Онлайн чтение книги Тайна Испанского мыса
Глава 9. НОЧЬ, ТАИНСТВЕННЫЙ ИСКАТЕЛЬ

Судья Маклин проснулся. Какое-то мгновение он пытался пробиться сквозь густой непроглядный туман; но наконец окончательно пришел в себя и напряг все органы чувств, понимая, что слышит и даже видит в темноте. Старое сердце, он ощутил это, вздрогнув, глухо забилось, словно поршневой клапан. Он лежал очень тихо, всем нутром чуя опасность.

В комнате кто-то был.

Краем глаза судья взглянул на окно до пола, выходящее на испанский балкон. Занавеси были лишь наполовину задвинуты, и он мог видеть усеянное звездами небо. Должно быть, уже поздно. Как поздно? Маклин непроизвольно поежился, зашуршав простынями.

Он не испытывал интереса к ночным визитерам, и еще меньше к ночным визитерам в доме, где совершено убийство. Постепенно пульс судьи снизился до нормального, как если бы ничего не случилось, и разум прогнал непрошеного визитера. Кем бы он ни был, подумал судья, его ждет большой сюрприз. Он напряг свои старые мускулы, готовясь вскочить с кровати, ибо не считал себя настолько немощным, чтобы не постоять за себя в схватке...

Дверь неожиданно щелкнула, и — теперь его глаза уже привыкли к темноте — судья точно увидел, как что-то белое метнулось из комнаты. Значит, гость покинул его.

— Фу-у, — протянул он, спуская на пол босые ноги.

Где-то совсем рядом послышался спокойный голос:

— О, значит, ты наконец-то проснулся?

Судья едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Черт побери! Эллери?

— Собственной персоной. Полагаю, ты тоже слышал нашего друга? Нет-нет, не включай свет.

— Тогда, если это ты, — удивленно начал судья, — кто только что...

— Вышел? Никак нет. Разве физический закон не гласит, что одно и то же материальное тело не может занимать в пространстве два разных положения одновременно? Ладно, не важно; я никогда не был силен в физике. Нет, это была особа, которую я поджидал.

— Поджидал?

— Должен признаться, я не против ее вторжения в эту комнату и думаю, что это можно легко объяснить...

— Ее?

— О да, это была женщина. Разве ты не учуял запаха пудры? Извини, не могу назвать марку и что это за аромат: никогда не разбирался в подобных вещах. На самом деле она была одета во что-то длинное, летящее и белое. Я просидел тут в ожидании, может, час или даже больше.

— Тут? — Пожилой джентльмен был поражен.

— Нет, в моей комнате в основном. Но когда увидел, как она взялась за ручку этой двери, то решил проникнуть сюда через смежную дверь на случай... э... опасности. Ты выглядел таким невинным ангелочком. Она могла тебя пристукнуть, прежде чем ты проснулся бы.

— Кончай ломать дурака! — резко бросил судья, понижая голос. — Зачем кому-то могло понадобиться убивать меня? Я не знаю никого из этих людей и уж определенно никому из них ничего плохого не сделал. Должно быть, это какая-то ошибка. Она ошиблась комнатой, вот и все.

— О, несомненно! Я просто подергал тебя за усы. Хмм. Но она отступила временно. Боюсь, нам придется подождать. Твоя шумная попытка встать спугнула ее. Что ты собирался делать, — хохотнул Эллери, — прыгнуть на нее и вцепиться ей в горло, как Тарзан?

— Я не знал, что это женщина, — смущенно пробормотал судья. — Но я не собирался лежать и ждать, когда из меня сделают отбивную. Кто, черт возьми, это был?

— Провалиться мне на месте, если я знаю. Могла быть любая из них.

Судья снова лег, опершись о локоть. Он не сводил глаз с того места, где должна была быть дверь. Но мог различить лишь неподвижную фигуру Эллери.

— Ладно, — произнес наконец Маклин, — а ты не хочешь кое-что рассказать мне? Что тут происходило? Почему ты ждал? Откуда у тебя взялось подозрение? Как долго я спал? Ты самый несносный молодой...

— Вау. Не все сразу. На моих часах почти половина третьего. Должно быть, у тебя необычайно чистая совесть.

— Я и дольше спал бы, если бы не эта проклятая особа. Мои старые кости опять начинают ныть. Ну и...

— Это длинная история. — Эллери приоткрыл дверь и высунул голову в коридор, потом снова закрыл ее. — Мы пока не сдвинулись с места. Я сам проспал до десяти часов. Ты, должно быть, голоден? Тиллер принес мне самый вкусный...

— Опять Тиллер! Я не голоден. Отвечай мне, ты, прохиндей, почему ты решил, что кто-то может отправиться гулять этой ночью, и чего ты ждал?

— Я ждал, — ответил Эллери, — того, кто войдет в соседнюю комнату.

— В соседнюю? То есть в твою?

— С другой стороны. Самую последнюю с конца.

— В спальню Марко? — воскликнул пожилой джентльмен и замолчал. — Но разве она не охраняется? Я думал, что этот парень Рош...

— Ты можешь мне не поверить, но наш приятель Рош растянулся и заслуженно похрапывает на кровати Тиллера внизу...

— Но Молей съест его живьем!

— Не думаю. По крайней мере, не Роша. Видишь ли, Рош оставил комнату на другого. Э... на меня.

Судья уставился в темноту с открытым ртом.

— На тебя? Это выше моего понимания. Или это ловушка?

Эллери выглянул снова в коридор.

— Видимо, она здорово струхнула. Думаю, приняла тебя за привидение... Ну да, ловушка. Почти все они вернулись в дом до полуночи. Бедняжки! Они так устали. И тем не менее я, как бы между прочим, объявил им — всем сразу, — что нет смысла охранять комнату покойного, особенно после того, как мы тщательно ее осмотрели; я довел до их сведения, что Рош отпущен отдохнуть.

— Понятно, — пробормотал судья. — Но с чего ты взял, что кто-то попадется в твою ловушку?

— А это, — негромко объяснил Квин, — другая история... Тихо! — Судья задержал дыхание, насторожившись, а Эллери прижался губами к его уху. — Она вернулась. Ни звука. Пойду немного пошпионю. Ради бога, Солон, не испорть мне все! — И он ушел.

Занавеси на окнах бесшумно всколыхнулись, тень проскользнула на балкон и пропала. Судья снова увидел звезды, далекие и холодные.

Он поежился.

Целых пятнадцать минут его слух не улавливал ничего другого, кроме биения волн о скалы внизу и шума холодного ветра, дующего с моря в его окна. Наконец, судья Маклин бесшумно вылез из постели, обернул свое тощее, облаченное в пижаму тело шелковым покрывалом, сунул ноги в ковровые тапочки и тихонько подкрался к балконному окну. С торчащими дыбом волосами на затылке, напоминающими пучок ирокеза, и обернутыми покрывалом плечами, он походил на гротескную фигуру древнеиндейского вождя, вступившего на тропу войны. Однако нелепый вид не помешал ему осторожно, в лучших индейских традициях, выскользнуть на длинный балкон с железной решеткой и усилить позицию Эллери у окна несколькими ярдами дальше — окна бывшей спальни Марко.

Эллери распластался в неудобной позе, его глаза словно приклеились к щелочке света внизу. Венецианские жалюзи оставались опущенными не до конца — легкомысленная оплошность со стороны ночного мародера, поскольку незащищенная полоса позволяла видеть всю комнату. Заметив приближение судьи, Эллери предупреждающе кивнул и немного подвинулся.

Пожилой джентльмен спокойно развернул покрывало, присел на корточки и заглянул внутрь комнаты, почти перегнувшись через Эллери.

Огромная испанская спальня находилась в чудовищном беспорядке. Дверцы платяного шкафа были распахнуты, и вся одежда покойного валялась на полу, скомканная и местами изорванная. Дорожный сундук выволокли на середину комнаты и опорожнили. Несколько саквояжей и чемоданов были с досадой отброшены в сторону. Кровать подверглась самой безжалостной атаке: нож распорол матрасы, которые теперь валялись выпотрошенными, с торчащими наружу пружинами. Сами пружины также подверглись насилию. Драпировку балдахина сорвали напрочь. Все выдвижные ящики в комнате были выдвинуты, а их содержимое кучей вывалено на пол. Даже картины на стенах подверглись тщательному осмотру, поскольку теперь они висели криво.

Судья почувствовал, как горят его щеки. — Где эта чертова кладбищенская воровка, устроившая весь этот погром? — приглушенно спросил он. — Я бы с удовольствием придушил ее!

— Ущерб вполне поправимый, — прошептал Эллери, не отрывая глаз от щелочки света внизу. — Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Она сейчас в ванной, наверняка вершит вендетту. У нее нож. Жаль, что ты не видел, как она тут летала по стенам! Прямо как та фурия. Тихо... Наша леди идет. Красотка, да?

Судья уставился на нее во все глаза.

В дверях ванной комнаты стояла Сесилия Мунн. С ее лица словно сорвали маску. Очевидно, спокойное выражение, которое она ежедневно демонстрировала миру, служило чем-то вроде слоя косметики. Под ним скрывалось нечто совершенно иное, бесстыдно обнажившееся сейчас — грубое, неприкрытое и отвратительное, таившееся в змеевидных губах, бледной упругой коже и тигриных глазах. Одной рукой Сесилия хватала пустой воздух, второй размахивала обыкновенным ножом для резки хлеба, который, видимо, стащила из кухни. Ее халат распахнулся, полуобнажив маленькие, упругие груди.

Перед ними была резко выгравированная картина, олицетворявшая собой человеческий гнев, отчаяние и ужас. Даже светлые волосы женщины были этим заражены — они торчали во все стороны. Весь ее ощетинившийся, полный дикой ненависти вид вызвал у обоих мужчин оцепенение.

— Боже правый, — прошептал пожилой джентльмен, — это же просто животное! Я никогда не видел...

— Ее обуял страх, — тихо пояснил Эллери. — Страх. Их всех обуял страх. Должно быть, этот Марко в каком-то смысле был Макиавелли и Вельзевулом в одном флаконе. Он пригвоздил страхом...

Белокурая женщина вдруг метнулась словно кошка — прямо к выключателю. И сразу же наступила кромешная тьма.

Они лежали, застыв на месте. Только одно могло вызвать такой спонтанный рефлекс мышц — она услышала, как кто-то приближался.

Казалось, прошла целая вечность. Хотя на самом деле секундная стрелка на часах Эллери дернулась лишь несколько раз. Затем свет вспыхнул вновь. Дверь была снова закрыта, и спиной к ней стояла миссис Констебль, а ее рука все еще лежала на кнопке выключателя рядом с дверным косяком. Миссис Мунн исчезла.

Обвислая туша толстухи походила на застывшее желе. Ее всю словно раздуло изнутри: глаза, грудь и все заплывшее жиром тело выпятилось наружу. Но более всего выражали ее глаза, глядящие на изуродованную кровать, разбросанные на полу вещи и опустошенные ящички. Для Квина и судьи это было все равно, что смотреть замедленные кадры фильма. Они могли проследить каждую мысль, отражавшуюся в ее глазах и на ее измученном лице. Оно больше не казалось пустым и застывшим. Все ее тело под шелковым халатом дрожало, сотрясаясь каждой клеточкой жирной плоти. Изумление. Ужас. Догадка. Разочарование. И наконец, страх, растворивший все остальное. Миссис Констебль расплавилась от страха, словно огромная свеча, оплывшая в гору теплого жира.

Бесформенной грудой плоти осев на пол, она зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части. Женщина рыдала беззвучно, отчего ее горе выглядело еще более омерзительным. Они могли видеть красное нёбо ее широко открытого рта и огромные бусины слез, катившихся по ее лицу. Сидя на коленях, она раскачивалась из стороны в сторону в горестном экстазе, из-под халата торчали ее огромные голые колени.

Миссис Мунн по-кошачьи гибко вышла из-за спинки кровати и уставилась на бесформенную массу, рыдающую на полу. Звериное выражение исчезло с ее жесткого, красивого лица. Презрительный взгляд красавицы выражал едва ли не сочувствие. В руке она все еще сжимала забытый нож.

— Несчастная идиотка, — бросила Сесилия женщине на полу.

Эллери и судья слышали это отчетливо.

Миссис Констебль прекратила раскачиваться, очень медленно открыла глаза. Потом мгновенно вскочила на ноги и, запахнув на груди халат, уставилась на блондинку.

— Я... я... — Затем ее пораженный взгляд скользнул по ножу в руках миссис Мунн, и с толстых щек мгновенно сбежали остатки краски. Она попыталась заговорить, но голосовые связки подвели ее. Наконец пролепетала:

— Вы... Нож...

Миссис Мунн сначала не поняла. Но потом до нее дошло, чего испугалась толстуха, и она, улыбнувшись, швырнула нож на кровать.

— А, это, вам нечего бояться, миссис Констебль. Я про него совсем забыла.

— О, — приглушенно вырвалось из груди несчастной толстухи, ее руки принялись теребить край халата, глаза оставались полузакрытыми. — Я... должно быть, ходила... во сне.

— Вам незачем прикидываться перед крошкой Сесилией, дорогуша, — сухо произнесла миссис Мунн. — Я тоже одна из его милашек. Так, значит, он совратил и вас, да? Кто бы мог подумать?!

Толстуха облизала губы.

— Я... что вы имеете в виду?

— Мне следовало бы догадаться. Вы такая же светская дама его круга, как и я сама. Он вам тоже написал, да? — Ее жесткие глаза прошлись по уродливой, деформированной фигуре немолодой женщины все с тем же выражением презрительного сочувствия.

Миссис Констебль поплотнее закуталась в халат.

— Да, — с надрывом ответила она.

— И велел немедленно приехать сюда, я права? Немедленно? Это одно из любимых словечек моего драгоценного муженька. — Она непонятно почему вздрогнула. — Готова поспорить, что он написал вам, что вы приглашены миссис Годфри. Уверена, что-то в этом роде. Как если бы она знала вас всю жизнь, с тех самых пор, когда вы были еще девочками и носили косички... Со мной было то же самое. И вы приехали. Вау, и вы осмелились приехать! Вы побоялись отказать ему.

— Да, — прошептала миссис Констебль. — Побоялась.

Губы миссис Мунн изогнулись, глаза блеснули огнем.

— Проклятый...

— Вы... — начала было миссис Констебль и замолчала. Ее руки описали дугу вокруг. — Это все сделали вы?

— Кто же еще! — фыркнула блондинка. — Неужели вы думаете, что я могла бы это так оставить? Он достаточно заставил меня страдать, проклятый сукин сын! Я решила, что это мой единственный шанс. Коп отправился спать... — Она передернула плечами. — Но все напрасно. Их здесь нет...

— О, — прошептала толстуха. — Нет? Я думала... Но они должны быть здесь! О, невозможно даже представить, что их здесь нет. Я не могла бы жить... я сначала подумала, что вы пришли сюда и нашли их. — Неожиданно она схватила блондинку за плечи, ее глаза дико блеснули, и прохрипела: — А вы не лжете? Может, вы это скрываете? О, пожалуйста. Пожалуйста. У меня дочь — невеста. Мой сын недавно женился. Мои дети уже взрослые. Я всегда была уважаемой женщиной. Я... я не понимаю, как это случилось. Я всегда мечтала о таком, как он... Пожалуйста. Скажите мне... скажите мне, что вы нашли... скажите, скажите, пожалуйста! — Ее голос сорвался на крик.

Миссис Мунн залепила ей пощечину. Крик оборвался, и толстуха попятилась, схватившись за щеку.

— Простите, — проговорила блондинка. — Своим криком вы поднимете даже мертвых. Рядом спит старикашка... я только что по ошибке попала в его комнату... Ладно тебе, сестренка, возьми себя в руки. Мы отсюда уходим.

Миссис Констебль позволила взять себя за руку. Теперь она плакала по-настоящему.

— Но что мне теперь делать? — простонала она. — Что мне делать?

— Сидеть тихо и молчать. — Миссис Мунн пожала плечами. — Завтра здесь черт знает что будет, когда этот коп вернется и обнаружит весь этот погром. Но мы об этом ничего не знаем, понятно? Ничего. Мы всю ночь проспали как невинные младенцы.

— Но ваш муж...

— Да. Мой муж. — Глаза блондинки стали еще жестче. — Он преспокойно храпит у себя в комнате, — отрезала она. — Пойдемте, миссис Констебль. В этой комнате... нездоровая атмосфера. — Она потянулась к выключателю.

Свет потух. Через несколько секунд мужчины у окна услышали, как защелкнулась дверь.

— Представление окончено, — констатировал Эллери, не без труда поднимаясь с затекших колен. — Отправляйся поскорее обратно в постель, мой друг. Ты что, хочешь поймать пневмонию?

Судья Маклин подхватил свое одеяло и, не говоря ни слова, осторожно двинулся по узкому балкону к своему окну. Эллери последовал за ним и вошел в дверь, которую лишь слегка приоткрыл. Потом закрыл ее за собой и беспечно зажег свет.

Пожилой джентльмен сидел на краю кровати, глубоко задумавшись. Эллери зажег сигарету и с облегчением опустился в кресло.

— Итак, — негромко произнес он, не спуская глаз с судьи, — каков вердикт, ваша честь?

Судья пошевелился.

— Если ты расскажешь мне обо всем, что произошло, пока я спал, сын мой, я смогу дать более вразумительное объяснение.

— Рассказывать почти нечего. Самая главная новость — это то, что миссис Годфри во всем призналась.

— Не понимаю?

— В саду, под луной, жена призналась в неверности мужу. Детективу посчастливилось это слышать. — Эллери передернул плечами. — В этом смысле кое-что прояснилось. Я знал, что она в конце концов сломается, но не думал, что перед Годфри. Поразительный тип этот Годфри! В нем что-то есть. Принял новость с достоинством, как того требовали обстоятельства... Она также призналась в том, о чем мы уже говорили раньше, — она ни разу не встречалась ни с миссис Констебль, ни с Муннами, до того как пригласила их на Испанский мыс. Как выяснилось, это Марко заставил ее пригласить всю эту компанию.

— А-а, — протянул судья.

— И миссис Констебль и миссис Мунн — по крайней мере, миссис Констебль точно — попали в затруднительное положение, не меньше, чем она сама.

Пожилой джентльмен рассеянно кивнул:

— Да-да, понимаю...

— Однако самый интересный момент откровения был прерван внезапным появлением миссис Констебль. — Эллери вздохнул. — Не то чтобы это было так уж важно. Но мне хотелось бы услышать это из уст самой миссис Годфри.

— Хмм. Ты хочешь сказать, что она рассказала мужу не все?

— Несомненно.

— Но ты знаешь, что она собиралась сказать Годфри?

— Думаю, что да, — ответил Эллери.

Судья распрямил длинные ноги и направился в ванную. Когда он вернулся снова, его лицо было скрыто полотенцем.

— Теперь, — начал он приглушенно, — когда я собственными глазами видел эту драму в соседней комнате, мне кажется, что я тоже знаю.

— Хвастаешься? Давай сравним. Твой диагноз?

— Мне кажется, я понимаю таких женщин, как Стелла Годфри. — Судья Маклин отбросил полотенце и растянулся во всю длину кровати. — Не важно, кем мог оказаться Годфри в социологическом отношении, его жена — жертва небезызвестной болезни голубой крови, носящей название «гордость касты». По рождению она Руздал. Ты не слышал, чтобы кто-то из их рода был замешан в крупном скандале. Одна из первых фамилий в деловых кругах Манхэттена, чистая порода. Они не слишком благосклонны к торговле, современным экономическим условиям как таковым, по это истинные набобы, когда дело доходит до Рембрандтов, Ван Дейков, старых голландцев и прочих традиций. Это у нее в крови.

— К чему ты клонишь?

— Для семьи Руздал существует единственный смертный грех: попасть в лапы желтой прессы. Если уж скандала не избежать, то уладь его как можно тише. Вот в чем главная причина. Ее страх доминировал над чем-то реальным, мой мальчик. Этот негодяй, у которого имелись доказательства, загнал ее в угол. Полагаю, вся причина кроется именно в этом.

— Браво, — усмехнулся Эллери. — Шаткая диссертация по общественной психологии. И не слишком оригинальная. Заключение не всегда следует за фактами. Однако у этого негодяя имелись доказательства. Раз мы рассматриваем его как негодяя, отсюда почти неизбежно следует, что у него имелись доказательства. Я ухватился за это и избавился от необходимости плести кружева. Если исходить из того факта, что у него имелись доказательства, все становится на свои места: и гневное смущение миссис Годфри, ее упрямое нежелание говорить, и смертельный страх миссис Констебль, и настороженность миссис Мунн, ее грубые ухищрения... Когда я выяснил, что обе леди, миссис Констебль и миссис Мунн, приглашены сюда по указке — это была элементарная дедукция, — то отсюда последовал вывод, что они когда-то также пали жертвами обольщения Марко. А поскольку обе немедленно выполнили его приказание, значит, они тоже чего-то боялись. Боялись явно его доказательств. Все три боялись его доказательств.

— Разумеется, писем, — негромко обронил судья. Эллери махнул рукой:

— Не столь важно чего. Где бы ни находились эти доказательства, все три женщины считают их крайне важными. Но в этой ситуации есть кое-что более интересное. Тебе не приходило в голову, с чего это Марко захотелось, чтобы эти дамочки прибыли сюда?

— Из садистских побуждений, полагаю, — предположил судья. — Но нет. Такой тип, как Марко...

— Теперь ты и сам видишь, в какую психологическую мешанину ты впутался? — мрачно заметил Эллери. — Садизм! Нет-нет, Солон, это нечто менее утонченное, чем садизм... это шантаж.

Судья Маклин уставился на него во все глаза:

— Гром меня разрази! Я сегодня плохо соображаю. Любовные письма... шантаж. Одно следует за другим, это наверняка.

— Вот именно. И то, что он собрал всех трех женщин вместе, предполагает, что этот джентльмен был намерен... что?

— «Сорвать большой куш», о чем он писал в своем письме к Пенфилду, когда был убит!

Эллери нахмурил брови.

— Тогда это была детская игра. Женщины находились в отчаянии, все три. Марко был не из трусливого десятка, только не он, исходя из всего того, что нам удалось узнать о нем. Если он их шантажировал, то, видимо, требовал денег. Должно быть, он оказался слишком жадным; скорее всего, так и было. В результате чего возникла тупиковая ситуация, из которой его кто-то услужливо вывел, отняв его никчемную жизнь. Но доказательства — письма, где бы они ни находились, — все еще существуют. Только где они? — Эллери закурил сигарету. — Я понимаю, что эти женщины готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы вернуть их. Они перевернули бы небо и землю, только бы найти их. Наиболее логично было бы искать письма в комнате Марко. Вот поэтому, — он вздохнул, — я предложил нашему другу Рошу удовлетворить его потребность во сне.

— Я не подумал о шантаже, — признался пожилой джентльмен, — но теперь вижу, после всего случившегося, что должны были искать эти женщины в спальне Марко. Святые Небеса! — Он неожиданно сел на постели. — Но миссис Годфри! Она определенно не должна была упустить такой возможности! Она присутствовала, когда ты сказал им, что спальня Марко останется на ночь без охраны?

— Присутствовала.

— Тогда она станет искать...

— Она уже это сделала, Оскар, — мягко прервал его Эллери. Он встал и потянулся. — Господи, как я устал! Пожалуй, мне лучше пойти поспать. И тебе следует сделать то же самое.

— Ты хочешь сказать, — воскликнул судья, — что миссис Годфри уже обыскала соседнюю комнату?

— Ровно в час ночи, мой дорогой друг. Странно — ровно через двадцать четыре часа после того, как ее выдающийся гость отдал богу душу. О, это простое совпадение. Я как раз находился на этом удобном балконе. Должен заметить, что она вела обыск более скрупулезно, чем импульсивная миссис Мунн, и оставила все, как было, на своих местах.

— Тогда она их нашла!

— Нет, — возразил Эллери, направляясь к смежной двери, — не нашла.

— Но это значит...

— Это значит, что их там не было.

Судья закусил нижнюю губу в раздражении.

— Но с чего, во имя всех чертей на свете, ты в этом так уверен?

— С того, — ответил Эллери, сладко улыбаясь и открывая дверь, — что ровно в половине первого я собственноручно обыскал спальню Марко. Нет-нет, Солон, так ты заработаешь лихорадку. Тебе надо поспать! Тебе необходимо как можно лучше отдохнуть. У меня такое чувство, что завтрашний день принесет нам божественное зрелище.