Онлайн чтение книги Мечтатель Sværmere
XI

Для сельских жителей наступали дни отдыха; единственным лёгким занятием была ловля местной рыбы в тёплые ночи. Хлеб и картофель росли, трава на лугах волновалась, в каждом доме было изобилие сельдей, а коровы и козы давали молоко вёдрами и всё же оставались тучными.

Макк с дочерью Элизой отправились домой, а Фридрих опять остался единственным хозяином на фабрике и в лавке. Фридрих хозяйничал не особенно удачно, он любил море и не особенно охотно прозябал на суше. Капитан Хенриксен с берегового парохода вскользь обещал ему место штурмана на своём корабле, но, кажется, из этого ничего не выйдет. Теперь вопрос в том, в состоянии ли Макк купить сыну пароход. Он делает вид, что купит, и часто говорит об этом, но Фридрих подозревает, что это окажется невозможным.

Фридрих умеет взвешивать обстоятельства, у него от природы так мало того, что нужно для моряка, он тип осторожной положительной молодёжи, которая в обыденной жизни исполняет исключительно только то, что необходимо. Вообще он похож на свою мать и не имеет ничего характерного для истого Макка. Но он прав, так и нужно поступать, если хочешь блестяще пройти жизненное поприще — никогда не делать слишком много, напротив, несколько менее чем следует, и этого будет вполне достаточно. Каково, например, пришлось Роландсену, этому смелому сорванцу с его самомнением? Он сделался вором в глазах всех людей и к тому же потерял место. Вот он и бродит теперь со своей нечистой совестью, а его изношенная одежда становится всё тоньше и тоньше, и ни у кого он не может найти себе комнаты, кроме как у раздувальщика мехов Берре, куда Овэ Роландсен и переселился. Берре, может быть, и хороший парень в своём роде, но он самый бедный во всём околотке, так как в его избе всего меньше сельди; кроме того, его дочь Пернилла убогое создание, благодаря всему этому его дом не пользуется большим почётом. У него не поселился бы ни один порядочный человек.

Говорили, что Роландсен мог бы сохранить своё место, если бы он обратился к инспектору телеграфа с сокрушённым сердцем, но Роландсен покорился тому, что получит отставку, и у инспектора не было никакого предлога помиловать его, а старого Макка, посредника между ними, не было.

Но пастор был доволен Роландсеном. «Он, говорят, меньше пьёт, чем прежде. Я совсем не считаю его безнадёжным человеком. Он сам признался, что моё письмо было побудительной причиной, заставившей его объявить о преступлении».

Конечно, приятно видеть такие результаты.

Подходил Иванов день. По вечерам на всех возвышенностях зажигались костры, молодёжь собиралась вокруг них, и по всему приходу раздавались звуки гармоники и скрипки.

Так как костёр не должен был пылать, а только сильно дымиться, то в него бросали сырой мох и можжевельник, что давало густой дым и приятный запах.

В Роландсене было столько бесстыдства, что он ничуть не сторонился этих народных увеселений; он сидел на высокой горе, играл на гитаре и пел так громко, что его голос раздавался по всей долине.

Когда он сошёл к костру, оказалось, что он пьян, как стелька, и произносит только блестящие фразы. Он остался тем же, чем был.

Но внизу по дороге шла Ольга, дочь кистера. Она совсем не намеревалась останавливалась здесь, она только шла по дороге и хотела пройти мимо. Ах, она, конечно, могла бы и пройти по другой дороге, но Ольга была так молода, а звуки гармоники притягивали ей. Её ноздри вздрагивали, поток счастья пробегал по ней, она была влюблена. Раньше днём она была в лавке, и Фридрих Макк так много говорил ей, что она должна была понять его, хотя он выражался очень осторожно. Разве не могло случиться, что и он пойдёт прогуляться в этот вечер, как и она!

Она встретила жену пастора. Они обнялись и заговорили о Фридрихе Макке. Ни о ком другом. В приходе он был главным человеком, даже жена пастора чувствовала к нему склонность; он был таким милым и осторожным, и каждый шаг его доказывал, что он твёрдо стоит на земле. Наконец, жена пастора заметила, что молодая Ольга была сильно встревожена, она спросила:

— Дитя, отчего ты так смущена, уж не влюблена ли ты в молодого Макк?

— Да, — прошептала Ольга и зарыдала.

Пасторша остановилась.

— Ольга! Ольга! А он интересуется тобой?

— Мне кажется, да.

Жена пастора посмотрела неподвижным и глупым взглядом в пространство.

— Да, да, — сказала она, улыбаясь. — Да благословит тебя Господь, ты увидишь, всё будет хорошо.

И она удвоила свою любезность с Ольгой.

Когда дамы подошли к дому пастора, пастор выбежал к ним очень возбуждённый.

— Там наверху горит лес, — воскликнул он. — Я видел это из своего окна.

Он велел собрать топоры и заступы, созвать людей и отправиться с ними к лодке, стоявшей внизу под навесом. Горел лес Эноха. Но его предупредил бывший помощник Левион. Левион возвращался с рыбной ловли, которой, по обыкновению, занимался перед лесом Эноха. На возвратном пути он заметил, как в лесу поднялся маленький яркий огонёк, он всё усиливался. Левион кинулся головой, как бы в знак того, что он отлично понимает, в чём дело. Когда же он заметил внизу под навесом суетящихся людей, то понял, что помощь скоро подоспеет, и, сразу повернув лодку, поплыл назад, чтобы первым прибыть на место пожара. Со стороны Левиона было очень хорошо что он готов был забыть всякую ссору и поспешил на помощь к своему врагу.

Вот Левион пристаёт к берегу и направляется к лесу, он слышит треск пламени. Левион не торопится и оглядывается с каждым шагом, вскоре он видит бегущего Эноха. Им овладевает необыкновенное волнение и любопытство; он прячется за скалой и смотрит. Энох приближается — он идёт, как бы имея определённую цель, не оборачивается ни направо, ни налево, а всё идёт и идёт. Он, может быть, заметил своего врага и хочет настичь его? Когда он подошёл совсем близко, Левион окликнул его. Энох остановился; поражённый, он улыбается и говорит:

— Здесь, к сожалению, горит. Это несчастье.

— Да, это перст Божий, — отвечает другой, собравшись с духом.

Энох нахмурился:

— Зачем ты стоишь тут?

Вся ненависть Левиона вспыхивает и он отвечает:

— Ого, теперь здесь слишком тепло с повязкой на ушах.

— Убирайся отсюда, — сказал Энох, — наверное, ты поджигатель.

Но Левион был слеп и глух. Энох направляется прямо к тому месту, к скале, где стоял Левион.

— Берегись, — закричал Левион. — Я уже раз оторвал тебе одно ухо, я оторву тебе и другое...

— Убирайся отсюда, — отвечал Энох и стал наступать на него.

Левион от ярости скрежетал зубами. Он громко крикнул:

— Помнишь ли ты день на фьордах? Ты лежал и тянул мои сети, тогда я оторвал тебе ухо.

Теперь объяснилось, почему Энох всегда носил повязку, у него было только одно ухо. Оба соседа побывали в когтях друг у друга и имели достаточное основание молчать об этом.

— Ты всё равно, что убийца, — сказал Энох.

Было слышно, как лодка пастора с плеском причаливала к берегу, а с другой стороны треск пожара всё приближался и приближался. Энох хотел избавиться от Левиона, он выхватил свой нож, ведь у него был великолепный нож. Левион повёл глазами и закричал:

— Если ты осмелишься показывать мне нож, то берегись, тут в лодке есть люди, вот они приближаются. Энох опять спрятал нож.

— Зачем ты, собственно, торчишь здесь? Убирайся вон, — сказал он.

— А ты чего собственно ищешь?

— Это тебя не касается. У меня есть здесь дело. Я тут кое-что спрятал, а пламя между тем приближается.

Но Левион из упрямства не хотел отойти ни на один шаг. Пастор приближался и слышал ссору, но Левиону теперь не было никакого дела до пастора. Лодка причалила, все бросились вперёд с топорами и заступами, пастор мимоходом поклонился и сказал:

— Эти костры в Иванов день очень вредный обычай, Энох. Искры разлетаются во все стороны. Откуда нам начинать?

Энох совсем потерял голову, пастор схватил его, оттащил в сторону, так что он не мог больше продолжать своей ссоры с Левионом.

— Откуда ветер? — спросил пастор. — Пойди и покажи, где провести канаву.

Но Энох стоял, как на иголках, он не хотел потерять Левиона из глаз и отвечал пастору, как помешанный.

— Не падай духом, — опять сказал пастор. — Мужайся! Надо потушить огонь.

И он взял Эноха под руку. Часть прибывших подошли к месту пожара и начали рыть канаву. Левион всё ещё стоял, задыхаясь, на том же месте. Он наступил ногой на каменную плиту, лежащую у подножия скалы. «Конечно, он здесь ничего не спрятал, а, наверное, всё лжёт», — подумал он, но приподнял плиту. Порыв немного в земле, он увидал платок, в нём был пакет. Платок принадлежал Эноху, он прежде повязывал им уши.

Левион развязал платок. В нём были деньги, много денег банковыми билетами, а среди них большой белый документ. Левиона разобрало любопытство. «Это, наверное, украденные деньги», — решил он, развёртывая бумагу, и начал разбирать её по складам. В это время, Энох замечает его и хрипло вскрикивает, он отрывается от пастора и спешит к Левиону с ножом в руке.

— Энох, Энох! — кричит пастор и старается догнать его.

— Вот он вор! — кричит им Левион.

«Эноха так поразил пожар, что он теряет рассудок», — думает пастор.

— Спрячь нож, — кричит он ему.

Левион продолжает:

— Вот тот, кто обокрал Макка.

— Что ты говоришь? — воскликнул пастор, не понимая.

Энох бросается на своего противника и хочет завладеть пакетом.

— Я отдам его господину пастору, — восклицает Левион. — Пускай господин пастор узнает, к какому разряду людей принадлежит его помощник.

Энох прислоняется к дереву, лицо его помертвело. Пастор не понимает, что означают банковые билеты, платок и документ.

— Я нашёл всё это вон там, — объясняет Левион и дрожит всем телом. Он спрятал это под каменной плитой. В этой бумаге стоит имя Макка.

Пастор прочёл. Он совсем растерялся, посмотрел на Эноха и сказал:

— Это ведь свидетельство Макка о страховании жизни, которое он потерял.

— А вот и деньги, которые он тоже потерял, — сказал Левион.

Энох собрался с духом.

— В таком случае ты сам положил их сюда, — заметил он.

Треск горящего леса всё приближался, всё круг становилось всё жарче и жарче, но все трое не трогались с места.

— Я ничего об этом не знаю, наверное, мне всё это подстроил Левион.

— Здесь двести талеров, — возразил Левион. — А разве у меня когда-нибудь было двести талеров? И платок этот разве не твой? Разве ты не повязывал им уши?

— Да, в самом деле, разве ты им не повязывался? — спрашивает пастор.

Энох молчит. Пастор перелистал бумаги.

— Здесь нет двухсот талеров, — сказал он.

— Энох, конечно, уже кое-что растратил, — отвечал Левион.

Энох стоял, тяжело дыша, но всё-таки возразил:

— Я ничего не знаю. Но погоди, Левион, я тебе этого никогда не забуду.

У пастора зарябило в глазах. Если Энох вор, то телеграфист Роландсен сыграл только комедию с письмом, в котором пастор увещевал его. Но для чего он сделал это?

Жар усиливался, и все трое направились к морю, пламя преследовало их, они должны были сесть в лодку и отчалить от берега,

— Во всяком случае, это свидетельство Макка, — сказал пастор. — Надо об этом заявить. Греби домой, Левион.

Энох ни к чему не был нужен, он сидел и упорно смотрел перед собой.

— Да, мы заявим об этом, я того же мнения.

— Да? — произнёс пастор и невольно закрыл глаза, содрогаясь от всех этих событий.

Жадный Энох сделал глупость. Он бережно спрятал свидетельство, смысл которого он не понимал. На нём было много штемпелей. В нём говорилось о большой сумме. Может быть, думал он, ему удастся через некоторое время уехать и предъявить эту бумагу, он был не на столько богат, чтобы пренебречь ею.

Пастор обернулся и посмотрел на пожар. В лесу работа кипела, деревья падали, и уже виднелась широкая тёмная канава.

Очевидно, уже подоспели люди.

— Пожар сам собой прекратится, — сказал Левион.

— Ты так думаешь?

— Когда он достигнет берёзового леса, он потухнет.

Лодка с тремя мужчинами направлялась глубоко в бухту к дому ленсмана.