Онлайн чтение книги Сын рыбака
Глава седьмая ДОМ РАСКАЯВШИХСЯ ГРЕШНИКОВ

1

Ольга, старшая сестра Оскара, была женой зажиточного гнилушанина Петера Менгелиса. Ему принадлежал в поселке самый лучший полутораэтажный дом; он состоял пайщиком в нескольких рыбачьих артелях, и клеть у него была полным-полна рыболовных снастей. В Гнилушах Петер Менгелис первым из рыбаков приобрел моторную лодку и начал строить дачу в ближнем курортном поселке.

Поздним вечером усталый Оскар подошел к дому зятя и постучался. Менгелисы еще не ложились: в окнах горел свет, доносился хор голосов, певших что-то церковное. Немного подождав, Оскар постучался сильнее и выразительно кашлянул, но никто не откликнулся. Пение продолжалось.

Оскар вошел в кухню. Там никого не было. Керосиновая лампа горела слабым красноватым пламенем, не освещая темных углов.

За стеной пели хорал. Теперь Оскар сообразил, что там собрались для богослужения сектанты со всего поселка. Петер Менгелис считался у них за главного.

Оскар присел к большому кухонному столу и стал прислушиваться. Среди мужских и женских голосов можно было различить и детское щебетание. Послушать проповедь пришли целыми семьями, так как из Риги прибыл один из лучших сектантских проповедников — брат Теодор.

Сейчас же после хорала брат Теодор произнес проповедь. У него был мягкий, юношеский голос. Собравшиеся не спускали глаз с круглого, в красных прожилках, лица проповедника. Это был довольно приятный мужчина лет тридцати пяти, с полным ртом золотых зубов, несколько пухловатый, но очень подвижной.

Брат Теодор прочел вслух текст из евангелия от Луки, закончив следующими словами: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением, и пьянством, и заботами житейскими и чтобы день тот не постиг вас внезапно; ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному…»

После этого началось толкование. Собравшиеся узнали, что согласно пророчествам и совершившимся знамениям Судный день уже не за горами. Пусть каждый будет наготове… И если у кого есть прегрешения, тот может их искупить — вернувшиеся на путь праведный не будут отвержены.

Долго и пространно говорил брат Теодор. После проповеди последовало пение, а затем гнилушане начали громко каяться в грехах. Сначала Оскар услышал голос зятя. Дрожащим голосом, почти со слезами, Петер Менгелис рассказывал:

— Дорогие братья и сестры! Все вы знаете, каким я был раньше последним лодырем и пьяницей. Я не пропускал ни одной корчмы, чтобы не зайти в нее, я спустил все, что у меня было, и часто проводил ночь под забором. Люди, проходя мимо, насмехались надо мной. Я сокрушался лишь о мирских благах, никогда я не был доволен тем, что имел. Но вот с глаз моих спала пелена, я прозрел и постиг, сколь неразумна была такая жизнь. Я переборол свои вожделения, и победил их, я стал обращенным. Сейчас я не пью, всего мне хватает, и труд мой всегда осенен благословением господним. До конца дней моих я буду хвалить господа!

За Петером последовали другие. Некоторые каялись публично в первый раз, эти рассказывали со смущенным видом: о своих грехах они предпочли бы промолчать. Но вот вышла старая Аболтиене; задыхаясь от рыданий, осуждала она свою прошлую жизнь. Ее смирение всех растрогало, примеру ее последовали другие женщины. Одна за другой выходили они вперед, говорили все громче, каялись все откровеннее. Экстаз самобичевания овладел людьми. Комната наполнилась истерическими всхлипываниями, дети плакали, взрослые вздыхали.

Оскару стало невтерпеж слушать их.

Затем опять все утихло. Голос проповедника журчал спокойно и ласково. Он призывал жертвовать на миссионерскую работу. В далеких южных странах живут народы, которые никогда еще не слышали слова божия. Несчастные чернокожие! Пребывая в греховном неведении, они поклоняются животным, силам природы и солнцу; деревянные идолы окружают их жилища, они почитают обезьян и змей. Бедные чернокожие!

Петер Менгелис обходил собравшихся с подносом и собирал пожертвования. После этого брат Теодор стал рассказывать, как трудно приходится миссионерам и в своей стране: на все нужны деньги, большие деньги, без денег ничего нельзя начать. И еще раз Петер Менгелис обошел собравшихся с подносом. Но брат Теодор дал понять, что это еще не все. Только на днях вышло несколько новых книг, где ясно и понятно рассказано, что произойдет в Судный день и по каким знамениям можно будет вычислить срок его наступления. Это «Ключи тысячелетнего царства мира», хороший перевод сборника проповедей Сперджена и другие полезные издания…

Развернулась бойкая торговля. Казалось, что за стеной разложил товары коробейник.

Оскар больше не слушал. Усталый и безразличный ко всему, он ждал, когда появится кто-нибудь из хозяев, хотя трудно было рассчитывать, что собрание кончится скоро. Снова раздалось песнопение. Тогда в кухню вошел шестилетний первенец хозяев — Янит. Он хотел пить и искал ведро. Напившись, он заметил Оскара и, немного дичась, подошел к нему.

— Дядя Оскар, ты тоже пришел петь? — спросил мальчик. — А мы скоро кончим, тебе надо было прийти пораньше.

— А мама тоже поет? — поинтересовался Оскар.

— Да, мама и меня научила, я знаю уже два стишка. Я тоже сейчас пел.

— Какой ты молодчина. Жалко, что у меня нет с собой конфет.

Янит с любопытством разглядывал дядю.

— Ты не можешь позвать сюда маму? — спросил Оскар. — Скажи ей, что дядя Оскар пришел. Только тихо скажи, чтобы другие не слышали.

— И папа чтобы не слышал?

— Папу тоже позови.

Мальчик выскользнул за дверь. Не прошло и минуты, как в кухню торопливо вошла Ольга.

— В чем дело, Оскар? — спросила она, не поздоровавшись. — Не случилось ли какого несчастья?

Появление брата в такой поздний час ее сильно встревожило.

— Нет, ничего особенного не случилось.

Сестра успокоилась, но теперь в ней заговорило любопытство.

— Ты ведь неспроста пришел?

— Я пришел, чтобы остаться здесь. Конечно, если только вы меня примете.

Ольга удивленно посмотрела на брата.

— Переночевать?

— Нет, думаю побыть подольше. Несколько месяцев, а может статься и всю зиму.

— Как же так? А кто же будет управляться дома, если ты перейдешь к нам?

— Мне неизвестно, кто теперь там возьмется за хозяйство. Меня это не интересует.

— У вас там размолвка какая-нибудь вышла?

— Нет, другое. Мы с Робертом не могли там остаться оба. Одному из нас надо было уйти. Отец выбрал Роберта. Мне больше ничего не остается, как искать себе другое пристанище.

— Что-то непонятно. Наверно, натворил чего-нибудь?

Оскар тяжело вздохнул. Рассказать ей или лучше пусть обо всем узнает от людей? Все равно в их глазах виноватым окажется он, раз некому свидетельствовать в его пользу.

Оскар посмотрел на сестру долгим, пристальным взглядом.

— Если я тебя стесняю или твоему мужу это не по вкусу… В таком случае прошу прощения, что побеспокоил. Может, у Крауклисов мне не откажут.

Сестра замахала на него руками.

— Чего ты губы надуваешь, как маленький? Ни о чем и спросить его нельзя… Разве тебя кто гонит? Подумай сам, каково это слышать: брат ушел из дому! Ведь ни с того ни с сего не могло же это случиться… Ну, раз тебе не хочется, не рассказывай.

Пение прекратилось, и в кухню торопливыми шагами вошел Петер Менгелис.

— Скажи, какой гость, и в такой поздний час! — приветствовал он Оскара. — Что-нибудь стряслось, заболел кто-нибудь?

«До чего они на все смотрят одинаковыми глазами…» — подумал Оскар. Ольга и Петер увидели в нем прежде всего вестника несчастья. Не вдаваясь в объяснения, Оскар напрямик спросил зятя:

— Согласишься принять меня к себе до весны?

Менгелис опешил.

— Разве в своем доме для тебя нет места?

— У меня больше нет дома. Я дал слово забыть о нем.

Опять начались те же расспросы, которыми донимала его Ольга. Оскар понял, что они не успокоятся до тех пор, пока не выведают что-нибудь о случившемся. В нескольких словах он объяснил им, как обстояли дела, не упомянув о своих планах на будущее и совсем умолчав о Зенте.

Менгелис не мог долго задерживаться, так как ему надо было еще раз обойти с кружкой собравшихся.

— Обсудим это позже, когда разойдется народ, — сказал он и ушел к молящимся.

Ольге тоже надо было находиться там, но она боялась, как бы Оскар из-за своей гордости не натворил глупостей: еще убежит, пожалуй, к Крауклисам, а потом про Менгелисов пойдет дурная слава.

Она осталась с братом и попыталась уговорить его.

— Разве кто так делает? — сказала она. — Как же раньше-то мы могли ужиться? Чего нам недоставало в родительском доме? Каждый знал свое дело, всего нам хватало. Кошелек был у матери, а она лучше всех видела, кому что требуется.

— Да, раньше действительно было так. Кошелек был у матери — один на всю семью. А сейчас их два — один у матери, другой у отца, и каждый старается друг перед другом побольше урвать себе. Когда общий заработок шел на общие нужды, я и не прекословил, ну, а что ты скажешь, если на всех работает один человек и про его-то нужды как раз всегда забывают? Больше я не желаю у них выпрашивать, мне такая жизнь надоела!

— Ну, допустим, они тебя и обижали. Все равно ты должен простить им. Главная христианская добродетель…

— Ладно, Ольга, я прощаю им прошлое, и на этом хватит, но пусть никто не думает, что я опять стану бессловесной тварью, какой был все эти годы.

С ним, конечно, не стоило и заводить спор. Впрочем, Менгелис тоже попытался умиротворить его. Он сыпал цитатами из евангелия, но все его красноречие пропало даром, как семя, брошенное на каменистую почву. Оскар терпеливо выслушал все изречения и притчи о прощении врагам, о мире, который приносит благодать, о губительном духе вражды и о блудном сыне, который обошел все земли, ел вместе со свиньями и, претерпев всяческие унижения, снова попал в объятия отца, — но в конце концов прервал зятя решительным вопросом.

— Скажи прямо, могу ли я пожить у вас некоторое время?

И в знак того, что он готов принять немедленный отказ, Оскар поднялся и взял шапку. Он и сам почувствовал, что перехватил через край, но в этот момент действительно готов был уйти, не подумав о том, как это отозвалось бы на его будущем.

Менгелис вздохнул:

— Ну что же, пусть будет по-твоему… Для нас ты всегда желанный гость, живи сколько хочешь.

При этих словах Ольга заплакала.

Оскару отвели место наверху. Там было несколько комнаток и плита; с балкона открывался вид на море. Весь этот этаж предназначался для дачников.

В доме все замолкло, молельщики разошлись, только брат Теодор остался — он согласился погостить несколько дней у Менгелисов. За окнами моросил дождик, осень вступила в свои права.

2

Поселок Гнилуши стоял немного севернее Чешуй, но место здесь было оживленнее: рядом проходило шоссе, а в прекрасном сосновом бору, который начинался тут же за поселком, настроили много новых дач. Рыбаки извлекали из этого кое-какие выгоды. У кого была корова, тот мог не заботиться о сбыте молока, свежую рыбу дачники тоже брали с удовольствием.

Уже третий год какая-то секта устраивала в Гнилушах собрания, дабы спасти грешные души. Из Риги приезжали то в одиночку, то целыми толпами, женщины и мужчины, которые оказывались ясновидящими, проповедниками и даже певцами и музыкантами, ибо улавливание душ начиналось обычно с устройства концертов. Прежде всех на эти собрания пошли жены и дочери рыбаков, а Ольга первая открыто приняла новую веру. В то время ее муж сильно запил, к стыду и огорчению всей семьи, у него уже начались припадки белой горячки. В надежде излечить Петера с помощью новой веры от этого недуга Ольга уговорила его посещать собрания секты. Позже он сам предоставил дом для душеспасительных собраний и вслед за Ольгой обратился в новую веру. И действительно, Менгелис круто изменил нрав: он больше не сквернословил и совсем перестал пить. Жены рыбаков начали ставить его в пример другим; теперь и они старались обратить мужей в сектантов. Из-за их пьянства женщинам приходилось терпеть много горя, и некоторые усматривали в новой вере единственное спасение.

Петер Менгелис и до того, как запил, не знал, что такое лень, а после своего обращения стал на редкость работящим. Чтобы везде поспеть, он трудился день и ночь. Начатая постройка дачи требовала средств, моторная лодка не была еще выкуплена, кроме того, содержание многочисленных рижских гостей, остававшихся у него по целым неделям, тоже чего-нибудь стоило. Значительная часть его заработка уходила на угощение разных проповедников, певцов, музыкантов, сестер и братьев по секте. Тут ведь нельзя было отделаться нечищенной картошкой и соленой салакой, эти гости не отказывались ни от тайменя, ни от жареного петуха, ни от варенья. Это был самый гостеприимный дом, зато Менгелисов высоко ценили в сектантском центре.

Во время своих миссионерских поездок брат Теодор уже второй год аккуратно навещал Гнилуши, где его цитаделью был дом Менгелисов. В нижнем этаже для него была отведена отдельная комната. Здесь он постоянно останавливался, отсюда совершал наезды на ближние и дальние волости. Собеседования он заканчивал поздно вечером и часто возвращался усталым. В таких случаях брат Теодор спал до девяти утра и его сон охранялся всей семьей, как святыня: взрослые унимали расшумевшихся детей и сами ходили на цыпочках, собака не смела лаять.

Первые дни Оскара поразило то благоговейное внимание, которое сестра и зять оказывали проповеднику. Сами они вставали с петухами, целыми днями трудились, как муравьи. Но как только просыпался гость, Ольга бросалась со всех ног из кухни или из хлева прислуживать брату Теодору. То она несла ему теплую воду, то подавала чистое полотенце, то спешила напечь оладьев. Благословенный дом!

Расчесав реденькие волосы, чтобы прикрыть плешь, брат Теодор садился за трапезу. После завтрака он обходил поселок и беседовал с каждым, кто готов был внимать его словам. Ведь, как и всякий человек, он был убежден, что занимается нужным и полезным делом. Он же знал наизусть апокалипсис, а там были открыты все тайны будущего — сроки прихода антихриста и наступления Судного дня. И разве не благоразумно поступал тот, кто заблаговременно старался застраховаться?

Оскар на первых порах обходил его, не желая вмешиваться в чужие дела. Он только не мог смотреть без раздражения на руки брата Теодора. Это были не знавшие работы белые женские ручки, с нежной мягкой кожей.

Уже с первой недели Оскар стал испольщиком в рыбачьей лодке зятя. В ожидании бури они выходили со ставными сетями; если бы юго-западный ветер за несколько дней основательно продрал море, то появились бы и сырть и таймень. Пока же не попадалось ни того, ни другого.

Однажды вечером Оскар завел с зятем разговор о своих делах.

— Если бы у меня были деньги, я бы стал мастерить себе снасти, — сказал он.

— Да ты можешь пока рыбачить с моими снастями! — ответил Менгелис. — Когда разживешься — сочтемся!

— Ну, а если я порву их или пропадут? Ведь ты знаешь, какие осенью бури. Нет, Петер, из этого ничего не выйдет. Вот если бы ты поручился за меня перед торговцами… Я все-таки хочу обзавестись собственной снастью.

Менгелис не особенно обрадовался просьбе Оскара.

— Разве тебе к спеху? У меня в клети полно сетей — рыбачь, с какими только пожелаешь. Мы ведь не чужие.

Кроме того он не был уверен в силе своего поручительства. Самому еще надо и за моторку выплачивать, и погашать заем, сделанный перед постройкой дачи, и выкупить несколько векселей у Гарозы. Но Оскар продолжал настаивать на своем, и, лишь когда он намекнул, что готов обратиться к другим поручителям, зять согласился поговорить с торговцами.

3

Однажды Оскар, приводя на берегу в порядок сети, хватился двух якорей. Пришлось возвращаться домой. Клеть, в которой хранились снасти, была под замком, и Оскар пошел искать Ольгу.

На дворе ее нигде не оказалось. Оскар пошел к дому. Одно окно было приоткрыто, и ветер трепал гардины, концы которых вытянуло наружу. Кисточка бахромы зацепилась за пуговицу куртки Оскара. Он остановился, чтобы высвободить пуговицу, и его взгляд невольно скользнул в окно и дальше, в открытую дверь. Посреди комнаты стоял проповедник, держа в объятиях хозяйку дома, — ничего не подозревая, они безмятежно целовались.

Оскар отвернулся.

«Ну, погодите, голубчики!» — подумал он.

Оскар с грохотом раскрыл и захлопнул за собой дверь и постарался произвести как можно больше шума своими сапогами. К тому же на него напал кашель, долгий, ужасающий кашель, — черт знает, где он его схватил.

В кухню вошла раскрасневшаяся Ольга. Оскар сказал, что ему нужно, и, получив ключи, тотчас же повернулся к двери.

Ольге он ничего не сказал, зять тоже ни о чем не узнал, но в тот же вечер Оскар улучил минуту, когда проповедник остался один, и пригласил его выйти с ним во двор.

— Какую добродетель велит почитать христианская вера? — спросил он проповедника.

Брат Теодор даже опешил.

— Существует много добродетелей, в которых следует преуспевать каждому христианину, — пробормотал он наконец. — Если вы хотите, чтобы я их перечислил, пойдемте лучше ко мне в комнату, у меня там есть кое-какие книги по этому вопросу.

— Нет, меня интересует только одно: нужно ли уважать гостеприимство, оказанное нам хозяином дома, или это только устарелый обычай?

Тут уж и вовсе подозрительно взглянул брат Теодор в глаза Оскару.

— Гостеприимство, вы говорите? Да, это прекрасный обычай. Благословен тот дом…

— …где поганят эти прекрасные чувства, где лодырь находит любезный прием и разбивает семейную жизнь честных людей. Понял наконец, бродяга? Теперь выслушай, что я скажу. Если ты к утру не уберешься отсюда, тогда я поговорю с тобой по-другому.

— Вы, наверно, шутите… — бледнея, промямлил брат Теодор. — Сами-то вы кто такой в этом доме? Насколько мне известно, здесь распоряжаются другие…

Оскар схватил брата Теодора за шиворот и пригнул его почти к самой земле, словно напакостившего щенка. Проповедник как-то сразу съежился и ослаб.

— Ты тут еще разглагольствовать собираешься? — прикрикнул Оскар. — Ну смотри, делай как знаешь, но если завтра утром я еще увижу тебя здесь, то заранее молись богу за свою грешную душу!

Хорошенько встряхнув его еще разок, Оскар отшвырнул в сторону оторопевшего брата Теодора, а сам вошел в дом.

Спустя некоторое время вошел Теодор, с самым задумчивым видом. Оказалось, что его ожидали в другом месте, и он должен немедленно ехать.

— Я бы еще поспел, если бы брат Петер был настолько любезен и отвез меня в местечко, — сказал он.

— Ты сегодня устал, — сказал Оскар зятю, который и в самом деле только что вернулся из Риги. — Давай лучше я отвезу, а ты за это время отдохнешь.

Менгелис действительно выглядел нездоровым.

Такой оборот дела не особенно понравился брату Теодору.

— Мне надо еще дать тебе кое-какие наставления относительно будущих собраний, — сказал он Менгелису. — Мы бы дорогой поговорили… В эту минуту Оскар кашлянул и выразительно посмотрел в глаза проповеднику. — Но раз ты так устал, не надо. Я напишу тебе.

Полчаса спустя он уехал, не успев ничего сказать ни Менгелису, ни Ольге, потому что Оскар все время ходил за ним по пятам.

— Вы получите от меня письмо, — обернулся уже в дверях Теодор.

Что произошло между ними дорогой и как они расстались, про это Оскар ничего не сказал.

4

Через неделю Оскар съездил с зятем в Ригу и приобрел в рассрочку несколько сетей для кильки, пряжу, бечеву, тросы, пробки и балберы. Он целыми ночами просиживал в своей комнатке, занимаясь посадкой сетей и вырезая поплавки. Время летело быстро, надо было торопиться, потому что на отмелях уже заметили кильку.

В это время Менгелис получил из Америки письмо от младшего брата Фреда. Двенадцать лет тому назад тот уехал из дому. В мировую войну он был матросом на английском пароходе, а потом перебрался за океан. Фред писал, что собирается домой, ему надоело скитаться по чужим краям, хочется заняться чем-нибудь на родине.

Вечером в семье Менгелисов занялись обсуждением этой новости.

— Фред, наверно, приедет не с пустыми руками, — сказал Петер. — Прожить столько времени в Америке да чтобы не нагрести долларов!..

— Скажи, а он пьющий? — спросила Ольга.

— Так, немного. Да это неважно, там ведь сухой закон, спиртные напитки запрещены. Фред всегда был парень дельный и умница, уж он сумеет придержать денежку.

— Да, тогда он обязательно должен был разбогатеть… — вздохнула Ольга.

Оскар не принимал участия в семейном разговоре.

— Любопытно знать, чем он здесь займется, — снова заговорила Ольга. — Если он такой богач, то, конечно, на простую работу ему не захочется пойти. Думаешь, станет он себе отмораживать руки возле сетей?

— От такой работы, наверно, давно отвык.

— Или, скажем, браться за тяжелые весла…

— Об этом и думать не приходится!

— Еще вопрос, где он будет жить, — продолжала Ольга. — У нас, конечно, места найдется достаточно, можно уступить ему заднюю комнату или устроить наверху. Только не покажутся ли ему очень тихими наши края?

— Куда же ему еще деваться? — беспокойно заерзал на стуле Менгелис.

— Разве в Риге работы не хватит?

— Сомневаюсь, чтобы он пошел к кому-нибудь служить. Так или иначе, а Фред останется у нас. Мы с ним всегда жили в ладу.

После этого они оба пришли к выводу, что Фред нажил не менее двух миллионов, и стали прикидывать, куда бы повыгоднее пристроить его капиталы.

— Он, пожалуй, заведет себе большой моторный бот с каютой и трюмом, — предположил Петер. — Можно будет на нем отвозить в Ригу рыбу, а оттуда доставлять товары для лавки.

— А вдруг он и сам откроет лавку?

— Определенно. Даже лучше, большой магазин с отделениями — торговля снастями и мануфактурой. Там будет все, что требуется рыбаку: сапоги, смола, ворвань, непромокаемая одежда, пробки, сахар, керосин…

— А бакалейное отделение?

— Я ведь сказал про сахар…

— Если у него будет лавка и мотобот, придется нанять человека — надо же кому-то стоять за прилавком. Тут ему одному не управиться.

— Людей, что ли, здесь не найдется?

— Лучше бы ему жениться. Сам в разъездах, а жена в это время в лавке хозяйничает.

— Года-то у него сейчас самые подходящие… Не нарваться бы только на какую-нибудь попрыгунью. Когда у человека столько денег, от невест отбою не будет.

— Тогда пусть женится на Алисе Крауклис, — сказала Ольга таким тоном, как будто вопрос этот был уже окончательно решен. — Чем Алиса плоха? Девица скромная, на танцы не бегает, в хоре у нас поет. Правда, она не очень красива, да что в этой красоте, когда нет добродетели?.. Видали уж мы на примере Зен…

Встретив угрюмый взгляд брата, Ольга прикусила язык.

Оскар все время с чувством отвращения наблюдал за супругами, которые без всякого стеснения выставляли напоказ свою личность. Казалось, речь шла о малом ребенке, которому досталась куча денег, и он не знает, что с ними делать.

— Ну и рассуждаете вы… Как будто у самого Фреда нет головы, — вмешался он наконец. — Фред сделает то-то и то-то, Фред женится на Алисе Крауклис, потому что она некрасива и поет в хоре. Фред откроет лавку! А что, если Фред совсем не такой дурачок, каким вы его считаете, и сам найдет, куда деть деньги? А вдруг у него и никаких денег нет — что тогда?

Менгелисы сконфуженно умолкли.

— Да мы же не думаем, что Фреду обязательно надо все делать по-нашему, — ответил наконец Петер. — Но если у него есть деньги, не позволять же парню транжирить их на что попало.

Оскар только пожал плечами и усмехнулся.

Суета, поднятая известием о скором прибытии американца, не улеглась. При Оскаре будущность Фреда больше не обсуждали, зато, когда его не было дома или он уходил в свою комнату, Менгелисы снова принимались за подробнейшие расчеты. Иногда Петер брал в руки карандаш и бумагу и высчитывал, во что обойдется моторный бот и оборудование магазина и сколько после этого останется наличными. Чаще стала заходить и Алиса Крауклис. Это была подруга Ольги, субтильная, малокровная девица, с желтой, словно воск, кожей, уже в годах.

5

Для рыбаков год выдался голодноватый. Вялая весенняя путина, затянувшийся знойный штиль и безрыбная осень многих вогнали в долги. Судебный исполнитель обходил поселок за поселком, описывая небогатый скарб рыбаков; то здесь, то там стучал молоток аукциониста.

Но вот грянула буря, и два дня напролет море кипело, как в котле. Тогда показались предвестники конца путины — последние отнерестившиеся лососи, неказистые, с плешинами на боках, в гнойных опухолях. У изголодавшихся, набегавшихся самцов были громадные головы, пустое обвисшее брюхо, а мясо тощее и бледное. Самки — «мачки» — были темные, тонкие, длинные и вполовину легче весенних.

Скупщики сразу же сбили цену с лата до сорока сантимов за фунт. Закупив по дешевке тысячи фунтов рыбы, они клали ее на лед в холодильники, чтобы через несколько недель получить пятьсот и более процентов чистого барыша. Дело было самое выгодное, и люди с деньгами хорошо на нем наживались, в то время как основным создателям ценностей, рыбакам, приходилось довольствоваться жалкими грошами.

Это неприкрытое надувательство не давало покоя Оскару. Он часто заговаривал об этом с новыми соседями:

— Почему бы вам самим не складывать рыбу на лед, чтобы потом выручить за нее настоящую цену? Холодильники для всех открыты, и плата за хранение не такая уж высокая.

— А на что будешь жить? — обыкновенно отвечали рыбаки.

Кусок хлеба требовался каждый день, брюхо не хотело ждать, пока лососина подымется в цене. И это повторялось из года в год — вечные нехватки и нужда не давали рыбакам вздохнуть.

— Ну, подумайте сами, — говорил Оскар. — Вы продаете двадцатифунтовую мачку по сорок сантимов за фунт — это значит за восемь латов. А ведь от той же самой мачки вы можете получить три фунта икры. Если считать по три лата за фунт — это за одну только икру девять латов. Выходит, что вам даже за икру не уплачивают полностью, а уж лососину вы отдаете совсем даром. Почему вы сами не отцеживаете икру? Большого искусства ведь тут не требуется, это всякий может делать.

— Скажи-ка ты об этом Гарозе, — ответил Оскару его дядя Крауклис. — Тогда увидишь, что он на это ответит.

— Пусть что угодно отвечает — я ему ничего не должен.

— Вот, говоришь, отцеживать икру… А как ты полагаешь, какой это скупщик возьмет после этого мачку? Куда ты ее денешь, если не найдется покупателя?

— Мы бы сами могли продавать ее с рук. Кто нам мешает держать свой стол на рыбном рынке?

— Разве такие расходы окупятся? Там нужно держать постоянно продавца, а кто же тебе будет даром работать?

— Как еще окупятся, подсчитайте только!..

Но они не хотели подсчитывать. Нет уж, пусть их не втягивают в такие непривычные дела! Да где это видано — самим отцеживать икру! Правда, рыбаки возмущались наглостью скупщиков, но стоило Гарозе угостить их водкой и копчеными лососевыми плавниками, и все снова успокаивались.

6

У Оскара все еще не были готовы сети, и он помогал Менгелису. Стояли теплые, солнечные дни, полные осенней тишины и прелести. Зимы, казалось, совсем не будет. Стаи перелетных птиц спускались на отдых в окрестностях, с болот доносилось гоготание диких гусей, а местами еще замечали скворцов.

Случилось как-то раз, что Менгелис не выбрался с утра проверить сети, и они с Оскаром вышли в море только после обеда. Два леща составили весь их улов. Зато сосед их Румбайнис отправил в тот день три калы прекрасной сырти. Об этом говорил весь поселок.

— Разное бывает счастье, — рассуждали рыбаки. — Ведь вот и сети рядом поставили, а у одного — три калы, у другого — ничего. Этому Румбайнису всегда прямо как с неба валится.

— Возможно, что мы слишком далеко выставили свои порядки, — сказал Оскар, — а сырть прошла ближе к берегу.

— Могло быть и так, — согласился Менгелис.

На следующий вечер они выставили сети ближе к берегу, но утром начала жеребиться кобыла, и им нельзя было отлучиться из дому. К обеду кобыла ожеребилась, и вскоре после этого Менгелис с Оскаром вышли в море. На этот раз сети оказались вовсе пустыми. И опять рыбаки сказали, что Румбайнис отправил на рынок целую бадью рыбы. Везет человеку — и ничего тут не скажешь!

Менгелис даже плюнул с досады:

— Видно, мы разучились ловить сырть. Никак не пойму, что за причина. Не к чему больше и сети ставить, попусту не стоит трудиться.

— Попытаемся еще раз, — сказал Оскар, — только пораньше надо будет проверить.

Они поставили мокрые сети на прежнее место и направились домой.

Было два часа ночи, когда Оскар разбудил зятя.

— Могли бы еще часика два соснуть, — ворчал, выходя на двор, Менгелис. — Разве в такой темноте разберешь, какие на поплавках знаки?

Оскар ничего не ответил, взял весла и пошел к берегу. Поселок еще спал.

— Вздремни пока, если тебя клонит ко сну, — сказал он зятю. — Мы еще подождем выходить в море.

— Тогда и не стоило так рано вылезать из дому, — ворчал Менгелис.

Оскар улыбнулся:

— Стоило или не стоило — это мы увидим позже.

Менгелис свернулся на корме лодки, прикрывшись непромокаемой курткой. Оскар присел на сосновый пень, выброшенный на берег недавней бурей.

Прошло полчаса или немного больше. На берегу, в нескольких сотнях шагов от их лодки, засветился фонарь, и несколько минут спустя послышался плеск весел.

Оскар тотчас разбудил Менгелиса и столкнул лодку в воду.

— Тише только, не разговаривай, — прошептал он.

При свете звезд они с трудом различали впереди черный движущийся предмет, вслед за которым неслышно скользила их лодка. Оскар, не сказав об этом зятю, обмотал весла тряпками, и они бесшумно опускались в воду. Через некоторое время передняя лодка остановилась, перестал грести и Оскар. Они подождали, когда ранние рыбаки, отыскав поплавки, начали выбирать полотно. Тогда Оскар, усмехнувшись, спросил зятя:

— Понял теперь?

— Перебирают наши сети! — прошептал пораженный Менгелис.

Они начали потихоньку подгребать к чужой лодке, владельцы которой были увлечены своей работой. Оскар подходил к ним со спины, к тому же ветер дул с моря, и ему удалось незаметно приблизиться к лодке почти вплотную. Опустившись на колени, два человека выпутывали рыбу из ячей сети. Несколько серебристых сыртей подпрыгивали уже на сланях. Бесшумно вскочив на ноги, Оскар взмахнул веслом и плашмя ударил ближайшего браконьера по мягкому месту.

— Бог помочь! — крикнул он громко.

Охотники до чужих уловов подпрыгнули на месте, как подброшенные взрывом. Румбайнис с сыном Отто! Удачливые рыбаки, которым каждый раз выпадал самый крупный улов!

От неожиданности оба они чуть не лишились языка.

— Не заблудились ли вы, соседи? — спросил Оскар.

Старый Румбайнис мало-помалу стал приходить в себя.

— Я — я никак что-то не пойму, что здесь творится… — заикаясь бормотал он.

— Вот как? — засмеялся Оскар. — В конце концов окажется, что вы просто ошиблись, соседушка! Сети-то ведь совсем не ваши, а больше на наши смахивают. Поглядите-ка на поплавки, какие на них выжжены знаки?

Старый Румбайнис с готовностью нагнулся к сетям и сделал вид, что рассматривает поплавки. Вдруг он сплюнул и схватился за голову:

— Ну, скажи, пожалуйста!.. Отто, да мы никак прицепились к сетям Менгелиса? Скажи, какая незадача!

— А я все думаю, что это наш береговой порядок, — отплевываясь, вслед за отцом вторил Отто.

— Раз вы приняли чужие сети за свои, почему же вы не стали выбирать их? — спросил Оскар, еле удерживаясь от смеха.

Вопрос был ехидный, и Румбайнис не сразу нашелся, что ответить.

— Видишь, — сказал он, — мы только хотели поглядеть, как идет рыба у берега. Может, думаем, мористее и больше будет, тогда придется эти сети тоже туда перебросить.

— А заодно уж решили очистить их от рыбы! Как же вы это кругом по всем статьям ошиблись? Что за черт! Не хватили ли с вечера лишку очищенной! — издевался Оскар.

— Насмехаться тут не над чем, — проворчал Румбайнис. — В такую темень с каждым может случиться.

— Как ты на это смотришь, Петер? — обратился Оскар к зятю, который все время молча, с угрюмым видом сидел на корме. — Скажи и ты что-нибудь, сети-то ведь твои, твое слово здесь самое веское. Может, позвать кого, чтобы составить протокол? Три ночи подряд ошибаться — это уж чудеса какие-то!

— Неладно получилось… — пробурчал Менгелис. — С этим делом придется обратиться в суд; посмотрим, что там скажут.

Румбайнис пристально посмотрел на Менгелиса и медленно, с нажимом выговаривая некоторые слова, начал:

— Вот и у меня в прошлом году пропал полный садок рыбы. И как вы думаете, где я его нашел?.. Этой весной тоже несколько ночей подряд кто-то спутывал у меня окуневые сети… Если из-за всего подавать в суд, можно было бы много чего услышать.

Менгелис молчал, приняв сосредоточенный вид.

— Что же мы здесь так долго болтаем, — сказал он наконец, поднимаясь на ноги. — Пора выбирать сети, уж близко утро.

— Опять же пропала у меня салаковая сеть, — не унимался Румбайнис. — А немного спустя кто-то посадил полотно на свои подборы.

Но тут уже вышел из себя Менгелис.

— Позапрошлым летом, во время знойного штиля, у меня пропал полный садок угрей! — злобно крикнул он. — А в поселке найдутся люди, которые своими глазами видели, кто его взял!..

Теперь и он заткнул рот Румбайнису. Оба соседа повернулись спинами друг к другу.

— Пойдем! — сказал Румбайнис сыну. — Наши сети тоже где-нибудь поблизости.

— Погоди, сосед, — Оскар ухватился за борт его лодки. — Ты хоть рыбу-то верни, которую по ошибке вынул.

— Ох, верно, чуть не забыли; хорошо, что напомнил. — Румбайнис сплюнул еще раз и перебросил в лодку Менгелиса три рыбины. — Все тут.

Но Оскар захотел проверить, не бьется ли что под сланью. Там оказались еще три рыбины.

— Можете отваливать! — И он отпихнул лодку.

В ту ночь у них был богатый улов. Они наполнили целый садок сыртью и лещами.

— Вот видишь, Петер, теперь совсем другое дело. Надо только вставать пораньше, — сказал Оскар. — Не ожеребись вчера кобыла, у нас и прошлой ночью было бы полным-полно рыбы.

Менгелис не ответил.

— Расскажи-ка, в чем там дело с этим садком? — спросил Оскар.

Но зять, по всей вероятности, не расслышал вопроса. Сегодняшний случай привел его в раздраженное состояние, и он все время о чем-то думал, сердито наморщив лоб.

Оскар все примечал. То, что он понял из взаимных попреков Менгелиса и Румбайниса, открыло ему глаза на многое. Он убедился, что при случае оба не прочь запустить руки в чужое добро. На людях они читали молитвы и с умильным смирением ожидали Страшного суда, а втихомолку готовы были хоть в огонь лезть ради презренных мирских благ. Вранье у них уже вошло в привычку; когда у Петера лов шел удачно, когда попадался богатый рыбой участок, он не спешил сообщить об этом соседям: а вдруг еще поставят сети на том же месте!

— Какое там попалось, — говорил он, — так, парочка окуней! Не стоило сетей мочить.

Остальные точно так же скрывали уловы и, когда надо было, лгали друг другу. В этом ни один не уступал остальным.

7

Наконец у Оскара были готовы собственные сети, и он стал уходить с зятем на лов кильки далеко в открытое море.

Как-то утром, еще до рассвета, они вышли на большом неводнике Менгелиса. У моторной лодки испортился мотор, и механик из местечка должен был отремонтировать его.

Погода стояла совершенно тихая, но в заливе чувствовалось сильное течение: все сети были натянуты, и некоторые якоря соскользнули. Пока оба рыбака выбирали сети, воздух все сгущался, прохладные волны тумана поползли по воде, таяла темная линия берега. Потухли ранние огоньки в прибрежных поселках, исчезло звездное небо. Море дымилось, вокруг все заволокло белым паром.

Выбрав сети, Оскар с Менгелисом сели на весла.

— Хоть бы ветер поднялся, скорее бы прояснилось, — сказал Менгелис. — Такой туман может весь день продержаться.

Монотонно стучали в уключинах весла о борта лодки, вода журчала у носа, но вокруг становилось все тише и пустыннее. Изредка подымались с воды вспугнутые чайки и с криком исчезали в тумане. Где-то вдали завыла пароходная сирена.

— Надо бы измерить глубину, — сказал Оскар.

Менгелис нашел лот и спустил его за борт. Бечева лота размоталась на всю свою двадцатипятиметровую длину, так и не достав до дна.

— Значит, идем в открытое море, — сказал Менгелис. — А должны быть уже на третьей банке. Кто его знает, в какую сторону теперь повернуть.

Тщетно пытались они что-нибудь разглядеть в обступившем их тумане. Лодку наобум повернули влево и шли так некоторое время. Когда Менгелис второй раз измерил глубину, лот показал пятнадцать метров. Это их приободрило, и они сильнее налегли на весла. Лодка, подпрыгивая, скользила вперед, а вокруг стояла все та же безжизненная тишь.

Оскар несколько раз принимался кричать; никто не отзывался. Глубина опять увеличилась до двадцати трех метров. Рыбаки глубоко вздохнули и положили весла.

— Не стоит надрываться, — сказал Оскар. — Подождем часок-другой, может, на солнце туман рассеется.

Обоим уже захотелось есть, но у них ничего не было с собой. В сетях поблескивали килька и салака, и, будь здесь соль, можно было бы попробовать сырой рыбы. Но и соли они не захватили.

Туман не рассеивался целый день. Снова стемнело, а лодка все продолжала плутать по неведомым просторам. Вероятно, где-то близко проходила пароходная линия, потому что всю ночь из тумана доносились завывание сирен и звон колоколов. Один раз они даже услышали мерный шум винта и стук работающих машин, лодка закачалась на волнах, высоко над головами рыбаки увидели очертания громадного черного корпуса, — и он, как призрак, проскользнул мимо. Они закричали, но шипение воды под винтом и стук машин заглушили их голоса. Пароход исчез в темноте. Весь второй день они неподвижно просидели на своих местах, все чаще посматривая на дохлую рыбешку. Вечером они уже были не в силах сопротивляться чувству голода и, подавляя отвращение, начали есть мягкую, завядшую кильку и салаку.

— Нам бы теперь заплесневелую краюху черного хлеба, — сказал Менгелис.

— И кружку воды, — добавил Оскар.

После сырой рыбы их стала мучить жажда. Кругом лежало неизмеримое водное пространство, а у них не было ни глотка воды, чтобы утолить иссушающий внутренности жар.

Уже третий день туман держал море в своих прохладных объятиях. Заблудившиеся рыбаки больше не гребли, не измеряли глубину, даже не разговаривали. Привалившись к кучам сырых сетей, они думали мрачные думы и предавались сказочно прекрасным голодным мечтам, временами впадая в полузабытье. Следующей ночью Оскар вдруг очнулся от лихорадочной, тревожной дремы. В бреду он видел какое-то пиршество, ел сочные фрукты, пил холодные, освежающие напитки. И Анита была рядом. Тихо застонав, Оскар сбросил с себя полушубок, которым был прикрыт, и схватился за пересохшее горло. Бесконечно трудно давалось возвращение к действительности.

Легкое дуновение коснулось его лица. Он осмотрелся вокруг. Туман рассеялся. Лунный свет разливался по темным волнам. Над головой Оскар увидел полуночное небо, редкие, быстро проносящиеся облака и звезды. Словно зарница, блеснули огни далекого маяка.

Оскар поднялся на ноги, шатаясь дошел до носовой части и разбудил Менгелиса. Они стали грести в сторону маяка.

Под утро они пристали к незнакомому берегу и тогда только поняли, что их занесло далеко на север.

За узкой полосой прибрежного леса начинался бедный рыбачий поселок, жители которого проявили странное недоверие к пришельцам. Во многих домах им не открыли двери или выпускали во двор собак, а уходя, они видели в окнах угрюмые, встревоженные лица. Наконец в самом конце поселка нашелся какой-то храбрец, который впустил заблудившихся в тумане рыбаков, выслушал их рассказ, накормил и разрешил переночевать. Измучившийся Менгелис сразу свалился и уснул, а Оскар вышел из дому, чтобы познакомиться с поселком. В соседнем дворе он увидел несколько рыбаков, окруживших какой-то странный предмет. Подойдя ближе, Оскар чуть не окаменел от удивления и неожиданности: он увидел большую морскую мережу — точно такую, какую и сам придумал, только готовую, во всей красе. Несколько раз он хватался рукой за лоб, чтобы удостовериться, не снится ли ему это? Но мережа стояла на месте, совсем не собираясь исчезать.

Оскар вошел во двор, сказал «бог помочь» и начал расспрашивать о странной снасти. Он узнал, что такими ловушками местные рыбаки пользуются уже многие годы, что они оказались удобными, потому что дно здесь, возле берегов, каменистое и ловить неводами трудно. Оскар набросал в записную книжку план мережи, измерил основные части ее и хорошенько рассмотрел, как они соединены между собой. Теперь морская мережа перестала быть мечтой, еще немного — он удивит родной поселок. Только узнав, какова ее стоимость, он несколько поостыл. Если устройство мережи обходится больше чем в тысячу латов, где же ему достать такие деньги?

— Ну, как-нибудь раздобуду, — храбрился он, вспомнив, что говорила Анита в последнюю встречу.

Отдохнув денек, Оскар с зятем отправились в обратный путь. К счастью, парус был в лодке, и они могли воспользоваться попутным ветром. Менгелис все время скорбел то о потерянном времени, то о домашних — им, наверно, пришлось изрядно поволноваться. Оскар, напротив, казался очень довольным злополучным приключением, но зятю про морскую мережу ничего не сказал.

К концу пятого дня своей отлучки они подходили к Гнилушам. Когда показались крыши поселка, Менгелис вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ну какими же мы оказались ослами! О господи, вот остолопы, вот дурни!

— Что с тобой? — равнодушно спросил Оскар.

— Нет, ты подумай только… Почему мы не стали на якорь, как только заметили, что заблудились? Дождаться бы на месте, пока рассеется туман, тогда бы нас никуда не унесло и мы давно были бы дома.

— Да, действительно странно, что это никому из нас не пришло в голову, — сказал задумчиво Оскар. — А вдруг это и к лучшему.

И странная улыбка мелькнула на его лице.

8

Хотя в этот раз и не они одни заблудились в тумане, но другие рыбаки вернулись уже на второй или на третий день. Прошел даже слух, что на лодку Менгелиса наскочил пароход и пустил ее ко дну. Можно вообразить, какая тревога царила в обоих поселках! Но теперь все снова успокоилось, слухи замолкли, и вернувшиеся опять приступили к прерванному лову.

Как-то ночью рядом с сетями Менгелиса и Оскара поставили сети чешуяне. Это были Эдгар Бангер, старый Дунис и Кристап Лиепниек.

— Смотрите, куда он, негодник, удрал! — смеялся старый Дунис, тряся руку Оскара. — Пришлось нам с Эдгаром искать нового товарища.

Оскар улыбнулся.

— Знаешь что, — перегнувшись через борт, вполголоса начал Эдгар. — Ты бы пришел к нам как-нибудь вечерком.

— А что мне у вас делать? — сильно сморщив лоб, так же тихо спросил Оскар.

— Мой старик хочет с тобой поговорить. Ты ведь знаешь насчет чего. Он тебя уже давно ждет.

Сам Бангер хотел говорить с ним! Значит, Анита все рассказала… Экая сорванец-девчонка!

— Ладно, можно будет зайти, — сказал Оскар. — Что там у вас нового?

— Все по-старому, живем понемножку. У Осиса на прошлой неделе была распродажа. Продали лодку и несколько кусков невода. Если дела и дальше так пойдут, то и другим не миновать этого… Старая Залитиене сошла с ума после похорон Зенты. Ее, наверно, увезут в Ригу, в дом умалишенных.

Оскар больше ни о чем не стал его расспрашивать. Лодки оттолкнулись и ушли в разные стороны.

В субботу вечером Оскар собрался уходить, не сказав куда. Ольга попробовала выведать это обиняком.

— Передай привет нашим, — сказала она, — разузнай, как здоровье отца.

— Я туда не пойду, — ответил Оскар. — Там мне нечего делать.

— Ты поздно вернешься? — продолжала выпытывать Ольга. — Запирать на ночь дверь?

— Как хочешь, — буркнул Оскар и вышел.

Из-за темноты Ольга не заметила, в какую сторону он направился. Два часа спустя он подходил к Чешуям.

«Застану ли я ее дома?» — подумал Оскар, еще издали заметив в окнах у Бангеров свет, и сердце у него забилось. Он замедлил шаги, а у самых ворот остановился. Ему казалось, что, начиная с этого момента, каждому его движению, каждому слову будет придаваться особое значение; он краснел и бледнел от одной этой мысли и заранее чувствовал себя скованным.

А если кто-нибудь увидит его здесь!.. Он даже вздрогнул, как будто замыслил какое-то преступление. Но лавка была уже закрыта, а на улице не показывался ни один человек. Рыбаки парились или отдыхали после бани; молодежь, наверно, ушла в волостное правление на танцы. Может, и Анита?..

В этот момент он услышал голос Аниты. Она подзывала собаку. Оскар, не мешкая, вошел во двор и очутился перед застигнутой врасплох девушкой. Собаки не оказалось поблизости, и его появление не вызвало шума.

— Добрый вечер! — сказал он полушепотом.

— Наконец-то пришел, — также тихо ответила Анита. Она поставила на землю миску с костями, вытерла руку о передник и протянула ее Оскару. — Входи.

— Подождем немного, — попросил он, — нам тут еще надо уладить кое-какие старые счеты.

— После, — засмеялась Анита, ловко увернувшись от него. — Не к спеху… Отец сейчас один, ты прямо к нему и заходи. Побудешь пока там, а мне еще надо кое-что сделать по хозяйству.

Анита повела Оскара через кухню и открыла дверь в комнату. Ему и раньше не раз случалось заходить сюда к Эдгару. Но это было давно, когда дом только что отстроили и все в нем пахло краской и смолистым деревом. Теперь стены были оклеены хорошими обоями, на окнах висели гардины, пол устилали дорожки.

— Папа, к тебе гость! — крикнула в дверь Анита.

— Пусть входит, — ответил Бангер.

Оскар почувствовал легкий толчок в спину, дверь за ним закрылась, и он очутился один на один с лавочником. Комната служила одновременно и столовой и залом. В одном углу стояло трюмо, рядом с ним диван, а у противоположной Стены — буфет черного дерева. Бангер сидел за обеденным столом, освещенным висячей лампой, проверял счета и делал какие-то записи в узкой конторской книге.

— Ну, подходи, упрямец! — Он подал Оскару руку. — Долго же тебя пришлось ждать.

Он усадил Оскара за стол, отложил в сторону счета и сразу же приступил к Делу. Два часа они обсуждали планы Оскара, которые он выкладывал один за другим. Ни тот, ни другой не заметили, как Анита закрыла ставни, чтобы случайные прохожие не увидели Оскара, ни тот, ни другой не услышали тихого скрипа двери, когда девушка, все прибрав и принарядившись, вошла узнать, скоро ли они кончат.

— Главное, не подымать шума, — сказал Бангер. — Пусть лучше пока никто не знает, что мы задумали. Нам придется быть готовыми к сопротивлению.

Бангер был настоящий делец — он уже чуял, что здесь пахнет новыми оборотами и прибылями; кроме того, и Гароза его сильно разозлил в прошлый раз.

Бангер достал из буфета водку и закуску, и они выпили по нескольку рюмок за успех нового предприятия.

— Это дело у нас пойдет! — сказал лавочник. — Только поменьше шума, пусть никто не знает, что я в нем участвую. А если тебе что понадобится, сейчас же обращайся ко мне — здесь ведь не так далеко.

Он снова взялся за счета и конторскую книгу, сославшись на занятость. Тут еще уйма работы, он просто не в состоянии проводить гостя.

— Пусть уж тебя провожают женщины, — сказал он, склоняясь над столбцами цифр. Оскар заметил тонкую улыбку на лице Бангера.

«Вот старый лис, он уже о чем-то догадывается».

В кухне Оскара ждала Анита.

— А где же остальные? — спросил он, оглянувшись.

— У мамы болит голова, она сегодня и с постели не вставала. А Эдгар, наверно, куда-нибудь вышел — разве его вечером застанешь дома? Ты что, уже уходишь?

— Да, мы об всем переговорили.

— Подожди, я надену пальто.

Она оделась потеплее и вышла вслед за Оскаром.

— Ну, расскажи, на чем вы там порешили? — спросила она, взяв его под руку.

— Теперь все в порядке, остается только действовать.

Анита искоса взглянула на него:

— Теперь ты больше не думаешь уйти на пароход?

Он притворно вздохнул:

— Нет, теперь из этого ничего не выйдет. Раз ты захотела…

— А кто тебе сказал? — перебила она его с таким же притворным изумлением. — Что это тебе взбрело в голову?

— Мне так показалось. И потому… Потому я и решил.

Одним движением он обхватил девушку и приподнял. Пытаясь высвободиться, она легонько колотила кулачками по его груди, но он не уклонялся от этих ударов. Все ближе склонялось лицо девушки к его лицу, их дыхание уже сливалось, они широко открытыми глазами глядели друг на друга, и вдруг руки Аниты сомкнулись вокруг шеи Оскара.

Ветер шумит в верхушках сосен; внизу, у подножия дюн, море накатывается на берег темными волнами; глухо гудит земля; по небу скользят облака, заслоняя луну. Далеко в открытом море светятся сигнальные огоньки на мачтах судов. Но эти двое ничего не видят, не думают о том, что происходит вокруг. Они — как одинокий остров блаженных в безбрежном океане горя и страданий… Незаметно летит время, ширится бледная полоса над горизонтом — утро уже недалеко. Наговорившись обо всем, они умолкают — и это молчание еще прекраснее. Но когда наступает мгновение разлуки, их внезапно охватывает непреодолимая грусть. Расходясь, они еще оглядываются, не в силах оторвать глаз друг от друга. Они уходят недалеко и ненадолго; завтра, послезавтра, через неделю снова встретятся; и все-таки им бесконечно грустно, чудится, что темные силы угрожают молодому счастью.

Когда Оскар подходил к дому, поселок начал просыпаться — кто шел к скотине, кто за водой. Менгелисы тоже встали. Когда Петер открыл дверь, взгляд Оскара встретил вопросительный взгляд сестры, стоявшей посреди кухни. Он пожелал обоим доброго утра и прошел в свою комнату.

— Где это ты провел всю ночь? — остановила его на лестнице Ольга.

— Ходил по делам.

— Какие еще по ночам дела?

— Такие, о которых не всем можно знать.

— Да, уж такая теперь молодежь пошла, — вздохнула Ольга. — Куда ни глянешь, везде только распущенность и пороки. Сущее болото!

— По-твоему, я тоже забрел в него?

— Уж когда так скрытничают…

— Знаешь что, сестрица… — Оскар спустился на одну ступеньку. — Если бы всем приходилось скрывать, как мне, ты бы могла бога благодарить. Мне, к примеру, известен некий знаменитый проповедник, который проповедует по свету слово божие, а сам не прочь погрешить с сестрами во Христе. Больше я не собираюсь распространяться, но, если тебе захочется, могу кое о чем и порассказать.

В это время из плиты выпала головешка, и Ольга поспешила в кухню.

Днем, когда Петер вышел из дому, она еще раз сказала брату:

— А все-таки ты очень скрытный. Раньше ты был не такой.

— Поневоле научишься, — ответил Оскар. — Но из-за этого не стоит расстраиваться — не всякая тайна скрывает зло.

— Ну, а как поживает отец? — равнодушно спросила Ольга, сметая со стола хлебные крошки.

Оскар пожал плечами:

— Откуда мне об этом знать? Я ведь не встречал его.

— Да, ты ведь не желаешь рассказывать.

Ольга осталась при одних предположениях, а Оскару было приятно, что никто не подозревает о цели его вчерашней прогулки.

9

В начале ноября гнилушан постигла беда: трое отважных парней утонули на глазах у товарищей и родных. В их числе был Мартынь Крауклис — двоюродный брат Оскара. Они уже возвращались с сетями к берегу, когда их лодка черпнула на третьей банке воды. На берегу в это время было много народу, и рыбаки, столкнув в воду одну из больших лодок, попробовали подойти к месту аварии. Но на банках бушевали белоснежные буруны, и море металось, как разъяренный зверь. На второй банке сломалась уключина, лодка повернулась бортом к волне, и ее с ужасающей силой отбросило обратно в приглубину. Рыбаки сделали еще несколько попыток, но было уже поздно. Через несколько дней море вернуло двоих — их тела прибило к берегу километров на шесть севернее Гнилуш. Только Мартын Крауклис остался на вечные времена в морской пучине.

Это было большое горе для поселка. Здесь, как и в Чешуях, все состояли между собой в родстве и теряли в каждом погибшем кто сына или брата, кто двоюродного брата или зятя. Алиса Крауклис ходила с красными заплаканными глазами и пожелтела еще больше. Бессмысленная гибель молодых людей вызывала гнетущий страх среди рыбаков, и без того склонных к фатализму. Море казалось живым, безжалостным существом, одушевленным злою волей.

— Уж если тебе что определено судьбой, от нее не уйдешь, — говорили они. — Раз море захотело взять, от него не убежишь, в свой час каждый окажется на месте.

Не успели похоронить погибших, как новые печальные события взбудоражили поселок. Была объявлена продажа с торгов имущества Крауклисов. Общая сумма долга составляла двести латов, но их негде было собрать. С Гарозой и другими скупщиками Крауклис был на ножах, а иных состоятельных знакомых у него не было.

Вслед за этим поселок облетел странный слух: будто бы Оскар Клява купил у Крауклисов часть их земли — голый, ни на что не годный песчаный пустырь. Сам Оскар ничего об этом не говорил, но его таинственная деятельность до такой степени занимала умы гнилушан, что все забыли о недавнем несчастье.

Оскар обошел хозяев, у которых были лошади, и сговорился с ними о перевозке кирпича и других строительных материалов из ближнего местечка.

— Наверно, Оскар думает дом строить? — спрашивали у Менгелиса соседи. Но тот ничего не знал, хотя и сам возил для него кирпич.

Трое нанятых Оскаром землекопов начали рыть обширный и глубокий котлован в дальнем углу его участка. Под фундамент он был, пожалуй, слишком глубок. Потом из местечка прибыли четыре каменщика с подручными. Они работали от зари до зари, чтобы поспеть с кладкой до наступления заморозков.

— Значит погреб, — решили гнилушане, когда уже были выведены стены и стали укладывать потолочные балки. — На что ему погреб, да еще такой большой?

Такого большого погреба ни у кого не было, это что-нибудь да значило.

— Буду квасить капусту и солить огурцы на продажу, — объяснял Оскар любопытным, которые целыми днями толпились возле постройки. — А может, и еще кое-что… — добавлял он.

Каменные работы закончили вовремя. Насыпь тоже была готова. До первого снега на стройке остался только один плотник, который занялся окончательной отделкой. Он навесил массивную дверь, устроил отдушину и разгородил погреб на несколько отделений.

Все это стоило денег. Гнилушане решили, что у Оскара были сбережения, иначе бы ему одному не осилить таких расходов.

Когда строительные работы подходили к концу, в поселке снова показался брат Теодор. На этот раз он остановился у Румбайнисов. Супруги Менгелисы было обиделись и даже не пошли на первое собрание, но брат Теодор их успокоил: он ведь только временно, на один раз приютился у Румбайниса, потому что тот не давал ему покоя всю осень — чем-де его дом хуже нового дома Менгелисов. В этот приезд брат Теодор подготовил несколько новообращенных сектантов к обряду крещения, который предполагалось совершить в Риге.

В воскресенье многие гнилушане, пожелавшие присутствовать при совершении обряда, с утра уехали в Ригу. Менгелис и Ольга тоже приняли участие в поездке, оставив дом на попечение Оскара. После этого в поселке на две недели хватило разговоров. Новообращенных крестил какой-то миссионер, только что вернувшийся из Африки. Оттуда он привез негра, которого всюду таскал за собой как живое доказательство и образчик тех людей, несметное число которых он обратил в истинную веру.