Онлайн чтение книги Сокровище Черного моря
Часть пятая. ЗОЛОТО ФЕДОРА РАДЕЦКОГО

Глава 40. ГЕНЕРАЛ ШОРЫГИН

Смолин вернулся в гостиницу и долго просидел в кресле, устремив взгляд в раскрытое окно и ничего не видя в равнодушном блеске неба и моря. У него не было никаких желаний и он ни о чем не думал. Из этого оцепенения его вывел звонок телефона. Смолин машинально протянул руку, поднял трубку и услышал грубоватый голос Калашника:

— Хотел вам сообщить, Евгений Николаевич, новость. Она вас, быть может, заинтересует. Ко мне заходил старик Радецкий.

Смолин крепко стиснул рукой трубку, судорожно прижимая ее к уху.

— Что он хотел от вас? — спросил он тихо.

— Старик спросил, не встречал ли я его дочь. Валерия Павловна исчезла. Он не хотел ничего рассказывать, но я понял, что она просто покинула отцовский дом.

— Как он выглядел?

— Вид его достоин сожаления. Он производил впечатление помешавшегося.

— Он был один?

— Его сопровождал отставной генерал, старый знакомый его семьи.

— Вы не помните фамилию? Фамилию генерала?

— Он отрекомендовался — Каратыгин, Малыгин… или что-то в этом роде…

— …Я полагаю, что мне следует его повидать, — сказал Смолин после короткой паузы.

— Радецкого?

— Да. Но дома его, очевидно, нет.

— Генерал увел Радецкого к себе, — пояснил Калашник.

— Вы не спросили адреса генерала?

— Да… На всякий случай узнал.

— Когда вы могли бы?

— Да хоть сейчас.

— Тогда ждите меня внизу.

— Ладно, спускайтесь.

Смолин медленно вышел из комнаты и спустился в вестибюль навстречу Калашнику, который ждал его, одетый и в шляпе.

… Они молча шли, погруженные в свои мысли, не обращая внимания на оживленные, многолюдные улицы.

Уже совсем смеркалось, когда они подошли к маленькой даче генерала, затерявшейся в зелени каштанов и кипарисов. При их приближении с крыльца спрыгнул толстый бульдог. Калашник, по своему обыкновению, не разыскивая кнопки звонка, ударил в дверь кулаком. Бульдог залаял.

— Кто там? — послышался за дверью женский голос.

— Скажите, пожалуйста, — обратился Смолин. — Павел Федорович Радецкий здесь? Дверь раскрылась.

— Сегодня уехал… — сказала женщина, выглядывая.

Калашник и Смолин разочарованно переглянулись.

— А… генерала… м-м… Малыгина можно видеть? — спросил Калашник.

— Шорыгина? Можно, пожалуйте, — ответила женщина и крикнула в глубину дома. Степан Тимофеевич, к вам!

Калашник и Смолин вошли в дверь, сопровождаемые бульдогом, подозрительно обнюхивавшим их следы. В коридоре под потолком загорелась люстра, и из дверей слева появилась плотная фигура генерала. Это был ослепительно белый, плотный мужчина, с загорелым румяным лицом, полными щеками.

— Кого имею честь… — начал он с любезной улыбкой, всматриваясь в лица гостей.

— Разрешите отрекомендоваться, — сказал Смолин. — Профессор Калашник, а я — Смолин. Друзья Павла Федоровича Радецкого.

— Весьма приятно. Шорыгин. С профессором Калашником я уже имел случай познакомиться. Проходите, пожалуйста.

Он ввел гостей в небольшой кабинет, увешанный коврами и обставленный мебелью, обитой кожей.

— Садитесь, прошу вас. Вот папиросы, предложил Шорыгин.

— Извините нас, Степан Тимофеевич, за неожиданное вторжение, — начал Смолин. Нас привели к вам чрезвычайные обстоятельства. Мы интересуемся, что случилось с Павлом Федоровичем Радецким.

Лицо Шорыгина помрачнело.

— Да, несчастный, несчастный старик… Судьба его вызывает глубокое сожаление.

— Вы имеете в виду… исчезновение его дочери? — выговорил с некоторым усилием Смолин.

— Вся совокупность семейных обстоятельств сложилась у него чрезвычайно неблагоприятно, — ответил Шорыгин. — И это было последним ударом. Сейчас он близок к умопомешательству…

— А… как это случилось? — осторожно спросил Смолин.

— Он мне кое-что рассказал, но рассказ его был довольно бессвязен, и я, видя его состояние, не решился расспрашивать.

Калашник и Смолин слушали его, опустив глаза и не глядя друг на друга.

— Дело сложилось так, что Валерия Павловна дала согласие выйти замуж… некоему Васильеву… Павел Федорович не был доволен ее выбором, но, естественно, не хотел препятствовать ее счастью. Насколько я мог понять, что-то мешало этому браку, кажется, даже сам Павел Федорович не знал, что именно, и это его очень мучило. Ну-с, однажды ночью Валерия Павловна ушла из дома, оставив записку крайне странного содержания. Из нее ясно было одно — что она уезжает, чтобы соединить свою жизнь с жизнью этого Васильева… Но для этого ей необходимо преодолевать какие-то препятствия, покинуть дом отца и тому подобное. Старик остался совершенно один.

Шорыгин молчал. Калашник кашлянул и спросил, выждав короткую паузу:

— А Васильев?

— Утром, конечно, старик направился к нему. Васильев жил в гостинице "Южный берег". Павлу Федоровичу ответили, что Васильев выехал неизвестно куда. Тогда старик поехал разыскивать их. Он побывал в Алуште, Гурзуфе, Ялте, всюду расспрашивая о своей дочери. Нигде он не обнаружил никаких следов. Наконец, он вернулся в Феодосию. Здесь я его и встретил. Я пытался помочь ему в поисках. Ну, конечно, мы никого не нашли. А сегодня утром он, совершенно обезумевший и больной от горя, выехал в Севастополь. Мои уговоры остаться на него не повлияли.

Шорыгин замолчал.

Калашник и Смолин погрузились в невеселые мысли.

— Работаете в наших краях? — спросил, наконец, генерал.

— Да работаем, — ответил Смолин неохотно.

— Здесь, надо сказать, для исследований моря благоприятнейшие места, любезно продолжал хозяин.

— Да, конечно, — неопределенно согласился Смолин.

— Я ведь родился в Феодосии. С Павлом Федоровичем мы росли вместе с юных лет. Его отец проводил здесь каждое лето — с апреля по октябрь. И беспрерывно вел научные исследования…

— Любопытно, — заинтересовался Смолин. — Чем же он занимался?

— Да по вашей части. У Радецких эти занятия — старинная традиция. Минералогией и химией занимался еще дед Павла Федоровича — морской врач и путешественник. В семье до сих пор хранятся воспоминания о его путешествиях. Отец Павла Федоровича рано осиротел, бедствовал, но также проявлял большой интерес к науке. Был он врачом, но практикой не занимался. Женился на богатой и увлекся научными изысканиями. Исследовал минералы под Карадагом. Здесь ведь издавна известны залежи самых разнообразных камней халцедон, яшма, сердолик. Он собирал их со дна моря…

Смолин насторожился.

— …в огромных количествах, прямо сказать, тоннами. Каждые две-три недели обязательно уходил в Севастополь десяток подвод, груженных тяжелыми ящиками.

— В Севастополь? Почему же туда?

— А потому что под Севастополем, в Александриаде у него была лаборатория, в своей даче, на краю поселка. Там он и занимался исследованиями.

— Интересно… А дед Павла Федоровича тоже был минералогом?

— Дед был гениальный, глубочайшего ума ученый. Но, судя по семейному преданию, личная жизнь сложилась у него тоже неудачно. Потому-то он и не занял места в науке, которого заслуживал… Мне рассказывали, что еще студентом медицинского факультета он проявил исключительные способности. Его считали будущим светилом. И вот — несчастная любовь к недостойной женщине. Он бросил все, уехал в кругосветное плавание морским врачом, высадился где-то на островах в Тихом океане и прожил с туземцами пять лет. Вернулся он оттуда странным, замкнутым, нелюдимым человеком. Умер он примерно лет сто назад.

И кажется, какие-то его записки были опубликованы уже после его смерти.

Генерал поднялся. Смолин понял, что визит затянулся и стал прощаться. Калашник нехотя последовал его примеру.

Глава 41. ПОЖЕЛТЕВШИЕ СТРАНИЦЫ

… Поздно вечером, усталый, измученный, Смолин открыл дверь своего номера в гостинице. На столе горела лампа. Навстречу ему, отложив журнал, поднялся с кресла Колосов.

— Полковник! — удивился Смолин, пожимая протянутую руку.

— Я не хотел мешать вашей работе вызовом в Севастополь, и прибыл сам для срочного разговора. Не возражаете?

— Какие же могут быть возражения? — Смолин сбросил шляпу и пальто. Очень рад вас видеть. Надеюсь, разговор с вами поможет мне разобраться хоть немного в последних событиях.

— Боюсь, что не сумею оправдать ваши ожидания. Но кое-что интересное для вас сообщить могу. Прежде всего разрешите задать вам несколько вопросов.

— Я вас слушаю.

— Скажите, Евгений Николаевич, известен ли вам некто Васильев?

— Если вы имеете в виду субъекта, причастного к киноискусству, ответил, нахмурясь, Смолин, — то он мне известен. Вернее, мне приходилось с ним встречаться.

— В обществе киноактрисы Радецкой?

— Да.

— Ну, так вот, вчера в наше управление в Севастополе явился ее отец и заявил, что его дочь скрылась с этим субъектом неизвестно куда, — по его подозрению, за границу.

— Мне это известно.

— Что вы можете сказать по этому поводу? — спросил Колосов мягко.

Смолин развел руками.

— Затрудняюсь сказать что-либо определенное. Я был знаком с Радецкой. У меня сложилось впечатление, что Васильев оказывал на нее пагубное влияние своей лестью и рассказами о карьере киноактрис в Америке. Очевидно, она…

— Извините, — остановил его Колосов. — Вопрос о том, чем сумел заинтересовать Радецкую этот субъект, имеет второстепенное значение. Важно установить, почему его выбор остановился на ней.

— Я не совсем вас понимаю, — сказал озадаченно Смолин.

— Вопрос идет о том, чем могла заинтересовать советская киноактриса агента иностранной разведки.

— Агента иностранной разведки? — переспросил Смолин.

— Да. Этот человек такой же Васильев, как Петров или Сидоров. Его зовут Георг Колли, он же Генри Картер, он же Гарри Кирсби.

И нас, естественно, интересует, что привлекало его в Радецкой, с которой он сбежал за границу. — Колосов улыбнулся. — Я вижу, вы сейчас припоминаете достоинства Радецкой, как женщины. Эти достоинства несомненны, но не в них дело. Уверяю вас, если бы Радецкая не была красива и талантлива. Колли вел бы себя с ней так же настойчиво и так же добивался бы ее расположения. Несомненно, она интересовала его прежде всего как разведчика.

— То есть через нее он рассчитывал получить какие-то сведения? спросил Смолин.

— Да.

— Простите, может быть, дело идет о государственной тайне, и я не имею права вас спрашивать… Но, признаюсь, я не могу представить себе, какими же сведениями могла располагать Радецкая? Круг ее знакомых — люди искусства… Военные и технические вопросы ей абсолютно чужды…

— А вопросы науки? — перебил его Колосов.

Смолин ошеломленно посмотрел на Колосова.

— Наука — область, в которой она могла знать многое, — сказал убежденно Колосов. — Вот вы говорите, что были с ней знакомы. Это нам известно. Припомните, не проявляла ли Радецкая особого интереса к вашим исследованиям?

Смолин задумался. Колосов внимательно смотрел на него.

— Нет, — сказал, наконец, Смолин решительно. — Этого я утверждать не могу. Естественно, зная, в какой области науки я работаю, она нередко спрашивала, что привлекает меня в Черном море. Ну, само собой разумеется, на этот вопрос я никогда никаких разъяснений не давал.

— И вы считаете, что она не знала, над какой темой вы работаете?

— От меня, я полагаю, узнать об этом она не могла.

— Так. А как вы думаете, почему ваш научный противник профессор Калашник также был привлечен в круг ее знакомых?

— Мне казалось это чистой случайностью. — Колосов покачал головой.

— Я допускаю, что ваше знакомство с Радецкой и ее знакомство с профессором Калашником было случайностью для вас, для него и, может быть, даже для нее. Но, уверяю вас, все это не было случайностью для Колли. Это мне совершенно ясно. Жаль, конечно, что мы констатируем это только теперь.

— Значит, вы считаете, что Радецкая была агентом наших врагов?

— С уверенностью я это сказать не могу. Но то, что враг использовал ее в своих целях, для меня не представляет сомнений.

Смолин слушал Колосова с возрастающим волнением. Его томило гнетущее чувство непоправимой ошибки.

— И все же я не понимаю, — сказал он негромко, как бы размышляя вслух, — если знакомство Радецкой с Калашником и мной интересовало Васильева, или, как вы говорите — Колли, для получения сведений о нашей работе, почему же в последнее время он вел себя так, что это знакомство прекратилось.

— Это показывает, — живо ответил Колосов, — что знакомством с Радецкой Колли разрешал и другую задачу. Вы и Калашник для него было дополнительными объектами. Очевидно, теперь настал момент, когда Колли переключился на свое основное задание.

— Какое же? — спросил Смолин в недоумении. — Впрочем, извините, может быть, мой вопрос…

— Именно этот вопрос и послужил причиной моего посещения. И я надеюсь, что мы сумеем совместно с вами внести в него ясность.

— Я вас слушаю… Хотя решительно не понимаю, чем я тут могу помочь?

Колосов испытующе посмотрел на Смолина.

— Именно, вы! Вы — как ученый, как участник и руководитель работ, вокруг которых и развернулась возня иностранных разведчиков. — Он встал с кресла и сделал несколько шагов по ковру. — Извините, мне удобнее размышлять на ходу. Так вот, начнем с того, что представим себе всю картину в целом. Вы и ваши зарубежные соперники решаете одну задачу, — начал он, остановившись у стола. И заинтересованы в том, чтобы в решении этой задачи друг друга опередить. Насколько я, понимаю, вам удалось приблизиться к решению. Противник пытается овладеть вашим секретом, а вашу работу задержать. Это делает понятным многое. Я уверен, что гибель Крушинского не случайна. Едва ли можно назвать случайной и гибель культуры гигантской водоросли. Вы считаете, что она погибла потому, что вообще организмы с гигантскими клетками нежизненны. Допустим, что это так. Но едва ли было случайностью то, что в иностранной прессе появилось сообщение о работах Симпсона с гигантскими водорослями, которое и увлекло вас на этот ложный путь. Что же касается исчезновения Петрова, то нет сомнений, что он похищен и похищен, конечно, не друзьями, а врагами. Мотивы всех этих диверсий понятны. Диверсии нанесли вашему делу большой ущерб. Но он был бы еще большим, если бы враг знал о вашем деле все, что знаете вы.

— Да, в этом наше преимущество. Враг наносит удары наугад, не зная, что для нас главное.

— К сожалению, это преимущество мы сохраняем не во всем, — сказал Колосов, снова принимаясь ходить.

— А именно?

— У нас есть данные, что враг знает о нашем деле такое, что для нас до сих пор еще остается неясным.

— Что же это может быть? "- удивился Смолин.

— А то, что кто-то уже владеет секретом золотодобычи из морской воды. И это, очевидно, известно врагу…

Смолин поднялся с места, чувствуя, как по всему его телу пробежал холодок.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я говорю, что кто-то уже добывает золото из воды с помощью морских растительных организмов. Вот сюда и направлены происки иностранной разведки. Может быть, даже более упорные, чем в отношении вашей работы. Потому что здесь не перспектива решения, а уже решенная задача.

— Что же это может быть?! Не с неба же свалилось это решение. Кто-то должен был его получить. О всех работающих в этой области я знаю. И сомневаюсь, чтобы нашелся человек, которому удалось опередить меня.

— Если бы речь шла о создании золотоносных организмов. Но, ведь, как вы знаете, такой организм существует и в природе. Более того, он живет в Черном море.

— Вот что! — протянул Смолин. — Значит, речь идет о том, что кто-то здесь уже нашел месторождение водоросли?

— Да. Нашел. И, может быть, уже эксплуатирует.

Неожиданная догадка пронеслась в голове Смолина. Он схватил Колосова за рукав и почти шепотом спросил:

— Радецкий?

Колосов кивнул головой:

— Да. И если у вас сейчас возникла эта мысль, значит, в своих рассуждениях я прав. Почему вы о нем подумали?

— Сегодня я слышал рассказ о его отце — Федоре Радецком. Он занимался исследованием минералов Карадагской котловины. А сейчас у меня мелькнула мысль, что это были не минералы, а колония золотой водоросли, которую он эксплуатировал.

— И эта мысль находит какое-нибудь подтверждение?

— Да. Дело в том, что при вторичном драгировании в Карадагской котловине мы снова обнаружили обломки золотой водоросли.

— Значит, в своем предположении я был прав, хотя ничего о том, что вы рассказываете, не знал.

— А вы как пришли к этой мысли?

— Путь довольно длинный, — Колосов снова уселся в кресло. — Интерес Васильева к семье Радецкого не остался для нас незамеченным. Васильев-Колли давно вызывал у нас подозрение и последний год был под наблюдением. Подозрение это усилилось, когда он стал встречаться с вами и профессором Калашником. Но это знакомство окончилось, а связь его с семьей Радецких продолжалась. И я понял: если наши подозрения справедливы, то объектом его деятельности может быть только старик Радецкий. Вы правы: никакими сведениями военного и технического характера ни он, ни его дочь располагать не могли. И надо было решить, каким секретом, интересным для иностранной разведки, владеет этот человек.

— И это вам удалось решить?

— В виде более или менее обоснованного предположения. В окончательной форме это предположение созрело у меня слишком поздно: когда я узнал о бегстве Васильева с дочерью Радецкого. Это была точка над i. Но и раньше я имел основания для моего предположения. Первое: старик жил с начала первой и до конца второй мировой войны за границей в Румынии. Мне удалось выяснить, что там он оставил жену, которая эмигрировала в Америку. Вполне возможно, что она владела его секретом и заинтересовала в нем соответствующие круги… Но, по-видимому, она не располагала никакими доказательствами, и попытки овладеть секретом Радецкого не предпринимались. Находка золотой водоросли в Черном море, о которой, очевидно, стало известно иностранной разведке, и была этим доказательством. Колли появляется в обществе Радецкого именно в этот момент…

— Да, — подтвердил Смолин, — я увидел его в тот день, когда впервые услышал о находке.

— Второе: Колли решает скрыться или симулировать бегство с дочерью Радецкого. Ясно, что секрет старика в какой-то мере стал ему известен, и здесь ему больше делать нечего. И, наконец, третье и самое очевидное: материалы, обнаруженные в комнате Колли при обыске после его внезапного бегства.

Колосов раскрыл портфель, вытащил две небольшие книги в кожаных переплетах и протянул их Смолину.

— Взгляните.

Смолин открыл одну из книг, с удивлением прочитал заглавие, открыл другую… Сличил это были два экземпляра одной и той же книги — "Дневник путешествия по островам Тихого океана Федора Радецкого, посмертно изданный его вдовой А. В. Радецкой. С.-Петербург, 1864 год".

— Ничего не понимаю, — сказал Смолин. — Почему и зачем у Васильева очутилась эта книга — и в двух экземплярах?..

— Сейчас поймете, — остановил его Колосов. — Вы просмотрите бегло.

Смолин раскрыл одну из книг и перелистал, пробегая глазами целые страницы и останавливаясь на отдельных строчках.

"… незнакомого человека. Моим правилом было никогда не приходить к ним с оружием.

В этом заключается секрет доверия, оказываемого жителями острова чужому человеку…

… Насколько я понимаю, у них нет представления о ценности золота, о применении его для торговли или обмена товаров. Женщины носят множество тонких браслетов, сплетенных из тонкой золотой проволоки, на руках и на ногах. Золотые проволочные ожерелья в виде высоких ошейников носят и мужчины и женщины…

… Я не мог обнаружить никаких следов добычи золота. Остров изобилует ручьями, но я никогда не видел ни промывки грунта, ни каких-либо других приемов, обычно применяемых золотоискателями. Из любопытства я пробовал на глазах у Тао промывать в медном тазу грязь на берегу ручья. Мое занятие не произвело на него никакого впечатления…". Смолин поднял глаза на Колосова.

— Читайте, читайте, — кивнул тот головой.

"…мастера, изготовляющие золотые украшения. Я долго наблюдал за их занятием.

В своей работе они пользуются каменными молотками. Волочение проволоки производится через ряд постепенно суживающихся отверстий, искусно просверленных в каменной плитке…

… Когда я попытался узнать об источниках золота, Тао коротко ответил: "Лонга". Это название носят глубокие гроты, расположенные в южной, ненаселенной части острова, обрывающейся в океан крутой, почти отвесной стеной. Когда я попросил его свести меня туда, он показал на молодой серп месяца и нарисовал в воздухе круг, изображающий полную луну. Я понял, что посещение гротов возможно только в полнолуние во время наибольшего отлива…

"…Допускаются только старейшие. В противоположность ловле рыбы, которая сопровождается страшным шумом, с каким гонят рыбу к берегу, это занятие совершается в тишине, нарушаемой только плеском весел…

…Лодки входили под своды мрачного грота, казавшегося еще мрачнее при лунном свете. Однако в пещерах оказалось не так темно, как я думал, вода при погружении весел начинала ярко светиться. Мы плыли в глубоком молчании не менее часа, пока под лодками не зашуршали какие-то растения…

…При слабом блеске, который давала светящаяся вода лодки были нагружены грудами водорослей. На ощупь их поверхность казалась слизистой, этой слизью были покрыты твердые, как камень, стволы, ветви и листья…"

Смолин листал страницу за страницей, взбудораженный прочитанным.

"…Странное впечатление производят эти костры. Жгут кучи сухих водорослей, пока не достигается сильный жар, после чего на раскаленные угли сыплют собранные в пещерах растения. Луна зашла. Тао и его спутники молча сидели в темноте вокруг костра, не сводя глаз с пламени. Не могу забыть чувства изумления, охватившего меня, когда ослепительно белые струи расплавленного металла потекли на песок.

…Увлеченный этой идеей, я не находил себе места. Средства для улучшения участи тысяч обездоленных людей, отсутствие которых заставило меня отказаться от моих планов, теперь у меня в руках…

…Задача заключается в том, чтобы осуществить мой план так, как я задумал…"

Смолин лихорадочно переворачивал пожелтевшие листы, отыскивая продолжение рассказа.

— Нет, нет, больше ничего интересного для вас не будет, — остановил его Колосов. — Хотя, впрочем, вы еще сможете внимательно познакомиться с этой книгой. Я вам оставлю один экземпляр. Но вам понятно, о чем идет речь?

— Еще бы! — сказал Смолин, продолжая машинально перелистывать книгу. Значит, мое предположение правильно — колония водорослей находится в бассейне, скрытом в недрах Карадага.

— А вы об этом уже думали?.. По всей вероятности, так.

— Боже мой, как глупо и неосмотрительно мы себя вели! — воскликнул Смолин. — Подумать только, об этой книге я услышал в тот самый день, когда получил задание президента Академии. Не помню — тогда же или на другой день я узнал, что экземпляр этой книги куплен в букинистическом магазине Симпсоном. И мне в голову не пришло, что между покупкой этой книги и миссией Симпсона в нашей стране есть какая-то связь!..

— Ну, эту связь в ту пору уловить было трудно! Вот теперь она представляется нам совершенно несомненной. Заметьте — у Колли было два экземпляра этой книги. Вы думаете, один из них куплен Симпсоном? Ничего подобного… Экземпляр Симпсона, несомненно, за рубежом и, несомненно, сослужил свою службу как документ, свидетельствующий, что колония золотоносных водорослей в Черном море не выдумка жены Радецкого, а реальный факт. А Колли добыл еще два экземпляра совсем с другой целью. Очевидно, он получил задание уничтожить этот документ, чтобы мы не воспользовались сведениями о колонии водорослей. Я навел справки. Оказалось, что книга была издана вдовой путешественника Радецкого тиражом всего в 100 экземпляров. Единственный экземпляр этой книги был в библиотеке Академии наук. Мне сообщили, что прошлой зимой этот экземпляр был выдан в читальный зал и читателем не возвращен. Личность читателя установить не удалось. Второй экземпляр — собственность Павла Федоровича Радецкого. Знакомство с Валерией Павловной Радецкой Колли использовал также и для того, чтобы похитить последний экземпляр книги. Почему он их не уничтожил, я не могу понять. Единственное, что мне приходит в голову, это личный интерес Колли. Возможность обогащения отбивает у таких субъектов память об интересах их хозяев. Ну, вот на этом разрешите вас покинуть. Оставляю вам книгу — может быть, внимательное чтение будет для вас небезынтересным. Всего хорошего!

Глава 42. ПОДЗЕМНЫЙ ГРОТ

Смолин долго не мог уснуть. Только на рассвете он забылся, но вскоре его разбудили яркие лучи солнца, брызнувшие ему в лицо. Он освежился душем, и за стаканом крепкого чая до деталей припомнил весь разговор с Колосовым. Утренний свет вносил в размышления Смолина реалистический оттенок, заставляя его иронизировать над работой воображения. Задача оставалась прежней: предстояло продолжать поиски колонии золотоносных растений под Карадагом. Предпосылкой к решению этой задачи были два реальных факта: находка единичных экземпляров золотой водоросли в Карадагской котловине, и обеднение золотом морской воды в этом районе. Мысль о подземном бассейне в недрах Карадага была гипотезой.

Но эта гипотеза казалась очень правдоподобной после изучения дневника Федора Радецкого.

"Все это весьма вероятно, — думал Смолин, постукивая ложечкой по стакану. — Больше того: это единственное возможное решение. В поисках колонии водорослей мы обшарили все побережье и ничего не нашли. Значит, она где-то в скрытом месте. А где может быть это место? Только в каком-то подземном бассейне… А где искать этот подземный бассейн? Очевидно, поблизости от того места, где трижды удалось найти золотую водоросль. Могут быть эти находки случайностью? Невероятно. Значит надо искать колонию золотых водорослей в скрытом месте…"

Наконец, Смолин заметил, что его размышления стали повторяться, описывая замкнутый круг. Он решительно встал. Ясно было одно причастность Павла Радецкого к тайне золотой водоросли лишь укрепляет гипотезу о существовании подземного бассейна, который необходимо искать. Это была реальная задача. И к ее решению надо было приступать немедленно.

Калашник тоже давно встал и дожидался Смолина, чтобы опять выйти в море. Они испытующе посмотрели друг на друга.

— У меня есть мысль, — сказал Калашник, надевая пальто.

— Что-нибудь новое?

— Как вам сказать… Размышления исследователя, в какой-то мере знакомого с геологией, над тем, что вы вчера сказали…

— О подземном бассейне?

— Да. Ночью я перелистал все, что у меня было под рукой по геологии Карадага. И я пришел к заключению, что мысль ваша имеет некоторое основание… "

Они вышли из гостиницы на набережную. Ослепительное утро светило над нежной голубизной спокойной воды. Несколько минут они шли молча, вдыхая свежий, чистый воздух, напоенный запахом моря.

— Что же вам пришло в голову? — спросил Смолин, когда они стали спускаться по каменным ступенькам к лодочной пристани.

— Карадаг, как вы знаете, представляет собой руину огромного вулкана, действовавшего еще в Юрскую эпоху. Вулкан повален набок, смят и опущен в море, где и находится большая его часть. Это произошло вследствие колоссальных сбросов и сдвигов, имевших место при дальнейших горообразовательных процессах. Осадочные породы смешались с массивно-кристаллическими, поднявшимися из глубин на поверхность. Разрушительная деятельность воды оказывает влияние, конечно, прежде всего на осадочные породы как на более слабые. И, следовательно, в недрах массивных пород, составляющих берег Карадага, образование подземных бассейнов вполне вероятно.

— Так-то так, — с некоторым разочарованием сказал Смолин, гремя цепью и отпирая замок, — но гипотезы не помогают найти вход в этот бассейн.

— Я не кончил, — возразил Калашник, прыгая в лодку.

Смолин пустил мотор. Вода за кормой забурлила. Набережная медленно развернулась. Смолин прибавил газ, и лодка понеслась в море, огибая волнорез.

— Так что же? — спросил Смолин.

— Я вспомнил строение скал к востоку от грота. Там есть место, где отчетливо видна линия сброса, расщепляющая породу у самой воды. Трещина идет в глубину моря. И если вы сравните ее с линией сброса, которая такой же трещиной переходит в своды грота, где мы были вчера, у вас создастся впечатление, что под водой она тоже расходится, образуя пещеру… Я предлагаю начать поиски именно в этом месте.

— Отлично, — согласился Смолин. — Если ваша догадка подтвердится, мы сделаем шаг вперед.

Восемнадцать километров, отделяющие феодосийскую гавань от берегов Карадага, они прошли за час. Солнце уже поднялось высоко над морем, когда за коктебельским пляжем, пестревшим сотнями разноцветных купальных костюмов, показались обрывистые скалы Карадага. Мелькнула Сердоликовая бухта. Проходя мимо огромной арки "Ворот Карадага", Смолин убавил скорость.

Налегая друг на друга, повисая над морем, лепились причудливые нагромождения скал, окрашенных в сотни цветов и оттенков. Под нависшими над водой первозданными глыбами мрачно чернела бездонная глубина.

Лодка шла совсем медленно. Калашник пристально смотрел на берег, внимательно следя взглядом за направлением расщелин и трещин, пересекающих массивы горных пород.

— Здесь! — сказал он негромко, показывая рукой направление.

Смолин остановил мотор. Лодка тихо заскользила по воде и остановилась метрах в двух от скалы, круто уходящей в море.

— Видите? — показал Калашник на щель, узким треугольником чернеющую над водой.

Смолин кивнул головой и начал раздеваться.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Калашник.

— Обследовать.

— Опять тем же способом?

— Пока других нет.

Смолин всмотрелся внимательно в ход щели, соображая, куда она направляется под водой, сделал несколько глубоких вдохов и прыгнул в воду головой вниз.

Под водой он широко раскрыл глаза, стараясь увидеть расширение щели. Но щель опускалась в глубину черной, узкой полосой — в нее едва проходила ладонь. Смолин, работая ногами, медленно погружался вглубь и продолжал измерять расстояние между стенками щели. Наконец она стала постепенно расширяться, но так незначительно, что, когда Смолин уже почувствовал удушье, щель едва достигла ширины его головы. Смолин резкими бросками ног и рук вынырнул на поверхность.

Когда он отфыркался и отдышался, с лодки послышался негромкий голос Калашника:

— Ну, как?

— Пока входа еще нет. Сейчас повторю…

Он снова ушел под воду, быстро опускаясь вдоль щели. Зеленоватая мгла меркла, сменяясь мрачной синевой… Смолин погружался все глубже, изредка протягивая вперед руку, чтобы коснуться скалы.

И внезапно рука его свободно прошла вперед. Он двинулся туда, шаря над собой обеими руками, нащупал круто идущие вниз своды и уверено нырнул под них. Он поставил тело вертикально — дна не было; взмахом ног он снова поднялся, коснувшись головой сводов, и поплыл вперед, беспрерывно поднимая вверх руку, чтобы не потерять связи с потолком открытого им прохода.

Вода становилась все теплее, и это порождало в нем — уверенность, что он на верном пути. Своды постепенно повышались и становились уже. Загребая руками, он касался стен-то справа, то слева. Подступало ощущение удушья. Он понял, что запасов воздуха в легких едва хватит на обратный путь, и стал поворачивать назад, но вдруг увидел — казалось совсем близко — слабый мерцающий свет. Перед ним выступило расплывающееся зеленоватое пятно.

"Выход!" — мелькнуло в его голове. Какую-то долю секунды он колебался. Но благоразумие одержало верх. Он быстро повернулся и двинулся в обратном направлении.

Уже все запасы воздуха были исчерпаны.

В глазах начали вспыхивать малиновые искры. Потребность воздуха сжимала грудь, как клещами. Но он знал, что все это при затяжном нырянии неизбежно и пройдет после первых же глотков воздуха.

Свод над головой оборвался. Сверху мерцало расплывающимся зеленым пятном солнце. Смолин изо всех сил оттолкнулся от скалы. Мимо глаз мелькнули пузырьки, вода посветлела, расступилась, и он, жмурясь от солнца и фыркая, жадно глотнул воздух широко открытым ртом.

— Есть шансы! — крикнул он Калашину, отдышавшись.

Калашник покачал головой.

— Напрасно рискуете, Евгений Николаевич! Вы были под водой шестьдесят пять секунд. Это немыслимо.

— Дело тренировки, — спокойно ответил Смолин.

Он лег на спину, подставляя солнцу широкое худощавое загорелое тело. Отдыхал он, мерно и ровно дыша, не больше трех минут. Потом подплыл к лодке.

— Сейчас попробую нырнуть через весь проход. В конце его я видел свет. Если там открытый бассейн, то есть и воздух. Это значит, что я могу там задержаться долго. Не беспокойтесь обо мне.

И прежде чем Калашник успел возразить, Смолин ушел под воду.

Теперь он двигался быстро. Погружение длилось не более трех секунд. Он протянул руку и уверенно поплыл в проход. Вот опять впереди проступило светлое расплывающееся пятно. Смолин выпрямился почти вертикально, оттолкнулся и сомкнул ноги. Его вынесло на поверхность.

Он огляделся, жадно вдыхая теплый, влажный воздух. В густом, голубоватом полумраке трудно было что-либо различить. Впереди чуть поблескивала маслянисто-черная поверхность воды. Сзади круто уходили вверх стены прохода, по которому он достиг этого бассейна. Темные стены огромного подземного грота поглощали рассеянный свет, проникавший откуда-то сверху. Кое-где вспыхивали голубоватые жилки каких-то минералов.

Смолин посмотрел назад, запоминая расположение сводов, чтобы не запутаться на обратном пути. Глаза его стали привыкать к темноте, и он ясно видел расщелину, выходящую из воды в виде островерхой арки.

"Дорога для отступления есть", — усмехнулся он про себя и поплыл. Далеко впереди маячили неясные очертания бесформенных глыб, в беспорядке навороченных у стен грота. Расстояние до них показалось Смолину значительным — не менее ста метров. "Когда эти камни были уже совсем близки, его грудь что-то царапнуло. Он опустил руку и нащупал переплет жестких, покрытых слизью стеблей.

"Золотая водоросль!" — догадался он. Смолин проплыл немного дальше, и растения стали путаться под ногами. Он выпрямился и встал на грунт, густо покрытый той же жесткой, слизистой растительностью.

Направо, налево, со всех сторон, куда достигала рука, из глубины тянулись густо переплетающиеся ветви. Смолин нагнулся, захватил ствол ближайшего растения и потянул. Водоросль легко обломилась. Он вытащил ее из воды и взвесил на руках.

— Добрый килограмм, — пробормотал он.

Руки его дрожали. Так вот она, тайна Черного моря! Смолин сделал несколько шагов вперед, раздвигая ногами водоросли. Слизистой поверхностью они скользили по коже.

Если бы не слизь, то жесткие, почти окаменевшие ветви водорослей исцарапали бы его ноги в кровь. Почва под ногами поднималась. Еще несколько шагов, и вода была ему уже по щиколотку. Из полумрака смутно вырисовывались очертания края водной поверхности.

Он постоял немного, слушая, как звонко раздаются под сводами грота звуки падающих с его тела капель. Шагнул вперед — и очутился на суше. Это была полого уходящая в воду твердая, ровная почва. Смолин медленно пошел по ней вдоль кромки воды, считая шаги. Он насчитал до сорока, когда низко над головой повис свод грота. Смолин пошел пригнувшись. Когда идти стало невозможно, он присел на корточки и сунул руку в воду. И здесь до самой поверхности тянулись жесткие, слизистые ветви. Смолин спустился в воду, выломал несколько растений, привязал их к тесемкам плавок так, чтобы они не мешали движениям, и поплыл. Отсюда совсем близко виднелась арка расщелины, по которой Смолин проник в подземный бассейн. Обратный путь показался ему совсем коротким.

— Ну, Евгений Николаевич, — сказал Калашник, когда Смолин вынырнул у лодки, — я уже был уверен, что вы утонули…

Смолин шумно дышал, широко открывая рот и жмурясь от солнца.

— Все в порядке! — крикнул он.

Калашник подал ему руку, и Смолин, тяжело перевалившись через борт, очутился в лодке.

— Вот, — сказал Смолин, развязывая тесемки плавок. — Прошу убедиться…

Он протянул Калашнику драгоценную находку. Тот схватил водоросли, смерил глазами, взвесил на ладони, метнул вопросительный взгляд на Смолина. Евгений Николаевич утвердительно кивнул головой, роясь в кармане пиджака в поисках папирос.

— Неужели… нашли? — негромко спросил Калашник.

— Как видите, — спокойно ответил Смолин, вытирая пальцы о пиджак и крутя между ними папиросу. — Подземная колония золотой водоросли.

— Большая?

— Огромная. Думаю, что там тысячи тонн золота.

Калашник сдвинул брови, коротко вздохнул и положил водоросль на скамью, рядом с собой.

— Итак, все-таки, — сказал он, — в составе флоры Черного моря эта водоросль существует… Хотя до сих пор ее в живом состоянии еще ни разу не находили…

Смолин окинул взглядом фантастические нагромождения скал Карадага.

— Кто знает, — ответил он задумчиво, карстовое[33]Карст — земная поверхность, сложенная из растворимых пород, характерна провалами, пещерами, подземными реками. Яйла — вершинное плато Крымских гор. строение Яйлы, как вы говорили сами, способствует образованию подземных пещер. Может быть, со временем будет открыт еще не один подземный бассейн с неизвестными до сих пор животными и растениями… Но этот бассейн, мне кажется, заселен по воле человека…

— Что вы имеете в виду?

— Эта водоросль по всем признакам — обитатель теплых морей. Близкие к ней виды не поднимаются в широты, где возможны температуры ниже пятнадцати градусов. И если она выжила в Черном море, то только потому, что нашелся изолированный бассейн, где вода нагрета, по крайней мере, до двадцати пяти градусов. Там какие-то внутренние источники тепла, может быть вулканические. Я уверен, что в этом бассейне и зимой температура не опускается.

— Что же из этого следует?

— Я полагаю, что водоросль была привезена и высажена в этот бассейн человеком, который открыл и хранил его тайну.

Калашник в недоумении посмотрел на Смолина. Тот докурил папиросу и стал одеваться.

— Вчера я получил в руки документ, — продолжал он, застегивая пуговицы на рубашке, — свидетельствующий о том, что Федор Радецкий был первым исследователем, который много лет назад заинтересовался извлечением золота из морской воды. Он нашел золотоносное растение и акклиматизировал в этом подземном бассейне…

— Позвольте, — Калашник был по-видимому ошеломлен. — Значит мы нашли…

— Если хотите, — плантацию, искусственную культуру, поставленную Федором Радецким в середине прошлого столетия.

— Через этот проход? — недоверчиво спросил Калашник, кивая на щель, по которой Смолин добрался до подземного бассейна.

— Едва ли. Хотя думаю, что Федору Радецкому он был известен. Но в бассейн проникает свет. Бассейн, несомненно, имеет сообщение с сушей. Эксплуатация колонии, очевидно, осуществлялась через наземный вход в эту пещеру. Думаю, что в те времена — это было перед первой мировой войной здесь были пустынные места и увозить отсюда груз золотых водорослей можно было не привлекая внимания любопытствующих. А обработка материала производилась, очевидно, в другом месте.

— И вы думаете, что Павел Федорович продолжал это дело? — с интересом спросил Калашник.

— Сомневаюсь. У меня создалась впечатление, что пещера уже не посещается человеком. Думаю, что вход в нее сужен, закрыт или завалился сам. Может быть его засыпало землетрясением двадцать седьмого года[34]В 1927 году в Крыму было сильное землетрясение, изменившее очертания берега.. Во всяком случае, его давно бы обнаружили экскурсанты, которые обследуют все здешние места.

Он кончил одеваться и включил мотор.

Лодка скользнула по воде, удаляясь от скал Карадага.

— Каковы же будут наши дальнейшие шаги? — спросил Калашник.

— Полагаю, — ответил, не задумываясь, Смолин, — что следует сейчас же, немедленно связаться с Колосовым и отправиться в Севастополь на поиски старика Радецкого.

Глава 43. ПОБЕГ

Петров потерял счет дням. Утром его накормили все теми же острыми кушаньями с обжигающими горло приправами. Завтрак завершился кувшином холодной воды. Весь день он получал питье вволю. Стоило только постучать в дверь и жестами показать старику, приносившему ему пищу, что хочется пить, как появлялась вода — чистая, холодная вода, прекрасно утоляющая жажду. Но на другой день он воды не получил. Было томительно жарко. Пить хотелось нестерпимо. Он не получал воды и на следующий день. А на рассвете опять появился Смит и человек с бульдожьим лицом.

И снова начался бесконечный допрос.

А затем Петров потерял счет времени. Дни, когда Петрова кормили и поили, чередовались с днями голода и жажды.

Узкая щель под потолком светлела и темнела. И каждое утро Аркадий встречал тоскливым ожиданием предстоящего, допроса.

Вопросы были кратки и неожиданны. Однажды его спросили:

— Вы знакомы с Павлом Федоровичем Радецким?

Петров пожал плечами и ответил:

— Нет.

— Но вы его знаете?

— Да.

— Вы встречались с ним в Феодосии?

— Да. В прошлом году.

Смит пристально смотрел на Аркадия, опустив углы тонких губ и расширяя ноздри ястребиного носа.

— Вам известно, чем он занимался? — спросил он, наконец.

— Кто?

— Радецкий.

Петров поднял на Смита недоумевающий взгляд.

— Нет. Он, кажется… оставил научную работу, — ответил он неуверенно.

Опять наступило молчание.

— Скажите…

Пауза. Петров с напряжением ждал нового вопроса.

— Не приходилось ли вам бывать в Александриаде?

Петров пожал плечами.

— А где это находится?.. Кажется, под Севастополем? Нет, не приходилось.

На этом разговор кончился. Но он возобновился на следующий день такими же быстрыми краткими вопросами. Этих людей почему-то интересовал старик Радецкий. Они всячески допытывались, не имел ли он отношения к работе группы Смолина. Петров попытался было задать наводящие вопросы, чтобы исподволь узнать, что им известно. Но вопросы его остались без ответа.

Мысль о побеге возникла у него совершенно неожиданно.

Как всегда, на рассвете его разбудили. Открыв глаза, он увидел в полумраке ненавистное лицо с ястребиным носом.

— Доброе утро, мой молодой друг, — сказал Смит, любезно улыбаясь.

Это было что-то новое. Петров приподнялся на локте, скинул с плеча руку Смита и с удивлением посмотрел на него.

— Прошу извинить за беспокойство, вкрадчивым тоном продолжал Смит.

— Говорите, что вам нужно, — возмущенно перебил его Петров, — Какие тут к черту извинения!

Смит покачал головой и снова положил руку ему на плечо:

— Ах, какой вы! Впрочем, я вас понимаю. В ваших глазах мы только враги и вы не считаете себя вправе проявить к нам даже оттенок человеческого отношения. А между тем, это единственная почва, на которой мы могли бы договориться.

Он сел на глинобитный пол и обхватил колени руками. Петров слушал его вкрадчивую речь и не понимал, что кроется за этим непривычным обращением.

— Да, да, — продолжал Смит. — Уверяю вас, это единственная почва, благоприятствующая нашим с вами отношениям…

Петров молчал.

— …У нас нет к вам ни малейшего зла. Из нашего знакомства с вами мы хотели бы извлечь только взаимную пользу. Больше того, мы заинтересованы в том, чтобы ваша судьба не мучила нашу совесть.

Петров усмехнулся.

— К чему вся эта комедия? Чего вы, наконец, от меня хотите? — спросил он, поднимаясь и усаживаясь на своей цыновке против Смита.

— Мы хотим отпустить вас и отправить на родину. И не позднее чем завтра в ночь.

— Это я уже слышал. Заводите другую пластинку, мистер Смит.

— Вы неправильно меня поняли, мой молодой друг. Ваше мужественное поведение убедило нас, что вы неспособны купить свободу ценой измены родине. А с другой стороны, никаких сведений от вас о ваших "ошеломляющих" открытиях нам уже не нужно, — золотые зубы Смита обнажились до самых корней. — Нам известно все. И даже больше.

— Вот как?! — насмешливо сказал Петров.

— То есть, известно больше, чем вам, вежливо пояснил Смит. — Нам предстоит только реализовать наши сведения. И для этого предпринять небольшую экскурсию… — он помолчал, глядя в упор на Петрова, — … в которой мы просим вас принять участие в качестве эксперта.

— Что же мне предстоит делать… в качестве эксперта? — спросил Петров, отводя глаза.

— Удостоверить, что мы имеем дело с тем растением, которое ваш шеф так долго и тщетно искал в Черном море.

— Вы нашли колонию этих растений? — быстро, не сдерживая возбуждения, спросил Петров.

Смит снисходительно усмехнулся.

— Увы, мой друг, нет. Обманывать вас нет смысла: ведь мы хотим по-дружески договориться с вами. Мы ее не нашли. Вернее, не нашли ее вы, и это нам хорошо известно. Вы и не могли ее найти, так как она существовала в прошлом веке…

— О какой же экспертизе может идти речь? — в недоумении спросил Петров.

— …Если не найдена колония? — подхватил Смит. — Да, место ее пребывания не установлено. Но это не имеет никакого значения, поскольку это растение существует уже не в виде колонии, а в мертвых остатках, какие были найдены в Черном море.

Он пошарил в кармане, вытащил картонную коробку, постучал по крышке и раскрыл. Петров, нахмурясь, смотрел на знакомые остатки золотой ветви.

— Мы могли бы обойтись и без вашего содействия, мой молодой друг. Смит повертел в руках коробку и закрыл ее. — Но, к сожалению, обе части золотой ветки, — и та, с которой вы работали, и та, которая была у незабвенного Николая Карловича, — попали к нам в таком истерзанном виде, что использовать их для определения подобных им растений невозможно. Вот почему мы надеемся на вашу помощь. Полагаю, что в такой безделице вы нам не откажете.

— Я не понимаю вас, — сказал Петров, напряженно стремясь догадаться, к чему клонит Смит.

Смит поднялся на ноги и перестал улыбаться.

— Словом, нам стало известно местопребывание бывшей колонии золотой водоросли. Ваша совесть может вас не беспокоить: вы нам ничего не сказали. Мы доставим вас на родину. На завтра обещают низкую облачность, и высадка будет безопасной. Вы увидите то, что вам будет показано, и скажете ваше мнение. И больше ничего. Эта маленькая консультация — цена вашей свободы. Он нагнулся к Петрову, похлопал его по плечу и вышел.

День прошел в томительных размышлениях. Надо было решать — что делать. И чем ближе к вечеру, тем лихорадочнее работала мысль. Он лежал на цыновке, закрыв глаза. Сердце билось тяжелыми, беспокойными ударами. И когда уже совсем стемнело, он решил: бежать!

Да, да, бежать во что бы то ни стало. Другого выхода нет. Конечно, ни о какой "консультации", ни о какой "экспертизе" и речи быть не может. Но если он откажется — смерть. Единственный выход — побег.

…Он забылся беспокойным, расслабляющим сном, то и дело вздрагивая и просыпаясь. Очнулся от ощущения холода. Повел плечами и встал, зябко поеживаясь.

В помещении было почти совсем темно, но в щель под потолком пробивался слабый свет. Петров прошелся несколько раз взад и вперед, расправляя затекшие и озябшие руки и плечи. Похлопал себя по ногам, помогая кровообращению.

По тишине, царившей вокруг весь день, по отсутствию звуков с улицы, он давно догадался, что дом, где его поместили, расположен в пустынном, глухом месте. Слабые воспоминания о том, как его несли с судна, подтверждали это предположение. Ему казалось, что стоит только выбраться из тюрьмы, и он будет спасен.

Петров приложил ухо к стене, прислушался, затаив дыхание. Со двора не доносилось ни звука. Аркадия томила жажда. Он постучал в дверь. Ответа не было. Он постучал сильнее. Опять тишина. И невыносимая тоска по воле охватила Петрова с такой силой, что он застонал от злобы.

Стало еще светлее. Петров обвел глазами комнату. Ни палки, ни камня, ни обломка кирпича — ничего, что могло бы служить оружием. Ничего, кроме голых стен.

А если схватиться со Смитом голыми руками? Аркадий был довольно крепким человеком, но, подумав о рукопашной схватке, он скептически покачал головой. Голыми руками? Нет. Он слишком изнурен пыткой и побоями. Риск слишком велик. Нужно придумать что-то другое.

Петров сунул руки в уже давно обшаренные карманы — ни ножа, ни лезвия безопасной бритвы, ни гвоздя… Прежде чем бросить сюда его, конечно, обыскали, и все, что могло бы послужить оружием, отобрали. Но Аркадий продолжал настойчиво искать. И вдруг он нащупал что-то за подкладкой пиджака. Сунул руку через порванный карман и вытащил… обрывок бечевки.

Он с досадой бросил его на пол… Но вдруг ему пришла в голову замечательная мысль! Он даже рассмеялся от радости. Мгновенно он сорвал с себя пиджак, стянул через голову рубашку, разорвал ее на полосы и начал крутить из полос жгут. Пальцы заплетались и не слушались. Материя топорщилась и путалась в руках. Аркадий то и дело останавливался, прислушивался и вздрагивал от каждого звука. Ему уже не было холодно и от нервного напряжения на лбу выступил пот.

Наконец, крепкий двухметровый жгут был готов. Петров сделал широкую петлю, прикинул на своей шее, попробовал как она затягивается… Вздохнул облегченно, и вытер рукавом пот со лба. Оставалось ждать.

Он был уверен, что его тюремщик явится на рассвете. Так бывало почти каждое утро.

Удивительно, что он до сих пор еще не пришел.

Петров застыл у дверей, держа наготове свое оружие. Мысль о форме предстоящей борьбы не вызывала никаких сомнений. Что же, если потребуется, это будет убийство. Разве он не имеет на это права?

Волнение усиливало жажду, иссушающую рот и горло. Петров застыл у дверей, слушая стук своего сердца и не разбирая больше никаких звуков.

Послышались шаги. Кто-то глухо ступал по глинобитному полу соседней комнаты. Аркадий поднял жгут, чувствуя, как напружинились мышцы рук и ног… Загрохотал засов… Дверь медленно открылась. Показались плечи и голова. Петров увидел ненавистный профиль с ястребиным носом… взмахнул руками, забрасывая петлю на голову вошедшего, и что было сил натянул жгут, упираясь ногой в спину противника.

Петров навалился на него и скрутил руки за спину. Но это было уже не нужно, Смит потерял сознание. Петров торопливо, путаясь пальцами, расстегнул пуговицы его костюма, стащил пиджак и брюки, переваливая с боку на бок неподвижное, обмякшее тело. Не снимая своей одежды, он натянул их на себя.

Итак, первый шаг сделан. Он переступил через лежащее ничком тело, на ходу наклонился над ним и ощупал, гадливо морщась, его набухшую шею… Петля ослабела… Но заставить себя затянуть петлю туже он не смог. Тронул грудь — сердце еще билось.

— Черт с тобой, — пробормотал Петров и вышел из комнаты.

В коридоре было темно и тихо. Справа сквозь щель в закрытых дверях чуть брезжил свет. Петров стремительно бросился к двери и приоткрыл ее. На дворе еще было сумрачно.

Над белой саманной стеной забора чуть светлело рассветное небо. У стены темнела человеческая фигура, очевидно, это был сторож. Он сидел на корточках, уткнув голову в колени.

Раздумывать было нечего. Петров быстро раскрыл дверь и вышел. Он сейчас же повернул влево, спиной к сторожу, не видя, но чувствуя, что тот смотрит ему вслед. До угла было не больше пяти шагов, но они показались Петрову за пятьдесят. Заметит или не заметит? Петров шел с непокрытой головой. Но Смит был так же светловолос, как и он. Рост у них был примерно одинаков. Заметит или не заметит? Еще шаг и — конец этой пытке… Все!.. Петров пустился бегом между низкими строениями в узкий переулок.

Вдали маячил белый саманный забор. Не замедляя скорости, Петров добежал до забора, подпрыгнул, подтянулся и, упираясь на вытянутые руки, посмотрел направо, налево. За забором тянулась пыльная улица, с арыками по краям. Уходили вдаль бесконечные саманные выбеленные заборы, за которыми виднелись низкие строения с плоскими крышами. Налево синела полоса моря. Петров легко перенес ноги через забор, спрыгнул и побежал к морю.

Глава 44. В НЕЗНАКОМОЙ СТРАНЕ

Петров бежал что было сил, пока не почувствовал, что задыхается. Он остановился и осмотрелся. Поселок скрылся за крутым нависшим над морем берегом. От берега по вздыбившимся желтовато-бурым скалам поднимались раскоряченные длинноиглые сосны вперемежку с густыми кустарниками. Скользя на осыпающейся под ногами глине, судорожно хватаясь за траву, свешивающую свои космы с обрыва, Петров поднялся на берег и стал карабкаться вверх по скалам, в непролазную чащобу кустарников. Утро было прохладное, но от возбуждения и быстроты движений Петров весь взмок. Он полз все выше и выше, пробираясь к оголенной вершине скалы, откуда надеялся осмотреть все окружающее пространство.

Через плечо он увидел открывшуюся поверх деревьев широкую полосу побережья и, тяжело дыша, остановился. Тут только он понял, что ему трудно было взбираться на скалу потому, что поверх его одежды был надет чужой костюм. Брезгливо морщась, он сбросил серый костюм Смита и сел. Он был на площадке, висевшей над морем, как капитанский мостик. Берега справа и слева уходили в сизую даль. Впереди застыла неподвижная поверхность моря. Сзади поднимались бурые громады гор.

Чужой край расстилался под ногами Петрова, загадочный и враждебный. Виднелись рассыпанные по берегу белые кубики убогих жилищ. Над ними по лощинам протянулись ровные строчки виноградников. Тончайшей паутиной повисли над берегом на высоких кольях рыболовные сети. За поселком вилась узкая лента пустынной дороги, уходящей далеко на запад, где ничего не было видно, кроме обрывистых гор, поросших редкими соснами.

Петров посмотрел направо. Те же крутые скалы громоздились в беспорядке, нависая над широкой долиной. Однообразная буроватая зелень переходила далеко, далеко, у самого горизонта, в седину горной гряды. "Болото, — догадался Петров. — Да. Ничего себе, местечко!" Он повернулся к морю. Луч солнца прорвался из-за гор и побежал по синеве воды. На море никаких признаков жизни. Только темное тело корабля неподвижно висело на синеве воды.

Петров долго сидел на площадке. Подумать надо было крепко, чтобы не наделать ошибок. Он припоминал, что следует предпринимать в таких случаях, — очутившись в чужой стране, без денег, без документов, не зная даже названия местности, куда попал. Очевидно, надо обращаться в какое-либо представительство Советского государства — в консульство, посольство, торгпредство. Но легко сказать — обращаться. А куда? Не в этом же поселке искать советских дипломатов и торговых работников? Очевидно, надо добираться до крупного центра может быть, до столицы государства. Но как?

Только теперь представил он себе всю трудность своего положения. О преследовании Петров не беспокоился: едва ли удастся организовать его в этой пустынной местности. Но Аркадия пугало расстояние, которое нужно пройти до крупного центра, где можно найти советских людей. И на запад, и на восток — это были сотни километров. Пройти такой путь по берегу моря и остаться незамеченным пограничными войсками, не вызвать подозрения у населения — нет, на такую удачу шансов не было.

Ну, в лучшем случае, один на десять тысяч.

— Плохо! — сказал Петров, поднимаясь.

Нужно было принимать решение, а в голову ничего не приходило. Очевидно следовало продолжать разведку местности, чтобы выяснить, где он находится. Но прежде надо было подкрепить силы. Пустой желудок властно заявлял о себе.

Петров долго блуждал по склонам гор в поисках съедобных растений. Наконец, он наткнулся на заросли грецкого ореха. Плоды полностью созрели и осыпались. Он собрал на земле целую гору орехов. Это была вкусная и сытная пища. Утолив голод, Петров направился на восток, спускаясь с гор к болоту. Разведка не принесла ничего утешительного. На десятки километров перед ним тянулись заросли высокой болотной травы. Почва подлогами становилась все мягче и влажнее и, наконец, захлюпала, обдавая брызгами при каждом шаге. Солнце жгло. Петров вернулся на скалу.

Он пролежал под кустами весь день, решив пробраться ночью мимо поселка и двинуться на восток. Внизу плавно качалась синева моря. Петров смотрел на молочно-голубую полосу горизонта, где небо поднималось из воды, и думал о крымском побережье, скрытом трехсоткилометровой выпуклостью моря. Его грызла тоска по родной земле. И таким неприютным и суровым казался ему этот каменистый край, что он старался не видеть ни бурых скал, ни тонкоиглых сосен.

Внизу, поднимаясь и опускаясь на невысокой волне, качался корпус корабля, маленький, точно игрушка. Петров не сводил с него глаз. Между кораблем и берегом курсировала лодка, перевозящая крошечные фигурки людей. По-видимому корабль готовился к экспедиции, о которой вчера говорил Смит. Когда солнце, обогнув горы, опустилось в тучи, стоявшие над горизонтом, и на судне зажглись круглые иллюминаторы верхней рубки, стало видно, как засуетилась команда. Лодка подвезла новую партию людей. И как только вспыхнула одинокая лампочка на корме, Петров вскочил и бросился вниз, не разбирая дороги. "Только бы успеть", — бормотал он. Из-под ног катились камни, трещал кустарник, раздираемый плечами.

Когда Петров достиг крутого берега, вечерний сумрак уже застыл над морем дымчато-лиловой пеленой. Огни корабля дрожали в воде острыми иглами отражений. Петров сбросил пиджак, ботинки и, оставшись в майке и брюках, соскочил вниз. Мелкая галька пощекотала подошвы теплом ушедшего дня. Для разгоряченного тела вода показалась прохладной. Петров долго шел по дну, пока не погрузился в воду до шеи. Тогда он оттолкнулся и поплыл. По воде доносились до него голоса, стук весел, лязг металла и топот ног. До корабля было около километра. Примерно через час Петров коснулся рукой металлического корпуса корабля.

В темноте он не мог разобрать конструкции судна. Высоко в небо уходил плоский, как совок для угля, нос. Корма глубоко осела, так что борта поднимались не больше чем на метр над водой. Иллюминаторы в корпусе судна были плотно закрыты массивными металлическими щитами.

К корме причалила лодка, высадив двоих, и тотчас же ушла. Петрову показалось, что он узнал ястребиный профиль одного и бульдожью физиономию другого, когда они, переговариваясь вполголоса, прошли в полосе света, падающей от фонаря. Их шаги глухо прозвучали по палубе и затихли. Наверху осталась одинокая фигура человека, наклонившегося над трапом. Медлить было нельзя. Собрав все силы, Петров свел ноги и вытолкнул тело из воды. Прыжок поднял его на полметра. Пальцы коснулись металлической закраины борта. Петров схватил ее, ломая ногти, и повис на руках. Сердце его неистово билось. Он ждал, не подойдет ли сюда человек, услышав плеск от его прыжка.

Прошла бесконечно долгая минута. Петров стал медленно подтягиваться, пока глаза не поравнялись с поверхностью палубы. Силуэт человека, застывшего в той же неподвижной позе, виднелся у противоположного борта. Не сводя с него глаз, Петров поднялся еще выше, скользнул через невысокие перила и лег, прижимаясь всем телом к холодной металлической обшивке палубы. Человек зашевелился и шумно откашлялся. Петров ждал, затаив дыхание. Человек плюнул через борт и отошел. Мелькнуло в полосе света смуглое горбоносое лицо, и фигура скрылась в темноте. Петров торопливо провел ладонями по брюкам, крепко прижимая материю к ногам, чтобы потом падающая с них вода не оставила на палубе следов, прислушался и пополз вдоль борта.

Пока все шло так, как он задумал. План был предельно прост: пробраться внутрь судна, спрятаться и незамеченным достигнуть родных берегов.

Удача первых шагов окрылила его. Волнение прошло. Он быстро полз, направляясь к широким зияющим люкам, откуда смутно пробивался свет. Высокая мужская фигура выросла из ближайшего люка и быстро прошла мимо, гулко стуча каблуками. Петров подполз к краю, заглянул вниз. И только теперь понял, каким мальчишески несбыточным, каким фантастическим был его план.

Легкая лесенка сбегала вниз. От нее тянулся ярко освещенный коридор, покрытый дорожкой линолеума. Направо и налево ослепительно белели прямоугольники дверей. Приглушенно звучали чьи-то голоса. Да, найти здесь место, чтобы спрятаться, было так же осуществимо, как проникнуть незаметно днем в густо населенную квартиру. Проскользнуть в одну из кают, забраться под койку — вот единственное, что приходило в голову. Петров, не раздумывая больше, схватился за поручни и скатился вниз.

Он бросился к первой двери, прильнул к ней ухом, держась за ручку. Его слух не уловил ни единого звука. Он нажал ручку, но дверь не поддавалась. Петров метнулся к соседней — и отскочил, услышав за ней голоса. Следующая дверь была не заперта и даже чуть-чуть приоткрыта. Петров прислушался — в каюте было тихо. Сзади послышался шум.

Аркадий оглянулся и с ужасом увидел ноги, медленно спускающиеся по трапу…

Путь назад был отрезан. Петров инстинктивно прижался к двери. Она неслышно отворилась, Петров проскользнул внутрь, закрыл ее за собой и метнул взгляд в глубину каюты…

Спиной к нему, наклонившись над ярко освещенным столом, сидела женщина и писала.

— Кто? — спросила женщина, не оборачиваясь.

Мягкий и нежный голос показался неожиданно знакомым. Петров застыл на месте, машинально нащупывая дверную ручку за спиной. Женщина обернулась и негромко вскрикнула… Это была Валерия Радецкая.

Глава 45. ВАЛЕРИЯ РАДЕЦКАЯ

— Валерия Павловна? Я Петров, сотрудник профессора Смолина, — тихо, но внятно произнес Петров.

Радецкая медленно поднялась с кресла.

— Как вы сюда попали? — прошептала она с изумлением.

Свет, падающий на нее сзади, мешал Петрову видеть лицо, но по голосу он чувствовал, как она поражена и испугана.

— Совершенно случайно, — сказал он первое, что пришло ему в голову.

Радецкая нервно рассмеялась.

— Какой вздор, что значит случайно?.. Здесь, за четыреста километров от границы!? Послушайте, но вы же весь мокрый! — негромко воскликнула она, подойдя к Петрову.

— Ничего, не беспокойтесь. — Петров отступил от нее и прислонился спиной к двери.

Валерия с любопытством разглядывала Петрова, качая головой. Аркадий слегка отстранился от двери и спросил, касаясь пальцем ключа, торчащего в замочной скважине:

— Разрешите?

Она пожала плечами. Ключ щелкнул. Петров отошел от двери.

— Извините, что я в таком виде, — сказал он, бросив взгляд на свои влажные, помятые брюки. — Но я смог попасть сюда, к сожалению, только вплавь и без ведома хозяев этого корабля.

Тонкие брови взлетели над широко открытыми глазами.

— Ничего не понимаю… Расскажите, как это случилось?

Петров насторожился. Сквозь стены каюты чуть слышно донеслись слова команды и топот ног.

Корпус судна ровно задрожал. Загудели моторы. Плавание началось! Итак, выход был один — договориться.

Петров не понимал, как могла Радецкая очутиться среди этих людей. Первое, что надо было установить — выяснить ее отношения с ними.

— Скажите, Валерия Павловна, вы… здесь… добровольно? — запинаясь, спросил Петров.

Ее ресницы медленно опустились. Петров ждал ответа, наблюдая, как меняется ее лицо.

— Да, — сказала она, наконец, нетвердо.

— И неужели… заодно с этими мерзавцами? — вырвалось у Петрова.

— Нет, — ответила Радецкая, поднимая голову.

— Куда идет корабль?

— К крымскому берегу.

— Для новой диверсии? — со злобой спросил Петров. — И вы отрицаете, что вы заодно с ними? Как же вы здесь очутились?

— Как могу я быть заодно с людьми, которые собираются ограбить моего отца?

— Вашего отца? — переспросил Петров. — Да. Они хотят отнять у него золото. — Какое золото?

— Десятки тонн… — Радецкая болезненно поморщилась. — Он хранит его в Александриаде.

— В Александриаде? — удивился Аркадий и вспомнил, что Смит выпытывал у него сведения об этом местечке. — Откуда же у него такое богатство? спросил он недоверчиво. Радецкая засмеялась.

— Милый мальчик, я вижу, что вас слово "богатство" повергает в ужас. Утешу вас: оно досталось ему в наследство.

— В наследство? — еще больше удивился Петров. — Но, насколько я знаю, отец Павла Федоровича был скромным ученым. Как же он мог оставить наследникам столько золота?

— Из моря. Мой дед нашел средство добывать золото из морской воды. Так сказал мне мой отец. Или, вернее, я у него сама допыталась об этом.

— Так… И это золото… сохранилось?

— Да, сохранилось.

— И корабль направляется за ним?

— Да.

— И вы сами на этом корабле?.. Вы говорите, что не заодно с этими бандитами. А почему же вы добровольно на их корабле?..

— Скажите, пожалуйста! — неожиданно улыбнулась она. — Этот мокрый юноша, проник ночью в каюту почти незнакомой ему женщины и вдруг учиняет ей допрос? Нет, мой друг, разговор наш должен принять совсем другой оборот. Спрашивать буду я, а отвечать — вы. Проходите сюда. Садитесь. А я сяду здесь. Ну…

В дверь тихо постучали. Петров вскочил. Валерия спокойно положила руку ему на плечо:

— Кто там? — спросила она.

— Можно? — послышался за дверью вкрадчивый голос.

— Нет, я ложусь спать.

— Извините, мне показалось… что у вас кто-то есть.

— Я репетирую роль. — Валерия бросила быстрый взгляд на побледневшее лицо Петрова.

— Спокойной ночи! — сказал за дверью голос.

— Спокойной ночи!

Звуки шагов замерли за дверью.

— Итак, — тихо сказала Радецкая. — Вы проникли сюда тайно?

— Да.

— С какой же целью?

— Чтобы добраться до своей страны.

— А как же вы очутились… на этом берегу?

— Я был похищен… в бессознательном состоянии.

— Этими… бандитами, как вы их называете?

— Да.

— Что же им от вас было нужно?

— Они требовали, чтобы я выдал им секрет добычи золота из морской воды.

Глаза Валерии широко открылись:

— Секрет добычи… золота! А он вам известен? Ну, что вы так на меня смотрите? Ну, конечно, если вы знаете этот секрет, то понятно, почему они решились вас увезти. Этого же они добивались и от меня.

— А вам… он… неизвестен? — спросил Петров.

Валерия отрицательно покачала головой:

— К стыду моему… нет. Это тайна моего отца.

— А в Александриаде?..

— Там спрятано золото, добытое моим дедом. Это единственное, что я узнала от отца…

— Узнали… и выдали его тайну? — укоризненно спросил Петров.

Валерия вспыхнула. Но, овладев своими чувствами, она с улыбкой положила пальцы на руку Петрова.

— Вы продолжаете допрос? Ну, поймите же, юноша, что это, наконец, неделикатно. Или вы хотите, чтобы женщина перед вами заплакала? Нет? Ну, и молчите. А спрашивать буду я. — Лицо ее стало серьезным. — Значит, это и было целью вашей экспедиции? Боже мой, как же я была глупа! Мне это и в голову не приходило!

Корпус судна гудел все сильнее и сильнее. Рев моторов прорывался сквозь перегородки.

Аркадий пристально смотрел на Радецкую, ожидая, что она скажет. Она долго сидела, обхватив колени тонкими руками. Затем встала с кресла и холодно, официальным — тоном спросила:

— Итак, вы сказали, что проникли на это судно, чтобы бежать на родину?

— Да, это и на самом деле так.

Аркадий тоже встал и только тут почувствовал озноб от прикосновения холодной влажной одежды. Резкие переходы Радецкой от смеха и ласковой иронии к холодному, враждебному обращению заставляли его настораживаться.

— Ну, что ж, — сказала она, — не вижу причин, почему бы мне вам и не помочь… хотя бы из уважения к вашему… шефу.

Аркадий непроизвольно усмехнулся. Взгляд Радецкой стал злым.

— Смешного в этом ничего нет, — сказала она резко. Петров молчал. Здесь две койки. Одну займу я, другую вы. Задерните занавеску, разденьтесь, пусть ваша одежда высохнет. Через три часа я вас разбужу. Думаю, что, когда корабль пришвартуется, вы сумеете выбраться.

Петров стоял неподвижно, потупясь.

— Ну? Чего же вы ждете? — удивленно спросила Валерия. — А!.. я вас понимаю. — Она подошла к двери, вытащила ключ и протянула Петрову. Возьмите. Дверь вы заперли сами. А ключ можете хранить под подушкой.

Петров умоляюще посмотрел и отвел ее руку.

— Я вам верю, — сказал он, краснея. — Но позвольте мне… просидеть эти три часа в кресле. Одежда моя почти высохла. А уснуть я все равно не смогу.

Валерия резко отдернула руку. Брови ее сдвинулись. Но тут же она рассмеялась и легонько провела пальцами по его волосам.

— Милый мальчик! Какой вы смешной. Устраивайтесь, как хотите! Спокойной ночи.

Она отошла к одной из коек и задернула занавеску.

Петров сел в кресло. Ему казалось, что он не спал ни минуты. Он сидел, закрыв глаза и ощущая всем телом стремительное движение корабля. Немного покачивало. Вода с шумом била в закрытый наглухо иллюминатор.

Он очнулся от прикосновения теплой руки К его голове.

— Двенадцатый час, — сказала Радецкая. — Скоро приедем. Просыпайтесь.

Петров вскочил. Растер ладонями щеки, чтобы прогнать дремоту. Через перегородку доносился ровный гул моторов, но они работали уже не в полную силу: ни тряски, ни дрожи не ощущалось.

— Идем в надводное положение, — сообщила Радецкая.

— А разве это судно… подводное?

— О, конструкция его замечательна. Это сверхбыстроходный глиссер, приспособленный к подводному плаванию. На поверхности он развивает скорость до ста двадцати километров. А в случае надобности погружается и идет под водой. Сейчас, очевидно, мы поднимаемся.

Пол под ногами плавно качнулся. Гул моторов затих. Послышался топот ног, стук, лязг цепей. Радецкая кивнула головой.

— Да, мы уже на поверхности.

Петров напрягал слух, стараясь уловить, что происходит наверху. Над головой глухо простучали торопливые шаги. Корпус судна вздрогнул. Лист бумаги, шурша, слетел со стола. Аркадий нагнулся, но Радецкая подхватила лист на лету. Не глядя, сложила его вчетверо и протянула Петрову.

— Передайте… Евгению Николаевичу. И скажите ему, что… Нет, впрочем, ничего не говорите.

Аркадий протянул руку, но Радецкая продолжала крепко держать листок.

— Мне не хочется, чтобы он думал обо мне очень плохо. А что я могу сказать в свое оправдание? Ничего.

Она развернула листок, прочитала первые строчки. Лицо ее исказилось болезненной гримасой.

— Поймите, — прошептала она прямо в лицо Петрову, — что я отравленный человек. Я знаю, конечно, что поступаю дурно. Но что я могу сделать с собой? Впрочем, вы ничего не знаете, да и не нужно вам этого знать.

Петров молча, насупясь, не глядя на Радецкую, слушал ее лихорадочный шепот. Клочки разорванного письма полетели ему под ноги.

— Послушайте, — сказал Петров, поднимая глаза. — Пойдемте вместе. Оставьте этих людей. Ведь это же — прошлое, конченное. Это не люди, а выходцы из могил. Как вы будете жить с ними?

Радецкая устало махнула рукой. На губах ее выступила слабая улыбка.

— Поздно! — беззвучно ответила она. Ничего не выйдет. Лететь с вами? Нет, крылышки не выдержат. — Она прислушалась. Вам уже можно идти.

Петров сделал движение к двери. Радецкая улыбнулась.

— Нет, нет, не в таком виде… Вот вам мой плащ. Примерьте, накиньте капюшон. — Она отступила на два шага, критически рассматривая его. — Нельзя сказать, чтобы сходство было большое. Сложение у вас крепкое. Впрочем, рост у нас с вами одинаковый. В полумраке, я думаю, не обратят внимание на то, что я пополнела за ночь. Вот только ноги… Петров посмотрел на свои босые ступни.

— Нет, так нельзя. — Она пошарила под койкой. — Вот вам резиновые сапоги. Примерьте. Жмут? Ничего, на берегу сбросите. Мне кажется, так будет неплохо.

Радецкая щелкнула замком, отворила дверь и выглянула в коридор.

— Всё в порядке. Сейчас все наверху. На вас не обратят внимания. Им не до меня. Ну, ступайте.

Петров задержал ее руку в своей.

— Валерия Павловна, — сказал он тихо, — я вам очень благодарен за помощь… Но не хочу от вас скрывать, что сделаю все возможное, чтобы помешать этим бандитам.

Радецкая пожала плечами.

— Желаю успеха:

— Но это может быть опасным и для вас, — Аркадий настойчиво удерживал ее руку. — Решайтесь! Я буду ждать вас на берегу.

Брови Валерии сдвинулись.

— Не смейте этого делать! — сказала она, отнимая руку. — Поступайте так, как требует ваш долг. И не принимайте меня в расчет. Идите!

Она подтолкнула Петрова к двери. Он очутился в коридоре.

— Если сразу не удастся, возвращайтесь сюда, — шепнула Радецкая за его спиной.

Коридор был едва освещен. Петров шагнул к трапу и остановился, держась за поручни.

Сквозь круглое отверстие люка виднелось черное, беззвездное небо. Врывался прохладный воздух, остро пахнущий морем. Петров побежал вверх по ступенькам. Поднял голову над люком и осмотрелся.

На палубе шла оживленная работа. В ночной темноте при свете ручных фонарей копошились человеческие фигуры, раздавались негромкие слова команды. Крутой, скалистый берег черной громадой поднимался в полусотне шагов от корабля. Шумел прибой.

"Путь свободен", — отметил Петров. Ящерицей выполз он на палубу, подкатился к борту, посмотрел через край вниз. До воды было не больше двух метров. Он сбросил с себя плащ и сапоги. "Пожалуй, на палубе их оставлять не стоит", — решил Аркадий. Плеск сброшенных в воду сапог растворился в шуме прибоя. Петров перевалился через перила, повис на руках и разжал пальцы.

Вода ласково приняла его. Это была вода родного края, и Петрову показалась, что она с какой-то материнской нежностью понесла его к берегу. Петров плыл в неистовом восторге, повторяя про себя одно и то же слово: "Свободен!", "Свободен!". И только толчок о камень привел его в себя. Спотыкаясь и падая под ударами волн, Аркадий стал карабкаться по обломкам скал.

Он поднялся на ноги под береговым обрывом и оглянулся. Темнел огромный корпус корабля, поднявший широкий нос над прибрежными камнями. По палубе медленно передвигались огни фонарей. С борта спускалось что-то тяжелое очевидно, лодка. Петров повернулся и побежал вверх.

Глава 46. ОДНА

Всего три дня назад Лапин, вызванный телеграммой Смолина, выехал в Севастополь, а Ольге казалось, что прошло много-много томительно-нескончаемых дней.

Теперь она осталась совсем одна на станции. Казалось, все было в порядке. Культуры золотоносных водорослей процветали. Огромные аквариумы все гуще и гуще заполнялись переплетением багрово-красных слоевищ и листовых пластинок. За неделю до отъезда Ланин закончил переселение нескольких тысяч экземпляров с наиболее энергичным ростом на литораль Сайда-губы. Решение задачи, поставленной перед коллективом профессора Смолина, можно было считать обеспеченным. И все же сознание своей ответственности за биологическую станцию вызывало у Ольги безотчетную тревогу.

Одна на станции… Ольга обошла все лаборатории. Внимательно и придирчиво просмотрела, чем занимаются лаборанты, и уточнила их дневные задания. Затем спустилась в аквариальную и долго стояла, прижавшись лбом к стеклу большого аквариума, рассматривая растения. И вдруг она поймала себя на том, что думает не о водорослях, а о чем-то другом. Она попыталась проанализировать, что порождает в ней тревогу?

Прошел уже месяц с того дня, как была получена телеграмма Петрова, вызвавшая отъезд Смолина. С тех пор Ольга не получила от Аркадия никаких известий. Не писал ничего и Смолин. Две телеграммы — одна через десять дней после его отъезда (ответ на телеграмму Панина), другая с вызовом Панина — вот и вся его корреспонденция. Оба срочных вызова объяснить было легко, в них не было ничего необычного. Евгения Николаевича вызвал Петров. Панина вызвал Евгений Николаевич. Но вот форма этих вызовов рождала тревогу. Ольга видела обе телеграммы — сухие и лаконичные. По ним решительно нельзя было догадаться, зачем потребовалось присутствие обоих в Севастополе. Но и не это тревожило Ольгу. Мало ли что могло произойти в Севастополе и не обо всем она должна знать. Но она не могла отделаться от постоянного воспоминания о прошлогодней телеграмме Крушинского — он тоже просил о немедленном выезде и так неожиданно погиб. Она отгоняла это назойливое воспоминание, упрекала себя в глупой мнительности, но тревога не унималась.

Ольга отошла от аквариума, раздумывая, как распределить время в своем рабочем дне. Собственно, в лаборатории делать ей было нечего. Анализами занимались лаборанты, и результаты от них она получит только к вечеру. Гораздо более важным казалось ей посетить литораль Сайда-губы и проверить, как там себя чувствует высаженная Паниным золотоносная ламинария. За три дня после отъезда Панина там могли произойти большие изменения.

…День начинался теплый, с торопливым солнцем, льющим мягкий свет через белесоватую пелену на небе. Ольга торопливо зашагала по шоссе, продолжая машинально сжимать в кулаке ключ от тяжелого замка, которым запиралась аквариальная. Как и всегда, спокойное величие северной природы, согретой могучим дыханием Гольфстрима, подействовало на нее умиротворяюще. Тяжелое настроение рассеялось. Она шла, распахнув плащ и подставляя открытую шею лучам, летящим с мглистого неба. Ей вспоминался Аркадий, и она подумала, что вдвоем под этим ласковым небом, пожалуй, было бы идти еще приятней. Но она тут же поправила себя: не приятней, а полезней для дела.

С перевала открылась знакомая панорама залива с перемычкой плотины у горла. Все, что еще совсем недавно загромождало эту панораму — строительные машины, экскаваторы, общежития для рабочих, — все это было уже убрано. Стройное здание электростанции и массивный куб цеха золотодобычи стояли теперь в горделивом и строгом одиночестве.

Ольга побежала вниз по тропинке, к мосткам, где на прозрачной воде покачивались лодки. Дежурный охраны широко улыбнулся Ольге, когда она, звонко стуча каблуками по дереву, прошла мимо него.

— Помочь вам? — крикнул он ей вслед.

— Сама справлюсь! — ответила Ольга, прыгая в лодку.

Мотор загудел. Зелено-бурая кайма прибрежной растительности плавно поплыла вдоль борта лодки. Ольга правила в юго-западный угол, где заложил свою "плантацию" Панин.

Она с напряжением всматривалась, не мелькает ли среди темной зелени красноватое пятно золотоносных водорослей.

Первые высаженные Паниным растения укрепились на скалах немногим больше недели назад. Эти крохотные кустики скрывались между мощными слоевищами водорослей-старожилов. Наивно было думать, что за девять-десять дней высаженные ламинарии достигнут размеров, видимых на большом расстоянии. Вот уже стали различимы, гроздья причудливо изрезанных пластинок. В них не заметно было ни единого красного пятнышка. Лодка подошла совсем близко к берегу. Растения зашуршали у самого борта. Ольга остановила мотор и, нахмурясь, разглядывала густые сплетения водорослей. Все бурые. Ольга бросила взгляд вверх. Вдоль берега метров на двести тянулся ряд колышков, вбитых Лапиным. Его "плантация" здесь — ошибиться было нельзя.

Ольга, разочарованная, подавленная, подняла сначала одну тяжелую плеть, рассмотрела ее до основания слоевища, бросила, подняла другую, третью… И вдруг ее поднятая рука застыла. Из-под изрезанных зеленовато-бурых пластинок фукусов и ламинарий показался темно-красный бархат золотоносной водоросли.

Ольга медленно продвигалась вдоль берега, поднимая скользкие плети одну за другой. Под ними сплошным красным ковром разрослись высаженные Паниным растения. Одни из них были совсем крошечные — пучок тонких длинных стебельков, стелющихся по влажному камню. Другие обильно ветвились, закрывая своими пластинками поверхность скал. Были и такие, что догоняли в росте соседние бурые водоросли, высовывая сквозь тяжелые плети фукусов и ламинарий узкую, едва заметную красную кайму.

Кусая губы от волнения, Ольга провела лодку вдоль всей площадки, отмеченной колышками. Последняя плеть, которую она приподняла, без сопротивления оторвалась от грунта, обнажая причудливое переплетение красных водорослей. Пришельцы побеждали старожилов. Это предрешало полный успех в недалеком будущем. Ольга закрыла глаза, представляя себе синеву залива, окаймленную пурпурной лентой разросшихся золотоносных ламинарий, и засмеялась от радости.

Неожиданная волна качнула лодку. Ольга оглянулась. Над горлом залива, за плотиной, седыми космами поднимался из океана туман и быстро неслись тучи. Зеркало бухты закипело белыми гребешками. Нужно было двигаться обратно. Ольга включила мотор, направляя лодку поперек волны. Но возвращаться в лабораторию ей не хотелось. Она решила заглянуть в цех золотодобычи.

После отъезда Калашника Ольга редко бывала в цехе. Унылое лицо бледного молодого человека, оставшегося в качестве заместителя Григория Харитоновича, наводило на нее тоску. К сообщению Ольги о заселении бухты золотоносными водорослями он отнесся с нескрываемым недоверием. Он выполнял свои несложные обязанности с усердием добросовестного служаки, занявшего ответственный пост.

Решение бюро райкома о совершенствовании методов золотодобычи он встретил с недоумением. Надо было бы срочно заменить этого недалекого человека — такой случайной, временной фигурой казался он в великолепном здании цеха золотодобычи, что Ольга даже не запомнила его фамилии: Невзгодин или Непригодин? Фамилия соответствовала внешности и поведению незадачливого руководителя.

У Ольги был постоянный пропуск. Она вошла в главный зал, любуясь как всегда его великолепием. На кафельном полу длинными рядами, сверкая, как хрустальные башни, выстроились огромные прозрачные цилиндры. Бурлила, клокотала, вливаясь и выливаясь, вода. Лаборанты молча стояли у рубильников.

— Где товарищ Непригодин? — спросила Ольга, проходя между цилиндрами.

— Невзгодин? В кабинете, — ответил ей кто-то.

Ольга задержалась у дверей, раздумывая, стоит ли ей входить. Поморщившись, она медленно постучала. Невзгодин поднял голову от бумаг.

— Как дела? — спросила Ольга, подавая ему руку.

Он пожал плечами:

— Без изменений.

— Вы уверены в этом?

Он усмехнулся.

— Еще бы! Я собственноручно составляю ежедневный отчет. Выше двадцати пяти граммов добыча не поднимается.

— Но это же бесполезная затрата труда! — возмутилась Ольга.

— Не совсем. За двадцать дней мы получили около полукилограмма золота. Все же это восемьсот рублей валюты.

— Нет, это никуда не годится, — упрямо сказала Ольга. — Неужели никаких изменений не произошло?

— А почему они должны произойти? — невозмутимо возразил Невзгодин. Посмотрите сами.

Ольга взяла аккуратно разграфленный лист с каллиграфически выписанными столбиками цифр.

— Справа — общий итог каждого дня работы, — пояснил Невзгодин.

Ольга пробежала глазами цифры: 23, 21,24,01, 25,78. Да, если и есть тенденция к повышению, то совершенно ничтожная.

— А эти четыре столбика? — спросила она, рассматривая соседние цифры.

— Результаты добычи каждого периода; двух приливных и двух отливных потоков, — ответил Невзгодин небрежно.

— Позвольте, позвольте, — заинтересовалась Ольга. — А разве вы не видите разницы в добыче от приливных и отливных потоков? Смотрите, как чередуются цифры: 5 и 8, 5 и 7, 5 и 9. Это же очень важно.

— Какое это имеет значение? — нахмурился Невзгодин. — Сумма же от этого не меняется — 5 и 8, 5 и 7 дают 25 граммов.

— Как, какое значение? — возмутилась Ольга. — Вы сравните эти цифры, с первоначальными, В первые дни вы получали и в приливном и в отливном потоке 4 или 5 граммов. А здесь же совершенно ясное увеличение добычи при отливе. Вы понимаете, что это значит?

— Признаюсь, не понимаю…

— Это же улучшает метод Калашника, поймите! — воскликнула Ольга, сияя. — Вода, вытекающая из бухты, легче отдает золото, вам это понятно? Она обогащена ферментами, ускоряющими осаждение, вот что это значит!

Ольга вся дрожала от возбуждения. Но, встретив равнодушный, скучающий взгляд Невзгодина, осеклась и заторопилась домой.

— Как у вас с охраной здания и электростанции? — спросила Ольга, пожимая холодную мягкую руку Невзгодина.

Он поднял брови:

— В пределах штатного расписания… Что же еще нужно?

Ольга махнула рукой и выскочила из кабинета.

Уже смеркалось, когда она, наскоро пообедав, возвратилась на станцию. Отпустив лаборантов, она села за обработку анализов. Но ей не сиделось на месте. В ней бурлила радость осуществленной мечты. Теперь уж не оставалось сомнений, что она подсказала Калашнику правильный путь. Теперь — только бы все шло благополучно до приезда Смолина!

Ольга прошла через галерею вниз. Вид массивного замка на дверях аквариальной несколько успокоил ее. Между ее дежурной комнатой и аквариальной проходил небольшой коридор и их двери были расположены одна против другой. В случае чего, ей стоит только открыть свою дверь и убедиться в целости замка на двери аквариальной.

В своей комнатушке она постелила кровать и подошла к окну. За стеклами выл и грохотал ветер. Море шумело. Ольга долго всматривалась в ночную мглу, держась за железную решетку, вделанную в оконной раме. Сквозь мрак чуть светилось ожерелье далеких огней — фонари на плотине электростанции.

Ольга завесила окно газетой. Села на стол, свесив ноги, задумалась было, но сейчас же соскочила, чтобы еще раз осмотреть здание.

Ольга поднялась на галерею и прошла по всем комнатам. В своей лаборатории она зажгла лампу на столе, рассеянно сложила и убрала в ящик тетради с записями. Безотчетная тревога, рассеянная поездкой в Сайда-губу, вернулась с новой силой. Она заперла ящик в столе, чего раньше никогда не делала, и сунула ключ в карман.

Еще раз осмотрев все комнаты, Ольга медленно спустилась вниз. Закрыла лампу газетой, чтобы свет не бил в глаза, и легла, не раздеваясь, только сняв ботинки. Долго лежала она с открытыми глазами. Смутное беспокойство шевелилось неясными, расплывающимися образами и незаметно перешло в тревожное, тяжелое забытье.

…Пробуждение было внезапным. Словно ей на грудь раз за разом бросили какой-то тяжелый груз, придавивший ее к постели. Последняя тяжесть упала на нее с потрясающим грохотом, от которого она очнулась с бьющимся сердцем. Грохот медленно утихал за окном, как далекий гром. Стекла в окне еще дребезжали.

Ольга окинула взглядом комнату, все еще не понимая, в чем дело. Она соскочила с кровати и подбежала к окну. Сердце ее замерло: там, где раньше сияли огни электростанции, теперь была мрачная чернота. Ветер выл и свистел, потрясая окно. И ничего больше не было слышно.

— Надо бежать на помощь! — вслух сказала Ольга, чувствуя, как от ужаса холодеют ее руки и ноги.

Она надела ботинки, путаясь негнущимися пальцами в шнурках. Сняла с петли крючок, толкнула дверь… Дверь не поддавалась. Ольга толкнула сильнее… Дверь даже не шевельнулась. Уже похолодевшие ноги ее начали подкашиваться.

— Дверь на засове! — прошептала она побелевшими губами.

Глава 47. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Самолет прибыл в Симферополь с опозданием на два часа. Мелькнуло белое здание аэропорта. Открылась дверь, и в полумрак кабины ворвались потоки дрожащего, горячего света, в котором клубилась тонкая пыль.

Переминаясь с ноги на ногу, Ланин бессознательно нажимал на идущих впереди медленно продвигавшихся к выходу пассажиров. На сердце у него было неспокойно. Он был убежден, что его вызов связан с какими-то неудачами в работе Смолина, потребовавшими срочной помощи. Нужно было как можно скорее добраться до Севастополя. Как только автобус, доставивший пассажиров в город, развернулся у здания центральной гостиницы, Ланин бросился в транспортное бюро. Все автобусы на Севастополь отправлялись утром после прихода поездов. Такси для поездки в Севастополь можно было получить не раньше полуночи. Ланин побежал на телеграф.

Брызгая чернилами и царапая пером, он написал на бланке текст:

"Севастопольская биологическая станция Смолину. Прибыл Симферополь жду ваших указаний центральной гостинице Ланин".

Четыре часа прошло в томительном ожидании. Поздно вечером, уже после заката, Ланину удалось получить место в попутном автобусе, который отправлялся в один из балаклавских санаториев, чтобы привезти к утреннему поезду закончивших свой отдых курортников.

Шофер недовольно посмотрел на измученное лицо Ланина, видимо, не одобряя, что ему ночью навязали пассажира, да еще с такой диковатой внешностью. И в самом деле, вид у Ланина был подозрительный: дремучая черная борода, сросшиеся на переносице брови, обветренное запыленное лицо. Ланин положил на сиденье рядом с шофером свой портфель и сейчас же выскочил из кабины.

— Я сейчас. Прошу вас. Одну минуточку! — обратился он к шоферу.

— Ладно, ладно. Через пять минут отправляюсь. Не поспеете — портфель ваш на крылечко положу.

Ланин ворвался в вестибюль гостиницы и подбежал к окошку почты.

— Панину… нет телеграммы? — умоляюще спросил он. — Только поскорее… уезжаю.

Он уже много раз справлялся о телеграмме, и девушка его заприметила. Улыбаясь, она порылась в пачке и протянула ему сложенный вчетверо листок. Ланин пробормотал: "Большое спасибо", и побежал к выходу.

Едва он уселся в кабину, как автобус рванулся с места. Ланин развернул телеграмму. Свет городских огней мелькал по неровно отпечатанным строчкам… С трудом разбирая, Ланин прочитал:

"Профессор Смолин… выехал Феодосию…пятнадцатого…"

— Как же так? — удивился Ланин. — Его телеграмма из Севастополя была от двадцать седьмого…

Он достал телеграмму, полученную на Мурмане. Нет, ошибки быть не могло. Доставлена двадцать восьмого, отправлена двадцать седьмого. А верно ли, что она отправлена из Севастополя? Ланин с волнением ждал, когда листок снова окажется в луче света. Совершенно точно: "Севастополя 27.09".

"Вот так история!" — подумал Ланин. Он сидел неподвижно, не ощущая толчков и тряски, не слыша рева мощного мотора. Он старался обосновать или опровергнуть свои смутные подозрения.

Возвращаться на Мурман, не повидав Смолина и не поговорив с ним, явно нецелесообразно. Да сейчас уже ничего не поделаешь. Но в Севастополь нужно прибыть с какими-то готовыми решениями и немедленно приступить к действиям.

Слева, за темной стеной нескончаемых садов, мелькнули далекие огни Бахчисарая. Автобус загрохотал по мосткам через речку. Над шоссе повисли громады скал. Инкерман. И вот уже яркие бусы огней засияли над черным зеркалом Севастопольской бухты. Ланин сидел неподвижно и думал.

— Куда вам? — крикнул ему шофер через плечо.

— В управление МВД, — угрюмо ответил Ланин.

Он помнил, что расследование всех загадочных событий, препятствовавших работе Смолина, вел человек с фамилией Колосов. К нему-то он и хотел обратиться. Когда Ланин вбежал в бюро пропусков, было около двенадцати. Узнав номер телефона, он позвонил и попросил связать его с Колосовым. Равнодушный голос дежурного ответил:

— Нет его.

— Когда он будет? У меня важное государственное дело, — успел сказать Ланин.

— Придется подождать, — ответил голос, и стукнула повешенная трубка.

Ланин в возбуждении ходил взад и вперед по широкому залу бюро пропусков. Он понимал, что в такое позднее время не легко пройти к человеку, занятому, очевидно, важными делами. Но настойчивости у Ланина с избытком хватило бы на несколько человек. Он звонил дежурному каждые три минуты, пока наконец, не услышал недовольный ответ:

— Не волнуйтесь, гражданин. Как только Колосов придет, вас вызовут.

С большим трудом Ланин уговорил связать его по телефону с биологической станцией. Чуть не полчаса стоял он, прижав трубку к уху и слыша равнодушные монотонные гудки. Наконец, мембрана задребезжала. Ланин узнал низкий сипловатый баритон директора станции:

— Слушаю.

— Всеволод Александрович, это говорит Ланин… Из группы профессора Смолина… Я приехал с Мурманской биологической станции… По вызову Евгения Николаевича…

— А вы разве не получили моей телеграммы? Я же вам сообщил, что Смолин выехал в Феодосию.

— Получил, но слишком поздно, когда уже ехал в Севастополь… Всеволод Александрович, мне нужно немедленно связаться с Петровым…

— То есть, как это — с Петровым?

— С Аркадием Петровичем Петровым… А что, он тоже выехал в Феодосию?

— Разве вам не сообщил Евгений Николаевич?

— Что такое?

— Петров пропал.

— Как пропал? — вскрикнул Ланин.

— Исчез. Давно уже. Вышел из гостиницы, поехал в Балаклаву… И не вернулся… Из группы Евгения Николаевича сейчас на станции никого нет…

Этот разговор окончательно ошеломил Лапина. Он долго стоял, машинально держа руку на аппарате. Ланину вспомнились споры с Ольгой Дубровских, и он выругал себя за свой самодовольный скептицизм.

Долго длилась беспокойная ночь. Ланин выходил на воздух, входил, снова выходил, проклиная свое вынужденное бездействие. Было уже три часа, когда из окошка высунулась голова девушки.

— Вы к Колосову?

— Да.

— Вы из группы профессора Смолина?

— Да.

— Проходите.

Навстречу Ланину из-за стола, заставленного телефонными аппаратами, поднялся невысокий человек с умными глазами и смуглым лицом. Это был Колосов.

— Садитесь, я вас слушаю, — сказал он быстро. — Вы с Мурманской станции? Что случилось?

Колосов выслушал Ланина, глядя себе под ноги. На его сухих, смуглых скулах вздувались и опадали желваки.

— То, что вас провели, мне представляется очень вероятным, — сказал он. — И вы совершенно правы, предполагая, что ваша станция в опасности. Если телеграмма действительно подложная, вам и профессору Смолину следует срочно отправляться на Мурман. Я немедленно организую самолет до Мурманска. Смолин в Феодосии. Я видел его сутки назад. Сегодня он вызывал меня к телефону несколько раз, но меня не было, я только что вернулся. Сейчас постараемся с ним связаться. К сожалению… — Колосов стукнул кулаком по столу… — К сожалению, он до зарезу нужен здесь!

Ланин посмотрел на Колосова, но не решился спросить, что он имеет в виду. Колосов поднял трубку телефона.

— Никаких сведений о Радецком?.. Нигде не могли обнаружить?.. Значит плохо искали. — Он с досадой бросил трубку. — Как в воду канул!

И опять Ланин промолчал, не решаясь спросить, о чем идет речь. Колосов потирал рукою лоб, погрузившись в свои мысли. Яростно зазвонил телефон.

— Да… Слушаю, — сказал Колосов. — Какой Петров? Что?.. — Колосов, не бросая трубки, приподнялся с кресла, смуглое лицо его порозовело. — Так. Понятно. Свяжитесь с Балаклавой, вызывайте сторожевые катера! Высылайте людей на мотоциклах — всех, сколько есть!.. Я выезжаю немедленно.

Он стремительно бросил трубку и снял другую.

— Авдеев? Приготовьтесь к выезду на задание!.. Пятьдесят человек… Колосов метнул взгляд на часы-браслет. — В 3.25 выезжаем.

Он повернулся к Лапину и посмотрел на него возбужденным взглядом:

— Могу вас порадовать: Петров нашелся. Бежал через Черное море фантастическим, невероятным образом. Ну, молодец! Извините, я должен сейчас же выехать. А вам… — он посмотрел на Панина в раздумье. — …Вам придется ждать здесь. Я дам указание, чтобы вас связали с профессором Смолиным. Прошу вас — по коридору направо, третья дверь слева. Там междугородный телефон. Есть также диван, подушка, одеяло, устраивайтесь до утра. Это проще, чем в такую пору ехать в гостиницу. До свидания.

Эти бесконечные часы ожидания надолго остались в памяти Ланина.

Он сидел на диване, не отводя напряженного взгляда от телефонного аппарата. Вызов был сделан немедленно после ухода Колосова. Звонили в гостиницу, где жил Смолин. Профессора в его номере не оказалось.

— Так поздно? — удивился Ланин. — Может быть, он уехал?

— Не знаю, — равнодушно ответила телефонистка.

— Как же быть? — растерянно спросил Ланин.

— Попробуйте поговорить с дежурным администратором, — посоветовала телефонистка.

Но от администратора никакого толка добиться не удалось. Ланин в бессильном бешенстве слушал скучный, сонный голос, объясняющий, что Смолин никуда не мог выехать, так как номера он не сдавал, но где он сейчас, неизвестно.

— А профессор Калашник в гостинице проживает? — перебил Ланин.

— Да. Только он тоже не возвращался.

— Всю ночь? Ведь уже светает!

— А что же? Он человек ученый. Иной раз и на всю ночь задерживается у себя в лаборатории.

— Вы не скажете номер телефона лаборатории?

— Там телефона нет. Товарищ Калашник приказал выключить, чтобы не мешали работать.

Ланин положил трубку на рычаг. Через полчаса он попросил снова соединить его с Феодосией. Ни Смолина, ни Калашника в гостинице не оказалось.

Он сидел перед аппаратом, раздумывая, что предпринять. Усталость мешала ему сосредоточиться. Временами он погружался в тяжелую дремоту, и перед ним возникало встревоженное лицо Ольги Дубровских, потом секретарь райкома Громов устремлял на него укоризненный взгляд. Ланин вздрагивал и просыпался. Часы над дверью показывали четыре, потом пять, потом шесть…

… Кто-то с треском раскрыл шторы на окне.

Яркий свет ударил Ланину в лицо. Он открыл глаза. Перед ним стоял Смолин. Ланин вскочил с дивана.

— Как я рад вас видеть, Евгений Николаевич! — воскликнул он, обеими руками пожимая протянутую ему руку Смолина.

— К сожалению, для радости повод сугубо неудачный, — невесело усмехнувшись сказал Смолин. — Положение очень серьезное? Мурманская станция под большой угрозой. Мы выезжаем немедленно. Колосов ждет нас на аэродроме. Автомобиль у подъезда.

Глава 48. ОПЕРАЦИЯ ЗАВЕРШЕНА

— До Мурманска без остановки десять часов полета. От Мурманска до биологической станции шесть часов на машине. Мы будем там около полуночи, Колосов положил руку успокаивающим жестом на колено Смолина.

— Вы думаете, успеем?

— Во всяком случае, план диверсии сорвем. Я уже послал шифровку. Некоторые меры будут приняты и до нашего приезда.

Колосов откинулся на спинку кресла. Глубокие тени под глазами и впадины на худых щеках выдавали его утомление. Сквозь окна самолета виднелась желто-бурая скатерть убранных полей, расчерченная нитками дорог от села к селу. Летели над Украиной.

— Будем надеяться на вашу удачливость, — сказал Смолин. — Не знаю, как готовилась эта операция, но захват всей диверсионной группы с их кораблем это большая удача, товарищ Колосов.

— Что значит удача, Евгений Николаевич? — спросил Колосов, выпрямляясь и повернув лицо к Смолину. — В нашем деле удача, то есть счастливое стечение обстоятельств, не имеет никакого значения. Только расчет, точный математический расчет, основанный на изучении всех деталей — вот основа того, что вы называете удачей.

— Но все же нельзя отрицать, что и в этом деле известная удача, то есть некоторые обстоятельства, независящие от вашего расчета, действительно сложились для вас благоприятно, — улыбаясь, возразил Смолин.

— Например?

— Ну, например, информация, которую вы получили от Петрова. Ведь он случайно наткнулся на ваших людей по дороге в Севастополь. Насколько я понимаю, это он сообщил вам о прибытии судна?

Колосов спокойно выслушал Смолина. Ланин с интересом ждал, что он ответит.

— Нет, — сказал Колосов, подумав. — Это было случайностью для Петрова, страшной неудачей, то есть неблагоприятным стечением обстоятельств для диверсантов. Но для нас это не было случайным стечением обстоятельств. Диверсанты были захвачены в результате тщательного расчета, основанного на профессиональном изучении всего дела.

— Простите, но я не совсем вас понимаю, — вежливо возразил Смолин. — Я отнюдь не хочу умалить ваших заслуг, но мне кажется, что сообщение Петрова все же существенно содействовало успеху операции.

— Этого, конечно, нельзя отрицать, — согласился Колосов, рассеянно рассматривая блеснувшую под крылом самолета серебряную ленту реки. — Но, вот представьте себе, что вы ищете в каких-нибудь растениях интересующее вас вещество. Насколько я понимаю после ваших объяснений, способность к накоплению того или иного вещества присуща растениям, которые развиваются на почвах, богатых этим веществом, ведь так?

Смолин кивнул головой.

— Таков закон, — продолжал Колосов, — который вы используете в вашей работе. И, если вам скажут заранее, что растения, которые вы собрали на почвах, богатых, например, марганцем — ведь есть такие? — содержат марганец, то это только облегчит вашу задачу, но никакого существенного влияния на ее решение иметь не будет, потому что ваша работа базируется на знании закона. Так и здесь. Если бы Петров не подоспел со своим сообщением, изменилась бы форма решения задачи, но отнюдь не его содержание. Задача все равно была бы решена.

— Не имею оснований не верить вам, товарищ Колосов, — сказал Смолин, но из нашей последней беседы я не вынес впечатления, что решение задачи так близко.

— А я после беседы с вами получил полную уверенность, что задача будет решена, и в самые ближайшие дни.

— Вот как? — удивился Смолин. — Но на каком же основании?

— На основании одного из законов нашей науки, которыми мы пользуемся в своей работе, так же как вы используете законы вашей науки. В данном случае мы опирались на закономерность, согласно которой диверсант забывает интересы своих хозяев, когда возникает возможность удовлетворить личные интересы.

— Понимаю, — сказал Смолин. — Вы были уверены, что тайник, в котором хранились сокровища Радецкого, рано или поздно привлечет диверсантов?

— Совершенно верно. Но не рано или поздно, а непосредственно после того, как о его местонахождении стало известно разведчикам. — Колосов откинулся на спинку кресла и продолжал спокойно рассказывать. — Вы помните, что идея об эксплуатации колонии золотых водорослей возникла и у вас, и у меня независимо друг от друга, после ознакомления с дневником путешествия Федора Радецкого.

Это убедило меня в том, что идея правильна. После разговора с вами я немедленно отправился к генералу Шорыгину и окончательно убедился, что колония золотых водорослей реальный факт, и что секрет, который Васильев с помощью Валерии Павловны Радецкой выпытал у старика, заключается в сведениях о местонахождении золота, добытого его отцом из золотоносных водорослей. Васильев скрылся с Радецкой и тем выдал себя. Это показало мне, что он уже потерял голову. Возможность фантастического обогащения заставила его забыть интересы своих хозяев. Ведь посылали-то его, конечно, не за золотом, а за секретом извлечения золота из морской воды. Было до смешного очевидно, что первая же темная ночь будет использована Васильевым и его сообщниками для попытки ограбить тайник Радецкого в Александриаде.

— А как вы нашли тайник? — спросил Смолин.

— Установить, какой дачей владел Радецкий в Александриаде, было нетрудно. Труднее было проникнуть в тайник. Мы провозились весь день и ничего не нашли. Нужно было во чтобы то ни стало разыскать старика Радецкого. А он как сквозь землю провалился.

— И что же? — с любопытством спросил Ланин.

— Оказалось, что именно в тайнике он и был. Там он и погиб. Мы нашли его мертвым на грудах золотых брусков.

— Он был убит?

— Нет. Диверсантам не удалось проникнуть в тайник. Они были схвачены на дороге туда. А он умер, видимо, от пережитых потрясений.

Смолин не задавал больше вопросов и неподвижно застыл в своем кресле. Ланин искоса взглянул на его лицо — глаза были закрыты, брови сурово нахмурены.

Глава 49. ПОСЛЕДНИЙ ХОД ВРАГА

…Было ясно, — она заперта снаружи. Ольга стояла перед дверью, холодея от ужаса и сознания своей беспомощности. Какой наивной она была! Подумать только, — одна во всем здании, без оружия, глубокой ночью…

Охраняла драгоценные культуры! Сумасшедшая! Что она теперь может сделать, запертая в дежурной комнате? Если даже будут ломать дверь в аквариальную, как она сможет помешать этому?

Спокойно!.. Взять себя в руки!.. Ольга снова накинула крючок на петлю, чтобы тот, кто вошел в здание, не вломился к ней в комнату. Постояла, собираясь с мыслями, скачущими в пылающей голове. Ей было так жутко, что ноги подкашивались. Но страх за себя она уже сумела преодолеть. Ее охватил ужас перед возможностью похищения культур, доверенных ей профессором Смолиным… доверенных ей советским государством.

Что же делать?! Ольга сжала ладонями горящие щеки. Клубок подступил к ее горлу. Но она справилась с волнением. Подошла к двери. Ухо уловило скрежет и визг, словно по металлу двигался напильник. Ольга содрогнулась от этого звука… Было ясно — на двери аквариальной пытались подпилить замок. Потом послышался легкий стук. Кто-то негромко выругался. Видимо, дверь в аквариальную не поддавалась. Она была сделана из крепких досок и обита железом. Засов на ней отличался особой прочностью и запирался огромным замком.

Визг прекратился. Люди за дверью переговаривались тихими голосами. Что они теперь будут делать? По ее спине пробежали мурашки. Надо что-то срочно предпринять. Но что?.. Там, в коридоре подошли к ее двери и дернули за ручку. Крючок в петле натянулся. Дверь начали трясти.

Ольга изо всех сил вцепилась в ручку двери, чтобы удержать ее, но сейчас же выпустила: такое сопротивление было совершенно бесполезно. Крючок скрипел и дергался в петле, раскачиваемый сильными толчками. Ольга сорвала с вешалки полотенце, обмотала им руку, подбежала к окну и с размаху ударила, между прутьями решетки по стеклу. Со звоном посыпались осколки. Холодный ветер ворвался в комнату.

— Помогите! — закричала Ольга что было силы, прижимаясь лбом к железным прутьям.

Но ее голос утонул в шуме моря и вое ветра. Она кричала, пока не перехватило дыхание. А сзади слышался стук. Дверь все раскачивали и раскачивали сильными толчками с грохотом, гремевшим в ее ушах, как выстрелы… Дверь распахнулась. На пороге появились два человека с темными, обветренными лицами.

Оба молчали, рыская по комнате злыми глазами.

— Что вам нужно? — выдавила из себя глухим осипшим голосом Ольга.

Один из вошедших шагнул вперед и тоном приказа тихо сказал:

— Давай ключ!

Ольга отрицательно покачала головой. Язык ей не повиновался.

— Брось ломаться! Ключ у тебя. Сделать ты ничего не сможешь. Не отдашь сама, возьмем силой.

— Что вы хотите сделать? — беззвучно спросила Ольга, невольно схватившись за карман, в котором лежал ключ.

— А это уж тебя не касается… Ну!?

Он сделал еще шаг вперед. Ольга выхватила из кармана ключ и швырнула в разбитое окно. Вошедший бросился на нее с искаженным свирепой судорогой лицом, схватил за руки и начал их ломать и выворачивать. Его партнер подскочил к окну, заглянул сквозь решетку, просунул в нее руку до самого плеча, пытаясь достать до земли.

— Высоко, черт! — прохрипел он, кося на Ольгу налившийся кровью глаз.

Ольга отчаянно боролась. Она уперлась головой противнику в грудь и пыталась вырвать у него свои руки. Он тяжко топтался на месте, дыша ей в затылок и крутя руки за спину. Ей, наконец, удалось освободить одну руку, она с размаху ударила его по лицу, одновременно пиная коленом ему в живот. Он охнул, отпустил другую ее руку и, перегнувшись, схватился за живот. Ольга метнулась от него к двери. Второй бросился к ней, но она увернулась и птицей понеслась вверх по лестнице. Оба, рыча от злобы, грузно бухая сапогами по ступенькам, побежали за ней.

Задыхаясь от бега, не чувствуя под собой ног от ужаса, Ольга пронеслась по галерее, выбежала на площадку и запрыгала по лестнице через две ступеньки, устремляясь к выходу. Сторожа в вестибюле не было. Она подбежала к двери на улицу и с размаху толкнула ее плечом. Зазвенели стекла. Но дверь не подалась. Ольга обернулась к своим преследователям, и тут только она увидела лежащего на ковре сторожа и услышала его храп.

Ольга метнулась направо, в темноту разборочной. Отсюда окна выходили в сторону общежития. Мелькнула надежда, что отсюда ее услышат. Она рванулась к самому дальнему окну, ударила в стекло, и в этот момент увидела мелькающие во дворе человеческие фигуры. Кровь хлынула у нее к сердцу, Она закричала, почти не слыша своего голоса:

— Помогите! Помогите!

Сейчас же цепкие руки обхватили ее сзади. Ее оторвали от окна и кинули на пол. И, уже теряя сознание, она услышала стук открываемой входной двери и тревожные мужские голоса… Глаза ослепила вспышка загоревшейся под потолком лампы. Руки отпустили ее, раздался грохот выстрела, что-то горячее брызнуло ей на щеку…

…Она открыла глаза. Похудевшее, с запавшими щеками, лицо Смолина наклонилось над ней. Он смотрел на нее с такой тревогой, что у Ольги защемило сердце. Она улыбнулась, отвечая на его вопросительный взгляд.

— Все в порядке, Евгений Николаевич, — прошептала наконец она, снова закрывая глаза.

Смолин осторожно стер кровь с ее щеки.