Онлайн чтение книги Верность памяти STIN. NASE VOJSKO
1

Мужчина улыбнулся, вспомнив о своей привычке прислушиваться ко всему, даже к тому, что его совсем не касалось. Вот и сейчас его слух неожиданно уловил словацкую речь. Обернувшись, он увидел женщину, стоявшую возле синего вагона поезда Бухарест — София. На ней был легкий твидовый костюм, ее короткие светлые волосы намокли под теплым октябрьским дождем. Она крутила пуговицу на темной форме худого носильщика и пыталась объяснить ему:

— Отнесите мой багаж в поезд, который пойдет раньше… только не в этот, понимаете?

Носильщик покачал головой.

— Не-ет? — протянула она удивленно. — Но почему? Вы носильщик или нет? Если вы не желаете, пришлите мне кого-нибудь другого. И поскорее, уважаемый.

— Да, — ответил носильщик и, энергично покачав головой, поднял ее огромный чемодан.

— Поставьте на место! — распорядилась женщина.

— Разрешите, — произнес наблюдавший за этой сценой мужчина.

Его носильщик тем временем пошагал вперед. Мужчина что-то тихо сказал носильщику, державшему чемодан незнакомки, но тот снова энергично покачал головой.

— Вы словак? — спросила женщина у мужчины, смерив его насмешливым взглядом серых глаз, и, улыбнувшись, добавила:

— Думаете, он вас послушается? Меня он слушать не захотел.

— Вы, вероятно, едете в Бургас?

— Вы прямо ясновидец. И вам, наверное, известно, что сегодня туда отправятся два скорых поезда. Но мне не хотелось бы тащиться через Пловдив.

— Я попросил отнести ваш чемодан к экспрессу, который пойдет через Карлово, — сказал мужчина и направился вслед за ее носильщиком.

Плотный, коренастый, одетый в легкий серый плащ, он шел энергичным, размеренным шагом. Она догнала их, только когда он и носильщик остановились.

— Какой у вас класс? — спросил мужчина, повернув к ней свое некрасивое одутловатое лицо.

— Первый.

Он начал что-то объяснять носильщику, что, по ее мнению, заняло гораздо больше времени, чем требовалось, чтобы уточнить класс. Тут появился его носильщик, взял ее черный чемодан и затащил в вагон. А ее носильщик затерялся в толпе.

Она вошла в купе и увидела свой чемодан в сетке для багажа рядом с потрепанным зеленым чемоданом. Носильщик козырнул и вышел в коридор.

— Подождите, — попыталась остановить его пассажирка, — ведь я с вами еще не расплатилась.

Носильщик как-то странно кивнул и выскочил из вагона, пропустив мимо себя плотного мужчину в сером плаще, который говорил по-словацки.

— Кажется, я стала вашей должницей, — сказала она недовольно. — Сколько вы ему дали? Не надо было его отпускать: он обязан был положить мой чемодан возле окна по ходу поезда.

— Вы рассчитаетесь со своим носильщиком, когда он вернется, — отозвался мужчина, — и займете место согласно плацкарте, которую он вам принесет. За услугу дайте ему столько, сколько сочтете нужным.

— Плацкарта… — произнесла она удивленно и улыбнулась: — Да ведь поезд почти пустой!

— Вы правы, в вагонах первого класса можно танцы устраивать. Но порядок есть порядок.

Он вышел в коридор, заложил руки за спину и погрузился в свои мысли. Между тем соседка по купе расплатилась с носильщиком, и вот уже мимо окон побежали улицы Софии. Резкий женский голос вывел его из задумчивости.

— Вы, случайно, не знаете, есть у нас вагон-ресторан? — спросила соседка.

Он обернулся — женщина сидела на его месте. Ему сразу захотелось высказать все, что он о ней думает, но, здраво рассудив, что не стоит портить себе настроение в первый день отпуска, он промолчал. Господи, как он устал! Да и перекусить было бы недурно: после легкого завтрака в гостинице он уже успел проголодаться.

— Сейчас узнаю, — предупредительно сказал он, а сам подумал, что если она будет ему надоедать, то он перейдет в свободное купе, прихватив чемодан, плащ и кучу газет, купленных в вестибюле гостиницы, пока он ждал такси.

* * *

Они сели за столик, покрытый белоснежной скатертью, и высокий пожилой официант остановился возле них в молчаливом ожидании.

— Крепкий чай, яичницу из трех яиц, две порции масла и побольше белого хлеба, — заказала женщина.

Сидевший напротив нее мужчина повернулся к официанту и что-то сказал ему. Тот покачал головой. Мужчина снова что-то тихо сказал, и официант еще раз качнул головой.

— Так что же у них есть? — пробурчала женщина недовольным тоном. — Я, например, баранину не ем.

— Отрицательно покачать головой у них означает «да», а кивнуть в знак согласия — наоборот, — пояснил мужчина, быстро взглянув на нее, и продолжал спокойно говорить с официантом.

— Если вы не можете обойтись без поучений, то хотя бы подождали, пока официант уйдет, — опять проворчала она.

— Вы правы, мадам, я вполне мог бы подождать, а потом позабавиться, глядя, как вас стали бы поучать сами болгары.

Женщина молча закурила сигарету, подавляя в себе желание поставить своего спутника на место. Она не считала, что обязана ему и потому должна испытывать чувство благодарности. Он, правда, помог ей. Ну и что с того? Даже если бы он не заговорил с ней на перроне у бухарестского скорого, она бы все равно поняла, что носильщик ничего не делает ей назло, а, наоборот, любезно с ней соглашается. Она, возможно, не догадалась бы отправить его за плацкартой, но с проводником уж как-нибудь договорилась бы. И с официантом она бы договорилась, поняв, что в знак согласия здесь отрицательно качают головой. А все-таки как это странно!

Вначале ее спутник ей даже понравился. Уже много лет она не встречала мужчины, который знает, что по коридору вагона должен идти впереди женщины, что не надо пропускать ее в ресторан впереди себя, как это делают те, кто лодырничал на уроках, когда изучали правила хорошего тона. Но в остальном…

Мужчина молча закурил сигарету. Не будет же он спорить с этой дамой. Он съест свой второй завтрак, вернется в купе и погрузится в чтение газет, а она может хоть на голове стоять.

Вначале она ему даже понравилась: не лезет вперед, как большинство женщин, которые думают, что и в ресторан должны входить первыми, иначе их достоинство пострадает. Но в остальном…

Подошел официант и стал что-то оживленно объяснять. Сосед по купе нахмурился и, как ей показалось, раздраженно обрезал официанта. Потом он энергичным жестом погасил сигарету, прижав ее пальцем к пепельнице, и поднял на нее карие глаза:

— Погасите сигарету: в вагоне-ресторане курить запрещено.

— Мне дым не мешает, — спокойно возразила она.

— Зато им, очевидно, мешает, — сказал он строгим тоном. — Мы должны подчиняться их правилам.

Она сдержалась, чтобы не сказать чего-нибудь резкого, и погасила сигарету. Запрещение курить ее нисколько не огорчило. Она давно привыкла подолгу обходиться без сигарет. Но так рявкать…

На первый взгляд казалось, что он со всеми разговаривает предельно вежливо: с носильщиком, с проводником, с официантом. Вот и на нее он до этого ни разу не повысил голоса. «А впрочем, с чего бы ему его повышать?!» — подумала она и улыбнулась. Однако в интонации, в тембре голоса, в манере подбирать и произносить слова было что-то в высшей степени обидное, неприятное.

Запрещение курить, видно, вызвало у него раздражение. Значит, он не привык подчиняться. Ей было приятно наблюдать, как заносчивый человек вынужден повиноваться. Толкует о том, что необходимо подчиняться правилам, а у самого на лице написано, что вот-вот взорвется от злости. Скорее всего, это руководитель районного масштаба или директор предприятия, который чувствует себя родным братом господа бога… Кем же еще может быть этот мужчина, путешествующий по Болгарии в начале октября? Коммивояжером? Командированным торговым представителем? Кто еще мог поехать к морю осенью, когда льют дожди? Никто, кроме нее…

Мужчина понимал, что поставить ее на место не удалось. Она промолчала, сознавая, что протестовать не имеет смысла, скрыв свою досаду под презрительной улыбкой. Очевидно, привыкла, чтобы все вертелось вокруг нее. Ее огромный черный чемодан наверняка до отказа набит тряпками. Должно быть, стареющая актриса. Возможно, он не раз встречал ее фотографии. А может, она певица, которая привыкла портить настроение музыкантам, дирижерам, их ассистентам и рабочим сцены? Кем же еще она может быть? Да и кому нравится валяться во время нудного дождя на диване и слушать через открытые двери убаюкивающий шум морского прибоя? Никому, кроме него…

После завтрака ему сразу захотелось откинуться на спинку стула, вытянуть ноги и, покуривая, бездумно смотреть в окно. Его спутница ела спокойно, не торопясь, как-то машинально. Казалось, она не обращает внимания на то, что ест, хотя, заказывая завтрак, проявила большую заинтересованность. Да, сигареты явно не хватает, но не стоит портить себе из-за этого настроение. К тому же сам виноват. Позавтракав, надо было встать и, пожелав соседке приятного аппетита, спокойно удалиться. И зачем ему понадобилось разыгрывать из себя кавалера?..

«Наверное, ему очень хочется курить, — рассеянно думала женщина, намазывая на хрустящий рогалик застывшее масло. — Какая же я сегодня счастливая! Когда еще удастся посидеть за таким великолепно сервированным столом, не поглядывая на часы, лежащие возле чашки, не убегать, не доев ломтика хлеба и не допив чая? Когда еще удастся не проверять содержимое портфеля в темной прихожей, забитой обувью, пальто и плащами, на ходу дожевывая свой завтрак?..»

Ей это удалось, вероятно впервые за много лет, только позавчера где-то на пути между Будапештом и Бихаркерестешем. В вагоне-ресторане она перепробовала добрую половину венгерских блюд из меню, причем сидела там до тех пор, пока таможенники вежливо, но довольно настойчиво не попросили ее вернуться в купе. А какой богатый выбор был в кафе на площади напротив бывшего королевского дворца в Бухаресте! Уже нежаркое октябрьское солнце освещало город, жители Бухареста в плащах и пальто торопливо шли мимо. Как все-таки чудесно никуда не спешить в субботний день!

Она равнодушно подумала о том, что пора бы ему уйти. Кто его держит? Она ведь только спросила о вагоне-ресторане. И не нужно перед ней разыгрывать из себя кавалера. Дорожные знакомства ее никогда не прельщали. При первой же попытке приблизиться она немедленно поставит своего спутника на место. Впрочем, есть надежда, что он сойдет в Карлове, городе, о котором упоминал. Хоть бы расплатился и шел скорее курить…

Она посматривала на него лишь от скуки. И еще из профессионального любопытства. Он, конечно, не был красив даже в молодости. Широкоскулое лицо, правда гладко выбритое, не то он походил бы на черта. Обо всем остальном позаботилась прославленная национальная кухня — кнедлики, знаменитые полные тарелки обильно политой маслом картошки. А на уроки физкультуры он, видимо, с самого раннего детства носил освобождение от врача, чтобы не лазить по канату и не бегать вокруг стадиона. И взгляд у него какой-то злодейский…

Наслаждаясь таявшим во рту холодным маслом, она живо представила, как, едва начав подниматься по ступенькам служебной лестницы, он приучил себя по утрам разыгрывать спектакль, маленький спектакль… Вот он придает лицу важное выражение, выходя из дома дождливым утром, вот цедит слова в ответ на приветствие водителя, который возит товарища директора на работу, а вот корчит гримасы во время бритья… И все вокруг затихают, пока повелитель не выйдет из ванной и милостиво не согласится позавтракать. И это лишь для того, чтобы его покорная половина и все потомство дрожали от страха. Или, может, он надевает эту маску только на лестнице, а дома стелется перед своей женой с выщипанными бровями и перед дурно воспитанными отпрысками…