ЗИМБАБВЕ

Онлайн чтение книги Своими глазами
ЗИМБАБВЕ

Между Замбези и Лимпопо

Вот уж не думал, не гадал, что когда-нибудь попаду в часть Африки, расположенную между этими двумя реками! Ведь сначала Замбези, а потом Лимпопо, куда ездил лечить зверей добрый доктор Айболит, служили политическим водоразделом Черного континента. Каменный уступ, образующий знаменитый водопад Виктория, упирался тогда одним концом в независимую Замбию, а другим — в расистскую Родезию.

Вспомнился завершающий год моей корреспондентской работы в Лондоне. Там, во дворце Ланкастер, состоялась конференция, положившая конец семилетней вооруженной борьбе патриотов Зимбабве против расистского режима Яна Смита. Его партия Родезийский фронт пренебрегла советами из Лондона и в 1965 году пошла на «одностороннее провозглашение независимости» от британской короны. Хотя большинство африканских государств в ту пору уже освободились от колониального гнета, четверть миллиона белых в Родезии узурпировали власть, не пожелав ни в какой форме делить ее с семью миллионами темнокожих африканцев. Лишенное политических прав большинство не смирилось с этим. Вооруженные выступления против расистского режима приняли форму национально-освободительной войны. К концу 70-х годов партизаны были близки к победе.

И тогда Лондон поспешил выступить в роли посредника, дабы урегулировать конфликт политическими средствами. Британским колонизаторам не откажешь в умении и готовности идти на компромисс, если возникает угроза потерять все. А в Родезии их волновала и судьба английских капиталов, и судьба белых поселенцев, большинство из которых имеют родственников на Британских островах.

«Когда кофе начинает закипать, нужно снять его с огня, пока оно не убежало». Следуя этому правилу, Лондон постарался, чтобы участники конфликта пришли к взаимоприемлемой договоренности. В стране впервые состоялись всеобщие выборы по принципу «один человек — один голос». Была провозглашена Республика Зимбабве — пятидесятое по счету независимое африканское государство. Помню, как трудно было британской печати отказаться от привычной для нее терминологии. Ведь участников партизанского движения она обзывала не иначе как «террористами». А тут их главного вожака Роберта Мугабе пришлось скрепя сердце именовать премьер-министром, бывшую Родезию называть Зимбабве, а ее столицу — не Солсбери, а Хараре.

И вот мне представилась возможность увидеть эту далекую африканскую страну, лежащую к югу от экватора, между реками Замбези и Лимпопо. Если говорить о первых впечатлениях, то они прежде всего касаются благодатного климата. Я вылетел из Москвы в один из последних дней лета. А погоду в Хараре хотелось сравнить с началом осени в Крыму. Термометр показывает 28 градусов тепла, но ходишь по улице в летней рубашке и совершенно не ощущаешь зноя, хотя солнце висит буквально над головой. Усядешься в тени — и тут же хочется что-нибудь накинуть. Хотя моря поблизости нет, все время продувает свежим ветерком. Хараре расположен примерно на высоте Кисловодска — около 1600 метров над уровнем моря. Да и воздух тут такой же, как на Северном Кавказе или в Крыму: сухой, пахнущий полынью. Пожалуй, подобное сочетание яркого солнца и бодрящего, прохладного воздуха я встречал только в Австралии.

Какую все-таки огромную роль играет влажность! В Сингапуре температура тоже держится на уровне 28 градусов. Но там трудно пройти по улице даже полчаса: тут же обливаешься потом и спешишь отдышаться где-нибудь в помещении с кондиционером. Попав в Хараре, понимаешь, что эта часть Африки, кроме всего другого, привлекла британских колонизаторов и своим климатом, который не доставляет человеку неприятностей круглый год. К тому же это одно из немногих мест на Черном континенте, где можно пить сырую воду из-под крана, не опасаясь инфекции.

Над одним из скверов Хараре возвышается старинный флагшток. Сейчас на нем развевается государственный флаг Республики Зимбабве. Но на потемневшей бронзовой табличке можно прочесть, что 12 сентября 1890 года на этом месте был впервые поднят британский «Юнион Джек». Инициатором церемонии явилась «Британская южноафриканская компания», которую основал Сесил Джон Родс. Именем этого человека впоследствии и была названа страна — Родезия. В этой части Африки белым жилось неплохо, о чем, пожалуй, наглядно свидетельствует и облик Хараре. Зеленый, хорошо распланированный, просторный город, где ни ширина улиц, ни размеры земельных участков словно бы ничем не лимитированы. В Хараре легко ориентироваться. Город четко расчерчен на квадраты почти по странам света: с юга на север идут авеню, с востока на запад — стриты. Вдоль оград выстроились джакаранды — деревья, которые в сентябре, то есть в начале весны, покрываются лиловыми цветами.

Белые виллы под черепичными крышами поражают разнообразием архитектуры, обширными, тщательно ухоженными садами. С самолета Хараре выглядит как сплошной зеленый массив, среди которого краснеют прямоугольники крыш и зеленовато поблескивают бесчисленные бассейны, похожие издали на вкрапления здешнего полудрагоценного камня — вердита. Еще в колониальные времена сложилась формула благосостояния белого человека в Родезии: «три — два — один». Эти цифры означают: «трое слуг, две автомашины, один бассейн». Данные слагаемые белая община привыкла считать критериями пристойной жизни. Южную часть Хараре — так называемый Сити — хочется назвать миниатюрным южноафриканским Сингапуром. Транснациональные корпорации и банки возвели там немало современных многоэтажных зданий. Несколько магистралей, закрытых для автомобильного движения, образуют торговый центр. В толпе на центральных улицах Хараре то и дело встречаются белые лица. Правда, в магазинах видел белых продавщиц лишь в парфюмерном отделе дорогого универмага, а белых мужчин — только в магазине, где продаются охотничьи ружья. Судя по тому, как смело, даже вызывающе одеваются в Хараре белые девушки, они, видимо, привыкли чувствовать себя в безопасности среди уличной толпы.

В половине пятого в Сити начинают опускать металлические шторы на витринах. Закрываются офисы и магазины. Ровно в пять центр Хараре пустеет. А еще минут через сорок, незадолго до шести вечера, город погружается в темноту. Думаю, что жизнь в столице Зимбабве столь стремительно обрывается не только из-за скоротечности тропических сумерек. Это, видимо, инерция тех времен, когда белый обитатель бывшего Солсбери спешил засветло добраться домой, запереть ворота, спустить собак и расчехлить станковый пулемет.

Попав в Хараре в связи с Конференцией глав государств и правительств неприсоединившихся стран, я, разумеется, жаждал узнать, как складываются в стране расовые отношения. Удалось провести вечер в состоятельной белой семье. Об интересовавшей меня теме хозяева заговорили сами. Главное, по их словам, что после прихода африканцев к власти никакой варфоломеевской ночи не произошло. Черное большинство получило политические права. Белое меньшинство выиграло от воцарившегося мира и стабильности. Фермеры и бизнесмены по-прежнему занимаются своим делом — под защитой закона, отныне единого для всех. Хотя в Ланкастерских соглашениях были провозглашены принципы национального примирения и единства, многие белые семьи поспешили покинуть страну: из 250 тысяч эмигрировало 150 тысяч человек. Но после того как период первых страхов прошел, примерно третья часть уехавших вернулась обратно. Можно, конечно, обосноваться и в Австралии — стране, наиболее близкой по природным условиям.

Но в том-то и дело, вздохнули мои собеседники, что лишь по природным. Где взять в Австралии дешевую прислугу, без которой белые обитатели Южной Африки плохо представляют себе свое существование? А в Зимбабве даже банковский клерк может держать и шофера, и повара, и садовника. Формула «три — два — один» остается в силе.

Итак, волна миграции изменила направление. Самый чуткий барометр — цены на дома и земельные участки в Зимбабве. Они вновь поползли вверх. Страну покидают лишь обладатели редких профессий, уверенные в том, что смогут хорошо устроиться на новом месте. Сейчас в республике насчитывается свыше 100 тысяч белых на 8,3 миллиона африканцев.

Итак, массового бегства из Зимбабве не произошло. Межобщинные отношения стабилизировались. И этому во многом способствовал реалистический подход нового руководства страны к экономическим проблемам. Правительство предпочло воздержаться от широкой национализации частной собственности в промышленности, сельском хозяйстве и торговле.

Это наглядно видно на примере сельского хозяйства. Когда едешь из Хараре на юг, в сторону реки Лимпопо, вокруг видишь саванну, похожую на шкуру леопарда: рыжая трава и темные пятна деревьев. Но временами среди этой пожухшей растительности, словно оазис, появляется обширный зеленый массив. Чуть ли не до горизонта простираются тщательно ухоженные посевы пшеницы. Ее изумрудные всходы орошаются дождевальными установками. За проволочной сеткой пасутся породистые черно-белые коровы. А вот и усадьба белого фермера. Под навесом — грузовик-фургон, трактор, набор других новейших сельскохозяйственных машин. Несколько тысяч таких ферм (каждый их владелец обычно нанимает десятки чернокожих батраков) производят свыше половины сельскохозяйственной продукции страны — то есть больше, чем один миллион африканских дворов с общим населением около пяти миллионов человек. Лишь после свержения расистского режима африканская община стала обеспечивать себя продовольствием, увеличив свою долю в валовом производстве кукурузы с 8 до 40 процентов. Однако почти все товарное зерно, две трети хлопка и табака поставляют хозяйства белых фермеров. Выращиванием табачного листа в Зимбабве занимаются около полутора тысяч белых фермеров. Они поставляют пятую часть всего табака, который продается на мировом рынке.

Зимбабве — одно из немногих африканских государств, которое не только обеспечивает себя продовольствием, но и продает его, держит первое место в мире по экспорту табака, остается крупнейшим производителем хлопка в Африке к югу от Сахары. И немалую роль в этом сыграла гибкая политика правительства, сумевшего поддержать заинтересованность белых фермеров в сохранении их хозяйств как наиболее эффективных производителей сельскохозяйственной продукции.

Итак, гибкая политика правительства позволила предотвратить дезорганизацию хозяйственной жизни. Было бы, однако, неправильным считать, что после того как рухнула власть меньшинства, в стране ничего не изменилось. Закон одинаково защищает теперь как черных, так и белых. Установлен минимальный размер заработной платы для промышленных рабочих, а также для батраков и прислуги. Введено бесплатное начальное образование и медицинское обслуживание для малообеспеченных слоев. Появились профсоюзы, в которых объединены главным образом африканцы. В Хараре нет нищих, бездомных, нет типичных для африканских городов трущоб. Происходят перемены и в сельских районах. Примерно половина возделанных земель по-прежнему находится в руках белых фермеров. Но наделы тех из них, кто покидает страну, выкупаются государством для африканских семей. По новому закону владельцы ферм обязаны обеспечивать своих батраков жилищами, медицинскими пунктами, школами.

В какой же степени опыт Зимбабве может стать примером для ЮАР? При несомненных чертах сходства обстановка в этих странах весьма различна. В бывшей Южной Родезии максимальная численность белой общины составляла четверть миллиона человек. В Южно-Африканской Республике насчитывается около пяти миллионов белых.

По сравнению с Зимбабве белая община в ЮАР не только более многочисленна, но и менее однородна.

Военные, чиновники, фермеры — это, как правило, буры, составляющие около двух третей белого населения. Что же касается предпринимателей и лиц свободных профессий, то это чаще всего выходцы из Англии. Грань между консерваторами и либералами проходит в основном по этому водоразделу. Размежеванию белой общины во многом способствует политика Африканского национального конгресса. Он всячески акцентирует, что ведет борьбу против расового неравенства, а не борьбу против белых. В «Хартии свободы» АНК, принятой еще несколько десятилетий назад, говорится, что Южная Африка принадлежит всем, кто в ней живет. Белая община рассматривается, стало быть, как неотъемлемый фактор национальной жизни.

Водопад Виктория

В половине шестого в Хараре начинает светать. Вместе с зарей пробуждаются птицы. На сей раз их примеру пришлось последовать и мне: чтобы успеть на семичасовой самолет, который каждое утро возит туристов на водопад Виктория. Меньше часа лета — и мы попадаем в самую западную точку страны, где сходятся границы Зимбабве, Замбии и Ботсваны. Замбези — четвертая по длине африканская река после Нила, Конго, Нигера; единственная из них, которая течет на восток и впадает в Индийский океан. Водопад Виктория расположен примерно на середине ее течения.

Раскрашенный под зебру автобус доставляет нас к воротам национального парка Виктория-Фоле. До водопада предстоит пройти пешком. Но уже за несколько километров явственно слышен тяжелый, неумолкающий гул. А над горизонтом курится белое облако. «Гремящий дым» — так называют водопад местные жители. Таково их поэтическое восприятие этого чуда природы.

— Имейте в виду, что август — конец сухого сезона. Дождей в этих местах не было с апреля. Так что Замбези сбрасывает сейчас каждую минуту лишь 450 миллионов литров воды, а не 600 миллионов литров, как в период паводка…

Экскурсовод говорил это с почти виноватым видом, как бы извиняясь. Но грохот водопада, заглушавший его слова, напоминал, что и 450 миллионов литров в минуту — это отнюдь не мало. Общая ширина базальтового уступа, с которого низвергается Замбези, составляет примерно 1700 метров. Но даже во время половодья занавес водопада не бывает сплошным. Торчащие из пены утесы делят водопад на пять частей. К правому берегу примыкает самый узкий и самый неистовый из них — Чертов водопад. Между его краями всего 27 метров. Поэтому стометровый обрыв, с которого падают потоки воды, кажется особенно высоким. Здесь же, на правом берегу, находится памятник неутомимому шотландцу, открывшему чудо на Замбези для мировой науки. Дэвид Ливингстон в своей излюбленной одежде первопроходца стоит, подбоченясь, на невысоком гранитном монументе.

Спускаюсь от памятника по мокрым крутым ступеням, чтобы взглянуть на Чертов водопад снизу. Поистине «Гремящий дым»! Что-то завораживающее есть в этом неумолчном гуле, в этой сказочной круговерти. На фоне спадающих вниз потоков воды в противоположном направлении непрестанно поднимается белый пар. Мириады просвеченных солнцем водяных капель постоянно клубятся над обрывом. Каждому человеку присущ свой мир ассоциаций. Мне, например, Чертов водопад напомнил произведение классической китайской живописи. Это был типичный образец жанра «горы и воды» со всей присущей ему стилизацией. Та же черно-белая гамма, та же вертикальная композиция, та же фантастическая крутизна скал, с которых низвергаются водяные струи.

Дальше, за базальтовым утесом, начинается Главный водопад. В половодье ширина его занавеса составляет 830 метров. Но теперь этот занавес как бы порван торчащими из пены каменными выступами. Туристская тропа, проложенная по обрывистой кромке правого берега, позволяет любоваться водопадом на всем его протяжении. Она проходит через «лес дождей», похожий на оранжерею. Вокруг мокрая листва, мокрые лианы. А зонт практически не спасает, так как приходится идти сквозь сплошную пелену мельчайших дождевых капель, парящих в воздухе. Почти двухкилометровая прогулка вдоль водопада. Какое раздолье для тех, кто снимает на фото-, кино-, видеопленку! Не сразу доходит до сознания, что это возможно благодаря уникальной особенности здешнего чуда природы. Напротив Главного водопада хорошо видно, что глубокая трещина, в которую падает Замбези, имеет края одинаковой высоты. Река плавно и неторопливо течет по широкой равнине, оставляя в своем русле песчаные отмели и поросшие пальмами острова. Но вдруг убыстряет свое движение и проваливается в каменную щель стометровой ширины и такой же глубины.

Представим себе пол, из которого вынули одну половицу. Если выплеснуть на этот пол таз воды, она сначала разольется по ровной поверхности, а затем хлынет вниз. Вот с такой вырванной половицей хочется сравнить щель в базальтовом монолите, которая неожиданно преграждает путь Замбези. С прогулочной тропы все время видишь могучую реку, текущую прямо на тебя. Но, упав со стометрового уступа, Замбези вынуждена круто изменить свое течение. Ведь путь вперед ей преграждает отвесная каменная стена. И река под прямым углом поворачивает влево. Водопад в сочетании с водоворотом — вот что представляет собой чудо на Замбези. Главный водопад обрамлен двумя островами. Первый, базальтовый утес называется Катаракт. Второй носит имя Ливингстона. Именно на этот остров высадился исследователь Африки, когда подплыл к водопаду на каноэ 16 ноября 1855 года. После провозглашения независимости, когда Родезия стала называться Зимбабве, а ее столица Солсбери была переименована в Хараре, когда повсюду сносили монументы, напоминавшие о британском колониальном господстве, уже тогда было решено: сохранить памятник Ливингстону на прежнем месте и не переименовывать остров; названный в его честь. Борцы за свободу Африки с уважением отнеслись к выдающемуся исследователю Черного континента.

Напротив острова Ливингстона туристская тропа выходит как бы на степной участок. Здесь шелестит пожелтевшая трава, а падающая вода шумит уже примерно метрах в ста левее. У водопада Лошадиная подкова, как и у соседнего, Радужного, можно наконец рассмотреть дно ущелья, по которому змеится зеленоватая лента Замбези. И вот передо мной пятый по счету, Восточный водопад. В сухой сезон его занавес напоминает отдельные пряди седых волос, свисающие с замшелого обрыва коричневато-угольного цвета.

Снова окидываю взором чудо на Замбези. Пожалуй, самое поразительное здесь — это контраст между спокойным, неторопливым течением реки, ее ленивой, маслянистой гладью и как бы рождающейся из нее «обителью разгневанных богов», гремящей и клокочущей смесью падающих струй и поднимающихся вверх водяных капель. Ощущение чуда усиливается еще и тем, что водопад Виктория доныне предстает перед нами таким же, каким его увидел Ливингстон в 1855 году. За это следует воздать должное англичанам. Ни одной современной постройки, ни одного рекламного щита, которые так раздражают на Ниагаре. Люди приложили немало усилий, чтобы национальный парк Виктория-Фоле стал более удобным для посетителей. Но сделано это деликатно и незаметно. Ступени бетонных лестниц облицованы каменными плитами неправильной формы. Пешеходные тропы не заасфальтированы, а присыпаны гравием. Бревна вековых деревьев превращены в скамейки для отдыха. Даже проволочная ограда над кручами скрыта от глаз колючим кустарником. А хижина с крышей из пальмовых листьев оказалась туалетом, оборудованным не хуже аналогичных заведений в Виндзорском парке. Чистота, умывальник с полотенцем, никаких запахов.

По Замбези

Туристская тропа, что тянется вдоль водопада Виктория, оканчивается возле железнодорожного моста, соединяющего Зимбабве и Замбию. После крутого поворота влево, который великая африканская река вынуждена сделать после падения с базальтового уступа, Замбези в этом месте резко поворачивает вправо и зигзагами устремляется вниз по порожистой теснине. На отмелях видны надувные лодки и фигуры людей в ярких спасательных жилетах. Любители острых ощущений спускаются отсюда вплоть до водохранилища Кариба. Нам тоже предстояла поездка по Замбези. Правда, не на надувной лодке, а на прогулочном катере. И не вниз по порогам, а вверх от водопада. На катер погрузились в третьем часу пополудни, в самый солнцепек. На нижней палубе у открытого окна было, однако, прохладно. Зачерпнул рукой воды. Она оказалась гораздо чище и прозрачнее, чем в Янцзы, Меконге, Ганге и других знакомых мне больших азиатских реках.

Замбези, которая служит тут естественной границей между Зимбабве и Замбией, на определенном участке не имеет ни единого изгиба. Река неторопливо течет по прямой, ее совершенно спокойная поверхность лоснится под солнцем. Не удивительно, что в послевоенные годы британская авиакомпания начала доставлять сюда туристов на гидропланах. Это была остроумная коммерческая идея: обзавестись аэропортом в непосредственной близости от водопада Виктория, не истратив для взлетно-посадочной полосы ни единого кубометра бетона!

В три часа дня солнце скрылось за облака, и я рискнул выйти на верхнюю палубу. Там было не так уж жарко (если, конечно, не прикасаться к раскаленным пластмассовым стульям). На левом, замбийском берегу виднелись фигуры женщин с удочками. Выглядело это несколько непривычно. Но ужение для местных жителей отнюдь не забава, а способ добыть себе пропитание.

Широкие берега Замбези сблизились. Прямо по курсу обозначился зеленый остров, обрамленный песчаными отмелями. Оттуда было хорошо наблюдать за стадами бегемотов, нырявших на мелководье. Однако сойти на берег нам не разрешили. Оказалось, что на остров временами заплывают слоны, чтобы полакомиться молодыми побегами. Вот и на сей раз там оказалась слониха с детенышем. А тревога за потомство, по словам нашего экскурсовода, порой делает ее опасно агрессивной. На вид, впрочем, все выглядело очень мирно и даже трогательно. Слониха стояла по уши в воде и из хобота поливала себе спину. А слоненок боязливо топтался по песку и пытался подражать матери.

За островом, несколько выше по течению, обратили внимание на могучий баобаб, похожий на связку слоновых хоботов. Существует притча о том, что бог будто бы рассердился на это самое долголетнее дерево, вырвал его из земли и снова воткнул в почву корнями вверх (крона баобаба действительно напоминает пучок толстых корней серебристо-серого цвета). На весь сухой сезон баобаб сбрасывает листву. Зато его древесина способна хорошо сохранять влагу. Поэтому, когда слоны очень страдают от жажды, они могут утолять ее соком баобаба.

Плавание по Замбези завершилось у крокодиловой фермы. Ее владельцам разрешено ежегодно собирать в прибрежном песке 2500 крокодиловых яиц при условии, что они выпустят в реку 125 крокодилов-подростков, достигших длины одного метра. Проще говоря, ферма обязана выпускать на волю пять процентов молодняка, то есть вдвое больше, чем выживает в естественных условиях. Ежегодно самка крокодила откладывает на песчаных отмелях от 40 до 80 яиц. Почти три месяца она неотлучно стережет их от обезьян, шакалов, гиен, мангустов. Когда детеныш вылупляется, крокодилиха берет каждого из них в пасть и относит в реку (видимо, отсюда и сложилось мнение, будто крокодилы поедают собственное потомство). Еще три месяца мать заботится о детенышах, а потом забывает о них.

В садках нам сначала показали восьмимесячных крокодильчиков. Такого детеныша длиной 30 сантиметров можно было взять в руки. Он сердито разевал пасть, показывая зубы, приспособленные лишь кусать, но не жевать. Молодые крокодилы достигают метровой длины через два с половиной года. Кормят их раз в неделю мясом местных животных: слонов, буйволов, зебр. Раз в три месяца крокодилам дают глотать небольшие камни, необходимые им для пищеварения. В возрасте трех-четырех лет крокодилов забивают, чтобы использовать их дорогую кожу, а также мясо хвоста, которое считается съедобным. На ферме я впервые обратил внимание на то, что, плавая, крокодил не использует свои лапы как плавники, не загребает ими воду, а прижимает конечности к туловищу и извивается подобно змее. На берегу он кажется сонным и неповоротливым, но, преследуя добычу, становится очень проворным и может передвигаться по суше со скоростью 25 километров в час.

Нам показали заводь, где среди палых листьев, словно старые бревна, лежали четырехметровые крокодилы. Каждый самец ревностно охраняет свои владения. При появлении соперника они дерутся до тех пор, пока кто-нибудь из них не погибнет. Самым крупным экземпляром на ферме был сорокалетний самец длиной четыре с половиной метра и весом 340 килограммов. По данным статистики, четыре африканца ежедневно становятся жертвами крокодилов, почти столько же — жертвами бегемотов. Но куда больше людей гибнет на юге Черного континента от машин, носящих имена этих животных. Своей зеленовато-серой окраской на крокодила очень похож южноафриканский бронетранспортер. Его, кстати, так и прозвали «кроко» в отличие от броневика «гиппо», который, словно из-за сходства с гиппопотамом, красят в более темный, почти угольный цвет.

Большое Зимбабве

Чтобы посмотреть водопад Виктория, пришлось пересечь страну с востока на запад. А теперь мой маршрут пролегает из Хараре на юг. Примерно на полпути до реки Лимпопо, то есть до границы с ЮАР, находится город Масвинго (бывший Форт-Виктория). Проехав двадцать километров от него по проселочной дороге, попадаешь в заповедную зону. Там среди золотисто-бурой саванны, похожей цветом на шкуру льва, находится самый значительный исторический памятник Черной Африки — Большое Зимбабве.

В 80-х годах прошлого века европейские путешественники, охотившиеся за слонами, обнаружили тут величественную каменную кладку и прозвали ее «руины». Сейчас этому крупнейшему каменному сооружению к югу от Сахары возвращено первоначальное имя «Зимбабве». Это древнее слово стало названием самого молодого независимого государства Африки. Когда приближаешься к Большому Зимбабве, прежде всего поражает пышная растительность на равнине, над которой возвышается гранитный холм. Влажные ветры со стороны Индийского океана создают тут благоприятный микроклимат. Возможно, именно эта природная особенность привлекла племена народности шона, поселившиеся здесь в IX–X веках. Будучи умелыми скотоводами и торговцами, они вскоре взяли под свой контроль пути, по которым золото с африканских приисков доставлялось к побережью Индийского океана, куда за ним приезжали арабские купцы.

Местные правители становились все сильнее и богаче. И как бы воплощением этого стало строительство каменных сооружений, а точнее — оград, ибо постройки Большого Зимбабве не имеют крыш. Первые ограды были сооружены на склонах холма. С них мы и начали осмотр. Исполинский утес, возвышающийся над равниной, очень похож на скалу Сигирия в Шри-Ланке. Но, вскарабкавшись на вершину холма по древним каменным ступеням, я прежде всего подумал, что самое существенное отличие здешнего памятника от ланкийского — это окружающая температура. Вместо влажной, изнуряющей жары тут было сухо и свежо (13–15 градусов при бодрящем ветерке).

Как и строители города-цитадели на скале Сигирия, творцы Большого Зимбабве старались максимально использовать то, что предоставила в их распоряжение природа. Приспосабливаясь к конфигурации утеса и отколовшихся от него валунов, они дополняли естественные укрытия каменной кладкой. Так образовался лабиринт огороженных пространств, соединенных извилистыми проходами и лестницами. Самая древняя кладка, относящаяся к XII–XIII векам, как бы сопрягается с гранитным монолитом и его осколками, причем стены эти состоят из камней различной формы и размера. Видимо, этой изначальной близостью к природе порождена особенность построек Большого Зимбабве. Для них характерно не только отсутствие крыш, но и стремление избегать прямых линий, тем более прямых углов. Стены изгибаются плавными дугами. Даже края входных проемов закруглены.

Тропа, змеящаяся по восточному склону холма, неподалеку от вершины выводит на просторную огороженную площадку, где когда-то происходили моления о дожде. В 1899 году европейские путешественники впервые обнаружили там восемь врытых в землю каменных столбов с фигурами священных птиц хунгве. Эта мифическая птица с головой черепахи стала теперь национальным символом Республики Зимбабве.

Возле южного подножия холма расположена Овальная ограда — самое значительное сооружение Зимбабве. Когда смотришь на это чуть вытянутое каменное кольцо сверху, хорошо видно: левая сторона его выше правой. Толщина стены составляет пять метров при максимальной высоте десять метров. Чтобы возвести такой овал длиной 253 метра, потребовалось 18 тысяч кубометров камня, или около миллиона гранитных блоков. В ту пору, то есть в XIV–XV веках, видимо, уже существовали каменщики-профессионалы, которых можно было освобождать от других работ. Поэтому здесь налицо искусная безрастворная кладка из тщательно обработанных и подобранных по размеру блоков. По наружной кромке стены из камней выложен декоративный фриз. Его орнамент несложен, но солнечные лучи создают светотень и придают гармоничную законченность сооружению. На сером граните местами растет рыжеватый мох.

Входя в Овальную ограду, видишь, что почти параллельно наружной стене тянется еще одна — внутренняя. Узкий коридор между ними кажется вымощенным каменными плитами. В действительности же под ногами — первородный скальный монолит. Именно на нем древние строители предпочитали возводить свои сооружения. Внутри Овальной ограды возвышается загадочная коническая башня. Она представляет собой усеченный конус высотой около одиннадцати метров. Диаметр башни сужается от 6 метров у основания до 2 метров на вершине. Коническая башня не имеет внутренних помещений, ибо целиком сложена из камня. О ее назначении ходило много споров. Скорее всего, это строение, напоминающее по форме зернохранилище, должно было символизировать богатство и власть местного правителя, его суверенное право взимать со своих подданных оброк зерном.

До сих пор остается загадкой, почему в XV веке люди оставили Большое Зимбабве. То ли чересчур выросло население и не хватало зерна и топлива. То ли стало слишком много скота, и это нарушило баланс в природе, привело к истощению пастбищ или быстрому размножению мухи цеце. Во всяком случае, ограды Зимбабве оставались безлюдными последующие пять веков. Открытие руин совпало с появлением между Замбези и Лимпопо англичан. Одна из каменных птиц хунгве попала в руки Сесила Родса. Национальная реликвия стала использоваться для пропаганды расистской теории, согласно которой Большое Зимбабве будто бы представляет собой не творение местных племен, а остатки древней внеафриканской цивилизации.

Колонизаторы утверждали, что «африканские дикари» не могли создать столь значительный исторический памятник. Ведь на многие тысячи километров вокруг в ту пору не было ни единой каменной постройки — ничего, кроме глинобитных стен и крыш из пальмовых листьев. И вот некий псевдоученый Ричард Холл, промышлявший поисками древних золотых украшений, написал книгу о том, будто руины Зимбабве сохранились от библейской страны Офир, откуда легендарный Хирам возил сокровища ко двору царя Соломона. (Под влиянием домыслов Холла родился роман Генри Райдера Хаггарда «Копи царя Соломона».)

Версии о том, будто Большое Зимбабве было построено не то финикийцами, не то европейцами, требовались для того, чтобы подчеркнуть отсталость племен шона и оправдать оккупацию земель между Замбези и Лимпопо Британской южноафриканской компанией. (Примечательно, что и в Англии вплоть до XVII века считалось, что такой исторический памятник, как Стоунхендж, построили на английской земле не то финикийцы, не то римляне, поскольку, мол, в дохристианские времена сами англичане не были достаточно цивилизованными для этого.)

Первым настоящим археологом, который взялся за изучение каменных оград, был англичанин Рэндалл-Макайвер. В своем научном труде «Средневековая Родезия» он, во-первых, доказал, что руины Зимбабве имеют африканское происхождение и не несут на себе никаких следов средиземноморской или ближневосточной культуры и, во-вторых, что их создание относится отнюдь не к доисторическим временам, а к средневековью, когда финикийцев уже не было, а португальские завоевания в Африке еще не начались.

В годы национально-освободительной борьбы у партизан, сражавшихся между Замбези и Лимпопо, был лозунг: «Мы возродим тебя, Зимбабве!» Этот лозунг подразумевал не только обновление страны, но и возврат из забвения ее национальной святыни.


Читать далее

ЗИМБАБВЕ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть