Онлайн чтение книги Сохраняющая машина
ВОЕННАЯ ИГРА

В одном из кабинетов Земного Бюро Сертификации Импорта высокий мужчина взял из корзины для входящих утреннюю почту, сел за стол и аккуратно разложил бумаги. Потом он надел контактные линзы и закурил.

— Доброе утро, — сказало первое письмо, когда Уайзман провел пальцем по приклеенной к бланку ленте.

С тоской глядя в открытое окно, словно школьник на скучном уроке, он вполуха слушал жестяной, дребезжащий голосок.

— Вы что там, ребята, совсем уснули? Мы послали вам эту самую партию… — Голос смолк; судя по всему, кипящий негодованием коммерческий директор какой-то там нью-йоркской розничной сети копался в своих бумагах. — Этих самых ганимедских игрушек. Нам же нужно включить их в план закупок, купить, распространить по магазинам — и все к Рождеству. А вы там тянете с разрешением. В этом году, — ворчливо добавил голос, — военные игрушки снова будут хорошим товаром. Мы хотим сделать большие закупки. Уайзман перевел палец на ленточку с фамилией и должностью корреспондента.

— Джо Хок, — продребезжало письмо. — Детские магазины Аппели.

«А-а», — сказал про себя Уайзман. Отложив письмо, он взял служебный бланк и приготовился отвечать. А затем задумчиво пробормотал:

— И верно, что же там такое с этими ганимедскими цацками? Ведь их давно передали в испытательную лабораторию. Недели две, не меньше.

Ясно, ко всем ганимедским товарам сейчас приглядываются с большим подозрением; в экономических вопросах Спутники [1]Спутники Юпитера; Ганимед — один из них. (Здесь и далее примеч. пер.). всегда отличались жадностью и агрессивностью, но за последний год они — по разведданным — поднялись в этом деле на новую ступеньку и начали замышлять прямые военные действия против конкурентов.

А кто их главные конкуренты? Три Внутренние Планеты [2]Венера, Земля, Марс. Меркурий, видимо, не в счет.. Однако пока все было тихо. Качество товаров вполне пристойное, никаких хитрых фокусов, никакой там ядовитой краски или капсул с бациллами.

И все-таки…

Ганимедцы — народец до крайности ушлый; они просто обязаны блеснуть своей изобретательностью в любом деле, за которое возьмутся. К подрывной работе они подойдут ровно так же, как и к любому деловому предприятию, — изобретательно и осторожно.

Уайзман поднялся, вышел из кабинета и направился в лабораторный корпус.

Окруженный грудами каких-то полуразобранных устройств, Пинарио поднял глаза и увидел, что в лабораторию вошел не кто иной, как его непосредственный начальник Леон Уайзман.

— Очень рад, что ты заглянул, — соврал Пинарио; он знал, что отстает от графика по крайней мере на пять дней и ничего хорошего от предстоящей беседы ждать не приходится. — Только надень защитный костюм — чего не бывает…

Показное радушие не сработало, лицо начальника сохраняло недоброе выражение.

— Я насчет этих ударных отрядов, штурмующих крепость, по шесть долларов за пучок, — сказал Уайзман, осторожно пробираясь среди сложенных штабелями нераспечатанных коробок, дожидавшихся своей очереди на проверку.

— А, — облегченно вздохнул Пинарио, — эти ганимедские игрушечные солдатики.

Тут его совесть была чиста. Каждый испытатель знал специальную инструкцию Шайенского [3]Шайенн — американский городок порядка 50 тыс. человек, столица штата Вайоминг. правительства «Об Опасностях Загрязнения Мирного Городского Населения Вкраплениями Враждебной Культуры» — абсолютно неудобоваримый бюрократический «указ», как выражаются русские «товарищи». Теперь при задержках в работе всегда можно было сослаться на номер этого бюрократического шедевра.

— С ними работают особо, — пояснил он. — В связи с особой опасностью.

— Давай взглянем, — предложил Уайзман. — Кстати, ты как считаешь, есть что-нибудь во всех этих предосторожностях или просто очередной психоз насчет «враждебной среды»?

— Думаю, лучше уж перестраховаться, — пожал плечами Пинарио. — Особенно когда дело касается детей.

Несколько движений рукой — и массивный блок стены, отгораживавшей соседнее помещение, отъехал в сторону.

От зрелища, открывшегося их глазам, Уайзман немного опешил. Посреди комнаты в окружении игрушек сидел пластиковый манекен ребенка лет пяти в самой обычной детской одежде.

— Мне надоело, — проговорил манекен. — Сделайте что-нибудь еще.

По всей видимости, игрушки, разложенные на полу, управлялись голосом; бросив прежние свои занятия, они начали все заново.

— Экономим лабораторные расходы, — объяснил Пинарио. — Тут у нас — хлам самой новейшей модели, покупатель получает за свои денежки целый репертуар различных представлений. Если бы мы приводили их в действие сами, пришлось бы торчать здесь днем и ночью. Прямо перед говорящим пупсом располагалась группа ганимедских солдатиков и предмет их воинственного пыла — крепость. Солдатики подбирались к ней — осторожно, какими-то хитрыми путями; произнесенная капризным голосом команда прервала намечавшийся штурм, теперь они перегруппировывались.

— А вы снимаете все это? — спросил Уайзман.

— Само собой.

Изготовленные из практически неразрушимых термопластиков — гордости ганимедской индустрии — солдатики имели рост дюймов шесть или около того. Их чисто вымышленная форма представляла собой дикую мешанину военного обмундирования Спутников и внутренних планет. Сама крепость, мрачное угловатое сооружение из чего-то вроде металла, напоминала форт — древнее, известное из книжек военное укрепление; по верхнему краю стен — многочисленные смотровые щели, подъемный мост убран, на верхней башенке — яркий, аляповатый флажок.

Резкий хлопок и свист, это крепость выстрелила в своих противников; снаряд громко, но безвредно взорвался посреди группы солдатиков, взметнулся клуб дыма.

— Сопротивляется, — заметил Уайзман.

Но все равно в конце концов сдается, — сказал Пинарио. — Так надо. Психологически она символизирует внешний мир. Ну а солдатики, само собой должны олицетворять старания ребенка совладать с этим самым миром. Участвуя в штурме, ребенок начинает чувствовать, что способен вступать во взаимоотношения с грубой действительностью. В конце концов он побеждает, но лишь ценой долгих, терпеливых усилий. Во всяком случае, так говорится в инструкции, — добавил он, передавая Уайзману яркий буклет.

— Так что же, схема атаки каждый раз меняется? — спросил Уайзман, бегло пролистав брошюрку.

— Они у нас воюют уже восемь дней подряд, и схема ни разу не повторилась. В общем-то неудивительно, в этой игре очень много элементов.

Теперь солдатики двигались по комнате перебежками, постепенно приближаясь к крепости. Какие-то устройства, появившиеся на темных, мрачных стенах, начали выслеживать противников, однако те ловко прятались за другими игрушками, в изобилии разбросанными по полу.

— Эти заразы умеют использовать случайные детали рельефа местности, — объяснил Пинарио. — И их притягивают некоторые предметы; увидев, к примеру, испытываемый здесь кукольный домик, они залезают в него, прямо как мыши. Ни один не пройдет мимо.

Для доказательства своих слов он поднял с полу большой космический корабль, изготовленный на Уране, и встряхнул его; на пол вывалились две пластиковые фигурки.

— А как часто им удается взять крепость? — поинтересовался Уайзман. — В процентах.

Пока что они брали ее в одной из каждых девяти попыток. На задней стенке крепости есть регулировка, можно поставить, чтобы им везло почаще. Пинарио начал осторожно пробираться через боевые порядки атакующих войск, Уайзман последовал за ним. Они склонились над крепостью.

— Там же сидит и источник питания, — сказал испытатель. — Оригинально придумано. Солдатики получают от нее и энергию, и управляющие сигналы. Формируются сигналы в дробовой ячейке, а передаются по радио на УКВ.

Сняв заднюю стену крепости, он показал своему начальнику коробочку с дробью; каждая из дробинок содержала какой-то элемент управляющей инструкции. Для создания плана атаки дробь встряхивалась и укладывалась каждый раз в новой последовательности, таким образом вводился фактор случайности. Однако так как число дробинок в коробке конечно, конечным оказывалось и число тактических планов.

— Хотим проверить все варианты, — сказал Пинарио.

— Поскорее никак нельзя?

— Нет, надо просто запастись терпением. Как знать, может, тысячу раз все будет хорошо, а потом…

— А потом, — закончил Уайзман, — они развернутся и бросятся на ближайшего человека.

— Или даже хуже того, — мрачно добавил Пинарио. — В этом источнике уйма энергии. Он рассчитан на пять лет работы, но если вся энергия выделится мгновенно…

— Проверяйте дальше, — пожал плечами Уайзман. Они посмотрели друг на друга, а затем снова на крепость. Солдатики подобрались к ней почти вплотную. Неожиданно одна из стен крепости откинулась, в отверстии появился орудийный ствол, на чем сражение и закончилось — вскоре все отважные воины валялись на полу.

— А вот такое я в первый раз вижу, — удивленно пробормотал Пинарио.

Несколько секунд в комнате царила полная тишина, а затем прозвучал капризный голос пластикового пупса:

— Мне надоело. Сделайте что-нибудь еще. Сейчас картина того, как игрушечные солдатики поднимаются с полу и строятся заново, вызывала какое-то странное, жутковатое чувство.

Через два дня в кабинете Уайзмана появился его начальник.

Фаулер — человек невысокий, коренастый и несколько лупоглазый.

— Послушайте, — сказал он с плохо скрываемой яростью. — Сколько можно возиться с этими проклятыми игрушками? Чтобы к завтрашнему дню все было кончено.

Считая, по-видимому, предмет разговора исчерпанным, он повернулся и направился к двери.

— Тут все не так просто, — остановил его Уайзман. — Пойдемте в лабораторию, я покажу.

Но пути Фаулер не утихал ни на секунду.

— Да вы хоть представляете себе, — говорил он, входя в лабораторию, — сколько денег угрохали некоторые фирмы на эту дребедень? Ведь за каждой из этих игрушек, с которыми вы тут возитесь, — набитый под завязку склад на Луне, а то и корабль, болтающийся в космосе, и все они ждут вашего милостивого разрешения на ввоз!

Пинарио куда-то запропастился, так что Фаулеру пришлось обойтись без сигналов рукой, открывавших вход соседнего помещения, и воспользоваться вместо этого своим ключом.

Неутомимый ребенок сидел на прежнем месте, многочисленные игрушки, окружавшие его, все так же занимались своими делами. Шум, стоявший в комнате, заставил Фаулера болезненно сморщиться.

— Я имел в виду вот эту модель. — Уайзман склонился над крепостью; одна из пластиковых фигурок подползала к ней на животе. — Как вы видите, всего солдатиков двенадцать. Если принять во внимание их количество, значительный запас энергии и сложность инструкции…

— А я вижу только одиннадцать, — прервал его Фаулер.

— Наверное, один куда-нибудь спрятался, — отмахнулся Уайзман.

— Нет, он прав. — Откуда-то сзади появился Пинарио, на его лице застыла тревога. — Я только что все обыскал. Один куда-то делся.

Никому не хотелось говорить. Первым нарушил молчание Уайзман.

— А может, его уничтожила крепость?

— Но ведь есть еще законы сохранения, — возразил Пинарио. — Пусть «уничтожила», но что онасделала с останками ? Ну, может, преобразовала в энергию, — не очень уверенно предположил Фаулер, разглядывая крепость и уцелевших солдатиков.

— Заметив, что один исчез, — сказал Пинарио, — мы кое-что придумали. Взвесили оставшихся и крепость. Их общий вес в точности совпадает с начальным весом набора — двенадцати солдатиков и крепости. Так что искать надо где-то здесь. — Он указал на крепость, как раз в этот момент сумевшую точным огнем накрыть группу атакующих.

Изучавший тем временем крепость Уайзман не мог избавиться от ощущения — что-то здесь не так. Она изменилась. Какая-то она не такая.

— Прогоните пленки, — сказал он.

— Что? — недоуменно повернулся Пинарио и тут же покраснел. — Конечно.

Подойдя к манекену, он выключил его и открыл какую-то дверку. Когда Пинарио нес видеокассету к проектору, было видно, как дрожат его ноги.

На экране мелькали ускоренные воспроизведения записей, Фаулер, Уайзман и Пинарио сидели и смотрели одну атаку за другой, смотрели, пока у всех троих не покраснели от усталости глаза. Солдаты наступали, отступали, падали, прижатые к земле огнем, поднимались, снова шли в атаку.

— Останови-ка, — неожиданно сказал Уайзман. Последний эпизод прогнали наново.

Один из атакующих медленно, неуклонно подбирался к основанию крепости. Близкий разрыв снаряда на какое-то время скрыл его из виду; тем временем остальные одиннадцать бросились вперед, отчаянно пытаясь взобраться на стены. Облако дыма рассеялось, солдатик двинулся дальше. Он подобрался к стене. Перед ним открылся проход.

Почти неразличимый на тусклом фоне стены солдатик отвинтил свою голову, затем одну из рук, затем обе ноги; в качестве отвертки он использовал приклад винтовки. Все снятые части передавались в крепость. Когда от недавнего бесстрашного воина осталась только одна рука с винтовкой, эта рука тоже заползла, слепо извиваясь, внутрь и исчезла.

Проход закрылся, будто его и не было. Наступило долгое молчание.

— Родители, — хрипло сказал наконец Фаулер, — решат, конечно же, что это ребенок потерял либо поломал игрушку. Потихоньку набор будет уменьшаться — и виноват будет исключительно ребенок.

— Ну и что же вы рекомендуете? — спросил Пинарио.

— Гоняйте их дальше, — ответил Фаулер; Уайзман выразил свое согласие кивком. — Пусть отработают весь цикл. Но ни на секунду не оставляйте их без присмотра.

— Посажу здесь кого-нибудь, — согласился Пинарио.

— А лучше — посидите с этими игрушками сами, — посоветовал Фаулер.

«А еще бы лучше, — подумал Уайзман, — посидеть нам тут всем. Или хотя бы двоим — мне и Пинарио. И что она сделала с этими кусками? — думал он. — Что она из них такое смастерила?»

К концу недели крепость поглотила еще четверых солдатиков. Наблюдая ее на экране, Уайзман не замечал никаких видимых изменений. Мало удивительного. Все изменения должны быть сугубо внутренними, укрытыми от глаз.

Раз за разом все те же вечные штурмы; солдаты рвутся вперед, крепость отстреливается. А тем временем на него свалились новые партии ганимедских товаров. Новые игрушки, тоже нуждавшиеся в проверке.

«Ну и что там еще?» — спросил он себя.

Первой шла относительно простая модель — ковбойский костюм в стиле древнего Американского Запада. Во всяком случае, так он назывался; но теперь Уайзман уделял очень мало внимания инструкции — написать можно что угодно.

Открыв коробку, он разложил костюм на столе. Ткань серая, рыхлая, очень скверная. Вот уж барахло так барахло. На ковбойский костюм эта тряпка походила слабо; линии покроя какие-то вялые, неопределенные. К тому же ткань растягивалась при малейшем прикосновении. Один из боков костюма, за который неосторожно взялся Уайзман, свисал теперь длинной неопрятной кишкой.

— Что-то я не понимаю, — повернулся он к Пинарио. — Кто же такое купит?

— А ты надень, — посоветовал испытатель. — Вот тогда посмотришь.

После некоторых усилий Уайзман сумел-таки втиснуться в детский костюмчик.

— А он ничего со мной не сделает?

– Не укусит, не бойся, — успокоил его Пинарио. — Я уже надевал. Тут подход не такой грубый. Но при соответствующих обстоятельствах тоже вполне эффективный. Чтобы запустить эту штуку, надо что-нибудь себе представить.

— Что представить?

— А что угодно.

Костюм напоминал о ковбоях, так что Уайзман оказался мыслями в детстве, на ранчо. Он шел не спеша по проселку, мимо поля. В поле паслись овцы, белые с черным; они делали эти свои быстрые характерные движения нижней челюстью, словно не жевали траву, а перетирали ее на терке. Он остановился у забора — колючая проволока, натянутая на редкие столбики, — и начал смотреть на овец. Затем без всякого предупреждения овцы выстроились в неровную шеренгу и двинулись прочь, к далеким туманным холмам.

Где-то у горизонта на фоне неба четко рисовались деревья, кипарисы. Высоко над ними мощными, глубокими движениями крыльев взбивает воздух ястреб. «Словно, — думал Уайзман, — накачивает себя воздухом, чтобы взлететь повыше». Широко расправив крылья, ястреб быстро скользнул вниз, а затем полетел дальше медленно, неторопливо. Уайзман попытался увидеть, на что он там охотится. Ничего, кроме выжженного солнцем, дочиста объеденного овцами поля. Уйма кузнечиков. А рядом на дороге — жаба. Жаба глубоко закопалась в рыхлую, сыпучую землю, наверху осталась одна голова.

Нагнувшись, он осторожно протянул руку, чтобы потрогать усеянную бородавками лупоглазую голову, но не мог набраться смелости.

— Ну и как впечатления? Голос был мужской и звучал где-то совсем рядом.

— Здорово, — сказал Уайзман. Он глубоко вдохнул воздух, напитанный запахами жухлой травы. — Слышь, а как отличить жабу от жаба? По пятнам или как?

— А что?

Мужчина стоял где-то сзади, чуть-чуть не попадая в поле зрения Уайзмана.

— А тут вот жаба.

— Кстати, — сказал мужчина, — можно задать тебе пару вопросов?

— Конечно.

— Сколько тебе лет?

«Мог бы придумать что потруднее».

— Десять лет и четыре месяца, — гордо сообщил Уайзман.

— Где ты находишься, вот сейчас, в этот момент?

— В деревне, на ранчо мистера Гэйлорда. Папа возит нас с мамой сюда каждые выходные, ну, если ничто не мешает.

— Повернись и посмотри на меня, — сказал мужчина. — И скажи, знаешь ли ты меня.

С крайней неохотой он оставил полупогребенную жабу и посмотрел на мужчину. Взрослый, с узким лицом и чуть кривоватым носом.

— Вы — тот человек, который развозит газ в баллонах, — сказал Уайзман. — Из газовой компании.

Он оглянулся — ну конечно же, так и есть. У ворот, где всегда сгружают газовые баллоны, стоял грузовик.

— Папа говорит, готовить на газе очень дорого, но все равно приходится, потому что… А просто вот так, из любопытства, — прервал его мужчина, — как называется газовая компания?

— Да вон же, на грузовике написано, — сказал Уайзман и указал на большие, изображенные по трафарету буквы. — Пинарио, доставка газа. Петалума, Калифорния. А вы — мистер Пинарио.

— Ты мог бы поклясться, что тебе десять лет и что стоишь ты сейчас в поле, в окрестностях Петалумы? — не унимался мистер Пинарио.

— Конечно.

Вдалеке, за полем, виднелись вершины поросших деревьями холмов. Ему хотелось посмотреть на них поближе, да и вообще надоело так вот торчать на одном месте и чесать зазря языком.

— До свидания, — сказал он и двинулся прочь. — Мне тут надо в одно место.

Он бросился бежать по дороге, подальше от надоедливого мистера Пинарио. Из-под ног во все стороны разлетались кузнечики. Задыхаясь, он бежал все быстрее и быстрее.

— Леон, — крикнул вслед ему мистер Пинарио. — Пора это кончать! Перестань бегать!

— Мне надо вон на ту гору, — крикнул Уайзман, не останавливаясь. И тут вдруг что-то ударило его спереди и бросило на землю. Оказавшись на четвереньках, Уайзман попытался встать, но сквозь сухой полуденный воздух смутно проглядывало нечто непонятное, и он испуганно отшатнулся. Непонятный предмет оказался плоской поверхностью стены.

– Не добраться тебе до той горы, — произнес сзади голос мистера Пинарио. — Стой лучше на месте. А то ты на все натыкаешься. Руки Уайзмана оказались почему-то мокрыми. Поглядев на них, он с удивлением обнаружил кровь, текущую из глубоких ссадин.

— Самая кошмарная игрушка, какую только можно придумать, — говорил Пинарио, помогая ему выбраться из серого неопрятного костюма. — Несколько минут в нем — и ребенок потеряет всякое представление о реальности. Посмотрел бы ты сейчас на себя.

С трудом держась на ногах, Уайзман рассматривал костюм; Пинарио силой отнял у своего начальника опасную игрушку.

— Неплохо, — выдавил он дрожащим голосом. — По всей видимости, он усиливает уже имевшиеся тенденции к уходу от действительности. Я всегда знал за собой склонность к фантазиям, связанным с детством, и даже конкретнее — с тем периодом детства, когда мы жили в деревне.

— Обрати внимание, как легко в иллюзию вплетались элементы действительности — для того чтобы продлить эту иллюзию как можно дольше, — сказал Пинарио. — Будь у тебя время, ты и стену лаборатории сделал бы частью своего воображаемого мира — ну, скажем, стенкой амбара.

— Да, — признал Уайзман, — я и вправду начал уже видеть здание старого молочного заводика, куда фермеры свозили свое молоко.

— Еще немного, и тебя было бы просто не вытащить из этого милого костюмчика.

— «Если он так действует на взрослого, — думал Уайзман, — даже подумать страшно, что может случиться с ребенком». А последняя штука, которая осталась, — сказал Пинарио, — какая-то там настольная игра, это просто чушь. Сейчас посмотришь или как? Если устал, можно отложить.

— Я уже вполне очухался.

Уайзман взял коробку и начал ее открывать.

— Очень похоже на старинную «Монополию», — продолжал Пинарио. — Только называется «Синдром».

В коробке оказались: складное поле, игрушечные деньги, фишки, игральные кости и акции.

— Нужно набрать побольше акций, — объяснил Пинарио, даже не заглядывая в инструкцию. — То же самое, что и во всех подобных играх. Позовем сюда Фаулера и сыграем партию, меньше трех нельзя.

Вскоре все они, включая начальника отдела, сидели вокруг стола, изучая новую игру.

— Все как всегда, — объяснил Пинарио. — Сперва участники игры находятся в равном положении, но в ходе игры они приобретают акции различных экономических синдромов [4]По-английски слово «синдром» означает примерно то же, что и по-русски; основное его значение — медицинское, поэтому в оригинале название игры звучит столь же странно, как и в переводе. Но вообще смысл этого слова шире: синдром — это совокупность вещей, явлений, существующих вместе.; в соответствии со стоимостью этих акций меняется и статус играющих.

«Синдромы» представлялись маленькими яркими пластиковыми фишками, на манер «домов» и «гостиниц» древней «Монополии».

Игра началась; они с азартом бросали кости, двигали по доске фишки, торговались и получали акции, платили штрафы, получали вознаграждение, отправлялись в «карантин», а тем временем за их спинами семеро солдатиков все с той же мрачной решимостью раз за разом штурмовали вражескую цитадель.

— Мне надоело, — сказал неутомимый пластиковый ребенок. — Сделайте что-нибудь еще.

Солдатики перестроились и снова бросились в атаку, подбираясь все ближе и ближе к желанной цели. Уайзман чувствовал раздражение; он буквально не находил себе места.

— Интересно, — спросил он, — скоро мы наконец поймем, в чем фокус этой хреновины? Долго нам еще на нее любоваться?

— Кто его знает, — не оборачиваясь, ответил Пинарио. Его глаза приковывала только что полученная Фаулером пурпурно-золотая акция. — А вот это мне пригодилось бы. Это же урановая шахта на Плутоне. Сколько вы за нее хотите?.

— Ценная акция, очень ценная, — пробормотал Фаулер, любовно перебирая свои сокровища. — Продавать не буду, а вот поменять могу.

«Ну как тут сосредоточишься на игре, — думал Уайзман, — когда эта штука все приближается и приближается… к чему? А черт его знает к чему. К тому, к чему она должна приближаться. К некоей критической массе…»

— Минуточку, — сказал он негромко и положил свои карточки на стол. — А может, это сборка? Чего еще сборка? — рассеянно спросил Фаулер, с головой ушедший в изучение своего финансового положения.

— Послушайте, — сказал Уайзман, на этот раз громче. — Бросьте эту дурацкую игру.

— Мысль интересная, — заметил Пинарио, также отложивший свои карточки. — Там внутри создается атомная бомба, кусочек за кусочком. Она становится все больше и больше, пока… Нет, — прервал он себя. — Мы об этом думали. Тут нет никаких сверхтяжелых элементов. Только батарея с запасом энергии на пять лет и некоторое количество мелких механизмов, управляемых по радио. Из такого материала атомную бомбу не сделаешь.

— А вот я бы, — возразил Уайзман, — убрал это хозяйство отсюда, и подальше. На всякий случай.

После личного знакомства с ковбойским костюмом он проникся большим уважением к ганимедским искусникам. И если костюм вел себя относительно тихо, то здесь…

— А солдатиков уже только шесть, — заметил глядевший через его плечо Фаулер.

Уайзман и Пинарио вскочили как подброшенные. Фаулер оказался прав. Теперь оставалась ровно половина первоначального набора, еще один пластиковый воин добрался до крепости и был ею проглочен.

— Позвоним-ка мы военным, — предложил Уайзман, — и попросим прислать сюда сапера, эксперта по хитрым бомбам. Пусть он посмотрит, это уже не по нашей части. Вы согласны? — повернулся он к своему начальнику. Закончим сперва игру, — сказал Фаулер.

— Зачем?

— Нужно проверить ее до конца. — Фаулер немного кривил душой; было видно, что он вошел в азарт и просто хочет доиграть. — Ну так что вы можете дать за эту урановую акцию? Готов выслушать ваши предложения.

Непродолжительная торговля окончилась полюбовно — они с Пинарио обменялись акциями. Игра продолжалась еще час. В конце концов стало ясно, что Фаулер захватывает контроль над самыми различными областями игровой экономики. У него скопилось пять горнодобывающих синдромов, две фабрики по производству пластмасс, монополия на добычу водорослей и все семь синдромов розничной торговли. Благодаря контролю над таким количеством предприятий он получил — в качестве побочного продукта — и большую часть имевшихся в игре денег.

— Я вылетаю, — сказал Пинарио. У него осталось только несколько мелких акций, ровно ничего не контролировавших. — Вот эти кто-нибудь купит?

Истратив все свои последние деньги, Уайзман переторговал Фаулера и купил акции; теперь они играли вдвоем.

— Совершенно ясно, — сказал Уайзман, — что эта игра схематически изображает основные черты экономических взаимоотношений между различными цивилизациями. Вот, к примеру, розничные синдромы — это ганимедские торговые предприятия на других планетах. В нем тоже шевельнулся азарт; после нескольких удачных бросков костей появился шанс немного увеличить свой жалкий портфель акций.

— Играя в эту игру, дети будут приобретать здравый подход к экономической реальности. Игра подготовит их к вхождению во взрослый мир.

Но еще через несколько минут фишка Уайзмана нарвалась на сплошную полосу владений Фаулера, штрафы не только поглотили все его деньги, но и заставили расстаться с двумя акциями; исход игры становился очевиден.

— А знаешь, Леон, — сказал Пинарио, наблюдавший тем временем за продвижением атакующих войск, — я уже склонен с тобой согласиться. Эта штука вполне может быть чем-то вроде бомбы-терминала. Таким себе принимающим устройством. Когда она будет окончательно собрана, с Ганимеда пошлют мощный импульс энергии.

— А что, такое бывает? — спросил Фаулер, аккуратно раскладывая свои игрушечные деньги пачками по достоинству купюр.

— Знал бы кто, что они там научились делать, — сказал Пинарио, задумчиво бродивший по комнате. — Так вы кончили баловаться или нет?

— Почти, — мрачно ответил Уайзман.

— А говорю я это потому, — продолжал Пинарио, — что их уже осталось только пять. Процесс ускоряется. На первого ушла целая неделя, а на седьмого — какой-то час. Не удивлюсь, если оставшиеся исчезнут часа за два, все пятеро.

— Ну вот и кончили, — провозгласил Фаулер. Он получил последнюю акцию и последний доллар. Позвоню я все-таки военным, пусть проверят эту крепость. — Уайзман поднялся из-за стола, оставив Фаулера упиваться своими сокровищами. — А эта игра просто до последней запятой содрана с нашей же родной земной «Монополии».

— А может, они просто не знают, — вступился за ганимедцев Фаулер, — что у нас уже есть такая игра, правда под другим названием.

По всеобщему согласию «Синдром» разрешили к ввозу, о чем и были поставлены в известность импортеры. Уайзман позвонил из своего кабинета в Министерство обороны и объяснил дежурному, что ему нужно.

— Эксперт будет у вас в самое ближайшее время, — сообщил невозмутимый голос с другого конца провода. — А вам стоило бы до его приезда оставить объект в покое.

Остро чувствуя свою никчемность, Уайзман поблагодарил дежурного и повесил трубку. Они так и не сумели разобраться в этой игре в солдатики и свалили свою работу на других.

Долгожданным специалистом по бомбам оказался совсем еще молодой, коротко стриженный парень в самом обыкновенном комбинезоне, без всякой там непробиваемой брони; расставляя свою аппаратуру, он дружелюбно улыбался окружающим.

— Первым делом, — сказал он, осмотрев крепость, — нужно бы отсоединить выводы батареи. Или, если вас такое больше устраивает, позволим этой штуке закончить свой цикл, а затем отсоединим выводы, пока ничего не случилось. Другими словами, дадим последним подвижным элементам проникнуть в крепость и сразу вырвем провода. А тогда уже, в спокойной обстановке, вскроем эту штуку и посмотрим, что у нее там внутри делается.

— А это вполне безопасно? — с сомнением поинтересовался Уайзман.

— Думаю, да, — улыбнулся бомбовед. — Я не обнаружил ни малейших признаков радиоактивности.

Вооружившись самыми обыкновенными кусачками, он сел на пол рядом с задней стеной неприступной цитадели.

Солдатиков оставалось только трое.

— Теперь уже скоро, — самым веселым голосом обрадовал их юный эксперт.

Через пятнадцать минут один из троих подполз к основанию крепости, отвинтил себе голову, руку, ноги, тело и по кусочку исчез в гостеприимно открывшемся проеме.

— Осталось два, — констатировал Фаулер. Через десять минут та же судьба постигла еще одного пластикового героя.

Четверо живых людей переглянулись.

— Уже совсем скоро, — сказал Пинарио с нервной хрипотцой в голосе.

Последний воин погибшей армии пробирался к крепости. Вокруг него сыпались снаряды, но он неустрашимо двигался к цели.

— Из статистических соображений, — прервал становившееся невыносимым молчание Уайзман, — можно было бы ожидать, что промежуток времени будет увеличиваться — ведь противников становится меньше и ей все легче и легче наблюдать за ними, отгонять их или убивать. Все должно было начаться быстро, потом пойти медленнее, и в конце концов последний солдатик должен бы потратить по крайней мере месяц на попытки…

— Стихните, пожалуйста, — тихим рассудительным голосом сказал сапер. И добавил вежливо: — Если не возражаете.

Последний солдатик подобрался к основанию крепости. Он начал разбирать себя на части — в точности, как и все предыдущие.

— Вы там кусачки свои приготовьте, — почти проскрипел Пинарио.

Части солдатского тела одна за другой исчезали в крепости. Проем начал закрываться. Послышалось гудение, глухое сперва, но быстро нараставшее, становившееся все пронзительнее; внутри что-то происходило.

— Скорее, ради бога, — закричал Фаулер.

Юный эксперт сомкнул кусачки на положительном выводе батареи. Сверкнула ослепительная вспышка, и сапера отбросило в сторону.

— Ни хрена себе, — с уважением пробормотал сапер, ошалело ощупывая пол в поисках вылетевшего из руки инструмента. — Заземлился, похоже.

— Да вы же держались за корпус! — Пинарио торопливо выхватил у него из-под рук кусачки и присел на корточки. — Может, носовым платком обернуть, — сказал он через мгновение, отдернув руку от батареи и судорожно ощупывая карманы. — Есть у кого-нибудь чем обернуть эту штуку? А то ведь зашибет насмерть. Кто его знает, сколько там… Дай мне, — решительно вмешался Уайзман. Оттолкнув Пинарио в сторону, он вырвал у него кусачки и сомкнул их на проводе.

— Поздно, — невозмутимо произнес Фаулер.

Уайзман еле расслышал голос начальника, его голову пронизало надсадное, монотонное гудение. Попытка заткнуть уши оказалась тщетной — исходящее от крепости гудение даже не стало тише, оно словно проникало сквозь кости черепа. «Слишком долго мы тянули, — подумал он. — И теперь эта штука сделает с нами что захочет. Она выиграла потому, что нас было слишком много, мы мешали друг другу…»

— Поздравляю, — сказал появившийся прямо внутри его головы голос. — Упорством и силой духа ты победил.

Уайзмана охватило умиротворяющее чувство достигнутого успеха.

— Трудности были огромны, — продолжал голос. — Любой другой сдался бы перед ними.

Теперь он знал, что все в порядке, они ошибались.

— Сделанное тобой сегодня — только начало, — пообещал голос. — Ты можешь делать такое и дальше, всю свою жизнь. Ты можешь справиться с любыми трудностями и любыми противниками. Ведь мир, если разобраться, совсем не такое уж страшное место…

«Это точно, — усмехнулся он про себя. — И нечего было так суетиться».

— Ведь все они — самые обыкновенные люди. — Голос убаюкивал, обволакивал, буквально лез в душу. — Так что хотя ты и один, личность против толпы, бояться тебе нечего. Просто выжди время и не беспокойся.

— Не буду, — сказал он вслух. Гудение смолкло, а вместе с ним и голос.

— Вот и все, — сказал Фаулер после долгого молчания.

— Я что-то не понимаю, — откликнулся Пинарио.

— Именно это она и должна была делать, — объяснил Уайзман. — Ведь это — психотерапевтическая игрушка. Она помогает ребенку обрести уверенность в своих силах. Отрывание рук и ног у солдатиков, — ухмыльнулся он, — устраняет барьер между ним и внешним миром. Он становится частью этого мира. И таким вот образом покоряет его.

— Так, значит, она безвредна, — подытожил Фаулер.

— А вся эта суета была ни к чему, — проворчал Пинарио. — Простите, что устроили вам лишнюю работу, — повернулся он к саперу.

Крепость тем временем распахнула ворота, и оттуда бодро вышли все двенадцать пропавших было без вести воинов — живые и невредимые. Цикл окончился, можно было снова приниматься за нелегкий ратный труд.

— А все-таки я ее не разрешу, — неожиданно сказал Уайзман.

— Чего? — удивился Пинарио. — Почему?

— Не верю я этой штуке. Слишком она хитрая для такой простой задачи.

— Объясните, — нахмурился Фаулер. А нечего тут и объяснять, — сказал У айзман. — Перед нами на редкость хитроумное устройство. И — нате вам, оно всего-то и умеет, что разбирать себя и собирать. Должно быть что-то еще, хотя мы пока и не сумели…

— Она же психотерапевтическая, — вставил Пинарио.

— Знаете, Леон, делайте, как считаете нужным, — решил Фаулер. — Есть у вас сомнения — не разрешайте. Лишняя осторожность не помешает.

— Может, я и не прав, — объяснил Уайзман, — но из головы не идет мысль — для чего же ее придумали? И я чувствую, что мы этого так и не узнали.

— И этот самый ковбойский костюм, — добавил Пинарио. — Его тоже нельзя разрешать.

— Только настольную игру, — сказал Уайзман. — «Синдром» или как ее там.

Наклонившись, он следил за солдатиками, упорно продвигавшимися к крепости. Облачко дыма, еще и еще… перебежками, ложные атаки, осторожные упорядоченные отступления…

— О чем ты думаешь? — спросил Пинарио, следивший за Уайзманом с тем же вниманием, как тот — за игрушечными солдатиками.

— А может, это — отвлекающий маневр, — поднял голову Уайзман. — Чтобы занять наши мысли. Чтобы мы не заметили чего-то другого.

Интуиция что-то подсказывала ему, какая-то мысль крутилась в голове, но он никак не мог ее ухватить.

— Ложный след, — размышлял он вслух. — А тем временем происходит что-то другое. И именно поэтому она такая сложная. Чтобы мы ее заподозрили . Для того ее и придумали.

Растерянный, злой на самого себя за неспособность что-либо понять, он поставил ногу перед солдатиком. Тот не преминул сразу же использовать столь удачную возможность укрыться от наблюдательной аппаратуры крепости.

— Ведь что-то такое должно быть прямо у нас под носом, — сказал Фаулер. — А мы ничего не видим.

— Да.

«А может, — подумал Уайзман, — и никогда не увидим».

— Как бы там ни было, — сказал он, — эта штука останется здесь, где за ней можно наблюдать.

Он сел неподалеку от осажденной крепости, устроился поудобнее и приготовился к долгому, долгому ожиданию.

В шесть часов вечера Джо Хок, коммерческий директор «Детского мира» Аппели, остановил машину перед своим домом, вышел из нее и бодро зашагал по лестнице.

Под мышкой он нес большую плоскую коробку — безвозмездно позаимствованный на работе «образец».

— Папочка! — радостно завизжали Бобби и Лора. — Ты это для нас?

От восторга они буквально сшибали его с ног, не давали пройти. На кухне жена подняла голову и отложила журнал. — Я подобрал вам новую игру, — сказал Хок.

Он развернул коробку, купаясь в детской благодарности. И не чувствуя ни малейших угрызений совести — почему бы, собственно, не прихватить с собой новую игру, ведь он неделями висел на телефоне, пробивая товар через импортный контроль. И после такой-то нервотрепки разрешение выдали всего на один образец из трех.

— Еще один случай коррупции в высших эшелонах власти, — негромко сказала его жена, когда дети убежали знакомиться с содержимым коробки. Она не любила таких вот заимствований из магазина.

— Да у нас их там тысячи, — немного сник Хок. — Склад забит под потолок. Никто и не заметит.

За обедом дети не столько ели, сколько изучали приложенную к игре инструкцию — они вчитывались в каждое ее слово.

— За столом не читают, — укоризненно сказала миссис Хок.

Откинувшись на спинку стула, Джо Хок продолжил свой рассказ о событиях дня.

— И что же они в конце концов пропустили? Один какой-то вшивый образец. Нам сильно повезет, если удастся продать достаточно много, чтобы получить хоть самую мизерную прибыль. Вот «Штурмовой отряд» — он бы дал настоящие деньги. Но тут дело глухо, и, похоже, надолго.

«Все-таки как это хорошо, — думал он, закуривая, — иметь дом, куда можно прийти после работы, жену и детей, которые любят тебя и ждут».

— Пап, а ты сыграешь? — спросила Лора. — Тут написано: чем больше участников, тем лучше. — Конечно сыграю, — умиротворенно пообещал Хок.

Пока жена убирала со стола, они развернули поле, аккуратно разложили фишки, кости, деньги и акции. Игра захватила Хока почти сразу, нахлынули детские воспоминания о «Монополии», и он начал играть азартно, с выдумкой, набирая акции всеми возможными и невозможными способами. В конце концов почти все синдромы оказались в его руках.

— Ну вот, собственно, и все, — удовлетворенно объявил он. — Боюсь, ребята, что иначе и быть не могло. Это вы впервые увидели такую игру, а я знаком с ней давным-давно.

Пачки разноцветных акций и денег, лежавшие перед ним, переполняли Хока прямо-таки детской гордостью.

— Простите, что я обыграл вас, ребята.

— Но ведь ты нас не обыграл, — оказала Лора.

— Ты проиграл, — уточнил Бобби.

—  Что?  — пораженно воскликнул Джо Хок.

— Игрок, имеющий в конце игры наибольшее количество акций, проигрывает,  — объяснила Лора. Для доказательства она продемонстрировала отцу инструкцию. — Видишь? Вся идея игры в том, чтобы избавиться от своих акций. Так что, папа, ты вылетел.

— Ну и шут с ним, — сказал все еще недоумевавший Хок. — Дурацкая какая-то игра. Никакого интереса.

Недавние радость и гордость куда-то улетучились.

— А теперь играть должны мы вдвоем, оставшиеся, — сказал Бобби. — Чтобы окончательно определить победителя. — Не понимаю я этого, — проворчал Джо Хок, вставая из-за стола. — Какой интерес в игре, где победитель остается с пустыми руками?

А за его спиной продолжалась игра. Деньги и акции переходили из рук в руки, детей охватывал все больший и больший азарт. Под конец игры они впали в настоящий транс и не замечали уже ничего во- круг.

«Они не знакомы с „Монополией", — сказал себе Джо Хок. — Вот и не видят ничего странного в этой дурацкой игре».

Как бы там ни было, дети играли в «Синдром», и играли с удовольствием; значит, ее будут покупать, а это — самое главное.

Тем временем двое детей учились расставаться со своей собственностью. Они отдавали деньги и акции легко, охотно, даже, как это ни странно, жадно.

— Это самая лучшая учебная игра, какую ты когда-нибудь приносил, папочка!

Глаза Лоры сияли восторгом.