Онлайн чтение книги Старое предание (Роман из жизни IX века)
XVIII

Прошло несколько дней, а вокруг городища все было тихо. Дружинников и переодетую челядь посылали на разведку по ближним дворам и хатам — ни о какой войне никто ничего не слыхал. На залитых солнцем полях, где была песчаная почва, уже начинали жать хлеба. С железными, медными или кремнёвыми серпами попадалось много народу, но с луком или копьём — почти никого.

Князь уже соскучился в городище, ему надоело сидеть одному взаперти за неприступным валом. Он ел, пил и спал, потягивался, зевал, иногда заходил к княгине, но стоило ему с крыльца поглядеть на лес, как он начинал ругаться на чём свет стоит, оттого что не мог ехать на охоту. Брунгильда его не пускала. Вначале он слушался её, не прекословя. Но потом стал бунтовать.

Однажды он велел позвать Смерда.

— Поезжай, осмотри лес, нет ли там какой западни для меня.

Слуга отправился на целый день, привёз подстреленного козла и рассказал, что в лесу ему встретились кабаны, медведь и волк, но людей нигде не видно было и следа.

Княгине это спокойствие после бури показалось подозрительным, князю же — естественным.

— Поеду на охоту, давно пора!.. — кричал он озлясь. — Этак я сгнию, сидя здесь… Отравлюсь тут спячкой да неволей… Невмоготу мне…

Но предусмотрительная немка не пускала его, боясь засады и предательства. Охота откладывалась со дня на день. Брунгильда подговаривала людей, чтоб они выискивали препятствия. Хвост бранился, злобился, напивался и все более выходил из терпения. Наконец, однажды он велел Смерду, ни на что не взирая, готовиться на завтра к охоте. Жена насилу заставила его взять не горстку, как обычно, а втрое больше провожатых, к тому же хорошо вооружённых.

Хвостек, хоть и носил на груди крест, оставался суеверным язычником, и в городище уже загодя высматривали приметы на небе и на земле, следили, чтобы ворон не закаркал над головой и никто не перебежал дорогу.

Смерд даже распорядился, чтобы младшая из девушек княгини показалась на тропинке с полными вёдрами, когда князь тронется в путь. Старуха или девочка-подросток с порожней посудиной сулили недоброе.

Утро было прекрасное и предвещало жаркий день. Однако по небу проносились белые облака, а свежий ветерок разгонял их, навевая прохладу. Проехав плотину и мост, князь, сопутствуемый многочисленной свитой, направился в ближний бор. Смерд был уверен, что здесь они найдут дичь. Сюда не гоняли скотину, чтоб не полошить зверя, и нарочно берегли его для охоты. Урочище это называлось Глубью, и никогда ещё не случалось, чтобы княжеская охота бывала здесь неудачной. Но от опушки до заповедной чащи надо было проехать немалое расстояние.

Хвостек давно не садился на коня, давно не видел леса, не слышал собачьего лая и сразу повеселел, когда над головой у него зашумели ветви и он вдохнул аромат бора. Поминутно подгонял он коня, чтобы скорей попасть в засеку, и, проехав с полчаса, очутился на знакомой ему полянке. Отсюда уже было недалеко до Глуби.

Он первый выехал на лужайку, но сразу осадил коня и в негодовании обернулся к Смерду, который подскакал к нему. Гневным движением он показал на полянку. Тут, на сваленном бурей дереве, сидела старуха, укутанная платком, перед кучей только что сорванных трав. Грязная котомка лежала рядом. Мурлыча что-то под нос, она перебирала зелье и, казалось, не слышала и не видела подъехавших всадников; а встретиться с такой ведьмой в лесу боялись больше, чем где-либо в ином месте.

В ту пору леса, воды и поля населяли таинственные и страшные существа: в образе женщин они подстерегали людей и уносили здоровье и жизнь.

Большая часть чёрных духов являлась в женском обличье. Мары, летуньи, бабы-яги, лешачихи, ночницы, шишиги и кикиморы с виду были такими же безобразными старухами, как та, что сидела на бревне, гнусавя какую-то песенку.

Князь встревожился, оробел и Смерд. Обидишь такую, а потом не отделаешься, изведёт в отместку. Когда Хвостек показал слуге на сидевшую ведьму, тот растерялся, не зная, что делать. Подъехав ближе, Смерд укрылся за деревом, чтоб получше разглядеть бабку, и узнал Яруху. Её хорошо знали в городище, куда она часто приходила с зельем к княгине. Все считали её весьма могущественной, но злобной она не слыла. Князь не отважился ехать дальше и упорно показывал на неё Смерду, заставив его слезть с коня и подойти к ней.

Бабка так была поглощена своими травами, что заметила Смерда, только когда он подошёл совсем близко, и, закричав от испуга, вскочила.

Она-де приняла его за оборотня, что отнюдь не польстило Смерду, и торопливо забормотала проклятия, чем немало его испугала. Ещё вся трясясь, она снова уселась на бревно,

— Ты что же тут делаешь, Яруха? — спросил Смерд.

— А ты что, ослеп, бродяга ты пакостный? — отвечала бабка. — Делаю, что мне велено, собираю целебное и наговорное зелье для порчи и противу порчи. А у тебя нет ли с собой чего в баклажке? А? Дал бы выпить, так я бы тебя простила за то, что меня напугал, а не то я…

— Нет у меня ничего, одна вода в бурдюке… — сказал Смерд.

— Вода?.. Ну, нашёл что таскать с собой! — фыркнула старуха. — А ты заквакай по-жабьи, да и черпай пригоршней из любого родника или речки… Ну, нашёл что таскать, вот уж глупый-то человек!.. До старости дожил, а ума не нажил… Воду таскать!.. Слыхано ли: воду таскать!..

И она снова что-то забормотала себе под нос, а Смерд, встревожась, не отходил от неё.

— Ты что же за зелье собираешь? — пытался он обезоружить страшную ведьму.

— А тебе что до зелья? — напустилась на него бабка. — Не твоё это дело… Уж тебе-то никакое приворотное зелье не поможет, больно ты с лица гадок… Хоть бы ты и дал его девке, так всё равно не приворожишь… Видишь, что тут у меня есть… чернобыльник… дягиль… кукушкины слезы… девесил… гусячьи лапки… росичка… ого! Всякое добро…

— А худого ничего нету? — тихо спросил Смерд. — Тут князь стоит неподалёку… не навела бы ты на него какую порчу… с ним ведь шутки плохи!..

Яруха, струхнув, поглядела на лес.

— Князь, — шепнула она, — а князь… а не велит он меня повесить?..

— Только бы ты не причинила ему какого лиха! — шепнул Смерд.

— Это я? Ему? — бабка в ужасе вытаращила глаза. — Да я у княгини вашей при дворе бываю, её милостями пользуюсь… и теперь я ей зелье несу… Захоти он, я омелы ему дам на счастье… Меня-то чего ему бояться? Вы ведь знаете Яруху…

Смерд возвратился к поджидавшему его Хвостеку.

— Это Яруха, милостивый князь, — сказал он. — Она хоть и ведьма, а своим не вредит… и нашей милостивой госпоже служит верой и правдой… Она может и в охоте принести счастье, ведь ей и это ведомо.

Хвостек, уверясь в своей безопасности, выехал на лужайку. Опасливо поглядывая на бабку, он медленно приближался к ней; Яруха, не вставая, повалилась в ноги, низко кланяясь, но тотчас вскочила, стараясь улыбнуться Хвостеку, которого до смерти боялась. Князь тоже без особого доверия посматривал на неё. Подъехав ближе, он остановил коня. Бабка глаз с него не сводила.

— Не знаешь, какая сегодня будет охота? — обратился он к ведьме.

— А где? — спросила Яруха.

— На Глуби!

Бабка замотала головой.

— На Глуби… Милостивый князь! Не надо бы вам ездить туда…

— Почему?

Она окинула взглядом его дружинников, считая их глазами.

— Какой же там зверь? — спросил князь.

— Мыши там засели, милостивый князь, Мыши! Целый выводок Мышей…

Она испуганно осмотрелась, встала и хотела подойти к нему, но он пригрозил ей, не позволив шагу ступить ближе. От страха Хвостек изменился в лице, услышав её загадочную речь. Он обернулся к Смерду, и тот прикрикнул на бабку:

— Да говори ты толком!

Яруха беспокойно озиралась по сторонам и, видимо, колебалась.

— Чего тут не понимать… говорю вам: Мыши, а что Мыши, что Мышки — всё равно… А впрочем, я про это ничего не знаю! Ничего не знаю!..

Она вдруг села и принялась поспешно перебирать свои травы.

Князь и все его дружинники во главе со Смердом застыли в ожидании и страхе, который овладел ими.

В лесу было тихо, со стороны заповедника подул ветер. До ушей охотников, привыкших различать малейший шорох, издалека донёсся неясный гул голосов.

Князь побледнел. Яруха, словно забыв о нем, сидела молча, опустив голову.

Смерд подвинулся к ней.

— А что там делают Мышки? — спросил он.

— Что? Сидят у костра, дичь себе жарят, мёд попивают, кого-то поджидают.

Хвостек задрожал.

— Сколько их там? — загорячился он. — Сколько?

— Считать я не умею, — отвечала бабка, — но с полсотни, пожалуй, будет…

Последние слова она произнесла едва слышно. Смерд обернулся, считая своих людей: и двух десятков тут не было.

Хвостек, боявшийся колдовства, не отваживался подойти к знахарке.

— Допытайся у неё, пусть говорит, что знает! — крикнул он Смерду. — А не скажет, верёвку на шею да на сук ведьму…

Лица старухи не было видно, но руки у неё затряслись, — она слышала приказание. Смерд подступил к ней ближе.

— Выкладывай, что знаешь! — крикнул он.

— Все я вам сказала, — отвечала Яруха. — Кабы не я, поехали бы вы на Глубь и попали к ним в руки. Три дня уже, как они там засели… и много их. У всех при себе оружие, а молчат они так, что и в трех шагах не услышишь…

— Где они? — спросил князь.

— На Глуби, неподалёку от болота, в ольшанике, — прошептала старуха, — на правом берегу горит костёр…

— А стража есть? — допытывался князь.

— Хотели было их молодцы меня забрать, да побоялись, — продолжала старуха, — за версту ходит несколько часовых…

Ещё не окончился этот разговор и князь колебался, не зная, что предпринять, когда в чаще что-то зашелестело, всадники вздрогнули и схватились за копья. Яруха от испуга свалилась наземь. Князь, обернувшись, увидел кравшихся между деревьями людей и дёрнул поводья. Смерд вскочил на коня. Справа и слева затрещали сучья. Нетрудно было догадаться, что их окружили. Кровь бросилась в лицо Хвостеку и сразу отхлынула: в первую минуту он растерялся и не знал, что делать.

Вдруг одновременно справа и слева послышался треск и шум, дружина князя кинулась к своему господину и обступила его кольцом, со всех сторон из кустов показались головы, руки, копья. Бежать было некуда: путь назад был отрезан. Ещё не начинали летать стрелы, но громкие крики разносились по лесу, который вторил им, ещё более усиливая.

Отступать не было возможности. Смерд пригляделся, и ему показалось, что впереди ещё оставался свободный проход; указав его князю и дружине, он первый полетел вперёд.

Едва они тронулись, посыпались камни и в воздухе засвистели стрелы. Несколько стрел вонзилось в шапку Хвостека, Смерду перебило руку, многих дружинников ранило, однако все скакали в лес; погоня следовала за ними по пятам, но здесь камни не могли причинить им большого урона. Впереди путь ещё оставался свободным. Смерд и челядь закрывали князя, который, съежась, припал к шее коня: беспощадно нахлёстывая лошадей, они уходили от преследования. Сзади, справа и слева чуть не из каждого куста выглядывали головы.

К счастью беглецов, лес тут поредел, давая им возможность двигаться быстрее, между тем как нападающие ещё продирались сквозь чащу.

Стрелы ещё летели и продолжалась погоня, но она все более и более отставала. Наконец, засада осталась позади, и только были ещё слышны крики погони. Князь и Смерд знали свой лес вдоль и поперёк и вскоре выехали на лужайку. Верный слуга приблизился к Хвостеку и что-то зашептал ему на ухо, потом снова подскакал к дружине и отдал ей приказ.

Дворня загомонила, подняла шум и с громкими криками повернула налево; в то же время князь и Смерд, понукая коней, взяли вправо. Погоня, обманутая криком, помчалась на шум за дворней, между тем как князь тихо ускользнул в другую сторону. Вскоре даже шум не доносился до них. Они очутились в непроходимой чаще, где громоздились, словно в засеке, сваленные деревья. Тут им уже почти не грозила опасность, но Хвост дрожал от страха и, не давая передохнуть лошади, забирался все глубже.

Вдруг конь под Хвостеком упал, сломав ногу; пришлось его бросить. Смерд соскочил со своего, но и этот, тяжело дыша, зашатался и упал мёртвый. Усталые и разбитые, князь и слуга должны были продолжать свой путь пешком.

Они очутились в глубине бора, среди топей, где легче было встретить космача, нежели человека. Смерд помнил дорогу, по которой они ехали; в эти места они не раз забредали на охоте, но теперь им трудно было сообразить, куда занесла их эта бешеная гонка. Князь в ярости рвал на себе одежду и, кипя гневом, повалился на пень. Спутник его, истекая кровью, с перебитой копьём рукой, стоял подле него, не смея жаловаться, и в страхе думал лишь о том, какая участь их ждёт.

Долго ещё не отваживались они обмолвиться хоть словом. Смерд слушал, не донесётся ли какой-нибудь звук, но лес оглашало лишь жалобное ржание княжеского коня. Испугавшись, что оно может их выдать, он вернулся к издыхающему животному, накинул ему на шею петлю — и удавил.

Потом оба принялись осматриваться по сторонам, припоминая деревья. Они гадали, в какой стороне находятся озеро и городище, но, чтобы выбраться отсюда, не подвергаясь опасности, надо было ждать до ночи. Из предосторожности они углубились ещё дальше в лес. Среди гниющих сваленных деревьев они нашли дупло в гигантском истлевшем стволе, и оба забились в него.

До ночи ещё было далеко. В лесу слышался только щебет пролетавших птиц. Оба сидели, притаясь и замирая от страха, что их откроют тут кметы, рассыпавшиеся по лесу, но ничто не нарушало тишины. К вечеру Смерд осмелел и, перевязав руку, отправился на разведку. Вначале Хвостек не хотел его отпускать, однако нужно было до ночи разыскать дорогу.

Уже смеркалось, когда Смерд вернулся, наконец, и знаками показал князю, что можно выйти из тайника.

— Отсюда недалеко до двора бедного кмета Кошичека… У него тут клочок земли и леса, человек он мирный, занимается своим промыслом и выхаживает пчёл в бортях. А теперь, говорят, живёт здесь его сын, Пястун. Ни вашей милости, ни меня он в лицо не знает, так что мы можем к нему зайти отдохнуть. Не то мы тут с голоду помрём и не попадём в городище… Я потерял много крови.

Князь, нимало не задумавшись, бросил бы своего слугу издыхать в лесу, если бы он не был ему так нужен.

— Заходить в хату! Отдаться в руки кмету — нет! — закричал он. — Я ещё в своём уме. Идём прямо…

Они отправились. Смерд повёл князя; сам он шёл, опираясь на палку, но от слабости пошатывался и несколько раз падал.

— До избы его рукой подать, — сказал он. — Пястун бедняк, гостям всегда рад и не спрашивает, как их зовут… Посидим у него, отдохнём…

Хвост тоже едва плёлся от усталости и голода. Выбирая между страхом и необходимостью, он молча позволил вести себя.

На опушке леса стояла убогая изба бортника; окно ещё было открыто, и в нём светился огонёк. Во дворе ржали лошади и блеяли овцы.

Князь остался один, а Смерд отправился лгать и просить гостеприимства. Хозяин сидел на завалинке, обняв малолетнего сынка, припавшего к его коленям, когда показался Смерд с исцарапанным лицом и рукой, обмотанной окровавленным платком. Он едва тащился.

Увидев его, Пястун встал и пошёл к нему навстречу.

— Добрый человек, — начал Смерд, — сделайте милость, пустите передохнуть… Мы оба — тоже кметы, живём неподалёку отсюда, в Ополье, да заблудились на охоте и второй день плутаем не евши. Я упал и сломал руку, а господин мой до того устал, что лежит тут в лесу… Дозвольте у вас отдохнуть…

Говоря это, Смерд зорко поглядывал по сторонам — во дворе никого не было. Пястун в свою очередь рассматривал его так, как будто уже видел когда-то и признал.

— Кто бы вы ни были, — сказал он, — раз вы по старому обычаю просите гостеприимства, входите. Вы знаете, мы никого не гоним, даже врагов.

— Мы не враги! — воскликнул Смерд. — Да и с чего нам быть врагами?

Старик молча кивнул, показывая на открытую дверь. Смерд поспешил за князем, который, боясь, что его узнают, разорвал свою шапку, ободрал золотое шитьё с одежды, спрятал меч под плащ, и спустил волосы на глаза. Изменив свой облик, Хвостек решился войти в избу, однако дрожал всем телом. Пястун усадил его за стол и поставил перед ним хлеб.

Хозяйка, не мешкая, принесла пиво и еду, которую обычно подавали по будням.

По знаку князя Смерд, чтоб его не выдать, сел с ним рядом на лавку. Хвостек не проронил ни слова; он только буркнул что-то невнятное и сел, пряча лицо от света. Пястун несколько раз посматривал на него и пытался завязать с ним разговор, но отвечал ему Смерд, и он не заговаривал больше.

По правилам гостеприимства чужого человека ни о чём не расспрашивали, если сам он добровольно не хотел рассказывать.

Проголодавшиеся гости молча принялись за еду. Мирная обстановка этого дома, тишина вокруг и ласковые лица хозяина и его жены понемногу вернули им самообладание. Маленький мальчик стоял поодаль и с любопытством разглядывал пришельцев.

Хозяйка, видя, как мучается Смерд, шёпотом предложила ему получше промыть и перевязать руку. Смерд подошёл с хозяйкой к огню и показал свою рану. Ложь его сразу обнаружилась: столь очевидно было, что она нанесена ударом копья, однако хозяйка не сказала ни слова, только посмотрела ему в глаза.

Хвостек, привыкший к крепким напиткам, мигом выпил всё, что ему подали, и немного приободрился. Он поднял глаза на Пястуна, который не сводил с него взгляда.

— Вы кмет? — спросил он хозяина.

— Как дед мой и отец, — спокойно ответил сын Кошичека.

— Мы живём далеко отсюда, — невнятно бормотал Хвостек, — так и не знаем толком, что делается на Гопле… тут, слыхал я, смута у вас?

Пястун окинул его долгим взглядом.

— Если и есть, — сказал он, — мы в ней не повинны.

— Говорят, кметы бунтуют?

— Добиваются своих прав, — отвечал Пястун. Хвостек умолк.

— Так и князь, верно, отстаивает свои, — прибавил он, глядя исподлобья.

Хозяин, казалось, обдумывал ответ.

— Если вы тоже кмет, — сказал он, — то знаете, что во время войны ему должно повиноваться и всегда уважать, но в мирное время мы в сельских общинах искони привыкли сами управлять. Так было, и так будет… А если кто посягнёт на нашу свободу…

Вдруг Хвостек разразился диким, язвительным смехом. Смерд, услышав его, вздрогнул. Достаточно было Хвостеку засмеяться, чтоб выдать себя с головой. Однако Пястун нимало не испугался. Они оба умолкли, скрестив взгляды.

— Слыхал я, ваши кметы собираются напасть на городище и на князя? — снова спросил Хвостек.

— Князь первый стал нападать на нас, — возразил Пястун, — он сам разжигает войну… И худо делает, ему легко было жить с нами в мире… Он и собственный род истребил, и многие кметы поплатились жизнью за то, что доверяли ему… Кто ж виноват?..

Князя передёрнуло, из-под пряди волос блеснули его глаза. Он злобно заворчал, заворочался, как медведь, и, кликнув Смерда, поднялся с лавки. Была уже ночь, ясная, но безлунная.

— Не советую вам уходить об эту пору, — послышался голос Пястуна, — переночуйте у меня, а как рассветёт, пойдёте, куда захотите. Гость для меня святыня, — прибавил он, — и под моим кровом вы в безопасности, хотя бы вас и преследовали…

При последних словах князь вздрогнул и отпрянул назад; хозяин улыбнулся. Смерд побледнел и задрожал от страха… Наступило тягостное молчание; старый бортник, нисколько не смешавшись, улыбался.

В ту же минуту, как будто он словами своими накликал беду, перед домом послышался конский топот и гул голосов. Пястун насторожился, поморщился и поспешно показал рукой на клеть, которую уже отпирала хозяйка.

— Милостивый господин, — сказал Пястун, — я знаю, кто вы… спрячьтесь… Может быть, это Мышки разыскивают вас… у меня вы в безопасности. Гостей посылают боги.

Он молвил это с величавым спокойствием и снова показал на дверь. Хвостек не знал, что делать, но страх загнал его в клеть, которую хозяйка заперла за ним и за Смердом.

Пястун зажёг лучину от очага и, высоко подняв её, спокойно пошёл во двор.

Несколько всадников стояло у ворот.

— Отец! — крикнул Мышко Кровавая Шея. — Вы и не знаете, что случилось! Хотели мы сберечь людскую кровь, три дня и три ночи просидели в засаде, подстерегая разбойника. Он был у нас в руках — и ускользнул. Ну, да один он пропадёт там, с голоду подохнет… Люди его разбежались, а сам этот пропойца и дорогу не найдёт. Может, кто из наших его встретит и удавит… Мы только напоим коней — и скорей по домам.

Вмиг вся челядь Пястуна побежала с вёдрами к колодцу и стала поить лошадей, а Хвостек, запертый в клети, мог слышать, как его осыпали угрозами и проклятиями. Несколько раз он в ярости бросался к двери, и Смерд с трудом его оттаскивал и унимал.

Прошло немало времени, покуда напоили, лошадей и людей, которым вынесли мёд. Смех и крики Мышков доносились до клети; но вот застучали копыта, и всадники поскакали дальше. Когда все затихло, Пястун молча отпер дверь и выпустил узников.

— Можете идти, — сказал он, — опасность миновала!

— Добрый мой кмет! — воскликнул Хвостек. — Прошу вас пожаловать ко мне в городище… я многим вам обязан.

— Нет, — отрезал Пяст, — так заставили меня поступить наши обычаи и законы… Я не люблю вас и не из любви к вам это сделал… а по велению богов. Идите с миром… Кто знает, где мы ещё встретимся с вами…

Хвостек нахмурился.

— Ты не поднимешь на меня руки! — вскричал он.

— Милостивый господин, — сказал Пястун, — если люди пойдут на вас и призовут меня, пойду и я…

С этими словами он отошёл в сторону, а Хвостек торопливо выбежал из хаты, не промолвив ни слова и не обернувшись. За ним закрылись ворота; была глухая, чёрная ночь. Только вдали поблёскивало озеро да на верху высокой башни, как всегда, мерцал красный огонёк. Хвостек и его слуга скрылись в темноте. Пястун с облегчением вздохнул.