Онлайн чтение книги Свободное падение
13

– Мистер Маунтджой? По договоренности? Сейчас узнаю.

По правую руку от меня, встав на дыбы, свирепо оскалился лев: глаза налились кровью от бешенства. Слева, вокруг обрубленной, отполированной ветки, обвился питон. Где-то, для полноты картины, должен быть и козленок… Я поискал его глазами, пока дежурная по регистратуре набирала номер. А, вот и он: африканской породы, с причудливо закрученными рогами, в желтых зрачках – похоть. Если я еще не выброшен на улицу – подумалось мне, – сейчас это произойдет. Здесь, в этом доме, производят расчет. Здесь прошлое не громоздится айсбергами, выброшенными на твой собственный берег. Здесь, под этим безрадостным кровом, подбивают итог череде событий, как они шли друг за другом на деле. Вступи сюда, в сторожку дома, где лев, и питон, и козленок – простые чучела. Погляди на результат опыта, поставленного тобою самим.

– Мистер Маунтджой! Доктор Энтикот пока занят: он просит вас, если можно, подождать у него в кабинете. Вы знаете, как туда пройти?

– Видите ли, я… Нет, пожалуй, не знаю.

Дежурная набросала на листке план, прочертила стрелками маршрут. Ну что вы, какие пустяки, рада была вам помочь… Участливо любезна – по долгу службы: у самой, разумеется, ноль эмоций. Приучена ко всему: ей что радость, что слезы – и того и другого хватает с избытком.

Участок вокруг дома изменился мало. Кедр красовался на прежнем месте: ветви достигли уровня воды, обозначив его плавающими по поверхности листьями. И сам дом был все тем же – только, казалось, немного уменьшился. Отсюда, где стоял, начиналась терраса, огибавшая дом с тыла: по ней когда-то вышагивал, по заведенному ритуалу, живший тут человек. Мы с Джонни прятались, должно быть, за невзрачными остатками этого вот забора. Но теперь прибавились другие строения – приземистые, служебного вида: они расползлись по участку, как поганки. Широкий газон изрезали бетонированные дорожки – местами уже стертые и выщербленные, хотя раньше, когда мы тайком проникли сюда, их и в помине не было. Я так много времени провел в плену, что и теперь, в Англии, в сотне ярдов от собственного дома, на территории клиники, не осмеливался сойти с бетонной дорожки и пересек газон по ее зигзагам. Парк был открыт для свободного доступа, дышалось тут вольно – вершина холма как-никак! – однако всюду ощущалась безотрадная принудительность казенного заведения, такая же серая, как обстановка в лагере для военнопленных. В тени деревьев прогуливались, рука об руку, две женщины. Вид у них был такой же безжизненно-серый. Посреди газона неказистой статуей торчала одинокая женская фигура: флегматично уперев руки в бока, она недвижно застыла на месте, словно время, застигнув ее врасплох, прекратило свое течение.

Кабинет Кеннета был пуст. На столе – бумаги, чернильный прибор, пресс-папье, вдоль стен – шкафы для документов с зелеными шторками, в углу – кушетка для выслушивания исповедей. Кабинет хоть куда – всем был бы хорош, только где-нибудь в другом месте.

Кеннет появился в дверях у меня за спиной:

– Приветствую.

– А, вот и ты!

Но это был другой Кеннет – не тот шумный говорун, блиставший на вечеринках своими рассказами. Не тот Кеннет, который боготворил Теффи и симпатизировал мне. От того Кеннета в нем оставалось не больше, чем во мне от Сэма, который, в свитере и широких штанах, небрежно разваливался на стуле. Теперь мы были одеты в строгие костюмы и вели себя по-деловому сдержанно.

– Может, присядешь?

Мы уселись друг против друга по обе стороны стола, и я заговорил первым:

– Наверное, это нарушение правил – и грубое?

– С чего ты взял?

– Но ведь я не родственник.

– У нас тут не сераль. Никакого нарушения нет.

– Так я могу с ней увидеться?

– Разумеется. Если она не против.

– Тогда я готов.

– А Теффи придет позже?

– Ее не будет.

– Но как же – она сказала…

– А зачем ей это?

– Она сказала… я так понял… что хочет встретиться с мисс…

– Вряд ли она так сказала.

– Она сказала: мисс такая-то… ваша общая подруга…

– Она это сказала?

– Ну да.

– Нет, сегодня она занята. Виноторговые дела – и прочее… Ты побудешь со мной, ведь так?

На лице его выразилось разочарование. Он повертел в руках карандаш и кинул его на регистрационный журнал:

– Ладно уж.

Теффи, значит, решила сделать тактический ход. Куда приличнее, если мы оба знакомы с Беатрис… Протянула мне руку помощи.

– Возможно, она сумеет выбраться и навестить мисс Айфор как-нибудь потом…

Кеннет не без труда прогнал с лица хмурое выражение.

– Конечно, конечно.

Дома призрения, выходит, вовсе не обязательно служат теплицами для взращивания в себе гуманности и всепонимания. Можно не покидать стен лечебницы и ровным счетом ничему не научиться.

Кеннет вскочил с места, вытащил из шкафа пачку бумаг и принялся сосредоточенно их перебирать, напустив на себя отстраненно-озабоченный вид, какой приличествовал, по его мнению, эскулапу. Но актером он был плохим, да и молодость плохо уживается с притворством. Мне он сгодился бы в сыновья.

– Когда же я смогу ее увидеть, Кеннет?

Вздрогнув, он поднял голову:

– Да хоть сейчас.

Слегка повесил нос, это ясно… Так-так, он и в самом деле пришел к ней, не ко мне, а Теффи вообще не явится, ей до меня и дела нет…

– Ну так что ж?

Он порывисто шагнул к выходу:

– Идем!

Я послушно двинулся вперед, ощущая внутри себя какое-то странное сопротивление. Нельзя же, думалось мне, вот так, с бухты-барахты – надо бы помедлить, поворошить воспоминания… Я должен умыть руки, прежде чем… Вернуться мыслями вспять, выровнять поток времени, устремившись обратно в прошлое – к моменту нашей последней встречи… Но русло извилистое, местность перед глазами беспрерывно меняется – Кеннет влюблен в Теффи, – и вот замысловато изрезанный берег становится полуостровом, вытягиваясь в необъятное море причин и следствий: это море мое, мое и Беатрис.

– Вот сюда.

Она, значит, в главном здании – прежнем владении генерала, в доме для баловней судьбы.

– Через этот проход.

И тут я вспомнил. То утро, когда появился, едва держась на ногах от усталости, у педагогического колледжа – утро, когда впервые притворился, будто вот-вот слечу с катушек… Я вспомнил, чт о она сказала… «Не смей так говорить, Сэмми!»

Больше всего мне запомнился ее ужас.

– Минуточку.

Кеннет остановился и начал расспрашивать о чем-то сиделку – с очевидной целью произвести на меня впечатление бесконечными «да, доктор Энтикот», «нет, доктор Энтикот». До славы мне далеко, Сэмми, но тут я первый.

Ты что, не видишь – на своем Парадиз-хилл я вморожен в лед по горло?

– Вот мы и пришли, мистер Маунтджой. Я, пожалуй, войду первым.

Тон сухой – как и положено на работе.

Над просторной комнатой – раньше, скорее всего, гостиной – тяжело навис покрытый разводами плесени потолок, пыль на нем прорисована тусклыми полосами. Три огромных окна моют хорошо если раз в году – света они пропускали мало. Ни картин, ни обоев – хотя выкрашенные в салатно-зеленый цвет стены вопиют о них. Без штор, портьер, накидок комната казалась голой. Там и сям беспорядочно расставлены громоздкие круглые столы, вплотную у дальней стены – два или три диванчика.

Женщины, находившиеся в комнате, расположились тоже кто где придется. Одна из них держала в руках клубок. Другая, не шевелясь, застыла у среднего окна, неестественной неподвижностью напоминая живое изваяние на газоне. Сиделка, уверенно лавируя между столами, проплыла направо в дальний, самый сумрачный, угол этого аквариума.

– Мисс Айфор!

Молчание.

– Мисс Айфор! К вам пришли.

Она сидела на стуле перед диванчиком, лицом к стене, направо от меня. Руки сложены на коленях – словно позируя для портрета. Тонкие желтоватые волосы острижены по-мальчишески коротко – контур головы очерчен четко и ясно. Мне вспомнилось, как я, глубоко зарывшись пальцами в ее волосы, сжимал ей затылок, – и вот теперь, при свете дня, глазам моим предстала нагая истина. Лишенная своего пышного украшения, голова ее – от оголенного лба до затылочной кости – казалась совсем маленькой, крохотной.

Одна из женщин принялась громко всхлипывать, монотонно повторяя звук, походивший на протяжный плач какой-то болотной птицы:

– И-ип! И-ип! И-ип!

Никто не шелохнулся. Беатрис недвижно смотрела прямо перед собой, в пустоту. На лицо ее падала тень, однако слабое отражение от окрашенной стены скупого солнечного блика позволяло различить стертые, расплывшиеся черты. Лицо отекло, сделалось одутловатым – или прежние линии так огрубели? Костяшки пальцев разбухли, под зеленым балахоном угадывалось тяжелое, бесформенное туловище.

Мне вдруг почудилось, будто кисти моих рук на глазах вырастают, а комната слегка задрожала, как если бы под полом проходил туннель метрополитена.

Я с усилием разлепил губы:

– Беатрис!

Она словно не слышала. Сиделка, вынырнув из-за моего плеча, проворно скользнула вперед и склонилась над ней:

– Мисс Айфор, милочка! К вам гости.

– Беатрис…

– Мисс Айфор, душечка!

– И-ип! И-ип! И-ип!

Тело Беатрис, слегка накренившись, обнаружило признаки жизни. Она стала медленно, судорожными рывками – как фигура на часах кафедрального собора – двигаться по кругу. Через туннель с грохотом мчался скорый поезд. Рывок за рывком Беатрис одолела угол в девяносто градусов. Теперь она сидела спиной ко мне.

Кеннет тронул меня за руку:

– Я думаю, может быть…

Однако сиделка у себя в аквариуме лучше разбиралась, что к чему.

– Мисс Айфор, разве вам не хочется поговорить с вашим гостем? А ну, давайте-ка, давайте…

Она подхватила Беатрис под локоть, придерживая за плечо:

– Ну-ка, золотце мое, ну-ка!


Рывок, еще рывок…

– И-ип! И-ип! И-ип!

Тело Беатрис оказалось повернутым ко мне, лицом в фас. Зрачки ее запухших глаз прыгали, словно трясущиеся старческие руки.

– Разве не хочется вам сказать «здравствуйте»? Мисс Айфор, душечка вы моя!

– Беатрис!

Беатрис начала привставать со стула, не разнимая намертво сцепленных кистей рук. Рот ее был открыт, обращенные ко мне зрачки дергались без устали. Видел ее я плохо: пот застилал глаза, смешивался со слезами.

– Вот умница!

Выпрямляясь, Беатрис мочилась сквозь одежду: на подоле расплылось темное пятно, влага закапала, полилась по ее ногам и туфлям, хлюпая, забрызгивая мне ботинки. На полу копилась и растекалась лужа.

– Мисс Айфор, миленькая моя, ай как нехорошо, ай-яй-яй!

Кто-то взял меня за рукав и потянул в сторону:

– Знаешь, по-моему…

Меня развернули и повели к выходу по нескончаемым квадратам ровного голого пола. Вдогонку неслись надрывные жалобы болотных птиц.


– Ниже голову, ниже!

От моих ботинок и брюк все еще разило ею. Сильная рука, несмотря на попытки сопротивления, пригибала меня за шею к полу, заставляя скрючиться едва ли не пополам. Ниже, еще ниже, ткнуться носом в это зловоние.

– Ну как, лучше?

Слова не желали выговариваться. Они возникали передо мной, я отчетливо слышал их внутри себя, но язык мне не подчинялся.

– Еще чуть-чуть – и все будет в норме.

Причина и следствие. Закон преемственности. Моральная расплата. Грех и воздаяние. Сплошь – одни истины, от них не увильнуть. Оба мира существуют бок о бок. Во мне они совмещаются. Ответ приходится давать разом – и там, и там – в обоих мирах. Ниже, еще ниже, в самую гущу зловония…

– Ничего-ничего.

Тяжесть с шеи снялась. Ухватив за плечи, чьи-то руки выпрямили меня и вдавили в кресло.

– Посиди минуточку спокойно.

Сознание стремительно приблизилось ко мне через неимоверно долгие коридоры и нарисовало образ Кеннета за письменным столом. Я открыл глаза и увидел его перед собой. Он одарил меня профессионально бодрой улыбкой:

– Поначалу и вправду бывает не по себе, а потом привыкаешь.

Я принудил органы речи выполнить необходимую работу:

– Не сомневаюсь.

Постепенно мое тело стало мне подчиняться – и я уже вслушивался в трепотню Кеннета. Кое-что настоятельно требовалось у него выяснить. Пошарив в карманах, я нащупал сигареты:

– Не возражаешь?

– Кури, кури… Так вот, я уже говорил…

– Есть ли какая-то надежда?

Он наконец замолчал.

– Я хочу знать: вы ее вылечите?

Кеннет вновь пустился в мудреные разглагольствования. Шарлатан. Одна болтология.

– Послушай, Кеннет. Ее можно вылечить?

– На современном уровне науки…

– Можно ее вылечить?

– Нет.

Пропитавший мои ботинки больничный смрад бил мне в ноздри. Мэйси, Миллисент, Мэри?

– Кеннет! Я хочу узнать…

– Что узнать?

– Узнать, почему она…

– А!

Сцепив пальцы, он откинулся на спинку стула:

– Прежде всего тебе следует уяснить себе, что определение психического состояния как нормального достаточно условно…

– О Боже! Отчего она сошла с ума? Отвечай прямо!

Кеннет недовольно хмыкнул:

– Неужели не ясно? Особых причин тут могло и не быть.

– То есть ты хочешь сказать, это все равно произошло бы – в любом случае?

Он вгляделся в меня, наморщив лоб:

– Как прикажете понимать? Что значит «в любом случае»?

– Послушай, ради всего святого… Я тебя спрашиваю: что-нибудь было такое, от чего она… отчего она могла…

Кеннет озадаченно посмотрел на меня, порылся на полке среди папок со скоросшивателями, вытащил нужную, раскрыл.

– Наследственность. Так-так, ясно. – Он перелистнул несколько страниц. – Детские болезни. Школа. Педагогический колледж. Помолвлена с…

Голос его замер на полуслове. Я что есть силы шарахнул кулаком по столу:

– Дальше, говорю тебе, дальше!

От прилива крови лицо его сделалось пунцовым. Он захлопнул папку и невидящим взглядом уставился мимо меня в угол:

– Ну конечно же… Иначе и быть не могло.

– Дальше! Читай мне все, что там написано!

Он, словно не слыша, продолжал бормотать себе под нос:

– Боже мой, Боже мой… Какой же я идиот! Мне бы надо было… Что же теперь делать?

– Послушай…

Он дернулся в мою сторону:

– Зачем же ты… так поступил? Откуда, черт побери, было мне знать? Я-то воображал, будто оказываю любезность вам обоим…

– Теффи в любезностях не нуждается.

– Нет, я не то хотел… Я мог бы… Я…

– Я должен был с ней увидеться.

Он в отчаянии зашипел:

– Ни одна душа на свете об этом не должна знать – слышишь? Меня могут выгнать…

– Из райского местечка, – докончил я.

Тут Кеннет обрушил на меня весь свой заряд ярости:

– Я всегда тебя ненавидел, всегда, – и чтобы таким вот, вроде тебя, доставались женщины такие, как Теффи!..

Он умолк, уселся напротив меня и заговорил спокойнее, умышленно оскорбительным тоном:

– Пропади ты пропадом со своими дерьмовыми картинами. Ты используешь всех и каждого. Использовал эту женщину. Использовал Теффи. А теперь вот и до меня добрался.

– Да. Вина целиком моя.

Голос его сделался пронзительным до визга:

– Я и говорю: твоя. Чья же еще?

– Хочешь, могу расписку дать?

– Еще бы! Думаешь, взял вину на себя – и делу конец? В знак мира облобызались – и снова друзья до гроба? Вытворяй что вздумается – надо только успеть покаяться вовремя.

– Нет, я смотрю на это совсем по-другому. Хотел бы так, как ты говоришь, да не выходит.

Наступила пауза.

Кеннет провел рукой по лбу. Глаза его задержались на папке.

– Кто скажет тебе что-нибудь наверняка? Не исключено, что да – из-за тебя. Возможно, именно ты дал решающий толчок – нанес ей удар, от которого она так и не сумела оправиться. Сам я склонен думать именно так. Как раз тогда она и попала к нам.

– Семь лет назад?

– Да, твоя Беатрис – наш старожил. Содержится здесь со дня основания клиники.

– Семь лет…

– С тех пор, как вы расстались… Находясь в состоянии, как мы констатируем, преувеличенного, неослабевающего беспокойства.

– С тех самых пор…

– Надеюсь, ты рад это слышать?

– Думаешь довести меня и поправить свои дела с Теффи?

– Я рад, что мы наконец говорим начистоту, без всяких яких. Да, меня влечет к ней.

– Знаю. Она мне сама сказала. Что ж, мы оба искренне сожалеем.

– К дьяволу твою жалость! И ее тоже.

– Тут уж ничего не попишешь…

– К дьяволу эту работу! И вообще – гори оно огнем… все на свете…

– Видишь ли, я сам ее об этом спросил. Иначе бы она тебя не выдала.

Кеннет отрывисто хохотнул:

– Разумеется, жена у тебя хоть куда – такая не подведет! Подхватит под руки, если тебе вздумается отпихнуть в сторону еще какого-нибудь сосунка.

– Знаешь, это было вовсе не так. Я совсем не собирался…

– Но своего, однако, добился.

– Считай, что да. Мне приснился сон. Это ведь не по твоей части? Впрочем, можешь дополнить историю болезни. Мистер X, бросивший мисс Y, видит сон. Она, спотыкаясь, торопится за ним, вода вокруг нее поднимается все выше и выше… Преувеличенное беспокойство, по-вашему. Причина неминуемо тащит за собой следствие. Прав был Ник, и мисс Прингл тоже права…

– Не понимаю, что ты городишь.

– А то, что я ее толкнул, я… Теперь уже ничего не поправишь, не переменишь. Невинные не властны прощать.

Криво усмехаясь, я глядел на Кеннета – и вдруг меня захлестнула теплая волна сочувствия к нему.

– Все путем, Кеннет. Да, я свое получил. Не впустую явился. И тебе большое спасибо.

– За что спасибо?

– За верность Гиппократу.

– За что, за что?

Внезапно передо мной возникла оплывшая Беатрис в зеленом балахоне – ее судорожные движения, прыгающие зрачки… Я прикрыл глаза рукой.

– За то, что сказал мне правду.

Кеннет вскочил, нервно прошелся до шкафа и обратно, потом снова плюхнулся в кресло.

– Послушай, Сэмми. Теперь вы оба не скоро меня увидите.

– Мне очень жаль.

– Ради Бога, не надо!

– Нет, я серьезно. Жаль, что редко когда разлад обходится без поножовщины.

– Я хочу сказать тебе еще одно: о предпосылках болезни – как это мне представляется. Суди сам. Возможно, именно ты выбил ее из колеи. Но, возможно, она и без того потеряла бы равновесие. Если бы ты не занял ее мысли собой, это могло случиться с ней годом раньше. Быть может, ты подарил ей целый год, лишний год душевного здоровья – и чего там еще в придачу… Быть может, она была бы счастлива До конца жизни, а ты у нее это отнял. Вот все: теперь ты осведомлен не хуже любого специалиста.

– Я благодарен тебе.

– Господи! Да я готов горло тебе перегрызть…

– Я думаю.

– Нет, не готов… Постой, не уходи. Мне надо с тобой поговорить. Выслушай меня, Сэм. Я люблю Теффи. Тебе это известно.

– Известно, но в голове не укладывается.

– Я сказал, что ненавижу тебя. Но это не так. Тут какой-то надрыв: мне ненавистна ваша совместная жизнь, ненавистен ваш дом. Мне хочется быть с вами. Если угодно, я люблю вас обоих.

– Для меня это чересчур сложно.

В ответ я постарался выжать из себя улыбку – вышла скорее гримаса: рот перекосило, губы скривились.

– Ну что ж…

– Сэмми.

Я обернулся, уже держась за ручку двери.

– Сэмми. Что же мне делать?

Я придал лицу приличествующее выражение. Бесполезно объяснять, что каждый человек – это целый континент. Нет смысла твердить, что каждое человеческое сознание – это настоящая Вселенная, ибо вмещает в себя множество Вселенных.

– Слишком многое можно сказать, Кеннет: и так, и эдак. Сплошная путаница. Но ты не задел нас так, чтобы стало больно. Рано или поздно – все пройдет. Все, что тебе предстоит сейчас пережить. Ничто из прошлого не заглянет тебе через плечо, ничто не даст тычка в зубы…

Кеннет злобно расхохотался:

– Спасибо тебе за «ничто»! Благодарить и впрямь не за что!

Я перешагнул порог и, притворяя за собой дверь, молча кивнул в знак согласия.


Читать далее

Уильям Голдинг. Свободное падение
1 13.04.13
2 13.04.13
3 13.04.13
4 13.04.13
5 13.04.13
6 13.04.13
7 13.04.13
8 13.04.13
9 13.04.13
10 13.04.13
11 13.04.13
12 13.04.13
13 13.04.13
14 13.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть