатый запах хлеба, меда, отцветающих трав щекотал ноздри. Ленивые бесшумные волны подкатывались к ногам, усатые колосья покалывали кисти рук.

Зойка сорвала колос пшеницы и вышелушила из него зерна — были они крупные, хорошо налились, но еще не затвердели.

— А хлеб-то скоро поспеет, — заметила она. — Еще неделька, и жать можно... а там и молотить.

— Интересно, какой же намолот будет? — вслух подумала Феня и пожаловалась подругам: — Куда ни придешь, только и слышишь: «Вы пахари, вы севцы, вы и за урожай в ответе». А чего мы понимаем?..

— Должны понимать, раз за машину сели, — вздохнув, сказала Нюша.

На другом конце поля девчата встретили Степу и бригадиров — Ширяева и Осьмухина.

— А-а, молодцы! — осклабился Павел Трофимович. — Свои грехи досматриваете?

— Да нет, — смешавшись, ответила Нюша. — Просто по ягоды идем.

— Павел Трофимыч, а вроде ничего хлеба-то... — сказала Зойка. — Выходит, не так уж плохо поработали трактористы...

— Точно, что вроде, — с досадой перебил ее Ширяев. — Вот пойдемте-ка со мной. — И он повел девчат через все поле.

В одном месте показал участок невспаханной земли, в другом — незаборонованной, в третьем— незасеянной. Сейчас проплешины заросли желтой сурепкой и куриной слепотой.

— Вот они, грехи-то, полюбуйтесь. Сюда бы в поле всех ваших молодцов собрать да носом ткнуть. — И бригадир принялся рассказывать, какие раньше родились в поле хлеба, хотя в Кольцовке и не было никаких машин.

— Вы, Павел Трофимыч, зря на девчат нападаете, — вмешался в разговор Степа. — Они неплохо работали, старались. А за брак с других спрашивать надо... В первую очередь с начальства эмтээс.

— А я и начальство не выгораживаю... Все они хороши...

Сконфуженные девчата переминались с ноги на ногу и поглядывали на Нюшу — не пора ли им отправляться по ягоды.

— А все же, товарищи бригадиры, что вы насчет урожая думаете? — спросил Степа. — Я так прикидываю, пудов по шестьдесят с гектара соберем.

Ширяев покачал головой:

— Гляди, как бы половиной не обернулось.

— Что вы, Павел Трофимыч, — заспорил Степа. — Урожай, конечно, не блестящий, но и ниже среднего не будет.

— Не говори гоп... — ухмыльнулся Ширяев и кивнул на Осьмухина. — Вот вам Тимофей покажет кое-что...

Осьмухин достал из кармана спичечную коробку, осторожно приоткрыл ее и высыпал на ладонь несколько зеленоватых блестящих жучков.

— Вот они и виды на урожай!

Степа, наклонившись над ладонью Осьмухина, пристально вгляделся в жучков. Потом пересыпал их на свою ладонь. Он переворачивал их то на брюшко, то на спинку. Жучки были мертвые.

Степа протяжно свистнул.

— Это же пильщик! Старый наш недруг. Где вы нашли такую нечисть?

— Где нашел? — переспросил Осьмухин и неопределенно повел рукой. — Здесь, на полях...

— Странно, очень странно, — удивился Степа. — Я вот все поля обошел и никаких пильщиков не заметил.

— Плохо, значит, смотрел, — недовольно буркнул Осьмухин, сгреб со Степиной ладони жучков и ссыпал их обратно в спичечную коробку. — Пойду-ка председателю покажу.

Весть о жучке-вредителе быстро разнеслась по колхозу.

Люди с тревогой заговорили о том, что урожай в этом году и так выдался незавидный, а пильщик еще больше обкорнает его.

Особенно расстроился Василий Силыч.

Ведь колхозу надо выполнять план хлебозаготовок, платить зерном за работу тракторов. Сколько же к осени придется членам артели хлеба на трудодень? Мало, совсем мало, худой, незавидный паек... А чем расплачиваться за приобретенных в кредит коров, на какие средства строить новые амбары и скотный двор?

Степа каждое утро выходил в поле, зорко осматривал посевы пшеницы, стараясь отыскать зеленоватого жучка. За ним обычно увязывались и девчата.

Но пильщик, как видно, щадил кольцовские хлеба.

Чаще же всего попадались безобидные божьи коровки в красной одежке с черными крапинками,

Встречая председателя, Степа сообщал ему о своих поисках и старался его подбодрить:

— Пока ничего страшного. Возможно, пильщик нас и не тронет.

— Обязательно пожалеет, — с досадой говорил Василий Силыч. — Как дойдет до наших полей — и в обход. Ты, парень, искать не умеешь. Поди вон у Тимофея Осьмухина поучись.

И верно, бригадир каждый день приносил в правление колхоза десятки спичечных коробок, наполненных жучками-вредителями, и требовал от председателя, чтобы тот ехал в район и во всеуслышание заявил, какая у них случилась беда с урожаем.

— Я комиссию по определению урожайности вызвал, — сообщил Василий Силыч Степе. — Вот она приедет, все и рассудит.


Через несколько дней из района приехала комиссия и с утра вышла осматривать хлеба.

Василий Силыч не находил себе места. То он сопровождал членов комиссии в поле, то о чем-то совещался с бригадирами, то прибегал домой и торопил жену с обедом. Обед чтобы непременно к двум часам, и не менее как из трех блюд. И чтоб еще была отборная малина и брага прямо из погреба.

К двум часам члены комиссии вернулись с поля, и Василий Силыч пригласил их к себе обедать.

«И чего это он их обхаживает?» — подумал Степа, проходя мимо избы председателя.

Плотно пообедав, комиссия направилась в правление колхоза, чтобы составить акт о видах на урожай.

Здесь ее сразу же обступила группа колхозников.

— А мы вас поджидаем, — обратился Тимофей Осьмухин к председателю комиссии. — Интересуемся очень, как вы наш урожай определите? Дюже нас пильщик беспокоит...

— Урожай вроде как средний, — ответил председатель комиссии, большеголовый, грузный человек, зарумянившийся в поле от солнца. — Запишем по второй категории. Пудов по шестьдесят с гектара соберете — не меньше...

— По второй?! — испугался Василий Силыч. — Да вы нашего пильщика не знаете! Злее этого паразита на всей земле не сыщешь. Он же за три дня такое нашкодит — тоска. Весь урожай ополовинит... — Председатель кивнул на колхозников. — Вы хоть людей наших спросите.

Первым заговорил Тимофей Осьмухин. Он назвал года, месяцы и даже дни за последние два десятка лет, когда на их полях появлялся пильщик, и даже рассказал поучительную историю о том, как, понадеявшись на урожай, он купил у мельника под новый хлеб лошадь. Но на хлеб вдруг напал пильщик и нанес большой урон урожаю. Хлеба как раз хватило, чтоб расплатиться с мельником, себе же на зиму ничего не осталось. Пришлось коня продавать мельнику за половинную цену.

— Меньше поганого таракана насекомое, а в дураках меня оставило, — закончил свою речь Осьмухин. — Так что, как вы урожайная комиссия, должны нашему колхозу оказать снисхождение...

Осьмухина сменил Горелов. Он не без ехидства заметил, что комиссия и без их подсказки должна знать, что пильщик в их местах — это вроде саранчи, об этом даже в книжках написано, и потребовал уменьшить цифру урожайности наполовину.

— Ну, ну, вы не увлекайтесь, — остановил его председатель комиссии. — Не так уж страшен этот жучок. Да и в поле мы его почти не обнаружили...

— Это как так не обнаружили? — нахмурился Осьмухин.

Председатель комиссии кивнул на Степу:

— Вот и ваш агроуполномоченный все утро с нами на полях ходил... Может подтвердить.

— Думаю, что Осьмухин с Гореловым преувеличивают, — сказал Степа. — Пильщика нам бояться пока нечего.

— А ты где жучка-то искал — не на березах ли? — насмешливо спросил Осьмухин. — А может, еще в книжке про него не вычитал, от божьей коровки не отличишь?

— Искал где положено, — вспыхнул Степа. — А вот панику разводить не стоило бы...

— Да ты что, Ковшов? — зло обернулся к нему Осьмухин. — Решил людей совсем без хлеба оставить? — И он кивнул колхозникам: — А ну, граждане, показывай!..

Колхозники окружили стол, за которым сидели члены комиссии.

Прохор Уклейкин вытащил из кармана банку из-под зубного порошка и высыпал на столешницу кучку зеленоватых жучков. Горелов достал из-за пазухи бумажный фунтик с пильщиками. Сам Осьмухин вынес из соседней комнаты небольшое ведерко, полное мертвых жучков, и поставил его па стол.

— Еще надо или хватит? — спросил он членов комиссии. — Желаете, можем раздобыть этого добра сколько угодно...

— Довольно, довольно! — замахал руками председатель комиссии, отодвигаясь подальше от стола.

— Видишь, какая прорва на хлеб навалилась, — шепнул Степе Василий Силыч. — А ты все не веришь. — И он обратился к членам комиссии: — Куда ни кинь, а урожайность снижать придется. Съест нас пильщик. Не верите, так вот людей послушайте... У нас сегодня вечером как раз общее собрание будет о хлебозаготовках.

Степа в замешательстве вышел из правления.

На улице его догнали Нюша и Феня.

— Ничего не понимаю, — пожаловался им Степа. — Откуда колхозники набрали столько пильщиков? Почему же мы не заметили?

— Значит, и впрямь искать не умеем, — заметила Феня.

— А дела-то невеселые, — со вздохом сказала Нюша. — Вот она, земля наша! Только урожаю порадуешься, а уж за спиной беда какая-нибудь: то пильщик, то туча с градом, то суховей.

— Да, теперь пойдет заваруха в деревне, — мрачно согласился Степа. — Слухи всякие, жалобы, стоны. Люди опять от артели шарахнутся. — Он вдруг остановился и посмотрел в сторону поля. — А знаете что?.. Пильщик пильщиком, а нам сдаваться не к лицу. Пойдемте завтра жучков собирать.

— Да их же там тьма-тьмущая, — возразила Феня. — Что мы сделаем?

— Сделаем, если захотим. Придется, конечно, молодежь поднять. И мальчишек с девчонками. Целая армия соберется... Да, вот еще что. Надо об этом на колхозном собрании сообщить, чтобы люди не очень-то в панику ударялись...


СОРВАЛОСЬ


В сумерки Степа с Нюшей отправились на колхозное собрание.

Проходя мимо лавки сельпо, они заметили за углом Клавку и рядом с ней Феню Осьмухину.

Размазывая по щекам слезы, девочка горько плакала, а Феня, присев на корточки, старалась ее утешить.

Степа с Нюшей подошли ближе.

— Что с ней? — обратилась Нюша к Фене. — Подралась, что ли, с кем или побили ее?

Клавка продолжала всхлипывать.

— Она говорит, что обсчитали ее... конфет недодали, — пояснила Феня.

— Каких конфет?

Феня пожала плечами и сказала, что толком от Клавки ничего не может добиться.

Нюша опустилась на завалинку, усадила Клавку рядом и вытерла ей нос.

— Ленька небось обидел?

—...Ага... Ленька... — выдавила наконец Клавка и, разжав ладонь, показала слипшиеся паточные карамельки. — Еще орехи обещал, пряники... И все себе взял. Обманщик такой!.. Я ему сколько жучков насобирала...

— Каких жучков? — насторожилась Нюша.

— Ну, этих самых... что колоски перепиливают, хлеб губят. Пять коробков собрала... Больше всех...

Слово за словом, и Клавка выдала все, что знала. Дядя Тихон и Тимофей Осьмухин велели Леньке с мальчишками собрать в поле побольше жучков-пильщиков. За каждую полную спичечную коробку они платили по пятиалтынному. Мальчишки старались вовсю: забыли про ягоды, про речку и целые дни выискивали в поле пильщиков. Ленька даже привлек к этому делу и ее, Клавку, обещав ей потом всякие подарки. И вот сегодня дядя Тихон и Тимофей Осьмухин расплатились с мальчишками. Ленька получил от них деньги, накупил в лавке кучу сладостей, но ее бессовестно обманул, сунув в руку всего лишь с десяток карамелек.

— Погоди, погоди... — перебила Нюша Клавку. — А где вы жучков собирали?

— Везде шарили, — ответила девочка. — Только у нас в поле их мало... Мы больше не по нашим полям ходили... далеко отсюда.

Нюша нахмурилась и поднялась с завалинки.

— Иди домой, — строго сказала она сестренке. — И не нюнь!.. Нос вытри. А с Ленькой я потом поговорю.

Клавка ушла.

Нюша переглянулась со Степой и покосилась на Феню. Та стояла, отвернувшись в сторону и опустив голову. Нюша коснулась ее плеча.

— Видали, чем мой папаша промышляет?.. — с трудом выдавила Феня. — Как был мужик-собственник, так и остался. Чуть дело хлеба коснется, так он голову теряет. И зачем только его бригадиром назначили?..

— Мой отчим ему тоже не уступит, — отозвалась Нюша. — Два сапога пара.

Феня задумалась.

Доколе же она будет молчать и мириться со своими родителями? Собиралась уйти из дому и начать жить по-своему — не сумела. Надеялась, что с приездом Антона в доме многое переменится, но опять все идет по-старому.

Да и Антон стал совсем не таким, как раньше.

Позавчера Феня нечаянно подслушала его разговор с отцом.

...Дело было поздно вечером. Антон пришел из тракторной бригады домой, помылся, поужинал и лег спать. Когда в доме все стихло, Тимофей в нижней рубахе подошел к постели сына и сел у него в ногах.

— Антоша, слышь, что ли? — вполголоса заговорил он. — У меня вот кости ноют... старость, видно, чуют. И сна нет.

— Хлеб жалко городу везти, вот и сна нет, — усмехнулся Антон. — В тебе кровь гуляет мужицкая...

Отец молча поднялся. Ему хочется обругать сына и уйти. Но он почему-то не уходит и вновь опускается на постель.

— Ну ясно — мужицкая... — почти с удивлением восклицает Тимофей. — А какая же еще? Что я, святой иль коммунист? Чай, жалко мне свое добро-то? Ты, Антоша, не заедайся, не ершись, прошу тебя. Поговори, как сын с отцом... по-хорошему, по-родному.

— Ну-ну, давай по-хорошему, — соглашается Антон. Тимофей наклоняется к сыну и говорит еще тише. Он очень жалеет, что согласился остаться в колхозе. Лучше бы подождать еще годик-другой. Сладкая артельная жизнь — это только в книжках да на словах. А он, Тимофей Осьмухин, и до колхоза жил не хуже, а, пожалуй, лучше. Хлеб до осени всегда был у него в закромах. А теперь... Одни неприятности, суета, путаница, скандалы на собраниях...

Нет, земля уже не радует, и Тимофею, видимо, пора прощаться с ней. Да и Антону незачем здесь долго задерживаться, надо подыскивать работу почище да полегче.

— Мы тут на днях с матерью в городе были, — продолжал Тимофей. — Домишко высмотрели. Так, коробочка-невеличка, а четверым места хватит. Вот бы на нашу семейку, сынок. И цена подходящая...

Феня приподняла голову. Вот уж сейчас-то Антон отчитает папашу, высмеет его. Он, мол, уезжать от земли никуда не собирается, на трактор сел прочно... Но Антон долго молчит, а потом небрежно спрашивает:

— Сколько просят... за домишко-то?

— Пока лишь задаток в три тысячи. Вот чего я за хлеб-то, сынок, ратую. Загнали бы его на базаре, вот нам и дом в городе.

И отец с сыном принимаются считать и прикидывать. Они уже продают старую деревенскую избу, борова, теленка, ненужный для городской жизни скарб, вселяются в городской дом, заводят огород, обносят усадьбу забором...

Феня отворачивается к стенке и закрывает голову одеялом. Антон словно двоится в ее глазах. И она не знает, какому из них теперь верить. Тому ли, который умело водит трактор в поле, бьет отца с матерью веселыми насмешками, или тому, который шепчется сейчас с отцом...

— Что же делать-то теперь? — с тоской спросила Феня.

— Может, смолчим... помилуем, — усмехнулась Нюша, выжидающе поглядывая на подругу.

— Да ты что, смеешься! — Феня вскинула голову, и лицо ее пошло пятнами. И что она за человек, в самом деле? Девушка посмотрела в сторону правления. — Нет уж... молчать не стану. Пошли на собрание.

— Сама, что ли, скажешь или нам с Нюшей начать? — спросил Степа.

— Сама, — хмуро выдавила Феня.

Нюша, просветлев, встряхнула подругу за плечи:

— Правильно, Фенька... Наконец-то!

Втроем они направились к правлению колхоза. Около пожарного сарая на бревнах сидели мальчишки и с деловитым видом раскалывали половинками кирпичей грецкие орехи.

— Пируете, огарки? — спросила Нюша. — С каких это доходов?

— А мы... мы рыбы наловили! — растерянно забормотал Ленька, пряча за спину кулек с орехами. — Клев был очень хороший... А потом еще кузовок ягод дачникам продали...

— Не завирайся! Мы уже все знаем, — оборвала его Нюша и взяла за плечо. — Рассказывай всю правду...


Когда Степа, Нюша и Феня вошли в правление колхоза, собрание было уже в самом разгаре. Они с трудом протиснулись в дверь. В комнате было шумно, душно, накурено, лампа под потолком мигала — вот-вот потухнет.

За столом рядом с Василием Силычем сидели директор МТС и председатель комиссии по определению урожайности.

Расстегнув ворот рубахи, Репинский тяжело дышал, лицо его блестело от пота, будто он опорожнил полуведерный самовар.

Что ж это такое? Его, директора МТС, райком партии назначил в Кольцовке уполномоченным по хлебозаготовкам, и он ничего не может поделать с колхозниками.

Добрых полчаса Репинский докладывал им о плане уборки: хлеб надо сжать и обмолотить в считанные дни, засыпать семенной фонд, сдать что положено государству по хлебозаготовкам, расплатиться зерном с МТС, а остатки поделить на трудодни.

Казалось, все было ясно, но колхозники почему-то то и дело вскакивали с мест и, перебивая его, начинали ожесточенно спорить. Они кричали, что не затем записались в артель, чтобы получать какие-то крохи, сидеть на голодном пайке. Ведь у каждого семья, детишки, куры, скотина и всех надо кормить-поить.

— Это что ж выходит? — устало переспросил Репинский. — На разнесчастную курицу тоже зерна подавай. А там на кошку запросите, потом на собаку...

— Да ведь какая кошка, Анатолий Лаврентьевич, — привстала с лавки Матрена Осьмухина. — У меня вот кот живет... Варфоломеем зовут. Так он, холера, больше мужика хлеба съедает.

— Матрена! — хихикнул кто-то в углу. — А он самогонку не пьет, Варфоломей твой?

— Я так полагаю, — поднимаясь, заговорил Тимофей Осьмухин. — Народ правильно шумит... несладко ему приходится. Год у нас выдался худой, хлеба недород, да тут еще вредный жук объявился. Вот и надо бумагу от всего колхоза писать, чтобы нам урожайность снизили и от хлебозаготовок освободили. Да и эмтээс пусть подождет с расчетами...

— Слышите, к чему он клонит? — шепнул Степа девчатам, подталкивая их вперед. — Действуйте, просите слова.

Переведя дыхание, Феня поднялась на цыпочки и, обращаясь к отцу поверх голов колхозников, негромко произнесла: — Вот и неправда все это...

Осьмухин с удивлением уставился на дочь:

— Это как то есть неправда?

— А вот так... Плачешься, людей стращаешь. Бедные мы, несчастные, без хлеба остались...

— Фенька, сядь! — прикрикнула на нее Матрена. — Зелена еще ты отца поучать! Он дело говорит!

— Ты, девка, не мешайся тут, — сердито сказал Горелов. — Жук-пильщик по нашим местам — это вроде стихийного бедствия... И нам по закону скидка по урожайности положена... Об этом хоть председателя комиссии спроси. Какие уж тут хлебозаготовки могут быть...

— А где он, пильщик-то? Кто его в поле видел? — не выдержав, выкрикнула Нюшка.

— Это еще что такое? — нахмурился Осьмухин, и глаза его воровато забегали по лицам колхозников. — Василий Силыч! Граждане! — взмолился он. — Подтвердите... Скажите вы девкам.

— Ты, батя, не хитри, — тяжело дыша, заговорила Феня. — Лучше признайся, как ты жучков на чужих полях собирал, как колхозников застращал, председателя... Как вот комиссию...

— Да уймись, крапивное семя! — побагровев, перебил ее Тимофей. — На отца клевещешь! — И, расталкивая колхозников, он полез к дочери.

— Не горячитесь, Осьмухин! — остановил его Степа. — Давайте-ка без домашних картинок. А если угодно — у нас свидетели есть. Могут и подтвердить. — Он выглянул в окно и помахал рукой.

Через минуту в дверях правления показалась группа мальчишек во главе с Ленькой Ветлугиным.

Колхозники расступились и пропустили ребят к столу.

— Говори все по правде... не бойся, — шепнула брату Нюша.

И Ленька, переминаясь с ноги на ногу, рассказал все...


Вечером, после ужина, Павел Трофимович и Лощилин удалились в пристройку.

— Докладывайте, что там произошло? — недовольна спросил механик.

— Что ж докладывать, поди, и без меня наслышаны, — с досадой ответил Ширяев и рассказал о собрании.

Сначала все шло очень удачно. Но тут неожиданно вмешались Степка Ковшов с девчатами и раскрыли проделку с жучками.

Председатель комиссии по определению урожайности заявил, что за такой обман государства бригадира Осьмухина придется привлечь к ответственности, а заодно и председателя колхоза, который во всем доверился бригадиру.

Расстроенный Василий Силыч сказал, что он готов понести ответ, и попросил собрание освободить его от должности председателя правления — не справляется он, видимо, с колхозными делами.

Но колхозники на это не согласились. После долгих споров Василия Силыча оставили председателем, а Осьмухин с поста бригадира был снят. Колхозники решили выполнить хлебозаготовки в срок и вывезти зерно в город красным обозом.

— Та-ак! — протянул Лощилин. — Ради чего ж мы огород городили? — Он швырнул на пол окурок и растоптал его носком сапога. — Плохо, Ширяев, никуда не годится. И хлебозаготовок сорвать не сумели, и вторая бригада осталась без нужного человека.

— Не прошел наш номер с жучками, — вздохнув, признался Ширяев. — Уж я ли не внушал Осьмухину с Гореловым, как надо действовать. А они, обалдуи, взяли да и перестарались... Мальчишек наняли жучков собирать. Ну и попали как кур во щи...

— А кого вместо Осьмухина бригадиром назначили? — спросил Лощилин.

— Агроуполномоченного, этого самого... Ковшова.

— Этого еще не хватало! — нахмурился Лощилин. — Неужели нельзя было кого-нибудь из своих выдвинуть...

— Пытался, Николай Сергеевич... не получилось, — признался Ширяев. — Люди к Ковшову прислушиваться стали, доверяют ему. У этого птенца крылышки отрастают. Высоко летать начал, далеко видеть...

Лощилин задумался. Да, этот комсомольский вожак то и дело встает им поперек дороги. Только что они разнесли слух, что трактористы неучи, бракоделы, аварийщики, как Ковшов поднял на ноги всю ячейку. Комсомольцы стали лучше ухаживать за машинами, проверять качество вспашки, сева, взяли под свое наблюдение всю тракторную бригаду. А вот теперь эта неудавшаяся история с жучками, назначение Ковшова бригадиром...

— А знаете, о чем Ковшов поговаривает? — сообщил Ширяев. — Надо, мол, в тракторной бригаде проверочку устроить, кое-кого из парней убрать, а на их место кольцовских девчат поставить. Да и вообще, мол, не мешает к начальству эмтээс присмотреться...

Лощилин не по-доброму усмехнулся:

— Не много ли берет на себя парень... Мы ведь тоже не лыком шиты... не с такими справлялись. — Он помолчал, потом жестко добавил: — Волков бояться — в лес не ходить. А мы до леса только еще добираемся. Плохо пока действуем, лениво, вхолостую. Золотое время теряем. Пора с этим кончать, Павел Трофимыч.

— Что же делать-то будем? — угрюмо спросил Ширяев.

— Дел по горло... — Лощилин понизил голос. — Осенний сев подходит... Только мозгами пошевели.


СИВКИ-БУРКИ


Перед осенним севом тракторная бригада разделилась на две группы: лучшие трактористы во главе с Антоном должны были обслуживать полеводческую бригаду Павла Трофимовича, остальных закрепили за бригадой Степы Ковшова. Нюшку Антон включил в свою группу.

— Ты что ж это — нарочно подстраиваешь? — удивилась Нюша. — Ковшов только на ноги встает, а ты ему самых неопытных трактористов суешь. Иль за отца обиделся?

— Отец здесь ни при чем, — вспыхнул Антон. — Он свое получил по заслугам. И трактористов не я распределяю, а начальство эмтээс.

— Тогда я к начальству пойду, — заявила Нюша. — Пусть меня в бригаде Ковшова оставят.

— Вот это зря! — с досадой покачал головой Антон. — Пожалеешь потом. Лучше бы ты за меня держалась.

Но Нюша все же сходила в МТС и настояла на том, чтобы ее оставили в бригаде Ковшова.

Осенний сев в Кольцовке начали почти вовремя. Машины работали ровно, без задержки, в первые же дни вспахали немалую часть озимого клина, и в колхозе решили, что трактористы за весну и лето кое-чему научились.

Но к концу недели снова начались перебои: вышло из строя несколько тракторов, на склад не завезли вовремя горючего, затем обнаружилось, что в МТС не хватает тракторных сеялок.

Начавшийся было сев приостановился. Степа шумел, ругался, составлял один акт за другим, а вспаханная земля тем временем подсыхала, покрывалась жесткой коркой.

— Невесело же я свое бригадирство начинаю, — вслух размышлял Степа. — Опять все вкось да вкривь полезло.

Особенно удивляло его то, что Антон и его приятели, работавшие в бригаде Павла Трофимовича, всегда вовремя получали машины и сеяли почти без задержки.

— Надо бы за всех думать, коль ты бригадир, — упрекнул Степа Антона. — А то ералаш получается: одни норму гонят, другие без дела сидят.

— Начальства и без меня хватает... Пусть оно и думает, — отмахивался Антон. — А мое дело баранку крутить.

Степа то и дело наведывался в МТС, не давая покоя Лощилину, дежурил в мастерской, требуя от рабочих поскорее отремонтировать машины.

Наконец Мите Горелову удалось получить в мастерской МТС двадцатисошниковую сеялку.

Он засеял свой участок земли и передал сеялку Нюше.

На подводе привезли пшеницу, Нюша с Таней засыпали ее в ящик сеялки, и трактор неторопливо двинулся вдоль загона.

Наспех отремонтированная и покрашенная сеялка подозрительно скрипела и покряхтывала. Нюша то и дело поворачивалась на железном сиденье трактора и вопросительно поглядывала на Таню, которая шла позади сеялки.

Это была нелегкая работа, следить за двадцатью сошниками и вовремя заметить, какой из них засорился и не пропускает семян.

Девчата поменялись местами: Таня села за трактор — она уже научилась немного управлять машиной, — а Нюша пошла вслед за сеялкой.

Оказалось, что добрая половина сошников не пропускает семян. Нюша взглянула в ящик сеялки, переворошила пшеницу, потом один за другим встряхнула сошники. Встряхнула раз, другой, но все оставалось по-прежнему. Она подала Тане сигнал остановить трактор, а сама бросилась к засеянному полю и, нагнувшись, принялась осторожно раскапывать землю. Да, сомнений не было — часть бороздок, проделанных сошниками, оказались незасеянными.

— Ну что там? Сошники засорились?.. — спросила Таня.

— Да нет, тут что-то другое... Сейчас проверим. Девчата выгребли из ящика сеялки пшеницу, ссыпали ее в мешок.

Нюша включила высевающий аппарат сеялки, достала ключ, отвертку и сняла один из подозрительных сошников. Оказалось, что он был заткнут тряпичной затычкой. То же оказалось и в других. А потом, вглядевшись повнимательнее, девчата обнаружили, что испорчен и высевающий аппарат. Долго они не могли промолвить ни слова.

— И кому ж это, подлому, понадобилось сошники заткнуть! — с болью вырвалось у Тани.

— Значит, понадобилось кому-то, — потемнев в лице, глухо сказала Нюша

К сеялке подошли Степа и Василий Силыч.

— Опять поломка? — отрывисто спросил Степа.

Нюшка молча показала на тряпичные затычки, извлеченные из сошников, и коротко рассказала, что случилось.

— Та-ак!.. — произнес пораженный Степа, пристально разглядывая затычки. — Снова, значит, гостинчик... Да еще какой!..

— Хорошо, что мы заметили вовремя... — желая немного успокоить брата, сказала Таня. — Не весь еще участок засеяли.

— Хорошо, да не дюже, — вслух подумал Степа и обратился к Нюше: — Ты ведь эту сеялку после Мити Горелова взяла. А он вчера ею пять гектаров засеял.

— Митька! Пять гектаров! — ахнул председатель. — А ну пошли смотреть!

Все направились к вытянутому вдоль дороги загону, где вчера Митя Горелов разъезжал с сеялкой, и долго проверяли, как засеяна пашня. Картина была та же, что и на Нюшкином участке, — половина рядков оказалась без семян.

Василий Силыч, приказал разыскать Митьку.

Таня, чуя недоброе, помчалась на дальний конец поля, где Митя пахал землю. Сердце ее отчаянно колотилось. Неужели он ничего не заметил и засеял пять гектаров земли испорченной сеялкой?

Когда Таня, отыскав парня и сообщив ему, что случилось, привела его к сеялке, здесь уже собралась порядочная толпа колхозников. Во главе с Ширяевым пришли люди и из первой бригады.

— Что ж ты, басурман, делаешь с нами? — закричал на

Митю Анисим, трясущимися руками разгребая землю и показывая незасеянные рядки. — Под корень нас рубишь! Наповал!

— Погоди, Анисим Иваныч, — остановил его председатель и вплотную подошел к побледневшему трактористу. — Говори, как все было...

Озираясь на колхозников, Митя рассказал. Сеялку он получил в МТС позавчера вечером. Перед выездом вместе с Антоном тщательно ее осмотрел — все было в порядке, потом пригнал в поле и на другое утро начал сев. Правда, во время сева он ее уже не проверял, понадеялся на сеяльщика.

Нюшка встревоженно спросила, кто у него работал сеяльщиком. Уж не Зойка ли?

— Зойка ногу зашибла, дома сидит, — сообщил Митя. — Мне другого сеяльщика выделили — Аринку Свиридову. А я, признаться, недоглядел за ней.

— Гнать их с поля поганой метлой, пока не поздно! — возмущенно выкрикнули из толпы.

— Без хлеба хотят нас оставить.

— И машинам дорожку сюда заказать...

— Ну, парень, натворил ты дел! — сокрушенно покачал головой Ширяев. — Такого еще никогда не бывало. То ли ты ротозей, то ли еще кто...

— Вы что? — изменившись в лице, забормотал Митя. — Вы что подумали-то? Договаривайте, коли так... — Он вдруг рванул на себе ворот рубахи. — Ну и хватайте, наказывайте... Сукин сын Митька, вредитель Митька!..

— И меня заодно!.. — тяжело дыша, сказала Нюша и встала рядом с Митей.

Степа подался вперед, загородил собой парня и девушку:

— Граждане!.. Да как вы можете?.. Это же комсомольцы! Мы их знаем... верим им. Тут какая-то вражина машины начала портить, а вы такое подумали...

— Вы горячку не порите, — обратился Василий Силыч к Митьке и Нюше. — Никто вас во вредительстве не обвиняет. А вот разобраться надо будет...

И он предложил колхозникам сейчас же пойти к директору МТС, заявить о порче сеялок и раз навсегда потребовать прекратить чехарду с машинами.

— Тут не чехарда — что-то похуже, — заметил Степа.

— Опять пороги обивать, — недовольно сказал дед Анисим. — Павел Трофимыч уже сколько раз к начальству ходил, а толку на грош. Тут не ходить, тут сеять нужно...

— А мы покруче поговорим... от всего народа, — сказал Василий Силыч. — Пошли, граждане!

Степа, Игнат Хорьков и Ширяев во главе с председателем направились в МТС. По дороге к ним присоединился Антон.

Репинского и Лощилина они отыскали около мастерской.

Степа без обиняков заявил директору, что МТС срывает им осенний сев: тракторы то и дело выходят из строя, сеялок не хватает, а позавчера неизвестно кто заткнул у сеялки сошники и испортил высевающий аппарат. А это уже явное вредительство!

Тяжело задышав, Репинский опустился на лафет жатки.

— Этого еще недоставало! — растерянно сказал он и вопросительно посмотрел на Лощилина.

Лощилин спокойно выдержал взгляд Репинского. Он может объяснить. На все поломанные машины составлены акты. Причины аварий установлены. Все дело в недоброкачественных запасных частях, засылаемых в МТС, а чаще всего в плохой квалификации трактористов и небрежном уходе за машинами.

— А с сеялкой что случилось? — спросил Репинский.

— Сеялка была отпущена из МТС в полном порядке. Это может подтвердить и Антон Осьмухин и тракторист Горелов. А если какие-то негодяи вывели машину из строя — за это должен отвечать бригадир полеводческой бригады. Да, кстати, — обратился Лощилин к Ковшову, — охранялась сеялка или нет?

— Нет, сторожа в эту ночь не было, — признался Степа.

— Видали такую беспечность! — воскликнул механик. — Ковшов только что заступил на пост бригадира и сразу наносит ущерб эмтээс и колхозу.

Степа растерянно развел руками:

— Да кто мог ожидать...

— Где же твоя бдительность, бригадир?.. А тоже шумишь, призываешь все, критикуешь...

— Выходит, что мы же во всем и виноваты, — с досадой сказал Василий Силыч. — Нет уж, если подлый человек завелся, тут сторож не поможет. Над машинами, товарищ директор, вы хозяева, эмтээс, — обратился он к Репинскому. — Вы и порядок наводите и следите за ним. Чтоб народ вами доволен был...

— Вы что ж думаете, я добра людям не желаю? — заговорил Репинский. — Шестой год в партии состою. И заготовителем в районе работал, и уполномоченным по колхозам. Теперь вот в эмтээс меня поставили. А дело-то новое, непривычное, недохватки во всем, прорехи — вот и спотыкаемся на каждом шагу. И надо понимать это, поддерживать нас.

— А как же насчет машин? — спросил Игнат Хорьков.

— Потерпите денька два. Как только отремонтируем — сразу и зашлем, — пообещал Репинский. — А вы там у себя людей попридерживайте, чтоб не паниковали очень-то.

— Темна вода в этом заведении, — с досадой сказал председатель, выходя вместе с колхозниками из усадьбы МТС — Никакого толку не добьешься.

— Прямо-таки шарашкина контора, — согласился Ширяев. — Хоть от машин отказывайся.

— А я так считаю, — обратился Степа к Василию Силычу. — Надо вам в район ехать. Тревогу бить. И немедля. Пока они нам сев не сорвали. Пусть комиссию сюда высылают...

— И впрямь, Силыч, — поддержал Степу Игнат Хорьков. — Видать, тут дело нечисто... Вот пусть комиссия и докопается.

Подумав, Василий Силыч решительно тряхнул головой.

— Поеду... Тут дело такое — нельзя сиднем сидеть. Сегодня же поеду. Кстати и сортовые семена получу для ваших бригад, — сказал он Степе и Ширяеву.


Когда Степа вернулся обратно в поле, он застал здесь такую картину. Несколько стариков во главе с Анисимом Безугловым с огромными желтыми лукошками на животах степенно шагали по земле и засевали вручную Митин участок.

Старики, как по команде, припадали на правую ногу, размашисто взмахивали правой рукой, и зерно, просвечивая на солнце золотистым дождем, падало на землю.

К Степе подбежали девчата.

— Видал? — чуть не плача сообщила Нюшка. — Мы ж им говорили... Не пускали их. А они словно осатанели.

Степа бросился навстречу старикам.

— Деды! Анисим Иваныч! — закричал он. — Уймитесь! После трактора и ручной сев! Это же на всю округу конфуз!

— Конфуз конфузом, а земля-то черствеет, — остановившись, рассудительно сказал Анисим. — А ты, Степан, не мешай нам — так народ желает.

— Не отступимся, бригадир! — зашумели старики.

— Все сроки уходят!

— На метесе надейся, а хлебушко сей!..

И они, мерно размахивая руками, вновь зашагали друг за другом.

«Темна вода... Никакого толку не добьешься», — вспомнил Степа слова Василия Силыча об МТС и не стал больше удерживать стариков— пусть сеют. Вернулся к девчатам и, заметив их недоуменные взгляды, сказал:

— Семь бед — один ответ... Раз такое дело — давайте и мы за работу. Зерно-то закрывать надо.

И Степа повел девчат на конюшню. Они нашли хомуты, веревочные постромки, запрягли в бороны лошадей и пригнали их в поле. Прошли в один след по засеянному стариками участку, закрыли зерно, потом принялись бороновать вспаханные тракторами другие загоны. А после полудня к озимому клину колхозники пригнали лошадей, запряженных в плуги. Степа насчитал четырнадцать упряжек.

— Принимай подмогу, бригадир! — крикнул ему Игнат Хорьков.

Степа показал колхозникам свободный участок, и они принялись пахать землю.

Застоявшиеся за лето лошади легко потянули однолемешные плуги...

А еще через час на дороге показался эмтээсовский «газик». Он остановился около свежей парящей борозды, и из него вылезли Репинский и Лощилин. Навстречу им, держась за поручни плуга, шел Степа Ковшов. Он был босой, без ремня, рубаха на спине потемнела от пота, лицо взмокло.

— Картина, достойная кисти художника, — раздраженно заговорил Репинский, останавливая Степину лошадь. — Колхозный бригадир, секретарь комсомольской ячейки, передовой как будто человек — и ходит босиком за конным плугом. Да понимаете, что вы делаете?

— Пашу землю, — улыбаясь, ответил Степа. — И вроде неплохо получается...

— Государство двинуло на крестьянские поля передовую технику, а вы запрягли сивку-бурку... Позорите нашу эмтээс.

— Не рано ли вы лошадей в архив списали? — сказал Степа, вытирая рукавом взмокшее лицо. — Смотрите, как они работают. Совсем неплохое подспорье машинам.

— А вам известно, что между эмтээс и вашим колхозом подписан договор? — спросил Лощилин. — Вся артельная земля должна быть обработана только нашими тракторами. Почему же вы срываете нам производственный план?

— А вот в колхозе так говорят: «На эмтээс надейся, а хлебушко сей». Люди же в вас веру теряют...

— Вы антимеханизатор, Ковшов, — вскипел Репинский. — Да, да, антимеханизатор с комсомольским билетом! Я уже давно получаю сигналы, что вы настраиваете людей против техники, поддерживаете отсталые мужицкие настроения...

— Я... против техники? — опешил Степа.

— И я требую, чтобы вы немедленно прекратили эту демонстрацию. — Репинский показал на пашущих лошадей. — Иначе я вынужден буду принять меры...

Стиснув челюсти, Степа обвел взглядом поле. Остановив лошадей, пахари издали смотрели на него и Репинского, словно хотели услышать и вмешаться в их разговор. И Степа знал, что бы они сказали... Он зачем-то снял с плеча ремень, подпоясался и расправил сборки рубахи. Потом упрямо мотнул головой:

— Согласен! Принимайте меры! Сообщайте куда угодно! Только по-честному. И обо всем! А пахать и сеять мы все-таки будем. — И, взявшись за поручни плуга, Степа тронул лошадь.

Широкий пласт спелой, дурманно пахнущей земли, рассыпаясь и крошась, пополз через отвал.

Репинский с Лощилиным сели в «газик» и помчались в МТС.

— А вы, Анатолий Лаврентьевич, правильно разгадали Ковшова — антимеханизатор он. И двух мнений не может быть, — вполголоса сказал механик, ловко объезжая канаву на дороге. — Да и Хомутов с ним заодно. И знаете, куда он сегодня поехал? В район. Собрал под заявлением подписи колхозников и хочет добиться освобождения от эмтээс.

— Что?!

— Вот именно — освобождения... За полный возврат к конной тяге... Да здравствует, так сказать, сивка-бурка. Да вы сами видели — Ковшов уже почин сделал. Что ни говори, а мужицкий заквас сказывается.

...В этот же день из Кольцовской МТС за подписью Репинского районному прокурору была передана телефонограмма:

«Бригадир колхоза «Передовик» Ковшов — он же секретарь комсомольской ячейки — выступает против механизации, срывает план тракторных работ. В бригаде Ковшова обнаружено вредительство машин».


СЛЕД НА ДОРОГЕ


В сумерки с четырьмя подводами зерна вернулся из района Василий Силыч. Разгоряченные, взмыленные лошади остановились около амбара, и колхозники окружили подводы.

Василий Силыч, подмигнув мужикам, с заговорщицким видом развязал один из пузатых мешков, зачерпнул ладонью горсть розовых, полнотелых пшеничных зерен и медленно пропустил их сквозь пальцы:

— Видали, граждане!.. Отменное семя... так в землю и просится.

Это была давняя мечта председателя — заполучить для колхоза высокоурожайный сорт пшеницы. Василий Силыч объехал соседние колхозы, побывал на базарах, но ничего подходящего не нашел. Тогда возникла мысль обратиться в район и попросить обменять артельные выродившиеся семена пшеницы на сортовые. Колхозники сочинили длинное прошение и отправили его в райисполком.

Осенний сев продолжался, но ответа о семенах в Кольцовку не поступало.

— А молчание чем не ответ... — заговорили колхозники. — Да и самим понимать надо: «На чужой каравай рта не разевай».

Тогда Василий Силыч направил в район Степу Ковшова:

— Потолкайся там... повороши кого надо!

Степа три дня прожил в районном центре, обил пороги многих учреждений и, наконец, привез разрешение на получение с селекционной станции ста пудов сортовой пшеницы.

— Вон кому спасибо говорить надо, — сказал Василий Силыч, кивнув на подошедшего Степу. — Ходок наш, толкач!..

Тот заглянул в мешок с зерном и спросил Василия Силыча, когда семена можно будет забрать в поле.

— Ночью в амбаре полежат, а завтра доставим. Сей на здоровье, — ответил председатель.

— Зачем же лишний раз мешки туда-сюда возить? — возразил Степа. — Отправляйте сегодня. Я с утра сеять начну. Земля у меня уже подготовлена.

— Можно и сегодня, — согласился Василий Силыч и приказал возчикам отвезти две подводы с мешками в бригаду Ковшова. Потом он отвел Степу в сторону и озабоченно спросил: — Ты что это, братец, натворил здесь? Лошадей на пашню вывел, стариков с лукошками! Репинский уже в район сообщил — антимеханизатор ты, такой-сякой, разэтакий... И зачем ты цапаешься с ним?

Степа нахмурился:

— А мне с ним не свадьбу водить, не детей крестить. Тут дело о хлебе идет... Вы лучше о комиссии скажите. Приедет она или нет?

Василий Силыч замялся:

— После телеграммы Репинского все, видишь ли, по-другому обернулось... Теперь уж из прокуратуры к нам пожалуют. Шумок о тебе пошел — супротивник машин. В райзо требуют, чтобы наказать тебя, меры принять...

— Вот оно что, — насупился Степа. — Ну что ж, наказывайте. Можете даже с бригадирства сместить.

Василий Силыч сокрушенно вздохнул и, оглянувшись по сторонам, словно под большим секретом, шепнул:

— Нет уж, ты пока паши, сей. Мы тебя потом по всходам судить будем... А они всякой защиты дороже...

Степа направился в поле. Там он принял с подвод двадцать мешков зерна, сложил их около полевого стана, прикрыл на ночь брезентом, рогожами. Теперь надо было подумать о стороже.

— А давай я, Степаша, покараулю, — вызвался дед Анисим. — Все равно без сна шастаю... Ноги чего-то мозжат, и в груди колотье...

— Да тебя ж, дед, случись что, любой пацан с копылков собьет.

— Ого-го! — запетушился старик, поплевав на ладони. — Ты моей лихости не знаешь! У меня кулаки сейчас что свинчатки.

Старик сходил домой, облачился в полушубок, обул подшитые валенки и занял сторожевой пост у мешков с зерном.

— Будь спокоен, бригадир! Три года мирскую гамазею сторожил — зернышка не убыло.

Было уже совсем темно, когда Степа вернулся домой и, поужинав, лег спать.

Но он долго не мог заснуть. Одолевали всякие сомнения — не случится ли что с Анисимом, не заснет ли старик на посту, не позарится ли кто на зерно.

Не выдержав, Степа поднялся и поехал на велосипеде в поле. Притулившись к мешкам с зерном, Анисим бодрствовал и чутко прислушивался к ночным шорохам. И, как ни осторожно приближался Степа, старик услышал позвякивание его велосипеда и, закричав: «Кто идет?» — поднялся навстречу.

— Это ты, Степаха... Все в порядке. Я на всякий случай даже бердан прихватил.

— Так он же у тебя не стреляет.

— Наладил... И солью зарядил. Если кому всыплю, так мать родную не узнает.

Оделив старика табаком, Степа вернулся домой и лег спать...

Разбудил его ожесточенный стук в калитку. Первой вскочила с постели Таня, выглянула через окно в переулок и, обомлев, бросилась будить брата:

— Дедушка Анисим к нам... Лица на нем нет!..

Степа, как был в трусах и майке, выскочил в сени, звякнул щеколдой, с размаху распахнул калитку и столкнулся с Анисимом. Лицо у старика было перекошено, седая с пегими подпалинами борода всклочена, полушубок измазан землей.

— Беда!.. Разор!.. — тяжело дыша, забормотал Анисим. — Зарезали нас! Без ножа зарезали! — Он с трудом переступил порог и, не дойдя до двери избы, тяжело опустился на какой-то ящик в сенях.

— С хлебом что-нибудь? С зерном? — Догадываясь, что случилось недоброе, Степа с силой встряхнул старика за плечи. — Да говори же...

Путаясь и запинаясь, Анисим рассказал, что произошло в поле.

Ночь выдалась темная, ветреная. Старик дремал около мешков с зерном, прислушивался, посматривая на восток, ожидая, когда начнет развидняться. И вот в самый глухой час чьи-то дюжие руки свалили старика на землю, связали по ногам и рукам веревкой, затолкали в рот какую-то вонючую тряпку и оттащили его в сторону от мешков.

А потом люди с дюжими руками исчезли, словно их и не было. Старик попытался освободиться от веревки и вытолкнуть кляп изо рта, но из этого ничего не вышло. Спеленали его на совесть.

Тогда Анисим попробовал передвигаться по пашне, перекатываясь с боку на бок. Веревки врезались ему в тело, воздуха не хватало, сердце бешено колотилось. К тому же Анисим потерял в темноте направление и вскоре почувствовал, что передвигается не к дороге, а в низину, к оврагу. Пришлось повернуть обратно.

Трудно сказать, сколько прошло времени, пока он наконец-то выбрался с мягкой пашни на твердую накатанную дорогу.

Здесь его и подобрали трое парней, что возвращались из Заречья с гулянки. Они развязали Анисиму руки и ноги, вытащили кляп изо рта. Когда же старик с парнями добрались до полевого стана, мешков с зерном там не оказалось.

Парни побежали будить Василия Силыча, а старик — к бригадиру.

Не дожидаясь, когда Анисим придет в себя, Степа кинулся в поле.

Над дальней кромкой леса слабо розовела заря, в низинах стлался белесый туман. У полевого стана уже толпились колхозники. Мешков с зерном там действительно не было. Не было и брезента. Кругом были разбросаны только старые, никому не нужные рогожи, отсыревшие от росы.

— Эх, бригадир, поспешил ты с семенами... рано их в поле завез, — покачал головой Василий Силыч. — Да и сторож не тот... ему бы воробьев на огороде пугать, а не с ворьем тягаться.

Степа молчал. Да и что можно было сказать, когда случилось такое несчастье.

— Смотри-ка, Силыч, — обратился к председателю Игнат Хорьков, пристально разглядывая землю. — А здесь ведь следы колес остались... Видать, на двух подводах подъезжали... А вот и зерна натрусили.

Все склонились над землей. Следы ошинованных колес выводили на полевую дорогу. Между ними, словно стежки после шитья, лежали просыпанные зерна пшеницы.

— А ворюги-то не дюже оглядисты, — заметил Игнат Хорьков. — Должно, мешок порвали. А ну-ка посмотрим, куда зернышки поведут...

Дорога дошла до развилки — направо путь лежал в Торбеево, прямо — в Кольцовку.

Следы колес повели к Кольцовке, и рядом с ним все время бежала прерывистая цепочка зерен, так хорошо заметная на потемневшей от росы пыльной дороге.

Колхозники шли чуть пригнувшись, молча, сосредоточенно, словно напали на след осторожного, хитрого зверя, и старались не наступить ни на одно зернышко.

Из деревни подходили всё новые и новые люди и, понимая без слов, что произошло, присоединялись к толпе.

Еле передвигая ноги, приблизился дед Анисим. Его поддерживали под руки Нюша и Таня.

Старик вдруг рухнул перед колхозниками на колени.

— Моя вина, граждане, — удрученно произнес он. — Не усторожил зерно. Судите, карайте! Нет мне прощения!

— Погоди, старый, — отмахнулся Василий Силыч. — Тут вот на след напали.

— Что ж теперь будет-то? — с тревогой шепнула Таня брату.

— Молчи... Смотри знай, — хмуро сказал Степа, как и все мучимый ожиданием, куда же приведет обличающий след.

«Только бы не к нам... не в Кольцовку», — мысленно твердил он, шагая вместе со всеми по дороге.

Не доходя до околицы деревни, след неожиданно повернул влево на дорогу, что шла позади усадьб и сараев.

И вот уж толпа миновала первую усадьбу, вторую, пятую, а след вел все дальше и дальше. Колхозники пересекли огуменники старика Уклейкина, Ветлугиных, и вдруг цепочка зерен круто свернула на ковшовскую усадьбу к сараю. У Степы замерло сердце.

У полуразвалившегося сарая, так же как и на дороге, видны были следы колес, сапог, вдавленные в землю зерна пшеницы. А угол осевших от старости ворот прочертил по земле приметное полукружье, примяв и раздавив сорную траву — значит, кто-то совсем недавно открывал ворота.

Колхозники на мгновение замерли, не зная что делать и стараясь не смотреть друг на друга.

Первым к воротам бросился старик Уклейкин и схватился за ржавый пробой:

— А ну, граждане, открываем!..

— Обожди, Прохор!.. — остановил его Василий Силыч. — Не самочинствуй. Здесь и хозяин есть. — И он растерянно поглядел на Степу.

Жадно глотнув воздух, Степа с силой рванул ворота:

— Смотрите!.. Шарьте!..

Но шарить не пришлось — колхозники, ворвавшись в сарай, сразу же обнаружили пять мешков с зерном. Они лежали в полутемном углу сарая, едва прикрытые сеном.

— Господи Исусе! И Степка туда же! — раздался в толпе чей-то удивленный женский голос.

Толпа ахнула, задвигалась и тесным кольцом окружила Степу.

— А-а, злыдень! На наш хлеб польстился, — завопил Уклейкин, продираясь сквозь толпу.

Словив испуганный взгляд Тани, Нюша с тревогой оглянулась по сторонам.

Она-то знала, что бывает в таких случаях. Найдя по следу спрятанный хлеб, толпа обычно звереет и устраивает жестокий самосуд — топчет ногами, волочит по улице, бьет смертным боем.

Нюша юрко пробралась вперед и замахала на колхозников руками:

— Да вы что? Ополоумели? Отступитесь сейчас же!

— Цыц, ты! Не с тебя спрос, — прикрикнул на Нюшку Тимофей Осьмухин и, оттолкнув ее в сторону, ринулся к Степе: — Сказывай, где остальные мешки?

Побледнев, Степа оттолкнул Осьмухина, подался назад и прижался к стене сарая.

— Знать ничего не знаю... Ошибка какая-то! — хрипло выдавил он.

— Будет представляться-то! — закричали из толпы.

— Ишь, богова овечка!

— С поличным схватили... не отвертишься!

— Отдавай хлеб!

Сгрудившись теснее, колхозники подступали к Степе.

Изловчившись, Осьмухин схватил Степу за грудь. В воздухе замелькали кулаки, посыпались ругательства.

Нюша бросилась к Мите Горелову, что стоял вместе с парнями позади колхозников:

— Степку бьют!.. Выручайте! — и первая бросилась в толпу.

За ней — Василий Силыч, Игнат Хорьков и дед Анисим.

— Назад! — истошно завопил Анисим. — Не тронь парня! Не виноватый он...

Хорьков, Василий Силыч и подоспевшие парни с трудом оттеснили колхозников от Степы. Правая бровь у него была рассечена, по щеке текла тонкая струйка крови.

— Отступитесь, граждане! Остыньте! — подняв руки, потребовал Василий Силыч. — Самосуда мы не допустим. Тут наваждение какое-то. Разберемся, выясним все.

Колхозники отступили, но успокоиться все же не могли. Кто-то предложил произвести у Ковшовых обыск.

Женщины принялись рыться в сене, потом разбросали кучу соломы около огорода. Мужчины обыскали весь ковшовский двор, обшарили сени, чердак, заглянули в подполье. Мешков с зерном нигде не было.

В толпе начались разговоры, что Степка Ковшов, как видно, действовал не один, а с компанией, и его дружки развезли хлеб по тайным местам.

— Ну что ты молчишь? — шепнула брату Таня. — Ведь ты же не виноват. Говори, защищайся...

Приложив к рассеченной брови холодный лист подорожника, Степа сидел около сарая на бревне и удрученно смотрел в землю.

...К вечеру из района приехал милиционер. Он записал все показания, составил акт о хищении семян и предложил Степе следовать за ним в район, к прокурору.

Вместе с братом отправилась в район и Таня.


НА ПОРУКИ


На другой день Таня вернулась одна.

Нюша заметила ее из окна своей избы. Уже по тому, как подруга подошла к дому не с улицы, а со стороны огуменника и, словно крадучись, юркнула в калитку, она поняла, что случилось недоброе.

Нюша без стука вошла в дом к Ковшовым. Таня плашмя лежала на кровати. Плечи ее вздрагивали.

Около печки, вытирая фартуком заплаканные глаза, стояла Пелагея.

Нюша осторожно тронула подругу за худенькое плечо:

— Танюша, что там?..

Таня вскочила словно от укола, повернула к подруге вспухшее от слез лицо и с трудом выдавила:

— Арестовали... В тюрьме сидит! — И она вновь упала на кровать.

Нюша отшатнулась. Потом вопросительно посмотрела на тетю Полю:

— Это правда?

— Тюрьма не тюрьма, а задержали парня, — тяжело вздохнув, сообщила Пелагея и покосилась на кровать, словно там лежал безнадежно больной человек. — А Танька сама не в себе.

— Так это ж — подлог... подлость! — яростно зашептала Нюша, комкая на груди кофту. — Не виноват Степа!..

— А улики-то налицо. Куда от них денешься?.. Пока суд да дело — а парня словно дегтем вымазали... На всю жизнь пятно.

— Так надо же ехать... жаловаться... добиваться! — возбужденно и довольно бестолково заговорила Нюша. — Есть же правда на свете?

— Должна быть... — устало согласилась Пелагея. — Теперь, поди, все дружки от парня отступятся... Эх, Степка, Степка — вот и упал ты намоченный! — Она тяжело опустилась на кадушку и вновь дала волю слезам.

Чувствуя, что сейчас тоже расплачется, Нюша поспешила выйти на улицу.

Все, что произошло вчера утром, потрясло ее как никогда.

Степа Ковшов, дорогой ей человек, верный друг ее детства, еще школьником пострадавший от кулаков, — и вдруг оказался... Нет, она даже мысленно не могла произнести этих страшных слов.

Дома Нюшу встретила мать и с надеждой спросила, что она узнала от Тани.

Аграфена ахнула и опустилась на лавку.

— Так это что ж, дочка?.. Опять как в тридцатом. Опять воровье закружило... Наших людей выклевывают.

«Опять как в тридцатом...» — мысленно повторила Нюша. А ведь и Степа говорил почти то же самое — сиди за трактором, паши землю, а по сторонам смотри зорко и старайся видеть подальше своего загона. А много ли она, Нюшка, всматривалась в даль, много ли замечала, что происходило кругом?

— Ты куда? — спросила Аграфена, заметив, что дочь взяла платок и направилась к двери.

— К ребятам схожу, — сказала Нюша.

— Иди, дочка, иди! Раз такое дело, сложа руки сидеть нельзя. Вы бы в райком съездили... Матвея Петровича повидали... Он человек справедливый, пристальный.

Нюша вышла на улицу. Едва она завернула за угол избы, как заметила Митю Горелова. Тот выходил из дома Ковшовых.

— Все ясно, — хмуро сказал он, приблизившись к Нюше. — Сварганили дельце против парня. Кто-то решил отыграться на нем... Ну что ж, давай ребят поднимать...

Вечером в избе-читальне собрались все члены ячейки. Не было только Антона. Еще в сумерки Нюша встретила его на улице, и он сказал, что едет в район за запасными частями и на собрании быть не может. Потом, помолчав, добавил:

— Зря ты это собрание о Ковшове затеяла. Не нам такие вопросы решать... Тут дело уголовное.

— А ты хоть скажи... что о Ковшове думаешь? — с надеждой спросила Нюша. — Виноват он или нет?

— Что ж тут гадать? — замялся Антон. — Как говорится, к чистому грязь не липнет. А пока дело темное...

— Ну, а Степа, он-то какой?

— Следователь разберется — узнаем, — неопределенно ответил Антон.

Нюша нахмурилась:

— Ладно, поезжай себе... А собрание мы все равно соберем.

Сейчас Феня с трудом засветила лампу, которую не зажигали почти все лето. Лампа коптила, попискивала, свет ее еле пробивал темноту.

Сидели все тихо, без обычных шуточек и поддразниваний. Парни не переставая курили, девчата жались друг к другу. Таня вручила Нюше ключи от сундучка, в котором хранились комсомольские дела.

— Степа просил передать, — сказала она.

— Открывай собрание... ты же член бюро, — шепнул Митя.

Нюша подняла голову и, оглядев собравшихся, негромко сказала, что сегодня у них один вопрос — о Степе Ковшове. Что с ним произошло, всем, конечно, известно, и говорить об этом незачем. Но сейчас важно решить другое — все ли верят, что Степа невиновен.

— Да ты что?.. — возмущенно вскинулся Митя. — Степка же наш, кровный... У кого это язык повернется дурное про него сказать... А ну пусть выйдет, послушаем...

— Правильно, — подала голос Феня. — Какой может быть разговор? Степан Ковшов — наш секретарь. Мы ему верили и верим. И я предлагаю этот вопрос не обсуждать.

— А все-таки лучше проголосовать. Виднее будет! — продолжала настаивать Нюша и попросила поднять руки.

Все дружно проголосовали за доверие Степе. Нюша облегченно вздохнула.

— Вот так давайте и напишем, — сказала она. — Мол, мы, комсомольцы, верили Степе Ковшову и сейчас верим. И ручаемся головой, что он ни в чем не виноват. И все, как один, подпишемся под таким письмом. Потом направим его прокурору.

— А это здорово будет! — заметил Митя, только сейчас по достоинству оценив ловкий ход Нюши с голосованием. — И что там «направим прокурору»... Делегацией к нему надо ехать... от имени всей ячейки.

— Правильно, Митя... — подхватила Феня и предложила сейчас же сочинить письмо.

Собрание оживилось. Зойку Карпухину, обладательницу самого красивого почерка, усадили за стол, поближе к лампе. Из конторской книги вырвали глянцевый, разлинованный на графы лист бумаги. Потом начали сочинять письмо. Фразы складывались с трудом, после долгих споров.

Неожиданно в избу-читальню ввалился дед Анисим. Кто-то сказал ему, что собрание закрытое, почти секретное.

— Какие там секреты, когда речь о Степке идет! — отмахнулся старик. — Нам его вместе вызволять положено. Бумагу надо писать...

— Уже пишем, дедушка, — шепнула ему Таня. — Ты не мешай.

Анисим присел у порога и стал слушать, что Нюша и Митя диктовали Зойке.

— Это вы ладно придумали за парня всем комсомолом вступиться, — заговорил он, уловив содержание письма. — А почему вот про колхозников забыли? Надо с письмом по избам пойти, подписи собрать. За Степку многие поручатся... у кого, конечно,совесть не усохла.

Нюша кивнула старику и, вырвав из конторской книги чистый лист бумаги, велела Зойке переписать письмо заново.

— И вот еще что! — посоветовал Анисим. — Надо Ковшова на поруки взять. Так, мол, и так. Пока следствие да разбирательство — отпустите парня на свободу. Ручаемся, мол, за него всем комсомолом и артелью — никуда он не денется, никуда не исчезнет.

Письмо переписывали еще раза два — то оно получалось слишком длинным и путаным, то Зойка оставляла на нем жирные кляксы.

— Стойте! — вспомнила вдруг Нюша. — А как же с севом-то быть? Так и не закончим его?

— Да-а, — протянул Анисим. — Ковшов такой ли тут посевной план развернул! Больше всех бригад взялся посеять. И вдруг вместо хлеба бурьян полезет. Не солидно, ребята!

— А где же семена взять, раз такое получилось?.. — растерянно спросила Таня.

— Где взять?.. — переспросил Митя, встретившись с настороженным взглядом Тани. — Я скажу где... В амбарах у себя. Да, да. И не смотрите на меня так. Мы вот на бумаге пишем — верим Степке, ручаемся за него. А коли так — давайте еще и делом докажем. Соберем зерно и досеем озимый клин. — И он кивнул Зойке: — Пиши там... даю два пуда семян.

— Да ты что, Митяй! — оторопел Семка Уклейкин. — Откуда у нас зерно? И так до нового урожая не хватит.

— У кого не хватит— с того не брать, дело добровольное! — холодно бросил Митя. — Пиши, Зойка! Добавляю еще пуд... на Семкину бедность.

— Ты меня не резонь! — принялся оправдываться задетый за живое Уклейкин, но собрание не дало ему говорить.

Предложение Мити всем пришлось по душе, и каждый согласился принести из дома немного зерна.

— Ну и хлопцы! — удовлетворенно покрутил головой Анисим. — С такой запевкой не грех и по мужикам пойти... И они подкинут толику семян. Я вот первый с пудик наскребу...

Зойка вопросительно посмотрела на Нюшу:

— Опять переписывать?

— Опять, — кивнула Нюша. — Видишь, какая поправочка. Наконец письмо было готово, и комсомольцы один за другим поставили под ним свои подписи.

Вслед за молодежью расписался и «согласный с комсомолом Анисим Безуглов, 68 лет от роду».

Затем собрание избрало тройку — Нюшу, Митю и Зойку, которые должны были обойти избы колхозников.

Тройка приступила к работе на следующее же утро. К ней примкнул еще дед Анисим. Комсомольцы показывали колхозникам письмо с ходатайством об освобождении Степы из-под ареста и заводили разговор о семенах.

Встречали тройку по-разному. В одних домах охотно ставили свои подписи и делились семенами, в других отказывались: семян, мол, у них нет, а подписать ходатайство они не могут — раз Ковшова арестовали, значит, законно. В районе люди тоже с головой сидят, им виднее.

— Выжиги... злыдни! — сжимая кулаки, ругался Митя. — И что им Степка плохого сделал?.. Кто их попутал так?

Выходили из себя и Нюша с Зойкой. Они заявляли, что не желают больше слышать оскорбительные слова против Степы и не пойдут ни в один дом.

— Эх вы, горе-защитники! — упрекал их Анисим. — Взялись — так все перетерпеть надо. Вот остыньте чуток — и пошли дальше. — И он настойчиво водил тройку из одной избы в другую.

К концу дня подписей под письмом было поставлено не так уж мало, а на подводе, что разъезжала вслед за тройкой, набралось мешков пятнадцать зерна.

Утром Митя и Нюша отправились в район.

Прежде чем пойти к прокурору, они решили побывать в райкоме комсомола.

Прождав с добрый час в приемной, пока не кончилось какое-то совещание, они попали наконец к секретарю райкома Белову, высокому, насупленному молодому человеку в наглухо закрытом френче.

Узнав, что парень и девушка из кольцовской ячейки, Белов кивнул им головой и пригласил садиться.

— Очень хорошо, что вы сами приехали, — заговорил он_

Мы как раз собирались послать в Кольцовку нашего инструктора... Необходимо провести срочное комсомольское собрание.

— А мы уже провели, — доверчиво призналась Нюша. — Да еще какое!

— Молодцы... оперативно действуете, — хмуро похвалил секретарь. — Тогда докладывайте, как вы отреагировали на чрезвычайное происшествие?.. Какие меры приняли против уголовного элемента?

— Какого это уголовного элемента? — похолодев, переспросила Нюша.

— Ну, вашего бывшего секретаря ячейки... Ковшова.

— Почему «бывшего»? Белов пожал плечами:

— Странные вопросы... Вы же сами говорите, что провели собрание. Надеюсь, что Ковшов уже больше не секретарь? Не может же арестованный гражданин быть комсомольским руководителем. Кстати, протокол собрания с вами? Какое вы приняли решение?

Переглянувшись с Митей, Нюша достала из кармана письмо прокурору и положила на стол.

— Вот наше решение.

Подергивая кончиком носа, словно принюхиваясь, Белов быстро пробежал письмо, задержался на многочисленных подписях, и его густые брови почти совсем сошлись на переносице. Затем с решительным видом он поднялся из-за стола, отхлебнул из стакана глоток остывшего чая и заговорил так, словно в комнате все еш,е продолжалось заседание.

— Это как понимать, товарищи? Человек выступает против механизации, мешает деятельности эмтээс, уличен, наконец, в хищении семенного материала, а вы... вы покрываете его. Больше того, поддерживаете! Берете под защиту! Оставляете своим вожаком! И это в тот момент, когда в деревне вновь поднимают голову классовые враги...

— А вы что, — глухо спросил Митя, — и Ковшова во враги зачисляете?

— Окончательно еще не выяснено, но дело, в которое он замешан, дурно пахнет, — многозначительно сказал Белов. — Очень дурно!

— Да неправда все это! Вранье! Чистый наговор!.. — вскрикнула Нюша и, бросившись к столу, принялась сбивчиво и торопливо рассказывать о Степе: как он работал в поле, как следил за пахотой, за севом, как часто спорил и ругался с трактористами, с директором МТС. А что в краже семян замешан Ковшов, так этому никто не верит.

— Но факты, к сожалению, говорят другое, — перебил ее Белов. — Улики против Ковшова неопровержимы. Сейчас следствие заканчивается, и в ближайшее время над ним состоится суд. А вы, кольцовские комсомольцы, выступаете в роли защитников уголовного элемента! Пишете такое письмо! Собираете подписи колхозников! Как это назвать, я вас спрашиваю? Да это же ярчайший пример политической близорукости и полного притупления классовой бдительности! Где же ваше комсомольское чутье, где боевой дух? — Он гневно потряс письмом и бросил его в ящик письменного стола.

— Это зачем? — удивленно спросила Нюша.

— Обсудим письмо на бюро райкома. Нюша протянула руку:

— Позвольте! — заартачился Белов. — В вашей ячейке делается черт знает что!.. И мы обязаны принять меры. Да кстати... Чем вызвано появление такого письма? — Он пристально оглядел Нюшу и Митю. — Вы, кажется, закадычные друзья Ковшова? Значит, не обошлось и без личных приятельских мотивов?

— Ну и друзья! — буркнул Митя, исподлобья взглянув на Белова. — Мы не отпираемся...

— И верим Ковшову, что бы там ни было! И драться за него будем! — с вызовом сказала Нюша. — А письмо верните.

Митя поднялся с дивана и встал рядом с Нюшей:

— Отдайте, товарищ Белов! По-хорошему просим... Секретарь покосился на парня и, пожав плечами, вернул ему письмо.

— Можете идти. Но имейте в виду, делами вашей ячейки мы еще займемся, — пообещал он.

Нюша с Митей вышли из райкома и долго, молчаливые И подавленные, брели по булыжной мостовой. Первым молчание нарушил Митя:

— Вот так поговорили по душам!

— Да разве у такого до души докопаешься! — зло отозвалась Нюша. — Застегнулся на все пуговицы... Френч, а не человек!

— Что же делать-то? — принялся вслух размышлять Митя. Нюша предложила пойти в райком партии.

Около городского сквера они отыскали помещение райкома. Секретарь и инспекторы были в разъезде по колхозам.

Нюша с Митей посидели в приемной, посовещались между собой, потом, выпросив большой конверт, вложили в него письмо. На конверте написали: «Посевная, срочная, секретарю райкома ВКП(б)» — и оставили письмо в приемной.


ГОСТИ


Шла осень. В колхозе обмолотили овсы, выкопали картошку, убрали капусту с огородов, а трактористы МТС только еще начали поднимать зябь.

В полях стало неоглядно просторно, тихо, безлюдно, в воздухе поплыла серебристая паутина, в небе, вырисовываясь неясным треугольником, прощально закурлыкали журавли. Перелески расцветились багрянцем и золотом и к вечеру, подсвеченные заходящим солнцем, пылали словно огромные костры.

Потом начались затяжные дожди. Они в считанные дни оголили леса и перелески, потушили все краски, наполнили мутной водой дорожные колеи и колдобины. Сегодня дождь был особенно назойливым.

Сделав из мешка подобие капюшона и накрывшись с головой, Нюша целый день кружила на тракторе по полю. Мелкий дождь-сеянец проникал повсюду, застывали ноги. Трактор часто буксовал, а в низинах, где было особенно топко, он мог в любую минуту увязнуть по ступицу. Приходилось объезжать такие участки стороной и выбирать места для вспашки повыше. Поле получалось пестрым, как лоскутное одеяло.

На душе у Нюши было тоскливо и бесприютно.

О Степе никаких утешительных вестей не приходило. Нюша с Митей еще раз съездили в район, к прокурору, и узнали, что Ковшова перевели в область и теперь им уже занимается областная прокуратура. Следствие по его делу еще не закончилось, и Степа продолжал отбывать предварительное заключение.

Удрученные, пришибленные вернулись Нюша с Митей домой и ничего не могли толком объяснить ни комсомольцам, ни колхозникам.

— Вот и кануло наше письмо в прорву, — пожаловалась Аграфена. — Совестью своей ручались, подписи ставили, а все на ветер. Почитали, поди, и выбросили. Где же она, правда-то, у людей, куда ее запрятали?..

Дед Анисим вызвался отправиться ходоком по Степиному делу в область, а то и в столицу, к самому товарищу Калинину.

— Я человек дошлый, бывалый, — убеждал он девчат. — Сколько раз по мирскому делу в губернию ходил. Месяцами в приемных у начальства околачивался. А правду выуживал, будь она хоть за семью печатями. Вы только меня харчами в дорогу снабдите да прошение составьте потолковее.

Степина тетка Пелагея заявила, что правды на белом свете, как видно, не было и нет, и прокляла тот день и час, когда ее племянник связался с комсомолом и колхозом.

Таня ходила грустная, подавленная, сторонилась девчат, редко показывалась на гулянках и все чаще стала заглядывать к ворожейке бабке Устинье — погадать о судьбе брата. И всегда на картах выходило, что Степу ждет дальняя дорога и казенный дом.

В поле Таня работала вяло, безучастно, порой даже забывала вовремя поднять и опустить плуги.

Сейчас, сидя за рулем, Нюша то и дело оглядывалась на подругу и кричала, чтобы та не дремала и следила за глубиной вспашки.

Потом, не выдержав, остановила машину и сама замерила за плугами глубину борозды.

— Да слежу, слежу! Будто я не понимаю, как надо, — устало сказала Таня. — А все равно это не пашня в такую слякоть... мазня одна.

Нюша только вздохнула. Борозда действительно получалась неровной, размазанной. Вот что значит запоздать с подъемом зяби, упустить погожие осенние деньки. А начальство из МТС все зачем-то понукает, торопит — пашите, нажимайте, добивайте план. А недаром в Кольцовке махнули на трактористов рукой — ковыряйтесь, мол, если вам горючего не жалко, а мы весной все равно поле заново перепашем.

— И маетная же наша работка, — ежась от дождя, пожаловалась Таня. — Летом на солнце жарься, осенью — под дождем мокни, а от людей доброго слова не услышишь. Словно наши машины обуза для них, наказание какое...

— Машины тут ни при чем, — задумчиво сказала Нюша. — Тут в другом заковыка...

— Это в нас, значит? — удивилась Таня. — Мы с тобой виноваты? Девчата да парни?

— Может, и в нас... А вообще-то забирай повыше. Темна вода в этой эмтээс. Сколько Степа сигналов начальству подавал, сколько актов было составлено!

Помолчав, Таня тихо призналась:

— А знаешь, я ведь с тобой,-наверное, последние деньки работаю.

— Как — последние? — удивилась Нюша. — Что ты говоришь такое?

— Тетка дом собирается заколачивать, в совхоз думает перебраться. Там у нее родня, близкие... Вот и я с ней. Здесь без Степы какая нам жизнь?

— Так оправдают же Степу, выпустят... Я уверена! — принялась уверять Нюша.

— Это еще когда-то будет! Да если и вернется братец — опять радости мало. На всю жизнь он запятнанный. Нет, лучше уж нам отсюда подальше куда податься...

Нюша с укором посмотрела на Таню. Вот так подруга! Они вместе росли, ходили в ШКМ, вступили в комсомол, вместе начали работать на тракторе. И вдруг Таня все бросает!

— Это кто ж тебя надоумил? — спросила Нюша. — Уж не Устинья ли дальнюю дорогу нагадала?.. Опять вчера ходила к ней?

— Ну и ходила, — с трудом выдавила Таня. — Устинья правильно гадает... как в воду смотрит. — Она вдруг соскочила с сиденья и схватила Нюшу за руку: — Уедем отсюда вместе!.. Сама же видишь — ничего здесь не получается с машинами. Смеются все над нами... Мы с тобой лучше в совхозе на тракторе поработаем. А хочешь — можно и девчат позвать: Феню, Зойку. Вот и будем опять вместе. А потом и Степа в совхоз приедет...

Нюша горько усмехнулась.

Вот, оказывается, как скрутило ее подружку! А может, она в чем-то и права? Может, и в самом деле, Нюшке податься в совхоз? Там, верно, и машины поновее, и порядка больше, и работы всем хватит... А потом и Степа туда вернется.

— Чего ты молчишь? Отвечай...

— Ладно тебе... не скули! — резко обернувшись, прикрикнула Нюша. — Сначала допахать надо... Поехали дальше!

Проработав еще часа три, девчата подогнали трактор к полевому стану и пошли обедать.

За столом под навесом уже сидело человек десять трактористов и прицепщиков. Все обедали молча, сердито поглядывая то на пасмурное небо, то на одетого в кожанку Антона.

— Эй, бригадир, подавай команду! — обратился к нему Банкин. — Пора бы на зимние квартиры двигать. Чего мы под дождем мокнем?

— Приказано свыше — пахать до последнего, — усмехаясь, ответил Антон.

— «Приказано... свыше»! — недовольно сказал Митя. — А почему раньше пахать не начали?

Антон пожал плечами.

К концу обеда небо развиднелось, сквозь облака пробилось солнце, и Антон, поднявшись из-за стола, старался подбодрить бригаду:

— Шуруй, орлы!.. К концу года хорошие премии обещаны... не пожалеете потом.

Не успели трактористы и прицепщики разойтись по своим машинам, как к полевому стану подъехал обшарпанный «газик».

Распахнулась дверца машины, показался Матвей Петрович, а за ним вышли пятеро рослых девчат.

— Ну вот, дорогие попутчицы, — обратился Матвей Петрович к девчатам. — Кажется, я вас доставил по назначению.

Кивком головы он поздоровался с трактористами. Узнав в приезжем инструктора райкома партии, Антон с готовностью шагнул ему навстречу.

— Здравствуйте, товарищ Рукавишников! Вы к нам? В бригаду? Могу доложить... — Он с недоумением покосился на незнакомых девчат и продолжал: — Заканчиваем подъем зяби. Все трактора работают исправно...

— Хорошо, хорошо — потом послушаю, — перебил его Матвей Петрович. — Вы на девчат особо-то не коситесь. Они вроде коллеги ваши... Я их по дороге нагнал. В гости к вам шли... Знакомьтесь вот.

— Вы уж скажете тоже, — заливаясь румянцем, с упреком сказала статная белолицая девушка в ковровом платке.

Потом, оправившись от смущения, она подошла к членам бригады и каждому по очереди протянула крупную жесткую ладонь, говоря при этом: «Здравствуйте... Варя». Следом за ней поздоровались и остальные девушки.

— Скажи на милость, — осклабился Банкин. — Девки-то какие завлекательные. Не нашим чета.

Антон метнул на него сердитый взгляд и обратился к Варе:

— Если вы насчет соревнования или поучиться чему — пожалуйста. Мы с удовольствием.

— Тут такое дело, — сказал Матвей Петрович. — Они, собственно говоря, не к вам, а к вашим девчатам приехали. Так сказать, к женской половине бригады. У них свой разговор будет. Секретный. — Он лукаво подмигнул парням. — Может, не будем им мешать, товарищи мужчины. Вы работайте, а девчата пусть побеседуют.

Пожав плечами, парни направились к машинам. Нюша, переглянувшись с Митей, бросилась к Матвею Петровичу, который садился в «газик».

— Вы наше письмо получили? Помните, то самое... срочное, посевное.

Матвей Петрович кивнул головой. Собственно, ради этого письма он и приехал сегодня в Кольцовку.

— Собери комсомольцев после работы, — сказал он. — Есть о чем поговорить. А сейчас займись-ка гостями. Да по-хорошему их примите, поддержите чем можете — девчата тоже к трактору тянутся.

Нюша вернулась к обеденному столу. Ее подруги и приезжие девчата, переминаясь с ноги на ногу, в неловком молчании стояли под навесом.

— Может, вы обедать хотите? — спросила Нюша.

— Спасибочко! Мы сытые, — отказалась Варя. — Вы лучше покажите, кто у вас тут Нюша Ветлугина.

— Я — Ветлугина, — растерянно призналась Нюша. — А это вот подруги мои. Прицепщицами работают. А могут и трактор водить.

— А я Глазкова... Варя Глазкова, — сказала девушка и с упреком посмотрела на Ветлугину. — Что ж ты нам на письмо-то не ответила... Мы ждали, ждали...

Густо покраснев, Нюша вспомнила, как с месяц тому назад почтальон передал ей письмо в самодельном конверте. В нем Варя Глазкова из колхоза имени Калинина сообщала, что она узнала из газеты о первой девушке-трактористке. Узнала, как Нюша работает, как выполняет нормы, как холит и бережет свой трактор, и Варе тоже захотелось сесть за машину. Вместе с подругами она записалась на курсы, хотя в деревне им все говорили, что профессия трактористки не для девчат. В конце письма Варя задавала десятки вопросов: как Ветлугина училась, как сдавала экзамены, как относятся к ней родители, колхозники, парни... Но Нюша так и не ответила Глазковой.

— Может, не дошло письмо-то, потерялось? — осторожно спросила Варя.

— Нет, дошло, — помедлив, хмуро призналась Нюша. — Только не успела я с ответом... дела всякие...

— Я так девчатам и говорила, — обрадовалась Варя. — Мол, недосуг тебе, работы невпроворот. А они сомневаются. «Может, говорят, Ветлугина и на тракторе больше не работает... не понравилось ей. Вот, мол, ей и отвечать нам нечего». Мы тогда и решили приехать. Ты уж нам покажи все как есть, растолкуй...

Нюша с волнением посмотрела на приезжих девчат. Значит, они интересуются ее работой, если не поленились в грязь и непогоду, за добрых сорок километров, добраться до Кольцовки. А сколько, наверное, таких девчат уже появилось в других деревнях и селах!

К Нюше подошла чернявая, остроглазая девушка и пытливо заглянула ей в лицо.

— Мы вот в колхозе у вас были, — заговорила она. — Много чего наслушались... Это правда, что вы с трактора уходить собираетесь? Трудно вам, непосильно... И в деревне вас поругивают...

Опустив голову, Нюша молчала. Вспомнилось смятение Тани, утренний разговор с ней, своя тревога и растерянность.

— И парни с вами, чумазыми, знаться не желают, — вступила в разговор еще одна из приезжих девушек. — И время досужего не остается из-за этого трактора... Да тут какой ни на есть отчаянный и тот не удержится.

— Вот вы как думаете! — сердито сказала вдруг Феня. — В беглецы нас зачислили! Ну, и трудно нам! Не по себе бывает. И смеются порой, и бранят. Но бежать мы не думаем, не зайцы косые, чтобы от всего шарахаться. Девчата, кольцовские, да скажите вы им!.. — взмолилась она.

Нюша с благодарностью посмотрела на подругу и, облегченно вздохнув, перевела взгляд на Таню. Та сжалась и опустила голову.

— Никуда мы отсюда не собираемся, — вполголоса сказала Нюша, обращаясь к гостям. — У нас и разговоров об этом не было.

— И плюньте тому в глаза, кто вам скажет такое! — задорно подхватила Зойка и принялась словоохотливо рассказывать о том, какая у них пригожая да завидная жизнь в МТС: и профессия уважаемая, и заработки неплохие, и парни на них заглядываются.

Чувствуя, что Зойка сейчас зарапортуется, Нюша поспешила остановить ее:

— Кончено с этим... Все ясно, понятно. Давайте делами займемся. Для начала мы вас обедом накормим.

Гости оказались не такими уж «сытыми» и с удовольствием похлебали бригадных щей и поели каши.

Потом девчата показали полевой стан, вагончик-общежитие, покатали на тракторе, продемонстрировали свое умение водить машину.

Поздно вечером, уложив гостей спать, Нюша с подругами и еще несколько комсомольцев отправились в избу-читальню.

Матвей Петрович сказал, что сигналы, изложенные в письме комсомольцев, очень серьезны и тревожны. Матвей Петрович сегодня беседовал с трактористами, с колхозниками, и надо сказать, что положение в МТС вырисовывается действительно неприглядным. Кому-то явно на руку посеять среди колхозников недоверие к машинам, к трактористам, убить веру в артельную обработку земли.

— А что же со Степой будет? — вырвалось у Тани.

Матвей Петрович нахмурился:

— Ничего утешительного сказать вам пока не могу. Областная прокуратура всячески раздувает дело Ковшова. Но думаю, что на суде все это распутается... — Он оглядел притихших парней и девушек, и на скулах у него проступили желваки. — Я понимаю... Трудно вам сейчас. Очень трудно. Время сложное. Враги вновь поднимают голову, пытаются помешать колхозному движению. И не только у вас, в Кольцовке. По всей стране. Действуют они тихой сапой — умело, осторожно, хорошо маскируясь. Распознать их нелегко. И сейчас вы как бойцы на фронте. На первой линии, под самым огнем... Враги целятся в вас, стремятся вывести из строя, ослабить ваши ряды. Так, видимо, и получилось со Степой Ковшовым. Но он еще будет в строю. Поверьте мне. Так вот, друзья, — обратился он ко всем. — Партийной ячейки у вас в колхозе пока нет, и вы, комсомольцы, первая наша опора. Держитесь дружно, сомкнутым строем. Локоть к локтю. Кругом смотрите позорче, следите за порядком в эмтээс, доброе имя колхоза берегите. А если нужно — деритесь, принимайте бой!..

Матвей Петрович уехал далеко за полночь.

Комсомольцы долго стояли около избы-читальни, провожая глазами уходящий в темноту «газик».

— Как бойцы на фронте... на первой линии, — вслух подумала Нюша. — Чуете, ребята?

— Еще бы не чуять, — отозвался Митя и со вздохом посмотрел на Таню. Потом обратился к девчатам: — Я вам сказать должен... Пусть Танька не сердится. Она ведь в совхоз собралась. Вместе с теткой. Они дом хотят заколотить... — Митя вдруг загорячился, стал заикаться и перешел почти на крик. — Неправильно это... Не по-нашему! На бюро ее вызвать! Осудить!.. И вообще... не пущу я ее. Так и знайте!

— Это правда, Танька? — удивленно спросила Феня. — Бежишь?

— А как же слово наше верное? — с досадой напомнила Зойка. — Пока, мол, женихов не найдем — друг без дружки никуда!

Таня молчала. В темноте Нюша встала рядом с ней и обняла ее за плечи. Таня вздрогнула и прижалась к подруге:

— Никуда я от вас не денусь! — шепнула она.

— Да ты не петляй... — оторопело забормотал Митя. — Сегодня же тетка говорила: уйдем да уйдем...

— Ладно, Митяй, помолчи, — перебила его Нюша, — Перепутал ты что-то... Потом разберешься. Пошли, ребята, по домам.


КУПАНИЕ


Дожди шли еще с неделю, потом пробилось солнце, ночью небо вызвездило, и к утру ударил первый заморозок.

Луговины побелели, лужи затянуло тонким узорчатым ледком, вспаханная земля покрылась блестящей пленкой, словно ее облили глазурью.

Пахать стало легче, и Нюша взбодрилась, — может, теперь удастся закончить подъем зяби.

Но заморозки крепчали с каждым днем, и земля вскоре стала жесткой и неподатливой.

Очередное воскресенье совпало с престольным осенним праздником в соседнем селе Заречье. С утра затрезвонили колокола, старики и старухи потянулись в церковь, мужики и бабы — в гости к родственникам, разодетые девки и парни — погулять на зареченской улице.

Нюша в этот день выехала поднимать зябь вместе с Феней. Таня с Митей еще накануне отпросились у Антона и уехали в областной город. Была у них тайная мысль добиться свидания со Степой, вручить ему передачу, а главное, рассказать о встрече с Матвеем Петровичем.

Нюша свернула с дороги, ввела трактор в борозду, и прицепщица опустила плуги. Они с трудом вошли в прихваченную морозом землю.

Трактор шел тяжело, мотор выл натужно и угрожающе и вскоре перегрелся. Пришлось останавливаться и ждать, когда солнце прогреет мерзлую землю.

На дороге показалась группа колхозников, направлявшихся в Заречье на праздник.

— Погоняй кобылку-то, погоняй! Иль животом надорвалась! — крикнула Матрена Осьмухина и шлепнула по бедрам руками. — Вот распорядчики! Добрые люди сани ладят, избы утепляют, а они все еще в земле ковыряются...

Прикусив губу, Нюша завела мотор и, рискуя поломать плуги, отогнала трактор подальше от дороги.

В полдень Феня принесла из полевого стана обед и сообщила подруге, что трактористы совсем посходили с ума — трое или четверо парней оставили в поле машины и ушли в Заречье на гулянку, а Банкин с какой-то подозрительной компанией сидит в вагончике и пьет самогонку.

— А бригадир где? — спросила Нюша.

— Он тоже куда-то смотался. Не то в район, не то в гости...

Нюша задумалась. Ну и бригада же у них подобралась! Большинство парней пришлые, любят зашибить копейку, выпить, погулять, то и дело нарушают дисциплину, машин не жалеют, а бригадир как будто ничего этого не замечает. Он со всеми на дружеской ноге, с каждым водит компанию.

Про него даже поговаривают, что он завел дружбу с учетчиком, частенько угощает его вином, и тот щедро приписывает к выработке бригадира и его дружков лишние гектары.

Нет, не такую надо в Кольцовке тракторную бригаду, совсем не такую...

После обеда, пройдя по загону три круга, Нюша с Феней увидели, что по дороге катит трактор. За рулем сидел Банкин. За его плечами стояло двое разодетых по-праздничному девчат, а у их ног примостился какой-то парень и пиликал на гармошке. Девчата визгливыми голосами выкрикивали частушки.

— Что это? — нахмурилась Нюша.

— Вконец загулял Банкин... — сказала Феня. — Девок катает. Должно, в Заречье собрались!

Нюша остановила трактор и, спрыгнув с сиденья, побежала к дороге.

Банкинский трактор уходил все дальше и дальше. Вот он свернул налево, к излучине реки, на противоположной стороне которой раскинулись зареченские избы и сараи.

Нюша прибавила шагу. Банкин дал третью скорость. Трактор вихлял из стороны в сторону, его подбрасывало на дорожных ухабах. Парень перестал играть на гармошке, девки умолкли. Трактор дошел до берега реки и, круто наклонившись, стал спускаться к воде, затянутой льдом.

Нюшка похолодела от догадки.

Девки испуганно закричали, засуетились и приготовились было спрыгнуть на землю. Банкин взмахнул рукой и то ли выругался, то ли сказал что-то успокоительное, но девки, вцепившись ему в плечи, остались на тракторе. Парень пьяно захохотал и растянул гармошку.

Банкин направил трактор через реку. Первые метры машина прошла как ни в чем не бывало, оставляя колесами белые ссадины на зеленоватом льду, но потом лед треснул, и трактор накренился.

Девчата и парень с гармошкой спрыгнули и бросились к берегу.

Когда Нюша подбежала к реке, трактор, проломив лед, уже погрузился в воду. Мотор еще работал.

— Мотор глуши, мотор! — закричала Нюша трактористу, но было уже поздно.

Перепуганный Банкин спрыгнул с сиденья и оказался по горло в воде. Он судорожно хватался за кромку льда, фыркал, но никак не мог вылезти из воды.

Не помня себя, Нюша легла плашмя на лед, подползла к проруби и протянула Банкину руку. Тот судорожно ухватился за нее и едва не стащил ее в воду. Нюшка закричала, но ей на помощь уже подползал парень-гармонист. Вдвоем они помогли Банкину выбраться из воды. Тот дрожал и лязгал зубами.

— Говорили тебе, Гераська!.. — запричитала одна из девок. — Не езди через лед... Говорили!

Трактор между тем глубоко осел на дно реки и заглох.

Вода скрыла сиденье, мотор, задние колеса, и над рекой торчала лишь одна выхлопная труба.

— Пьяница! Шантрапа несчастная! — в бешенстве закричала Нюшка, наступая на Банкина. — И откуда такие в бригаду поналезли! Самого бы тебя утопить! Вытаскивай вот машину! Лезь в воду!

— Ладно тебе! — вступился за Банкина парень-гармонист. — Не подыхать же человеку... Видишь, как его от холода корчит. Ему сейчас согревательное требуется. — И, подмигнув девкам, он повел тракториста в Заречье.

Нюша осталась одна. Что было делать? Махнуть на все рукой и вернуться в поле? Но через час все Заречье будет знать, что трактористы утопили машину, и на берегу соберется добрая половина деревни. А потом подойдет народ из Кольцовки... Вот будет зрелище! А ведь и так про их бригаду говорят невесть что...

Нюша вернулась к своей машине и послала Феню за парнями. Сама же, отцепив плуги, погнала трактор к реке.

Вскоре туда же, вместе с Семкой Уклейкиным и Зойкой, подошла Феня. Она отыскала в поле еще двух трактористов, но те наотрез отказались выручать лоботряса Банкина — пусть он сам вытаскивает машину.

— Вот это бригада! Хоть тони, хоть гори — никому дела нет! — с досадой проговорила Нюшка.

— Да, бригадка как на подбор. Ягодка к ягодке... — со вздохом согласился Уклейкин и спросил Нюшу, что она думает делать.

— А может, все-таки попробуем... вытянем, — предложила Нюша.

Она достала из инструментального ящика ржавый стальной трос с петлей на конце и, подойдя к проруби, пыталась зацепить им за колесо трактора. Но из этого ничего не получилось — трос срывался и опускался на дно.

Нюша с досадой покачала головой.

— Ничего не попишешь... Придется кому-то искупаться. — И она потрогала рукой воду.

Феня встревоженно переглянулась с Зойкой, потом взяла Нюшу за рукав и потянула от воды.

— Не выдумывай... Не лето сейчас. Насмерть окоченеешь!

Нюша продолжала смотреть на темную, тускло мерцающую воду.

— А ты что стоишь? — набросилась Феня на Уклейкина. — Мужик ты или кто? Взял бы да нырнул.

— Что вы, девчата!.. — оторопел Уклейкин. — В такую-то пору?.. Да тут и чумной не полезет! — И он посоветовал оставить трактор в реке до завтра — вернется Антон и пусть во всем разбирается.

Нюшка рывком сбросила с плеч кожушок, схватила конец троса, и не успели подруги опомниться, как она бросилась в воду. Взвизгнув от ледяной воды, она подплыла к трактору и нырнула. Нащупала руками крюк между передними колесами, попыталась накинуть на него петлю троса и не успела — вода вытолкнула ее наверх.

Нюшка набрала в легкие побольше воздуха и нырнула еще раз. И опять неудача. Тогда, с отчаянной решимостью, она погрузилась в воду в третий раз и наконец-то сумела надеть петлю на крюк. Девчата помогли Нюше выбраться на лед.

— Заарканила! — бросила она Уклейкину. — Тащи теперь!

Уклейкин завел трактор. Трос натянулся, зазвенел, и затонувшая банкинская машина, ломая лед и взбаламучивая грязь со дна, поползла к берегу.

— Газуй! Тяни! — кричала Нюшка, лязгая от холода зубами и кутаясь в кожушок.

— Дурная ты! Оглашенная! — плачущим голосом причитала Зойка, отжимая из платья подруги воду. — И не стой, ради бога... Шевелись! Двигайся! Побежали домой скорее... Сейчас мы тебя на печку да шубами укроем...

— Чего там шубами! — вспомнила вдруг Феня. — У меня в Заречье тетка живет. Мы Нюшку сейчас первачком разотрем. Вот кровь-то и взыграет! — И она, подхватив подругу под руку, потащила ее в Заречье.


ПРЕМИЯ


Наутро из МТС дали команду прекратить подъем зяби, и тракторы, как натрудившиеся кони, начали стягиваться к эмтээсовской усадьбе.

Поставив свой трактор около мастерской и по привычке протерев его тряпкой, Нюша направилась к конторе и здесь столкнулась с Антоном.

В распахнутой кожаной куртке, в лихо сбитой на затылок кубанке, он схватил руки девушки и крепко потряс их:

— Поздравляю!..

— С чем же это? — усмехнулась Нюша, отнимая руки и пряча их в карманы. — С тем, что зябь недопахали... Да еще трактор чуть не утопили.

— Ну, с трактором, скажем, все в порядке. Ты просто герой, отличилась вчера. Я уже и начальству об этом доложил. Тебе благодарность будет объявлена. Банкин же, конечно, выговорок огребет... А насчет зяби... — Антон развел руками, — с нас взятки гладки. Стихия, ранняя зима. Ничего не поделаешь... Тут главное, что ты свой первый сезон кончила с победой.

— С какой еще победой?

Антон многозначительно улыбнулся:

— Я же говорил, быть тебе на щите... В общем, узнаешь на собрании.

И действительно, дня через три всех механизаторов пригласили в контору МТС.

Когда Нюша с девчатами пришла на собрание, в конторе было уже полно людей. Письменные столы заранее были вынесены в коридор, в конторе расставили скамейки и табуретки, и на них разместились трактористы, прицепщики, учетчики, ремонтные рабочие из мастерской.

Настроение у всех было приподнятое. Парни приоделись по-праздничному, кое-кто был уже под хмельком.

— Что же вы в таком затрапезном виде явились? — упрекнул Антон девчат.

— Думали, по делу собирают, — ответила Зойка.

— Всякое будет. И деловое, и премиальное... А танцы на закуску. Вон и музыка наготове. — Антон кивнул на двух парней с новенькими гармониями за плечами.

Покосившись на гармонистов, Зойка принялась уговаривать девчат сбегать домой и переодеться.

— А может, не танцевать — плакать придется, — остановила ее Нюша. — Вот навешают шишек нашей бригаде...

— Это за что же шишки? — обиделась Зойка. — Работали, надрывались, на солнышке жарились, керосином провоняли и нате пожалуйте...

Нюша заявила, что переодеваться она не пойдет, и, насупившись, села на заднюю скамейку. Рядом с ней примостились девчата.

Репинский открыл собрание. В президиум избрали бригадиров тракторных бригад, механика Лощилина, заведующего мастерской. Когда они все разместились за столом, покрытым красным сатином, Репинский выступил с речью.

Он поздравил механизаторов с завершением хозяйственного года, потом, близоруко щурясь, принялся листать какие-то ведомости и монотонным голосом называть десятки цифр: план тракторных работ в переводе на мягкую пахоту перевыполнен на столько-то, горючего сэкономлено столько-то, запасных частей сбережено на такую-то сумму.

Полузакрыв глаза, Нюша слушала директора и не знала что подумать. По его словам выходило, что механизаторы теперь самые почитаемые люди в деревне, от них зависит и урожай, и колхозное богатство, и мужики на них чуть не молятся.

«Вот как у других-то хорошо все получается, — позавидовала Нюша. — Не чета нашей бригаде».

И она с трепетом ждала, когда директор МТС заговорит о трактористах, работавших в Кольцовке.

Но Репинский не пожелал утруждать себя длинной речью. Он призвал механизаторов и дальше работать так же успешно и предоставил слово для зачтения приказа механику Лощилину.

Лощилин поднялся из-за стола и достал из туго набитой папки отпечатанный на машинке приказ. В ту же минуту от двери протолкался эмтээсовский сторож старик Акимыч и с торжественным видом поставил на стол фанерный ящик, прикрытый газетой.

Шепот в конторе стих, все насторожились и вытянули шеи.

Первым в приказе было названо имя Антона Осьмухина. Он вывел свою бригаду на первое место в МТС, лично добился наивысшей выработки и самой большой экономии горючего. Антону присваивалось звание тракториста-ударника и присуждалась первая премия — отрез на костюм.

Лощилин жестом фокусника сдернул с фанерного ящика газету и извлек из него черный шевиотовый отрез. Потом достал из папки книжку ударника в красном коленкоровом переплете, положил на отрез и, держа его в руках как хлеб-соль, поднес Антону:

— Прошу, товарищ Осьмухин!

В конторе раздались аплодисменты.

Антон вскочил из-за стола, поправил гимнастерку, затянутую узким кавказским ремешком, и с достоинством принял из рук Лощилина премию.

Механик и директор пожали ему руку.

— Какие обязательства на будущее берешь, товарищ Осьмухин? — деловито осведомился Репинский. — Стоять на месте нельзя... на пятки могут наступить... Надо, как говорится, вперед и выше! Поделись-ка своими планами с народом...

— Могу и поделиться, — охотно согласился Антон, небрежно сунув в карман книжку ударника. — Вот здесь товарищ директор призвал нас стремиться вперед и выше... Так я от имени нашей бригады могу заверить...

— А ты не от бригады... ты от себя скажи, да по совести, — неожиданно раздался чей-то голос.

Все обернулись к двери. У порога стояли Игнат Хорьков, Аграфена Ветлугина и дед Анисим. Когда они пришли на собрание— никто, кажется, не заметил.

— Что значит «по совести»? — смешавшись, переспросил Антон.

— А вот то самое... — ласково продолжал Анисим. — Вперед и выше — это твоя бригада умеет. Нормы гоните, газуете почем зря — только бы побольше гектаров вам записали. А вот поглубже пахать что-то у вас не получается.

— Верно, Анисим Иваныч, — поддержал его Хорьков и Обратился к директору МТС: — Вот вы, товарищ Репинский, всё на гектары мягкой пахоты переводите, а нам от этого жестковато приходится. Мы вот в колхозе семь актов на ваших трактористов составили — мелкая вспашка, огрехи, затянули сроки сева... Почему же об этом-то в приказе ничего не сказано?

— И я вопросик имею, — подала голос Аграфена. — За какое ж такое отличие вы шевиоты своим кавалерам раздаете?

Антон, переминаясь с ноги на ногу, вопросительно посмотрел на директора и механика. За столом произошло замешательство. Лощилин, наклонившись к директору, что-то шептал ему на ухо. Шея Репинского наливалась багровой кровью.

— Ой, Нюшка, — шепнула Таня подруге, кивая на колхозников. — Зачем они только пришли? Весь праздник испортят...

— Праздником будто и не пахнет, — ответила Нюшка, поднимаясь со скамейки и стараясь рассмотреть, что происходит за столом.

И она подумала, что это, пожалуй, совсем неплохо, что колхозники заявились на собрание. Давно бы им пора поговорить начистоту с руководителями МТС. И тут же Нюше вспомнился Степа. Будь он в деревне, он тоже пришел бы сюда и первым полез бы в схватку.

— Дозвольте еще словцо молвить, — обратился к Репинскому дед Анисим. — Пользуясь, так сказать, случаем...

— Нет уж, извините, не позволю, — поднимаясь из-за стола, раздраженно заговорил Репинский. — Кто вам дал право вмешиваться в мои приказы? И кто вас, собственно, приглашал сюда? Здесь собрание механизаторов, обсуждаем свои внутренние дела... И присутствие посторонних здесь совсем необязательно...

— Не такие уж мы посторонние, — заметил Анисим. — Тракторы нашу землю обрабатывают... колхозную.

— Еще раз прошу, товарищ Безуглов... Не мешайте собранию. — Репинский нетерпеливо постучал карандашом по графину и кивнул Лощилину: — Продолжайте, Николай Сергеевич!

Механик откашлялся и огласил еще несколько имен трактористов, которым присваивалось звание ударника и присуждалась премия.

Пятой по счету была названа Нюша Ветлугина. В приказе говорилось, что эта первая девушка-трактористка показала за сезон отменную дисциплинированность, завидную любовь к машине и перегнала по выработке многих парней.

— Нюшка! Тебя зачитали! — вскрикнула Таня.

В первый миг Нюше показалось, что Лощилин оговорился или придумал какую-то озорную шутку.

Но механик с серьезным видом достал из фанерного ящика легкие, открытые, цвета перезревшего огурца туфли-лодочки на высоком каблуке, поставил их на краешек стола, а рядом с ними бережно положил красную книжечку:

— Прошу, товарищ Ветлугина!

В ту же минуту тесное помещение конторы наполнилось такими частыми и громкими рукоплесканиями, что створки рам, казалось, вот-вот распахнутся.

Парни из других бригад, до этого плохо знавшие Ветлугину в лицо, сейчас, поднимаясь с мест, рассматривали ее с неприкрытым любопытством и обменивались замечаниями:

— Вот она какая!

— Наперсток!

— И кто ей только трактор заводит?

— Да иди ты, иди! — шепнула Зойка и пребольно ущипнула подругу за руку. — Получай свои черевички.

Подталкиваемая девчатами, Нюша подошла к столу. Как в тумане, она пожала протянутые ей руки Лощилина, потом Репинского и покосилась на край стола.

— Бери, не задерживай, — поторопил механик. — Твоя премия... законная, трудовая.

— А ты примерь! — крикнула Зойка, когда подруга осторожно взяла туфли. — Может, еще номер не подойдет!

Нюшка невольно улыбнулась и зачем-то протерла туфли рукавом кофты — что ни говори, а премия завидная. О таких туфлях она и мечтать не смела.

Но тут Нюша встретила взгляд матери. Аграфена смотрела на нее с грустью и с сожалением и слегка покачивала головой. Позади нее стоял дед Анисим и, отвернувшись, жадно курил толстую цигарку.

— Покрасуйся, дочка... топни ножкой, — негромко сказала Аграфена. — Себе на утешение и начальству на радость!

Нюша вспыхнула и опустила голову.

Репинский вновь постучал карандашом по графину и бросил на Аграфену недовольный взгляд. Потом обратился к Нюше:

— О планах на дальнейшее говорить будешь?

— Скажу, — помедлив, ответила девушка, с трудом поднимая голову. — Я про этот год лучше скажу... И про нашу бригаду. Не знаю, как другие, а мы еще плохо работали... Совсем плохо! Правильно дедушка Анисим говорит — пенки с земли снимали... И никакие мы не ударники! И не за что нам отрезы да туфли вручать. Не заслужили пока. Подождем еще годок, совести наберемся... Вот и все... — Вздохнув, Нюша поставила на край стола туфли, положила рядом красную книжечку и вернулась на свое место, к девчатам.

Механизаторы зашумели, а из угла кто-то выкрикнул: «Вот так птичка-невеличка! Дает обороты!» — и нельзя было понять, то ли это было сказано в похвалу, то ли в осуждение.

Репинского бросило в пот. Он уже хотел как следует отчитать Ветлугину, но потом благоразумно решил превратить все в шутку.

— Моя вина, товарищи, каюсь! — благодушно заговорил Репинский. — Принял в механизаторы первую дивчину, а у нее, как у деточки в детском саду, капризов полно — того не хочу, этого не желаю. Послушай, Ветлугина, — обратился он к Нюше, — а если бы я тебе в приказе выговор объявил? Так ты тоже не согласилась бы?

— Смотря за что выговор! — буркнула Нюша.

— Видали? — обрадованно подхватил Репинский. — Послушать ее, так в эмтээс никакого руководства не надо. Мол, каждый тракторист сам себе директор. Сам пашет, сам учитывает, сам себя поощряет и наказывает. Ну нет, такого еще на свете не бывало. И я не затем сюда прислан, чтобы потакать всяким капризам...

— Как же все-таки с премией-то быть? — спросил Лощилин.

— Я своего приказа не отменяю! — заявил Репинский. — А туфли пока уберите в шкаф. Премия, так сказать, до востребования. Одумается дивчина — заберет.

Неожиданно попросил слова бригадир торбеевской тракторной бригады Василий Кочетков и, не дожидаясь разрешения, поднялся из-за стола.

— А я, товарищи, поддерживаю Ветлугину, — строго сказал он. — Правильно она поступила... честно, по-комсомольски! Действительно, неважно еще работали наши трактористы. Не заслужили мы пока премий. Вот, может, на будущий год докажем, на что мы способны. А пока, по примеру Ветлугиной, я тоже отказываюсь от премии. — И он положил на стол перед Лощилиным книжку ударника.

Репинский зачем-то принялся стучать по графину, хотя в конторе и без того было тихо.

— Черт те что! — выругался он. — Ты, Кочетков, часом, не заложил?

— Ни в одном глазу, товарищ директор!

Репинский вытер платком взмокший лоб и, махнув рукой, велел Лощилину читать дальше.

Механик быстро дочитал приказ, и на этом собрание закончилось.


СВОЯ БРИГАДА


Все повскакали с мест. Парни принялись вытаскивать в коридор скамейки. Гармонисты, словно моторы тракторов перед выездом в поле, опробовали гармони. В дверях уже толпились девчата из Кольцовки — наконец-то все трактористы в сборе и можно будет танцевать хоть до утра.

Нюша незаметно выскользнула за дверь — ей было не до танцев. На крыльце ее догнали подружки.

— Ой, Нюшка, а туфельки-то какие! — затараторила Зойка. — Отрада, загляденье! И почему только ты отказалась....

— Почему да зачем... — перебила ее Таня. — Нюшка же ясно сказала, совесть надо иметь. — И она с уважением посмотрела на подругу.

Горько и обидно, когда тебя незаслуженно ругают, а вот когда хвалят безо всякой причины, редко кто возразит против этого. Нюша же нашла в себе силы отказаться от незаслуженной похвалы. Значит, она все такая же, как и раньше, и не удалось Антону опутать ее. Вот если бы Степа знал об этом. Как бы он порадовался!

— А Кочетков-то как хорошо сказал, — заметила Феня. — «По примеру Ветлугиной»... И премию на стол.

К девчатам подошел Антон и шутливо распорядился:

— А ну, всем на танцы! Не срамить нашу бригаду!

Взяв Нюшу под руку, он отвел ее к мастерским и сообщил, что завтра они должны поехать в город, на областной слет передовиков-механизаторов.

— В область? На слет? — удивилась Нюша. — Да какие же мы передовики?

— Ну-ну, не прибедняйся. Начальство, оно знает, кого посылать. Все равно лучше нас с тобой в бригаде никто не работал... — Антон заглянул девушке в лицо. — Нам уже и командировки выписали. На три дня. Вот вместе и поедем.

Нюша покачала головой:

— После всего что было... Ну нет! Я на слет не ездок... Да и тебе не советую.

— Так командировки же готовы! — всполошился Антон.

— Пусть на других перепишут.

— И чудна́я же ты дивчина, — с сожалением сказал Антон. — Ей премию в зубы, а она брыкается.

— А тебе бы только жить по поговорке: дают — бери, бьют — беги, — усмехнулась Нюша. — Ну нет, я так не привыкла. У меня еще совесть есть.

— «Совесть, совесть»! — нахмурился Антон. — Да что вы одно заладили — то Фенька, теперь ты. Просто я работать умею. И машина меня слушается, начальство ценит. Что же мне теперь — от славы да от почета отказываться? И не моя вина, что в трактористы всякие недоделыши поналезли.

— Вон ты как о товарищах заговорил!

— Не о всех, конечно. Тебя я знаешь как уважаю. Ты любого парня за пояс заткнешь. — Антон схватил Нюшу за руку и привлек к себе. — Слушай, чего я думаю. Поработаем здесь еще годик, заручимся хорошими справками: так, мол, и так, передовики, премированные ударники, а потом в совхоз махнем. Или еще куда. Нам с тобой везде место найдется.

— Никуда я отсюда не собираюсь, — отстранясь, холодно сказала Нюша. — Ни с тобой, ни одна. И заруби себе на носу.

— Понимаю, — притворно вздохнул Антон. — Все дружка своего ждешь... Ковшова.

— Кого бы ни ждала — это моя забота.

— А дело-то с ним серьезнее получается, чем мы думали.

— Что — серьезнее? — насторожилась Нюша.

— Ну, это самое... хищение семенного зерна. Уже второй месяц следствие идет... Запутанное дельце, загадочное. Ты слышала, что в деревне начинают поговаривать? В тюрьме, мол, ни за что ни про что так долго держать не будут.

— Да ты что?.. — Нюша даже отступила назад. — И ты веришь этому?

Антон неопределенно пожал плечами:

— Я к тому, что всякие слухи пошли... И вообще, зачем тебе все это... Ну, скажем, вернется когда-нибудь Степка. А клеймо на нем все равно останется: в тюрьме побывал парень. Как тавро на лошади, на всю жизнь. Тебе-то каково будет... Подумай только.

У Нюши перехватило дыхание.

— Уходи, Осьмухин... Уходи! — хрипло выдавила она и бросилась прочь от мастерской.

Навстречу ей спешили девчата.

— О чем он с тобой? — нетерпеливо спросила Таня.

— Да так... о всяком, — тяжело дыша, ответила Нюша. — В город зовет... на слет ударников.

— Ну, а ты?

— Отказалась... Какая же я ударница! Только чужое место на слете занимать.

— Вот и зря, — сказала Таня. — Степу бы навестила, передачу ему отвезла... Поезжай, не отказывайся.

«И впрямь надо поехать», — подумала Нюша и обратилась к девчатам:

— Вы потанцуйте, коли охота. А я домой пойду... Что-то ноги гудят.

Подруги переглянулись.

Таня, в свою очередь, пожаловалась, что у нее от табачного дыма закружилась голова, Феня вспомнила про заболевшую мать, и девчата направились к Кольцовке. Зойка покосилась на дверь конторы, откуда доносились звуки гармошек, отчаянный топот ног и, вздохнув, поплелась за подружками.

По дороге девчата нагнали колхозников и Митю Горелова. Те неторопливо шагали по окаменевшей от мороза дороге и продолжали ругать МТС.

— А мы все еще сходуем, — сказал девчатам Анисим. — Жалко, словцо мне не дали, а то бы я разделал ваших молодцов под орех. Тоже мне ударники полей! Казакуем, тракторуем! Ты это здорово спесь-то с парней посбивала. Молодчина! А что туфель лишилась — не жалей. Разбогатеет колхоз — мы тебе две пары отвалим.

— Да что вы, дедушка! Я и не думаю о них!

— Здорово-то здорово! — вмешался в разговор Игнат Хорьков. — А все же вас, молодых, спросить надо. Вы же свои, кольцовские, а такую поганую работу в бригаде терпели?

— Мы-то при чем? — удивилась Зойка. — Пятая спица в колеснице... прицепщицы.

— Вы на машине сидите, и к земле ближе всех нас. Вот вам бы и доглядывать.

— Да много ли нас, кольцовских-то, в бригаде? — сказала Феня. — Все больше пришлые. Колхоз для них — дело далекое.

— Вот то-то и оно! — вздохнул Анисим. — Когда далекое да стороннее — толку не жди...

Показалась Кольцовка. Игнат Хорьков, Аграфена и Анисим пошли по своим домам. Девчата и Митя медленно брели вдоль улицы.

— Вот это да-а, — с досадой протянула Зойка. — Кто-то пахал, а мы за них в ответе. Дядя Игнат скажет тоже.

— А они, пожалуй, в чем-то правы, — задумчиво сказала Нюша. — И Степа Ковшов не раз говорил об этом...

— О чем? — переспросила Феня.

— А вот о чем. Надо нам свою бригаду собирать. Подобрать надежных кольцовских ребят и девчат... Кто, конечно, землю любит да с кого потом за работу спросить можно. Послать их зимой на курсы трактористов, а с весны — в поле. Чтобы на совесть работали, дружно, с охотой... И чтобы люди уважали таких трактористов и никто плохого слова про эмтээс сказать не посмел. Митя, ведь правильно я говорю?..

— Верно! — поддержал Митя. — Был такой план у Степы. Он все собирался на ячейке его обсудить. Да что там говорить много — нужна нам такая бригада. Еще как. Тут и слепому ясно.

— У нас и парней-то в селе почти не осталось, — заметила Зойка.

— А знаете, из кого бы я эту бригаду составила? — Нюша задорно оглядела подруг. — Из девчат. Да, да, вы не удивляйтесь! Не такие уж мы никчемушные... В первую очередь вас записала — вы же почти трактористки, потом человек десять новеньких бы позвала... Девчат в деревне хватит!

— Девчачья бригада! — вскрикнула Зойка. — Умора же!

— Для острастки Митю с Уклейкиным можно будет оставить, — улыбнулась Нюша. — Мужики все-таки, твердая рука...

— Да нашу сестру и на курсы-то не примут, — высказала сомнение Феня. — Будем, как в прошлом году, пороги эмтээс обивать.

— Но Нюша все же добилась своего, получила права, — сказал Митя.

— Так она измором начальство взяла.

— Ничего... Мы все теперь зубастее стали. Обломаем Репинского, — заверила Нюша и предложила поговорить о новой бригаде на ячейке.


НА БАЗАРЕ


Утром Ветлугину вызвал к себе Репинский, пожурил за вчерашнее анархическое выступление на собрании и сказал, чтобы собиралась в город на слет передовиков-механизаторов.

— Знаю, знаю, — поспешил он предупредить Нюшу, думая, что та станет отказываться. — Сейчас опять критику начнешь наводить. Изъяны, конечно, у нас есть, но все же наша эмтээс не хуже других работала. Надо видеть и достижения. Вот хотя бы, к примеру, тебя взять: первая дивчина на тракторе, неплохо овладела техникой... Почему бы тебе на слете не показаться?

— Хорошо! Я поеду, — согласилась Нюша, к немалому удивлению Репинского.

В этот же день вместе с группой трактористов из Кольцовской МТС она отправилась в город. Делегатов на совещание сопровождал механик Лощилин.

Слет должен был открыться вечером, и Нюша решила отнести Степе передачу. К тюрьме надо было идти через городскую площадь. День был базарный, и сотни подвод запрудили булыжную площадь. Съехавшиеся со всей округи крестьяне бойко торговали мясом, молоком, овощами, яблоками, зерном. Они шумели, перекликались, наперебой зазывали покупателей, расхваливали свой товар.

Нюшка с трудом пробиралась среди подвод.

На одной из телег она заметила краснобокие яблоки, не торгуясь, купила два десятка и сунула в узелок.

«Степе отнесу... пусть погрызет», — подумала она, и сердце ее заныло.

— Яблочки покупаешь? — вдруг услышала она голос Антона и быстро оглянулась.

У пивного ларька Антон с Лощилиным пили пузырчатое пиво и закусывали воблой. Антон был уже навеселе.

— А мы вот премию обмываем, — ухмыльнулся он. — Поддержи компанию, Нюша, пригубь за Николай Сергеича. Кто нас с тобой в передовики вывел? Он, дорогой наш механик...

— Ладно тебе, передовик, — перебил его Лощилин и скользнул взглядом по Нюше. — Видишь, недосуг Ветлугиной — с передачей торопится.

— А-а, — осклабился Антон. — Все ходит, носит, ножки бьет. Ну-ну, пусть старается... — Покачиваясь, он шагнул к Нюше и, схватив ее за руку, потянул к ларьку. — Ладно, успеешь еще...

Побледнев, Нюша с неприязнью вырвала руку и злым шепотом сказала:

— Не цепляй, Осьмухин. Пусти!

— Ну-ну, не расходись! Я ведь по-хорошему... — примиряюще заговорил Антон и вдруг насторожился: из рядов, где стояли подводы с зерном, донесся знакомый заливистый голос:

— А вот семенная пшеница!.. Отборная, сортовая, урожайная! Налетай, не зевай!

Удивленный Антон посмотрел на Нюшу:

— Слышишь! Никак, отчим твой зазывает... Горелов.

— Где Горелов? Откуда? — переспросил Лощилин.

Забыв про Антона, Нюша кинулась на голос. Лощилин с Антоном устремились за ней следом. Нюша протолкалась через толпу и увидела отчима.

Раскрасневшийся, потный и, видимо, уже изрядно под хмельком, он стоял у телеги, нагруженной пузатыми мешками, пересыпал с ладони на ладонь пшеничные зерна и громко зазывал покупателей.

— Папаше привет! — насмешливо сказала Нюша.

Горелов вздрогнул и растерянно улыбнулся:

— Фу-ты, Нюшка! Откуда взялась-то?

— Бойко же ты торгуешь! Из каких это урожаев только?

— Да вот... нашлись запасцы, — забормотал Горелов, воровато оглядываясь по сторонам.

— Какие запасцы... откуда? — встревожилась Нюша. — Да как ты смел наш хлеб продавать!..

— Это не наш... тут другое!

— Вы уж прямо скажите, — торопливо проговорил из-за Нюшкиной спины Лощилин. — Перекупили пшеничку у кого-нибудь... »

— Есть такое дело, — поспешно согласился Горелов. — Подзаработать малость хочу... — И он обратился к падчерице: — Ты уж того... не сказывай матери. Ругаться будет почем зря.

— Я спекулянтов не покрываю! — отрезала Нюша и подозрительно оглядела буланую неказистую лошаденку, запряженную в телегу. — А подвода у тебя чья? Это ведь не кольцовская.

— Нет, нет... Из другой деревни, — подтвердил Горелов. — Выручили добрые люди... Да вы-то откуда взялись?

— Мы на слет приехали, — сообщил Лощилин и, посмотрев на карманные часы, кивнул Антону и Нюше: — А нам, пожалуй, пора.

Но Нюша не собиралась уходить. Она погрузила руку в развязанный мешок и, набрав горсть зерна, пропустила его сквозь пальцы.

— И впрямь сортовая пшеница... Такую бы только сеять. И что за чудак продал ее тебе?

— Где там сортовая... — возразил Горелов. — Самая что ни на есть обыкновенная.

— А чего же зазывал да расхваливал: «семенная, урожайная...»?

— Какой же купец свой товар не хвалит? Не обманешь — не продашь. На том и базар держится, — забормотал Горелов и, метнув быстрый взгляд на Лощилина, с досадой отстранил Нюшку от телеги и прикрыл мешок. — Хватит тебе копаться. Ишь сколько зерна рассыпала...

Нюша усмехнулась и сунула руки в карманы курточки.

— Ладно, купец, торгуй!.. Строй палаты каменны на базарные денежки. — И она пошла прочь от телеги.

Лощилин и Антон догнали Нюшу около ларьков.

— Ну чего ты, Ветлугина? — принялся успокаивать ее Лощилин. — Стоит ли из-за отчима так расстраиваться... Что с него взять: запивоха, шабашник, ловчила. Купить-продать — первое его дело... Такого и могила не исправит.

Нюша вдруг оглянулась по сторонам и, достав из кармана щепотку пшеницы, показала ее механику и Антону.

— Нет, вы поглядите только, поглядите, — зашептала она. — Узнаете зерна?

Лощилин пожал плечами:

— Зерна как зерна... Самые обыкновенные.

— Ты, Нюшка, чудачка, — засмеялся Антон. — Что же они, зерна-то, меченые, что ли?

— А я узнала... Это же сортовая пшеница. Та самая, что нам в районе обменяли. Видите, какая она? Зерно полное, налитое, розовое. И на солнце даже просвечивает. Мне Степа все объяснил — это сортовая пшеница, высокоурожайная, морозоустойчивая...

— Ну и что из того? — спросил Лощилин.

— Как вы не понимаете! — огорченно вскрикнула Нюша и еще раз оглянулась по сторонам. — Мы же на след напали... Может, теперь и Степу удастся выручить...

— Каким это образом?

— Пятнадцать-то мешков пшеницы так и не нашли тогда у Ковшовых. А они вот где оказались, на базаре... Значит, Горелов знает, откуда эти мешки... У него теперь все нити в руках.

Антон опять засмеялся, а Лощилин покачал головой.

— Ветлугина думает, что эта пшеница из их колхоза. Разве сортовые семена не могли быть в другой артели?

— Могли, конечно, — согласилась Нюша. — Только чудно как-то! Зачем же хорошие семена на базаре продавать?.. Их сеять надо было.

— Значит, не успели... Или земли не хватило, — заметил Лощилин.

— А все равно Горелова надо выспросить, — настаивала Нюша. Она вдруг схватила Лощилина за руку и умоляюще заглянула в лицо. — Пойдемте к отчиму, попытаем его... Чья у него пшеница, откуда?

— Не скажет, пожалуй, — помедлив, ответил Лощилин. — Хозяина не захочет выдавать.

— А может, он сам... сам в чем замешан? — похолодев, зашептала Нюша. — Тогда вот что... Кликнем милиционера. Пусть он Горелова задержит. И хлеб чтобы до выяснения не продавали... — Вытянув шею, она принялась глазами отыскивать постового.

— Да ты что! Рехнулась! — прикрикнул на нее Лощилин. — При чем здесь милиционер? Какие у тебя доказательства? Хочешь человека ни за что оклеветать?

— Ты, Нюшка, не горячись, — поддержал Лощилина Антон. — За клевету и под суд угодить можно...

— Ладно, не отчаивайся, — успокоил ее Лощилин. — Никуда твой отчим не денется. Вернемся домой и обо всем его допросим... А сейчас иди куда тебе нужно... Да не запаздывай, скоро слет начнется.

Нюша пошла к тюрьме и все время думала об одном: неужели этот клубок со Степой не распутается?.. Она вложила в узелок завернутую в бумажку щепотку зерна, а в письме сделала приписку: «Посылаю тебе зерна пшеницы. Сообщи, узнаешь ли ее? Это очень важно!»

Через полчаса надзиратель передал Нюше ответ. Степа сообщал, что к следователю его больше не вызывают, дело о нем замерло и он совсем замучился от ожидания, тоски и безделья.

Дальше Степа писал, что насчет тракторной бригады девчата придумали очень здорово, но предупреждал, чтобы они держали ухо востро — недруги и недоброжелатели в МТС всегда найдутся.

А в самом конце записки было написано: «Пшеницу узнал сразу. Это тот самый сорт, которым мы должны были засеять осенью наши поля. Сообщи: в чем дело?»

Нюша обрадовалась — значит, она не ошиблась, не зря обратила внимание на пшеницу. Нет, тут дело нечисто, если Горелов так выкручивался и старался сбить ее с толку. А раз так, надо не упускать кончик, тянуть за него, пока не размотается весь клубок.

«Подожди, Степа, помучайся еще немного, может, скоро все и прояснится...»

Сунув записку за пазуху, Нюша вновь направилась на базар. Сейчас она еще раз поговорит с отчимом, разузнает все подробности об этой пшенице.

Но на базаре Горелова уже не было.

«Вот и опоздала», — пожалела Нюша и спросила бородатого старика, торгующего овсом, давно ли распродал пшеницу его сосед, долговязый, усатый мужчина в галифе.

— А он не стал ее и продавать, — сказал старик. — Как вы давеча с ним поговорили, он зараз лавочку закрыл и уехал, как наскипидаренный. И чего это вы ему сказали?..

— Куда уехал?

— Вот уж об этом он мне не доложился. Домой, полагать надо.

Нюша ничего не понимала. В этот же день, не дожидаясь открытия слета, она вернулась в Кольцовку.

Торопливо вошла в дом, оглядела избу и спросила у матери, где отчим.

— А кто его ведает, — с досадой ответила Аграфена. — Как ушел ни свет ни заря, так и не заявлялся. Все по округе шастает, легкие рубли сбивает. А чего тебе вспомнилось? Не очень ведь ты по нему скучаешь...

— А вот сегодня соскучилась, — нахмурилась Нюша и рассказала о своих подозрениях.

Аграфена схватилась за грудь:

— Да что ты, Нюшка... И так за Тишей недобрая молва тянется... А тут такое ли дело... подумать страшно. — И она попросила дочь до прихода Тихона никому ничего не рассказывать...

...В полночь в Кольцовку вернулся Лощилин. Когда заспанный Павел Трофимович впустил его в сени, механик тут же, в темноте, ударил Ширяева по лицу и с бешеной яростью втолкнул в пристройку.

— Да вы что... с цепи сорвались, — взмолился Павел Трофимович. — Перепились в городе-то, ополоумели... на людей бросаетесь!

— Убить вас мало, — тяжело дыша, процедил Лощилин. Он закрыл дверь на крючок и осветил лицо Ширяева. — Признавайтесь, куда хлеб подевали?.. Ну, тот самый, семенной?..

— Как с вами тогда обговорили, так все и сделано было, — поспешно заговорил Павел Трофимович, опасливо поглядывая на механика. — Пять мешков Ковшову подбросили, остальные мы с Гореловым в лесу закопали, в овраге. И хворостом завалили.

— Врете! — перебил его Лощилин. — Вам с Гореловым что было сказано: остатки хлеба уничтожить! Хоть в огонь бросьте, хоть в омут! Чтобы никаких следов не осталось. А вы вместо этого припрятали пшеницу у своего свата в Торбееве. Поживиться захотели, спекульнуть.

— И в мыслях такого не было, — обиделся Ширяев.

— Довольно изворачиваться! — прикрикнул Лощилин и рассказал о встрече на базаре с Гореловым, о мешках с пшеницей, о подозрениях Нюшки Ветлугиной, об ее исчезновении со слета. — Ну, что теперь скажете?

— Винюсь, Николай Сергеевич! Бес попутал... — тихо признался он. — Жалко было добро-то губить... вот мы и надумали...

— Дурни безмозглые! Сквалыги! — выругался Лощилин. — Погнались за рублем, а погорите на тысячи... Может, Ветлугина уже в милицию заявила. Может, с Горелова сейчас показания снимают...

— Что ж теперь, Николай Сергеевич? — испуганно спросил Ширяев. — Неужто на след нападут?

— Пробрало наконец-то! Лазаря запели... — насмешливо бросил Лощилин и заходил по комнате. Потом остановился против Ширяева. — Слушайте меня внимательно. Сейчас все зависит от поведения Горелова. Я его еще вчера заставил убраться с базара и уехать в Торбеево. И при этом наказал, чтобы он в Кольцовку носа не показывал. Но Горелов — человек ненадежный, может и подвести. Так что придется вам, Ширяев, заняться им. Отправляйтесь в Торбеево и еще раз предупредите Горелова, чтобы он жил где угодно, только не дома. И чтобы от милиции держался подальше. Словом, пусть вроде как пропадет без вести. Ну, а если заартачится, — закончил Лощилин, — сами понимаете, как говорить надо.

— Понимаю, — выдохнул Ширяев и спросил, когда ему отправляться к Горелову.

— И он еще спрашивает! — взорвался Лощилин. — Сейчас же, немедленно!

Ссутулившись, Павел Трофимович вышел из пристройки.


Всю эту ночь в доме Ветлугиных поджидали Горелова. Но Тихон не пришел домой ни утром, ни в полдень, ни к вечеру. Не появился он ни на второй день, ни на третий...

— Ну, дочка, пришла лиха беда, — решила Аграфена. — Случилось что-то с Тихоном... Теперь нашу беду от людей не скроешь... объявлять надо.

Мать с дочерью отправились в район. Перед тем как пойти в милицию и заявить, что Тихон Горелов пропал без вести, Нюша повела мать в райком партии, к Матвею Петровичу.

Она показала ему зерна пшеницы и сообщила о встрече с отчимом на базаре.

— Теперь нашим законникам, кажется, есть за что зацепиться — подумав, сказал Матвей Петрович и тут же позвонил по телефону районному прокурору.


«ВЫДВИЖЕНКА»


С вечера выпал снег, и за одну ночь все кругом побелело. Припорошило снегом черные поля, зеленые озимые посевы, крыши изб и сараев, неприглядные, окаменевшие от мороза дороги.

В МТС наступила передышка. Одни трактористы уходили в отпуск, другие, недовольные порядками в МТС, получали расчет и разъезжались по домам, третьи готовились к ремонту машин.

Нюша каждый день приходила на усадьбу МТС. Тракторы стояли под открытым небом, примолкшие, холодные, побелевшие от снега. Она отыскала свой трактор — она бы узнала его теперь в любое время дня и ночи среди сотни машин, — сметала с него снег, заглядывала под капот и с болью обнаруживала на моторе рыжеватую сыпь ржавчины.

Вооружившись тряпкой и нацедив в консервную банку керосина, она принималась драить мотор, как, бывало, перед выездом на пахоту.

— Похвально и умилительно! — посмеивался Лощилин. — Ударница, отказавшаяся от премии, холит и нежит своего стального коня. А может, все-таки выдать премиальные туфельки, товарищ Ветлугина?

— Я уже сказала... — нахмурилась Нюша. — Никакая я не ударница. И вы не смейтесь!.. — И она спросила, до каких же пор ее трактор будет стоять без дела, а она — обивать пороги МТС.

Лощилин ответил, что сейчас зимний сезон и машины, по инструкции, положено ставить в капитальный ремонт. Подойдет очередь, ее трактор загонят в мастерскую, и Ветлугина сможет помогать слесарям-ремонтникам.

— Пока суд да дело, вы меня с трактором на работу пошлите, — попросила Нюша. — В колхозе бревна надо возить из рощи... потом сено с лугов. Я бы могла.

Лощилин замахал руками — тракторы даны МТС для обработки земли, а не затем, чтобы перевозить всякие грузы.

В деревне Нюше с Митей удалось расшевелить большую группу девчат и записать их на тракторные курсы. Но открытие курсов почему-то затягивалось. Тогда Нюша с Митей, чтобы не терять дорогого времени, решили заниматься с «курсантками» сами. «Нюшкины курсы» собирались в избе-читальне по вечерам, три раза в неделю, и девчата усердно изучали тракторное дело.

Однажды, придя в МТС, Нюша встретила около конторы Семку Уклейкина, и тот поздравил ее с повышением по службе.

— С каким это повышением? — удивилась Нюша.

— Читай вот... самим Репинским подписано. — Уклейкин кивнул на доску объявлений.

Ничего не понимая, Нюша бросилась к оклеенному бумажками фанерному щиту.

Свеженький, только что напечатанный на машинке приказ гласил, что премированная трактористка-ударница Ветлугина А. Е. в порядке выдвижения назначается кладовщиком на склад горючих и смазочных материалов.

Сначала Нюше показалось, что у нее запорошило снегом глаза. Она еще раз перечитала приказ. Потом ей пришло в голову, что, наверное, машинистка перепутала фамилии. Но нет, «Ветлугина А. Е.» было напечатано твердыми и крупными буквами и даже подчеркнуто.

— Ну как, убедилась? — опросил Уклейкин.

Нюша представила себе склад горючего на окраине села, изгородь из колючей проволоки, пузатые цистерны, железные бочки, дощатую будку кладовщика.

— А как же трактор? — растерянно спросила Нюша, все еще не понимая до конца смысла приказа.

— Что ж трактор? — Уклейкин развел руками. — Сама понимаешь: покрутила баранку — и хватит.

— Как это «хватит»? — испугалась Нюша, — Зачем же я огород городила? С механиком цапалась, с директором. С вами, парнями-дурнями. Девчат за ради чего растревожила? Уклейкин, недоумевая, пожал плечами:

— Повышают же тебя, голова садовая! Радоваться надо. Теперь главкеросинщицей станешь. Такого выгодного места поискать!

Но Нюша больше не слушала парня и, скрывшись за дверью конторы, принялась разыскивать начальство.

В кабинете у директора МТС шло какое-то совещание, и ей пришлось долго сидеть около дверей. Когда же наконец совещание закончилось, Нюша потребовала у Репинского и Лощилина отменить приказ. Она не за тем пришла работать в МТС, чтобы стать кладовщиком. Это дело ей совсем не по душе, она не умеет ни считать, ни экономить и по натуре своей большая транжирка и мотовка.

— Вот кадры пошли, Николай Сергеевич! — пожаловался Репинский механику. — Никаким приказам не подчиняется. Полная стихия и анархия.

— Это же большая честь для тебя, повышение по работе, — принялся объяснять Лощилин Нюше. — Прежний-то кладовщик, отчим твой, сама знаешь, будто сквозь землю провалился. Вот и замени его. Человек ты аккуратный, грамотный, старательный. Мы на тебя, Ветлугина, очень надеемся.

«И чего это он лисой стелется?» Нюша недоверчиво покосилась на механика и упрямо повторила:

— Вы меня лучше на тракторе оставьте!

Лощилин развел руками, а Репинский вышел из себя и заявил, что он своих приказов не отменяет. Или Ветлугина завтра же выйдет на новую работу, или пусть пеняет на себя.

Нюша выскочила из конторы. На душе было тоскливо и пусто. Первая девушка за рулем! Что-то скажет она теперь в колхозе, как сообщит об этом Степе? А как быть с девчатами? Уговорила их пойти на курсы, начала заниматься с ними, чтобы собрать к весне новую бригаду, а выходит, все это — пустые хлопоты.

И не похожа ли она на желтоклювого, неоперившегося птенца? Сидит тот птенец в гнезде и, поворачивая во все стороны голую шею, таращит глаза. А кругом молодо шелестит зеленая листва, порхают птицы, ветерок несет манящие запахи полей, и кажется птенцу, что все кругом зовет его к себе. Расхрабрившись, он выбирается на край гнезда, взмахивает крыльями, и кажется птенцу, что он уже парит над зеленым, призывно шумящим миром. И невдомек ему, что это только струя упругого воздуха поддерживает его слабые крылья, и он мало-помалу снижается к земле и наконец падает и беспомощно барахтается в траве.

Эх, птенец ты, Нюшка, птенец!

В деревне уже знали о выдвижении Ветлугиной, и колхозники, встречая ее на улице, поздравляли с новой должностью.

Нюша молча проходила мимо. Дома она все рассказала матери.

— Понимаю... обидно, — согласилась Аграфена. — Сколько сил положила, пока до машины дотянулась. А тебя опять вниз сбросили... И что это за порядки у вас такие?..

Расстроенная, Нюша забралась на печь.

К вечеру в избу к Ветлугиным пришел Митя с девчатами. Аграфена встретила их у порога и шепнула, что дочка не в духе и, как барсук в нору, залегла на печи.

Услыхав шепот в дверях, Нюша подняла голову:

— Пришли, так входите!

Всунув босые ноги в валенки, она спустилась с печки и подозрительно оглядела девчат:

— И вы поздравлять пришли? Девчата молча переглянулись.

— Что ж поздравлять? — неохотно заговорила Зойка. — Тебе, поди, и без нас наговорили с три короба. А занятиям нашим теперь, видно, конец.

— Все выложила? — недружелюбно спросила Нюша. — Так вот знайте!.. И другим окажите. Не надо мне никакого выдвижения! Не хочу я в керосинщицы! Все равно останусь на тракторе!.

— А приказ как же? — спросила Таня. — Тебе же завтра на новую работу выходить.

— А я вот и не выйду! Возьму да в райком партии махну, — упрямо заявила Нюша. — Пусть Репинскому мозги вправят.

— Погоди, погоди, — негромко перебил ее Митя. — А что ж ты в районе скажешь?

— А то и скажу... Опять девчатам ходу нет... С трактора снимают. Не верят нам.

— А может, ты в эмтээс неугодна кому стала? — задумчиво заговорил Митя. — Вроде бельма на глазу, как вот Ковшов в свое время... Слишком много видишь да слышишь. Вот тебя и решили с трактора убрать... Сиди, мол, себе на складе и не рыпайся.

— Вот так оборот! — ахнула Феня. — Не выдвижение получается, а задвижение... Да еще с умыслом...

— Так оно, пожалуй, и есть, — согласился Митя.

— Что ж делать-то теперь? — спросила Таня.

— А вот что, — заявила Нюша, оглядывая девчат. — Поехали в район всей компанией. Помните, как Матвей Петрович просил нас смотреть здесь позорче... Вот мы и выложим всю подноготную. Как в эмтээс охвостье всякое собралось, как машины калечат...

— И впрямь поезжайте, — поддержала Аграфена. — У нас ведь в колхозе тоже не лучше. Скот дохнет, люди на работу не выходят, тащат все напропалую...

— Поехать, конечно, можно, но дело даже не в этом, — сказал Митя. — В райкоме и без нас знают, что в деревне творится. И в Москве знают. Недавно там состоялся пленум Центрального Комитета ВКП(б). В газете все есть. Много важного... И прямо как с нашей деревни списано. Там обо всем сказано. И о том, что хозяйственно разбитый, но еще не потерявший окончательно своего влияния кулак, бывшие белые офицеры, бывшие попы, их сыновья, бывшие управляющие помещичьих имений и другие антисоветские элементы села оказывают жестокое сопротивление успешному развитию колхозного строя. Они проникают в колхозы, стремятся организовать вредительство, портят машины, расхищают колхозное добро, подрывают трудовую дисциплину, организуют воровство семян, саботаж хлебозаготовок и всячески стараются разложить молодые, еще не окрепшие сельскохозяйственные артели. Классово враждебные элементы нередко проникают и в самые эмтээс, ведя изнутри работу по усилению антисоветского влияния на колхозников. И о том, что все эти противосоветские и противоколхозные элементы преследуют одну цель: они добиваются восстановления власти помещиков и кулаков над трудящимися крестьянами, они добиваются восстановления власти фабрикантов и заводчиков над рабочими. Видали, где собака-то зарыта!..

Аграфена подошла к Мите и, тыча пальцем в газету, растерянно спросила:

— Так и написано? Черным по белому? Опять кулаки на шею нам сядут? Опять мы с Нюшкой на какого-нибудь Ворона станем батрачить? — Она обернулась к девчатам: — Да что это? Вспять все поворачивается?..

— Да нет, мама! — успокоила ее Нюша. — В газете сказано: они еще только добиваются этого. Не бывать здесь больше Воронам.

— Видит око, да зуб неймет, — усмехнулся Митя. — Они еще получат по шее, все эти недобитки, вылетят отсюда. В газете вот что еще сказано. Скоро в эмтээс политотделы будут организованы. Партия в деревню лучших коммунистов на работу посылает. Они будут порядок наводить в эмтээс и колхозах, врагов разоблачать.

— Это правда, Митя?! — вскрикнула Нюша, — И к нам пришлют?

— По всей стране коммунисты поедут. Так Центральный Комитет партии постановил.

— А что же нам-то пока делать? — спросила Феня. — Сидеть у моря да ждать погоды...

— Почему ждать? — переспросил Митя. — Как там в песне-то поется: «Кулачье до тебя добирается — комсомолец лихой, не сплошай!» Сообщим обо всем в район, а сами будем продолжать работу. Девчата пусть трактор изучают, а Нюшка в кладовщицы идет.

— Да ни в жизнь! — запротестовала Нюша, Митя нахмурился:

— Ты номера не выкидывай! Сама знаешь, сколько безобразий с горючим было. Вот и наведи на складе порядок...

Нюша упрямо покачала головой.

— Прикажешь на голосование вопрос поставить? — Митя оглядел девчат. — Считай, что у нас здесь комсомольское собрание.

— Если надо — и проголосуем, — подтвердила Феня. И Нюша поняла, что спорить бесполезно.


СВЕЖИЙ ВЕТЕР


Утром Нюша проснулась оттого, что из сеней кто-то настойчиво пытался открыть дверь в избу. Дверь не подавалась.

Нюша соскользнула с печки, накинула на плечи кожушок и, навалившись на дверь, распахнула ее.

Через порог, с ведрами в руках, переступила заиндевевшая мать. Вслед за ней в избу хлынули густые белые клубы морозного воздуха, словно кто бросил из сеней охапки пышной овечьей шерсти.

— Ну и морозец! — сказала Аграфена, ставя у печки ведра с водой и растирая щеки. — Еле колодец оттаяли!..

Нюша покосилась на тяжелые ведра. Мать за последнее время прихварывала, и она дала себе слово, что по утрам будет выполнять все домашние работы.

— А почему меня не разбудила? — упрекнула Нюша. — Не твое это дело за водой ходить.

Аграфена махнула рукой:

— Куда тебе... Из пушки пали — не разбудишь. Прополуношничала вчера с девками-то...

Нюша вспомнила: действительно, вчера они чуть ли не до первых петухов занимались изучением трактора.

Но мать, как видно, не очень сердилась на дочь. Скинув полушубок и затопив печь, она с довольным видом сказала:

— А мороз-то, видать, к добрым переменам, дочка. Какого я человека сейчас встретила...

— Кого, мама?

— Хорошего человека, верного, — вслух размышляла Аграфена. — Это и правильно, что его к нам вернули. Может, оно теперь все и наладится, в колею войдет. Давно бы пора, ой пора!

— Да о ком это ты? — допытывалась Нюша.

— Ладно... Пойдешь в эмтээс, сама все узнаешь, — сказала Аграфена. — Может, я чего еще и не так поняла.

Наскоро перекусив, Нюша поспешила к усадьбе МТС. Мороз действительно выдался отменный. Снег звучно скрипел под валенками и пронзительно повизгивал под полозьями саней. Лошади, белесые от инея, бежали резво и споро и, фыркая, выдували из ноздрей длинные белые струйки пара — совсем как на картинке. Ребятишки, закутав лица материнскими платками и шалями, тянулись к школе, и было трудно узнать, мальчишка это или девчонка.

Иней высеребрил колючей бахромой деревья на улице. Они стояли нарядно-праздничные, и, как всегда, Нюше было удивительно, что мороз-кудесник не забыл ни единой, даже самой крохотной веточки.

Стекла на окнах потеряли свою прозрачность, покрылись белым пушистым слоем изморози и, попадая под солнечный луч, загорались семицветными огнями.

Нюша скоро почувствовала, что мороз забирается под кожушок. Она прибавила шагу и, добравшись до МТС, сразу же повернула к мастерской. Сейчас отогреется да, кстати, узнает от ребят, кто это к ним приехал.

Но тут, около занесенных снегом тракторов, Нюша заметила Репинского, Лощилина, заведующего мастерской и среди них еще одного человека в лохматой, не по голове, шапке-ушанке и в легком демисезонном пальто. Нюша вгляделась внимательнее и бросилась вперед.

— Матвей Петрович! Это вы? Вы! — в замешательстве вскрикнула она. — От райкома приехали? Проверять нас будете? Вот хорошо-то!

— Не проверять, а работать вместе с нами. Матвей Петрович прислан в эмтээс начальником политотдела, — назидательно поправил Нюшу Репинский и обратился к Рукавишникову: — Вы ведь знакомы? Это — Ветлугина, наша первая девушка-трактористка...

— Как же, как же! — перебил его Матвей Петрович, протягивая Нюше руку. — Одна из лучших ударниц, получила премию, а сейчас, в порядке выдвижения, работает кладовщиком на складе горючего...

— Совершенно точно, — подтвердил Репинский, немного удивленный такой осведомленностью Матвея Петровича. — И надо сказать, работает вполне добросовестно.

— Да провались она прахом, эта работа! — буркнула Нюша.

— Есть и недостатки у товарища Ветлугиной, — продолжал Репинский. — Своенравна, несдержанна... Публично отказалась от премии и звания ударницы. Но мы, конечно, на нее воздействуем.

— Что уж там говорить! Ее характерец мне известен, — усмехнулся Матвей Петрович, заговорщицки подмаргивая Нюше. — Заходи, выдвиженка, потолкуем.

Репинский повел Матвея Петровича по усадьбе МТС.

Нюша долго смотрела ему вслед. Так вот чему так радовалась мать! Матвей Петрович приехал в МТС не на день, не на неделю, а на длительную работу. Приехал как посланец партии. Что же теперь будет, как здесь встретят его, переменятся ли порядки в МТС и в колхозе?

Каждый день Нюша забегала в контору, чтобы повидать Матвея Петровича, и не заставала его. Он бродил по МТС, беседовал с рабочими из мастерской, с трактористами, разъезжал по колхозам.

«Вот и закрутило его, понесло, — с обидой подумала Нюша. — Никогда его не захватишь».

Но на третий день вечером Матвей Петрович сам пришел в избу-читальню, где Нюша с девчатами изучали тракторное дело.

Девчат было всего лишь пять или шесть человек — остальные махнули рукой на «Нюшкины курсы».

— А мне передавали, что вы целую бригаду готовите, — с удивлением сказал Матвей Петрович. — А тут раз-два и обчелся!

Девчата окружили его и принялись жаловаться. Какой смысл учиться, если в МТС никто не признает девичьих курсов и не подпускает их к машине. Да и нужны ли девушки-трактористки в деревне, если, по слухам, МТС скоро распустят и колхозники будут пахать землю, как встарь, на лошадях.

— Я ваши тревоги и беды уже знаю, — сказал Матвей Петрович. — И давайте договоримся так: эмтээс живет и будет жить. Никто ее распустить не посмеет. С весны в деревню придут десятки новых машин...

— А почему меня с трактора сняли? — с обидой сказала Нюша. — Зачем на склад сунули? Я же землю пахать хочу...

— А ты и будешь ее пахать, — сказал Матвей Петрович. — Твои руки и руки девчат колхозу очень пригодятся. И пусть в Кольцовке с весны работает первая девичья бригада трактористок во главе... — он покосился на девушку, — во главе с Нюшей Ветлугиной.

— Меня? В бригадиры? — ахнула Нюша.

— Вот именно, — подхватил Матвей Петрович. — Ты девчат раззадорила и оставлять их на полдороге не имеешь права. Веди до победного конца.

— Так я ж больше не трактористка! — напомнила Нюша. — И с курсами у девчат не получается...

— Поломаем мы это дело, — нахмурившись, пообещал Матвей Петрович. — Многое что поломаем. Только вы, девчата, держитесь ко мне поближе... — И он обратился к Нюше: — А подруг собери. Будут вам курсы... обещаю.

Матвей Петрович просидел с девчатами до конца занятий. Потом Нюша с Таней вызвались его проводить. По дороге Нюша спросила, удалось ли милиции задержать Горелова или хотя бы напасть на его след.

— Пока никаких следов... Человек исчез совершенно загадочно, — сообщил Матвей Петрович. — Но поиски продолжаются, это я знаю.

— Что же теперь со Степой будет? — тоскливо спросила Таня. — До каких пор ему под стражей сидеть? И за что?

— Думаю, что его скоро выпустят, — сказал Матвей Петрович. — Политотдел о нем ходатайство возбудил... Просим его на поруки нам выдать.


ВСТРЕЧА У МОСТА


После долгих споров с Репинским Матвею Петровичу удалось, наконец, добиться того, что при МТС организовали краткосрочные курсы трактористок.

Вечерами девчата изучали с преподавателями теорию тракторного дела, а днем практически осваивали вождение машины.

Вновь зарокотали моторы. За усадьбой МТС была расчищена от снега большая площадка, и курсантки под наблюдением инструктора и Нюши часами взад и вперед гоняли тракторы.

У площадки, за снежным валом, словно на сходку, по обыкновению собирались колхозники. Они подолгу глазели на курсанток, отпускали всяческие замечания и шуточки и, не стесняясь, говорили о том, какая это пустая и ненужная затея — посадить девок на машины.

— Вот они, чумазая команда!

— Умнее ничего не придумали.

— А все Нюшка у них верховодит!

— Смотрите, Зойка-то пыжится... Ручку крутит, а трактор ни тпру ни ну...

— Вот так и в поле будет!..

— Ой, Нюшка, не могу я так! — жаловалась Зойка, у которой никак не заводился мотор. — Стоят, глазеют, под руку кричат!.. Словно мы спектакль им показываем.

— А ты уши заткни... привыкай, — говорила Нюша. — Пока в поле не выедем — всякое еще будет. — И она помогла подруге завести машину.

А слухи росли и множились с каждым днем. По избам ходили какие-то набожные старушки и рассказывали притчи о том, что от железных машин на землю придет глад и мор. Неизвестные «доброжелатели» нередко присылали курсанткам письма — напрасно, мол, они, молодые девицы, погрязли в заботах о земле и машинах. Таких не любят парни, и не миновать им оставаться в девках-вековухах.

А случалось и так, что, придя утром на курсы, Нюша недосчитывалась на занятиях двух-трех девчат. Тогда вместе с Матвеем Петровичем они отправлялись по избам и, выдержав с родителями беглянок долгий словесный поединок, приводили девчат в МТС.

В середине апреля курсы были закончены, пятнадцать девушек выдержали экзамен и получили права трактористок. Провалились на экзаменах только две дивчины, да и тем комиссия разрешила работать на тракторах прицепщицами.

После экзаменов к Нюше подошел Антон.

— А девчата у тебя толковые, — похвалил он. — Неплохо экзамен сдали. Здорово ты их натаскала. С такими, пожалуй, не пропадешь. И знаешь, что я надумал? Давай отберем с полдюжины трактористок и вольем в нашу бригаду. Вместо парней. Возьмем, конечно, каких получше, порасторопней...

— А кто похуже — тех куда?

— Это уж их дело... И знаешь, у нас такая бригада будет! Всех за пояс заткнем.

— Разговаривай с начальством. Пусть оно и решает.

— Да что там начальство! Сами отберем, сделаем заявку. Главное, не прозевать. А Лощилин нас поддержит.

— Лощилин тебя и так не обидит, — усмехнулась Нюша. — Ты же у него на первом счету.

— А ты почему со мной так разговариваешь? — нахмурился Антон. — Не задавайся очень-то, все равно в моей бригаде работать придется.

Нюша промолчала. Да и зачем было посвящать Антона в планы девчат о своей, кольцовской, бригаде.

Вскоре Матвей Петрович завел с директором МТС разговор о девушках-трактористках — надо было определять их на работу.

— Тоже мне кадры! — пожаловался Репинский. — Наломают они нам дров...

— А все-таки куда мы их направим?

— Пораскидаем по бригадам... Пусть под начальством парней работают...

— А у меня другое предложение. — Матвей Петрович рассказал о плане кольцовских комсомольцев создать свою молодежную тракторную бригаду. — Теперь такая бригада уже есть — пятнадцать девушек. Они сдружились, рвутся к работе. А вожаком, как мне кажется, лучше всего назначить Нюшу Ветлугину.

— Позвольте! — опешил Репинский. — Послать в Кольцовку бригаду из зеленых девчонок? У них же ни опыта, ни знаний. Да еще с таким вожаком, как Ветлугина. Ее бригаду и в деревню не пустят. Там даже работой лучшего бригадира Осьмухина остались недовольны.

— «Недовольны» — это не то слово, — усмехнулся Матвей Петрович. — Бригада Осьмухина подорвала у колхозников веру в трактор, в механизацию. Ей там больше не место. В Кольцовке нужны другие люди... И на Ветлугину с подругами можно положиться.

— Да она же кладовщица на складе... Я сам приказ подписывал.

— Приказ давно бы следовало отменить как ошибочный... — заметил Матвей Петрович.

Репинский вскочил из-за стола и возбужденно заходил по комнате — нет, нет, пока он директор МТС, он не пойдет на это!

Разговор ничем не закончился, и только после вмешательства райкома партии директор подписал приказ о назначении Ветлугиной бригадиром первой женской тракторной бригады. Но при этом он заявил Матвею Петровичу, что за последствия не отвечает.

Узнав о назначении Нюшки, Антон примчался к Лощилину.

— Это как же понимать? — спросил он. — Выживают меня из Кольцовки, не нужен я стал больше в эмтээс?

— Сам виноват, — осклабился Лощилин. — Не надо было с Ветлугиной так нянчиться да опекать ее. Вот и обучил на свою шею... Пеняй уж на себя, если дивчину к рукам прибрать не мог.

Антон помрачнел. Пожалуй, он и в самом деле окончательно потерял Нюшку. Обучал ее, ухаживал, ходил по пятам, а она за последнее время не обращает на него никакого внимания. И все ее мысли только о Степке Ковшове.

— Если так, — взорвался Антон, — уйду я из эмтээс к черту!

— Ну-ну, ты не ярись! — усмехаясь, сдержал его Лощилин. — Это еще неизвестно, как у Ветлугиной все получится. Скорее всего, завалит она посевную. А ты у нас без дела не останешься. Подобрал я тебе работку, будешь доволен. Принимай-ка завтра тракторную бригаду в Торбееве.

— В Торбееве? — удивился Антон. — Так эта же бригада на последнем счету в эмтээс!

— Вот и раскачай ее, докажи всем, что ты действительно первый ударник. Кстати, и Ветлугиной нос утрешь.

Лощилин оглянулся по сторонам и заговорил тише:

— Сейчас все от тебя самого зависит. Надо какой-нибудь сногсшибательный рекорд поставить. Заяви, например, что ты в этом году удвоишь норму выработки.

— Вспахать семьсот гектаров? — опешил Антон. — Как это можно?..

— А ты заяви, обязательство дай... Чтобы шум пошел, в глаза всем бросилось. А в остальном положись на меня. Помогу я тебе с выработкой, создам все условия, — пообещал Лощилин и крепко пожал Антону руку. — Действуй, разворачивайся в своем Торбееве...


В эту ночь у Ветлугиных долго не засыпали. Да и как можно было заснуть, если завтра, чуть свет, Нюша поведет свою девичью команду в поле пахать землю! Ленька настойчиво уговаривал сестру, чтобы она разрешила ему после занятий в школе приходить в бригаду и работать прицепщиком на тракторе. И работать обязательно на Нюшкином тракторе, потому что машина у нее самая ухоженная, сильная, тяглистая.

— Ты у меня уже седьмой доброволец в плугари, — смеялась сестра. — Интересно вот, кто за тебя уроки готовить будет?

— А я впрок наготовлю... на всю весну.

— Вроде как огурцов про запас насолишь... Ой, Ленька, не хитри!

Сморившаяся Клавка несколько раз открывала глаза и, высунув из-под одеяла голову, уверяла сестру, что каждый день будет приносить девчатам в поле холодную воду.

— А вам какая вода больше нравится — из колодца или из родника? — допытывалась Клавка.

— Всякая нравится... была бы только мокрая, — говорила Нюша. — Ты спи, водонос, спи...

Не ложилась в постель и Аграфена. Она бродила по избе, выходила на крыльцо и подолгу смотрела на лохматую тучу, что медленно выползала из-за темной гряды леса. Неужели опять дождь? Ненастье и так уж задержало выезд девчат в поле на трое суток. Молодые трактористки извелись, почти не спят по ночам, боясь, как бы им не проспать погожее утро.

Глухо заурчал гром, зашумели деревья, но дождя не было. Только ветер, переменив направление, шелестел листвой берез и сносил тучу куда-то в сторону. Аграфена вернулась в избу. Подтянула повыше гирьку часов-ходиков, поправила на Нюшке одеяло.

— Чего ты полуношничаешь? — открыв глаза, спросила дочь. — Не бойся: не просплю...

Аграфена присела у изголовья.

— Я вот отца покойного вспомнила, — помолчав, заговорила она. — Давно это было... Отец тогда у Ильи Ковшова батрачил. И довелось ему хозяйского жеребца объезжать. Конь гладкий, злой, норовистый. Ну, а Егору-то по молодости любое море по колено. Зауздал он жеребца, вспрыгнул на спину, гикнул и... шлеп в канаву. Отлежался, словил коня— и опять тот его из седла выбросил. Три раза Егор на землю падал, избился весь...

Нюша с любопытством посмотрела на мать:

— К чему ты про отца вспомнила?

— А к тому, дочка, — задумчиво сказала Аграфена. — И у тебя вроде тоже конь норовистый, и дорога — в кочках да канавах. Вот и будешь как отец...

— А отец, значит, так жеребца и не объездил? — приподнимаясь на локте, спросила Нюша.

— Плохо ты его знаешь, — обиделась Аграфена. — Приловчился он к коню, раскусил его... Потом первым объездчиком в округе стал.

Нюша обняла мать.

— Выходит, что у нас вся семья объездчики. А что битые да сеченые — так это дороже стоит.

— Я ведь к тому, — призналась Аграфена. — Ты бы поменьше на землю-то падала. Что-то тревожно мне за тебя.

— Ничего, мама, — отшутилась Нюша. — Мой конь не скачет и не брыкается... На землю не сбросит. Давай-ка спать лучше.

Дождь ночью все-таки прошел, и выехать утром в поле девчатам опять не удалось. Они без дела слонялись по усадьбе МТС или без конца протирали и чистили свои машины.

— До дырок протрете, — посмеивались рабочие из мастерской.

Нюша сбегала в поле, проверила дорогу — не слишком ли ее развезло от дождей и, вернувшись, принялась упрашивать директора разрешить им выезд, но тот сказал, что надо еще подождать.

— Ехать теперь нам не доехать, — пожаловалась Зойка, щеголявшая в комбинезоне с многочисленными кармашками, сшитым ею из старого материнского платья.

— Почему не доехать? — настороженно спросила Феня.

— То дождь не пускал... Теперь директор. Да вот еще слухи всякие!

— Какие слухи?

Зойка рассказала, что утром к ним в избу пришла побирушка-горбунья, долго молилась на передний угол и сообщила, что видела во сне девичьи тракторы, которые никак не могут добраться до пашни: то вязнут в грязи, то у них колеса без смазки не вертятся, то вода выкипает.

— Вот так ясновидящая... — фыркнула Феня. — Сон-то прямо по инструкции техухода.

В полдень Репинский наконец разрешил выезд в поле.

Нюша подала команду заводить машины. Моторы взревели, и вскоре колонна тракторов выехала к Русланову взгорью, где земля совсем уже подсохла.

За усадьбой МТС Нюшу встретил Ленька. Отчаянно жестикулируя, он умолил ее на минутку остановиться и взобрался на площадку трактора.

— Я только прокачусь!

Погода разгулялась. Небо очистилось от облаков, солнце припекало по-летнему, над полями заструилось зыбкое марево.

Девчата повеселели. Нюшка, ехавшая в голове колонны, привязала к выхлопной трубе красную косынку и, взмахнув рукой, запела про паровоз, остановка которому только в коммуне. Девчата подхватили.

Так они проехали вдоль всей деревни, свернули в переулок, миновали старое пастбище и начали спускаться к бревенчатому мостику через реку. За мостиком лежало Русла-ново взгорье.

— Нюш, смотри! — Ленька толкнул сестру в плечо. — Чего они там собрались?

Нюша подняла голову и увидела у мостика толпу людей. Они о чем-то возбужденно спорили, сходились, расходились, и со стороны могло показаться, что люди собрались чинить мост или дорогу,

А от деревни, прямо через поле, спешили всё новые группы колхозников.

Нюша подъехала ближе, и у нее тревожно сжалось сердце. Не опуская глаз с тракторов, толпа у мостика задвигалась, сомкнулась и перегородила дорогу. Нюша сбавила газ и, перекрывая шум мотора, крикнула:

— Э-ий! Посторонись!

Толпа подалась назад, но потом вновь надвинулась на машину, и Нюша вынуждена была остановиться. Из толпы раздались угрожающие выкрики:

— Проваливайте обратно!

— Не пустим девок в поле!

— И так всю землю перепоганили!

Заглушив мотор, Нюша приподнялась с сиденья.

Больше всего в толпе было женщин. Размахивая руками и перебивая друг друга, они бестолково орали на Нюшку, на мужиков, что стояли поодаль, и требовали, чтоб трактористки повернули обратно.

— Тетеньки! Миленькие! — закричала Нюша. — Да вы что? Загуляли? Бражки хватили? Нельзя нам обратно. Мы же бригада. От эмтээс присланы... На всю весну! И на лето. И пахать и сеять.

— А мы не желаем девок! — заявил старик Уклейкин. — В прошлый год нам охвостье прислали. Теперь вас, недоносков, суют. И за что нам напасть такая! Нет уж, пускай метесе серьезных людей присылает, справных...

— А мы и есть справные...

К трактору подскочила Дарья Карпухина:

— Ты, Нюшка, не бойчись! Взбаламутила девок, а какие из вас пахари... Горе одно, слезы горючие...

— Толком говорят — не быть вам в поле... — зло подхватила Матрена Осьмухина. — Вот и поворачивай оглобли. А не то с трактора стащим... — И она попыталась ухватить Нюшу за подол платья.

Та отпрянула и предупреждающе крикнула:

— Не тронь! Обожжешься!

Женщины между тем окружили других трактористок. Они уговаривали их повернуть обратно, отказаться от работы на кольцовских полях.

— Да чего там лясы точить! — подал сигнал Тимофей Осьмухин, вытаскивая из-за пояса топор и расталкивая толпу. — Разобрать мост — и дело с концом!

«И впрямь в поле не пустят», — подумала Нюша и с надеждой посмотрела в сторону деревни. Хоть бы подошел кто-нибудь из МТС или из членов правления. Но никто не показывался.

— Ленька, бежим! — шепнула Нюша брату. — Ты в колхоз, а я в эмтээс... Только мигом.

Она сбросила сапоги и, крикнув девчатам, чтобы они держались и машин никуда не поворачивали, стремглав помчалась в МТС.

К счастью, ей удалось застать в конторе Матвея Петровича и Репинского.

Выслушав сбивчивый рассказ Нюши, Репинский сказал, что этого следовало ожидать. Он ведь предупреждал, что кольцовские колхозники не захотят принять девичью бригаду— так оно и получилось! И сейчас выход может быть только один: вернуть девчат из Кольцовки и послать туда парней-трактористов.

Нюша обомлела:

— Матвей Петрович! Срам-то какой... Что же с девчатами будет?

— Поедемте все-таки, разберемся на месте, — сказал Матвей Петрович Репинскому. — Весна ведь не ждет.

— Едва ли я могу быть полезен, — сухо отказался директор. — Женская бригада — ваше детище... Вы и объясняйтесь с людьми.

— Хорошо! Поеду один! — согласился Матвей Петрович. — Но мы еще поговорим об этом.

Он велел возчику заложить тележку-двуколку и вместе с Нюшей направился к мосту.

Людей там прибавилось. Пришли комсомольцы, члены правления, дед Анисим. Все, видимо, уже вдоволь наспорились и накричались, потому что стояли около моста усталые, злые. Только Анисим переругивался с Уклейкиным и Осьмухиным, обзывая их смутьянами и пустобрехами, да Василий Силыч с комсомольцами укладывал на прежние места вывороченные стариками бревна.

Заметив Ветлугину вместе с Матвеем Петровичем, женщины зашептались:

— Поручителя своего привела. Ходатая!

— Ну что ж, граждане... — заговорил Матвей Петрович. — Митинговать вроде как не время, но сказать придется. Верно, это я поручился за бригаду девчат. Знаю я их и верю им... И бригадиру верю. И давайте так договоримся. Следите за ними, проверяйте на каждом шагу, спрашивайте с них. И если что не так — гоните прочь и в борозду не пускайте. Но я ручаюсь — они землю не обидят...

— Чуете, какой теперь с вас спрос будет? — спросил у девчат Анисим. — В сто глаз следить начнем. «Авось» да «небось» — такие слова и из памяти выкиньте. Выкладывайтесь полной мерой.

Не успел Анисим договорить, как за мостом, на пригорке показалась фигура человека.

Заметив тракторы и толпу людей, человек на минуту остановился, оглянулся по сторонам, потом, зачем-то поправив полупустую котомку за плечами, начал спускаться к мосту.

Первыми узнали Степу Ковшова Таня и Нюша. Они почти одновременно спрыгнули с тракторов и бросились ему навстречу.

— Это ты? Ты? — вскрикнула Таня, подбегая к брату. — Отпустили тебя?

— Как видишь...

— Зеленый ты какой... худущий. — Таня припала к брату и заплакала.

— Ну, будет тебе, уймись... — Степа растерянно погладил сестру по волосам и встретился взглядом с Нюшей.

Что-то горячо и сильно сжало ее сердце, и девушка, забыв обо всем на свете, вдруг ринулась к парню и, обхватив его голову, отважно прижалась щекой к его лицу:

— Степка ты мой! Человечище!

— Ну вот, пошли обниманья-лобзанья, — раздался голос Василия Силыча. — Оставьте и нам живое местечко.

Красный от смущения, Степа отстранил Таню с Нюшей и заметил приближающихся к нему людей.

Пожали ему руку Василий Силыч, дед Анисим и Матвей Петрович, потом подошли девчата и парни.

— Ну как? Чем закончилось твое дело? — спросил Матвей Петрович.

— Ничем пока, — ответил Степа. — У прокурора все еще концы с концами не сходятся. Вот и решили отпустить меня до суда на поруки...

— Крепись, брат! Скоро все прояснится...

Нюша не сводила глаз с парня. Он выглядел не совсем здоровым, скованным и подавленным.

«Эк его скрутило за полгода-то, — со щемящей болью подумала Нюша. — Ну да ничего. Мы его с Таней быстро выходим и поставим на ноги. Главное, что самое тяжелое миновало, Степу отпустили домой, и теперь мы будем опять вместе. Правда, предстоит суд. И вдруг снова все обернется против Степы?.. Нет, нет, этого быть не может...»

— Чего смотришь так? — удивился Степа. — Или я на себя непохожий?

— Нет, нет... Ты тот же самый, — поспешно ответила Нюша.

— А здесь что за сбор? — спросил Степа, вглядываясь вперед. — И тракторы наготове, и народу полно... Значит, весенний сев начинается?

— Начинаем, — усмехнулась Нюша, кивая на колхозников. — Да вот они в поле нас не пускают. Наслушались всяких побасок...

— Видали, товарищи, — заговорил Матвей Петрович, подходя к притихшей толпе, — как всех вас вражья-то сила попутала? В машины вы веру потеряли... Степа Ковшов из-за клеветы злых людей в тюрьме сколько отсидел. Но можете мне поверить — скоро все это распутается. Как веревочке ни виться, а кончику быть... И вы девчатам не мешайте — весна не ждет...

— Совесть надо иметь, граждане! — с укором сказал Василий Силыч. — Земля парует, томится, а вы тут мосты разбираете, тракторы задерживаете... А ну, девки, по машинам! — скомандовал он.

Девчата вернулись к тракторам, завели их, осторожно проехали через мост, поднялись на Русланово взгорье и начали пахоту.

Толпа поредела. Кое-кто направился домой, но большинство колхозников долго еще ходили вслед за машинами, наблюдая, как идет пахота.


ТВЕРДОЕ СЛОВО


Полевой стан, как в прошлом году, Нюша разбила на Руслановом взгорье. Девчата сожгли прошлогодний мусор, вымыли вагончик-общежитие, побелили печку, выскоблили обеденный стол, всюду навели уют и порядок. Зойка даже притащила из дому два горшка с цветами, а Феня с Таней разделали около вагончика небольшую грядку и посадили лук и редиску.

— Прямо-таки девичье царство, — отозвался о полевом стане дед Анисим. — Мужским духом и не пахнет. Каким-то вот духом в работе потянет...

В первый же день у Зойки застрял в лощине трактор. Решив, что с машиной случилась непоправимая беда, она обхватила руками переднее колесо трактора, уронила на него голову и заревела.

Когда Нюша, подогнав свою машину, помогла Зойке выбраться на сухое место, лицо у подруги совсем опухло от слез.

— Зачем ты трактор слезами поливаешь? — спросила Нюша. — Не могла меня сразу позвать. Давайте уж так договоримся, как что случится — сразу за мной бегите. А плакать и на ходу можно... И еще такое правило заведем: пока дневную норму не спашешь, с трактора не слезать.

На другое утро в полевой стан пришли Василий Силыч и Степа Ковшов. Председатель сказал, что правление вновь назначило его бригадиром полеводческой бригады.

— Да, да, назначили бригадиром, — повторил Василий Силыч, заметив удивление девчат. — Он хоть и на поруки до суда взят, и Репинский с Лощилиным возражают против его назначения, а все равно мы ему вполне доверяем. И нельзя ему сейчас без дела сидеть, когда весна в разгаре. Так что прошу любить и жаловать... Только смотрите, Степан — человек въедливый, спуску вам не даст. Да и весь колхоз о вашей работе теперь по урожаю судить будет, а не по каким-то там гектарам мягкой пахоты.

— А нам спуску и не надо, — ответила Нюша. — Не затем за руль сели да в поле выехали...

Василий Силыч кивнул на Степу:

— Вот тогда с бригадиром и договаривайтесь. Сядьте рядком да поговорите ладком... — И заметив, что Нюша со Степой понимающе переглянулись, только крякнул: — Эге... Да тут, видно, по всем статьям согласие.

— Как ты в этом году работать-то думаешь? — спросил Степа, хотя и без этого знал Нюшкины планы. — Доложи Василию Силычу.

— Да уж не так, как в прошлом, не по-осьмухински, — обратилась Нюша к председателю. — Мы вот с девчатами недавно стихи читали: «Даешь на дружбу руки, товарищ урожай». С этого и начнем.

За прошлый сезон она многое увидела и передумала. Главное — это по совести пахать землю и сеять хлеб. Но и про выработку тоже нельзя забывать. Почему, например, в прошлом году запретили вспашку ночью? Нюша уверена, это дело пойдет, если только ему не мешать. Или почему бы не пахать землю на третьей скорости? А зачем вхолостую гонять тракторы из одного конца поля в другой, когда можно составить толковый маршрут переездов?

— Шукай, бригадир, думай! Каждое дело с головы начинается, — поддержал ее Василий Силыч и, посмотрев на девчат, задумчиво заговорил: — Я такую мысль имею. Мужику нашему, чтобы он воистину человеком стал, много пережить надо. Сначала вот революция. Помещика прогнали, а землю нам — владей, народ, паши. Потом тридцатый год. Кулака взашей, а мужику машины, технику, кони железные. Правь ими, разгибай спину, поднимай землю-кормилицу. А сейчас вот новое начинается. За землей, как за малым дитем, ходить надо. Всех пакостников поганой метлой пора с нее выметать. Дорогу в поле только тем, у кого любовь к делу да радение великое. И чтоб земля от наших трудов прогибалась от доброго, как вот столы на базаре в праздничный день. Так я мыслю, девчата?

— Хорошо говорите, дядя Вася. Мы ведь тоже за это. Вот мы тут прикинули, посчитали. Если с головой да в полную силу работать — много можно сделать. — Нюша посмотрела на Василия Силыча, потом на Степу. — Только чур!.. Мы и с вас что надо потребуем.

— Это как понимать? — спросил Василий Силыч.

— А вот так... Чтоб рука об руку работать. Чтобы вы, как председатель колхоза и как бригадир, вовремя нам все доставляли: и воду, и горючее, и семена. Так что держитесь: ни покоя, ни тихой жизни мы вам не дадим.

— Уж какой там покой от Ветлугиной! — засмеялся Василий Силыч. — Ну что ж, Степан, согласимся с дивчиной?

Степа с улыбкой протянул Нюше руку:

— Даешь на дружбу руку, товарищ урожай!


В первые же дни весеннего сева начальник политотдела собрал бригадиров тракторных бригад.

Речь его была короткой. Он напомнил механизаторам, что вот уже прошло два теплых весенних дня, а по МТС пока не засеяно ни одного гектара. Трактористы все еще раскачиваются, налаживают машины, делают пробные выезды.

— Так и будем работать через пень колоду или одумаемся? — закончил свое выступление Матвей Петрович.

— Работать — чего же не работать... — осторожно заметил кто-то из угла. — А только, говорят, скоро чистка будет нашему брату... многих за ушко да на солнышко.

— Скажу и об этом. Кому здесь работа не по душе — пусть лучше сам уходит. А саботажников мы будем беспощадно разоблачать и гнать из эмтээс.

Потом разговор зашел о нормах выработки.

— Удивляюсь я вам, — сказал Матвей Петрович. — Механизаторы вы опытные, со стажем, а держитесь за допотопные нормы. На трактор по двести гектаров за прошлый сезон дали. Другие эмтээс шагнули куда дальше...

— У нас тоже примерчики есть, — с ухмылкой заметил кто-то из угла. — Антон Осьмухин в прошлом году триста пятьдесят гектаров выработал. О нем и в газетах писали и на собраниях трезвонили...

— Знаю, наслышан, — отозвался Матвей Петрович. — Но только, если говорить по-серьезному, липовые эти гектары, все больше в ущерб качеству. Да и приписывали лишнее.

— Было такое, товарищ начальник, — признался Антон. — Некачественно мы пахали, нарушали правила агротехники.

И учет был не налажен. Но в этом году все по-другому пойдет. Как говорится, на ошибках учимся. Будем работать на высоком уровне. Я вот даю обязательство выработать своим трактором семьсот гектаров.

— Сколько, сколько? — переспросили бригадиры.

— Семьсот, — повторил Антон.

Собрание зашумело. Кто-то от удивления присвистнул, кто-то фыркнул в кулак.

— Это, конечно, похвально, но я не слышу других голосов, — сдержанно сказал Матвей Петрович. — А один Осьмухин погоды не делает... Ну, кто еще рискнет?

Бригадиры молчали.

Нюша оглядела их с досадой и недоумением. Рослые, сильные парни, они неплохо знают трактор, а сидят словно воды в рот набрали. Неужели, как и в прошлом году, они опять будут работать с прохладцей, вполсилы, не думая о чести и добром имени МТС?

Конечно, семьсот гектаров — цифра большая. И пусть бы парни взяли обязательство вспахать немножко поменьше, чем Антон, но только бы не молчали.

— Да ну же, ребята... Чего вы трусите? — вполголоса заговорила Нюша. — Чем вы Антона хуже?.. Поднатужьтесь... Покажите себя. Вот мы, девчата, и то...

Она хотела сказать, что ее бригада думает выработать в этом году по четыреста — пятьсот гектаров на трактор, а будь у них побольше опыта, так они бы не уступили Осьмухину, но ее неожиданно перебил Антон:

— Пустой разговор, Ветлугина! Какая уж у вас выработка может быть? Так себе: потешная команда, игра в бирюльки...

— Вот как! — вспыхнув до ушей, вскочила Нюша. — Да мы, если хотите знать... мы тоже дадим... по семьсот.

Бригадиры недоверчиво покачали головой.

— Кто это «мы»? — переспросил Матвей Петрович.

— А вся наша девичья бригада. Беремся выработать по семьсот гектаров на каждый трактор... Не меньше!

Собрание развеселилось. Куда ни шло, если бы Ветлугина отвечала только за себя, а то вдруг дает обещание за всю бригаду, которая всего лишь два дня проработала в поле.

— Нет, дивчина явно зарапортовалась!

— Может, ты все-таки за себя скажешь, — снисходительно заметил Антон. — А бригада — это особая статья.

— Нет, нет... Мы всей командой по семьсот гектаров дадим! — горячо настаивала Нюша. — Какая же это бригада, если каждый сам по себе работает! Надо, чтобы все поднимались вровень, без обиды.

— Чего там семьсот... — раздались иронические возгласы. — Берись сразу за тысячу!..

— Тяни на всесоюзный рекорд!

— Понесло Ветлугину!

— Может, ты еще на спор Осьмухина вызовешь?..

— А что ж... можно и поспорить. — Нюша вскинула голову и задержалась взглядом на Антоне. — Желаешь с нами соревноваться? Только не один на один, а бригадами.

Матвей Петрович внимательно следил за поединком между Ветлугиной и Антоном.

— А предложение, пожалуй, дельное. И смелое! — негромко произнес он. — Что скажете, Осьмухин, насчет соревнования бригад?

Антон пожал плечами:

— А это уж как ребята пожелают...

В бригаде, узнав о Нюшином обещании, девчата не на шутку встревожились.

— Ты с кем схватилась-то... с кем на спор пошла? — наступала на бригадира Зойка. — С самим Антоном. Да он же в любимчиках у Лощилина ходит...

— Теперь не будет любимчиков... Кончается то время.

— В самом деле, Нюша, — сказала Таня. — Мы ведь, как говорили, дадим четыреста или пятьсот. А тебя сразу вон куда шарахнуло — на семьсот гектаров...

— А нас ты спросила, когда обещание давала? — не унималась Зойка. — Нахвалилась, а конфуз потом на всех поровну... Ну и соревнуйся одна, коли такая храбрая...

— Одна? Каждый за себя, значит? — обиделась Нюша. — Зачем же мы тогда свою бригаду собирали? Значит, правильно про нас говорят: не бригада мы, а команда потешная, в бирюльки играть сошлись...

— Кто это так говорит? — встрепенулась Феня.

— Антон Осьмухин да и другие... Ну вот что... Вы как знаете, а я от семисот все же не отступлюсь. Одна с Осьмухиным потягаюсь... — Нюша сердито поглядела на Зойку. — А ты отправляйся в бригаду к Антону и скажи там: так, мол, и так, девчата решили работать по-прошлогоднему и от соревнования отказываются.

— Я? К парням? — опешила Зойка. — Ни за что на свете...

— Нет уж, иди! — прикрикнула Нюша.

— Да будет тебе, — остановила ее Феня. — Никуда мы тебя одну не пустим. Раз уж связались веревочкой, сошлись в бригаду — значит, и рисковать вместе будем...

— Верно, девчата, — поддержала Таня. — Куда ни шло — рискнем на семьсот.

В этот же день девчата составили договор на соцсоревиование и отправили его в бригаду Антона. А наутро от парней пришел ответ: «С девками не воюем».

— Тоже мне мужики спесивые! — возмутилась Нюша. — Наверное, сами на себя не надеются, а других обижают. Ну вот что, девчата! Парни как знают, а мы своего слова назад не берем и от вызова не отказываемся.


ПОГОНЯ


С утра, по примеру вчерашнего дня, Нюша пустила трактор на третьей скорости. Движение машины заметно убыстрилось, но мотор работал не перегреваясь, ровно, без перебоев, и высветленные до зеркального блеска отвалы плугов ровно и аккуратно переворачивали пласты земли.

Нюша невольно вспомнила, как много было в МТС разговоров о третьей скорости. Ее уже давно удивляло, почему трактор пускают быстрым ходом только при переезде с одного места на другое, а пашут землю обычно на первой и второй скоростях.

— Третья скорость — не рабочая скорость, — заявил Лощилин, когда Нюша высказала желание пахать побыстрее. — Об этом и в учебниках по тракторному делу написано, и на курсах, наверное, тебе объясняли...

Нюша развела руками:

— А я вот не понимаю... Трактор строили люди с умом, придумали третью скорость, а пользоваться ею нельзя... Чудно как-то!..

— Машина есть машина... В ней все рассчитано и продумано. И на этот счет даже инструкция имеется — запрещено на третьей скорости землю поднимать, вредно это для мотора...

— Николай Сергеевич, — вкрадчиво сказала Нюша. — А может, эта инструкция устарела давно? Может, все же попробовать по-новому пахать?.. Знаете, у трактора силища какая...

Лощилин подозрительно посмотрел на молодую бригадиршу и строго предупредил:

— Не вздумай своевольничать, Ветлугина. Это может для тебя плохо кончиться...

Нюша примолкла, подождала день-другой, а потом не удержалась и, выбрав ровный участок поля, пустила трактор на третьей скорости. Все прошло хорошо, с трактором ничего не случилось, а выработка к вечеру приметно увеличилась.

Вот и сегодня машина вновь работала как ни в чем не бывало.

«А ведь, пожалуй, пойдет дело... Можно и на повышенной скорости пахать», — подумала Нюша, прикидывая, насколько удастся ускорить весенний сев, если все девчата в бригаде станут работать по-новому.

Неожиданно на конце загона показался Лощилин.

Высокий, сумрачный, в своем неизменной брезентовом дождевике, он на минуту остановился, окинул взглядом трактор, потом размашисто зашагал ему навстречу.

Нюша хотела было переключить машину на вторую скорость, но, устыдившись своей слабости, только прибавила газу.

«Буду я еще прятаться от него, — с досадой подумала она. — Пусть видит. Семь бед — один ответ».

Встретившись с машиной, Лощилин жестом приказал Нюше остановить ее.

— Та-ак! — заговорил он. — Все же самоуправничаешь, Ветлугина. Ни правила для тебя не писаны, ни инструкции... Мотор хочешь запороть...

— А что инструкция... не молиться же на нее! — ответила Нюша. — Смотрите, как на третьей скорости пашется ладно. И с мотором ничего не сталось. — Она спрыгнула с трактора и рывком подняла капот. — Проверяйте.

Лощилин склонился над мотором.

Нюша с неприязнью оглядела механика.

Сколько раз за последние дни она сталкивалась с этим хмурым, неприветливым человеком, и всегда ей хотелось поскорее уйти от него и больше не встречаться.

Сначала Лощилин возражал против ночной пахоты, говоря, что это опасно, утомительно и не на пользу урожаю. Но Нюша проработала несколько ночных смен, заставила колхозников, Репинского и Матвея Петровича проверить качество вспашки, и все признали, что ночью можно пахать не хуже, чем днем.

Потом Лощилин высказал свои сомнения против работы трактора на повышенных оборотах мотора, против очистки горючего...

— И что вы за человек такой? — невольно вырвалось у Нюши. — Только и знаете: не положено, не по инструкции, не туда пошла да не так ступила... Как вы своих детей растите? Или у вас их и не было никогда?

— Насчет детей — это не твое дело, — не поворачивая голову, процедил Лощилин. — А вот Репинскому о твоих очередных выкрутасах я сегодня же доложу...

Нюша дернула плечом:

— Ну и докладывайте. Заодно и в политотдел заявите.

— Политотдел тут ни при чем... Техника его не касается.

— Он разберется... его теперь все касается, — бросила Нюша и, отойдя от мотора, прислонилась к заднему колесу трактора.

Это, пожалуй, и к лучшему, что Лощилин собрался на нее пожаловаться. Пусть их теперь рассудят Репинский или Матвей Петрович.

Неожиданно в конце загона из-за кустов вынырнул эмтээсовский сторож Акимыч. Он оглянулся по сторонам, увидел Лощилина и, опираясь на палку, побежал к трактору.

— Николай Сергеевич, слышь-ка! — с трудом переводя дыхание, окликнул он механика. — Вас в эмтээс зовут. Срочно!

— Кого еще принесло? — недовольно спросил Лощилин. — Опять уполномоченный какой-нибудь?

— Там из милиции двое прибыли, — сообщил старик. — Ширяева забрали. Теперь вас зачем-то требуют...

— Меня?.. — Лощилин резко обернулся к Акимычу.

— Да, вас... Срочно велели разыскать. Уж я ковылял, ковылял по полю... — Акимыч вытер рукавом взмокшее лицо.

— А ты сказал, что я в поле занят? Посевная сейчас, механик, мол,у тракторов находится.

— Как же — говорил... Все равно требуют. И Репинский там, и Ковшов, и Анисим Безуглов. Всех допрашивают... по очереди.

Услышав про Ширяева, Нюша бросилась к Акимычу и схватила его за рукав:

— Это правда, дедушка? А за что Ширяева забрали?

— Видать, есть за что, — с таинственным видом ответил Акимыч. — Слух идет: Тишку Горелова изловили. А он с Ширяевым будто бы одной веревочкой связан. Вот теперь и пошло разматываться...

— И Горелова забрали? — вскрикнула Нюша.

— Говорят, Митька его выследил. В городе, на станции, — продолжал Акимыч. — Тихон-то будто на юг драпануть собирался. А тут его, голубчика, и защучили.

Нюша облегченно вздохнула. Как много теперь прояснится, как легко будет Степе доказать свою невиновность!

— Идите скорее, Николай Сергеевич, — обратился Акимыч к Лощилину. — Ждут же вас, требуют...

Обернулась к механику и Нюша и замерла от удивления. Склонившись над мотором, тот невидящими глазами смотрел в сторону и настороженно ждал, что же еще скажет Акимыч. На скулах у Лощилина перекатывались крупные злые желваки, на лбу проступила испарина.

— Николай Сергеевич, вы слышите?.. — негромко позвала Нюша.

— Что?! — вскинул голову Лощилин. — Ах, да... в эмтээс зовут. — Он рывком опустил капот над мотором, вытер масленые руки и обернулся к сторожу: — Хорошо, Акимыч, иди. Скажи, что я скоро буду. Осталось еще две машины проверить.

И Лощилин, не оглядываясь, пошел поперек вспаханного поля, к окраине Русланова взгорья, где работала на тракторе Феня.

Акимыч с досадой махнул рукой:

— Ну вот... Гонялся за ним, высунув язык, а он и ухом не повел. Чего я в конторе скажу?

— Дедушка, — попросила Нюша Акимыча, когда тот направился к Кольцовке, — скажи там Зойке, чтобы она сменила меня поскорее. Очень мне в деревню надо попасть...

Акимыч ушел. Нюша тронула трактор, сделала круг, другой, то и дело поглядывая в сторону Кольцовки — не покажется ли Зойка.

Но подруги не было.

Нюша пошла на третий круг и тут заметила, что из перелесков выскочил какой-то мальчишка и помчался к ее трактору.

Нюша вгляделась и узнала Леньку.

Бежал он как-то странно — что-то выкрикивал, размахивал левой рукой, ожесточенно грозил кому-то кулаком, а правую руку неотрывно держал у лица.

Остановив трактор, Нюша спрыгнула на землю и побежала навстречу братишке.

— Опять поцапался с кем-нибудь? Ну и огарок же ты... Тяжело дыша, Ленька остановился против сестры, и она увидела на его лице широкий багровый шрам — след ременного кнута.

— Погоди, погоди... — испугалась Нюша, хватая Леньку за ладонь и пытаясь рассмотреть затекший правый глаз. — Вы что ж, чумовые... на кнутах схватились? Ведь без глаза останешься!

— У-у, гад ползучий!.. — выругался Ленька. — Не было кирпича на его голову, а то бы я ему запустил...

— Кто это тебя так разделал? — спросила Нюша, срывая прохладный лист подорожника и прикладывая его к поврежденному глазу братишки.

— А он все... механик этот... Лощилин, — буркнул Ленька, все еще диковато оглядываясь по сторонам и готовый хоть сейчас ринуться в драку.

— Лощилин? — оторопев, шепнула Нюша. — Да ты бредишь, Ленька... Зачем ему связываться с тобой...

— А вот связался... да еще как. — И Ленька торопливо рассказал.

Он только что отвез на подводе в поле мешки с семенами и возвращался обратно в Кольцовку, как из оврага выскочил механик Лощилин. Он сказал, что в зареченском колхозе случилась авария с трактором и ему нужно срочно добраться туда на подводе. Ленька охотно согласился подвезти Лощилина — в телегу был запряжен жеребец Кочет и домчать до Заречья тому ничего не стоило.

Лощилин сел в телегу, Ленька повернул Кочета в сторону Заречья, и они поехали. Но потом Лощилину показалось, что лошадь идет очень тихо, и он, отобрав у Леньки вожжи и кнут, погнал Кочета быстрее. За мостом дорога раздваивалась. Ленька сказал, что на Заречье надо ехать прямо, но Лощилин повернул коня влево и ответил, что он и сам знает дорогу. Они заспорили, и Ленька потянулся за вожжами. Тогда Лощилин столкнул его с телеги. Ленька озлился и бросился догонять подводу. Но тут ременной кнут свистнул в воздухе, обжег ему лицо и угодил по правому глазу. Ленька свалился в канаву. Когда же он пришел в себя, телега с Лощилиным была уже далеко...

— А куда он поехал? — быстро спросила Нюша.

— Кто его знает... — ответил Ленька. — Погнал в сторону леса. А там и трактористов-то никаких нет.

— Вот оно что, — выдохнула Нюша, связывая воедино весть об аресте Горелова и Ширяева, и приезд милиционеров в Кольцовку, и срочный вызов Лощилина в МТС.

И она, взяв Леньку за плечо, отрывисто спросила:

— С глазом потерпишь? Бежать можешь?

— Спрашиваешь...

— Тогда разувайся и мчись в эмтээс к Матвею Петровичу! — приказала Нюша. — Расскажи ему обо всем. Только беги быстро, ног не жалей.

— А ты куда? — спросил Ленька.

— Я... я сейчас девчат всполошу.

Ленька с готовностью сбросил с ног длинноносые разбитые башмаки и с такой резвостью помчался к Кольцовке, на какую способны только деревенские босоногие мальчишки.

А Нюша через вспаханное поле побежала в противоположную сторону, где маячили тракторы Тани и Фени. Потом, сорвав с головы белую косынку, она принялась размахивать ею, как сигнальным флагом, созывая подруг к себе.

Было ясно, что Лощилин почуял недоброе и пытается скрыться из Кольцовки. «Как веревочке ни виться, а кончику быть», — вспомнила Нюша слова Матвея Петровича и была готова сделать сейчас все возможное, чтобы задержать беглеца.

Вскоре девчата остановили машины и подбежали к Нюше.

— Пожар где-нибудь? Иль авария какая? — испуганно спросила Феня.

Нюша на бегу рассказывала подругам о Лощилине.

А в это время вдоль противоположного берега по полевой дороге, уходящей к далекой синеватой гряде елового бора, быстро катилась телега. Седок то и дело взмахивал кнутом, и жеребец шел бойкой машистой рысью.

— А ведь это Лощилин! — узнала Таня. — Так и есть... Улепетывает почем зря... к лесу рвется.

— Гонит-то как! — заметила Феня. — Уйдет, пожалуй... И надо же было ему Кочета захватить...

«И впрямь уйдет, — подумала Нюша и с тревогой посмотрела в сторону Кольцовки. На дороге не было ни подвод, ни людей. — И Ленька, наверное, еще не добрался до МТС...»

Что было делать? Неужели девчата выпустят из рук Лощилина и потеряют его след?

И тут Нюша вспомнила, что река делает большую, почти в два километра, петлю, вдается в зареченские угодья, а затем снова подступает к кольцовским полям.

— Бежим напрямик... Может, и опередим, — скомандовала она и первая бросилась в сторону реки, через узкую горловину полуострова, образованного речной петлей.

Началась болотистая, поросшая мелким кустарником луговина. Ветки царапали лицо и руки, ноги то и дело проваливались в трясину. Наконец за кустами вновь блеснула река. С противоположного берега донесся топот копыт — Кочет мчал Лощилина к лесу.

Девчата поискали глазами бревенчатый переход через реку. Его не было — видимо, снесло в половодье. Не раздумывая, Нюша бросилась в холодную воду, перешла реку вброд и выбралась на другой берег. За ней последовали подруги, но Тане при этом не повезло. Она угодила в яму на дне, нахлебалась воды и с трудом вылезла на берег.

— Скорей, девчата! Опоздаем! — торопила их Нюша, поднимаясь по крутому обрыву и оглядываясь по сторонам.

Лес был уже недалеко. Перед ним шло мелколесье. Сквозь деревья замелькала телега. Все отчетливее доносился стук колес и дробный топот копыт.

Девчата метнулись наперерез подводе.

Силы, казалось, покидали их, мокрая одежда сковывала движения, дыхание стало хриплым и прерывистым, а они все бежали и бежали, хотя и сами не знали, как сумеют задержать подводу.

В перелеске застучал топор.

— Караул! Люди!.. — закричала Нюша. — Подводу держите! Подводу!

— Караул! Помогите! — вторили ей подруги.

Услышав девичьи крики, Лощилин потянул вожжи и, окинув взглядом перелесок, попытался повернуть лошадь влево.

Но по сторонам дороги тянулись канавы, колдобины, торчали пни. Тогда Лощилин привстал на колени, гикнул и, яростно ударив Кочета кнутом, пустил его в галоп.

Из-за кустов на дорогу выскочил низкорослый сухонький старичок с топором в руках и со связкой осиновых жердей на плече. Он поискал глазами звавшего на помощь человека и тут же испуганно отступил назад — сквозь деревья, прямо на него, закусив железные удила, летел широкогрудый, взмыленный конь.

— Гужи руби! Гужи! — не своим голосом закричала Нюша, вспомнив, как мужики в деревне останавливали на скаку любую бешеную лошадь.

Но старик все дальше пятился от дороги.

Подвода же была совсем близко. Не помня себя, Нюша подбежала к старику, выхватила у него из рук топор и, высоко вскинув его, кинулась навстречу Кочету. Удар топора пришелся по правому гужу, но перерубить его до конца у нее не хватило сил.

Жеребец, нахлестываемый Лощилиным, продолжал мчаться вперед, сбил Нюшу с ног, подмял под себя, и тяжелые колеса переехали девушку.

А потом, через десяток шагов, надрубленный гуж лопнул, лошадь занесло влево, и телега перевернулась.

Лощилин кинулся было бежать в лес, но был схвачен зареченскими колхозниками, привлеченными криками девушек.

— Так сразу же и в бега... И с народом не попрощался... Нехорошо так, некрасиво... — ухмыльнулась Феня, помогая колхозникам скручивать механику веревкой руки.

А Таня тем временем склонилась над распростертой на земле Нюшей. Подруга лежала залитая кровью, запрокинув лицо к небу.

— Матушки мои! — пронзительно закричала Таня, хватаясь за голову. — Она же не дышит!..


ВЫСОКОЕ НЕБО


Нюша лежала в больнице уже четвертую неделю. Первые дни она была без сознания, потом ее мучили сильные боли, держалась высокая температура, и врач никого к ней не пускал. И только к концу месяца Нюша смогла подниматься с постели, опираясь на костыль, бродить по больничной палате и принимать посетителей. А они шли без конца: мать, девчата, Степа, Матвей Петрович, колхозники.

Но врач пускал их в палату ненадолго и просил не утомлять больную.

Степа проделал в изгороди отверстие и почти каждое утро, как мальчишка, прокрадывался к окну больничной палаты и осторожно стучал в окно.

Нюша подходила к подоконнику и, приоткрыв окно, принималась нетерпеливо расспрашивать Степу о девчатах, о тракторах.

— Нет, нет, нельзя об этом, — умоляюще шептал Степа. — Ты о делах пока не думай. Я только посмотреть на тебя... на минутку. Ты выписывайся поскорее... Знаешь, как все ждут тебя. И я и девчата... Я вот места себе не нахожу!

— Ладно, Степа, иди. — Нюша ерошила волосы на его голове. — Не умеешь ты об этом... Да и минутка на исходе.

Степа исчезал, а Нюша, выглянув в окно, замечала лежащие на траве ветки цветущей черемухи, и лицо ее озарялось улыбкой.

«Железяка ты мой, ледышка... оттаял наконец-то», — думала она, доставала с помощью соседок цветы и ставила их в банку с водой.

Прошло еще несколько дней, и врач разрешил Нюше выходить на улицу.

Сегодня раньше других в больницу заехал Матвей Петрович.

Нюша прогуливалась в больничном саду.

— Эге!.. А дело-то, значит, на поправку идет... — улыбнулся Матвей Петрович.

— А что вы думаете! — Нюша отбросила в сторону костыль и прошлась по дорожке. — Я уже и без подпорки могу обойтись. — И она умоляюще посмотрела на Матвея Петровича. — Скажите вы доктору... Я же совсем здоровая. Пусть меня выпишут поскорее...

Матвей Петрович развел руками:

— Чего не могу, того не могу! Доктору я не указчик. — Он подал Нюше костыль, усадил ее на скамейку и развернул сверток. — А я тебе тут вкусненького привез...

— Ну, вот опять то же самое, — обиделась Нюша. — Все вы со мной как с дитем малым — гулькаете, утешаете. Да поговорите хоть вы как следует, по-взрослому... Что там, в Кольцовке-то, делается?

Матвей Петрович на всякий случай оглянулся — нет ли поблизости доктора, но потом решил, что теперь, пожалуй, можно все рассказать.

Не зря гналась тогда Нюша за подводой и рубила топором гужи. Лощилина схватили и отправили в город. И механик оказался не таким уж маленьким и неприметным работником, каким он выдавал себя в МТС.

Сейчас выяснилось, что он был видным кулаком на Кубани, во время коллективизации учинил жестокую расправу над сельскими коммунистами, потом бежал подальше от родных мест и устроился работать механиком, сначала в совхозе, потом в МТС. В районе Лощилин связался с контрреволюционной организацией, состоящей из кулаков и бывших помещиков, и по ее заданию развернул в Кольцовке вредительскую работу. Правой рукой у него был колхозный бригадир Ширяев. В свои темные дела они втянули Тихона Горелова и еще кое-кого из колхозников и трактористов. Из Антона Осьмухина они сделали лжеударника, дутую фигуру и использовали его как ширму для своих проделок.

— А с Репинским что? — спросила Нюша.

— Что ж с Репинским?.. Сняли его с работы. Исключили из партии. Оказался настоящей шляпой, ротозеем. Упивался мнимыми успехами в работе, а врагов вокруг себя не разглядел. Вот такие, как Лощилин, и водили его за нос. Так что ты волчища захватила матерого, травленого... — заметил Матвей Петрович, посмотрев на забинтованную Нюшину голову. — Только слишком дорогой ценой все это тебе досталось.

Нюша слабо улыбнулась:

— Ничего... Жива буду — не помру! Все равно я скоро в бригадиры вернусь.

— Вернешься — не сомневаюсь. Работать теперь уж легче станет. Небо проясняется, тучи уходят...

Нюша вопросительно посмотрела на Матвея Петровича:

— А как там девчата мои? Зашились, наверное?

— Что ты! — удивился Матвей Петрович. — Работают как одержимые. Передом идут. Сев закончили вовремя. Сейчас пар поднимают. Они так и заявляют — пашем по-ветлугински!

— Это вы, Матвей Петрович, зря говорите! — не поверила Нюша. — Чтоб только меня утешить.

Матвей Петрович пожал плечами:

— Могу документально доказать... Вот, пожалуйста. — И он протянул Нюше областную газету с обведенными красным карандашом строчками.

«В ответ на подлую вылазку классового врага, — прочла она, — изувечившего нашего бригадира Нюшу Ветлугину, мы, женская тракторная бригада Кольцовской МТС, даем слово добиться выработки по восемьсот гектаров на трактор и перекрыть свое прежнее обязательство».

Дальше шли подписи всех девчат.

— Неужели это правда, Матвей Петрович? — вскочила Нюша. — Не верится даже! И с чего у них сила такая? А вдруг сорвутся...

— Не волнуйся! Девчата не с бухты-барахты эти слова написали. Взвесили все, подсчитали, продумали. К тому же у них и наставник неплохой — Степа Ковшов. Все твои замыслы в дело проводит... — Матвей Петрович вновь усадил Нюшу на скамейку и, помолчав немного, задумчиво продолжал: — Ты вот спрашиваешь, откуда у девчат сила такая. А ты на себя оглянись. Кто тебя поднял? Время наше советское, партия, жизнь артельная. Не будь этого, кем бы ты была? Батрачкой у Ворона, в лучшем случае безлошадной беднячкой с наделом из двух полосок земли. А сейчас ты плечи расправила, силу почуяла, по-большому жизнь начинаешь. Так вот и с девчатами. Растревожило их наше время, разбудило— так они теперь горы своротят. Это как ключ родниковый. Пробьет подземная вода породу, вырвется наружу и начнет бурлить да клокотать. И нет конца этому неиссякаемому источнику...

— Выходит, я девчатам и не нужна больше! — опечалилась Нюша. — Теперь они без меня управятся. Может, мне опять в керосинщицы пойти?

— Ну нет, — улыбнулся Матвей Петрович. — Работы тебе хватит и останется. Мы вот думаем в эмтээс еще несколько женских тракторных бригад создать. Твоих лучших трактористок бригадирами поставим, а к тебе новые девчата придут. Учи их, сажай за руль, выводи в поле... Закладывай, так сказать, школу тракторного дела, ветлугинскую школу...

— Уж вы, Матвей Петрович, скажете тоже...

— Да, да. Я вполне серьезно.

Неожиданно в больничный садик ворвались Таня, Феня и Зойка. Вслед за ними вошел Степа Ковшов. Вид у девчат был такой, словно в поле с трактором произошло несчастье.

Нюша невольно поднялась им навстречу.

— Да нет... ты сиди! Тут не авария, — успокоил Степа. — Тебе срочная телеграмма! Показывай, Таня.

— Откуда телеграмма? От кого?

— Из Москвы. Из газеты «Правда», — выпалила Зойка, пока Таня доставала из-за пазухи бумажный пакетик. — Читай вот.

Вздрогнув, Нюша раскрыла телеграмму и пробежала ее глазами. Потом прочла вслух. Редакция газеты просила Нюшу Ветлугину написать статью о работе первой в стране женской тракторной бригады и рассказать, как идет соревнование за восемьсот гектаров.

— Откуда же в Москве знают про нас? — удивилась Нюша.

— А почему бы там и не знать? Слух о вас уже далеко пошел, — сказал Матвей Петрович и на вопрос Нюши, что ей теперь делать, посоветовал сесть за статью.

— Какая же я писака? Только клякс понаставлю... Написали бы вы, Матвей Петрович. Или ты, Степа.

— Ну уж нет... — отказался Степа. — Ты с девчатами зачинала все — тебе и писать.

— Да несподручно мне это... — пожаловалась Нюша.

— А ты не думай, что статью пишешь, — посоветовал Матвей Петрович. — Считай, что с подругами беседуешь. Тогда и слова найдутся. Ты ведь понимаешь, сколько нашей стране механизаторов требуется. Что ни год, то все больше и больше. И девушкам среди них самое почетное место. У тебя уже и сейчас подруги есть... И в Кольцовке, и в соседних колхозах. Но этого мало, очень мало. Вот и поговори с девчатами на всю страну. Позови их, клич кликни! Чтоб сотни, тысячи, десятки тысяч девушек сели за трактор!..

— Вот оно как, — вслух подумала Нюша и оглядела подруг. — Тогда вместе сочинять будем. От всей бригады. Садись, девчата, думайте. А ты, Зойка, записывай.

— У меня бумаги нет.

Матвей Петрович достал из кармана блокнот и, сунув его Зойке в руки, вместе со Степой отошел в сторону. Девчата чинно расселись на скамейке.

— Девушки Советского Союза! Дорогие наши подруги! — продиктовала Нюша первую фразу и, устремив глаза вверх, задумалась.

Небо над головой было до удивления высоким, чистым и просторным. Только в недосягаемой дали просвечивали на солнце еле приметные легкие облака да парила одинокая птица.

— Ну, дальше диктуй, дальше, — шепнула Таня подруге, выводя ее из задумчивости.

— Смотрите, девчата, — вслух подумала Нюша, — небо-то какое... Чистое, ясное... И высокое-высокое. Вроде никогда такого и не было.

— Не иначе к хорошей погоде, — в тон ей отозвалась Феня.

— Да вы что? — рассердилась Зойка. — Письмо пишете или небом любуетесь? Матвей Петрович, да скажите вы им...

— Ничего, ничего, — усмехнулся Матвей Петрович. — Можно в письме и про высокое небо вставить, и про погоду хорошую. Тоже к месту будет.


Читать далее

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть