Онлайн чтение книги Тай-Пэн Tai-Pan
Глава 1

– Ради Бога, Кулум, я знаю об этом не больше, чем ты. В Куинз Тауне свирепствует смертельная лихорадка. Никто не знает, отчего она возникает, а вот теперь и маленькая Карен заболела. – Струан чувствовал себя несчастным. Уже неделю он не получал вестей от Мэй-мэй. На Гонконге он не появлялся почти два месяца, не считая торопливого двухдневного визита несколько недель назад, когда потребность увидеть Мэй-мэй пересилила все остальное. Она выглядела восхитительной и свежей, как цветок, беременность ее протекала легко, и они остались довольны друг другом больше, чем когда-либо. – Благодарение Господу, наш последний корабль ушел, и завтра мы покидаем поселение!

– Дядя Робб пишет, что это малярия, – возбужденно говорил Кулум, размахивая письмом, которое они только что получили. Он не находил себе места от тревоги за Тесс. Только вчера от нее пришло письмо, где она сообщала, что вместе с сестрой и матерью перебралась с корабля в частично законченную факторию Брока. Но о малярии в нем не упоминалось ни словом. – Как можно излечиться от малярии?

– Я никогда не слышал, чтобы от нее существовало лекарство. Но я не доктор. К тому же, Робб пишет, что только некоторые из врачей считают, что это малярия. – Струан раздраженно махнул метелкой, отгоняя мух. – «Малярия» – латинское слово, означающее «плохой воздух». Это все, что я знаю – что знает любой. Матерь Божья, если воздух Счастливой Долины отравлен, нам конец!

– Говорил же я тебе не строиться там, – взорвался Кулум. – Я сразу возненавидел это место, едва лишь увидел его!

– Клянусь кровью Христовой, ты что, хочешь сказать, будто заранее знал, что воздух там гнилой?

– Нет. Этого я не говорю. Я имею в виду... ну, эта долина сразу мне не понравилась, вот и все.

Струан захлопнул окйо, чтобы не пускать в комнату вонь с площади перед поселением, и снова принялся отгонять мух. Он молился про себя, чтобы эта лихорадка оказалась не малярией. Если это малярия, то болезнь может коснуться каждого, кто ночует в Счастливой Долине. Всем было хорошо известно, что земля в некоторых районах мира отравлена малярией и по каким-то неведомым причинам испускает ночью смертоносные газы.

Как писал Робб, лихорадка возникла словно из ниоткуда четыре недели назад. Первыми заболели китайские рабочие. Затем стали заболевать другие – европейский торговец здесь, ребенок там. Но только в Счастливой Долине. Больше нигде на Гонконге. К настоящему моменту были заражены четыре-пять сотен китайцев и человек двадцать-тридцать европейцев. Суеверные китайцы перепугались насмерть, уверенные, что это боги карают их за нарушение императорского указа, запрещавшего им работать на острове. Лишь повышение платы за работу убедило их остаться на Гонконге.

А теперь слегла крошка Карен. Робб писал в конце своего послания: «И Сара, и я в отчаянии. Болезнь протекает очень коварно. Сначала ужасная лихорадка, длящаяся полдня, потом выздоровление, потом более сильный приступ лихорадки дня через два-три. Цикл повторяется снова и снова, и каждый новый приступ тяжелее предыдущего. Доктора дали Карен рвотное из каломели; такое сильное, какое только осмелились. Бедной девочке пустили кровь, но мы не питаем большой надежды. Носильщики-китайцы обычно умирают после третьего или четвертого приступа. А Карен так ослабела после рвотного и пиявок, так ослабела. Господи, помоги нам, я думаю, мы ее потеряли».

Струан направился к двери. Боже милостивый, сначала малыш, а теперь и Карен! На следующий день после бала Сара разрешилась от бремени сыном, Локлином Россом, но мальчик родился слабеньким, с поврежденной левой ручкой. Роды были очень тяжелыми, и она едва не умерла. Но родовая болезнь, которой опасались больше всего, миновала ее, и хотя молоко у нее быстро пропало и волосы поседели, силы понемногу возвращались к ней. Когда Струан ездил на остров, чтобы увидеть Мэй-мэй, он навестил Сару. От страданий и ожесточенности на ее лице залегли глубокие морщины, она выглядела как старуха. Струан опечалился еще больше, когда ему показали новорожденного: неподвижная левая ручка, болезненный вид, жалобный мяукающий плач – труд но было надеяться, что малыш будет жить. Жива ли еще крошка, спросил себя Струан, рывком распахивая дверь. Робб ничего не написал о нем. – Варгаш!

– Да, сеньор.

– У вас в Макао когда-нибудь была малярия?

– Нет, сеньор. – Варгаш побледнел. Его сын и племянник работали на «Благородный Дом» и теперь жили на Гонконге. – Вы уверены, что это малярия?

– Нет. Лишь некоторые из врачей так полагают. Не все. Найдите Маусса. Передайте ему, что я хочу безотлагательно видеть Дзин-куа. Вместе с ним.

– Слушаюсь, сеньор. Его превосходительство желает, чтобы вы отужинали с ним и великим князем сегодня в девять часов.

– Прими приглашение от моего имени.

– Слушаюсь, сеньор.

Струан закрыл дверь и с мрачным видом опустился в кресло. Он был в легкой рубашке без галстука, легких брюках и тонких сапогах. Все остальные европейцы считали подобную беспечность чистым сумасшествием: всем известно, что летние ветра вызывают порой дьявольски жестокую простуду.

– Это не может быть малярия, – произнес он. – Никак не может. Это что-то другое.

– Над этим островом тяготеет проклятие.

– Полно, ты рассуждаешь, как женщина.

– Лихорадки там не было, пока не появились кули. Нужно избавиться от кули, тогда и лихорадка исчезнет. Они переносят ее с собой. Они все это и делают, это их вина.

– Откуда нам знать, Кулум? Я признаю, что все началось именно среди них. И я согласен, что кули живут в низко лежащих местах. Согласен я и с тем, что, насколько нам известно, заразиться малярией можно только подышав отравленным ночным воздухом. Но почему тогда лихорадкой болеют только в долине? Неужели в одной Счастливой Долине воздух так губителен? Воздух есть воздух, черт меня возьми, а там большую часть дня и йочи дует свежий бриз. Получается чепуха какая-то.

– Никакой чепухи нет, все очень просто. Это воля Божья.

– Чума на такой ответ!

Кулум вскочил на ноги.

– Я бы попросил тебя не богохульствовать.

– А я бы попросил тебя не забывать, что еще не так давно людей сжигали на кострах только за то, что они утверждали, будто Земля вращается вокруг Солнца! Божья воля здесь ни при чем!

– Что бы ты ни говорил, Господь имеет в нашей жизни решающее слово, в любой ее момент. Тот факт, что лихорадка поразила единственное во всей Азии место, которое мы выбрали для жилья, является, по моему мнению, волей Божьей. Ты не можешь отрицать этого, потому что не в силах доказать обратное, точно так же, как и я не могу доказать, что это правда. Но я верю, что это так – в это верит большинство, – и я считаю, что мы должны оставить Счастливую Долину.

– Если мы сделаем это, мы оставим Гонконг.

– Мы могли бы начать строительство рядом с Глессинг Пойнтом.

– Ты хоть представляешь, сколько денег мы и все остальные торговцы вложили в Счастливую Долину?

– А ты хоть представляешь, сколько денег ты сможешь забрать с собой, когда ляжешь на шесть футов в землю?

Струан смерил сына холодным взглядом. За эти последние недели он почувствовал, что враждебность Кулума с каждым днем становится все менее наигранной. Но это его не тревожило. Он понимал, что чем больше Кулум будет узнавать, тем больше будет стараться осуществлять не чужие, а свои собственные идеи и тем больше будет жаждать власти. Это справедливо, решил он про себя, с огромным удовлетворением наблюдая за успехами сына. В то же время он начал беспокоиться за безопасность Кулума. Юноша проводил слишком много времени в компании Горта и был с ним опасно откровенен и чересчур доверчив.

Десять дней назад между отцом и сыном случилась жестокая, так ничем и не окончившаяся ссора. Кулум пространно и с увлечением излагал ему всякие теории. Насчет использования пароходов – явно пересказывал взгляды Горта, – а Струан в итоге с ним не согласился. Тогда Кулум заговорил о вражде между Броком и Струаном и заявил, что молодое поколение не станет повторять ошибок старших, Горт, мол, понимает, что совсем не обязательно сыновьям попадать в те же сети, в которых запутались их родители. Горт и он решили похоронить любую неприязнь между собой и непременно постараться помирить своих отцов. И когда Струан начал возражать, Кулум отказался его слушать и выбежал из комнаты.

Потом, нельзя было забывать еще об одной проблеме – Тесс Брок.

Кулум ни разу не упоминал о ней при Струане. Тай-Пэн тоже не касался этой темы. Но он понимал, что Кулума безнадежно тянет к Тесс, и это затуманивает его разум. Струан вспомнил свою молодость и то, как он страстно томился по Рональде. В то время все казалось ему таким ясным, и значительным, и чистым.

– Ах, Кулум, дружище, не распаляй себя, – сказал он, не желая спорить с сыном. – Сегодня жаркий день, и мы все на взводе. Сядь и успокойся. Крошка Карен больна, и многие из наших друзей тоже. Я слышал, у Тиллмана лихорадка, и кто знает, у кого еще?

– А мисс Тиллман?

– Нет, у нее, кажется, нет.

– Горт сказал, что они завтра закрывают свою факторию. Он собирается провести лето в Макао. Все Броки туда поедут.

– Мы отправляемся на Гонконг. Наша фактория здесь остается открытой.

– Горт говорит, что летом лучше жить в Макао. У него там дом. Я знаю, у нас тоже есть там собственность, она ведь никуда не делась, правда?

Струан шевельнулся в кресле.

– Правда. Если хочешь, возьми неделю или дней десять отпуска. Можешь провести его в Макао, но потом ты нужен мне в Куинз Тауне. И я снова предупреждаю тебя, смотри в оба. Горт тебе не друг.

– Тогда я должен опять повторить тебе, что, по-моему, все-таки друг.

– Он пытается завоевать твое Доверие, чтобы однажды уничтожить тебя.

– Ты ошибаешься. Он понятен мне. Он мне нравится. Мы прекрасно ладим. Я нахожу, что нам есть о чем поговорить, общение с ним доставляет мне удовольствие. Мы оба сознаем, что тебе, как и его отцу, трудно понять вас, но, видишь ли, все это так сложно объяснить.

– Я понимаю Горта даже слишком хорошо, клянусь Господом!

– Давай не будем обсуждать это, – спокойно сказал Кулум.

– А я думаю, что это необходимо. Горт околдовал тебя. Для Струана это гибельно.

– Ты смотришь на Горта другими глазами. Он – мой друг.

Струан открыл коробку, выбрал гаванскую сигару и решил про себя, что момент подходящий.

– Ты думаешь, Брок одобрит твою женитьбу на Тесс? Кулум вспыхнул и порывисто произнес:

– Не вижу, почему бы нет. Горт – за.

– Ты обсуждал это с Гортом?

– Я не обсуждал этого с тобой. И вообще ни с кем. Так с какой стати я должен говорить об этом с Гортом?

– Тогда откуда ты знаешь о его отношении?

– А я и не знаю. Просто он постоянно говорит, как хорошо, что мисс Брок и я, похоже, сдружились и как ей нравится бывать в моем обществе, поощряет меня писать ей, ну, и все такое.

– Ты полагаешь, я не вправе спрашивать о твоих намерениях относительно Тесс Брок?

– Да нет, конечно же, вправе. Просто... ну да, что ж, я действительно думал о том, чтобы жениться на ней. Но Горту об этом никогда не говорил. – Кулум смущенно замолчал и промокнул лоб платком. Его поразила та неожиданность, с которой Тай-Пэн приступил к тому, что составляло предмет его самых сокровенных раздумий, и хотя ему давно хотелось выговориться, подобная прямота, как он считал, принижала его любовь и претила ему. Черт возьми, я должен был быть готов к такому разговору, думал он, услышав будто со стороны свой голос, торопливо говоривший против его воли: – Однако я не считаю, что моя... моя симпатия к мисс Брок должна заботить кого-то В данный момент. Ничего не было сказано между нами, и нет ничего... В общем, те чувства, которые я испытываю к мисс Брок, – это мое личное дело.

– Я понимаю, что именно так ты и думаешь, – сказал Струан, – но это не означает, что ты прав. Ты когда-нибудь задумывался о том, что тебя могут Использовать?

– Кто? Мисс Брок?

– Горт. И Брок.

– А ты не задумывался, что твоя ненависть к ним окрашивает самым определенным образом все твои суждения? – Кулум был вне себя.

– Да. Я принял это в расчет. А ты Кулум? Подумал ли ты, что они, возможно, используют тебя?

– Давай предположим, что ты прав. Допустим, я действительно женился на мисс Брок. Разве это не на пользу твоему делу?

Струан был рад, что они наконец заговорили об этом в открытую.

– Нет. Потому что Горт слопает тебя со всеми потрохами, когда ты станешь Тай-Пэном. Он заберет себе все, что принадлежит нам, и уничтожит тебя – чтобы самому стать «Благородным Домом».

– Почему он должен уничтожать мужа своей сестры? Почему нам не объединить наши компании – Брок и Струан? Я буду вести дела, он займется кораблями.

– И кто же будет Тай-Пэном?

– Мы могли бы поделить это между собой – Горт и я.

– Тай-Пэн может быть только один. Это заложено в самом значении слова. Таков закон.

– Но твой закон – это не обязательно и мой закон. Или закон Горта. У нас есть возможность учиться на чужих ошибках. Слияние двух компаний даст нам гигантские преимущества.

– Так вот что у Горта на уме? – Струан спрашивал себя, уж не ошибся ли он в Кулуме. Его безоглядная увлеченность Тесс и столь же безоглядное доверие к Горту станут залогом гибели «Благородного Дома» и дадут Броку и Горту все, чего они добиваются. Остается всего три месяца, а потом я уезжаю в Англию. Боже всеблагой и милосердный! – А? – настаивал он.

– Мы никогда не заговаривали об этом. Наши беседы касались торговли, кораблей, мореплавания, деятельности компаний и прочих подобных вещей. И того, как помирить вас двоих. Но слияние было бы выгодным для нас шагом, разве нет?

– С тобой и с Гортом – нет. Ты уступаешь ему классом. Пока.

– Но когда-нибудь я с ним сравняюсь?

– Возможно. – Струан закурил сигару. – Ты в самом деле считаешь, что смог бы подчинить себе Горта?

– Может быть, мне и не понадобится подчинять его себе. Не больше, чем ему нужно будет подчинять себе Меня. Предположим, я женюсь на мисс Брок. У Горта останется его компания, у нас – наша. По отдельности. Мы можем продолжать конкурировать. Но мирно. Без ненависти. – Его голос стал жестким. – Давай на минуту посмотрим на все глазами Тай-Пэна. У Брока есть любимая дочь. Я влюбляю ее в себя и вкрадываюсь в доверие к Горту. Женившись на ней, я просто смягчу враждебное отношение Брока ко мне и смогу выиграть время, чтобы приобрести необходимый опыт. В качестве наживки постоянно держа у них перед носом идею о слиянии наших компаний. Потом, когда буду готов, я смогу разорить их. Прекрасный и надежный план. Чума на эту девушку. Я просто использую ее – к вящей славе «Благородного Дома».

Струан промолчал.

– Неужели ты не рассмотрел бесстрастно все эти возможности? – продолжал Кулум. – Впрочем, мне и спрашивать не надо: ведь ты слишком умен, чтобы не заметить что я люблю ее.

– Да, – сказал Струан. Он тщательно стряхнул пепел с сигары в серебряную пепельницу. – Я, как ты говоришь, рассмотрел тебя – и Тесс – бесстрастно.

– И каково же твое заключение?

– Что опасности, которые таит для тебя этот брак, перевешивают его преимущества.

– Значит, ты совершенно не одобряешь моей женитьбы на Тесс.

– Я не одобряю того, что ты влюблен в нее. Однако суть дела в том, что ты действительно любишь ее. Или думаешь, что любишь. И следующий вывод столь же очевиден; ты обязательно женишься на ней, если сможешь. – Струан глубоко затянулся сигарой. – Как ты думаешь, Брок даст вам свое благословение?

– Не знаю. Думаю, что нет, да поможет мне Господь.

– А я думаю, что даст, да поможет тебе Господь.

– Но ты – нет?

– Я уже однажды сказал тебе: я единственный человек в целом мире, которому ты можешь доверять полностью. При условии, что ты сознательно не пойдешь против нашего дома.

– А ты считаешь, что этот брак вредит интересам компании?

– Этого я не говорил. Я лишь сказал, что ты не видишь всех опасностей. – Струан затушил сигару и поднялся. – Она несовершеннолетняя. Ты готов ждать ее пять лет?

– Да, – ответил Кулум, внутренне ужасаясь длине этого срока. – Да, клянусь Господом. Ты не представляешь, что она значит для меня. Она... о, она единственная девушка, которую я когда-либо смогу полюбить по-настоящему. Я никогда не передумаю, и ты не понимаешь, не можешь этого понимать. Да, я готов ждать пять лет. Я люблю ее.

– А она тебя любит?

– Не знаю. Она... кажется, я ей нравлюсь. Я молю Создателя, чтобы это было так. О Господи, что же мне делать?

Благодарение Богу, я уже никогда не буду так молод, с теплотой подумал Струан. Теперь я знаю, что любовь – как море: порой спокойное, порой бурное. Она бывает грозной, бывает прекрасной, таит в себе смерть и дарует жизнь. Но она никогда не бывает постоянной, все время меняется. И остается неповторимой лишь на один краткий миг в глазах вечности.

– Тебе ничего не нужно делать, парень. Сегодня вечером я сам поговорю с Броком.

– Нет, – встревоженно запротестовал Кулум. – Это моя жизнь. Я не хочу, чтобы ты...

– То, что ты намерен сделать, заставляет мою жизнь пересекаться с жизнью Брока, – прервал его Струан. – Я поговорю с Броком.

– Значит, ты поможешь мне?

Струан прогнал муху с лица.

– А как быть с двадцатью гинеями, Кулум?

– Что?

– Деньги на мой гроб. Те двадцать монет, которые Брок оставил мне, а ты сохранил. Разве ты забыл?

Кулум открыл было рот, чтобы сказать что-то, но передумал.

– Да, я забыл о них. По крайней мере, сейчас они вылетели у меня из головы. – В глубине его глаз отразилась боль. – Почему мне захотелось солгать тебе? Я едва не солгал. Это ужасно.

– Да, – кивнул Струан, довольный тем, что Кулум прошел еще одно испытание и усвоил еще один урок.

– И что же с монетами?

– Ничего. Кроме того, что ты должен помнить о них. Это Брок. Горт еще хуже, потому что у него нет даже отцовской щедрости.

Время близилось к полуночи.

– Присаживайся, Дирк, – пригласил Брок, почесывая бороду. – Грог, пиво или бренди?

– Бренди.

– Ну-ка, бренди, – приказал Брок слуге, затем кивнул на накрытый стол, освещенный двумя канделябрами. – Накладывай себе, Дирк, не стесняйся. – Он поскреб под мышкой, покрытой струпьями от язв, которые торговцы называли между собой «потницей». – Черт, вот проклятая погода! Как это, дьявол тебя забери, ты не мучаешься наравне с нами со всеми?

– Я живу Правильно, – ответил Струан, удобно вытягивая ноги. – Я уже миллион раз тебе говорил. Если мыться четыре раза в день, не будет никакой «потницы». Исчезнут вши, и...

– Это тут вовсе ни при чем, – возразил Брок. – Все это глупость. Противно природе, клянусь Богом. – Он расхохотался. – Те, кто говорят, будто ты у дьявола в помощниках состоишь, может, ближе подобрались к тому, почему у тебя все не как у людей. А? – Он сунул слуге свою пустую серебряную кружку на полгаллона, и тот тут же наполнил ее пивом из небольшого бочонка, стоявшего у стены. Мушкеты и абордажные сабли располагались на стойках рядом. – Но близится, близится срок, когда тебе воздается по заслугам, а, Дирк? – Брок ткнул вниз коротким и толстым большим пальцем.

Струан принял от слуги шарообразный хрустальный бокал и поднес бренди к носу.

– Воздаяние по заслугам ожидает всех нас, Тайлер.

Струан не спешил убирать бокал от лица: аромат бренди перебивал вонь, стоявшую в комнате. Интересно, пахнет ли от Тесс так же, как от ее отца и матери, спросил он себя, и знает ли Брок о цели моего визита. Окна кабинета были плотно закрыты и не пропускали ни ночного воздуха, ни гула людских голосов на площади внизу.

Брок крякнул, поднял наполненную кружку и жадно припал к ней. Он был одет в свой обычный сюртук из плотной шерсти, теплое белье, галстук, завязанный под самым горлом, и жилет. Его колючие глазки неодобрительно разглядывали Струана. Щотландец выглядел спокойным и могучим в своей легкой рубашке, белых брюках и коротких сапогах, рыжеватые волосы на широкой груди отливали золотом в желтом пламени свечей.

– Гляжу я на тебя, парень, и кажется мне, что сидишь ты словно как голый совсем. Смотреть противно.

– Это новая мода, Тайлер. Твое здоровье! – Струан поднял бокал, и они выпили.

– К слову о дьяволе, я слышал, Морин Квэнс скрутила бедного старого Аристотеля почище прежнего. Поговаривают, что они отправляются домой со следующим отливом.

– Он сбежит или перережет себе горло, прежде чем это случится.

Брок громко захохотал.

– Помнишь, как она нежданно-негаданно появилась тогда на балу? Я столько не смеялся с тех самых пор, как Ма защемила себе грудь в катках для белья. – Он махнул слуге рукой, и тот исчез. – Я слышал, ты отправил свой последний корабль.

– Да. Великий сезон, а?

– Угу. И он будет еще лучше, когда «Голубая Ведьма» первая встанет у лондонского причала. Мы получили весточку, что она на сутки впереди. – Брок сделал несколько глубоких глотков, и на лице его тут же выступил пот. – Джефф Купер говорил, что и его последний корабль отчалил, так что Вампоа свободен.

– Ты останешься в Кантоне?

Брок покачал головой.

– Мы уезжаем завтра. Сначала в Куинз Таун, пртом в Макао. Но это место мы оставим открытым, не как раньше.

– Лонгстафф остается. Переговоры будут продолжены здесь, я так полагаю. – Струан почувствовал в воздухе напряженность, и его беспокойство усилилось.

– Ты знаешь, что здесь они все равно не завершатся. – Брок занялся повязкой на глазу. Он поднял ее и потер изуродованную, всю в шрамах глазницу. Бечевка, годами удерживавшая повязку на месте, прорезала на его лбу тонкую красную канавку. – Горт сказал мне, что младшенькая у Робба подхватила лихорадку.

– Да. Наверное, он узнал это от Кулума.

– Ага. – Брок отметил про себя, как резко прозвучал голос Струана. Он опять приложился к кружке и отер пену с усов тыльной стороной ладони. – Жаль, что так обернулось. Плохой йосс. – Он выпил снова. – Твой парень да мой сейчас ровно как старые приятели.

– Славно будет вновь выйти в море. – Струан пропустил мимо ушей насмешку Брока. – Сегодня днем я виделся с Дзин-куа и долго беседовал с ним. О лихорадке. Насколько он знает, в Квантуне никто и никогда не болел ею.

– Если это и взаправду малярия, нам придется несладко. – Брок протянул руку и взял со стола цыплячью грудку. – Угощайся. Я слышал, цены на носильщиков опять подскочили. Вообще цены на Гонконге лезут вверх, как сумасшедшие.

– Ну, не настолько быстро, чтобы серьезно бить нас по карману. Лихорадка пройдет.

Брок, морщась, пошевелился всем своим огромным телом и осушил кружку.

– Ты хотел меня видеть, наедине? Чтобы поговорить о лихорадке?

– Нет, – ответил Струан, с омерзением чувствуя, как вонь, перемешавшись с запахом стоялого пива и духов Брока, влажной пленкой оседает на его коже. – Дело касается моего старинного обещания прийти за тобой с плеткой-девятихвосткой.

Брок взял со стола колокольчик и яростно зазвонил. Резкий звук заметался по комнате. Когда дверь не открылась в ту же секунду, он позвонил снова.

– Вот чертова обезьяна, – выругался он. – Этот лентяй напрашивается на хороший пинок под зад. – Брок подошел к бочке с пивом, наполнил кружку, вернулся на место и поднял глаза на Струана. И стал ждать.

– Ну так что? – проговорил он после долгой паузы.

– Тесс Брок.

– А? – Брок был поражен этим желанием Струана ускорить принятие решения, над которым он сам – как, без сомнения, и Струан тоже – ломал голову долгими бессонными ночами.

– Мой сын любит ее.

Брок глотнул еще пива и снова вытер рот рукой.

– Они и виделись-то лишь однажды. На балу. Ну, потом еще были прогулки днем с Лизой и Лиллибет. Три раза.

– Да. Но он ее любит. Он уверен, что любит ее.

– Ты это точно знаешь?

– Да.

– И что ты думаешь?

– Что нам лучше обговорить все это сейчас. В открытую.

– Почему сейчас – подозрительно спросил Брок, лихорадочно пытаясь отыскать настоящую причину. – Она ведь еще очень молода, как ты знаешь.

– Да. Но она уже достаточно выросла, чтобы выйти замуж.

Брок задумчиво поигрывал кружкой, глядя на свое отражение в полированном серебре. Он спрашивал себя, правильно ли он разгадал намерения Струана.

– Так ты что же, просишь, официально просишь, руки Тесс для своего сына?

– Это его обязанность, а не моя – обращаться к тебе с официальной, просьбой. Однако мы должны поговорить неофициально. До того, как это произойдет.

– Ну, и что ты думаешь? – опять спросил Брок. – Об этом союзе?

– Ты знаешь ответ. Я против него. Я не доверяю тебе. Я не доверяю Горту. Но у Кулума своя голова на плечах, и он вынудил меня уступить: не всегда отец может заставить сына делать то, что он хочет.

Брок подумал о Горте. Когда он заговорил, голос его звучал надтреснуто.

– Коли ты так против него настроен, возьми да вколоти ему в башку немного ума-разума; а то отошли домой, пусть собирается и уматывает. Невелик труд избавиться от этого расхорохорившегося воробушка.

– Ты знаешь, что у меня нет выхода, – с горечью произнес Струан. – У тебя три сына: Горт, Морган, Том. А у меня теперь остался только Кулум. Так что, хочу я этого или нет, именно он должен будет прийти мне на смену.

– Есть ведь еще Робб и его сыновья, – заметил Брок, довольный тем, что правильно прочел мысли Струана, и играя с ним теперь, как с рыбкой на крючке.

– Ты знаешь, что я на это отвечу. «Благородный Дом» создал я, а не Робб. А что думаешь ты сам, а?

Брок не спеша выпил кружку до дна. Он опять позвонил в колокольчик. И опять никто не явился.

– Я этой образине все кишки выпущу и наделаю из них подвязок! – Он встал с кресла и подставил кружку к бочонку. – Я тоже против этого брака, – грубо сказал он и увидел, как на лице Струана промелькнуло изумление. – Но даже и так, – добавил Брок, – я приму твоего сына, когда он обратится ко мне.

– Я так и думал, клянусь Богом! – Струан вскочил, сжав кулаки.

– Ее приданое будет самым богатым во всей Азии. Они поженятся в будущем году.

– Раньше я увижу тебя в аду!

Оба великана зловеще надвинулись друг на друга. Брок впился взглядом в суровое лицо шотландца, которое впервые увидел тридцать лет назад; оно дышало все той же неиссякаемой жизненной силой. Опять он уловил в нем то неопределимое нечто, которое заставляло все его существо так яростно восставать против Струана. Господи ты Боже мой, вскипел он, я не могу постичь, почему Ты поставил этого дьявола на моем пути. Одно я знаю: Ты сделал это затем, чтобы он был сокрушен в честном поединке, а не ударом ножа в спину, как следовало бы.

– Это будет потом, Дирк, – проговорил он. – Сначала они поженятся, честь по чести. Ты и в самом деле загнан в угол. Не моими стараниями, о чем я только жалею, и я не собираюсь тыкать тебя лицом в твой дурной йосс. Но я тут много думал – как и ты – о них двоих и о нас, и я полагаю, так будет лучше всего для них и лучше всего для нас.

– Я знаю, что у тебя на уме. И у Горта.

– Кому дано знать будущее, Дирк? Может статься, в будущем наши компании объединятся.

– Только не пока я жив.

– С другой стороны, может, никакого объединения и не будет. Ты останешься при своем, а мы – при нашем.

– Тебе не удастся захватить и уничтожить «Благородный Дом», уцепившись за женскую юбку!

– А теперь послушай-ка меня, клянусь Богом! – взорвался Брок. – Ты сам завел этот разговор! Ты хотел поговорить в открытую, и я еще не закончил. Поэтому ты будешь слушать, клянусь Богом! Если только ты не окончательно растерял свое мужество, как растерял учтивость, а заодно с нею и мозги.

– Хорошо, Тайлер. – Струан налил себе еще бренди. – Говори, что хочешь сказать.

Брок слегка расслабился, вновь опустился в кресло и отпил из кружки несколько больших глотков.

– Я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть. И доверяю тебе не больше, чем ты мне. Я смертельно устал убивать, но, клянусь Господом нашим Иисусом Христом, я убью тебя в тот день, когда увижу, что ты вышел против меня с плетью в руке. Но не я начну эту драку. Нет. Я не хочу тебя убивать, просто сокрушить, и чтобы все по-честному. Но я тут думал, что, может, молодым удастся поправить то, чего мы... что невозможно для нас. Вот я и решил, пусть будет то, чему суждено быть. Если будет слияние, пусть будет слияние. Это уж они сами решат – не ты и не я. Если не будет слияния – опять же, это их личное дело. Что бы они ни сделали, они это сделают сами. Без нас. Поэтому я я говорю, что брак этот – дело хорошее.

Струан допил свой бренди и со стуком поставил бокал на стол.

– Вот уж не думал, что ты окажешься таким трусом, чтобы использовать Тесс, когда тебе все это не по душе так же, как и мне.

Брок пристально посмотрел на него в ответ, на этот раз уже без злобы,

– Я не использую Тесс, Дирк. Как перед богом клянусь. Она любит Кулума, и это истинная правда. Только поэтому я и разговариваю с, тобой вот так. Мы оба оказались в ловушке. Давай назовем все своими именами. Она как Джульетта для твоего Ромео; да, клянусь Богом, и как раз этого-то я и боюсь. Да и ты тоже, если уж на то пошло. Я не хочу, чтобы моя Тесс кончила свои дни на мраморной плите в склепе только потому, что я ненавижу тебя. Она любит его. Я думаю прежде всего о ней!

– Я этому не верю,

– Я тоже, клянусь Богом! Но Лиза мне уже полдюжины писем прислала про Тесс. Она пишет, что Тесс только мечтает да вздыхает, все вспоминает бал, но говорит при этом только про Кулума. И Тесс писала раз шестнадцать, если не больше, про то, что Кулум сказал, а чего не говорил, что она сказала Кулуму, да как он посмотрел на нее, да что сказал в ответ – и так всю дорогу, пока у меня пар из ушей не повалит. О, она его любит, тут и думать нечего.

– Это лишь детское увлечение. Оно ничего не значит.

– Клянусь Господом, до чего ты каменный человек, с тобой просто невозможно нормально разговаривать. Ты ошибаешься, Дирк. – Брок вдруг почувствовал себя постаревшим и очень усталым. Ему захотелось скорее покончить с этим.

– Не будь бала, этого никогда бы не случилось. Ты выбрал ее вести первый танец. Ты выбрал ее победительницей конкурса. Ты...

– Я не выбирал! Выбор сделал сам Сергеев, я здесь ни при чем!

– Это правда, клянусь Господом?

– Да.

Брок пристально посмотрел на Струана.

– Тогда, может статься, это была рука Господа. Платье Тесс не было самым красивым на балу. Я знаю это, и все это знают, кроме Тесс и Кулума. – Он допил свою кружку и поставил ее на стол. – Я делаю тебе предложение: ты не любишь Кулума так, как я люблю Тесс, но обещай им попутный ветер, открытое море и безопасную гавань, и я сделаю то же самое, Мальчишка заслуживает этого – он спас твою шею в нашем споре о круглом холме, потому что, Христом клянусь, я задушил бы тебя ценой на том аукционе. Если тебе нужна схватка со мной – только скажи. Если я найду способ разорить тебя, чтоб по всем правилам, Богом клянусь, я обязательно сделаю это. Но не с ними двумя, Обещай им попутный ветер, открытое море и безопасную гавань, обещай, как перед Богом, ну?

Брок протянул руку.

Голос Струана проскрежетал, как острие ножа по металлу:

– Я пожму тебе руку в отношении Кулума и Тесс. Но не Горта.

От того, как Струан произнес имя Горта, у Врока похолодело внутри. Но он не убрал руки, хотя и знал, что это соглашение таит в себе немало опасностей. Опасностей для него.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Мы выпьем еще по одной, чтобы скрепить все, как полагается, – сказал Брок, – потом можешь убираться ко всем чертям из моего дома. – Он взял колокольчик, потряс им в третий раз и, когда никто не явился на зов, с размаху швырнул его в стену. – Ли Танг! – проревел он.

Его голос странным гулким эхом прокатился по Дому.

Послышался частый стук шагов, торопливо взбегавших по огромной лестнице, и в дверях появилось испуганное лицо португальского клерка:

– Слуги все исчезли, сеньор. Я нигде не могу их найти,

Струан метнулся к окну. Уличные торговцы, лавочники, зеваки, нищие беззвучно покидали площадь. Группы торговцев в английском саду стояли неподвижно, как статуи, прислушиваясь и наблюдая.

Струан повернулся и бросился к мушкетам, он и Брок оказались у оружейной стойки вместе, в одно и то же мгновение.

– Собери всех внизу! – прокричал Брок клерку.

– В мою факторию, Тайлер. Бей тревогу, – сказал Струан и в следящий момент был уже за дверью.

В течение часа все торговцы и их клерки набились в факторию Струана и заняли английский сад, который служил ей передним двором. Отряд из пятидесяти солдат вооружился и встал в боевом порядке у ворот. Их офицеру, капитану Оксфорду, ловкому, подтянутому человеку с пушком светлых усов на губе, едва исполнилось двадцать.

Струан, Брок и Лонгстафф стояли посередине сада. Джефф Купер и Сергеев держались рядом. Ночь была влажной, жаркой, гнетущей.

– Вам лучше отдать приказ о немедленной эвакуации, ваше превосходительство, – посоветовал Струан.

– Да, – поддержал его Брок.

– Не стоит торопить события, джентльмены, – возразил Лонгстафф. – Такое случалось и раньше, ну?

– Случалось. Но мы всегда получали какое-то предупреждение от Ко-хонга или от мандаринов. Это никогда не было так неожиданно. – Струан напряженно вслушивался в темноту, в то время как его глаза считали лорки, стоявшие у причала. Хватит на всех, подумал он. – Что-то не нравится мне эта ночь.

– И мне тоже, клянусь Богом! – Брок свирепо сплюнул. – На воду надо выходить, говорю я.

– Но вы, конечно, не думаете, что существует какая-то реальная опасность? – спросил Лонгстафф.

– Не знаю, ваше превосходительство. Но что-то подсказывает мне, что нужно отсюда убираться, – сказал Струан. – Или, по крайней мере, перейти на лорки и встать на рейде. Торговый сезон окончен, так что мы можем оставаться здесь или уезжать по собственному желанию.

– Но они же не осмелятся напасть на нас, – презрительно фыркнул Лонгстафф. – Зачем им это нужно? Что они этим выигрывают? Переговоры продвигаются успешно. Все это просто смешно.

– Я лишь предлагаю применить на практике то, о чем вы сами постоянно говорите, ваше превосходительство: что лучше быть готовым к любой неожиданности.

Лонгстафф апатичным жестом подозвал к себе офицера:

– Разделите ваших людей на три отряда. Выставьте охрану у восточного и западного входов и на Хог Стрит. Препятствуйте любому проникновению на площадь до получения дальнейших распоряжений.

– Есть, сэр.

Струан увидел Кулума, стоявшего у фонаря вместе с Горацио и Гортом. Горт объяснял Кулуму, как заряжается мушкет, и юноша внимательно его слушал. Рядом с Кулумом Горт казался огромным, полным жизненной энергии и силы. Струан отвел глаза и заметил Маусса, беседовавшего в тени деревьев с высоким китайцем, которого Струан видел впервые. Заинтересовавшись, Струан подошел к ним.

– Ты слышал что-нибудь, Вольфганг?

– Нет, Тай-Пэн. Никаких слухов, ничего абсолютно. И Горацио тоже ничего не знает. Gott im Himmel, я не понимаю, что все это значит.

Струан, слушая его, внимательно разглядывал китайца. Тот был одет, как крестьянин, в грязные штаны и рубашку. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим. Его живые, полускрытые тяжелыми веками глаза с неменьшим любопытством изучали Струана.

– Кто он? – спросил Струан у Маусса.

– Хун Хсу Чьюн, – ответил Вольфганг с большой гордостью. – Он – хакка. И он христианин, Тай-Пэн. Я сам крестил его. Он лучший из всех, что были у меня, Тай-Пэн. Блестящий ум, пытливый и прилежный, и при этом он простой крестьянин. Наконец-то я обратил человека, который готов нести другим слово Божье – и помогать мне в трудах Его.

– Тебе лучше отослать его отсюда. Если дело обернется бедой и мандарины схватят его вместе с нами, у тебя будет одним обращенным меньше.

– Я уже говорил ему об этом, но он ответил: «Пути Господни нам неведомы, и те, у кого Бог в душе, не поворачиваются спиной к язычникам». Не волнуйтесь. Господь охранит его, а я буду присматривать за ним со своей стороны – даже ценой собственной жизни.

Струан коротко кивнул и вернулся к Лонгстаффу и Броку.

– Как хотите, а я отправляюсь на борт! – сказал Брок.

– Тайлер, пошли Горта с его людьми для усиления солдат вон там. – Струан показал рукой на темнеющий провал Хог, Стрит. – Я возьму на себя восточный вход и прикрою тебя, если начнутся неприятности. Ты можешь отступить сюда.

– Ты за своими людьми присматривай, – ответил Брок. – А уж о моих я как-нибудь сам позабочусь. Ты тут не главнокомандующий, клянусь Богом. – Он махнул рукой Горту: – Пойдешь со мной. Алмейда, ты и остальные клерки, забирайте книги и живо на борт. – Брок со своим отрядом вышел из сада, и они двинулись через площадь.

– Кулум!

– Да, Тай-Пэн.

– Забери все из сейфа и перебирайся на лорку.

– Хорошо. – Кулум понизил голос: – Ты говорил с Броком?

– Да. Не сейчас, парень. Торопись. Потом поговорим.

– Что он сказал: «да» или «нет»?

Струан чувствовал, что другие смотрят на него, и хотя ему очень хотелось рассказать Кулуму о разговоре с Броком, сад был для этого неподходящим местом. – Смерть господня, ты будешь наконец делать то, что тебе говорят?

– Я хочу знать, – ответил Кулум, и его глаза вспыхнули.

– Я не собираюсь обсуждать твои проблемы сейчас. Делай, что велено! – Струан зашагал к дверям фактории. Его остановил Джефф Купер.

– Зачем так сразу уезжать? К чему вся эта спешка, Тай-Пэн? – спросил он.

– Простая осторожность, Джефф. У вас есть лорка?

– Да.

– Если все ваши люди на ней не поместятся, я буду рад взять их с собой. – Струан перевел взгляд на Сергеева: – С реки открывается очень красивый вид, ваше высочество, если вы пожелаете присоединиться к нам.

– Вы всегда убегаете, когда площадь пустеет и исчезают слуги?

– Только когда возникает такое желание. – Струан повернулся и протиснулся сквозь плотную толпу людей. – Варгаш, доставьте все книги на борт и всех клерков. При оружии.

– Слушаюсь, сеньор.

Другие торговцы, увидев, что Струан и Брок серьезно готовятся к немедленному отъезду, заторопились к своим факториям, собрали бухгалтерские книги, коносаменты и другие бумаги, подтверждавшие объем их операций за сезон – то есть обеспечивавшие их будущее – и начали переносить все это на свои лодки. Сокровищ, о которых следовало бы особенно беспокоиться, почти не было, поскольку большинство сделок оплачивалось переводными векселями, – а Брок и Струан уже успели отправить свое серебро на Гонконг.

Лонгстафф перебрал бумаги на своем рабочем столе, уложил шифровальные книги и секретные документы в вализу и присоединился к Сергееву в саду.

– Вы уже собрались, ваше высочество?

– О, у меня с собой нет ничего, заслуживающего особого внимания. Признаться, я нахожу все это довольно любопытным. Опасность либо есть, либо ее нет. Если опасность есть, то почему здесь нет ваших войск? Если ее нет, то зачем удирать?

Лонгстафф рассмеялся.

– Образ мыслей язычников, мой дорогой сэр, весьма отличается от образа мыслей цивилизованного человека. Правительство Ее Величества вот уже более века изучает его в непосредственном контакте. Поэтому мы знаем теперь, что можно ожидать от китайцев и как следует вести с ними дела. Разумеется, – сухо добавил он, – нас не интересует захват их территории – только мирная торговля. Хотя мы и считаем этот регион исключительно британской сферой влияния.

Струан проверял содержимое сейфа, чтобы удостовериться, что все важные бумаги отправлены на борт.

– Я уже сделал это, – сказал Кулум, стремительно входя в комнату и захлопывая за собой дверь. – Ну, так каков же был ответ, черт побери?

– Ты помолвлен, – мягко ответил Струан, – черт побери.

Кулум остолбенело уставился на него, лишившись дара речи.

– Брок в восторге от того, что ты станешь его зятем. Вы сможете пожениться в будущем году.

– Брок сказал «да»?

– Да. Поздравляю. – Струан спокойно проверил выдвижной ящик своего стола и запер его на ключ. Он улыбнулся про себя, довольный тем, что его разговор с Броком прошел по задуманному плану. Он получил именно то, что хотел.

– Ты хочешь сказать, что он согласен? А сам ты согласен?

– Да. Тебе, правда, придется обратиться к нему официально, но он сказал, что готов отдать за тебя свою дочь. Нам еще предстоит обсудить приданое и некоторые детали контракта, но он подтвердил, что вы можете пожениться уже в следующем году.

Кулум порывисто обнял Струана за плечи:

– О, отец, спасибо тебе, спасибо!

Он не слышал, как у него вырвалось слово «отец». Но это услышал Струан.

Треск выстрелов разорвал ночную тишину. Струан и Кулум подскочили к окну как раз в тот момент, когда передние ряды толпы у западного входа на площадь откатились назад под ружейным огнем. Но сотни человек продолжали напирать сзади, и в следующую минуту поток визжащих китайцев, поглотив, словно огромная волна, горстку солдат в алых мундирах, разлился в дальнем конце площади.

Толпа несла с собой факелы, топоры, копья – и знамена Триад. Китайцы окружили ближайшую к западному концу факторию, которая принадлежала американцам. В окно полетел факел, потом были сорваны с петель двери. Толпа начала жечь, крушить и грабить здание.

Струан схватил мушкет.

– Ни слова Тесс, держи все в большом секрете, пока не повидаешься с Броком. – Они выбежали в холл. – Бросай все это к чертям, Варгаш! – крикнул Струан, заметив португальца, тащившего огромную кипу дубликатов накладных. – Быстро на борт!

Варгаш бросился к лорке.

Площадь перед факторией Струана и сад были заполнены торговцами, спешащими к своим судам у причала. Несколько солдат забрались на стену сада и приготовились стоять до последнего. Струан присоединился к ним, чтобы помочь прикрывать отступление. Краем глаза он увидел, как Кулум забежал назад в факторию, но его тут же отвлекла еще одна толпа, появившаяся на дальнем конце Хог Стрит. Солдаты, защищавшие подход к площади с той стороны, дали залп и отступили, сохраняя боевой порядок, к английскому саду, где заняли позицию рядом с остальными, прикрывая последних из торговцев, бежавших к лоркам. Те, кто уже сел на корабли, приготовили мушкеты, но толпа целиком сосредоточилась на факториях в дальнем конце площади и, к огромному удивлению европейцев, почти не обращала внимания на самих торговцев.

Струан с облегчением вздохнул, увидев Купера и остальных американцев на палубе одной из лорок Он-то думал, что они еще не успели покинуть факторию.

– Чес-с-с-слово, вы только полюбуйтесь на этих мерзавцев, – произнес Лонгстафф, не обращаясь ни к кому в отдельности. Он стоял у стены снаружи сада с тросточкой в руке и смотрел на толпу. Ему было ясно, что это означало превращение всяких переговоров и делало войну неизбежной – Армия и флот Ее Величества скоро положат конец этому вздору. – Он вернулся через ворота в сад и разыскал Сергеева. Тот невозмутимо наблюдал за сумятицей, рядом стояли два его ливрейных лакея, вооруженные и беспокойно озирающиеся по сторонам.

– Может быть, вы согласитесь подняться вместе со мной на борт, ваше высочество, – предложил князю Лонгстафф, стараясь перекричать шум беснующейся толпы. Он понимал, что если с Сергеевым что-нибудь случится, это может вырасти в международный инцидент, который даст царю превосходный предлог направить в китайские воды военные корабли и солдат в качестве ответной меры. А этого, черт возьми, нельзя допустить ни в коем случае, сказал он себе.

– Существует только один язык, на котором можно говорить с этой падалью. Вы полагаете, ваша демократия здесь уместна?

– Разумеется. Нужно лишь дать им время, ну? – небрежно ответил Лонгстафф. – Давайте пройдем на корабль. Нам повезло, сегодня приятный вечер.

Один из русских слуг начал что-то говорить Сергееву, который в ответ лишь посмотрел на него. Слуга побледнел и умолк.

– Как вам угодно, ваше превосходительство, – ответил Сергеев, не желая уступать Лонгстаффу в его явном презрении к толпе. – Только я думаю, нам следует подождать Тай-Пэна. – Он достал из кармана табакерку и предложил ее англичанину, с удовлетворением отметив, что его пальцы при этом не дрожали.

– Благодарю вас. – Лонгстафф взял понюшку. – Скверно все это, черт меня побери, ну? – Он подошел к Струану: – Какого дьявола, Дирк, что это на них нашло?

– Приказ мандаринов, можете не сомневаться. Такой толпы раньше никогда не было. Никогда. Нам лучше поспешить к лоркам. – Струан следил за площадью. Последний из торговцев сел на корабль. Не было видно только Брока. Горт со своими людьми по-прежнему охранял двери фактории Броков, расположенной с восточной стороны, и Струан пришел в ярость, увидев, что Горт стреляет в толпу, которая грабила факторию американцев и не угрожала ему непосредственно.

Он испытывал искушение отдать приказ о немедленном отступлении, а потом, в сумятице, поднять мушкет и пристрелить Горта. Он знал, что в таком шуме и суматохе его никто не заметит. Это избавило бы его от еще одного убийства в будущем. Но Струан не стал стрелять. Он хотел получить полное удовольствие, увидев ужас в глазах Горта в тот миг, когда он действительно убьет его.

Севшие на лорки торговцы торопливо отчаливали, и уже многие суда вышли на середину реки. Толпа по-прежнему странно игнорировала их.

Над факторией Купера-Тиллмана клубился дым. Но вот налетел порыв ветра, все здание разом вспыхнуло, как свеча, и языки пламени принялись лизать ночную тьму.

Струан увидел, как из своей фактории выскочил Брок. В одной руке он держал мушкет, в другой – саблю, карманы его сюртука оттопыривались, набитые бумагами. Его старший клерк Алмейда побежал впереди него к лорке, согнувшись под тяжестью бухгалтерских книг, Брок и Горт со своими людьми прикрывали его. В этот момент еще одна толпа, смяв солдат, прорвалась на площадь с востока, и Струан понял, что пора уносить ноги.

– Все на корабль! – прорычал он, устремляясь к воротам сада. Вдруг он остановился как вкопанный: Сергеев прислонился спиной к стене с пистолетом в одной руке и рапирой в другой. Лонгстафф стоял рядом с ним.

– Пора удирать! – крикнул он, покрывая шум. Сергеев рассмеялся.

– В какую сторону?

Раздался оглушительный взрыв – пламя добралось до арсенала американцев, – и здание американской фактории рухнуло, забросав толпу горящими обломками, которые некоторых убили и многих покалечили" Знамена Триад пересекли Хог Стрит, за ними следовала неистовая толпа грабителей, которая одну за другой захлестнула восточные фактории. Струан уже выбежал за ворота, когда вдруг вспомнил о Кулуме. Он крикнул своим людям, чтобы они прикрыли его и бросился назад.

– Кулум! Кулум!

Кулум появился на лестнице и запрыгал вниз по ступенькам.

– Я забыл кое-что, – на ходу бросил он отцу и помчался к лорке.

Сергеев и Лонгстафф все еще ждали у ворот вместе с людьми Струана. Третья толпа, хлынув через площадь и набросившись на соседнюю факторию, отрезала им путь к отступлению. Струан показал на стену, и они перелезли через нее. Кулум упал, но Струан помог ему подняться, и вместе они побежали к лоркам. Сергеев и Лонгстафф не отставали.

Толпа дала им пройти, но как только они двинулись через площадь, открыв дорогу к фактории, ее вожаки ринулись в сад, у многих в руках были факелы. И они набросились на «Благородный Дом».

Теперь уже большая часть факторий была объята пламенем, где-то с тяжелым вздохом провалилась крыша, и новый огненный дождь обрушился на тысячи людей, собравшихся на площади.

Брок стоял на главной палубе своей лорки, безжалостно понукая команду. Все его матросы были вооружены, пушки смотрели в сторону берега.

Со своего места на юте Горт видел, как отдали носовой и кормовой швартовы. Когда лорка начала медленно отходить от причала, он схватил мушкет, прицелился в китайцев, теснившихся в дверях их фактории и выстрелил. Он увидел, как один человек упал, и губы его изогнулись в дьявольской усмешке. Горт взял другой мушкет и в этот момент заметил Струана и остальных – они прорывались к своей лорке, круша китайцев, наседавших и спереди, и сзади. Он огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, тщательно прицелился. Струан находился между Кулумом и Сергеевым, Лонгстафф – чуть сбоку. Горт нажал на курок.

Сергеев крутанулся на бегу и с размаху врезался в землю.

Горт схватил третий мушкет, но на ют ринулся Брок.

– Давай на нос, встанешь у носовой пушки! – крикнул он сыну. – Не стрелять, пока я не дам команды! – Он подтолкнул Горта вперед и зарычал на матросов: – Переложить руль, клянусь Господом! Отдать рифы, все паруса – хоу! – Он взглянул на берег: Струан и Лонгстафф склонились над Сергеевым, Кулум стоял рядом, толпа китайцев стремительно надвигалась на них. Брок схватил мушкет, который Горт уронил на палубу, прицелился и выстрелил. Вожак китайцев упал, и толпа остановилась.

Струан взвалил Сергеева на плечо.

– Стреляйте поверх голов! – приказал он. Его люди растянулись в линию, прикрывая его своими телами, и дали залп в упор. Те китайцы, что были впереди, отпрянули назад, задние продолжали рваться вперед. Возникла давка, в толпе раздались истошные выкрики, тем временем Струан и его люди успели благополучно добраться до цели.

Маусс ждал их на причале рядом с лоркой, неподалеку от него стоял тот самый новообращенный китаец, который не так давно привлек внимание Струана. Оба были вооружены. Маусс держал в одной руке Библию, в другой абордажную саблю и кричал:

– Славен будь, Господи, и прости этих несчастных грешников.

Его клинок со свистом рассек воздух, и толпа попятилась.

Когда все были на борту, и лорка вышла на стремнину, они оглянулись назад.

Все поселение было в огне. Танцующие языки пламени, клубы дыма, леденящие кровь вопли – все слилось в одну картину ада.

Лонгстафф стоял на коленях рядим с Сергеевым, которого положили на квартердеке. Струан поспешил к ним.

– Беги на нос! – прогремел он на ходу Мауссу. – Встань там впередсмотрящим.

Сергеев, с лицом белым, как мел, держался рукой за пах с правой стороны. Из-под пальцев сочилась кровь. Его телохранители, стуча зубами, подвывали от ужаса, Струан оттолкнул их в сторону и разорвал спереди брюки Сергеева. Потом распорол ножом и снял одну штанину. Мушкетная пуля оставила глубокую косую царапину внизу живота, на долю дюйма выше детородного органа, и проникла в правое бедро. Кровь текла обильно, но не толчками. Струан возблагодарил Бога за то, что пуля не угодила в живот, как он опасался. Он перевернул Сергеева, и русский издал горлом сдавленный стон. Сзади на бедре зияла кровавая рваная дыра, отмечавшая то место, где вышла пуля. Струан осторожно прозондировал рану и извлек оттуда маленький кусочек раздробленной кости.

– Принеси одеяла, бренди и жаровню, – резко бросил он матросу. – Ваше высочество, вы можете пошевелить правой ногой?

Сергеев попробовал чуть-чуть передвинуть ее и сморщился от боли, но нога подчинилась.

– Думаю, бедро ваше в порядке, дружище. А пока – лежите, не двигайтесь.

Когда принесли одеяла, он укутал в них великого князя и помог ему устроиться поудобнее на сиденье позади рулевого. Потом дал ему бренди.

Вскоре принесли жаровню. Струан обнажил рану и щедро полил ее из бутылки. Потом нагрел свой нож, воткнув его в уголья жаровни.

– Держите его, Уилл! Кулум, ну-ка помоги нам. – Они опустились на колени: Лонгстафф в ногах, Кулум рядом с головой.

Струан поднес раскаленное докрасна лезвие к ране, бренди вспыхнуло, и Сергеев потерял сознание. Струан прижег рану спереди и быстро прошел глубже, торопясь закончить прежде, чем Сергеев придет в себя. Потом перевернул князя и занялся выходным отверстием. Воздух наполнился запахом паленого мяса. Лонгстафф отвернулся, и его вырвало, но Кулум продолжал держать князя и помогать отцу, и Лонгстафф заставил себя опять повернуть голову.

Струан заново накалил нож, вылил еще бренди на рану и глубоко и тщательно прижег ее. От тяжелого запаха у него разболелась голова, с подбородка капал пот, но руки двигались уверенно, и он знал, что если сделает прижигание недостаточно тщательно, рана нагноится, и тогда Сергеев обязательно умрет.

Да, с такой раной умерли бы девять человек из десяти.

Вскоре операция закончилась.

Он перевязал Сергеева и сполоснул свой рот бренди; коньячные пары прогнали запах крови и горелого мяса. Затем он сделал большой глоток и посмотрел на русского. Лицо князя было серым и безжизненным.

– Теперь он в руках своего собственного йосса, – сказал он. – Ты в порядке, Кулум?

– Да. Кажется, да.

– Ступай вниз. Распорядись насчет горячего рома для всех матросов. Проверь наши запасы. Ты теперь Номер Второй на борту. Разберись, кто есть кто на судне, у нас тут люди из других компаний.

Кулум покинул ют.

Оба русских слуги стояли на коленях рядом с Сергеевым. Один из них тронул Струана за руку и что-то сбивчиво проговорил, благодарно глядя на него. Струан знаком приказал им оставаться подле своего господина.

Он устало потянулся, положил руку на плечо Лонгстаффу, отвел его в сторону и наклонился к самому его уху:

– Вы видели у китайцев мушкеты? Лонгстафф покачал головой:

– Ни одного.

– И я тоже, – сказал Струан.

– Выстрелы там раздавались повсюду – Лонгстафф побледнел и выглядел крайне озабоченным. – Видимо, один из тех несчастных случаев, которые неизбежны в такой суматохе.

Струан помолчал несколько секунд.

– Если он умрет, нас ждут большие неприятности, а?

– Будем надеяться, что этого не случится, Дирк. – Лонгстафф закусил губу. – Я немедленно поставлю министра иностранных дел в известность об этом происшествии. Нужно будет провести расследование, – Лонгстафф бросил взгляд на посеревшее, как у трупа, лицо. Дыхание Сергеева было частым и неглубоким. – Чертовски некстати все это, ну?

– Судя по расположению раны и по тому, где он стоял перед тем, как упасть, не приходится сомневаться, что пуля была выпущена из нашего мушкета.

– Это был самый обыкновенный несчастный случай.

– Верно. Но пуля могла бы быть и направлена.

– Невозможно. Кому придет в голову убивать его?

– Кому придет в голову убивать вас? Или Кулума? Или, может быть, меня? Мы все держались очень тесной группой.

– Кому?

– У меня здесь врагов не меньше десятка.

– Брок не стал бы хладнокровно стрелять в вас из-за угла.

– Я этого и не говорил. Назначьте награду за информацию. Возможно, кто-то что-то видел.

Вместе они посмотрели на поселение. Теперь оно осталось далеко за кормой: лишь дым и пламя над крышами Кантона указывали то место, где оно находилось.

– Это безумие грабить и разрушать все подобным образом. Раньше никогда такого не было. Зачем им понадобилось это делать? Зачем? – говорил Лонгстафф.

– Я не знаю.

– Сразу же после прибытия на Гонконг мы отправимся на север – на этот раз прямо к воротам Пекина, клянусь Богом. Император очень и очень пожалеет, что отдал такой приказ.

– Да. Но сначала вы снарядите экспедицию против Кантона. Немедленно.

– Но это же пустая трата времени, ну?

– Будьте готовы штурмовать город не позже, чем через неделю. Вам не придется доводить дело до конца. Вы опять потребуете с Кантона выкуп. Шесть миллионов тэйлов серебром.

– Зачем?

– Вам нужен месяц или даже больше, чтобы флот подготовился к походу на север. Погода пока против нас. К тому же нужно дождаться подкреплений. Когда они должны прибыть?

– Через месяц-полтора.

– Хорошо. – Лицо Струана стало жестким. – Тем временем Ко-хонгу придется где-то отыскать шесть миллионов. Это научит их предупреждать нас в другой раз, клянусь Богом. Вы непременно должны показать наш флаг здесь, прежде чем отправитесь на север, или мы потеряем лицо. Если им сойдет с рук сожжение поселения, мы больше никогда не сможем чувствовать себя в безопасности. Прикажите «Немезиде» встать у стен города. Дальше – ультиматум и двенадцать часов на раздумье, или вы сравняете Кантон с землей.

Сергеев застонал, и Струан подошел к нему. Русский все еще пребывал в шоке и едва сознавал, что происходит вокруг.

Потом Струан заметил, что обращенный Мауссом китаец наблюдает за ним. Человек стоял на главной палубе у правого фальшборта. Он осенил Струана крестным знамением, закрыл глаза и начал молча молиться.