Онлайн чтение книги Наказать и дать умереть Straffa och låta dö
Глава 6

Мальмё, октябрь

Меня разбудил звонок мобильника. Точнее, гудок – мой телефон имитирует звук старого автомобильного рожка. Можно выбрать какой угодно сигнал: собачий лай, автомобильный рожок или стук мяча – это одна из последних технических новинок.

Во рту ощущался неприятный привкус, а язык словно покрыли бетоном. Похоже, вчера в «Бычке» я перебрал пива. Номер на дисплее не идентифицировался.

– Кто такой этот Тим Янссон? – заверещал голос в трубке, прежде чем я успел прохрипеть «алло».

– Он… Я…

– Что за тип напорол в вашей газете столько чуши?

Только сейчас я узнал инспектора криминальной полиции Эву Монссон.

– Я… еще не читал.

– Он утверждает, что разговаривал с руководителем расследования, но я его в глаза не видела! Откуда он все это взял? Выдумал? В его статье нет ни слова правды, – добавила она уже спокойнее.

– Но… я не несу ответственности…

– Конечно, просто мне срочно надо было кого-нибудь облаять, а номера Янссона у меня нет.

– Облаять? – рассмеялся я. – Это в самую точку.

– В точку?

– У нас его называют Щенок.

– Очень остроумно.

– Неугомонный такой Щенок, – оживился я.

Эва Монссон отключилась, и я попытался сообразить: сколько все-таки выпил за вчерашний вечер? В раздумьях пролежал еще некоторое время.

У меня всегда были хорошие отношения с администрацией этого отеля. Поэтому после того, как я обнаружил труп в постели Томми Санделля, мне предложили другой номер, похожий на обыкновенную городскую квартиру, в особой части отеля. Гостиная, правда, оказалась немногим больше гардероба, куда я обычно вешал одежду, зато из окна открывался вид на крыши Мальмё.

Хотя крыши меня никогда не интересовали. Тем более в Мальмё.

Эва Монссон разбудила меня рано, времени до завтрака оставалось достаточно. Я решил прогуляться, а заодно и купить вчерашнюю вечернюю газету. На улице дул холодный ветер, но солнце сияло, и небо было на редкость голубым для этого времени года.

Щенок уже сидел за столиком уличного кафе «Дональд & Гоббс». Я расположился как можно дальше от него, но это не помешало юному дарованию закричать на всю улицу, махая над головой газетой:

– Эй, я опять гвоздь номера!

– И ни слова правды, – меланхолично заметил я.

– О чем ты? – не понял он.

– Это шутка, Щенок.

Он обиженно наморщил нос и углубился в чтение своего шедевра.

Ничего удивительного – так делают все журналисты. Почти. Далеко не все они умеют писать, не говоря о том, что некоторые совсем ничего не читают.

Так можно ли требовать от Щенка большего?

И пока я сидел с тем, что раньше звалось «Интернешнл геральд трибьюн», а теперь именовалось «Интернешнл Нью-Йорк таймс», Щенок в своем углу изо всех сил сучил лапами и вилял хвостом. Я никогда не интересовался бейсболом, тем не менее развернул последнюю страницу и демонстративно углубился в изучение таблицы с результатами матчей. Оскорбленный до глубины души, Щенок вскочил со стула и исчез из моего поля зрения. Я подошел к стойке.

Выпив достаточное количество кофе, я вернулся в номер, перечитал статью о беседе с Кристером Юнсоном и отправил ее на электронный адрес редакции. Сейчас я зарабатывал больше, чем когда был штатным журналистом. И считал себя почти богачом.

Поскольку Эва Монссон так и не высказалась по поводу моей писанины, я решил, что ей нечего возразить. Мне пришло в голову пригласить ее на обед, и я тут же набрал номер.

– Как вы относитесь к Японии? – спросила она.

– Э-э… – замялся я, – тесновато на улицах, трудный язык, и вообще это очень далеко.

– Но вам нравится японское?

– Кухня, вы имеете в виду? – уточнил я, догадываясь, к чему она клонит.

– Да.

– Ничего не имею против.

– Тогда «Кои», – предложила она. – Это на площади рядом с отелем. В половине второго вас устроит?

– Вполне.

Я решил выспаться перед встречей с Эвой Монссон и уже выключал ноутбук, когда обнаружил новое письмо.

Оно пришло с адреса на «хотмейле», и в поле отправителя вместо имени красовался бессмысленный набор букв: zvxfr. Бессмысленный для меня, по крайней мере.

Я открыл письмо.

Оно состояло всего из одного вопроса:

Почему ты не написал о порке?

Я редко впадаю в панику. Всегда считал, что это последнее дело. Паника казалась мне чем-то вроде мороза: стоит притвориться, что ее нет, и она действительно исчезает. Тем не менее этих нескольких слов оказалось достаточно, чтобы у меня подскочило давление и в затылке запульсировала кровь.

Говорят, в известных ситуациях вся жизнь проносится перед глазами человека за одно мгновение. Когда-то в гололедицу машина, в которой я сидел, врезалась в телеграфный столб. Не могу сказать, сколько лет жизни уместилось в ту секунду. В конце концов, на тот момент их было не больше двадцати. Сейчас же воображение воскрешало лишь разрозненные фрагменты моего прошлого, причем именно те, о которых я предпочитал умалчивать.

Собственно, о чем я должен писать и зачем? И кто требует от меня этого?

Ульрика Пальмгрен? Но ей нет необходимости прибегать к электронной почте. Она живет в нескольких кварталах отсюда и в любую минуту может заявиться в отель лично и отвесить мне очередную оплеуху. Да и вообще, так ли ей нужно, чтобы я написал о нашей неуклюжей инсценировке, – S & M[18] S & M (Sado & Mazo) – песня американской рок-группы «Thin Lizzy». или даже покруче?

В это верилось с трудом. Так что́ ответить загадочному адресату?

Я соблюдал осторожность. Темными делишками занимался в основном за границей, а если приспичивало в Швеции, то выбирал стопроцентно надежных партнерш. Не скажу, что всегда держал язык за зубами, но распускал его только в компании самых близких. Сейчас модно обсуждать особенности своего тела, и не только публично, но я никогда этим не занимался, не имел такой потребности.

И сейчас я должен об этом писать? Зачем? Кому?

Я внимательно вгляделся в буквы на экране.

Собственно, не во что вглядываться.

Все слова написаны правильно.

Прописная «П» в слове «Почему», в конце знак вопроса.

Грамотное, взвешенное послание.

Но почему письмо пришло только сейчас?

Связано ли оно с Томми Санделлем и мертвой женщиной, и если да, то как?

Письмо было написано за три минуты до того, как я его прочитал, и я не сомневался, что автор до сих пор не вышел из Сети.

Не исключено, что сейчас он в каком-нибудь интернет-кафе, выяснять, где именно, бесполезно. Для этого я должен постоянно торчать у ноутбука и отвечать на его письма в тот же момент, когда он мне их отсылает. Или периодически следовать рекомендации любой службы поддержки при возникновении проблем с компьютером: включать и выключать.

Что ж, иногда это работает.

Я выключил ноутбук. Это походило на ритуал, но кто из нас не суеверный?

Подождал минуту. Никто никогда не говорил, что это следует делать, но, как мне показалось, машине требовался отдых.

Потом снова включил ноутбук, зашел в почту и перечитал сообщение от zvxfr. На этот раз его тон показался мне раздраженным:

Почему ты не написал о порке?

Времени на сон больше не оставалось. Я взглянул в окно на крыши Мальмё и пошел в «Кои» на встречу с инспектором криминальной полиции Эвой Монссон.

Я не успел распланировать предстоящее интервью, просто журналистский опыт подсказывал: надо побыстрее опросить как можно большее количество людей. Это приносило плоды сразу или через несколько лет, а бывало, что ничего не давало вовсе. Но никогда не вредило.

Я узнал ее издали по серому пальто. Правда, вместо джинсов Эва Монссон надела юбку до колен с полосками, какие были на брюках Кейт Ричардс в семидесятые годы, а вместо кроссовок – стильные ковбойские бутсы с загнутыми носками.

– «Техас»? – Я кивнул на ее ботинки.

– «Блокет», – ответила Эва, окончательно убедив меня в том, что в «Блокете» можно купить все.

Она заказала большую порцию суши и ела палочками, иногда помогая себе пальцами. Это меня умилило. Один раз я уже угощал женщину суши, но она попросила принести ей нож и вилку, чем очень меня разочаровала.

– Что это будет? – спросила Эва Монссон. – «Информация не для протокола»?

– Пока не знаю, – ответил я. – Одно могу пообещать: я не стану публиковать ничего без вашего ведома.

– Мне нет дела до прессы.

– Тем не менее это напрямую касается вас.

– Разумеется.

– Так вот, – начал я, – не думаю, что это сделал он.

– Санделль? – переспросила Эва.

– Во-первых, – кивнул я, – это совсем не в его стиле. А во-вторых, он был настолько пьян, что не понимал, где находится. Из ресторана его увели почти в бессознательном состоянии, – продолжал я. – А на то, чтобы провести женщину к себе в номер, убить ее и положить в постель, все-таки нужны силы.

– И что же, по-вашему, случилось? – Она пристально взглянула мне в глаза.

– Не знаю, но я разговаривал с Кристером Юнсоном…

– Организатором гастролей? – нетерпеливо перебила Эва.

– … я говорил с ним, и он сказал, что Томми Санделль в принципе не способен на секс.

– Мы тоже беседовали с Юнсоном, но нам он ничего такого не сообщал, – заметила она удивленно.

– Тогда я вам сообщаю! – воскликнул я. – Вот видите, и от меня бывает польза.

– Вам нравится музыка Санделля? – поинтересовалась она.

– Нет, но в этом я ему никогда не признаюсь.

– А той, что была с вами в «Бастарде» в пятницу?

Я уже заметил ее манеру болтать о чем угодно, а потом огорошить собеседника неожиданным вопросом. Я ведь даже не говорил Эве, с мужчиной или женщиной был в «Бастарде».

– Вы встретились с ней, чтобы сходить на выступление Санделля в «КВ»?

– Нет.

– Я слышала, она хорошо выглядела. Будто собралась на концерт.

Тут я почувствовал, что наступил момент, который я больше всего не люблю в криминальных фильмах: когда герой внезапно пугается, ощетинивается, как кошка перед собакой, и говорит: «А в чем, собственно, дело? Вы меня подозреваете?»

Впрочем, я оставался спокойным, когда, презирая самого себя, все же произнес:

– Не понимаю, почему вас это так интересует. Вы меня в чем-то подозреваете?

– Но вы были там, – рассудила Эва. – Были в той комнате.

– Да, но до этого я заходил в травмпункт, и, полагаю, там подтвердят.

Зачем я ей все это рассказывал? Разве мне требовалось алиби?

– Может, подтвердят, а может, и нет… – Эва загадочно улыбнулась.

Она была великолепна.

– Мы виделись на конференции в Стокгольме и решили встретиться в Мальмё, как только я там окажусь, – объяснил я.

– То есть вы приехали специально, чтобы с ней встретиться?

– Нет… отчасти… Послушайте, – разозлился я, – я свободный человек. Я люблю водить машину и могу, если захочу, исколесить полстраны, вам понятно?

Но Эву, похоже, нисколько не смутил мой выпад.

– Позвольте теперь мне угостить вас кофе, – сказала она, выдержав паузу. – Здесь есть одно местечко в другом конце квартала, на Энгельбректсгатан.

Заведение называлось «Нуар», и вскоре мы уже сидели за высоким столом в зале с одним-единственным окном.

– Так что там с Санделлем? – поинтересовался я.

– Двенадцать баллов, если измерять похмелье по шкале Рихтера, – ответила Эва. – На одну ночь мы положили его в больницу, но там его оставлять было нельзя, даже если он выглядел так, будто весь день слизывал мочу с листьев крапивы.

– И где он сейчас?

– Собственно, должен сидеть под арестом в этом городе, но, поскольку мест в Мальмё давно нет, отправлен в другой.

– И куда же?

– В Истад.

Мы попрощались, Эва сделала пару шагов к двери и вдруг обернулась:

– Вы вообще играете на гитаре?

– Нет, с какой стати? – растерялся я. – А почему вы спрашиваете?

– Мне пришло в голову, что именно это сблизило вас с Санделлем.

– Но мы почти не знаем друг друга, – возразил я.

– Странно… – На мгновение она задумалась. – Я просматривала материалы пятничных допросов, кое-кто утверждает, что вы имели при себе гитарный футляр.

– Мало ли что болтают люди, – натянуто улыбнулся я.

– Это неправда?

– Что именно? – серьезно спросил я, больше для того, чтобы выиграть время.

– Что вы таскали за собой эту штуку.

– Футляр?

– Да.

– Почему же… – замялся я.

– И при этом вы не играете на гитаре?

– Разве человеку запрещено иметь гитару, если он не играет на ней? – разозлился я. – Я люблю гитары. Чего вы от меня добиваетесь, в конце концов?

– Правды, – ответила она. – И ничего, кроме правды. Как говорят в американских судах, во всяком случае в фильмах.

И я снова принялся убеждать себя в том, что человек не подвержен панике до тех пор, пока ее игнорирует. И впервые засомневался в этом.

К себе в номер я вернулся совершенно потерянным. Включил ноутбук, заглянул в почту и увидел, что новых писем не поступало. Однако и то, что так расстроило меня утром, было на месте.

Почему ты не написал о порке?

Мне нечего было на это ответить.