Онлайн чтение книги Мечтатель Sværmere
XV

Приближалась осень, в лесу завывал ветер, море стало жёлтым и холодным, небо усеялось звёздами. Но Овэ Роландсену уже не было времени смотреть на падающие звёзды, хотя он был всё тем же любителем явлений природы. За последнее время на фабрике Макка работало много народу; в одном месте разрушали часть здания, в другом пристраивали, всеми этими работами заведовал Роландсен. Он перешагнул через все неприятности и достиг хорошего положения.

— Собственно, я в глубине души всё время дорожил этим человеком,— сказал старый Макк.

— А я нет, — гордо отвечала Элиза. — Он сделался таким нахалом. Как будто бы он нас спас.

— Ну, это уж далеко не так.

— Поклонившись он не ждёт ответа на поклон, а проходит мимо.

— Он очень занят.

— Он втёрся в нашу семью, — говорит Элиза побледневшими губами. — Где бы мы ни были, он непременно там же. Но если он хоть что-нибудь воображает относительно меня, то глубоко ошибается.

Элиза ухала в город.

Всё шло своим чередом, и в ней как будто не нуждались. С того момента, как Роландсен вступил в товарищество с Макком, он дал себе обещание делать своё дело и не тратить времени на мечтания. Этим можно увлекаться летом, а потом надо перестать. Но есть люди, которые мечтают всю жизнь и не могут перемениться. Такова, например, йомфру ван Лоос; она жила в Бергене... Роландсен получил от неё письмо; она писала ему, что уважает его, как самое себя, так как он не запятнал себя воровством, а разыграл лишь комедию. И если ещё не поздно, она берёт назад свои слова относительно разрыва.

В октябре приехала домой Элиза Макк. Говорили, что она помолвлена, и что у них гостит её жених Генрих Бурнус Хенриксен, капитан берегового парохода. В большой зале Розенгарда был назначен бал; была приглашена немецкая труппа музыкантов, которая возвращалась домой из Финмарка; они должны были играть на флейтах и трубах. На бал было приглашено всё село, Роландсен, как и другие и дочь кистера Ольга, будущая жена Фридриха. Но пасторской чете не удалось попасть на бал, у них произошли перемены. Был назначен новый пастор, которого и ожидали со дня на день, а добрейшего пастора, лишь временно исполнявшего свою должность, посылали в другое место, далее на север, где приход был без пастыря. Он, пожалуй, был не прочь пахать и засевать новую землю, в этой местности его работа не всегда увенчивалась успехом. Впрочем, он добился одного важного результата: он заставил сестру Левиона вспомнить, кто был тот единственный человек, который был обязан на ней жениться. Это был сельский столяр, домохозяин, с немалым количеством шиллингов под подушкой. Душою пастора овладело чувство некоторого удовлетворения, когда он благословлял их перед алтарём. Неусыпные работы всё-таки несколько изменяют нравы.

«Слава тебе, Господи, постепенно это всё пойдёт на лад», — думал пастор. В его хозяйстве снова водворился некоторый порядок; приехала новая дельная экономка средних лет, и он хотел взять её с собой на новое место; таким образом, всё устраивалось к лучшему. Пастор был человек строгий, но, по-видимому, никто не был на него в претензии. Там, за пасторской усадьбой, на пристани, собралось много народу. Пастор уезжал; что касается Роландсена, он не преминул воспользоваться этим случаем, дабы выказать свою вежливость. Лодка Макка уже ожидала его с тремя гребцами, но он не хотел садиться в неё, пока пасторская чета не отчалит благополучно от берега. И пастор должен был поблагодарить его за любезность, несмотря на всё происшедшее. И как некогда помощнику Левиону было позволено перенести на берег жену пастора, так и теперь он сделал это. Может быть, и для него наступят лучшие дни, пастор обещал сделать всё от него зависящее, чтобы он опять получил должность помощника.

Всё устраивалось к лучшему.

— Мы могли бы ехать вместе, если бы вам не нужно было на север, а мне на юг, — сказал Роландсен.

— Да, — отвечал пастор.

— Но не будем забывать, милейший Роландсен, что, куда бы мы ни ехали, на север или на юг, мы всё-таки, в конце концов, встретимся в одном и том же месте!

Пастор до самого конца не изменял своему знамени. Его жена сидела на носу в своих оборванных башМакках, они были зачинены, но имели от этого ещё более жалкий вид. Но фру отнюдь не была огорчена, напротив, её глаза блестели: она радовалась переезду на новое место, ей хотелось посмотреть, каково там живётся. Она только с сожалением вспоминала о большом булыжнике, которого пастор не дозволил уложить в сундук, хотя камень был такой хорошенький.

Итак, они отчалили. Провожающие махали шляпами, фуражками, носовыми платками.

С лодки и с берега слышались прощальные приветы.

И Роландсен сел в лодку. Сегодня же вечером он должен был быть в Розенгарде, где праздновалась двойная помолвка, и он не хотел упустить случая оказать любезность.

Так как в лодке Макка на мачте не было флага, то Роландсен добыл великолепный вымпел десятивёсельного судна, красный с белым, и велел поднять перед отплытием.

К вечеру они приехали. Сейчас же было заметно, что в этом большом торговом местечке был праздник; окна многих этажей дома были освещены, а суда на море все завешены флагами, хотя было совсем темно. Роландсен сказал гребцам:

— Отправляйтесь на берег и присылайте на ваше место трёх других гребцов около полуночи: я опять поеду на фабрику.

Роландсен был сейчас же встречен Фридрихом, находившимся в прекрасном настроении. Он очень надеялся получить место штурмана на береговом пароходе, жениться и стать самостоятельным. Старый Макк был тоже доволен; он надел орден, которым наградил его король, во время своего проезда по Финмарку.

Ни Элизы, ни капитана Хенриксена не было видно: они, вероятно, любезничали друг с другом где-нибудь в уголке. Роландсен выпил несколько стаканов, что его успокоило и ободрило. Он подсел к старому Макку и завёл с ним речь о различных предприятиях: они открыл красящее вещество, которое, как казалось, не имело существенного значения, но, на самом деле, должно было сделаться главным продуктом; ему нужны были машины и аппараты для дистилляции. В это время подошла Элиза. Она открыто посмотрела в лицо Роландсену, громко приветствовала его и кивнула головой. Он встал и поклонился, но она прошла мимо.

— Она сегодня вечером совсем захлопоталась, — сказал старый Макк.

— Так что к началу рыбной ловли на Лофотенах надо быть уже готовым, — продолжал Роландсен, снова садясь.

То-то, как мало всё это его волновало!

— Затем я полагаю, что мы можем нанять небольшой пароход, которым будет заведовать Фридрих.

— Может быть, Фридрих получит теперь другое место. Но мы обсудим это подробнее, ведь у нас много времени до завтра.

— Я уезжаю сегодня же ночью.

— Да что вы! Бог с вами, — воскликнул Макк.

Роландсен поднялся и сказал коротко:

— Около полуночи.

Вот каким он был решительным и непреклонным.

— А я был уверен, что вы переночуете, благодаря такому случаю. Смею сказать, что это достаточная причина.

Они встали и пошли, смешались с другими посетителями, разговаривали то с тем, то с другим. Когда Роландсен встретил капитана Хенриксена, они выпили, как добрые знакомые, хотя раньше ни разу не видались. Капитан был человек добродушный, немного толстенький.

Заиграла музыка, столы были накрыты в трёх комнатах, Роландсен быстро проскользнул и уселся на местечко, где не было никаких почётных гостей. Обходя столы, старый Макк нашёл его там и сказал:

— Как, вы здесь? Вот как? А я хотел, было...

Роландсен отвечал:

— Тысячу раз благодарю. Но мы можем и здесь послушать вашу речь.

Макк отрицательно покачал головой.

— Нет, я не буду говорить.

Он удалился с задумчивым видом; казалось, что-то произошло.

Обед шёл своим чередом, пили много, в комнате стоял громкий шум. Во время кофе Роландсен присел написать телеграмму. Она предназначалась в Берген, йомфру ван Лоос.

«Не поздно. Приезжай на север при первой возможности. Твой Овэ».

Ну, что же, и это хорошо! Всё прекрасно! Восхитительно! Он сам отнёс телеграмму на станцию и видел, как её послали. Затем он снова возвратился. Около столов стало гораздо оживлённее, сидевшие переменили свои места, Элиза подошла к нему и протянула ему руку. Она извинилась, что раньше прошла мимо.

— Если бы вы только знали, как вы хороши сегодня вечером, — сказал он самоуверенно и любезно.

— Вам так кажется?

— Да мне так и всегда казалось. Вы ведь знаете, что я ваш старый поклонник. Помните, как я в прошлом году самым ясным образом делал вам предложение!

Этот тон, по-видимому, не понравился ей, и она отошла от него. Но немного спустя, он опять встретился с нею. Фридрих открыл танцы со своей невестой, бал начался, и никто не обращал внимания на них.

Элиза сказала:

— Да, вот что! Вам кланяется ваша хорошая знакомая, йомфру ван Лоос.

— Неужели?

— Она слышала, что я выхожу замуж, и хочет быть у меня экономкой. Она очень дельная. Да, да вы, впрочем, знаете её лучше меня.

— Она, действительно, очень дельная, верно. Но она не может быть вашей экономкой.

— Нет?

— Так как я сегодня вечером телеграфировал ей, что для неё есть другое место. Она моя невеста.

Гордая Элиза, поражённая, взглянула на него.

— Я думала, что между вами всё кончено, — сказала она.

— Да знаете ли, старая любовь... Между нами и был когда-то разрыв, но...

— Да, да, — сказала она потом.

— Уверяю вас, вы никогда не были так очаровательны, как сегодня вечером, — сказал он с необычайной любезностью. — И это платье... этот тёмно-красный бархат...

Этими словами он тоже остался весьма доволен. Кто мог подозревать, что под ними кроется беспокойство?

— Должно быть, вы не слишком были влюблены в неё, — сказала она.

Он с изумлением заметил, что её глаза влажны, а её затуманенный голос поразил его и выражение его лица переменилось.

— Где же теперь ваше великое спокойствие? — воскликнула она, смеясь.

— Вы похитили его, — пробормотал он.

Тогда она вдруг погладила его по руке, один единый раз, и отошла. Она быстро прошла всю комнату, никого не видя, ничего не слыша, торопясь уйти. На дороге ей попался брат, он окликнул её, она обернула к нему своё смеющееся лицо, а из глаз капали слёзы; она побежала к себе в комнату вверх по лестнице.

Через четверть часа к ней вошёл отец. Она бросилась к нему на шею, говоря:

— Нет, я не могу.

— Хорошо, хорошо, но сойди опять вниз и танцуй: о тебе там спрашивают. А что ты сказала Роландсену? Он совершенно переменился. Ты была с ним нелюбезна?

— Да нет, нет, я не была с ним нелюбезна.

— Так, а то ты должна была бы пойти и сейчас же всё исправить. Он уезжает в двенадцать часов.

— В двенадцать? — Элиза мгновенно оправилась и сказала: — Ну вот, я иду.

Она сошла вниз и отыскала капитана Хенриксена.

— Я не могу, сказала она.

Он не отвечал.

— Может быть, я не права, но я не состоянии.

— Да, да, — лишь отвечал он.

Она больше ничего не могла объяснить, а капитан был так молчалив, что на том дело и кончилось.

Элиза пошла на станцию и телеграфировала в Берген йомфру ван Лоос: она не должна была принимать предложения Овэ Роландсена, потому что это было сделано не всерьёз. Ждите письма. Элиза Макк.

Затем она вернулась домой и снова приняла участие в танцах.

— Правда, что вы уезжаете в двенадцать часов? — опросила она Роландсена.

— Да.

— Я еду на фабрику вместе с вами. У меня там дело.

И она опять погладила его руку.