Онлайн чтение книги Дом темных загадок Stigmata. Nichts bleibt verborgen
Глава 9

София чувствует себя хорошо.

Полная сил, она сидит в столовой рядом с Николеттой, выглядит свежей и здоровой, как обычно, только щеки ее толще, чем всегда, потому что она жует один тост за другим. То ли от волнения, то ли из-за угрызений совести, точно не могу сказать. Я же все еще чувствую себя вялой, в моем желудке раздрай, и я знаю, что не смогу проглотить ни кусочка. Наверное, я была без сознания несколько секунд, и все же ощущаю себя, словно на другой планете. Меня запутали, будто украли у меня кожу, и теперь предметы извне свободно могут проникать в мои внутренности.

Кажется, что все вокруг меня говорит, а головы ангелов по углам зала смотрят на меня мертвыми глазами, словно просят о помощи.

Мобильник Софии, который Филипп положил на стол перед Беккером, мерцает и умоляюще подмигивает мне застывшими кроваво-красными капельками. Они хотят, чтобы я их согрела. Деревянная столешница вибрирует под моими пальцами, в ушах шум.

Это был тест. Чертов тест, разыгранный как по нотам. Вчера вечером София получила от Николетты задание спрятаться сегодня утром и по возможности так, чтобы кто-нибудь из нас заметил ее исчезновение. Жребий пал на меня. Может, вчера ночью в душевой шла подготовка к этому спектаклю, а я наткнулась на заговорщиков…

– Вы все выполнили великолепно, – нахваливал нас Беккер, когда все выбрались из подвала.

Мальчики держали меня под руки с обеих сторон. Наверное, боялись, что снова упаду в обморок.

София просила не выдавать ее и клялась, что маленький спектакль в ванной не был частью задания – идея пришла спонтанно.

– Вернемся к недавним событиям. Вам не показалось, что вы действовали командой? – Беккер встает и осматривает нас сверху. В отличие от Николетты, одетой в джинсы и топ, на нем серые брюки и белая рубашка – ему очень идет. Он выглядит очень солидно, или нет, скорее убедительно. Он наверняка, изучая психологию, узнал, как влиять на пациентов, внушать им доверие. Но я предпочитаю никому здесь не доверять. – Хорошо, если создание группы начинается так рано, – продолжает он.

– Вы считаете такие тесты корректными? – Слова срываются с моих губ, и я вспоминаю, как свисала через край ванны рука Софии.

– Корректными? – Николетта усмехается. У нее идеальный макияж. – Эмма, здесь речь не о корректности. Суть в том, чтобы вы осознали свое поведение. Ваши спонтанные реакции, ваше отношение друг к другу.

– А что, если мы вообще не хотим этого? – возражаю я.

Беккер вмешивается.

– Все вы достаточно читали о TNY и знаете, как проходит процесс отбора. Из Германии в Сидней могут попасть только восемь человек, а в общей сложности у нас более сотни кандидатов. Только здесь, в Баварии, у нас четыре такие команды, как ваша, одна из них – в соседней долине. Поэтому да, наши тесты бывают довольно жесткими. Вам будет брошен серьезный вызов. Но, люди, – он снимает очки, – мы же никого не заставляем, так ведь? Мы, разумеется, поймем, если кто-нибудь из вас захочет отказаться. Но вы должны принять это решение сейчас, чтобы не отнимать шанс у остальных членов группы. Кто останется, автоматически согласен пройти вместе с группой огонь и воду.

Повисает жуткое молчание, даже София выглядит немного бледнее и пристально смотрит на свой телефон, который все еще лежит на столе.

Хотя мысли в моей голове от пережитого шока плавают вяло, как пузыри в лавовой лампе, я прекрасно осознаю – продвинусь, только если получу ответы здесь.

Наконец София прерывает молчание:

– Нам придется есть черных тараканов или по голому телу пустят пауков, как в телешоу «Последний герой»?

Николетта и доктор Беккер весело переглядываются.

– Такой чепухой мы не занимаемся, – говорит Беккер. – Конечно, будут физические нагрузки на пределе возможностей. Но преодоление отвращения? Это бесполезная трата времени. Если мы здесь сделаем упор на физические нагрузки, то из этого всегда можно извлечь что-нибудь позитивное как для вас самих, так и для группы. А мы, кураторы, будем в любое время готовы выдернуть кольцо запасного парашюта.

Николетта кивает.

– Сила группы определяется по самому слабому участнику. – Она немного повышает голос. – Мы хотим выиграть или нет? Вы готовы?

Филипп начинает хлопать, и Том поддерживает его. София повторяет за ними, а я думаю, что недооценила девушку. Я никогда не подумала бы, что она сможет притворяться мертвой и лежать голой в ванне. Почему она делает это? Может, сегодня ночью она тоже лишь притворялась, что сладко спит, а сама подбросила снимок. И как ее телефон попал в ледник? Но это наверняка Николетта. Она и бровью не повела, когда Филипп выложил его на стол. Это тоже часть общего плана, который был придуман вчера, еще до того, как я пришла.

Они все хлопали, потому что хотели победить. С бóльшим энтузиазмом, чем во время моего появления у замка вчера вечером, с бóльшим чувством, так сказать. И я испугалась, что буду выделяться, если немедленно к ним не присоединюсь, хотя для меня победа означала нечто иное. Я тоже начала аплодировать – и при этом рассматривать каждого из собравшихся. Я одержу победу, лишь когда выясню, кто из них ведет двойную игру. Ведь если верить альбому, то речь идет не об одном, а о нескольких людях. «Убийцы твоей матери». Значит, я не могу доверять ни кураторам, ни участникам – все могут быть замешаны. Поэтому следует позаботиться о том, чтобы мне доверяли. Если их убаюкает уверенность, они станут беспечными и совершат ошибку.

После завтрака мы вместе убираем со стола и переносим посуду в старомодную кухню, в которой все же есть громадный холодильник, но нет посудомоечной машины. На кухонных тумбах – старые толстые столешницы, которые заканчиваются у большой мойки под зарешеченным окном, выходящим в маленький сад. Мойка состоит из двух больших керамических раковин, обложенных бело-голубым голландским кафелем. Большинство изображений ветряных мельниц и парусников повреждено, но можно представить, как красиво эта кухня выглядела когда-то.

Я берусь поставить вымытую посуду в старый буфет. Решаюсь на это намеренно, потому что заметила на его дверце древнюю черно-белую фотографию, на которую обратила внимание еще вчера. Снимок прикреплен кнопками. Филипп тоже заинтересовался фото и теперь рассматривает его.

– Смотри-ка, что это там? – указывает он на одну из картинок, на которой видны кровати на колесиках. Они стоят на улице рядами. На них лежат больные.

Том подходит ближе:

– Я думаю, это паломники. Может, в Лурде[4]Лурд – город во Франции, один из наиболее популярных в Европе центров паломничества. По мнению католической Церкви, в 1858 году в одной из пещер, Массабьель, каких множество в горных отрогах, окружающих город, четырнадцатилетней местной жительнице Бернадетте Субиру явилась Дева Мария. или еще где.

София кричит, стоя рядом с мойкой:

– Здесь висит еще один снимок!

Я спешу к ней, на фото рука, нарезающая хлеб. Сердце начинает колотиться, мозг внезапно вновь начинает работать на повышенных оборотах. На снимке толстые пальцы сжимают нож, я тут же узнаю кольцо на мизинце. Оно точно такое же, как у незнакомки из маминой машины. У меня перед глазами все расплывается, я чувствую дрожь в ногах. Мне кажется, что запах морга бьет в нос, пары дезинфекции смешиваются с ароматом жареной картошки. Я даже не замечаю, что остальные давно вернулись к мытью посуды.

Хлопает дверь, и на кухне появляется Себастиан. Его не было за завтраком, я его вообще сегодня еще не видела. Он внимательно смотрит на меня и тут же подходит ближе.

– Эмма, что с тобой? Что-то случилось?

Себастиана я вообще никак не могу охарактеризовать. Он намного младше Беккера и Николетты, ему от силы двадцать пять, и два других куратора – явно более высокого ранга. Но, кажется, это совершенно ничего для него не значит, он так и светится от непоколебимой самоуверенности, которую вчера и продемонстрировал в душе. Все дело наверняка в его невероятно симпатичной внешности. Кудрявые локоны до плеч обрамляют очень пропорциональное лицо, подчеркивают темные глаза. И если бы он не так часто и лукаво улыбался, то мог бы сойти за скульптуру ангела эпохи Ренессанса.

Вероятно, именно поэтому я его недооцениваю. Как бы там ни было, он все же ассистент доктора Беккера. Возможно, тоже изучает психологию, и, кажется, у него есть талант, потому что он единственный заметил, что я растерялась. Или он что-то обо мне знает, о чем другие не догадываются.

– Со мной все в порядке, – пытаюсь я ответить как можно более непринужденно, но дрожу от волнения. – Я просто обнаружила эти фотографии, и мне интересно, что они означают. Здесь когда-то был монастырь?

Себастиан улыбается мне.

– Такие фотографии развешаны по всему замку, – объясняет он. – Наверное, он долгое время принадлежал Церкви. Ходят разные истории о строителе здания. Одни говорят, что был когда-то кардинал, который присвоил деньги из Рима после того, как Папа Римский лишил его тайной любовницы. – Он подмигивает мне. – Другие – что здесь обитал отлученный от Церкви монах, который после явления Девы Марии нашел сокровища. Кстати, недалеко отсюда есть часовня, тоже часть замкового комплекса, возведенная в честь Девы Марии. – Он оборачивается и обращается к остальным: – Туда ведет очень живописная дорога.

Он начинает описывать тропу, которая начинается прямо у замка, но я на какой-то момент задерживаюсь у фотографии. Чем дольше я смотрю на снимок, тем больше убеждаюсь, что это не просто то самое кольцо, которое было на пальце мертвой женщины в маминой машине, – это та же рука. И то, что я нашла это фото здесь, не может быть простым совпадением. Я на правильном пути, хотя все еще не знаю, как продвинуться дальше. Наоборот, у меня складывается впечатление, что ситуация становится все запутаннее. Мама была здесь, и, очевидно, эта женщина тоже. Так почему же в автомобиле оказалась именно она, а не мама? Возможно, мама не лежит глубоко на дне озера, а все еще живет. Или здесь все завязано на моем отце, о котором я так мало знаю? И меня посещает совершенно неожиданная мысль: «Вдруг речь идет не об убийцах моей матери? Может, я просто должна ее найти?»

Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. (Иоанн Богослов 4:8)

Агнесса не подозревала, как это произошло. Это было постыдно, это было отвратительно. Дрожа, она стояла возле тети Гертруды, под ее поднятой рукой. Стояла босая, в одной ночной рубашке и косилась на других девочек, которым уже позволили одеться. Но все они смотрели в пол перед собой, потупив взгляды. Все, кроме Марты. Агнесса смотрела на свою мокрую постель и больше всего хотела умереть прямо сейчас. «Но так нельзя, – нашептывала ей святая Дева Мария, – так нельзя, Агнесса. Это всего лишь экзамен». Агнесса чувствовала бесконечную доброту святой Девы и лелеяла надежду.

– Итак, говори наконец! Тебе есть что сказать? – Тетя Гертруда подошла еще ближе, занеся руку для удара.

– Пожалуйста, мне очень жаль.

– Как ты сказала? Что-то я тебя не расслышала.

– Мне очень жаль! – Она старалась, но голос дрожал. Ей было холодно. Агнесса уже просто не чувствовала ног.

– Как такое могло случиться, что твоя ночная рубашка чистая, а постель похожа на настоящий свинарник? Как тебе это удалось?

– Я не знаю, – шептала она и не понимала, чего от нее хочет Гертруда.

– Что здесь произошло ночью? – настаивала та.

– Ничего! Я клянусь перед лицом святой Девы!

– Можешь оставить это при себе. Мы клянемся только на Библии.

– Но святая Дева… – Агнесса отважилась взглянуть в лицо Гертруде. – Что может быть плохого в Деве Марии?

Гертруда размахнулась и ударила ее по лицу так сильно, что девочка зашаталась. Агнесса слышала, как воспитанницы в ужасе затаили дыхание, но никто не нарушил молчания – никто не хотел вызвать гнев Гертруды.

– Даже не думай произносить имя Марии своим греховным ртом!

Агнесса закусила губу, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Щека горела огнем.

– Сестры монастыря не соврали, когда предупреждали нас о маленькой ведьме. Я выбью из тебя все идиотские фантазии. И прежде всего эту. Безжалостно. Ты меня поняла? – Гертруда повернулась к остальным. – И это касается всех вас!

Агнесса рискнула взглянуть из-за плеча Гертруды, но только Марта смотрела ей в глаза и ободряюще подмигнула.

– Ты просто тупое вонючее дерьмо и ничего больше. Я хочу, чтобы ты убрала этот свинарник, а потом в наказание помоешь здесь, в спальне, полы. – Гертруда обратилась к дяде Лоренцу: – Никакой еды сегодня для Агнессы. Когда она здесь закончит, будет драить полы в часовне, а потом каяться в своих грязных дьявольских фантазиях.

Агнесса смотрела себе под ноги. Ей все равно нужно было в часовню. Если бы Гертруда знала, как ей там хорошо, она бы и это запретила. Там она спрятала четки своей бабушки, иначе Гертруда давно бы их отняла.

– Повторяй за мной: «Я беспомощное дерьмо!»

– Я… – она начала запинаться, – я беспомощное дерьмо.

– Громче! – Гертруда снова замахнулась.

– Я беспомощное дерьмо.

В этот раз пощечины не последовало. Вместо этого Гертруда схватила девочку за волосы и развернула лицом к себе. Агнесса поджала губы, чтобы не закричать, это разозлило бы Гертруду еще сильнее.

– Смотри, пожалуйста, на меня, когда я с тобой говорю!

– Да, тетя Гертруда. – Она попыталась взглянуть на Гертруду, но от слепой ненависти веки снова сами собой опустились. Слишком поздно.

Гертруда снова сильно потянула за волосы:

– Это послужит тебе уроком. Если такое повторится еще хоть раз, будешь спать на клеенке в прачечной. Одна! – Она вышла из комнаты, и за ней быстро последовали все остальные.

Лишь Агнесса осталась, стянула мокрое одеяло с кровати. У нее не было ни малейшего понятия, что произошло. Впредь она решила просто не спать ночами, просить Деву Марию о помощи, даже если это здесь и запрещено. Если бы ей сразу исполнилось шестнадцать! Тогда Агнесса наконец смогла бы вступить в Христианский девичий союз. От одной этой мысли у нее на лице просияла улыбка. До сих пор Агнесса должна была ежедневно читать молитвы «Отче наш» и «Аве Мария», чтобы Господь через заступничество пресвятой Девы Марии ниспослал милость и наградил терпением и усердием в поисках доброты.

Агнесса вытащила грязную постель в прачечную. Здесь было настолько холодно, что изо рта шел пар. Она начала отстирывать простыню худыми жилистыми руками. Но чем больше ткань впитывала воду, тем тяжелее становилась, и у Агнессы не получалось отжать ее. Страх сковал тело могучей хваткой. Девочка ничего не ела со вчерашнего обеда, ей стало дурно от голода.

«Ты должна исправиться, ты не должна быть таким дерьмом, ты должна приложить больше усилий, неудивительно, что никто тебя не любит, если ты себя так ведешь. Нужно больше стараться, намного, намного больше».

Она стала молиться.

«Пресвятая Дева Мария, матерь Божья, помоги мне в час беды моей…»

И тошнота отступила, силы мало-помалу вернулись. Пока Агнесса растирала в кровь окоченевшие кончики пальцев, в сердце росла уверенность, что Дева Мария – единственная, кто никогда не оставит ее в беде.