Онлайн чтение книги Суд последней надежды
2

Своего первого дела нашему Суду ждать пришлось недолго.

Прошло не более недели после нашего возращения, как мне представился случай познакомиться с обвинением Кларенса Богги, заключенного № 16587 исправительной тюрьмы штата Вашингтон в Валла-Валла, осужденного к пожизненному заключению за убийство.

Богги написал письмо и приложил к нему копии документов. Оно было доставлено мне досточтимым Арвидом Орнеллом, капелланом протестантской реформаторской церкви в Монро. Письмо это в свое время было отправлено по инстанциям, но оказалось похороненным в куче подобных же прошений заключенных со всей страны.

Затем я получил известие от досточтимого В. А. Джилберта, который по своей воле исполнял обязанности священника в Валла-Валла; он просил меня о встрече на моем ранчо.

Джилберт был пастором епископальной церкви Святого Павла в Валла-Валла. Немалую часть своего времени он добровольно отдавал обязанностям церковного священника, заботясь о духовном просветлении заключенных.

У Билла Джилберта был церковный приход в Санта Барбаре. По забитым воскресным дорогам он проехал двести миль до моего ранчо, чтобы посоветоваться со мной о деле Богги, и в тот же день двинулся обратно — почти пятьсот миль по воскресным дорогам, только чтобы заручиться моей поддержкой в деле несчастного безденежного бедняги, который сидел в Валла-Валла уже тринадцать лет и которому предстояло провести там весь остаток жизни.

Филантропический порыв Билла Джилберта, жертвовавшего и свое время и свою энергию, показался мне тогда достаточно необычным. И только потом, познакомившись с деятельностью тюремных священников, я понял, что это обычный эпизод в их жизни.

Целую книгу можно — и нужно — написать о деятельности этих людей. Они приносят в жертву свое время, свои средства, покрывают на своих машинах сотни миль, стараясь делать все, что в их силах, для духовного и материального благополучия заключенных, многие из которых бесстыдно злоупотребляют такой преданностью своему призванию.

Лучших из тюремных священников никогда не заботит, что сделал данный человек. Они прилагают все усилия, чтобы понять, как они могут помочь этому человеку подготовиться к будущей жизни. Они знают, что в большинстве случаев им приходится резать по гнилому дереву, но тем не менее не оставляют своих трудов, надеясь, что рано или поздно труха умственных и душевных пороков спадет с человека и они доберутся до его подлинной сущности, которую им и предстоит укреплять.

И им на удивление часто удавалось добиваться своего.

В то время я не имел представления о заключенных, которые были изолированы от общества стеной из стали и бетона. Я понятия не имел, что они ограничены в переписке, что могут получать и посылать письма только некоторым корреспондентам.

Когда я в качестве практикующего адвоката посылал письма заключенным, они доходили до адресатов и я получал ответы. Но как только я расстался с адвокатурой, переписываться удавалось только в порядке исключения. Если заключенные могут свободно переписываться со своим адвокатом, то, как правило, им не разрешено поддерживать связь с представителями прессы, а их личная переписка строго ограничена.

Так как я оставил активную практику на ниве закона, моя переписка с заключенными тоже в определенной мере ограничивалась, хотя во многих инстанциях сомнения на мой счет решались в мою пользу и корреспонденция проходила, но как только я пытался что-то выяснить непосредственно по делу, которым я тогда занимался, то неизменно получал вежливый отказ в переписке.

В конце концов общение с этими инстанциями вызвало у меня гнев, и я решил, что если мы будем вести расследование от имени «Аргоси», то пойдем на страшный скандал, если нам не будет разрешено разговаривать с заключенными.

Это я и поведал Биллу Джилберту и сказал ему, что вылетаю в Валла-Валла поговорить с Богги. Я попросил Джилберта объяснить ситуацию начальнику тюрьмы и сказать ему, что не хотел бы по приезде натыкаться на запрет.

Помнится, я привел пример Биллу Джилберту, что раньше мы пытались ловить мух на клейкую патоку. Я устал от бесплодности этого занятия и решил, что куда эффективнее бить их хлопушкой.

Джилберт заверил, что, по его мнению, у меня не будет никаких затруднений в беседе с Кларенсом Богги, но на всякий случай он поговорит на эту тему с начальником.

Вернувшись в Валла-Валла, он протелеграфировал мне, что трудностей у меня действительно не будет.

Это был образец взаимопонимания.

Как уже говорилось, начальником тюрьмы был Том Смит. Он изъявил полную готовность во всем содействовать нам.

— Учтите, — сказал он наконец, — вы не встретите никакого противодействия. Если Богги Кларенс невиновен, мы не меньше вас хотим удостовериться в этом. Билл Джилберт рассказал мне о вашей организации. Я кое-что знаю о репутации тех людей, которые сотрудничают с вами в этой работе. Если вы собираетесь разобраться в деле Богги и если это ничего не будет стоить штату, я сделаю все, что в моих силах, чтобы содействовать вам. Я думаю также, что здесь вы встретите то же отношение и со стороны официальных лиц штата. Во всяком случае, я с удовольствием помогу вам. А теперь вы можете приниматься за дело.

Одним словом, стало ясно, что Том Смит совершенно не похож на тот тип начальника тюрьмы, который я ожидал встретить.

При более близком знакомстве с ним я понял, какое у этого человека большое сердце, каким несколько наивным идеализмом он преисполнен, как страстно стремится к справедливости.

В то время я был удивлен, встретив начальника тюрьмы, настолько не совпадавшего с образом, который любили создавать авторы романов. В нем не было ничего от жесткого садистского поклонника дисциплины. Он был исключительно гуманен, бдительно следил, чтобы ни в чем не нарушались права заключенных и каждому человеку была обеспечена справедливость.

В тот же день позже я узнал невероятную историю Кларенса Богги.

Я называю ее невероятной потому, что все в его рассказе было полностью и совершенно непостижимо. Буквально каждый раз, разговаривая с этим человеком, я открывал какие-то грани его характера, новые детали его биографии и эпизоды, которые сначала казались совершенно невозможными, но позднее выяснилось, что они чистая правда.

Например, Богги, совершенно нищий заключенный, отбывавший пожизненное заключение, дважды уже бывший под судом, решительно утверждал, что он никогда не совершал никаких преступлений.

Это, конечно, было совершенно абсурдно.

И все же последующее расследование показало, что история этого человека вполне может быть истинной. После каждого из предыдущих приговоров он получал помилование, так как дополнительное расследование доказывало, что он был осужден неправильно.

Он, конечно, страдал тюремным неврозом. Он испытывал бесконечную любовь к своей матери, которая заставила возвести ее на пьедестал. Он отличался эмоциональной нестабильностью; порой неожиданно начинал плакать, особенно если кто-то упоминал его мать. Он так давно был в заключении, что его умственный кругозор заметно сузился.

И вот этот человек, у которого не было ни цента, как-то случайно заметил нам, что он является владельцем медных копей стоимостью в несколько миллионов долларов.

Но история о медных копях оказалась весьма интересной. Шахта, объяснил он, была подарена ему женщиной, которую он никогда не видел, но так как она хотела избавиться от своих земных богатств, то решила передать шахту Богги. Но документ на передачу был потерян.

Когда выслушиваешь такие басни от человека, который отбывает пожизненное заключение за убийство, этого достаточно, чтобы у тебя появилось желание оставить всю эту историю. Этот парень не только преступник, но и врун. И тебе остается только ругать себя, что ты отмахал полторы тысячи миль для того, чтобы играть роль в этой комедии.

И все же история эта оказалась чистой правдой.

Мы не могли этому поверить, пока не наткнулись на некоторые факты, подтверждающие его рассказ, и я упомянул о ней лишь потому, что она была характерна для всей ситуации с Кларенсом Богги.

Как уже говорилось, Богги преклонялся даже перед землей, по которой ступала его мать, и любая женщина, не меньше чем на двадцать лет старше его, вызывала у него такие же чувства.

Во время Великой Депрессии лесоруб Богги оказался без работы и прогуливался по улицам Портленда в Орегоне, когда увидел хрупкую седую женщину, которую, как Богги выразился, «оскорблял» офицер полиции.

Выяснилось, что офицер, остановившись перед домом женщины, указал ей, что корни дерева, росшего на ее участке, взломали цементное покрытие тротуара.

Чувствовалось, что женщина была то ли стеснена в средствах, то ли просто не знала, как приняться за ремонт, потому что она пыталась уговорить офицера не торопить ее, но тот, по словам Богги, «прямо прижимал ее к стенке».

Богги рассказал, что он пару минут прислушивался к этому разговору. Женщина, объяснил он, была «маленькая и милая, такая, знаете, седенькая маленькая женщина, хрупкая и беспомощная, очень вежливая, а офицер был грубияном».

Богги, здоровый лесоруб, которым он тогда был, вступил в спор. Как объяснил, он «прогнал офицера».

Скорее всего, он сказал офицеру, что он, Богги, лично сам займется этим делом, и чтобы офицер перестал приставать к женщине и занимался своими дел? ми. Он сделал ей предупреждение, и этого вполне достаточно. Больше офицеру тут делать нечего. Сегодня днем тротуар будет в порядке. Откуда Богги это мог знать? Да, черт возьми, Богги сам взялся за него.

Он направился в город, зашел в одну из таверн, набитую лесорубами, которые маялись без работы и не знали, к чему приложить руки, раздобыл несколько молотов, ломов, рычагов и топор, после чего вернулся к дому «седенькой доброй женщины».

Лесорубы взялись за эту работу с таким пылом и такой сноровкой, которых в этом городе и не видели. Они разворотили треснувший тротуар, обрубили корни дерева, выровняли почву, залили ее цементом, поставили поребрики, чтобы цемент как следует высох — и не прошло и суток, как у города был новый тротуар, гладкий, прочный и ровный.

«Седая добрая» женщина, конечно, была полна искренней благодарности, но Богги отказался взять хоть цент. Так же поступили и все остальные лесорубы, хотя у них самих в карманах уже гулял ветер. Они даже не позволили ей заплатить за цемент, который раздобыли «там и тут».

Руководил этой командой и распоряжался, конечно, Богги, но, без сомнения, все остальные лесорубы чувствовали то же, что и он.

Все же женщина заставила Богги оставить его имя и адрес.

Выяснилось, что у этой женщины, в свою очередь, на Восточном побережье есть подруга, очень богатая и весьма пожилая женщина. Подруга пришла к выводу, что будет куда лучше, если перед кончиной она избавится от всего имущества, так как считала, что земное богатство и душевное спокойствие несовместимы.

В поисках достойного объекта для облагодетельствования она вспомнила о письме, полученном от своей подруги из Портленда. Она еще раз перечитала его, и, к счастью, там были адрес и имя Кларенса Богги, человека, который столь великодушно отремонтировал тротуар.

И эта женщина незамедлительно одарила Кларенса Богги, вручив ему право на владение участком земли, на котором позже была обнаружена медь.

Все документы были посланы Богги по упоминавшемуся адресу. Но в это время Богги, увы, был в тюрьме. Кто-то решил ознакомиться с содержимым письма, и оно пропало по дороге. Богги узнал о нем только какое-то время спустя. Но к тому времени женщина, сделавшая этот дар, уже умерла, во владение участком вступили ее родственники, а медные копи превратились в одну из самых больших медных шахт в стране, а для Богги, как говорится, не нашлось и места, куда ногу поставить. Он не только не получил документы, но не мог даже засвидетельствовать, что видел их своими глазами.

Тем не менее расследование, которое нам удалось провести, доказывало, что он абсолютно прав в своих утверждениях. Дарственная в самом деле была составлена и выслана ему по почте, а затем чьими-то стараниями пропала.

Богги рассказывал нам потрясающие истории о своих подвигах в роли лесоруба. В них он представал воплощенным Полем Баньяном. Естественно, мы выслушивали их со снисходительными улыбками. Богги слишком давно находился в заключении и, без сомнения, вспоминая свои подвиги, он расцвечивал и разукрашивал их.

Он говорил нам, что с небольшой командой он мог срубить больше деревьев за меньшее время, дешевле и быстрее, чем любой другой специалист.

Ирония судьбы заключалась в том, что все воспринимали Богги как эмоционально неуравновешенную личность, который, рассказывая о себе, многое домысливал в своей биографии, хотя человек с «прямолинейным мышлением» редко рассказывает о себе сказки.

Со временем мы узнали значительно больше о его способностях, но это уже другая история. Сейчас я пытаюсь составить представление о Кларенсе Богги, каким он был, когда мы впервые увидели его, — человеком, страдающим от тюремного невроза, зациклившимся на образе матери, с явно выраженной эмоциональной нестабильностью.

Нам было исключительно трудно поверить в его историю. Тем не менее мы решили провести расследование его дела, и оно принесло куда больше неожиданностей, чем сам человек, которым мы сначала заинтересовались.

При первой же нашей встрече Богги сказал, что я должен, чтобы получить о нем правильное представление, просмотреть его «печальное досье».

Заключенные часто хранят при себе папку, в которой собраны копии всех попыток обрести свободу. Это было в самом деле печальное собрание документов.

В нем были собраны обращения к комитету штата, который рассматривает прошения о помиловании, документы, в которых отбрасывались факты, свидетельствующие в пользу заключенного, копии писем, которые он тщетно рассылал во все инстанции. И самое печальное: решение об условном освобождении было отложено на последующий год — и письмо так и осталось без ответа.

Собрание этих документов у Богги было самым толстым и самым потрясающим из всех, что мне довелось видеть.

Для заключенного не так просто написать письмо официальному лицу, которое, как он считает, заинтересуется его делом. Первым делом существует правило, что только несколько человек в этих стенах пользуются правом печатать на машинке, и человек, умеющий обращаться с нею, относится к привилегированной прослойке. Заключенный, которому надо напечатать письмо, должен как-то купить себе это право.

Деньги, конечно, контрабандой попадают в тюрьму. Слишком многое можно приобрести на них и в заключении. Заключенные имеют право совершать покупки, пользуясь ограниченным кредитом, в пределах которого они могут снимать деньги со своего счета в тюрьме, не считая, конечно, каких-нибудь переводов со стороны, на пользование которыми нужно получить разрешение начальника тюрьмы.

Опытный заключенный, стараясь напечатать свое письмо, должен выкладывать за эту услугу сигареты или же обходиться без каких-то других тюремных радостей.

В течение тринадцати лет Богги практически не пользовался ими, расплачиваясь с теми, кто печатал для него письма. Только самое необузданное воображение заставляло заключенных думать, что их послания могут им что-то дать. Они писали сенаторам и различным официальным лицам, а порой даже самому президенту. Как только Богги удавалось добраться до машинки, он аккуратно перепечатывал послания и, подсобрав денег на марки, с надеждой отсылал их. И любой новый чиновник должен был считаться с тем, что обязательно будет получать корреспонденцию от Кларенса Богги.

Их ответы вызывали самые грустные чувства. Скорее всего, печатала их секретарша и они подмахивали не глядя. Точнее, ставилось факсимиле подписи — резиновая печатка. Письма, приходившие от секретарей и чиновников поменьше рангом, заверяли Богги, что его дело находится в папке самых неотложных дел и будет предложено вниманию мистера Крупняка в ближайший возможный момент, но что мистер Крупняк, как он должен помнить, в настоящий момент занят проблемами, связанными с его избранием и национальным кризисом, но Богги может быть совершенно уверен, что его письмо будет предложено вниманию мистера Крупняка.

В большинстве современных тюрем заключенным не разрешается отсылать такие письма, которые писал Богги, но поскольку он обращался к выбранным обществом лицам и юристам и потому что они были пронизаны уверенностью Богги в полной своей невиновности, начальник тюрьмы разрешал отправлять их и получать на них ответы.

С одной стороны, они приносили ему только расстройства и огорчения. С другой — придавали силы нести свой груз. Всегда жила надежда, что в один прекрасный день мистер Крупняк наконец разберется со всеми проблемами, войдет в свой новый кабинет, вспомнит наконец свое обещание и обратит внимание на дело Кларенса Богги… Поэтому Богги ждал и надеялся. И почему бы и нет, в самом деле? Разве он не получил от мистера Крупняка письмо с его подписью, гласившее, что он обязательно займется его делом?

Затем дело уперлось в расшифровку протокола стенографической записи процесса, который был нужен Богги.

Штат Вашингтон считал, что получение протокола заседания для использования в целях апелляции является сугубо личным делом обвиняемого или осужденного.

Без протокола нечего было и писать. Без денег получить его было невозможно.

Денег у Богги не было. За протокол ему пришлось бы выложить около семисот пятидесяти долларов.

Сидя в тюрьме, Богги прилагал все усилия, чтобы как-то раздобыть денег для оплаты стоимости перепечатки протокола. Его родители были не в состоянии помочь ему. Они уже были стары и сами еле сводили концы с концами. Богги был совершенно нищ — а кто решит выложить осужденному убийце семьсот пятьдесят долларов? Никто.

Но наконец через десять лет случилось нечто странное.

Был осужден и отправлен в тюрьму человек, у которого было несколько тысяч долларов. Преступление его заслуживало осуждения с точки зрения общечеловеческих норм поведения.

Но, попав в тюрьму, он многим стал оказывать помощь. Тихо и незаметно он делал все, что было в его возможностях, для помощи многим заключенным. Он слышал о неразрешимой проблеме Кларенса Богги. Он слышал, как тот уверял в своей невиновности. И он выложил семьсот пятьдесят долларов, которые дали Богги возможность в первый раз с момента заключения увидеть протокол судебного заседания. Так что, когда я обратился к Богги, он смог вручить мне его.

Изучение этого протокола было долгой утомительной работой, но читая его, я наконец получил полное представление о деле Богги.

Дело само по себе было столь же невероятно, как и все остальное, связанное с Кларенсом Богги.


Это было 26 июня 1933 года. Мориц Петерсен, замкнутый семидесятивосьмилетний старик, снимал комнатку в частной гостинице в Спокане, штат Вашингтон. Несколько неподалеку, на задах длинного большого участка на Ист 20-й стрит в Спокане у него была маленькая развалюха. В передней части участка стоял жилой дом по соседству с таким же.

У Петерсена была привычка утром, выйдя из гостиницы, добираться на такси до своей хижины, где он и проводил весь день, копаясь в садике, кормя своих цыплят, выпалывая сорняки и так далее. По вечерам он возвращался на снимаемое им место. Большая часть его одежды хранилась в хижине.

В то время Петерсен, как и большинство окружающих, находился в довольно стесненных обстоятельствах. У него было кольцо с алмазом, которое, по его утверждению, стоило пятьсот долларов, но он тщетно пытался продать его. (Это были времена Великой Депрессии, и наличные деньги были довольно редким товаром.)

О финансовых обстоятельствах этого человека идет речь потому, что невозможно было себе представить возможность его ограбления тем, кто знал о нем. С другой стороны, имелась определенная возможность того, что человек, не знавший его, мог предположить, что этот эксцентричный старик, ведущий такую упорядоченную жизнь, скорее всего, имеет какую-то сумму наличными, которую он или прячет в хижине, или хранит на себе.

В субботнюю ночь на 24 июня 1933 года кто-то вломился в лачугу Морица Петерсена и перевернул ее вверх дном. Окна были завешены полотенцами, чтобы обитатели соседних домов не увидели проблесков света, пока посетитель обшаривал все закоулки помещения, открывал ящики, разбрасывая по полу оплаченные чеки и различные документы.

На первый взгляд казалось, что взломщик искал какой-то определенный документ. Оплаченные чеки у Петерсена обычно хранились в аккуратной стопке, и трудно было себе представить, что взломщик разобрал эту пачку и разбросал ее по полу в поисках денег, пусть даже они и были его целью. Преступник без труда мог догадаться, что деньги обычно хранят в более приспособленном для этого укромном месте.

В воскресенье утром, когда Петерсен явился домой, он был потрясен зрелищем разгрома. Естественно, он сильно расстроился, но отказался обращаться в полицию. Он даже утверждал, что знает личность грабителя и не хочет никакого вмешательства в эту историю.

Все воскресенье Петерсен провел прибираясь. Днем он сказал соседям, что пропала только пара старых комбинезонов и черные туфли.

Если бы кто-нибудь специально решил выбрать самый неподходящий день для нападения или покушения на Морица Петерсена, он не мог бы выбрать худший, чем понедельник, общепринятый день всеобщей стирки.

Тем не менее в понедельник 26 июня 1933 года кто-то залез в домик Петерсена, поджидая его появления.

Соседи, конечно, не видели преступника, но слышали звуки отчаянной борьбы, доносившиеся из хижины. Было между десятью и двадцатью пятью минутами одиннадцатого утра.

Звуки привлекли всеобщее внимание. Из близлежащих домов высыпали дети и домохозяйки. Они успели увидеть коренастого, крепко сложенного, заросшего волосами человека, который бежал как-то странно, «боком» выскочив из дома. Они бежали за ним два или три квартала. Затем этот человек исчез в соседнем леске. Никому не удалось увидеть его лицо.

Когда дети и женщины преследовали человека, выскочившего из домика Морица Петерсена, одна из оставшихся соседок, заглянув в двери, обнаружила на полу стонущего Морица Петерсена с разбитой головой. Добежав до своего дома, она позвонила в полицию.

Все, что произошло после этого, можно назвать трагедией ошибок.

Первым полицейским оказался мотоциклист, который под вой сирены примчался на место происшествия и остановился перед домом.

Взволнованная аудитория рассказала полицейскому, что произошло. Мотоциклист тут же решил, что его зовут другие обязанности в ином месте и без промедления отбыл.

Полицейские из центрального участка, включив сирену, наконец сквозь уличное движение пробились к домику Петерсена.

Видимо, именно тогда они и обнаружили на полу Морица Петерсена, получившего столь страшный удар, что одно глазное яблоко почти выскочило из орбиты. Доморощенное оружие лежало па полу рядом с умирающим.

Ребята рассказали полицейским, что покушавшийся исчез в кустах в нескольких кварталах отсюда, после чего полицейские мужественно направились к тому месту, где исчез убийца, здесь они внезапно выяснили, что «забыли свои револьверы». Сев в автомобиль и включив сирену, они уехали в поисках своих револьверов.

К тому времени, тоже под завывание сирены, прибыла «скорая помощь» для того, чтобы забрать Морица Петерсена и отправить его в больницу. Лишь тогда полицейские, наконец, вооружившись, прибыли на место преступления.

По причине, которая потом станет ясна, описание всей этой суматохи и особенно непрекращающихся звуков сирен имеет существенное значение.

После того, как Петерсена отправили в больницу, полиция произвела беглый осмотр места происшествия и завладела оружием, которым и было совершено преступление. Это была искусно вырезанная дубинка, к которой был примотан обернутый мешковиной камень. В целом она представляла собой смертельно опасное оружие, которым можно было нанести сокрушительный удар. И покушавшийся дважды ударил Морица Петерсена ею по голове.

Как ни странно, хотя Петерсен получил смертельное ранение, он все еще оставался в сознании. Умирающему все время казалось, что какой-то вес давит ему на голову, но, очутившись в больнице, он еще мог говорить. Он продолжал жаловаться на то, что удар проломил ему голову.

Вскоре в больницу приехала дочь Петерсена и, сидя у его постели, в присутствии свидетелей она спросила, знает ли он, кто напал на него.

Петерсен сказал, что знает, и добавил, что не хотел бы называть имя нападавшего. Дочь продолжала настаивать, и наконец Петерсен сказал, что если она снимет груз с его головы, он ей скажет; а затем, после дальнейших вопросов, он назвал имя, которое его дочь отчетливо расслышала.

Кларенс Богги не был назван, да и вообще имя это не имело к нему никакого отношения. В то время не было ровно никаких оснований связывать Кларенса Богги с Морицем Петерсеном или с ограблением его дома.

Полиция сообщила, что в ходе расследования ею арестован подозреваемый, который был однозначно опознан свидетелями, видевшими, как он выбегал из дома Петерсена, но некоторое время спустя полиция сообщила, что у этого человека безукоризненное алиби и она его отпустила.

Этот факт, упомянутый в местной прессе, сыграл впоследствии очень важную роль, но в то время появилось еще несколько версий, и он оказался погребенным под грудой догадок, предположений и сообщений для прессы, которые то и дело высказывала полиция, показывая, что она работает не покладая рук.

Постепенно дело стало сходить на нет. Полиция исследовала различные доказательства, делала, как правило, оптимистические заявления репортерам, но она зашла в тупик.

Мориц Петерсен умер вскоре после того, как его доставили в больницу и почти сразу же после разговора с дочерью, в ходе которого он упомянул имя покушавшегося на него.

В то время Кларенс Богги был на улицах Портленда.

Вспомним, что то было время депрессии. Люди, у которых не было денег, фактически не имели и возможностей их заработать. Те же, у кого были деньги, не знали, что с ними делать. Банки лопались. Рабочих увольняли. Рабочих мест не хватало.

У Богги не было работы и он в свое время был под судом.

Он был осужден за грабеж банка в Орегоне.

Рассказ Богги о том, как он был судим за ограбление банка, был столь же невероятен, как и остальные его истории. Мы даже не проводили расследования с целью выяснить ее правдоподобие, потому что его в свое время провели власти Орегона, завершив его полной реабилитацией Богги — не помилованием, а именно реабилитацией.

История Богги начиналась с того, что едва он разбил свой лагерь в «джунглях» под мостом на берегу небольшого ручья, как над его головой на огромной скорости промчалась машина и кто-то выкинул из нее пальто, упавшее под мост. Машина помчалась дальше, а за ней, завывая сиреной, мчалась полицейская машина — шла погоня.

Богги решил, что водителя первой машины явно оштрафуют за превышение скорости.

С этими мыслями он нагнулся и поднял пальто. Оно было хорошего качества, а Богги в это время как раз нуждался в пальто.

Пока он радовался, примеряя на себе неожиданную обновку, под мост ввалилась толпа полицейских. Задержав Богги как подозреваемого, они обыскали его, и в карманах была обнаружена куча денег, только что украденных из банка.

Богги был осужден. Месяцы шли за месяцами. Богги продолжал доказывать свою невиновность и просил провести дополнительное расследование. Наконец оно состоялось. Он был полностью оправдан, но до этого успел провести несколько лет в орегонской тюрьме.

Примерно в это время на сцене появляется весьма интересная личность, которую мы хотели бы назвать Заключенный Икс. Этот человек, насколько мне известно, все еще отбывает наказание. Он был умным талантливым жуликом, заядлым спорщиком и обладал незаурядным чувством юмора. Но когда я попытался побеседовать с ним, меня встретила неприкрытая враждебность с его стороны. Он не захотел говорить со мной. Он даже отказался отвечать на вопросы.

Один из моих помощников сказал ему:

— Ты разве не знаешь, кто это такой? Это же Эрл Стенли Гарднер. Он может дать тебе дельный совет. Разве ты не читал его книг?

Заключенный Икс презрительно скривил губы.

— Ба! — сказал он. — Дешевые штучки!

В поисках сообщников он наткнулся на Богги, слонявшегося по улицам Орегона. Рассказ Богги, почему тот подошел именно к нему, заслуживает внимания сам по себе.

Бывшему шефу полиции в маленьком городе штата Айдахо было известно, что из-за нестабильности банков многие относительно обеспеченные горожане предпочитают хранить у себя значительные количества денег. Богги утверждал, что бывший полицейский выдвинул идею, что если налетчик обчистит один из таких домов, положив в свой карман солидный куш наличными, жертва, конечно, будет огорчена, но бывшему шефу полиции это пойдет только на пользу.

Бывшему офицеру стало известно, что у некоей личности хранится дома тридцать тысяч долларов. Горожане неизменно держали свои дома на крепких запорах, оснастив их приспособлениями против ограблений.

По словам Богги, по преступному миру пошел слушок, что бывший шеф полиции хотел бы провести приватную беседу с компетентным человеком, который возьмется сделать непростую работу. Пройдя по тайным каналам организованной преступности, слова эти достигли ушей Заключенного Икс, который незамедлительно связался с бывшим полицейским. Сделка была заключена.

В этом месте нам стало казаться, что рассказ Богги начал отдавать какой-то неопределенностью. Были определенные доказательства, говорящие, что с самого начала именно Богги был тем, кто связал бывшего шефа полиции с Заключенным Икс. История о том, что дальше случилось и как Богги все излагал, имеет несколько вариантов, каждый из которых достаточно интересен.

Во всяком случае. Заключенный Икс и бывший полицейский договорились.

Бывший шеф взялся позвонить человеку, не доверяющему банкам. Для удобства дальнейших действий он оставит у дома свою машину с полным баком и ключом зажигания в замке.

Когда бывший полицейский зайдет в дом, он отведет язычок замка и опустит защелку, так что любой сможет войти в дом, лишь повернув ручку и толкнув дверь.

Это было так просто.

Все должны были осуществить Икс с сообщником, но им был нужен кто-нибудь, кто будет сторожить снаружи. Им нужен был человек послушный, который точно выполнит их указания, и в то же время несколько глуповатый, которого можно будет использовать как подставную фигуру, если дела пойдут не лучшим образом.

С этой точки зрения прямодушный Кларенс Богги с его комплексом преданности матери вполне отвечал замыслу. Ему оставалось только подчиниться приказу.

По рассказу Богги, эта публика отправилась в Айдахо. Богги был с ними. В пути он поостыл. Он попытался уклониться от участия в этом деле, а потом решил просто сбежать. Спутники не отпустили его, но в конце концов Богги удалось отделаться от них.

Он путешествовал на попутных машинах. В пути он подсел к человеку, который подсадил его в ответ на обещание Богги, что часть пути вести машину будет он.

Он ехал с этим джентльменом до темноты. Тут выяснилось, что у машины не работают фары. Богги решил, что где-то закоротило проводку. Остановившись у небольшой ремонтной мастерской неподалеку от магазина, он принялся за работу. Он нашел место короткого замыкания и уже заканчивал сращивать провода, обматывая их лентой, как увидел, что подъехала другая машина, и Богги оказался в луче ее фар.

За рулем сидел Икс.

Между ними состоялся короткий разговор шепотом. Икс достаточно долго был с Богги в тюрьме, чтобы знать его слабые места. Если Богги не поедет с ними и не будет делать то, что ему сказано, Икс заверил его, что они найдут его «мамочку» и прикончат ее.

Хотя после этого прошло пятнадцать лет, Богги, вспоминая об этом разговоре, каждый раз разражался истерическими слезами. До этого момента он еще как-то владел собой, но как только рассказ доходил до этой точки, слезы начинали неудержимо течь по щекам, и он практически терял над собой контроль.

У тех, кто говорил с Богги, не было никаких сомнений, что страх перед людьми, которые могут убить его дорогую мамочку, явился осязаемым решающим фактором. Насколько Богги разбирался в ситуации, он не сомневался, что эти люди в самом деле приведут в исполнение свою угрозу, и спасти мамочку он мог только одним способом: что бы ни происходило, содействовать им с беспрекословным послушанием. С этого времени Богги стал их человеком.

Богги, Икс и другой сообщник прибыли в маленький городок в Айдахо, который был намечен для ограбления. В назначенное время бывший шеф полиции подъехал и оставил в условленном месте свою машину. Постучавшись в дом, он объяснил его владельцу, что у него возникла срочная необходимость немного послушать радио.

Его, конечно же, пригласили внутрь и, войдя, он, в соответствии с планом, заблокировал замок, так что теперь в дом мог войти любой. Затем он тщательно прикрыл двери.

Богги сидел снаружи. Он должен был подать сигнал в случае непредвиденной случайности.

Икс с сообщником тихонько подошли к дверям и неслышно повернули ручку, убедившись, что все идет по плану. Выяснив, что свою часть плана бывший полицейский выполнил, они, выхватив револьверы, ворвались в дом.

По плану предполагалось, что бывший шеф полиции, несмотря на угрозу оружия, должен будет ввязаться в отважную схватку с грабителями.

Икс коротко рассказал мне об этом. Извлекать информацию из него было большей частью нелегкой работой. Он был склонен отвечать на вопросы односложными предложениями или вообще не отвечать. Но когда он описывал драку с бывшим шефом полиции, понукать его не приходилось. Глаза его горели воодушевлением. Ему было приятно вспоминать об этой части замысла, и он с удовольствием рассказывал о ней.

Похоже, что два преступника в самом деле как следует отделали бывшего полицейского. Он сам сказал, что они должны будут драться с ним по-настоящему, и два парня исполнили эту часть плана с таким рвением и энтузиазмом, что их жертве досталось все, о чем она просила, и больше того. Ему нужно было, чтобы на физиономии остались убедительные следы, свидетельствующие, что он отважно дрался с превосходящими силами противника.

— Ну, ребята, — в восторге рассказывал мне об этом эпизоде Икс, — и мощные же фингалы мы ему подвесили!

Бывший офицер, потерпев поражение в схватке, сдался под дулом пистолета, которое один из преступников приставил к его животу, пока второй принялся за хозяина и жену, пытаясь найти тайник, где были спрятаны тридцать тысяч долларов.

Ситуация теперь стала приобретать налет мрачного юмора.

Жертва объяснила налетчикам, что они ошиблись, что дома у него нет никаких денег. Конечно, у него были спрятаны деньги, но он был слишком ловок, чтобы попасться на приманку. Он предпочел хранить деньги в банке, несмотря на то что банк может лопнуть.

Он вытащил из кармана чековую книжку. Грабители воззрились на чеки. Он говорил настолько убедительно, что налетчики склонились перед его убежденностью.

Могу себе представить, что чувствовал бывший шеф полиции, стоя тут же с поднятыми руками, с заплывшими от побоев глазами и опухшим лицом, слушая слова хозяина, у которого, как он был убежден, где-то в укрытии хранились тридцать тысяч долларов и которому удавалось убедить бандитов, что у него ничего нет. Как он, должно быть, порывался вступить в дискуссию, гаркнув налетчикам: «Вы, тупые идиоты! Не позволяйте ему уговаривать вас! Говорю вам, у него тут есть тридцать тысяч долларов, и если бы я не знал, то не говорил бы. Беритесь за дело и ищите их, несчастные любители!»

Но экс-шефу, которому пришлось взять на себя роль мужественного защитника, потерпевшего поражение в неравной схватке, избитого и униженного, оставалось только стоять под дулом пистолета, курок которого мог щелкнуть в любую секунду, стоять и молча слушать.

Хозяин дома, перепуганный до полусмерти, охотно согласился отдать налетчикам «все деньги, что у меня спрятаны» — несколько сотен долларов. Он был настолько испуган, что если у него под руками было бы больше, он бы беспрекословно отдал все до последнего центра. Он подчинялся без слов. Икс поверил ему, как и сообщник. Взяв предложенные им деньги, они кинулись к дверям, ввалились в ждавшую их машину и умчались.

Но человек, подвергавшийся нападению, отнюдь не был дураком. Некоторые детали налета вызвали у него подозрения. Они были слишком противоречивы.

Бандиты были задержаны, вся история вышла наружу, и Кларенс Богги вместе с Иксом поняли, что их ждет долгое тюремное заключение в Айдахо.

Богги решил сделать заявление властям штата.

— Если ты нас выдашь, — мрачно сказал ему Икс, — мы тебе такую штуку подстроим, что ты еще пожалеешь. (Позже помощник шерифа, который подслушал этот разговор и некоторые другие, написал заявление, в котором утверждал, что из услышанных им слов можно сделать убедительный вывод, что Икс в самом деле ложно обвинил Богги в убийстве Петерсена,

— но власти не обратили внимания на это заявление.)

Богги, Икс и его сообщник — все были приговорены к заключению в тюрьме штата Айдахо.

Выяснилось, что, направляясь на север, где они должны были совершить это преступление, Икс на краткое время остановился в Спокане. Готовясь к предстоящему делу, он хотел увидеться с Богги.

Их встреча состоялась вскоре после убийства Морица Петерсена.

Благодаря случайному стечению обстоятельств у Икса было непоколебимое алиби на время убийства Петерсена. Он отбывал срок в канадской тюрьме и был освобожден на следующий день после убийства Петерсена. Так что во время совершения этого преступления Икс был совершенно чист и отлично знал это.

С другой стороны, Икс, у которого был ловкий изощренный ум, во время остановки в Спокане изучил местные газеты и, знакомясь с различными «предположениями» полиции, серьезно задумался. Он обратил внимание, что, несмотря на заверения, что преступник вот-вот окажется под замком, полиция фактически топталась на месте. Икс прикинул, что в случае необходимости ему удастся выгодно использовать эту историю.

И теперь эта необходимость возникла перед ним.

Иксу были нужны деньги, и в стремлении к ним его ничто не могло остановить. Как он позже возмущенно рассказывал мне, из канадской тюрьмы его выставили в одежде заключенного и канадской десятидолларовой банкнотой в кармане.

— Этого не хватало, — горько сказал он, — даже для начального капитала.

Я попросил его объяснить, что он имеет в виду под этим понятием.

— Даже на пистолет не хватало, — фыркнул он, возмущаясь недостатком гостеприимства у канадцев.

Словом, Икс спешно начал приобретать «начальный капитал». К тому времени, когда он оказался в Спокане, Икс уже настолько поправил дела, насколько ему позволил уже появившийся у него пистолет, но денег ему все же не хватало.

Споканская полиция была убеждена, что он участвовал в грабежах и похищениях людей, имевших место в Спокане, и по так называемому «закону Линдберга», принятому во многих штатах на волне возмущения против похищений людей, Икс должен быть передан из Айдахо в Вашингтон, где его, скорее всего, ждала смертная казнь.

Вашингтонские власти обратились в Айдахо с предложением передать Икса в их распоряжение, после чего они могли вынести ему смертный приговор.

Все эти события происходили — необходимо напомнить — после того, как Икс был арестован в Айдахо, но перед тем, как ему здесь был вынесен приговор. Если Айдахо согласится выдать его Вашингтону, там его осудят и подвергнут экзекуции.

Эта перспектива совершенно не нравилась Иксу.

В такой ситуации ему оставалось только сложить два и два и играть на его якобы знании разных подозрительных обстоятельств. Но намерения его были совершенно ясны, и имеются веские доказательства того, что Икс сказал одному из полицейских офицеров: «Если вы, ребята, оставите меня здесь в Айдахо и отдадите под суд за тот грабеж, не выдавая Вашингтону, я вам пойду навстречу, я сдам вам убийцу Петерсена».

Во всяком случае, что бы там ни было, вашингтонские власти после разговора с Иксом не стали требовать его выдачи. Они позволили ему остаться на месте и пойти под суд за грабеж в Айдахо, и они уверенно объявили, что теперь-то им известна личность подлинного убийцы Петерсена. У них были основания так утверждать, потому что они приехали с парой комбинезонов и черными туфлями, которые, как Икс заверил их, были переданы ему Богги и которые, по словам последнего, принадлежали «старику».

Но может быть, это не было сделкой. Может, тут было случайное совпадение событий.

Остается фактом, что упавшие духом полицейские выяснили, что они по-прежнему не могут разрешить дело, потому что комбинезоны не принадлежали Морицу Петерсену и туфли были другого размера.

Ходили слухи, что тщательное исследование выявило на комбинезонах марку прачечной, которая привела совсем к другой цепи владельцев рабочей одежды.

Тем не менее ясно, что изощренный ум Икса создал прекрасный своей убедительностью план. Убийство Петерсена представляло для него единственную возможность выбраться из ловушки, которая его ждала в Вашингтоне.

Споканская полиция была озабочена раскрытием этого убийства. Люди были возмущены тем, что порядочный безобидный гражданин был зверски убит у себя дома, и полиция так и не смогла напасть на след преступника. И споканская полиция из кожи вон лезла, чтобы разобраться с этим убийством.

У Икса было непоколебимое алиби.

И если бы он смог предложить споканской полиции «решение» дела об убийстве Петерсена, он бы оказался в выгодной позиции для торговли с нею. Для человека с темпераментом и образом жизни Икса стоило потратиться на приобретение бутафории в виде пары подержанных комбинезонов и старых туфель, чтобы оказаться в выигрышном положении при сделке с полицией.

Конечно, Иксу надо было кое-что еще. Ему нужен был простак, которого можно было бы подставить, и для этой роли Кларенс Богги подходил как нельзя лучше.

Так что, сложив вместе два и два, становилось ясно, что Кларенсу Богги предстояло сыграть свою печальную роль.

В этой истории, которую Икс изъявил желание поведать полицейским, ему предстояло сыграть роль судьбы. Богги, рассказал он, хвастался убийством Петерсена, отводил Икса на то место, где он закопал «барахло», и вытащил из земли кофейник с потрепанным пустым бумажником, который предложил Иксу взять себе.

Если бы удалось досконально допросить «свидетеля», тут же стало бы ясно, что это довольно обычное явление, когда сильный член стаи поедает слабого, но тогда рухнула бы версия полиции, которую она предложила обществу.

И, конечно, споканская полиция не хотела так просто расставаться с представившейся возможностью решить вес свои проблемы.

Под каким бы углом не подходить к Богги, единственное, что связывало его с этим преступлением, были лишь показания Икса, а у того, в свою очередь, был на совести длинный список преступлений, он был лично заинтересован в исходе этого дела, и из него вряд ли получился бы свидетель, на которого мог положиться окружной прокурор.

Местная полиция должна была бы подозревать, что их водит за нос быстро соображающий и ловкий преступник, но полиции в этом деле уже не оставалось ничего другого, как расписаться в собственном бессилии, а Икс продолжал убеждать их, что он все знает досконально. Кларенс Богги, настаивал он. и есть тот человек, который совершил преступление; пусть даже Богги и врет относительно комбинезонов и обуви, полиция вполне может положиться на него, Икса, что он выложит им всю подноготную. А если и произошла какая-то нестыковка с комбинезоном и туфлями, то, значит, это врет Богги, а не он, Икс — и так далее.

История убийства Морица Петерсена лежала на полке нераскрытых дел. Полиция была занята другими преступлениями, но полицейских не покидало ощущение, гнездящееся где-то в подсознании, что, возможно, Кларенс Богги перехитрил их. Они чувствовали, что убийство совершил именно он.

О признании Богги рассказывал не только Икс. Несколько позднее еще один заключенный в Айдахо сообщил, что Богги признавался и ему в убийстве — вот так прямо взял и подошел к нему и без всяких предварительных разговоров объявил: «Я убил Морица Петерсена», — после чего повернулся и отошел. Очень просто.

Таким образом, Иксу удалось убедить представителей Вашингтона, что он может помочь разрешить это дело. Он так и не вернулся в Вашингтон, где его ждал суд за киднепинг.

Много месяцев спустя полицейские «по наводке» прибыли в маленький городок, где какое-то время обитал Богги, и нашли там плащ. Были некоторые свидетельства того, что Богги носил его, когда он оказался у дома жертвы. Плащ так и остался тут лежать. Он был предельно изношен и изодран.

Тем не менее дочь Морица Петерсена опознала плащ как тот, что ее отец носил всю жизнь.

Опознание сыграло свою роль. Теперь у полиции появилась возможность навалить на Богги груз в сотню тонн кирпича.

Все видели, что у убийцы Морица Петерсена были дико взлохмаченные черные волосы. Кларенс Богги, во всяком случае, с того времени, когда на него пало подозрение, неизменно гладко причесывал волосы, пользуясь лосьоном.

Эта деталь не остановила полицию. Взявшись за него, они разлохматили ему волосы и затем попросили свидетелей опознать его. В таком же виде Богги был сфотографирован. Естественно, некоторые из снимков Богги со стоящими дыбом сальными взлохмаченными волосами напоминали изображения даяков с острова Борнео. Эти снимки были предложены прессе.

История Богги о том, как он приобрел плащ, была столь же невероятной, как и все остальное.

Как-то он забрел, по его словам, в магазинчик подержанных вещей в Орегоне. Вслед за ним вошел человек с плащом, у которого был вполне приличный вид и в карманах которого торчала пара шлепанцев. Он предложил владельцу магазина купить у него плащ. Он хотел за него всего лишь доллар. Но владельцу не понравилась внешность мужчины и он отказался от покупки.

В разговор вступил Богги:

— Можешь от меня получить доллар.

Владелец магазина разгневался. Он и представить себе не мог, что у Богги было право вмешиваться в разговор. Если владелец пытался отказом сбить цену, то вмешательство Богги сорвало ему выгодную сделку.

Человек с плащом быстро и охотно согласился на продажу и получил от Богги свой доллар. Таким образом Богги купил себе билет в один конец на пожизненное заключение в тюрьме штата Вашингтон в Валла-Валла.

Мелочи, которые тем не менее должны быть приняты во внимание жюри, указывали по подоплеку дела Богги. Обвинению, например, разрешалось указывать свидетелям, что Богги сидел в машине, вооруженный револьвером, несмотря на то, что Богги объяснил, кому принадлежали и машина и револьвер, который ему вручили для самозащиты.

Это объяснение, конечно, было встречено гулом и насмешками.

Протест ни к чему не привел. Суд объявил, что вопрос с револьвером совершенно несуществен и предупредил представителей защиты, что, если они и впредь будут отвлекать внимание суда столь незначительными деталями, они будут лишены слова.

Необходимо припомнить, что у убегавшего убийцы была странная «боковая» походка. Богги лишь чуть прихрамывал, но такой походки у него не было. Никто из свидетелей не видел убийцы в лицо, но от них требовалось опознать Богги, который должен был «смахивать» на человека, которого два года назад видели убегающим с места совершения преступления.

Надо отметить, что у свидетелей, которые видели убегающего убийцу, не было возможности взглянуть на Богги, когда у полиции впервые появились основания заподозрить его. Прошло около двух лет (после того, как был обнаружен плащ), когда свидетелей вызвали на опознание, но им не предъявили, как полагается, ряд участников опознания. Свидетелей просто подводили к Богги и спрашивали, тот ли это человек. Имеются весомые свидетельства, что если бы подозреваемый сидел бы в ряду смахивающих на него людей, опознать его вряд ли удалось бы.

Старьевщик утверждал, что он видел, как Богги заходил к Петерсену в пятницу, предшествовавшую убийству. Другой свидетель, живший в одном из домов по соседству, настаивал, что он видел человека, о ком он подумал, что это Богги. проходивший мимо его дома в пятницу, но при перекрестном допросе выяснилось, что речь идет о другой пятнице.

Отмечалось, что на человеке, убегавшем 26 июня с места убийства, не было плаща, о котором шла речь, и, учитывая жару в Спокане, вообще не было пальто. В сущности, все дело Богги висело на опознании этого плаща, но само опознание проводилось через два года после преступления.

Убийцу, убегавшего из домика Морица Петерсена в тот июньский день, преследовала одна из домохозяек, занимавшаяся стиркой, и один из ее детей. Другая женщина в то время звонила в полицию. Никто из них не видел убийцу в лицо, но одна из женщин оказалась достаточно близко от него, чтобы увидеть часть его щеки и цвет кожи, и она с близкого расстояния видела фигуру бегущего.

Когда судебное следствие вызвало ее как свидетельницу, допрос носил достаточно любопытный характер. С одной стороны, ее не просили опознать в Кларенсе Богги человека, которого она видела убегающим с места преступления, и когда адвокат подвергал ее перекрестному допросу, он, очевидно, опасаясь ловушки, которую ему может подстроить противная сторона, обходил вопрос опознания. Так что эту женщину всего лишь спросили, слышала ли она шум борьбы в той лачуге, видела ли убегающего человека, которого она преследовала пару кварталов, — и она была отпущена.

Одна из других свидетельниц куда определеннее опознала Богги, но были некоторые обстоятельства, которые значительно ослабляли эффект ее опознания. Было известно, что она уже успела совершенно определенно опознать другое лицо, но когда стало известно, что ошиблась, она тут же отказалась от опознания.

Были, конечно, и другие сомнительные аспекты слушания. Через пару дней после убийства Богги отправился в Пендлтон, штата Орегон. По пути он с энтузиазмом рассказывал о прекрасном месте для охоты в Орегоне, неподалеку от которого он в то время жил. Водитель машины изъявил желание поохотиться с Богги, и тот не задумываясь дал ему свой адрес и имя.

Позже, прочитав в газетах, что Богги обвиняется в убийстве, этот водитель обратился в полицию.

В суде утверждалось, что Богги постарался как можно дальше убраться с места преступления. (Странное поведение для человека, который, скрываясь после убийства, рассказывает о себе первому встречному и снабжает его своим именем и адресом.)

В то же время, когда Богги пытался объяснить ситуацию, в которой он оказался, и рассказать свою историю, его осаживали вопросами, бросавшими на него тень: «Правда ли, что он дважды был осужден за грабеж?»

Богги был вынужден признать, что такие случаи в самом деле имели место; больше ничего сказать ему не удалось.

Богги был осужден, и оставалось только радоваться, что ему удалось избежать камеры смертников. Он был приговорен к пожизненному заключению…

При подведении итогов по этому делу, представлялось, что несмотря на всю убежденность тюремного священника, мы можем только потерять время, расследуя дело Богги. История его была просто невероятной. Обвинение против него, пусть и не особенно надежное, все же было слеплено довольно ловко. Тюрьмы были забиты людьми, в отношении которых не было даже таких доказательств, которые выдвигались против Богги. И, с другой стороны, невиновность Богги практически ничем не подтверждалась, кроме его слов, что он невиновен.

Обвинение же имело возможность доказывать, что Богги, который уже провел немалое время в заключении, имел в своем владении имущество убитого человека, что он признался Иксу, а потом и другому заключенному в Айдахо в убийстве Морица Петерсена. Свидетели, которые видели убегающего убийцу, опознали в нем Богги.

Несмотря на все эти доказательства, каждое звено в их цепи имело определенное слабое место. Заключенный Икс лично был весьма заинтересован в исходе этого дела. Плащ где-то валялся два года после убийства. Он висел в каком-то сарае и его пришлось основательно приводить в порядок, прежде чем показывать дочери убитого. Богги опознавали не в ряду других участников опознания, а просто показывали свидетелям и спрашивали, узнают ли они в нем того человека, который убегал после преступления.

Опознание как свидетельство — это вообще довольно хитрая штука. Подсознание часто играет фокусы даже с теми свидетелями, которые совершенно уверены в себе, а в деле Богги свидетели увидели подозреваемого через два года после преступления.

Тем не менее, как я уже говорил, мы можем явиться в любую тюрьму в стране и найдем там сотни случаев, когда человек был осужден в силу доказательств даже менее весомых, чем те, которые были представлены в деле Богги.

Был один фактор, который свидетельствовал в его пользу. Слушание дела Богги проходило в Федеральном суде. Досточтимый Ллойд Л. Блэк, федеральный судья, был терпелив и достаточно вежлив, в отличие от тех, кто, не утруждая себя тщательным изучением фактов по делу, стремятся лишь скорее «расчистить календарь».

Он особенно заинтересовался делом, когда выслушал заявление дочери Морица Петерсена, той самой женщины, которая сидела у постели умирающего отца, когда тот назвал имя убийцы; она совершенно определенно утверждала, что не верит в возможность убийства ее отца Кларенсом Богги или в то, что он что-то знает об убийце, и она просто не может поверить, что ее отец вообще знал Богги.

На судью Блэка произвела сильное впечатление серьезность заявления дочери убитого. В конце концов, он во всеуслышание заявил на открытом заседании, что предпочел бы дополнительное расследование по этому делу.

Таково было фактическое положение дел, когда я приехал в Валла-Валла, поговорил с Томом Смитом, встретился с Кларенсом Богги, побеседовал с ним, листая его грустное досье, а затем принялся изучать свидетельства по этому делу.

Я решил, что тут потребуется основательное расследование, и связался по телефону с Раймондом Шиндлером в Нью-Йорке. Мне сообщили, что он в Лос-Анджелесе и собирается вылетать в Нью-Йорк. Я убедил его лететь по другому маршруту и присоединиться ко мне, так что он сел на ночной самолет и прилетел в Валла-Валла, где нас уже ждал зафрахтованный мною самолет, на котором мы вылетели в Спокан.

Одним из ключевых моментов в этом деле была официальная точка зрения, исходя из которой опрашивали ту домохозяйку в Спокане, видевшую убийцу, убегающего из хижины Петерсена, и которая, тем не менее, не опознала в нем Богги.

Мой судебный опыт говорил мне, что тут должны быть очень специфические причины, по которым женщине, стоявшей на свидетельском месте, задавали такие несколько странные вопросы. После ряда стандартных вопросов расследование подошло к той точке, где следующим логическим вопросом была бы просьба указать на убийцу, но следствие свернуло с этого пути, и адвокат так и не вернулся на магистральный путь обычной процедуры допроса.

Такие ситуации нередко возникают, когда прокурор готовит ловушку для представителя защиты. Зная, что показания убежденного в себе свидетеля необходимо дезавуировать, прокурор в ходе допроса делает вид, что ходит вокруг и около, предоставляя второму участнику перекрестного допроса прекрасное «окно». Вторая сторона сует в него голову — и створки со стуком захлопываются.

Но когда мы с Шиндлером читали и обсуждали показания этой женщины, у нас не создалось впечатление, что готовилась такая ловушка. У нас появилось ощущение, что тут была какая-то подоплека в том, что обвинение предпочитало мямлить.

Конечно, со времени процесса прошло много времени, но мы рассчитывали, что нам удастся найти женщину и поговорить с ней.

Нам все же удалось ее обнаружить, и в разговоре с ней выяснилась потрясающая история.

Да, эта женщина и ее сын видели убийцу, убегающего из хижины Петерсена. Они преследовали его, когда он убегал, не пытаясь задержать его, но стараясь не упустить из виду. Лица его увидеть им не удалось (вообще никто из свидетелей не видел лица убегавшего). Но этой женщине удалось увидеть краешек его щеки и заметить цвет кожи.

Некоторое время спустя после убийства, когда Богги, по-видимому, уже сидел в тюрьме, эта женщина заметила какого-то типа, который бродил около хижины Петерсена. (Необходимо заметить, что в то время в кустах поблизости были найдены несколько смертельных орудий убийства, которые во всех деталях совпадали с тем, которым был убит Петерсен.)

Свидетельница была абсолютно уверена, что встреченный ею мужчина был тем самым, который убегал из хижины Петерсена. Она кинулась к телефону и позвонила полиции, сказав ей, что человек, который убил Морица Петерсена, находится неподалеку и чтобы они приехали и арестовали его.

Полиция сказала ей, чтобы она перестала морочить им голову, ибо человека, убившего Морица Петерсена, зовут Кларенс Богги, он арестован и сидит под замком, ожидая суда.

Женщина продолжала настаивать, что убийцей является именно этот человек и что он, во всяком случае, без толку шатается здесь и что полиция должна приехать и задержать его.

В полиции повесили трубку.

И спустя некоторое время бродяга скрылся из глаз.

Но и это было еще не все. За день до суда над Богги помощник прокурора посетил школу, в которую ходил двенадцатилетний сын свидетельницы.

По ее словам, помощник прокурора нарисовал перед мальчиком очень впечатляющую картину. Мальчику было сказано, что он самый важный свидетель. В этот день он будет освобожден от уроков. В школу за ним приедет большая полицейская машина и заберет его. Мальчику придется предстать перед судом. Оказавшись на свидетельском месте, он принесет присягу и в возмещение потраченного времени получит деньги, которые будут принадлежать только ему и которые он сможет потратить, как ему захочется.

Тем не менее помощник прокурора хотел бы быть уверенным, что он сможет опознать Богги, который будет сидеть прямо перед ним. Он хочет услышать от мальчика, что он видел лицо убийцы, убегающего из домика Петерсена, и что этим убийцей был Богги.

Но мальчик возразил, что он не видел лица убийцы.

Из рассказа женщины выяснилось, что это помощник прокурора сказал ему: «Но я хочу услышать от тебя, что ты видел его. Ты же знаешь, что я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное. Поэтому я и хочу, чтобы ты сказал: я видел лицо этого человека».

Растерянный и смущенный мальчик, тем не менее, отрицательно покачал головой. Он не может утверждать, что видел убийцу в лицо, поскольку этого не было.

В конце беседы помощник прокурора предупредил мальчика, что он не должен сообщать матери об их разговоре. И поэтому из школы мальчик вернулся домой настолько встревоженным и обеспокоенным, что даже не мог есть.

Мать стала спрашивать его, что случилось, но, помня предупреждение, он не захотел ей ничего рассказывать. Но встревожившись и чувствуя, что над сыном нависла какая-то серьезная опасность, она насела на него, пока он не сдался и, заливаясь слезами, не рассказал ей, что произошло.

Мать оказалась прямой и честной женщиной.

Взяв сына за руку, она прямиком направилась в офис прокурора, где шли последние приготовления к битве в зале суда, которая должна была развернуться на следующий день.

— Чего вы хотели от моего сына? — с возмущением спросила она.

Ничего нет удивительного, что прокуратура решила обращаться с ней очень осторожно. Ничего нет удивительного, что ее не просили в зале суда опознать Кларенса Богги. Задай они ей такие вопросы, она сказала бы, что, по ее мнению, Кларенс Богги — не тот человек, которого она видела, что у него другая комплекция, другая походка и что она уверена во встрече с настоящим убийцей, который бродил вокруг в то время, когда Кларенс Богги уже сидел в тюрьме. Рассказала бы она и то, что полиция отказалась приехать по ее звонку.

Необходимо напомнить, что к моменту начала нашего расследования со дня убийства Петерсена прошло пятнадцать лет. И мы уже не могли поговорить с этим мальчиком, потому что он вырос, стал молодым человеком, пошел на войну и отдал жизнь за свою страну.

С другой стороны, помощник прокурора, который так старательно обходил острые углы, сам был обвинен в преступлении и попал в тюрьму.

Так что в наших руках была версия, которую мы не могли проверить. Мать, естественно, не слышала разговора сына с помощником прокурора. Она знала только то, что ей рассказал сын, после чего она выразила в прокуратуре свое возмущение. Это была грязная и подлая история. Помощник прокурора пытался обмануть правосудие, убеждая мальчика, который только входил в жизнь, совершить бесчестный поступок, о низости которого он сам был прекрасно осведомлен, он пытался обречь человека на смерть, убеждая двенадцатилетнего мальчика: «Я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное».

Таково было положение дел, когда мы приступили к расследованию дела Богги, первого дела Суда Последней Надежды, которое должно было доказать, оправдаются ли наши надежды и замыслы, хотя мы понимали, что столкнемся с плотно запертыми дверями, за которыми кроются темные и мрачные помещения.

Когда мы со Стигером обсуждали манеру подачи материала о деятельности следственного комитета Суда Последней Надежды, мы согласились, что не можем ждать, пока в расследовании будет поставлена последняя точка, и лишь потом рассказывать о нем читателям.

Мы чувствовали, что должны вести читателя за собой. Мы хотели, чтобы он ощутил интерес к делу восстановления справедливости. Мы хотели, чтобы читатель проникся вниманием к данному делу, и поэтому мы должны втягивать его в ход расследования.

Было решено, что мы проведем краткое предварительное расследование, после чего начнем работать непосредственно над делом, не предвосхищая выводов, виновен ли осужденный или нет, а просто исходя из того, что это дело нуждается в расследовании, в ходе которого читатели «Аргоси» будут, образно говоря, из-за плеча наблюдать за нашей работой.

Мы должны будем постоянно помнить, что Суд Последней Надежды — не журнал и не следствие в привычном понимании слова, а общество, непосредственно читатели журнала. И группа расследователей не представляет собой ничего иного, как просто группу расследователей.

По этой причине, вылетая в Вашингтон, я взял с собой портативную машинку и каждый день печатал на ней, подводя итог тому, что было сделано. Каждый вечер мы тщательно изучали протокол заседания по делу Богги, анализируя свидетельства и показания. Поскольку протокол состоял из нескольких томов, расписание было довольно напряженным. Днем мы беседовали со свидетелями. Вечером изучали записи и протокол, анализируя суть свидетельств. Рано утром я составлял отчет для журнала, и когда в нем скопилось достаточно материалов для первой публикации по делу Богги, Шиндлер вернулся в Нью-Йорк, а я отправился на свое ранчо в Калифорнии, взяв с собой протокол.

Возникла довольно любопытная ситуация. Власти в Вашингтоне внезапно поняли, что о деле, которое рассматривалось в их штате, будет широко известно, но они, в сущности, ничего не знали о нем.

Генеральный прокурор штата Вашингтон позвонил мне и осведомился, не могу ли переслать им протокол дела. Я сказал ему, что не вижу в этом необходимости, но с удовольствием предоставлю возможность на своем ранчо ознакомиться с ним любому, кого он сочтет возможным выделить для этой цели.

Таким образом, на моем ранчо несколько дней провел за изучением протокола и всех данных Эд Лэхен, специальный помощник генерального прокурора, прилетевший из Вашингтона.

В конце своего пребывания Лэхен согласился, что данных явно было недостаточно для вынесения приговора.

С результатами расследования Эд Лэхен вернулся в Вашингтон для доклада прокурору.

Раймонд Шиндлер и я присоединились в Вашингтоне к Гарри Стигеру. Предприняв тут дополнительное расследование, мы выяснили, что владелец лавочки подержанных вещей, в которой Богги, по его словам, купил плащ, по-прежнему занимается своим делом в Портленде.

Вылетев в Портленд, мы нашли этого человека и спросили его, помнит ли он тот случай, когда под носом у него купили плащ, пока он раздумывал, стоит ли его приобретать.

Владелец лавочки отлично помнил тот случай. Он по-прежнему искренне возмущался, вспоминая, как Богги вмешался в сделку. Он воспринимал Богги как покупателя. Он должен был держаться в стороне и не лезть в чужие деловые взаимоотношения.

Он помнил, как в магазин вошел человек с плащом, из карманов которого торчали домашние туфли, но ему не понравился внешний вид посетителя. Плащ ему показался «горячим». Он не мог восстановить ход своих мыслей, ибо они представляли собой естественную реакцию человека, имеющего дела с массой людей, среди которых нередко попадались и темные личности. Он решил, что вошедший — жулик, и ему не захотелось иметь с ним дело. Но пока он обдумывал ситуацию, вылез Богги, предложил доллар и приобрел плащ.

Человек этот, выступивший свидетелем на процессе Богги, почувствовал, что делаются явные попытки запугать его.

Большая часть владельцев таких заведений не может существовать, если не поддерживает дружеских отношений с полицией. Ему стали намекать или, по крайней мере, ему казалось, что намекают, что с его стороны крайне неразумно выступать свидетелем в пользу Богги. Тем не менее, выйдя на свидетельское место, он рассказал все, что знал.

Прокурор попытался вызвать сомнение в его показаниях, утверждая, что через два года после сделки свидетель не может опознать плащ .

Конечно, он не мог.

Он запомнил только естественное чувство возмущения, охватившее его, когда Богги перехватил плащ, о котором шла речь.

Стигер, Шиндлер и я возвратились в Вашингтон. Нам предстояла встреча со Смитом Троем, генеральным прокурором.

Я думаю, что Смит Трой был одним из самых дальновидных генеральных прокуроров, которых мне доводилось встречать. Он выложил все карты на стол и изложил все сомнения, как они ему представлялись. В качестве окружного прокурора он завоевал репутацию очень способного расследователя. Он эффективно работал в этой должности, пользовался всеобщей известностью и симпатиями и решил, что если Кларенс Богги был неправильно осужден, то вина за это ложится на его службу, которая должна взять на себя ответственность за организацию нового расследования; оно должно быть проведено со всей тщательностью и с абсолютной беспристрастностью.

Когда Смит Трой был готов представить сообщение губернатору штата Монраду Ц.Уоллгрену, Раймонд Шиндлер, Гарри Стигер, Том Смит как начальник тюрьмы и я решили позвонить губернатору. Он пригласил нас к себе в личную резиденцию на коктейль, а позже на ужин. Мы провели с ним весь вечер.

С самого начала к нам должен был присоединиться Эд Лэхен, но его самолет из Спокана задержался из-за плохой погоды, и он явился только поздно вечером. Он со Смитом Троем выложили губернатору все факты по делу Богги, как они им представлялись, и сказали, что они готовы дать им совершенно определенную оценку.

Все это произвело на губернатора очень сильное впечатление. Он сказал, что ни в коем случае не хочет держать в тюрьме невиновного человека, но что он хотел бы получить от Смита Троя и Эда Лэхена письменный доклад.

Эд Лэхен взялся составить его, а Смит Трой подтвердил, что подпишет его и снабдит точкой зрения офиса генерального прокурора штата Вашингтон.

Мы поняли, что визит успешно завершен, и, обменявшись со всеми рукопожатиями, вернулись к своему временному местопребыванию.

Тем не менее дело явно замедлило свой ход и стало обрастать проволочками. Было видно, что некоторые влиятельные политические силы штата не очень заинтересованы в помиловании Кларенса Богги.

Затем события приобрели неожиданный поворот.

В сиэтлской «Таймс» работал очень энергичный и способный репортер Дон Магнусон. В свое время, посетив тюрьму в Валла-Валла, Магнусон говорил с Кларенсом Богги и, скорее всего, проглядел или прочитал протокол суда по его делу.

С точки зрения его газеты, тут ничего нельзя было сделать.

Но когда в «Аргоси» стали появляться наши статьи, Дон Магнусон взялся за дело и выдал серию статей, которые почти с точностью соответствовали нашим выводам, которые мы вручили многим официальным лицам в Вашингтоне.

В то время мы не обращали большого внимания на эти статьи. Мы знали, что губернатор дал нам слово разобраться в деле Богги, что генеральный прокурор предпринял расследование, которое доказало, что Богги был осужден безосновательно, что губернатор собирается помиловать Богги, и что если «Таймс» из Сиэтла собирается публиковать свой анализ этого дела, основываясь на фактах, которые раздобыли расследователи из «Аргоси», он совершенно волен это делать.

Но мы никак не могли понять причин странных оттяжек, и это волновало нас.

Когда мы только организовывали Суд Последней Надежды, предполагалось, что мы берем одно дело и рассказываем о его ходе читателям, которые, образно говоря, стоят у нас за спиной, наблюдая за нашим расследованием, а затем выражают свое мнение. Мы предполагали, что дело это практически закончено и мы можем во всем объеме предлагать его читателям, после чего две или три публикации должны были закрыть его.

Но, предполагая реакцию публики, мы не учли целую серию непонятных затяжек в деле Богги. Мы считали, что после того, как мы проанализировали систему доказательств по делу, обнаружили новые свидетельства, представили их генеральному прокурору, заручились обещанием губернатора, что, если заключение генерального прокурора будет благоприятным, он освободит Богги — это было все, что мы должны были сделать.

Но с того дня, когда «Аргоси» стал публиковать отчет о работе Суда Последней Надежды, потоком пошли письма читателей, и по мере их поступления становилось ясно, что читатели хотят узнать, как развивается дело Богги в дальнейшем. Они хотели от нас добиться, чтобы мы довели дело до окончательного завершения, какое бы оно ни было.

Но к тому времени мы стали хорошо понимать, что журналы, циркулирующие по всей стране, не могут «жертвовать» столько места одной теме. Журнал — это товар, которому приходится выдерживать высокую конкуренцию. Человек, который платит двадцать пять центов за журнал, хочет за свои четверть доллара получить полные сведения и об отдыхе, и о развлечениях и прочую интересную информацию. Если какая-то часть журнала посвящена тому, что ему не нравится, читающая публика приходит к выводу, что ее обманывают и она не получает за свои деньги того, что ожидала, — и отдает свое внимание другим изданиям.

Письма от читателей Суда Последней Надежды заставили нас задуматься — то ли мы должны прерывать публикации, то ли делать их постоянной темой журнала. И при том и при другом подходах перед нами вставали очень серьезные проблемы, особенно учитывая тот факт, что дело Богги окончательно затормозилось.

Поэтому я вылетел в столицу штата с целью выяснить, что же там происходит.

Сначала мне ни с кем не удавалось встретиться. Затем Смит Трой, генеральный прокурор, осведомился, не согласится ли наша группа сотрудничать с сиэтлской «Таймс». Я ответил ему, что, конечно, мы рады сотрудничать с кем угодно, но пока что я не понимаю, почему губернатор ничего не предпринимает и не выносит решения о помиловании Богги.

Трой объяснил мне, что дело приняло новый поворот, о котором он в сегодняшнем своем положении не может мне рассказать, но он чувствует, что если я поговорю с издателем Генри Маклеодом и Доном Магнусоном, то смогу получить потрясающую информацию. Смит Трой сказал, что эти джентльмены будут разговаривать со мной, если я дам слово, что мы будем с ними сотрудничать.

Я сказал Трою, что был бы только рад поговорить с ними, и позвонил Стигеру в Нью-Йорк с вопросом, согласится ли он иметь дело с сиэтлской «Таймс». Стигер сказал:

— Конечно, валяй, действуй. Мы будем сотрудничать с любым изданием, которое пытается выяснить факты по этому делу.

Уединившись для разговора с Маклеодом и Магнусоном, я узнал, что когда в печати появилась первая статья, какой-то человек позвонил в газету и сказал:

— Мне все известно об убийстве Морица Петерсена. Я знаю, кто это сделал. В свое время я рассказал об этом споканской полиции. Я не знал, что уже кого-то осудили по этому делу. Я знаю, что этот парень Богги не имел никакого отношения к делу. Это был другой человек.

Естественно, что «Таймс» тут же послала Магнусона на встречу с этим свидетелем.

Свидетелем оказался один бизнесмен из Спокана. К нему в магазин несколько раз заходила некая странная личность, этакий Джон Доу, и наконец незадолго до убийства этот человек приобрел резную дубинку, которая превратилась в оружие, когда он мешковиной примотал к ней круглый валун и обмотал часть дубинки тоже мешковиной, сделав на ней удобную ручку, после чего палка ручной работы превратилась в настоящее оружие.

Как только свидетель увидел рисунок оружия, которым был убит Мориц Петерсен, он узнал в нем тот предмет, который незадолго до происшествия приобрел Джон Доу. Он тут же сообщил об этом споканской полиции.

Таким образом, полиция задержала его. Им удалось выяснить, что в утро убийства Джон Доу находился неподалеку от местожительства Морица Петерсена.

Но был ли он на месте убийства , когда оно свершилось? В этом было все дело.

В ходе расследования полиция нашла свидетеля, который видел Джона Доу в некотором отдалении (насколько мне помнится, примерно в миле от места убийства), как раз в то время, когда завыли сирены .

Какие сирены?

Полиция была уверена, что утверждение свидетеля относится к тому времени, когда полицейские машины, включив свои сигналы, мчались по тревожному звонку от соседей Петерсена.

Но что это было за время?

Сначала полиция не могла выяснить, сколько было тогда времени. Затем в ходе судопроизводства все было наилучшим образом перепутано. Осталось только упоминание о полицейских сиренах.

Полиции было известно, в котором часу на участке раздался телефонный звонок. Необходимо было припомнить, что первым на месте происшествия оказался полицейский на мотоцикле. Взволнованные свидетели наперебой говорили ему, что убийца «побежал вот туда», несколько секунд тому назад скрывшись в роще.

Полицейский отрицательно покачал головой: преследовать убийц не входит в его обязанности. Вскочив на мотоцикл, он умчался.

Затем явилась полиция. Выслушав рассказы свидетелей, она в сопровождении ребят отправилась к тому месту, где убийца исчез в кустах. Как вы припоминаете, тут выяснилось, что полицейские забыли свои револьверы, без которых они не рискнули лезть в заросли.

Развернувшись, они направилась в участок, чтобы вооружиться.

Спустя некоторое время, о продолжительности которого полиция умалчивает, приехала «скорая помощь», чтобы забрать Морица Петерсена в больницу.

Словом, по этому кварталу то и дело носилась вереница машин с сиренами, и тот факт, что кто-то из свидетелей видел Джона Доу в каком-то месте, « когда завыли сирены », трудно было считать тем свидетельством, которое может обеспечить надежное алиби. Трудно было представить себе, что полиция могла бы положить время, когда «завыли сирены», в основу алиби. Этот факт сам по себе просто ничего не доказывал.

Что за сирены? Когда они раздались?

Но полиция просто-напросто отпустила Джона Доу, и к тому времени, когда сиэтлская «Таймс» раскопала своего свидетеля, без малейшего энтузиазма отнеслась к необходимости снова вернуться к этому делу.

Да, дело начинало приобретать довольно интересное развитие. Мы в деталях обговорили его с Маклеодом и Магнусоном, и было решено, что первым делом мы постараемся найти Джона Доу.

Как рассказывали жители Спокана, Джон Доу был типичный бродяга, то и дело перебиравшийся с места на место, которому абсолютно не было свойственно постоянство. Он бесследно исчез.

Я отправился в Спокан с Магнусоном и помощником репортера из сиэтлской «Таймс». Раймонд Шиндлер и Шелби Уильямс, управляющий его нью-йоркской конторой, тоже вылетели в Спокан.

Шиндлер, Уильяме и два репортера принялись проверять все данные, пытаясь найти какой-нибудь след, который приведет к настоящему местопребыванию Джона Доу.

Следы были пятнадцатилетней давности, и как часто бывает в такого рода расследованиях, девяносто девять процентов версий вели в тупик.

Им удалось выяснить, что Джон Доу направился в Аризону, после чего на какое-то время исчез. Он оказался в тюрьме, и в дополнение к длинной цепи совпадений, обнаружилось, что он отбывал свой срок в Валла-Валла одновременно с Кларенсом Богги, который должен был провести тут всю жизнь.

Мое писательское воображение было потрясено таким драматическим развитием событий. Представить только, что человек, который на самом деле убил Морица Петерсена, проводит время в тюрьме бок о бок с тем, кто был ложно обвинен в том же самом убийстве. Что он чувствовал, видя его? Как он себя вел? Пытался ли он сблизиться с Богги, завязать с ним нечто вроде дружбы, чтобы посмотреть, как Богги воспринимает свое положение, или же он избегал его? Или он был настолько черств, что вообще не обращал внимания на Богги?

Я решил, что попозже специально займусь этой темой, и если удастся, попробую свести Джона Доу и Кларенса Богги.

Наконец расследовательская группа, окончательно выбившись из сил после долгого кропотливого расследования, нашла возможность дней через тридцать добраться до Джона Доу. Иными словами, они выяснили, где будет к тому времени Джон Доу, и были уверены, что им удастся встретиться с ним.

Поэтому Шиндлер, Шелби и я возвратились домой. Газетчики продолжали заниматься своими делами, и через тридцать дней, выяснив, где находится Джон Доу, обратились в споканскую полицию с просьбой задержать его для допроса.

В то же время нам позвонил Генри Маклеод и выразил желание, чтобы прибыл Леонард Келлер с детектором лжи, который должен был проверить Джона Доу.

Тем не менее оказалось, что это не такое простое дело. Из телефонного описания личности Джона Доу Келлер понял, что, скорее всего, Джон Доу окажется «нелегким субъектом». К тому же Келлер предположил, что Джон Доу просто откажется проходить испытания на полиграфе. Понимая всю важность задачи, Келлер тем не менее не хотел с ходу приниматься за испытания. Он хотел ближе познакомиться с человеком, с которым ему предстояло иметь дело, и ознакомиться с ситуацией во всех подробностях.

В то время «Аргоси» уже израсходовал на дело Богги довольно много тысяч долларов, но перспективы казались не очень обнадеживающими. Детище журнала, «Суд Последних Надежд», требовал немалых расходов, но никто из нас не мог с уверенностью сказать, волнует ли по-настоящему читателей журнала судьба невинного человека, сидящего в тюрьме, или же они просто хотят дождаться конца «истории».

Расследователи отдавали делу все свое время, но разъезды и траты требовали все больших расходов. Буквально месяц за месяцем мы работали не покладая рук. Счета за междугородние переговоры и телеграммы достигали фантастических сумм.

К тому времени, когда Джон Доу был задержан, «Аргоси» из Нью-Йорка вел телефонные переговоры с Леонардом Келлером в Чикаго, а я поддерживал непрестанную связь с Сиэтлом.

Оглядываясь на проделанную работу, нам казалось невероятным, что мы можем обмануть ожидания читающей публики Америки.

Позже выяснилось, что читатели по всей стране следили за развитием дела Богги, что они действительно принимали близко к сердцу судьбу невиновного человека, который продолжал сидеть в тюрьме по ложному обвинению.

Но в то время нас это не волновало. Мы шли своим путем. Волна общественного одобрения, которая должна была бы устранить все наши сомнения, в то время только начала формироваться. Мы не представляли, какую мощь она наберет.

К тому времени споканская полиция объявила: она хотела убедиться, что свидетель, найденный сиэтлской «Таймс», сможет опознать оружие убийства, которое, как помнится, он держал в руках пятнадцать лет назад. С тех пор он его не видел.

«Таймс» согласилась доставить свидетеля в Спокан, где ему должны были предъявить вещественное доказательство.

К его появлению споканская полиция выложила перед ним целую коллекцию сходных предметов и попросила свидетеля показать то, что он видел пятнадцать лет назад.

В деле Богги мы получили еще одно доказательство, в существование которого трудно было поверить: свидетель тщательно осмотрел разложенные перед ним предметы и в конце концов указал на то самое оружие, которым пятнадцать лет назад был убит Мориц Петерсен .

— Вот оно, — коротко сказал он.

И он был прав.

Опознание ни в коей мере не было результатом счастливого стечения обстоятельств. К счастью, свидетель оказался одним из тех исключительно тщательных в своих наблюдениях людей, которые с большой ответственностью оценивают все, что предстает перед их взором. Более того, оружие убийства обладало специфической особенностью, которая ускользнула от внимания полиции Спокана, но которая врезалась в память свидетеля .

Я знаю, что эта мысль не пришла ему в голову задним числом и не была совпадением, потому что свидетель говорил мне о ней при нашей первой встрече, состоявшейся за две недели до процедуры опознания в Спокане.

События, тем временем, шли своим чередом.

Эд Лэхен, заместитель генерального прокурора, которого Смит Трой делегировал на мое ранчо для изучения материалов по делу Богги, был очень заинтересован в его дальнейшем развитии. Тщательно изучив его, он составил отчет для Смита Троя, который в свою очередь, проинформировал губернатора.

Роясь в сообщениях споканской полиции, Лэхен обнаружил, что в то время, когда Джон Доу был в первый раз задержан полицией Спокана и перед тем, как его освободили в силу алиби, — времени, когда стали « слышны сирены », все без исключения свидетели, которые видели убийцу, убегающего из домика Петерсена в то злосчастное утро понедельника, уверенно опознавали в Джоне Доу того человека.

Свидетельница, присутствовавшая на процессе Богги, со всеми подробностями опознала в нем убегавшего человека, хотя два года тому назад, когда события того утра еще были свежи в ее памяти, и по данным полиции столь же уверенно опознала Джона Доу и при этом была настолько уверена, что сделала заявление:

«Могу ручаться жизнью, что я права».

Человек, которого она первоначально опознала, хотелось бы напомнить, был Джон Доу, а его алиби основывалось всего лишь на утверждении, что он был в другом месте, « когда стали слышны сирены ».

Смит Трой, генеральный прокурор, кратко подвел итог:

«Сейчас у штата имеются гораздо более веские доказательства против Джона Доу, чем были против Кларенса Богги».

Но кто возьмет на себя возбуждение дела против Джона Доу?

Конечно, не власти в Спокане.

Их стараниями был вынесен приговор Кларенсу Богги. И после всех этих лет пришлось бы проглотить горькую пилюлю, признав, что ими была сделана страшная ошибка, а затем выдвинуть обвинение против Джона Доу.

Джон Доу решил, что, если он будет молчать как рыба, ему удастся выкрутиться.

И он замолчал.

Спустя какое-то время он был тихонько, без шума освобожден.

Таковы в целом были факты, связанные с убийством Морица Петерсена и делом Богги. Имелись и некоторые другие факты, которые я мог бы опубликовать, но в то время они не могли принести особой пользы.

Сиэтлская «Таймс» и журнал «Аргоси» продолжали заниматься делом Богги, и губернатор Уоллгрен наконец даровал Богги условное помилование.

Дон Магнусон получил награду за серию выдающихся репортажей, и пресса поздравила сиэтлскую «Таймс» с таким достижением. Никто не посчитал нужным отметить ту работу, которую «Аргоси» вел несколько месяцев, то обязательство, которое губернатор дал журналу, еще когда «Таймс» не опубликовала ни строчки. Билл Джилберт и другие, которые знали о нашей работе, стали писать возмущенные письма.

Тем не менее я должен честно признать, что сила политического давления, которая могла бы выразиться и в определенных действиях, была предотвращена; благодаря работе «Таймс» удалось найти важного свидетеля, не читавшего, скорее всего, ни одного материала в «Аргоси», но прочитавшего статью в «Таймс».

Как я в свое время выразился, на «Аргоси» лежит девяносто процентов доказательств, что Богги был неправильно осужден, а сиэтлская «Таймс» взяла на себя девяносто процентов доказательств, что дело с куда большим основанием должно было быть возбуждено не против Кларенса Богги, а против кого-то другого.

Сколько бы ни прошло времени, офис генерального прокурора в Вашингтоне продолжал искать доказательства против Джона Доу, которые позволили бы обвинить его в убийстве Морица Петерсена. И была определенная надежда, что дело удастся сдвинуть с мертвой точки.

Я лично мог только приветствовать помощь «Таймс» из Сиэтла, объединившей с нами свои усилия, я благодарен ей и сейчас.

Генри Маклеод, Дон Магнусон и его помощник, который, кстати, относился ко мне с нескрываемой неприязнью, были первоклассными газетчиками. Доставляло искреннее удовольствие наблюдать, как они, зная недоброжелательность окружения и силу влияния местной прессы, раскапывали факты, относящиеся к делу. Их работа по делу Богги — одна из лучших известных мне иллюстраций к тому, почему мы должны иметь свободную прессу и почему читатели и рекламодатели должны поддерживать влияние своих местных органов печати. Покупая место для объявлений, бизнесмен увеличивает свои доходы, которые могут быть подсчитаны в долларах и центах. Но, кроме того, деньги его идут на поддержку свободной и независимой прессы. Справедливость этих утверждений столь очевидна, что не стоит терять времени на их повторение. И все же, как ни странно, есть в этой ситуации один аспект, который многие местные бизнесмены и газетчики упускают из виду.

Я далеко не в полной мере представлял себе, каким могущественным фактором может быть местная пресса, пока не увидел, каким образом люди из сиэтлской «Таймс», при всем их знании местных условий, получали недоступную для нас информацию.

С этого времени мы стали понимать, что, занимаясь каким-то делом, не стоит скупиться, оплачивая помощь местной прессы.

С момента организации Суда Последней Надежды дело Богги выявило те проблемы, которые в данном случае мы не могли бы решить собственными силами.

Нам нужно было собрать вокруг себя людей, которые пользовались бы доверием публики и обладали достаточным престижем, позволявшим им общаться с официальными лицами штата, и в то же время мы должны были установить связи с людьми, настолько независимыми финансово, что они уже не нуждались в личной известности. Но время таких преуспевающих личностей обычно предельно занято.

На услуги доктора Лемойна Снайдера постоянно существовал большой спрос. Леонард Келлер напряженно работал всю жизнь, а у Алекса Грегори было очень сжатое расписание. Раймонд Шиндлер должен был координировать ход расследований по множеству дел. Он то и дело пересаживался с самолета на самолет, летая из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, из Сан-Франциско во Флориду и время от времени в Европу.

Кроме ответственности, которую он взял на себя за «Аргоси», Гарри Стигер выпускал три дюжины журналов. Что же касается меня, я вечно считал минуты, стараясь успеть в два места одновременно и делая два дела сразу.

В результате, когда мы собирались вылететь в Валла-Валла, Спокан или Олимпию и приниматься за расследование, раздавался междугородний звонок, который путал все наши планы.

Мы могли «выскакивать» лишь на несколько дней, а по возвращении приходилось сталкиваться с грудами почты на столе, накопившейся во время отсутствия.

Члены расследовательской группы были согласны жертвовать своим временем (а журнал — возмещать им путевые расходы, которые росли лавинообразно), вылетать на пару дней из Нью-Йорка по делу, после чего приходилось спешно возвращаться к своему письменному столу.

Когда нам приходилось собирать на встречу трех или четырех человек, расходы тоже выливались в большую сумму.

Те из нас, которые могли себе это позволить, не предъявляли счетов к оплате и сами компенсировали свои траты. Но остальные просто были не в состоянии нести на себе груз расходов; то, что они жертвовали своим временем, уже было очень много с их стороны.

Все эти факторы превращали Суд Последней Надежды в весьма дорогостоящее предприятие и ставили под вопрос само его существование. Несмотря на тот факт, что читающая публика одобряла существование нашей организации, не подлежало сомнению, что, будь эти деньги потрачены на чисто издательские нужды, они принесли бы куда больше дохода.

Но тревожное восприятие расходов смягчалось сознанием того, что наша деятельность отвечает высшему представлению о справедливости, как мы ее понимали.

Гарри Стигер хотел, чтобы «Аргоси» имел свою четкую позицию, защищая кого-то. Он хотел, чтобы его журнал служил не только развлекательным целям, но был и конструктивной силой, и он всегда осаживал своих редакторов, когда те говорили ему, что средства, потраченные на Суд Последней Надежды, куда лучше было бы пустить на издательские нужды.

У Гарри Стигера была чисто бульдожья хватка и, давая начало Суду Последней Надежды, он решил стоять до конца.

Знай мы с самого начала то, что нам стало ясно позднее, расследование дела Богги значительно упростилось бы. Но оно нас многому научило.

Прежде чем окончательно подвести ему итоги, я думаю, необходимо отметить некоторые обстоятельства, на которые следовало бы обратить особое внимание.

Полиция проводила опознание Кларенса Богги тем же способом, с помощью которого ловкий карточный фокусник заставляет человека из публики вытащить именно отобранную карту, и не подлежит сомнению, что такая тактика полиции оказала заметное воздействие на свидетелей при опознании.

У одной из свидетельниц, которая «опознала» Богги как человека, «смахивающего» на того, кто убегал с места происшествия, спросили, удалось бы ей опознать Богги, если бы он был предъявлен ей в ряду других лиц.

Когда ей был задан этот вопрос, она призналась, что в таком случае это было бы сделать куда труднее. Позже она сказала, что не поняла вопроса.

Было так же ясно, что жюри присяжных было настроено явно против Богги и уделяло непомерное внимание предыдущим его приговорам. Некоторые данные в самом деле были не в его пользу, но, тем не менее, трудно было понять, каким образом на фоне всех обоснованных сомнений эти доказательства могли определять его вину.

Как бы снисходительно не относиться к процедуре опознания, его результаты надо было воспринимать, учитывая и все остальные обстоятельства.

Свидетели, которые находились под влиянием этих обстоятельств, в конце концов стали уверенно утверждать, что видели этого человека в такое-то и такос-то время, в таком-то и таком месте.

К сожалению, не нашлось ни одного, кто взял бы нг себя смелость сказать:

«Я не могу быть абсолютно уверен, но мне кажется , что это тот самый человек. Конечно, это было довольно давно, но мне кажется, что я узнаю его».

Защитник, взявшись за такого свидетеля, докажет, что он не полностью уверен в своих словах, а только «думает, что обвиняемый — тот самый человек», и без труда поднимает его насмех.

Во многих случаях эта тактика носит далеко не самый благородный характер.

Жюри без особой симпатии воспринимает, когда достаточно честного и порядочного свидетеля защита, полная сарказма, рвет во все стороны, распиная того на кресте собственной честности.

С другой стороны, на жюри не должно производить такого уж впечатления свидетельство человека, который буквально в течение пары секунд видел убегающего преступника. Жюри должно принимать во внимание все факты, имеющие отношение к делу.

Тщательно проведенные эксперименты доказывают, что достаточно трудно проводить убедительное опознание, особенно если подозреваемого видели только мельком.

Я припоминаю, что в свое время, когда я посещал один из семинаров по расследованию убийств, которые вел в Гарвардской медицинской школе капитан Френсис Г. Ли, один из самых проницательных исследователей, шотландец Роберт Бриттен, читал лекции классу примерно из пятнадцати полицейских офицеров штата, отобранных на этот курс за свои способности.

Доктор Бриттен посвятил свое выступление описанию и опознанию. Внезапно, резко прервав изложение, он повернулся к группе и сказал:

— Кстати, какого я роста? Кто возьмется определить?

— Пять футов восемь дюймов. — сказал кто-то.

Доктор Бриттен стал вести диалог, как аукционер:

— Считает ли еще кто-нибудь, что я выше пяти футов восьми дюймов? — спросил он.

Некоторые интонации в его голосе позволили предполагать, что он считает себя несколько выше, и кто-то сразу же отреагировал:

— Пять и восемь с половиной.

А еще один из слушателей довел до пяти футов и девяти дюймов.

Подождав, доктор Бриттен спросил:

— Ну, а кто считает, что я ниже пяти футов и восьми дюймов?

Участники сразу же надолго задумались.

Затем доктор Бриттен перешел к вопросам о своем весе и возрасте. Разница в оценках колебалась в пределах пятнадцати лет, примерно двадцати фунтов в весе и четырех дюймов в росте — а ведь необходимо учитывать, что оценки эти относились не к человеку, возбужденному погоней и схваткой, не к тому, что лишь промелькнул перед наблюдателем в сумерках, все имели возможность оценивать доктора Бриттена, фигура которого лишь частично была скрыта письменным столом, да и перед ним были опытные наблюдатели, делом которых было именно умение классифицировать и описывать.

Но что относительно Кларенса Богги? Как обстояли дела с ним?

Как помнится, Богги был осужден и отправлен в тюрьму штата Айдахо за грабеж, совершенный Иксом.

Все время пребывания в Айдахо Богги не переставал твердить о своей невиновности, и наконец, учитывая многие детали этого дела, включая свидетельство шерифа, который из подслушанного разговора сделал вывод, что Богги был просто втянут в это дело, власти были вынуждены назначить дополнительное расследование.

Следователи в самом деле нашли место, где Богги исправлял короткое замыкание в машине того человека, что подвозил его. Работник станции вспомнил, как в это время подъехала какая-то другая машина, и Богги буквально вынудили сесть в нее. И затем эта вторая машина уехала.

Губернатор Айдахо помиловал Богги, но ему не удалось вкусить и пяти минут свободы после помилования. Едва только оно было им получено, в него тут же вцепились власти штата Вашингтон, повесив на него убийство Морица Петерсона и присудив его к пожизненному заключению.

Когда Богги вышел из тюрьмы, его встретил очень странный мир вокруг. Он был в заключении почти двадцать лет, и весь окружающий мир заметно изменился за это время.

Ему было очень трудно привыкать к свободе и с эмоциональной точки зрения.

К тому же его завалили письмами поклонники.

Наконец мы смогли сообщить, что справедливость восторжествовала, и сообщение это вызвало такую волну восторгов, которая чуть не сбила Богги с ног.

Юристы намекали ему, что он может подать в суд на власти штата и получить с них огромную сумму за годы, проведенные в тюрьме по ложному обвинению. Люди писали Богги, желая ему счастья и удачи. Несколько восторженных писем пришло от женщин.

Богги, который провел почти двадцать лет жизни в изоляции от общества и тем более от женщин, продолжал обожествлять свою мать.

Ему и в голову не могло прийти, что он может стать женатым человеком.

Пресса, боровшаяся за освобождение Богги, не переставала его опекать с момента его выхода за стены тюрьмы. Практически все, что он делал, неизбежные его ошибки, которые он совершал, пытаясь приспособиться к обретенной свободе, — все становилось предметом внимания газет.

Наконец он обрел себя. Он женился на милой доброй женщине, которая смогла вернуть ему лучшие годы жизни. Устроившись, он наконец нашел человека, который, поверив ему, взял его на прежнюю работу лесорубом.

Когда Богги уверял нас, что в свое время он был едва ли не среди лучших лесорубов страны, это воспринималось нами не без изрядной доли иронического сомнения. Подобные его заверения встретили столь же несерьезное отношение его нынешнего хозяина.

Теперь у Богги была возможность доказать, что он умеет делать.

И это была последняя невероятная вещь в невероятной истории Богги. Он в самом деле оказался таким, как и говорил.

Богги стал побивать все рекорды по заготовке леса. Он яростно вгрызался в работу и работал с такой отдачей, что восхищал всех.

Но когда наконец Богги приспособился к жизни, что встретила его на пороге тюрьмы, когда он женился и поставил свой дом, когда он доказал, что к нему вернулось мастерство лесоруба, физическая нагрузка оказалась непосильной для него.

Настал триумфальный день, когда Богги побил все рекорды производительности.

Его сердце, ослабевшее за двадцать лет заключения в бетонных стенах на скудной тюремной диете, не смогло вынести нагрузки, которую он взвалил на него. В этот день Богги, как обычно, вернулся домой. Он рассказал жене, что ему удалось побить все предыдущие рекорды по заготовке древесины.

Устало улыбаясь, Богги пошел в ванную помыть руки и упал замертво.


Читать далее

Эрл Стенли Гарднер. Суд последней надежды
1 - 1 16.11.13
1 16.11.13
2 16.11.13
3 16.11.13
4 16.11.13
5 16.11.13
6 16.11.13
7 16.11.13
8 16.11.13
9 16.11.13
10 16.11.13
11 16.11.13
12 16.11.13
13 16.11.13
14 16.11.13
15 16.11.13
16 16.11.13
17 16.11.13
18 16.11.13
19 16.11.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть