Онлайн чтение книги Сверкающий цианид Sparkling Cyanide
4. Стефан Фаррадей

Стефан Фаррадей думал о Розмари — думал с тем боязливым изумлением, которое в нем всегда пробуждал ее образ Обычно он подавлял все мысли о ней, как только они появлялись, но бывали минуты, когда и после своей смерти с такой же настойчивостью, что и при жизни, она неотвязно преследовала его.

И так только вспоминалось происшедшее в ресторане — его пронизывал панический ужас. Не надо думать об этом. Надо думать о живой Розмари, улыбающейся, взволнованной, погружающейся в его глаза… Каким дураком — каким несусветным дураком он был!

И недоумение охватывало его, неподдельное, вызывающее раскаяние недоумение. Как все это произошло? Непостижимо. Жизнь его раскололась на две части: одна, большая часть, где все продумано, уравновешено, подчинено строгому порядку, и другая — сверкающая каким-то непонятным безумием. Две части, которые невозможно было между собой совместить.

При всех его способностях, уме, проницательности Стефан не имел того внутреннего чутья, которое позволило бы ему осознать, что обе эти части на самом деле как нельзя лучше дополняли друг друга.

Временами он оглядывал прожитую жизнь, оценивал ее спокойно, без излишних эмоций, но и не без самолюбования. С ранних лет он поставил себе цель добиться в жизни положения и, несмотря на встретившиеся ему на первых порах затруднения, значительно преуспел.

Его мировоззрение было простым: он верил в Настойчивость. Чего человек пожелает, того он и добьется!

Маленький Стефан упорно тренировал свою настойчивость. Надеяться, кроме как на свои силы, ему было не на что. Невысокий, бледный, скуластый, большелобый семилетний мальчик, он вознамерился достигнуть высот — и довольно значительных. Родители, он уже это понял, ничем ему не помогут. Его мать вышла замуж за человека, который был значительно ниже ее по положению, — и горько в этом раскаивалась. Отец — убогий подрядчик, злобный, хитрый, скупой, в открытую презирался женой, а также и сыном… К своей матери — болезненной, безвольной, с часто меняющимся настроением, Стефан относился с недоумением, пока не нашел ее повалившейся на угол стола. Тут же валялась порожняя бутылка из-под eau de cologne . Ему не приходило в голову объяснять пьянством неуравновешенность своей матери. Она никогда не пила ни вина, ни пива, а он не понимал, что ее пристрастие к eau de cologne имеет совсем иное основание, чем туманные ссылки на головные боли.

В эту минуту до него дошло, насколько мало он любит своих родителей. Он и раньше догадывался, что на них надеяться нечего. Для своего возраста он был мал, тих, к тому же немного заикался. Отец называл его маменькиным сынком. Смирный ребенок, в доме от него не было особого беспокойства. Отец предпочитал бы иметь более отчаянного сына. «В его годы со мной сладу, не было», — говорил он.

Всякий раз, поглядывая на Стефана, он чувствовал свою социальную неполноценность по сравнению с женой. Стефан унаследовал от матери ее воспитанность.

Не торопясь, основательно Стефан наметил курс своей жизни. Он должен завоевать положение. В качестве первого испытания воли он решил избавиться от заикания. Говорил он медленно, запинаясь на каждом слове. Через некоторое время его усилия увенчались успехом. Он больше не заикался. В школе он учился усердно. Необходимо было получить образование. Вскоре учителя, заметив его прилежание, начали его поощрять. Ему назначили стипендию. Школьное начальство обратило внимание родителей — мальчик подает надежды. И убедило мистера Фаррадея, успевшего к тому времени прикарманить значительные суммы, потратить деньги на образование сына.

В двадцать два года Стефан заканчивает Оксфорд, где он приобрел диплом, репутацию остроумного оратора и сноровку писать статьи. Он также приобрел несколько полезных друзей. Политика — вот что привлекало его. Он научился преодолевать свою природную застенчивость и воспитал в себе качества, вызывающие в обществе восхищение: скромность, доброжелательность, лоск-все то, что заставляет людей говорить: «Этот парень далеко пойдет». Несмотря на свои симпатии к либералам, Стефан понял, что в настоящий момент, что ни говори, а либеральная партия умерла. Он вступил в ряды лейбористов. И вскоре приобрел известность благодаря прозвищу «юного дезертира». Но и лейбористская партия не удовлетворяла Стефана. Он считал ее не столь открытой новым идеям, более догматичной, чем ее могущественная соперница. Консерваторы, в свою очередь, приметили многообещающее юное дарование.

Они оценили Стефана Фаррадея — такой человек как раз и был им нужен. Ему удалось склонить на свою сторону также часть лейбористских избирателей и, благодаря им, получить незначительное большинство. Он почувствовал себя триумфатором, когда занял свое кресло в палате общин. Начало его карьере было положено, желания стали осуществляться. На этом поприще найдут себе применение все его способности, осуществятся честолюбивые замыслы. Силы его бурлили, он чувствовал, что может управлять, и управлять хорошо. Он обладал талантом руководителя, знал, когда надо людям польстить, а когда приказать. В один прекрасный день — он в этом поклялся — он станет членом Кабинета.

Мало-помалу возбуждение от выборов в палату прошло и сменилось быстрым разочарованием. Во время ожесточенной предвыборной борьбы он был у всех на виду, теперь же стал всего лишь незначительным винтиком огромного механизма, способствующего преуспеванию партийной верхушки. Выбиться в люди здесь было нелегко. Старики с опаской поглядывали на молодежь. Требовалось нечто большее, чем способности. Требовалось влияние.

Здесь владычествовали определенные интересы. Определенные семейства. Нужно было иметь покровителя.

Он задумал жениться. До сих пор он мало размышлял на сей счет. Где-то на задворках сознания маячило, как смутное видение, какое-то очаровательное создание, которое рядом с ним, рука об руку разделит его жизнь и стремления; которое родит ему детей и поможет нести тяжелую ношу мыслей и затруднений. Женщина, чувствующая его, с нетерпением ждущая его успеха, гордящаяся им, когда он достигнет задуманного.

Однажды он оказался на большом приеме в доме министра-координатора. Министр-координатор был самым могущественным человеком в Англии. Это семейство издавна обладало значительным политическим влиянием. Всем были знакомы крохотная бородка и высокая ладная фигура министра-координатора. Крупное лошадиное лицо его супруги также примелькалось на различных трибунах в разбросанных по всей Англии комитетах. Они имели пятерых дочерей, три из них были красавицами, все очень серьезные, и одного сына, обучающегося в Итоне.

Министр-координатор захотел немного подбодрить подающих надежды членов партии. И, таким образом, Фаррадей получил приглашение.

Он мало кого знал из присутствующих и, придя туда, почти двадцать минут одиноко простоял у окна. Когда толпа возле чайного стола поредела и разбрелась по комнатам, Стефан заметил стоящую у стола высокую девушку в черном, в глазах которой промелькнуло легкое недоумение.

Стефан Фаррадей обладал способностью запоминать лица. А как раз он в то самое утро подобрал в метро брошенную какой-то женщиной «Семейную хронику» и от нечего делать ее просмотрел. В ней была помещена плохо отпечатанная фотография леди Александры Хейли, третьей дочери министра-координатора, и под ней приводилась краткая информация: «…застенчива и необщительна… любит животных… леди Александра посещает курсы домоводства, поскольку супруга министра считает необходимым дать своим дочерям основательную подготовку по этим вопросам».

Так, значит, стоящая там, в отдалении, девушка — леди Александра Хейли? И с присущим робким натурам безошибочным восприятием Стефан почувствовал ее неуверенность. Самая некрасивая из всех пятерых дочерей, Александра всю жизнь страдала от ощущения собственной неполноценности. Получив, как и сестры, прекрасное образование и воспитание, она никогда не достигла их savoir-faire , что чрезвычайно раздражало ее мать. Сандре стоило неимоверных усилий преодолевать свою неловкость.

Всего этого Стефан не знал, но интуитивно почувствовал застенчивость и нерешительность девушки. И неожиданное решение осенило его. Это был его шанс! Хватай его, глупец, хватай! Сейчас или никогда!

Он пересек комнату и подошел к буфету. Остановившись рядом с девушкой, взял сэндвич. Затем повернулся и нервно, с усилием заговорил (он не изображал волнение — он действительно нервничал!).

— Вы позволите поговорить с вами? Я здесь никого не знаю и вижу, вы тоже не знаете. Выслушайте меня.

Признаюсь, я ужасно з…… застенчив. — Заикание, от которого он давно избавился, появилось в самый подходящий момент. — И… и думаю, вы тоже з……застенчивы, не так ли?.

Девушка вспыхнула, рот ее приоткрылся. Он понял, она не находит слов. Ведь не так просто сказать: «Я дочь хозяина дома». Вместо этого она скромно промолвила:

— Признаюсь, я… я застенчива. Всегда была застенчивой.

Стефан быстро проговорил:

— Ужасное чувство, не знаю, можно ли от него избавиться. Иногда кажется, у тебя привязан язык.

— И у меня то же самое.

Он заговорил — довольно бойко, слегка заикаясь, — в его поведении было что-то мальчишеское, располагающее к себе. В прошлом это была естественная манера его поведения, теперь он ее сознательно сохранил и отшлифовал. Поведение было юношеским, наивным, обезоруживающим.

Он заговорил о театре, упомянул о пьесе, вызвавшей изрядный интерес. Сандра уже видела ее. Они обменялись впечатлениями. Затронули ряд общественных проблем и погрузились в их обсуждение.

При этом Стефан проявил известную сдержанность. Он заметил, как в комнату вошла супруга министра, поискала глазами дочь. И он второпях попрощался.

— Очень был рад побеседовать с вами. Я бы этот вечер возненавидел, если бы с вами не встретился. Благодарю вас.

Он покинул дом министра-координатора в превосходном расположении духа. Шанс схвачен. Теперь надо развить достигнутое.

В течение нескольких дней он околачивался возле дома министра-координатора. Как-то Сандра вышла с одной из своих сестер. Другой раз она вышла одна, но очень торопилась. Он посмотрел ей вслед. Момент был явно неподходящий; она, очевидно, направлялась по какому-то неотложному делу. И вот, спустя почти неделю после званого вечера, его терпение было вознаграждено. Однажды утром она вышла с маленькой черной шотландской собачкой и не спеша направилась в сторону парка.

Через пять минут молодой человек, быстро шедший в противоположном направлении, неожиданно замедлил шаги и остановился перед Сандрой. Он жизнерадостно воскликнул:

— Вот это удача! Я думал, увижу ли я вас когда-нибудь еще.

Он был настолько возбужден, что она слегка покраснела.

Он наклонился к собачке.

— Какой веселый малыш. Как его зовут?

— Мак-Тевиш.

— О, вылитый шотландец.

Они какое-то время разговаривали о собачке. Затем Стефан с некоторым смущением произнес:

— Прошлый раз я вам не представился. Фаррадей. Стефан Фаррадей. Ничем не примечательный член парламента.

Он вопросительно взглянул на нее и увидел, что щеки ее опять порозовели, когда она сказала:

— Александра Хейли.

Его реакция была великолепной. Как на заседании палаты общин. Удивление, восхищение, растерянность, смущение.

— О, вы… вы леди Александра Хейли… вы… боже!

«Какой же он дурак», — наверное, вы тогда так обо мне подумали!

Ее ответ себя ждать не заставил. Ей захотелось успокоить и приободрить его, и в этом ей помогли ее воспитание и природная доброта.

— Я должна была сказать вам об этом.

— Я должен был сам догадаться.

— Как же вы могли догадаться? И какое это имеет значение? Пожалуйста, не огорчайтесь, мистер Фаррадей. Пойдемте лучше на Серпантин. Смотрите, Мак-Тевиш не может усидеть на месте.

После этого он встречал ее несколько раз в парке. Рассказал ей о своих планах. Они спорили о политике. Он считал ее умной, сведущей, симпатичной. У нее была хорошая голова, своеобразное непредвзятое мышление. Они подружились.

Затем последовало приглашение пообедать и потанцевать в доме министра-координатора. Заурядный человек потерпел бы здесь в самый последний момент неудачу. Когда Сандра увидела, что ее мать обратила внимание на молодого человека, она спокойно спросила:

— Каково ваше мнение о Стефане Фаррадее?

— О Стефане Фаррадее?

— Да, он у нас тогда был на званом вечере, и я с ним виделась раз или два.

Министр-координатор собрал нужную информацию, и все говорило в пользу молодого, подающего надежды политика.

— Блестящий молодой человек — просто блестящий. Неизвестно, кто его родители, но в ближайшем будущем он сделает себе имя.

— Неплохо бы получше раскусить этого молодого человека, — высокомерно заметила супруга министра.

Спустя два месяца Стефан осмелился испытать судьбу. Они были на Серпантине, и Мак-Тевиш забрался к нему на колени.

— Сандра, вы знаете — не можете не знать, что я люблю вас. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Не стану спрашивать, верите, ли вы, что вскоре я добьюсь своего. Я в это верю. Вам не придется стыдиться своего выбора. Клянусь.

Она ответила:

— Я не стыжусь.

— Так вы согласны?

— А вы не знаете?

— Я надеялся, но не мог этому поверить. Признаюсь, я полюбил вас сразу же, как только увидел там, в комнате; вы стояли напротив, мне потребовалось обеими руками взять все свое мужество, чтобы подойти и заговорить с вами. Никогда в жизни я так не волновался.

Она сказала:

— Наверное, и я полюбила вас тогда…

Но до победы было еще не близко, ветер не всегда дул в нужную сторону. Когда Сандра спокойно объявила, что собирается за Стефана Фаррадея замуж, это вызвало решительные протесты семьи. Кто он такой? Что они о нем знают?

С министром-координатором Стефан был откровенен насчет своей семьи и происхождения.

Своей жене министр-координатор сказал:

— Хм, не к добру все это.

Но он слишком хорошо знал свою дочь, знал, какая непреклонная решимость скрывается за ее внешним спокойствием. Если она чего-то захотела, то своего добьется. Ее не переубедишь!

— У этого парня большое будущее. Если его немножечко подтолкнуть, он далеко пойдет. Бог знает, на что способно юное поколение. А он производит вполне приличное впечатление.

Супруга вынуждена была согласиться. Она и не надеялась подыскать подходящую пару для своей дочери. Как ни говори, а с Сандрой у нее всегда было хлопот хоть отбавляй. Сюзанна — та красавица, у Эстер в голове мозги, Диана, умная девочка, окрутила юного герцога Хартвига — это был брак сезона. А Сандра — почти дурнушка… к тому же застенчива… и если у этого парня есть будущее, то стоит подумать…

Она капитулировала, бормоча:

— Разумеется, каждый хочет выбиться в люди… Итак, Александра Кэтрин Хейли взяла себе в мужья, на горе или на радость, Стефана Леонардо Фаррадея. Тут были и белое атласное платье, и брюссельские кружева, и шесть девушек, сопровождавших невесту с двумя маленькими пажами, и все прочие аксессуары великолепного празднества. Медовый месяц молодые провели в Италии и вернулись в свой очаровательный домик в Вестминстере, а вскоре умерла Сандрина крестная мать и оставила ей великолепный загородный дом в стиле времен королевы Анны. Все устраивалось как нельзя лучше. Стефан с новой энергией погрузился в парламентскую жизнь, Сандра помогала ему и во всем поддерживала, подчинив свою душу и тело его желаниям. Судьба настолько благоволила ему, что иногда он даже отказывался этому поверить! Союз с могущественной фракцией министра-координатора сулил быстрое продвижение. Его способности и человеческое обаяние еще более укрепили его положение и открывали перед ним блестящие перспективы. Он искренне верил в свои возможности и был полон желания беззаветно трудиться на благо своей страны.

Зачастую, поглядывая на жену, сидящую напротив него за столом, он испытывал необыкновенную радость при мысли, какой надежной соратницей она оказалась — как раз такой образ всю жизнь рисовало его воображение. Ему нравились мягкие линии ее головы и шеи, ясные карие глаза, брови, чуть надменный орлиный нос. Она выглядит, думал он, словно скаковая кобыла — такая же холеная, такая же породистая и гордая. Он считал ее идеальной подругой; их мысли двигались в одном направлении и с одинаковой скоростью. Да, думалось ему, Стефан Фаррадей, этот бедный малыш, весьма преуспел. Жизнь принимала те самые формы, которые он заранее предначертал. Ему едва перевалило за тридцать, и уже такая удача далась ему в руки.

И вот в этом состоянии полнейшей удовлетворенности он приехал с женой на две недели в Сан-Мориц и, оглядев вестибюль гостиницы, увидел Розмари Бартон.

Что с ним произошло в ту минуту, он не мог понять никогда. Какое-то наваждение, лавина невысказанных мыслей обрушилась на него. Он влюбился в стоящую поодаль женщину. Глубоко, неистово, безумно влюбился. Отчаянная, непреодолимая страсть, некогда его томившая и угасшая с годами, снова охватила его.

Он не считал себя пылким человеком. Одно — два непродолжительных увлечения, легкий флирт — вот только так и выглядело для него значение слова «любовь». Чувственные удовольствия не привлекали его. Он внушил себе мысль о недостойности подобных вещей.

Если бы его спросили, любит ли он свою жену, он бы ответил: «Конечно». Но при этом он ясно понимал, что не помышлял бы о женитьбе на ней, будь она, скажем, дочерью нищего деревенского мужлана. Она нравилась ему, он ей восхищался, чувствовал к ней привязанность и глубокую благодарность за то положение, которое она ему обеспечивала.

То, что он способен влюбиться с безрассудством и отчаянием безусого мальчика, было для него открытием. Он не мог ни о чем думать, только о Розмари. Об ее задорном, смеющемся лице, пышных каштановых волосах, манящем, возбуждающем желания теле. Он не мог есть, не мог спать. Они вместе катались на лыжах. Танцевали. И малейшее прикосновение рождало желание, которое он никогда не испытывал. Значит, вот это страдание, томление, страсть и было любовью!

Даже потеряв голову, он благословлял судьбу за то, что она наделила его способностью сохранять естественность и невозмутимость поведения. Никто не должен догадываться, никто не должен знать, что он чувствует, кроме самой Розмари.

Бартоны уезжали на неделю раньше, чем Фаррадеи. Стефан пожаловался Сандре, что Сан-Мориц довольно уныл. Не сократить ли им отпуск и не вернуться ли в Лондон? Она охотно согласилась. И через две недели после их возвращения он сделался любовником Розмари.

Странное, возбуждающее, опустошающее время — беспокойное, фантастическое. Как долго оно продолжалось? Почти полгода. Полгода, в течение которых Стефан, как обычно, занимался делами, встречался с избирателями, поднимал в палате общин вопросы, выступал на различных собраниях, разговаривал с Сандрой о политике, и думал только лишь об одном — о Розмари.

Тайные встречи в маленькой квартире, ее красота, страстные ласки, объятия. Сон. Волнующий, одурманивающий сон.

А после сна — пробуждение.

Совершенно неожиданное пробуждение.

Подобно дневному свету, обрывающему мрак тоннеля.

Еще сегодня он был страстным любовником, а завтра снова стал Стефаном Фаррадеем, подумывающим, что, наверное, не следовало бы столь часто видеться с Розмари. К черту все это. Они и так ужасно рискуют. Если Сандра что-нибудь заподозрит… Он воровато посмотрел ей за завтраком в лицо. Слава богу, она ни о чем не догадывается. Ничего не подозревает. Хотя его объяснения по поводу запоздалых возвращений были на редкость худосочными. Другие бы женщины начали вынюхивать крысу. К счастью, Сандра не такова.

Он глубоко вздохнул. Нет, действительно, он с Розмари поступает очень опрометчиво. Удивительно, что ее муж ни о чем не догадывается. Образец глупенького, доверчивого супруга, который намного старше ее.

А все-таки какое удивительное создание…

Неожиданно вспомнился гольф. Свежий ветер, разгуливающий над песчаными дюнами, размеренные шаги… взмах клюшкой… отменный первый удар… мяч, взмывающий в синеву. И мужчины. Мужчины с четырьмя дымящимися трубками. Женщины на площадку не допускаются.

Он неожиданно обратился к Сандре:

— Не поехать ли нам в Файрхевен?

Та подняла глаза, удивилась.

— Тебе хочется? А как со временем?

— Может быть, посреди недели. Хочу немного поиграть в гольф. Устал.

— Смогли бы завтра, если не возражаешь. Надо будет договориться с Астлеями, я перенесу встречу на вторник. А что делать с Ловатцами?

— О, давай тоже отложим. Придумаем какое-нибудь извинение. Хочется уехать.

Его манили тишина Файрхевена с Сандрой и собаками на террасе, и старый разросшийся сад, и гольф в Сандли Хиф, и коротание вечеров на ферме с усевшимся на колени Мак-Тевишем.

Стефан испытывал те же ощущения, которые испытывал больной, поправляющийся после тяжелой болезни.

Он нахмурился, когда увидел письмо от Розмари. Ведь он же просил ее не писать. Это слишком опасно. Сандра, конечно, не спросит, от кого приходят письма, но все равно, это неразумно. И слугам не всегда можно доверять.

Он прошел в кабинет и с раздражением разорвал конверт. Страницы. Уйма страниц.

При чтении прежнее волнение охватило его. Она его обожала, любила как никогда прежде, терзалась, не видя его целых пять дней. А он тоже соскучился? Не стосковался ли Леопард по своей Эфиопке?

Он улыбнулся, вздохнул. Забавная шутка — она родилась, когда он купил ей мужской пятнистый халат, приведший ее в восхищение.

Пятна на шкуре у леопарда меняются, и он сказал:

— А ты, дорогая, должна оставаться по-прежнему красивой.

И после этого она прозвала его Леопард, а он называл ее Чернокожей красавицей.

Глупо, нечего сказать. Чертовски глупо. И сколько же страниц она исписала? Но этого-то как раз и не следует делать. К черту, им обоим надо проявлять благоразумие! Не такая Сандра женщина, чтобы прощать подобные оскорбления. Если она только что-нибудь заподозрит… Слишком опасно. Он уже говорил это Розмари. Что это ей приспичило, что она не может дождаться его возвращения? Черт побери, они увидятся через два или три дня.

На следующее утро за завтраком ему подали новое письмо. На этот раз Стефан про себя выругался. Кстати, Сандра взглянула на письмо. Но ничего не сказала. Слава богу, она не из тех женщин, которые интересуются корреспонденцией мужа.

После завтрака он сел в машину и проехал восемь миль до ближайшего города. Из деревни звонить не рискнул. Оттуда он позвонил Розмари.

— Алло — это ты, Розмари? Не пиши больше писем.

— Стефан, дорогой, как я рада слышать твой голос!

— Будь осторожна. Никто не подслушивает?

— Нет, конечно. Мой ангел, я о тебе соскучилась. А ты обо мне скучаешь?

— Разумеется… Только не пиши. Это слишком рискованно.

— Тебе понравилось мое письмо? Оно меня к тебе приблизило? Дорогой, каждую минуту я хочу быть возле тебя. А ты?

— Да… Но, старушка, это не для телефона.

— Ты до смешного осторожен. В чем дело?

— Я беспокоюсь о тебе, Розмари. Не хочу навлечь на тебя неприятности.

— Мне все равно. Ты это знаешь.

— Но мне не все равно, дорогая.

— Когда ты вернешься?

— Во вторник.

— И в среду увидимся?

— Да… Хм, да.

— Дорогой, я не могу ждать. Может, что-нибудь придумаешь и приедешь сегодня? Придумай, Стефан! Деловое свидание или что-нибудь в этом духе.

— Боюсь, это невозможно.

— Не верю, что ты скучаешь обо мне хотя бы в половину того, как я о тебе скучаю.

— Глупости, конечно, скучаю.

Положив трубку, он почувствовал неимоверную усталость. Почему это женщины столь неистовы и чертовски безрассудны? В будущем они с Розмари должны быть более осмотрительны. Не следует так часто встречаться.

После этого их отношения осложнились. Он был занят — весьма занят. Просто был не в состоянии много времени уделять Розмари и пытался ей это растолковать. Но она даже не слушала его объяснений.

— О, эти твои глупые старые политиканы — возомнили о себе.

— Но они…

Она ничего не понимала. И не желала понимать. Ее не интересовали ни его работа, ни его стремления, ни его карьера. Она хотела одного: чтобы он беспрестанно повторял, что любит ее. «Как прежде? Скажи мне, ты любишь меня?»

И он должен был ее убеждать, клясться. А она постоянно припоминала все, что он ей когда-нибудь говорил.

— Помнишь, ты сказал, что было бы великолепно умереть вместе? Навек уснуть в объятиях друг друга? А помнишь, ты говорил, что мы снарядим караван и отправимся в пустыню? Кругом звезды, верблюды — и мы позабудем весь мир?

Какие глупости говорят люди, когда они влюблены! Тогда они не замечали всей этой бессмысленности, а сейчас настало время взять себя в руки, все выбросить из головы. Почему женщины не могут не ворошить старое? Мужчины не любят, чтобы им постоянно напоминали о тех минутах, когда они выглядели круглыми идиотами.

Неожиданно она потребовала невероятного. Не сумеет ли он поехать в Южную Францию и там с ней встретиться? А может, на Сицилию или на Корсику — куда-нибудь, где тебя не увидят знакомые? Стефан угрюмо заметил, что такого места на земном шаре не существует. В самых невероятных местах ты всегда встретишь старого школьного приятеля, которого бог знает сколько лет не видел.

И тут она напугала его, сказав:

— Ну, подумаешь, какое это имеет значение?

Он напрягся, насторожился, похолодел нутром.

— Что ты имеешь в виду?

Она улыбнулась той самой обворожительной улыбкой, которая когда-то перевернула его душу и наполнила тело любовной истомой. Сейчас эта улыбка вызвала беспокойство.

— Леопард, дорогой, я иногда думаю, не глупо ли с нашей стороны прятаться по углам и таиться? Хватит притворяться. Джордж со мной разведется, а твоя жена разведется с тобой, и тогда мы сможем пожениться.

Вот этого-то ему и не хватало! Катастрофа! Крушение! И она ничего не понимает.

— Я не могу этого допустить.

— Но, дорогой, меня это ничуть не тревожит. Я не признаю условностей.

— «Но я-то их признаю», — подумал Стефан.

— Любовь — это самое главное. Не важно, что люди о нас подумают.

— Но мне это важно, дорогая. Подобный скандал похоронит мою карьеру.

— Ну и что? Для тебя найдется тысяча других дел.

— Не глупи.

— А зачем тебе вообще работать? У меня есть деньги, ты знаешь, мои собственные, я имею в виду не Джорджа. Мы объездим весь мир, побываем в наиболее живописных и уединенных местах — где, возможно, еще никто никогда не был. Или поедем на какой-нибудь остров в Тихом океане. Подумай: жаркое солнце, голубое небо и коралловые рифы.

Об этом стоило подумать. Об острове в Южном море! Обо всей этой идиотской галиматье. Она что, принимает его за туземца?

Он посмотрел на нее глазами, уже не туманившимися любовью. Красивая тварь с мозгами курицы! А он дурак — полнейший, круглый дурак. Но сейчас он уже, слава богу, в своем уме. И должен выпутаться из этой заварухи. Дай ей волю, и она исковеркает всю его жизнь.

Он сказал ей все, что тысячу раз до него повторяли другие мужчины. Все надо закончить. Это в ее же интересах. Он не может рисковать ее счастьем — и так далее и так далее.

Все кончено — неужели не ясно?

Но она решительно отказывалась понимать. Попробуй переубеди ее. Она обожает его, любит как никогда, она жить без него не может! Долг повелевает ей все рассказать мужу, и Стефан пусть расскажет жене всю правду! Вспомнилось, как он похолодел, когда ему подали ее письмо. Набитая дура! Навязчивая идиотка! Она пойдет и проболтается Джорджу, а Джордж Бартон начнет бракоразводный процесс и привлечет его в качестве соответчика. Сандра тогда тоже с ним разведется. Он в этом нисколько не сомневался. Она как-то по-дружески сказала ему: «Разумеется, когда я узнаю, что ты завел шашни с другой женщиной, — что еще останется мне делать, как нe развестись с тобой?» Такова Сандра. Она горда. Она не станет делиться мужчиной.

И тогда всему конец, он потеряет все, чего достиг. Неудачник! Мразь!

Он потеряет Сандру…

И вдруг, словно обухом по голове, он понял: это самое важное. Он потеряет Сандру. Сандру с ее квадратным белым лбом и ясными карими глазами. Сандру, его дорогого друга и соратника, его высокомерную, гордую, верную Сандру. Нет, он не может ее потерять… Не может… Что угодно, но только не это.

На лбу выступил пот.

Как выбраться из этого идиотского положения?

Как заставить Розмари внять голосу разума? Предположим, он скажет ей, что, как бы то ни было, а он все-таки любит жену? Нет. Она просто этому не поверит… Она все еще любит его — вот в чем беда.

Слепая ярость охватила его. Как, черт побери, заставить ее замолчать? Закрыть ей рот? Яд — самое надежное средство, подумал он с горечью.

Возле руки прожужжала оса. Он рассеянно посмотрел на нее. Забралась в банку с вареньем и пытается вылезти.

И я так же, подумал он, попался в ловушку сладострастия и теперь не могу выбраться.

Но нет, он, Стефан Фаррадей, как-нибудь выкарабкается. Время, нужно выиграть время.

Как раз в этот момент Розмари слегла с инфлюэнцей. Он сделал надлежащий ход — послал огромный букет цветов. Это дало ему некоторую передышку. На следующий день они с Сандрой обедают у Бартонов — день рождения Розмари. Розмари сказала: «Я ничего не предприму до моего дня рождения — это было бы слишком жестоко по отношению к Джорджу. Он столько хлопотал. Он такой славный. А когда все закончится, мы с ним договоримся».

Допустим, он ей скажет без обиняков, что все в прошлом, что он больше ее не любит? Он вздрогнул. Нет, он этого не посмеет. Она может побежать к Джорджу и устроить истерику. Она может даже прийти к Сандре. Ему слышится ее полный слез и сомнений голос.

«Он говорит, что больше меня не любит, но я знаю, это не правда. Он пытается быть верным — продолжать с вами игру, но вы согласитесь со мной, когда люди честно любят друг друга, у них не остается выбора. Поэтому-то я и прошу вас, — освободите его».

И Сандра с выражением, полным презрения и гордости, скажет: «Он может воспользоваться своей свободой!»

Она бы не поверила — разве может она поверить? Но Розмари покажет ей письма — те самые письма, которые он, надо же было быть таким ослом, написал ей. Бог знает, чего он там наворотил. Достаточно, более чем достаточно, чтобы убедить Сандру, — таких писем он никогда ей не писал…

Нужно что-то предпринять — как-то заставить Розмари замолчать. «Жаль, — подумалось ему, — что мы не живем во времена Борджиа…».

Бокал отравленного шампанского заставил бы ее замолчать.

Да, надо признаться, он так подумал.

Цианистый калий у нее в бокале шампанского, цианистый калий у нее в вечерней сумочке… Депрессия вследствие инфлюэнции.

И через стол глаза Сандры, глядящие ему прямо в глаза…

Почти год прошел — а он еще не может это забыть.