Онлайн чтение книги Тайна Испанского мыса
Глава 15. ЗАМИНКА

Возвращение на Испанский мыс прошло в напряженной тишине. Эллери Квин сгорбился на заднем сиденье машины, с головой уйдя в свои мысли. Судья Маклин время от времени с любопытством поглядывал на его хмурое лицо; и даже Тиллер, сидевший рядом с водителем, не мог сдержаться, чтобы временами не обернуться назад. Никто не проронил ни слова, слышалось лишь завывание постоянно усиливавшегося ветра.

Эллери остался глух ко всем настойчивым вопросам Молея. Бедный инспектор сидел рядом с ним, страшно взволнованный.

— Слишком быстро, — проронил Эллери. — Простите, если я обнадежил вас, создав впечатление, будто у меня есть ключ к этому невероятно трудному делу. Рассказ Питтс о плаще Марко... дает направление мысли. И весьма определенное. Теперь я вижу, где ошибался и где план убийцы пошел не так, как надо; а в таком деле это уже больше чем половина решения. Но пока я не продумал все как следует, инспектор. Мне нужно время. Время, чтобы подумать.

Они оставили Молея в состоянии апоплексического бешенства, с измученной и совершенно сбитой с толку задержанной миссис Марко, то бишь Питтс. Формально предъявив ей обвинение в попытке вымогательства, ее поместили в окружную тюрьму. Еще имела место печальная интерлюдия, когда двое молодых людей с распухшими от слез глазами прибыли в окружной морг, чтобы забрать останки миссис Лауры Констебль. Репортеры насели на Эллери с кучей вопросов. Но среди этого столпотворения он хранил угрюмое молчание, и при первой же возможности все они слиняли из Пойнсетта.

Только когда машина свернула с шоссе у заведения Гарри Стеббинса и въехала на парковую дорогу, ведущую к Испанскому мысу, молчание было сломлено.

— Надвигается шторм, — беспокойно заметил водитель-полицейский. — Я видел, какой здесь может подняться ветер. Вы только посмотрите на небо.

Деревья в парке стонали и раскачивались от усиливавшихся порывов ветра. Оставив позади парк, они въехали на скалистый перешеек, соединяющий материковую часть с мысом, и увидели вечернее небо. Свинцово-грязного цвета, оно было покрыто огромными черными тучами, наплывающими на них со стороны горизонта. На открытом перешейке на них обрушился шквалистый ветер, и водитель изо всех сил старался не дать машине съехать с дороги.

Однако убежища, образованного скалами мыса, они достигли без происшествий.

Наклонившись вперед, Эллери тронул водителя за плечо:

— Остановите, пожалуйста, прежде чем вы подниметесь к дому.

Машина резко затормозила.

— Какого черта... — начал судья, подняв густые брови. Эллери открыл дверцу и выбрался на дорогу. На лбу его собрались складки, глаза лихорадочно блестели.

— Я скоро вернусь. Пожалуй, мне нужно проверить мои соображения... На самой сцене... — Он пожал плечами, улыбнулся на прощание и направился по дорожке, ведущей к террасе.

Небо быстро темнело. Вспышки молний освещали дорожку; сидящие в машине видели, как Эллери дошел до ступеней на террасу и начал спускаться вниз.

Судья Маклин вздохнул:

— Мы с таким же успехом можем вернуться в дом. Скоро пойдет дождь, и он быстренько прибежит за нами.

И они подъехали к дому.

* * *

Мистер Эллери Квин спустился на террасу, немного постоял на цветных плитах, затем подошел к круглому столу, за которым умер Марко, и сел. Утопленная меж отвесных скал на глубину примерно в сорок футов, терраса была надежно защищена от самых сильных порывов ветра. Эллери расслабился, откинувшись на спинку стула в своей излюбленной позе, и стал глядеть через вход в бухту на море. В пределах его зрения не было видно ни единого судна, надвигающийся шторм загнал всех в укрытия. Море в бухте бурлило, вздымая белую пену.

Перед его глазами все расплылось, когда он вгляделся вдаль и еще глубже задумался.

На террасе становилось все темнее. Наконец, подстегнутый темнотой, он вздохнул, встал, поднялся на верхнюю площадку лестницы и включил верхний свет. Зонтики раскачивались и трепетали. Он снова сел, взял лист бумаги, ручку и, обмакнув ее в чернильницу, начал писать.

* * *

Крупная капля громко ударила по зонту. Квин перестал писать и выглянул из-под зонта. Затем с задумчивым видом встал, подошел к огромному испанскому кувшину, стоящему слева на самой нижней ступени, и оглядел его со всех сторон. Немного помедлив, зашел за него, вышел и снова проделал ту же самую операцию с кувшином справа от лестницы. Наконец вернулся к столу, сел и, с раздувающимися на ветру волосами, продолжил писать.

Писал он долго. Капли становились все крупнее, свирепее и чаще. Одна из них упала на лист бумаги, лежащий перед Квином, размазав слово. Он стал писать быстрее.

Эллери закончил с первым потоком проливного дождя. Сунув листы в карман, он вскочил, выключил свет и поспешил по дорожке к каменным ступеням, ведущим к дому. К тому времени, как Квин добрался до патио, его плечи промокли насквозь.

В большом коридоре его встретил портье:

— Для вас оставлен горячий ужин, сэр. Миссис Годфри велела...

— Спасибо, — рассеянно поблагодарил Эллери и махнул рукой. Затем бросился к алькову с коммутатором, набрал номер полицейского управления и стал ждать соединения. — Инспектор Молей... А, инспектор, я так и думал, что застану вас в... Да, вполне. Собственно говоря, если вы немедленно прибудете на Испанский мыс, думаю, мы прямо сегодня вечером сможем успешно покончить с этим делом.

* * *

Гостиная освещалась мягким, мерцающим светом со вкусом расположенных светильников. По крыше патио бешено барабанил дождь. Гневные порывы ветра ломились в окна. Даже сквозь шум дождя им был слышен глухой стук прибоя, разбивающегося о скалы Испанского мыса. В такую ночь приятно ощущать себя под защитой крова, и они с благодарностью поглядывали на мерцающий в камине огонь.

— Мы здесь все, — спокойно начал Эллери, — кроме Тиллера. Я особенно настаиваю на присутствии Тиллера. Вы не возражаете, мистер Годфри? Он оказал нам неоценимую услугу в этом деле и поэтому заслуживает награды.

Уолтер Годфри пожал плечами; впервые он был одет в нечто похожее на приличный костюм, как если бы вместе с возвращением жены к нему вернулось и чувство социального положения. Он дернул за веревочку колокольчика, что-то коротко приказал дворецкому и снова опустился в кресло рядом с супругой.

Они все собрались здесь: трое Годфри, двое Муннов и Эрли Корт. Судья Маклин и инспектор Молей, слегка подавленные, сидели поодаль от остальных. Знаменательным было то, что, хотя ничего такого еще не обсуждалось, стул Молея стоял ближе всего к двери. Из всех девяти собравшихся один только юный Корт выглядел почти счастливым. Его лицо выражало едва ли не глупое удовлетворение, когда он пристроился на корточках подле колен Розы Годфри, а по мечтательному выражению голубых глаз девушки было ясно, что тень Джона Марко воодушевила обоих. Мунн курил длинную коричневую сигару, терзая ее зубами, а миссис Мунн сидела тише воды ниже травы. Стелла Годфри, спокойная, но напряженная, комкала в руках носовой платок; коротышка миллионер выглядел настороженным. Атмосфера, несомненно, была гнетущая.

— Вы звали меня, сэр? — вежливо справился от двери Тиллер.

— Входите, входите, Тиллер, — пригласил Эллери. — Присаживайтесь, сейчас не время для церемоний.

Тиллер, явно обескураженный, присел на самый краешек стула, стоящего сзади, и взглянул миллионеру в лицо, но тот не спускал с Эллери настороженных глаз.

Квин подошел к камину и сел спиной к огню так, чтобы его лицо оставалось в тени, а черная масса тела — против пламени. Свет зловеще отсвечивал на лицах собравшихся. Эллери достал листы бумаги из кармана и положил на табурет перед собой. Затем поднес спичку к сигарете и начал:

— Во многих смыслах это очень печальное дело. Несколько раз в течение сегодняшнего вечера я испытывал желание закрыть глаза на факты и уехать отсюда. Джон Марко был негодяем, каких еще свет не видывал. В его случае явно нет грани между mala mens и malus animus[12]Злое намерение и злое деяние (лат.).. Несомненно, он обладал умом преступника, не стесненного какими-либо угрызениями совести. Насколько нам известно, Марко подверг опасности счастье одной женщины, задумал погубить другую, разрушил жизнь третьей и стал причиной гибели четвертой. Несомненно, его послужной список — если бы мы могли заглянуть в него — продемонстрировал бы нам много подобных случаев. Одним словом, это был злодей, который заслуживал смерти. Как вы однажды выразились, мистер Годфри, «кто бы ни убил его, он облагодетельствовал человечество». — Эллери замолчал, энергично попыхивая сигаретой.

— Тогда почему бы вам не оставить все как есть? — хрипло поинтересовался мистер Годфри. — Вы ведь явно пришли к какому-то заключению. Негодяя нужно было убить; мир без него стал гораздо лучше. Вместо того...

— Потому что, — вздохнул Эллери, — я оперирую понятиями, мистер Годфри, а не людьми. К тому же я должен заплатить долг инспектору Молею, который благосклонно позволил мне грубо вторгнуться в его сферу деятельности. Думаю, что теперь, когда все факты налицо, убийца Марко имеет все основания на сочувствие жюри. Это преднамеренное преступление, но преступление, которое — в определенном смысле — необходимо было совершить.

Я отбросил в сторону человеческий фактор и рассмотрел все дело в чисто математических терминах. А судьбу убийцы вверяю тем, кто уполномочен решать подобные вопросы.

Гнетущее напряжение охватило всех, когда Эллери взял верхний лист с табурета, пробежал по нему глазами в отблесках пламени камина и снова сел.

— Не могу выразить, насколько я был сбит с толку и озадачен до сегодняшнего вечера. Должно было быть хоть какое-то разумное объяснение всем имеющимся фактам. Я знал это, чувствовал, но не мог сложить всю картину вместе. К тому же в своих предыдущих вычислениях я допустил одну непростительную ошибку. Пока горничная Питтс — вы теперь знаете, что это миссис Марко, — не открыла мне один факт, я просто блуждал в тумане. Но когда она сказала мне, что плащ, в котором обнаружили Марко, был принесен ею уже после его смерти, другими словами, этого плаща вообще не было на месте преступления в момент убийства, я ясно увидел свет, а все остальное было лишь делом времени.

— Черт, какое отношение имеет этот плащ к убийству? — не выдержал инспектор Молей.

— Самое прямое, дорогой инспектор, как вы сейчас убедитесь. Но теперь, когда нам известно, что в момент убийства на Марко не было плаща, давайте начнем с того, что на нем было. Он был полностью одет, до последней мелочи. Мы знаем, что убийца забрал у Марко все или почти все: пиджак, брюки, ботинки, носки, белье, рубашку, галстук и содержимое карманов. Первая задача, которую необходимо было решить, состояла в следующем: «Зачем убийца раздел свою жертву и унес с собой все его вещи?» Я чувствовал, что должна быть какая-то простая, обескураживающе простая причина, побудившая его к этому поступку, который явно выглядел из ряда вон выходящим. Инстинктивно чувствовал, что решение всей проблемы зависит от ответа на данный вопрос.

Эта загадка не давала мне покоя, пока я не рассмотрел ее со всех сторон. В результате чего пришел к заключению, что существует пять причин, по которым убийца мог снять одежду со своей жертвы.

По первой, — продолжил Эллери, справившись со своими записями, — убийца мог унести одежду из-за содержимого карманов. Это могло иметь особое значение, учитывая существование неких бумаг, угрожающих покою нескольких дам, связанных с Марко. И эти бумаги — из того, что нам известно, — могли находиться при Марко. Но если это были те бумаги, за которыми явился убийца, и они лежали в кармане у Марко, то почему бы ему не взять бумаги и не оставить одежду на месте? В таком случае, если бы в одежде что-то и было, убийца опорожнил бы карманы или разорвал подкладку, дабы взять то, ради чего он явился, не снимая одежды с тела. Так что эта причина отпадает.

Однако вторая выглядела совсем тривиальной. Инспектор Молей вам скажет, что очень часто полиция вылавливает из воды или находит в лесу тело либо в поврежденной одежде, либо совсем без нее. В большинстве случаев это объясняется просто: не допустить опознания жертвы — порча или сокрытие одежды затрудняют опознание. Но в случае с Марко это явно было не так; убитый был Марко, никому не требовалось опознавать его. В этом деле не было и не могло возникнуть вопроса об идентификации тела — в одежде или без нее.

И, как раз наоборот, всегда могла быть третья возможность, что в каком-то смысле одежду Марко украли для того, чтобы не дать опознать убийцу Марко. Я вижу ваши недоуменные взгляды. Я имею в виду лишь то, что на Марко могло быть надето что-то или все, принадлежащее его убийце, и тогда обнаружение этих вещей могло бы повлечь фатальные последствия для убийцы. Но такого также не могло случиться — благодаря нашему бесценному Тиллеру, — Тиллер сложил руки и скромно потупился, хотя его маленькие ушки оставались настороженными, как у терьера, — показавшему, что вся одежда, которую он приготовил для Марко непосредственно перед тем, как тот переоделся, принадлежала лично ему. Кроме того, это единственная одежда, которая пропала из гардероба Марко. Значит, в ту ночь он был одет в нее, и она не могла принадлежать преступнику.

Все, находящиеся в гостиной, сидели так тихо, что треск смолистого полена в камине прозвучал как пистолетный выстрел, а звук барабанящего дождя пугал не меньше, чем громкие раскаты грома.

— И четвертая причина, — объявил Эллери. — Одежда могла быть испачкана кровью, и пятна крови могли представлять опасность для преступника или его планов. — Тревожный взгляд прошелся по нахмуренному лицу Молея. — Нет-нет, инспектор, это не так просто, как кажется. Если бы это была кровь Марко, то данная теория была бы неверной по двум причинам: вся одежда, унесенная убийцей, никак не могла быть испачкана кровью — носки, белье, ботинки? — и, что еще более важно, на теле жертвы вообще не было крови. Марко ударили по голове и задушили, не пролив при этом ни единой капли крови.

Но допустим — я предвижу ваш вопрос, судья, — вопрос идет о крови убийцы. Однако, если судить по расположению тела, совершенно невозможно, чтобы Марко оказал убийце сопротивление, в результате которого тот мог бы получить ранение и нечаянно забрызгать кровью одежду погибшего. И здесь снова два возражения. Первое — я повторяю, вся одежда Марко не могла быть испачканной, так зачем же снимать все? И второе — единственная причина, по которой убийца мог бы желать скрыть факт, что он был ранен, — это то, что он не хотел, чтобы полиция искала кого-то по этой примете. Но мы доподлинно знаем, что никто, вовлеченный в это дело, не пострадал физически, кроме Розы, но у нее есть безупречное алиби, которое отвергает возможность столь продуманного ухищрения. Так что теория с пятнами крови также отпадает.

Тогда остается только единственная, — негромко резюмировал Эллери после паузы, — и последняя возможность.

Дождь не унимался, и огонь в камине продолжал трещать. Все смотрели на Квина с недоумением. Всем было ясно, что никто из них — даже судья Маклин — не знает ответа. Эллери швырнул сигарету в огонь. Потом повернулся и уже открыл рот, чтобы заговорить... Но в этот момент дверь резко распахнулась, заставив инспектора мгновенно вскочить, а головы всех сидящих обернулись в тревоге. В дверях стоял Рош, детектив, с трудом переводивший дыхание; он насквозь промок. Детектив несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем смог говорить членораздельно.

— Шеф! Тут такое... я бежал от самой террасы. Они приперли к стенке капитана Кидда!

В первую секунду все были настолько оглушены, что могли лишь открыть рот.

— Что? — хрипло выдавил инспектор Молей.

— Поймали во время шторма! — выкрикнул Рош, возбужденно взмахнув рукой. — Береговая охрана только что захватила яхту Уоринга. По какой-то причине этот великан направлялся к берегу... он плыл к мысу! Похоже на то, что у него что-то стряслось...

— Капитан Кидд, — пробормотал Эллери. — Я не...

— Пошли! — выкрикнул Молей, бросаясь в двери. — Рош, давай... — Голос инспектора заглушил топот его башмаков.

Люди в комнате немного замешкались, потом, все одновременно, бросились за инспектором.

Судья Маклин остался, недоуменно глядя на Эллери.

— Что произошло, Эл?

— Не знаю. Это очень странный поворот... Нет! — И с этими непонятными словами он последовал за другими.

* * *

Возбужденные, все бросились к террасе, не обращая внимания на дождь, — мужчины и женщины, мгновенно промокшие до нитки, их взволнованные лица светились надеждой. Молей бежал впереди всех, его башмаки увязали в размытой дождем почве. И только судья Маклин оказался предусмотрительным настолько, что подумал о защите от дождя; он медленно добежал последним, уже закутанный с головы до ног в зюйдвестку, которую прихватил где-то в доме.

Полицейские в блестящих от дождя плащах опасно балансировали на белых балках открытой крыши террасы, сражаясь с шарнирным соединением двух огромных латунных прожекторов. Джером был тут же, глядя на все с невозмутимым, едва ли не королевским спокойствием. Порывистый ветер яростно рвал на людях одежду.

Отдав приказания, Молей спрыгнул на террасу. Просто удивительно, как среди всей этой суматохи никто не поскользнулся на стропилах крыши и не сломал себе шею, шмякнувшись о плиты внизу. Но наконец выключатели были найдены, и одновременно два слепяще белых луча рассекли темноту неба. В свете прожекторов черные потоки дождя казались низвергнутыми самой преисподней.

— Держите прямее, вы, недотепы! — заорал инспектор, приплясывая и размахивая руками. — Наведите фокус, черт бы вас побрал!

Блуждающие лучи резко дернулись и остановились. Затем легли горизонтально террасе, слились и скрестились друг с другом в пятнадцати футах над бурлящим морем за входом в бухту.

Люди напряглись и вытянули шею, стараясь проследить за прямыми лучами прожектора. Поначалу они не могли различить ничего, кроме потоков воды, бившихся о темное море под ними: но потом, когда луч немного сдвинулся, увидели далеко в море точку, неуклонно стремящуюся вперед.

В следующий момент они заметили третий луч прожектора со стороны моря, заплясавший вокруг темной точки.

— Береговая охрана! — пронзительно закричала миссис Годфри. — О, не упускайте его, не упускайте! — Ее кулачки гневно сжались, волосы мягкими прядями спадали на лицо.

В поле их зрения показался острый нос судна береговой охраны, надвигающийся на яхту Холлиса Уоринга.

Яхта явно терпела бедствие. Она опасно накренилась, осев слишком низко. Когда яхта приблизилась, люди на берегу смогли разглядеть крохотного человечка, раскачивающегося на палубе. Фигурка была слишком мала, чтобы можно было опознать, кто это, но по действиям человека было видно, что он в отчаянии. Потом, настолько неожиданно, что все замерли на месте и затаили дыхание, яхта резко перевернулась вверх дном и заколыхалась под мощными ударами волн, мгновенно скрывшими ее...

Все хором вскрикнули. Лучи прожектора заметались в лихорадочном поиске.

— Есть! — закричала Роза. — Он плывет!

Один из лучей выхватил на поверхности воды колышущуюся темную голову. Руки то поднимались, то исчезали в воде. Человек плыл сильными гребками, но ему приходилось бороться с бушующим морем, и он очень медленно приближался к Испанскому мысу. Судно береговой охраны увеличилось в размерах, но оно держалась поодаль, опасаясь потопить пловца. Спасательный трос извивался и блестел над водой, не достигая цели. Но теперь судно находилось так близко к скалам, что подходить еще ближе было бы опасно.

— Он доплывет! — заорал Молей. — Кто-нибудь, тащите одеяла! Его надо согреть!

Короткими рывками пловец приближался к бухте. Он слабел. Ничего нельзя было разглядеть, кроме его макушки.

Не в состоянии помочь, они могли лишь наблюдать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем все закончилось, словно кошмарный сон. Но едва пловец приблизился ко входу в бухту, как его неожиданно засосало в водоворот, словно сардину. Разглядев можно было лишь клубок из рук и ног, когда его бросило опасно близко к скалам справа от них, после чего он с непотопляемостью пробки закачался на сравнительно безопасных водах бухты.

Полицейские никак не могли сфокусировать лучи прожектора на болтающейся, полуутопленной фигуре. Трое из них спрыгнули на террасу и устремились за инспектором к человеку, который из последних сил барахтался в воде. Затем Молей поймал пловца за шею сзади и мощным рывком потянул назад, вырывая его из бурунов и вытаскивая на берег с помощью подоспевших детективов.

Стоящие в стороне судья Маклин и Эллери не могли видеть спасенного человека. Но им были видны лица обступивших его людей, и то, что они увидели на них, заставило судью Маклина сощурить глаза — они выражали крайнее изумление, как если бы испытали глубокий шок.

Кто-то оттеснил их в сторону, неся завернутые в непромокаемую ткань одеяла, и исчез, наклонившись над спасенным. Потом миссис Годфри громко вскрикнула и бросилась вперед. Все сгрудились ближе, желая получше рассмотреть. Потом они услышали глубокий, предельно усталый голос:

— Слава богу... Я... он... держал меня взаперти — где-то возле побережья. — Голос смолк. Спасенный мучительно хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. — Освободился... ночью... завязалась драка... яхта потеряла управление... Я его убил... выбросил тело за борт... шторм разбил яхту...

Эллери отстранил плечом Мунна и Уолтера Годфри. Один из полицейских укутывал в одеяло дрожащего человека. Это был высокий парень, глаза которого были налиты кровью, щеки покрывала густая, грязная щетина, а сам он выглядел страшно изможденным. Его одежда — вернее, остатки белого льняного костюма — превратилась в мокрые лохмотья.

Роза и ее мать стояли перед ним на коленях, припав к нему и рыдая.

Лицо Эллери напряглось. Он наклонился и приподнял подбородок измученного человека. У него было благородное лицо, волевое и решительное, даже несмотря на всю его худобу и усталость.

— Вы — Дэвид Каммер? — спросил Квин хрипло, словно ему было трудно говорить.

Каммер судорожно сглотнул.

— Да... да... а кто вы?..

Эллери выпрямился и засунул руки в промокшие насквозь карманы.

— Я искрение сожалею, — все тем же хриплым голосом произнес он. — Это был хороший план и хорошая борьба, Дэвид Каммер. Но я вынужден обвинить вас в убийстве Джона Марко.