Онлайн чтение книги Сон в красном тереме
Глава сто девятая

Ожидая явления благоуханной души, Уэр принимает незаслуженные знаки благосклонности;

рассчитавшись с долгами в бренном мире, Инчунь возвращается в мир истинного начала

Итак, Баочай позвала Сижэнь и стала расспрашивать о Баоюе. Опасаясь, как бы Баоюй снова не заболел, она нарочно завела разговор о последних минутах Дайюй.

– У каждого есть желания и чувства, но после смерти они исчезают, – говорила Баочай, – после смерти человек уже совсем не такой, каким был при жизни. К тому же барышня Линь вступила в сонм бессмертных; разве захочет она вновь явиться в наш мир, зная, что люди хуже тварей?! О ней много думают, тревожат ее душу, вот она и беспокоит людей.

Баочай говорила громко, чтобы слышал Баоюй.

Сижэнь это поняла и тоже громко ответила:

– Вы правы! Если бы дух барышни Линь Дайюй обитал в саду, он хоть раз явился бы нам во сне! Ведь мы с ней дружили.

Баоюй слышал их разговор и задумался: «И в самом деле странно! Ведь не проходит дня, чтобы я не вспомнил о ней. Почему же она ни разу мне не приснилась? Она, наверное, вознеслась на Небо и поняла, что я невежда и недостоин общаться с небожителями. Буду нынче спать в передней, может быть, она явится, – ведь я побывал в саду, и она должна понять мои чувства! Непременно спрошу, где она обитает, и буду приносить ей жертвы! А если опять не явится мне во сне, значит, считает, что я хуже твари. Придется тогда ее забыть!»

Решив так, Баоюй заявил:

– Я буду спать сегодня в передней, пусть мне никто не мешает.

Баочай согласилась, но при этом сказала:

– Только выбрось из головы всякие глупости. Видел, как матушка твоя волновалась? Дара речи лишилась, когда узнала, что ты ходил в сад! Ты совершенно не бережешь свое здоровье, а бабушка нас винит, будто мы плохо о тебе заботимся!

– Зачем так говорить! – отозвался Баоюй. – Ладно, ты устала, иди спать! А я посижу немного и приду!

Баочай поверила и нарочно сказала:

– Я ложусь спать, пусть тебе прислуживает барышня Сижэнь!

Дождавшись, когда Баочай улеглась, он приказал Сижэнь и Шэюэ постелить ему и посмотреть, уснула ли жена. Баочай притворилась спящей.

Тогда Баоюй сказал Сижэнь:

– И ты иди спать, я больше не буду расстраиваться. Помоги только лечь и не тревожь меня.

Сижэнь помогла ему лечь, поставила рядом с постелью чай и ушла во внутреннюю комнату, притворив дверь. Там она долго возилась, будто собираясь ложиться, а сама чутко прислушивалась к тому, что делает Баоюй, чтобы, если понадобится, выйти к нему.

Как только Сижэнь ушла, Баоюй попросил удалиться двух служанок, которых оставили бодрствовать возле него, сел на постели, помолился и лег.

Он долго не спал, но в конце концов сон сморил его. Проснулся он на рассвете и, протирая глаза, с грустью подумал, что так и не увидел Дайюй во сне.

– Поистине, – со вздохом проговорил он, —

Баочай всю ночь не сомкнула глаз и, услышав, что сказал Баоюй, не удержалась, чтобы не заметить:

– До чего же ты неосторожен в выборе выражений. Будь жива сестрица Линь, непременно рассердилась бы на тебя!

Баоюю стало неловко, он пошел к жене и стал оправдываться:

– Я хотел к тебе прийти, но не заметил, как уснул.

– А мне все равно, – пожала плечами Баочай.

Сижэнь тоже всю ночь не спала и теперь, услышав, что молодые разговаривают, поспешила налить им чаю.

Вскоре пришла служанка от матушки Цзя.

– Как спал второй господин Баоюй? – осведомилась она и сказала: – Старая госпожа просит его жену поскорее одеться и прийти к ней.

– Передай старой госпоже, что Баоюй спал спокойно, а жена его сейчас придет, – ответила Сижэнь.

После ухода служанки Баочай поспешно привела себя в порядок и в сопровождении Инъэр и Сижэнь отправилась к матушке Цзя. Совершив приветственную церемонию, она навестила старших, начиная от госпожи Ван и кончая Фэнцзе, а затем возвратилась к матушке Цзя, где застала свою мать. Баочай стали расспрашивать, как вел себя Баоюй накануне вечером.

– Очень спокойно, – отвечала Баочай. – Как только мы вернулись, сразу лег спать.

Все успокоились и стали болтать о том о сем.

– Вторая молодая госпожа Инчунь собирается уезжать, – доложила девочка-служанка. – Я слышала, от господина Суня приехал какой-то человек, он прошел прямо к старшей госпоже Син, о чем-то с нею поговорил, и она тотчас послала передать четвертой барышне Сичунь, чтобы та не задерживала вторую молодую госпожу Инчунь. Сейчас вторая молодая госпожа Инчунь у старшей госпожи Син. Она плачет. Скоро придет с вами прощаться.

Матушке Цзя стало не по себе, и она сказала:

– Инчунь хорошая девочка, почему же судьба послала ей такого мужа! Ведь теперь ей всю жизнь придется страдать!

В это время как раз вошла Инчунь. Лицо ее было заплакано, но, не желая омрачать день рождения Баочай, она не дала на людях воли слезам, попрощалась и собралась уходить.

Понимая, как тяжело у Инчунь на душе, матушка Цзя не стала ни удерживать ее, ни выражать сочувствие, лишь сказала:

– Поезжай! И не нужно так убиваться! Раз уж попался тебе такой муж, придется терпеть! Через несколько дней я пришлю за тобой!

– Вы всегда любили меня, бабушка, – отвечала Инчунь, – и я так вам благодарна за это! Но – увы! – приехать мне больше к вам не удастся!

Тут она не выдержала, и из глаз покатились слезы.

– Ты еще приедешь! – утешали ее. – Ведь от тебя до нас совсем близко, не то что до третьей сестры Таньчунь. Если бы она и захотела, то все равно не' смогла бы приехать. Уж очень далекий путь!

Вспомнив о Таньчунь, матушка Цзя, а за нею и остальные невольно взгрустнули.

– Впрочем, и в этом нет ничего невозможного, – произнесла матушка Цзя, подумав о том, что нехорошо грустить в такой радостный день. – Если в приморских провинциях все будет спокойно, мужа Таньчунь могут перевести в столицу, и мы увидимся!

– Так, пожалуй, и будет, – поддакнули остальные.

Проводив Инчунь, все возвратились к матушке Цзя, где веселились до позднего вечера, пока матушка Цзя не устала.

От матушки Цзя тетушка Сюэ пришла к Баочай.

– В этом году твоего брата не казнят, – сказала она дочери. – Теперь нужно ждать великого помилования, и тогда он сможет откупиться от наказания. Но сколько времени еще пройдет? И как мне жить одной? Хорошо бы Сюэ Кэ женился. Что ты об этом думаешь?

– Мама, вы напуганы неудачной женитьбой старшего брата и теперь боитесь женить Сюэ Кэ, – заметила Баочай. – По-моему, не следует тянуть с женитьбой. Ведь вы знаете барышню Син Сюянь и понимаете, как тяжело ей живется. Мы хоть и бедны, но в нашем доме ей будет легче, хотя бы потому, что у нее появится семья.

– Как только представится случай, намекни об этом старой госпоже, – проговорила тетушка Сюэ. – Скажи, что у нас в доме никого не осталось, пусть выберет счастливый день и отправит барышню к нам.

– Вы, мама, лучше посоветовались бы сперва с братом и сами выбрали счастливый день, – промолвила Баочай, – а потом можно поговорить со старой госпожой и со старшей госпожой Син. Я знаю, госпожа Син никак не дождется, когда наконец Сюянь выйдет замуж.

– Говорят, барышня Ши Сянъюнь уже собралась уезжать, – сказала тетушка Сюэ, – но старая госпожа решила оставить ее еще на несколько дней. Так что пользуйся случаем и проведи с ней оставшееся время!

– Вы правы, – заметила Баочай.

Тетушка Сюэ еще немного посидела, потом распрощалась и уехала домой.

А сейчас расскажем о Баоюе. Размышляя о том, почему Дайюй не явилась ему во сне, он решил, что она стала небожительницей и не желает с ним встречаться, а может быть, он просто слишком нетерпелив?

Составив план действий, Баоюй сказал Баочай:

– Вчера я случайно уснул в передней и, когда нынче утром проснулся, почувствовал себя свежим и бодрым. Я охотно поспал бы там еще ночь-другую, не знаю только, позволишь ли ты мне?

Баочай больше не сомневалась, что стихи, которые он накануне прочел, относятся к Дайюй, и решила, что его все равно не отговорить. Поэтому решила позволить ему проспать две ночи в передней, тем более что прошлую ночь он спал совершенно спокойно.

– Делай как знаешь, – произнесла Баочай. – С какой стати я стану тебе мешать? Только не думай о всяких глупостях, не то опять найдет наваждение.

– А знаешь, о чем я буду думать? – засмеялся Баоюй.

– По-моему, второй господин, вам лучше было бы лечь в спальне, – вмешалась Сижэнь. – В передней за вами не углядишь, можете простудиться!

Не успел Баоюй ответить, как Баочай бросила на Сижэнь выразительный взгляд, та поняла и после некоторой паузы сказала:

– Можешь спать где угодно, только пусть кто-нибудь будет рядом на случай, если тебе захочется чаю или воды.

– Вот ты и побудь со мной, – с улыбкой проговорил Баоюй.

Сижэнь стало неловко, она покраснела и не произнесла в ответ ни слова.

Зная скромность Сижэнь, Баочай решила ее выручить и сказала:

– Сижэнь привыкла ко мне, и я велела ей неотлучно быть в моей комнате. Позови, если хочешь, Уэр или Шэюэ! К тому же Сижэнь сегодня устала, пусть отдохнет!

Баоюй улыбнулся и вышел. Баочай велела передать Шэюэ и Уэр, чтобы постелили Баоюю в передней, и предупредила:

– Если он проснется, попросит чаю или воды, пусть будут внимательны!

Придя к Баоюю, служанки увидели, что он сидит на постели, закрыв глаза, со сложенными как у монаха руками.

Служанки уставились на него и тихонько посмеивались.

В это время вошла Сижэнь. Увидев, в какой позе сидит Баоюй, она тоже было усмехнулась, но сдержалась и промолвила:

– Ведь ты сказал, что собираешься спать! А сам почему-то сидишь!

– Посижу немного и лягу! – ответил Баоюй.

– Из-за тебя вторая госпожа всю ночь глаз не сомкнула, – с укором сказала Сижэнь. – А если это опять повторится?

Зная, что, пока он не уснет, спать никто не ляжет, Баоюй стал раздеваться. Сижэнь сделала несколько наставлений Шэюэ и ушла во внутреннюю комнату.

Шэюэ и Уэр между тем постелили Баоюю и, когда он улегся, тоже легли спать.

Как ни старался Баоюй, уснуть не мог. Его одолели воспоминания. На память пришел случай с Цинвэнь, когда она хотела напугать Шэюэ, выбежала из дому раздетая, простудилась и заболела, а потом умерла. Фэнцзе сказала, что Уэр – это копия Цинвэнь, и мысли Баоюя переключились на Уэр. Притворившись спящим, он стал украдкой наблюдать за девушкой, и Уэр все больше напоминала ему покойную Цинвэнь. Глубокая печаль охватила юношу. Во внутренней комнате было тихо. Надеясь, что Шэюэ уже уснула, Баоюй нарочно дважды ее окликнул. Та не отозвалась.

– Что вам угодно, второй господин? – спросила Уэр.

– Прополоскать рот, – ответил Баоюй.

Уэр встала, сняла нагар со свечи, налила чашку чая и подала Баоюю полоскательницу. Она очень торопилась и не успела привести себя в порядок: на ней была персикового цвета кофточка, волосы распущены. Баоюю на мгновение показалось, что к нему приближается Цинвэнь, и он вспомнил ее слова: «Знай я раньше, я бы…»

Позабыв о чае, Баоюй задумчиво глядел на девушку.

Надо сказать, что вначале у Уэр не было ни малейшего желания занять место Фангуань, но когда Фэнцзе все же решила определить ее служанкой к Баоюю, девушке не терпелось поскорее туда попасть. С первых же дней Уэр прониклась уважением к Баочай и Сижэнь за их скромность. Она заметила, что Баоюй очень изменился, стал каким-то странным, к тому же слышала, что госпожа Ван выгнала всех служанок, которые осмеливались заигрывать с Баоюем. Все это заставило Уэр призадуматься и отбросить в сторону детские мечты. И вот сейчас господин принял ее за Цинвэнь и оказывает ей знаки внимания и расположения!

Уэр была смущена, щеки ее залились румянцем, и она шепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:

– Полощите рот, второй господин!

Баоюй взял у нее чашку, засмеялся и вдруг спросил:

– Вы дружны были с сестрой Цинвэнь?

– Все мы служанки, – отозвалась ничего не подозревавшая Уэр, – почему нам не дружить?

– Не ты ли приходила к Цинвэнь, когда я был у нее во время ее болезни? – снова спросил Баоюй.

Уэр еле заметно кивнула и улыбнулась.

– А ты слышала, что она тогда сказала? – продолжал Баоюй.

Уэр покачала головой.

– Нет.

Не в силах справиться с волнением, Баоюй схватил Уэр за руку. Девушка еще больше покраснела, сердце ее учащенно забилось.

– Второй господин! – тихо сказала она. – Если хотите что-либо сказать, говорите, только отпустите меня!

– Она сказала, – отпуская руку девушки, произнес Баоюй, – «Знай я раньше, я бы…» Неужели ты не слышала?

Уэр поняла, на что намекает Баоюй, но виду не подала, только сказала:

– Она была бесстыжая. Разве можно девушке такое говорить?

– И ты проповедница морали! – вскричал Баоюй. – Я рассказал тебе об этом лишь потому, что вы с Цинвэнь очень похожи, а ты воспользовалась моей откровенностью и очернила память ни в чем не повинной девушки.

Уэр не понимала состояния души Баоюя, поэтому сказала:

– Второй господин, уже поздно, ложитесь скорее, не то простудитесь! Разве вы забыли, что наказали вам ваша супруга и сестра Сижэнь!

– Мне не холодно, – заявил Баоюй, но тут заметил, что Уэр без халата, и, боясь, как бы она сама не простудилась, подобно Цинвэнь, спросил: – Ты почему не в халате?

– Не успела надеть. Вы позвали меня, – ответила Уэр. – Знай я, что наш разговор окажется таким длинным, непременно надела бы!

Баоюй схватил стеганый халат на белом шелку, которым был укрыт, и протянул девушке.

– Не нужно, господин, я не замерзла! – произнесла Уэр, не решаясь принять халат. – А станет холодно, могу надеть свой.

Она взяла со своей постели халат и накинула на плечи. Потом бросила взгляд на Шэюэ и, убедившись, что та крепко спит, спросила у Баоюя:

– Не собираетесь ли вы бодрствовать всю ночь, второй господин?

– Скажу по правде: разве мне можно бодрствовать? Я ведь хочу встретиться с небожительницей.

– С какой небожительницей? – удивилась Уэр.

– Это длинная история, – ответил Баоюй. – Сядь, я тебе расскажу!

– Как я могу сесть, если вы лежите? – смущенно улыбнулась Уэр.

– А что тут такого? – возразил Баоюй. – Помню, однажды Цинвэнь играла с Шэюэ и озябла, так я взял ее к себе под одеяло. Зачем упрямиться и напускать на себя строгий вид?!

Уэр думала, что Баоюй шутит, ей и в голову не приходило, что он говорит серьезно. Она была не прочь уйти, но не осмеливалась, а сесть рядом с Баоюем сочла неудобным.

– Не болтайте глупостей, – сказала Уэр, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть улыбку. – Вдруг кто-нибудь услышит. Недаром про вас болтают, что очень уж вы любите девочек! А вашей женой и Сижэнь, поистине небожительницами, пренебрегаете. Только и думаете, как бы с кем-нибудь повозиться! Вот расскажу вашей жене, что вы мне говорили!

В это мгновение послышался шум, и оба испуганно вздрогнули. Из внутренней комнаты донесся кашель Баочай. Баоюй сразу умолк, а Уэр погасила лампу и нырнула в постель.

Дело в том, что бессонная ночь, проведенная накануне, сильно утомила Баочай и Сижэнь, вдобавок им немало пришлось потрудиться днем, поэтому они спали сейчас как убитые и не слышали разговора Баоюя с Уэр. Однако шум во дворе разбудил их, и они стали прислушиваться, но все стихло.

Баоюй терзался сомнениями: «Может быть, пришла сестрица Линь, услышала, что я разговариваю с Уэр, и решила нас напугать?..»

Он долго ворочался с боку на бок и забылся сном лишь ко времени пятой стражи.

Уэр между тем встревожилась: уж не слышала ли Баочай ее разговора с Баоюем, не заподозрила ли ее в коварстве? От волнения девушка всю ночь не могла сомкнуть глаз. Утром встала пораньше, пока Баоюй еще спал, потихоньку прибрала комнату.

– Ты что так рано? – удивленно спросила Шэюэ, только сейчас проснувшись. – Или вообще не ложилась?

Уэр ничего не ответила. Она решила, что Шэюэ слышала ночной разговор и ей хочется позлословить.

Вскоре проснулись Баочай и Сижэнь. Открыли дверь и, увидев, что Баоюй еще спит, удивились: почему две ночи кряду ему так хорошо спится в передней?

Наконец Баоюй проснулся, увидел, что все на ногах, сел на постели, протер глаза и тут вспомнил, что ночью ему опять ничего не приснилось. «Видно, у небожителей своя дорога, а у простых смертных – своя! – подумал он. – Уэр считает Баочай и Сижэнь небожительницами. Может быть, она и права?» Баоюй внимательно посмотрел на жену. Баочай стало не по себе под пристальным взглядом мужа, и она поняла, что его снова смутили воспоминания о Дайюй, но что Дайюй не явилась Баоюю во сне и это его беспокоит, такое ей и в голову не могло прийти. Поэтому она как ни в чем не бывало спросила:

– Ну что? Приснилась тебе небожительница?

– О чем это ты? – через силу улыбнулся Баоюй, полагая, что Баочай слышала его ночной разговор с Уэр.

Уэр тоже сконфузилась, но промолчала, ожидая, что будет дальше. Тут Баочай ее спросила:

– Не разговаривал ли второй господин во сне?

Баоюй выбежал из комнаты, а смущенная Уэр пробормотала:

– В первую половину ночи он что-то говорил, но я не разобрала, что именно. Мне послышались только слова «создадут дурную славу», «постаралась бы оправдать ее», что-то в этом роде. Я стала говорить второму господину, что надо спать, и он в конце концов уснул. Я тоже уснула и ничего больше не слышала.

«Эти слова, конечно, относятся к Дайюй, – опустив голову, решила Баочай. – Если и дальше позволять ему спать в передней, на него, пожалуй, снова найдет наваждение. Ведь любовь к сестрам – старая болезнь Баоюя. Надо отвлечь его, не то не избежать новых неприятностей».

От этих мыслей Баочай вся вспыхнула и, чтобы никто не заметил, поспешила во внутреннюю комнату, будто бы для того, чтобы заняться туалетом.

А сейчас вернемся к матушке Цзя. Два дня она веселилась, много ела и наутро почувствовала себя не совсем хорошо – ныло под ложечкой.

Однако Цзя Чжэну матушка Цзя не велела ничего говорить.

– Я переела, – сказала она. – Не надо поднимать шума, – поголодаю, и все пройдет!

Вернувшись вечером домой и увидев Баочай, которая ходила справляться о здоровье матушки Цзя и госпожи Ван, Баоюй вспомнил о том, что произошло утром, и покраснел. Это не ускользнуло от Баочай, и, зная, что Баоюй – натура увлекающаяся, Баочай решила: пусть поступает как ему хочется.

– Ты и сегодня собираешься спать в передней? – спросила она.

– Мне все равно, – отвечал Баоюй.

Баочай хотела еще что-то сказать, но вдруг смутилась и потупилась.

– Пустой разговор! – вмешалась Сижэнь. – Не верю, чтобы второму господину в передней спалось спокойно.

– Не беда, что второй господин спит в передней, – подхватила Уэр. – Хуже то, что он во сне разговаривает и невозможно понять, что ему нужно.

– Сегодня в передней спать буду я, – заявила Сижэнь. – Может, и я начну во сне разговаривать? А второму господину постелите в спальне!

Баочай ничего не сказала, а Баоюй так смутился, что у него и в мыслях не было возражать, и его постель перенесли в спальню.

Баоюй позволил это сделать потому, что чувствовал себя виноватым и хотел успокоить Баочай, а Баочай, со своей стороны, боялась, как бы Баоюй не заболел от тревожных дум, и решила, что лучше всего его приласкать. Словом, оба пошли на уступки.

Вечером Сижэнь приказала перенести свою постель в переднюю.

Баоюй давно хотел попросить у жены прощения, и Баочай не стала его отталкивать. Вот так впервые со дня своего замужества она познала благоуханное «чувство облака и дождя». Отныне «силы двойки и пятерки»[76].. .«силы двойки и пятерки» слились… – Так в древней китайской космогонии назывались две противоположные силы природы: «инь» (мрак) – женское начало и «ян» (свет) – мужское начало. слились воедино и застыли.

Но об этом речь пойдет ниже.

На следующее утро Баоюй и Баочай встали вместе, привели себя в порядок и пошли справиться о здоровье матушки Цзя.

Матушка Цзя любила Баоюя, в Баочай ей нравились покорность и послушание, поэтому она позвала Юаньян, велела достать из сундука яшмовые подвески времен династии Хань, чтобы отдать внуку. Конечно, они уступали чудодейственной яшме Баоюя, но все же могли считаться редкостным украшением.

– Мне кажется, я никогда не видела эту вещь, – сказала Юаньян, передавая подвески матушке Цзя. – Какая у вас ясная память, почтенная госпожа! Вы помните, в каком сундуке что лежит! Даже не пришлось их искать – открыла сундук и сразу взяла! Но зачем они вам понадобились?

– Что ты знаешь об этих подвесках? – промолвила матушка Цзя. – Их оставил моему деду его отец, а так как дед меня очень любил, то и подарил их мне перед свадьбой и сказал: «Эта яшма – истинное сокровище, она времен династии Хань. Так что держи ее всегда при себе, чтобы меня не забывать». Но я тогда была чересчур молода, ничего не смыслила и положила подвески в сундук. А после переезда в этот дом совсем о них позабыла! Здесь украшений было хоть отбавляй. Так и пролежали они в сундуке более шестидесяти лет. Я их ни разу не надевала. Теперь же, видя почтение, с которым относится ко мне Баоюй, я захотела подарить эти подвески ему взамен утерянной яшмы, как их когда-то подарил мне мой дед.

После того как Баоюй справился о ее здоровье, матушка Цзя подозвала его к себе и, ласково улыбаясь, промолвила:

– Сейчас я тебе покажу одну вещицу!

Баоюй приблизился, и она протянула ему ханьскую яшму. Баоюй принял ее и внимательно осмотрел. Красноватого цвета яшма была прекрасно отшлифована и по форме напоминала дыню. Восхищенный Баоюй не мог удержаться от радостного возгласа.

– Нравится? – спросила матушка Цзя. – Это подарок моего деда. Дарю ее тебе!

Баоюй поблагодарил, взял яшму и хотел показать матери.

– Не надо, – остановила его матушка Цзя. – Мать расскажет отцу, а тот снова будет ворчать, что я люблю его меньше тебя. Я ведь никогда им не показывала этих подвесок.

Баоюй ушел. Следом за ним попрощалась с матушкой Цзя и Баочай.

Через два дня матушка Цзя заболела: не могла ни пить, ни есть, грудь сдавило, появилось головокружение, рябило в глазах, не проходил кашель.

Госпожа Син, госпожа Ван, Фэнцзе да и остальные то и дело приходили справляться о ее здоровье. Матушка Цзя бодрилась, и они не особенно беспокоились, только велели сообщить о ее болезни Цзя Чжэну. Навестив мать, Цзя Чжэн распорядился пригласить врача.

Врач исследовал пульс и прописал лекарство, заявив, что ничего опасного нет, просто застой пищи – что нередко бывает у пожилых – и небольшая простуда.

Цзя Чжэн просмотрел рецепт, там значились самые обычные снадобья, велел приготовить лекарство, а потом каждый раз приходил навещать матушку. Но прошло три дня, а улучшения не наступало.

Цзя Чжэн велел Цзя Ляню найти врача поопытнее.

– Отыщи во что бы то ни стало, – наказывал он, – пусть как следует осмотрит матушку. Сдается мне, что врачи, которые до сих пор приходили, никуда не годятся!

После некоторого раздумья Цзя Лянь ответил:

– Когда был болен брат Баоюй, я позвал врача, который лечит только безнадежных больных. Самое лучшее его пригласить.

– Лекарское искусство – вещь непростая, – согласился Цзя Чжэн, – бывает, что неизвестный врач обладает незаурядными талантами. Надо непременно того врача разыскать!

Цзя Лянь кивнул, вышел, но вскоре вернулся и сообщил:

– Доктора, о котором я говорил, зовут Лю, он уехал к своим ученикам, а в городе бывает всего раз в десять дней. Ждать его мы не можем, и я пригласил другого врача. Сейчас он приедет!

Цзя Чжэну не оставалось ничего иного, как ждать. Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак, матушка Цзя захворала, и все обитательницы дома приходили каждый день ее навещать. Однажды, когда все собрались у постели матушки Цзя, пришла женщина, дежурившая у калитки в сад, и доложила:

– Пожаловала настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки, хочет справиться о здоровье старой госпожи.

– Она так редко бывает у нас! – удивленно воскликнули все. – Непременно надо ее принять!

Фэнцзе подошла к кровати и сообщила матушке Цзя о приходе Мяоюй.

Син Сюянь, давнишняя подруга монахини, первой вышла ее встречать.

На голове Мяоюй была точно такая же шапочка, какую когда-то носила знаменитая монахиня Мяочан, ослепительно белая атласная кофточка, поверх – муслиновая безрукавка с синей атласной каймой, подвязанная желтым поясом, белая с черными узорами сатиновая юбка. В руках – мухогонка из лосинового хвоста и четки.

Син Сюянь подошла к монахине, справилась о здоровье.

– Когда мы жили в саду, мне удавалось часто тебя навещать, – сказала она, – но теперь мы почти не видимся, – в саду никто не живет, а одна я туда боюсь ходить. Да и калитка все время заперта. Как я рада, что мы наконец встретились!

– Прежде в саду было слишком шумно, и я неохотно туда ходила, – ответила Мяоюй. – Но сейчас узнала о ваших несчастьях и о том, что старая госпожа болеет, потому и пришла. Что мне за дело, заперта калитка или не заперта. Когда хочу, тогда и прихожу, а заставлять меня бесполезно!

– Такой уж у тебя характер! – проговорила Сюянь.

Мяоюй прошла в комнату, поздоровалась со всеми, приблизилась к постели больной, справилась о ее самочувствии.

– Ты ведь умеешь предсказывать, – сказала ей матушка Цзя, – посмотри на меня и скажи, выздоровею я или нет?

– Вы добрая, и судьбой вам назначено долголетие, – отвечала Мяоюй. – Вы простужены, пейте лекарства, и я уверена, скоро поправитесь! Для старого человека важнее всего – покой!

– А я как раз люблю шум и веселье, – возразила матушка Цзя. – Не знаю, чем я больна, но все время ноет под ложечкой. Доктор говорит, что кто-то меня рассердил. Кто же это посмел бы меня сердить?! Ничего этот лекарь не понимает в болезнях! Я велела Цзя Ляню пригласить того, что был первый раз. Он и определил у меня простуду и застой пищи.

Матушка Цзя позвала Юаньян, приказала передать на кухню, чтобы приготовили обед из одних овощей, и пригласила Мяоюй вместе с ней пообедать.

– Спасибо, я обедала, – поблагодарила Мяоюй. – Мне совсем не хочется есть.

– Не хотите – заставлять не будем, – вмешалась госпожа Ван, – давайте просто посидим, побеседуем!

– А я для этого и пришла, – отозвалась Мяоюй. – Давно всех вас не видела.

Поболтав немного, Мяоюй собралась уходить, когда вдруг заметила Сичунь и спросила:

– Четвертая барышня, что это вы так похудели? От рисования утомились?

– Я теперь не рисую, – ответила Сичунь. – Всякая охота пропала. В комнатах, где я живу, темно. Не то что было в саду.

– А где вы сейчас живете? – поинтересовалась Мяоюй.

– В домике у восточных ворот, вы только что через них прошли, – отвечала Сичунь. – Заглянули бы как-нибудь. Ведь это совсем близко!

– Будет настроение – непременно вас навещу, – обещала Мяоюй.

Вскоре Мяоюй проводили, а когда вернулись к матушке Цзя, пришел доктор, и все поспешили разойтись.

Никто и не подозревал, что болезнь матушки Цзя с этого дня начнет обостряться. Лечение не помогало. К общему недомоганию прибавился понос.

Цзя Чжэн места себе не находил от волнения. Понимая, что вылечить мать вряд ли удастся, он подал в ямынь прошение об отпуске, а сам вместе с госпожой Ван неотлучно проводил все время у постели матушки Цзя, ухаживал за ней, подавал лекарства.

Однажды матушка Цзя с охотой поела, выпила отвара, и Цзя Чжэн немного успокоился. Взглянув случайно в окно, он заметил старуху, которая о чем-то говорила с привратником.

Госпожа Ван велела Цайюнь осведомиться, что за старуха. Цайюнь сразу узнала женщину, некогда прислуживавшую Инчунь, а затем переехавшую вместе с нею в дом ее мужа.

– Ты зачем пришла? – спросила Цайюнь.

– Я давно здесь, – сказала старуха, – но не нашла ни одной из знакомых служанок, а сама не посмела лезть в дом. Мы все очень беспокоимся…

– А что случилось? – встревожилась Цайюнь. – Опять госпожу Инчунь обижают?

– Госпоже очень плохо! – воскликнула женщина. – Тут у них с мужем скандал вышел, и госпожа всю ночь проплакала, а на следующий день у нее заложило грудь, начался кашель. Доктора они звать не хотят, а госпоже все хуже и хуже.

– Ты только не поднимай шум, – сказала Цайюнь, – старая госпожа сама болеет!

Госпожа Ван, сидевшая около двери, слышала весь разговор и, опасаясь, как бы матушка Цзя не расстроилась, если узнает, знаком велела Цайюнь увести женщину. Она и не подозревала, что у матушки Цзя во время болезни обострился слух.

– Инчунь умирает? – неожиданно спросила матушка Цзя.

– Нет, нет, – поспешила ее успокоить госпожа Ван. – Старуха пришла спросить, не знаем ли мы хорошего врача, уже второй день Инчунь больна.

– Доктор, который ко мне приходил, очень хороший, – засуетилась матушка Цзя, – скорее позовите его!

Госпожа Ван велела Цайюнь отвести старуху к госпоже Син.

– Из трех моих внучек, – говорила между тем матушка Цзя, – первая умерла, исчерпав все счастье, предназначенное ей судьбою. Третью внучку я больше никогда не увижу, она живет в дальних краях. О страданиях Инчунь я знала, но не думала, что она умрет молодая! Зачем же тогда жить на свете такой старухе, как я?

Госпоже Ван и Юаньян долго пришлось успокаивать матушку Цзя.

Опасаясь, что матушке Цзя станет хуже, госпожа Ван послала за Баочай, Ли Вань и Фэнцзе, а сама позвала Цайюнь и других служанок и принялась их отчитывать:

– Зачем вы впустили эту старуху? Она ведь ничего не смыслит! Отныне, если я буду у старой госпожи, не являйтесь больше ко мне с дурными вестями!

Служанки молча слушали госпожу Ван. Откуда им было знать, что не успела старуха дойти до покоев госпожи Син, как по всему дворцу прошел слух:

– Вторая барышня умерла.

Услышав эту новость, госпожа Син разразилась рыданиями. Муж ее был в отъезде, и она велела Цзя Ляню поехать и помочь с устройством похорон. Только матушке Цзя об этом не осмелились доложить.

Еще года не прошло с того дня, как юная девушка, прекрасная словно цветок, завязала пояс замужней женщины, а семья Сунь загубила ее.

Из-за болезни матушки Цзя никто, кроме Цзя Ляня, не смог поехать на похороны, и Инчунь похоронили кое-как.

Матушке Цзя между тем становилось все хуже и хуже, однако мысли о близких не покидали ее.

Прежде всего она вспомнила о Сянъюнь и послала людей ее навестить. Возвратившись, люди стали искать Юаньян. Но Юаньян находилась возле матушки Цзя, тут же была и госпожа Ван. Поэтому они потихоньку разыскали Хупо и сказали:

– Старая госпожа велела нам навестить Ши Сянъюнь. Мы застали ее безутешно рыдавшей. Муж ее заболел чахоткой и, по словам врачей, проживет всего несколько лет. Поэтому Сянъюнь не может приехать навестить бабушку. Она велела ей ничего не рассказывать, чтобы не расстроить.

Хупо ахнула, но тотчас спохватилась и сказала:

– Ладно, идите!

Хупо решила ни о чем не докладывать матушке Цзя. Она хотела сначала все рассказать Юаньян, надеясь, что та сможет лучше соврать старой госпоже. Но когда вошла в комнату, увидела, что все перешептываются. Речь шла о том, что матушку Цзя спасти невозможно, и девушка решила промолчать.

Цзя Чжэн подозвал Цзя Ляня и что-то шепнул ему на ухо. Цзя Лянь вышел и сказал слугам:

– Старая госпожа кончается. Готовьте все необходимое! Прежде всего гроб и траурные одежды! На кухню пошлите несколько человек в помощь поварам!

– Не беспокойтесь, второй господин, – отвечал Лай Да, – мы обо всем подумали. Вот только денег где взять?

– Одалживать не придется, старая госпожа оставила деньги, – ответил Цзя Лянь. – Господин Цзя Чжэн велел устроить похороны как полагается, так что вы уж постарайтесь!

Лай Да тотчас распорядился насчет похорон, а Цзя Лянь возвратился к себе и спросил Пинъэр:

– Как чувствует себя госпожа?

– Пойдите да посмотрите, – буркнула в ответ Пинъэр.

Войдя во внутреннюю комнату, Цзя Лянь увидел Фэнцзе, которая сидела на краю кана и как будто собиралась одеваться.

– Старая госпожа умирает! – промолвил Цзя Лянь. – Прикажи служанкам отвести тебя к ней. И пусть комнату приберут…

– А что прибирать? – возразила Фэнцзе. – В комнате пусто, ничего не осталось! Поспеши лучше к старой госпоже, господин Цзя Чжэн тебя будет искать. Я переоденусь и тоже приду!

Цзя Лянь снова отправился к матушке Цзя.

– Ваши распоряжения переданы, – сообщил он Цзя Чжэну.

– Прибыл придворный доктор, – доложил слуга.

Прослушав пульс матушки Цзя, доктор вышел в переднюю и шепнул Цзя Ляню:

– Пульс плохой! Приготовьтесь к худшему!

Цзя Лянь передал слова доктора госпоже Ван и другим.

Госпожа Ван подозвала Юаньян и велела приготовить платье на случай смерти матушки Цзя.

Между тем матушка Цзя широко раскрыла глаза и попросила чаю. Госпожа Син поднесла ей чашку с настоем женьшеня.

– Я не это просила, – прикоснувшись к чашке, сказала матушка Цзя, – я чаю хочу.

Никто не осмелился ей перечить, и чай тотчас был подан. Матушка Цзя отпила глоток, отдышалась, еще глоток отпила и сказала:

– Хочу сесть!

– Если вам что-либо нужно, матушка, скажите, – произнес Цзя Чжэн, – только не вставайте, прошу вас!

– Я выпила глоток чаю, и мне стало лучше, – отвечала матушка Цзя. – А теперь я буду с вами говорить.

Чжэньчжу поддержала ей голову, и матушка Цзя вдруг почувствовала облегчение.

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.