Онлайн чтение книги Тайна леди Одли
Глава 11. Синяки на запястье миледи

Роберт нашел сэра Майкла и леди Одли в столовой. Миледи сидела за роялем на стуле с винтовым подъемом и перелистывала ноты новейших музыкальных пьес. Когда дворецкий объявил о прибытии мистера Роберта Одли, миледи, шурша шелковыми оборками, повернулась на месте и затем, выйдя из-за рояля, присела перед племянником, состроив ему очаровательную гримаску.

– Благодарю за соболей, – промолвила она, поигрывая маленькими пальчиками, сверкавшими от множества колец, усыпанных бриллиантами. – Благодарю за прекрасных соболей. С вашей стороны было чрезвычайно любезно не отказать мне в моей просьбе!

Роберт почти забыл о том, что во время поездки в Россию он купил партию соболей для леди Одли, и к тому же мысль о внезапном исчезновении Джорджа Толбойза настолько занимала его ум, что до него даже не сразу дошло, о какой такой «чрезвычайно любезности» толкует ему эта бесспорная красавица.

– Представляете, – сказал он, обращаясь к сэру Майклу, – этот болван – я имею в виду моего друга, – не предупредив меня, укатил в Лондон!

– Мистер Джордж Толбойз вернулся в Лондон! – взметнув брови, воскликнула миледи.

– Ужасная катастрофа! – язвительно заметила Алисия. – Пифии в лице мистера Роберта Одли и получаса не могут просуществовать без Дамона, известного миру под именем Джорджа Толбойза[43] Пифии в лице мистера Роберта Одли и получаса не могут просуществовать без Дамона, известного миру под именем Джорджа Толбойза. – Пифия — жрица-прорицательница в Древней Греции. Дамон – афинский теоретик музыки (середина V в. до н. э.)..

– Он славный человек, – сказал Роберт, пропуская колкость мимо ушей. – Он славный человек, и сейчас, когда я думаю о нем, у меня… у меня душа не на месте!

– Душа не на месте? – удивилась миледи. – Это еще почему?

– Видите ли, год назад у Джорджа умерла жена, и он до сих пор не может примириться с утратой. Он человек мужественный, но это горе оказалось сильнее его. В последнее время он стал часто заговариваться, и я боюсь, как бы он не покончил жизнь самоубийством.

– Вот уж не думала, что мужчины способны на столь глубокие и долгие переживания! – заметила леди Одли. – Мне всегда казалось, что им, по большому счету, все равно – что та хорошенькая мордашка, что эта, – и, если умирает «номер один», голубоглазая блондинка, они тут же, разнообразия ради, находят себе «номер два», черноглазую брюнетку.

– Джордж Толбойз не из таких. Я твердо уверен – я знаю, – смерть жены разбила ему сердце.

– Что и говорить, со стороны миссис Толбойз было в высшей степени жестоко – умереть, заставив бедного мужа страдать от неизбывной печали, – усмехнувшись, заметила леди Одли.

«Алисия права, – подумал Роберт, разглядывая прекрасное лицо тетушки, – ребячливости моей удивительной родственнице не занимать».

Сели обедать. За столом миледи болтала о милых пустяках и была оживлена необыкновенно, и сэр Майкл, видя, какое впечатление произвела его супруга на молодого племянника, горделиво улыбнулся и сказал:

– Очень рад, что моя малышка снова воспряла духом. Видел бы ты, в каком унынии она была после нашей вчерашней поездки в Лондон!

– Была… в унынии?

– Да, мистер Одли, в ужасном унынии, – ответила леди Одли. – Утром я получила телеграфное послание от своего доброго старого друга, содержательницы частной школы, которая написала мне, что умирает и что, если я хочу повидаться с ней, мне следует поторопиться. Обратный адрес не был указан, и я решила, что она и ныне проживает там, где жила три года назад. Мы с сэром Майклом выехали в Лондон немедленно и, приехав, отправились по старому адресу. Увы, там, куда мы пришли, ее не оказалось, и, более того, никто из жильцов не знал, кто она такая и куда переехала. Сэр Майкл опросил всех лавочников в округе. Результат был столь же плачевен. Как он ни старался, раздобыть новый адрес бедной учительницы ему так и не удалось.

– Но ведь это глупо – посылать весточку, не указав своего местожительства, – сказал Роберт.

– Когда человек при смерти, ему трудно предусмотреть такие мелочи, – с упреком отозвалась леди Одли.

Ах, как ни была прекрасна леди Одли и как ни был влюблен в нее молодой адвокат, но в этот тихий сентябрьский вечер неясное чувство тревоги по-прежнему не покидало его.

Он сидел у окна, болтая с миледи о том о сем, но мыслями он был не здесь, а на Фигтри-Корт, рядом с Джорджем Толбойзом. Он все думал, думал, думал, как, должно быть, бедняге Джорджу сейчас там одиноко среди неизменных сигар, собак и канареек. Чего бы он, Роберт, сейчас не отдал за то, чтобы вернуть другу покойную жену, за то, чтобы с нею, живой, он смог прожить остаток дней в покое и счастье!

Между тем пальчики миледи легко, словно бабочки, порхали над клавишами, и величественный рояль откликался дивной мелодией, напоминавшей о хрустальных ручьях и о мириадах пузырьков, что днем и ночью нескончаемой чередой лопаются на водной поверхности…

Роберт Одли вздрогнул: ему вдруг представилось, что друг его, холодный и окоченевший, лежит на дне неглубокого потока и его мертвое тело обращено к небу, меркнущему в вечерних сумерках.

Отсутствующий взгляд Роберта не ускользнул от внимания леди Одли.

– Вас что-то беспокоит? – спросила она.

– Не что-то, а кто-то: Джордж Толбойз.

Миледи зябко пожала плечами:

– Честное слово, всякий раз, когда вы упоминаете об этом джентльмене, мне становится не по себе. Можно подумать, с ним и вправду случилось нечто чрезвычайное.

– Не дай Бог! Но когда я думаю о нем… тоска заполняет мне душу до самых тайных ее уголков!

Так за разговорами прошел вечер, а когда стало еще темней, сэр Майкл снова попросил леди Одли поиграть им на рояле. Роберт Одли хотел было сесть с нею рядом и помочь ей, переворачивая нотные листы, но миледи играла по памяти, и галантность молодого джентльмена осталась невостребованной.

Он принес два зажженных канделябра и расставил их так, как было удобно восхитительной музыкантше. Миледи ударила по клавишам, и комнату наполнили звуки печальной бетховенской сонаты. Странный характер был у этой женщины: веселая, живая и жизнерадостная, она любила совсем иные мелодии – тоскливые, унылые, меланхоличные.

Роберт Одли, прислонившись к роялю, разглядывал ее пальчики. На этом сверкает рубиновое сердечко, на другом – изумрудная змейка, на тех – бриллианты. Затем взгляд его скользнул по ее округлым запястьям, и его внимание привлек широкий плоский золотой браслет, надетый на правую руку. Во время быстрого пассажа он чуть сдвинулся, и миледи прервала игру, чтобы поправить украшение, но еще до того, как она сделала это, Роберт Одли заметил, что браслет скрывал синяк, выступивший на нежной коже.

– Вы, кажется, повредили руку, миледи, – сказал Роберт.

Женщина торопливо поправила браслет.

– Повредила? Ну, это уж слишком сильно сказано! Просто у меня такая кожа, что синяки появляются на ней от малейшего прикосновения.

Она продолжила игру, но сэр Майкл, встревоженный, поднялся из кресла и, пройдя через всю комнату, подошел к жене.

– В чем дело, Люси? – спросил он. – Как это случилось?

– Господи, ну какие же вы оба глупые! – засмеялась леди Одли. – Устраиваете шум из-за пустяка! Понимаете, я ужасно рассеянная, и несколько дней назад, играя лентой, я обвязала ею руку так туго, что, когда я дернула ленту, здесь, на запястье, остался синяк.

«Миледи – сущее дитя, – подумал Роберт Одли. – Выдумывает всякие истории, нимало не заботясь о правдоподобии. Кожа только-только начала менять цвет, значит, синяк появился не несколько дней назад, а намного раньше».

Сэр Майкл приподнял могучей рукой тонкое запястье.

– Ну-ка поднеси свечи, Роберт, – попросил он.

Нет, здесь был не один синяк, а четыре слабые красные отметины, какие могли оставить четыре пальца сильной руки, которая слишком грубо дотронулась до изящного запястья. Впрочем, узкая лента, затянутая слишком туго, тоже могла оставить подобный след, и миледи продолжала настаивать на своем, пеняя на собственную рассеянность.

Но Роберт заметил: поперек одной из слабых отметин пролегло чуть более темное пятно – тоже красное, – и было похоже, что на один из тех сильных пальцев, что так безжалостно погрузились в нежную плоть, было надето кольцо.

«Миледи лжет, – подумал Роберт. – Не верю я в историю с лентой».

Он пожелал родственникам доброй ночи и простился с ними в половине одиннадцатого вечера.

– Я уеду отсюда первым же утренним поездом, – сказал он в дверях. – Если Джорджа нет на Фигтри-Корт, поеду в Саутгемптон, а если его нет и там…

– Что тогда? – спросила миледи.

– Тогда, надо полагать, с ним действительно случилось нечто необъяснимое!

В гостиницу Роберт пришел совершенно подавленный.

– Сколько волнений из-за этого дуралея! – проворчал он, запираясь у себя в номере. – Но, как бы там ни было, если завтра я не обнаружу его у себя дома, я перерою весь мир, чтобы найти его!

Для Роберта Одли, человека по природе флегматичного, решительность была скорее исключением, чем правилом, но, уж если он на что решался, он шел к намеченной цели с бульдожьим упрямством.

Ум у него был ленивым, и лень мешала ему думать о полудюжине вещей одновременно, не останавливаясь ни на чем по существу, – такова манера людей куда более энергичных, чем наш герой, – но этот же ум делал его удивительно проницательным в тех случаях, когда что-то привлекало его внимание всерьез, и уж тогда ничто, даже самое малое, составлявшее часть этого «чего-то», не ускользало от него, Роберта Одли.

Чопорные судьи могли вышучивать его, а преуспевающие адвокаты, упоминая о нем, пожимать плечами – для меня несомненно одно: возьмись он хотя бы раз провести в суде какое-нибудь дело, он бы порядком удивил вельмож от юриспруденции, недооценивших его способности.