Онлайн чтение книги Тайна старой девы
Глава VIII

На следующее утро над городом раздался торжественный колокольный звон. По узкой крутой улице богомольцы шли к стоящей на горе францисканской церкви. Из красивого углового дома на площади вышла маленькая девочка, закутанная в черное. Никто бы не узнал под этим большим платком тонкой, грациозной фигурки Фелиситы. Фридерика накинула девочке на плечи этот платок и сказала, что госпожа Гельвиг дарит ей его по случаю траура. Затем она отворила двери и строго приказала выходившей Фелисите не садиться, как прежде, на церковную скамью семьи Гельвиг, что ее место теперь — на скамьях для школьников.

Девочка взяла молитвенник и быстро обошла угол. Но тут она замедлила шаги, увидев впереди госпожу Гельвиг со своими сыновьями. Все прохожие низко и почтительно кланялись ей. Правда, у нее почти ни для кого не находилось доброго взгляда и она часто бессердечно обращалась с теми, кто просил о помощи, а ее младший сын бил нищих детей, осмеливавшихся войти в их дом, постоянно лгал. Но все это ничего не значило. Вот они придут в церковь, сядут там на отдельную скамейку, и будут молиться Богу и, конечно, попадут к Нему на небо, потому что они ведь не комедианты...

Гельвиги исчезли за церковными дверями. Фелисита проводила их боязливым взглядом и проскользнула мимо открытых дверей, из которых лились звуки органа. Сегодня она не могла молиться Богу: Он ведь не хотел ничего знать о ее бедной мамочке, Он не хотел взять ее к себе на небо — она лежала одиноко на кладбище и ждала свою дочку.

Фелисита вышла из города и пошла по густой липовой аллее. Как тут было тихо! Девочка испугалась звука собственных шагов — она ведь шла запрещенным путем. Фелисита побежала и остановилась, наконец, глубоко переводя дыхание, перед кладбищенскими воротами.

Фелисита никогда еще не бывала в этом тихом месте. Два больших куста бузины, росшие рядом с черной железной решеткой ворот, протягивали свои ветки, отягощенные гроздьями блестящих ягод, а в стороне виднелись серые мрачные стены старой церкви.

— Кого это ты хочешь навестить, девочка? — спросил человек, который стоял, прислонившись к двери покойницкой.

— Мою маму, — ответила торопливо Фелисита.

— Она уже здесь разве? А кто она была?

— Жена фокусника.

— Ах, это погибшая лет пять тому назад в ратуше?.. Она лежит вон там, около угла церкви.

Маленькая покинутая девочка стояла у могильной насыпи, покрывавшей ту, о которой она всегда вспоминала. Могилы кругом были ухожены. Большинство из них пестрело разноцветными астрами. Только узкая полоса у ног ребенка поросла сухой, выжженной травой и пышно разросшимся пыреем, а неосторожные люди протоптали через нее тропинку. Земля осела, а вместе с ней осел и простой белый камень в ногах запущенной могилы, на котором большими черными буквами было написано: «Мета Орловская». У этого камня и села Фелисита.

— Милая мама, — шептала она, — ты не можешь меня видеть, а я тут, у тебя! И хотя Бог не хочет тебя знать, Он тебе не подарил ни одного цветочка и никто не заботится о тебе, я тебя люблю, и всегда буду приходить сюда! Я хочу любить только тебя одну, даже Бога не хочу любить, потому что Он так строг и не добр к тебе!

Это была первая молитва ребенка на могиле умершей матери. Подул легкий ветерок, и астры начали кивать своими нежными головками грустному ребенку, а в сухой траве раздался тихий шепот.

Фелисита не знала, сколько времени просидела она в задумчивости на кладбище. Когда девочка вернулась домой, входная дверь еще не была заперта. Она проскользнула в прихожую, но тотчас же испуганно остановилась, так как дверь в комнату дяди была широко открыта, и оттуда доносился голос Иоганна.

Страх перед этим резким голосом и неумолимыми серыми глазами приковал Фелиситу к полу — она не могла пройти мимо двери.

— Ты совершенно права, мама, — говорил Иоганн, — лучше всего было бы пристроить это маленькое несносное существо в какую-нибудь порядочную семью ремесленника. Но папа пишет в этом неоконченном письме, что он ни за что не отпустит ребенка из своего дома и поручает мне заботы о нем. Я не хочу критиковать образ действий моего отца, но если бы он знал, как мне невыразимо противен тот класс людей, из которого происходит ребенок, он избавил бы меня от этого опекунства.

— Ты не знаешь, чего ты от меня требуешь, Иоганн! — с досадой возразила вдова. — В течение пяти долгих лет я была вынуждена молча терпеть около себя это покинутое Богом создание. Я больше не могу!

— Тогда нам не остается другого выхода, как искать отца ребенка с помощью объявлений.

— Много это даст! — с сарказмом заметила госпожа Гельвиг. — Он благодарит Бога, что отделался от лишнего рта! Доктор Бем сказал мне, что, насколько ему известно, этот человек писал сюда только один раз, и то давно. Неужели ты хочешь, чтобы мы продолжали еще столько лет платить за это совершенно чужое нам существо? Она берет уроки французского языка, рисования...

— Нет, этого мне и в голову не приходило! — живо прервал ее Иоганн. — Современное женское воспитание приводит меня в ужас... Таких женщин, как ты, — настоящих христианок, никогда не переступающих поставленных им границ, скоро уже не будет... Приучи девчонку к домашней работе и заставь ее слушаться. Я рассчитываю на тебя. С твоей сильной волей...

В это время дверь комнаты отворилась еще шире и оттуда выскочил Натанаэль, вероятно, соскучившийся во время этого разговора. Фелисита прижалась к стене, но он увидел ее и бросился к ней, как хищная птица.

— Не прячься, это не поможет! — крикнул он и так сильно сжал ей руку, что она вскрикнула. — Ты пойдешь сейчас к маме и расскажешь ей проповедь! Что, не можешь? Ты не была на скамьях для школьников, я нарочно смотрел... А какой у тебя вид! Мама, посмотри-ка на ее платье!

Он потащил упиравшуюся девочку к двери.

— Войди, дитя! — приказал Иоганн, который стоял посреди комнаты и еще держал в руках письмо отца.

Фелисита нерешительно переступила порог. На изысканном черном костюме юноши не было ни пылинки. Белье сияло ослепительной свежестью. Он постоянно приглаживал рукой волосы, и без того аккуратно лежавшие.

— Где ты так запачкалась? — спросил он, с отвращением показывая на платье девочки.

Фелисита робко опустила глаза. Действительно, ее платье было сильно запачкано. Став на колени у могилы, она не обратила внимания на росу и не подумала о том, что на черном платье останутся заметные следы... Девочка стояла молча.

— Что же, ответа нет? По твоему лицу видно, что твоя совесть не чиста, ты не была в церкви?

— Нет, — откровенно призналась Фелисита.

— Где же ты была?

Но девочка молчала. Она охотнее дала бы убить себя, чем произнесла имя матери перед этими людьми.

— Я тебе скажу, Иоганн, — ответил за девочку Натанаэль, — она была в нашем саду и ела там фрукты, паршивка всегда так делает.

Фелисита бросила на него гневный взгляд, но ничего не сказала.

— Отвечай! — приказал Иоганн. — Натанаэль прав?

— Нет, он солгал, он всегда лжет! — твердо ответила девочка.

Разъяренный Натанаэль хотел броситься на свою обвинительницу, но Иоганн спокойно остановил его.

— Не тронь ее, Натанаэль! — сказала, поднимаясь, госпожа Гельвиг, молча сидевшая до сих пор у окна.

— Ты мне, конечно, поверишь, — обратилась она к сыну, — если я тебе скажу, что Натанаэль никогда не лжет. Он благочестив и воспитан в страхе Божьем; достаточно сказать, что я руководила им... Недоставало только еще, чтобы эта негодная девчонка встала между братьями, как она встала между родителями... Разве можно простить, что она слонялась где-то, вместо того чтобы идти в церковь? Где бы она ни была, мне все равно.

Ее глаза холодно скользнули по маленькой фигурке.

— А куда делся новый платок, который ты получила сегодня утром? — внезапно спросила она.

Фелисита испуганно схватилась руками за плечи. Платок исчез — он, наверное, лежал на кладбище! Она была пристыжена. Ее опущенные глаза наполнились слезами, и просьба о прощении готова была сорваться с ее губ.

— Что ты скажешь на это, Иоганн? — резко спросила госпожа Гельвиг. — Я подарила ей платок несколько часов тому назад, а его уже потеряли... Я хотела бы узнать, сколько стоил ее гардероб твоему отцу?.. Откажись от нее. Все твои труды пропадут даром: ты никогда не сможешь искоренить того, что она унаследовала от легкомысленной и дурной матери!

Фелисита вспыхнула. Ее темные глаза, все еще наполненные слезами раскаяния, гневно сверкнули. Робость перед этой женщиной, пять лет тяготевшая над маленьким сердечком, теперь исчезла. Она была вне себя.

— Не говорите так о моей бедной мамочке, я этого не потерплю! — крикнула Фелисита звенящим голосом. — Она не сделала вам ничего дурного! Отец всегда говорил, что мы не должны говорить дурно о мертвых, так как они не могут защищаться, а вы делаете это...

— Видишь маленькую фурию, Иоганн? — насмешливо спросила госпожа Гельвиг. — Вот результаты либерального воспитания твоего отца! Нечего сказать, хорошо это «очаровательное создание», как он называет девочку в письме.

— Она права, защищая свою мать, — сказал серьезно Иоганн, — но она слишком дерзка. Как ты смеешь таким неприличным тоном разговаривать с этой дамой? — обратился он к Фелисите. — Разве ты не знаешь, что умрешь с голоду, если она не даст тебе хлеба, а мостовая станет тебе постелью, если она выгонит тебя из дому?

— Мне не нужен ее хлеб, — ответил ребенок. — Она злая, злая женщина, у нее такие ужасные глаза... Я не хочу оставаться в вашем доме, где лгут и где целый день всех боишься. Я охотнее лягу в темную могилу к моей матери, я охотнее умру с голода...

Она не могла продолжать: Иоганн крепко схватил ее, и его худые пальцы впились в хрупкую детскую ручку как железные клещи. Он несколько раз подряд яростно встряхнул ребенка.

— Приди в себя, опомнись, отвратительное создание! — воскликнул он. — Стыдись, ты — девочка, и так необузданна! При непростительной склонности к легкомыслию и беспорядочности у тебя есть еще и вспыльчивость! Я вижу, что тут сделано много промахов, — обратился он к своей матери, — но при твоем воспитании, мама, все изменится.

Он не выпустил руки Фелиситы и грубо повел ее в людскую.

— Отныне я буду распоряжаться тобой. Запомни это! — сурово сказал он. — Хотя я и буду далеко, но сумею примерно наказать тебя, если только узнаю, что ты беспрекословно не слушаешься мою мать. За твое сегодняшнее поведение ты просидишь некоторое время дома, тем более что ты не умеешь пользоваться свободой. Не смей больше ходить в сад без особого разрешения моей матери, а также и гулять по улицам. Ты будешь ходить только в городское училище. Ты станешь проводить весь день здесь, в людской, пока не научишься лучше вести себя. Поняла?

Девочка молча отвернулась, и Иоганн вышел из комнаты.