Онлайн чтение книги Тайны одного Парижского бульвара
XII

На следующий день – воскресенье, и я устраиваю себе отдых. Продолжаю его и в понедельник, присоединяясь таким образом к работникам пищевой промышленности и парикмахерских. Я рассчитываю встретиться с Абрамом Розеном во вторник пополудни. В течение двух дней у него будет полная возможность поразмыслить, взвесить все "за" и "против" на его точнейших профессиональных весах. Этого более чем достаточно. Но получается так, что во вторник моё внимание привлекает один тип, которого я не знаю, но с которым приключилось несчастье.

* * *

Эту новость сообщает мне крайне взволнованная Элен.

– Вы смотрели газеты?

– Нет.

Она протягивает мне целую кипу:

– На этот раз он не из пористого каучука.

– Кто он?

– Жмурик.

– Какой жмурик?

– Иван Костенко. Читайте...

Она показывает заметку, в которой я читаю, что накануне Иван Костенко, смазчик лифтов в галерее Лафайет, упал и разбился насмерть в шахте, где он работал.

– Ну и что?

– Это русский.

– Хрущев тоже русский, и он как раз произнес речь в минувшее воскресенье...

Она пожимает плечами:

– "Крепюскюль", который находится вне конкуренции в области происшествий благодаря заботам нашего приятеля Марка Ковета, распространяется на этот счет по больше своих собратьев. С фотографиями и прочими атрибутами, естественно. Вот вам "Крепю".

Под заголовком "Смазчик лифтов" помещены две фотографии одного и того же человека в разные этапы его жизни. На первой он еще молод и носит военную форму. На другой – старше и в гражданском.

– Это он, – говорит Элен, – русский из Со. Наташин слуга. Это он так меня напугал, когда я увидела его из окна.

* * *

– Боже мой, моя курочка! А вы не ошибаетесь?

– Невозможно. С такой физиономией... настолько характерной...

– Скажите прямо: безобразной. Будет точнее. Но нам говорят, что он был смазчиком лифтов. И вместе с тем он вроде был слугой у Наташи?

– Надо полагать. Если только у него нет брата-близнеца.

– Статья из "Крепюскюль" ничего не говорит на этот счет, но это ничего не значит. Как объясняют его смерть?

Я опять беру газету:

– Ага, несчастный случай или самоубийство. По словам его приятелей по службе, в последнее время он был очень странным...

– О! Странным он был, это уж точно! – соглашается Элен. – Стоять столбом под грозой, как я его видела!

– Он был странным и даже попросил отпуск, который был ему предоставлен. Отпуск, чтобы отдохнуть... Гм... Он возобновил свою работу в магазине всего лишь за несколько часов до того, как произошло несчастье. Так вот, знаете, что я думаю? Мы попросим подтверждения у вашей подруги Сони, если потребуется. Но... этот тип устал, ему требовался отдых, свежий воздух... в лифтовых шахтах так не хватает простора... Он знал Наташу, попросил её приютить его, а за это немножко поработать в саду, например.

Движением головы Элен встряхивает волосами, затем хитро подмигивает:

– Вы сами-то верите тому, что говорите? Я усмехаюсь:

– Черта с два. Просто болтовня, вроде той, когда я вспомнил Хрущева.

* * *

Мы терпеливо дожидаемся следующих выпусков "Крепюскюль". Они приносят нам дополнительную информацию. Как почти все остальные представители белой эмиграции – ряды которой редеют, – смазчик лифтов был весьма любопытной личностью и служил темой для бесконечных измышлений. Мой приятель Марк Ковет, репортер уголовной хроники в "Крепю", не отказывает себе в этом. Он пишет, что Иван Костенко, бывший студент медицинского факультета, офицер низшего ранга, был чем-то вроде адъютанта – или как там это называется по-русски – при генерале Горопове и полковнике Лопухине. Полковник Лопухин ничем особенным не выделялся, и Ковет не задерживает на нём свое внимание. Тогда, как генерал Горопов – личность довольно интересная. Это – бывший царский офицер, безусловный глава белогвардейцев в Европе, исчез при таинственных обстоятельствах за несколько месяцев до войны, по словам одних, выкраден тайными агентами ГПУ, по словам других, – гестапо. Ковет сообщает, что в то время Иван Костенко выступил со свидетельством, имевшим решающее значение. Моё замечание: настолько решающим, что никто никогда так и не узнал, что на самом деле произошло с Гороповым. Ладно, оставим это...

– Горопов! – восклицает Элен, которая читает ту же самую статью в другом экземпляре "Крепю".

– Ну и что, Горопов?

– Соня рассказывала мне об этом военном. Она сказала, что муж Наташи, Спиридович, был знаком с Гороповым.

– Все эти эмигранты, принимавшие участие в разных заговорах, были знакомы друг с другом. В этом нет ничего удивительного.

– А что случилось с этим Вороновым?

– Горопов. Не Воронов. Это что еще за ляпсус? Он мне кажется чертовски значительным.

– Я нарочно ошиблась. Так что с ним произошло?

– То, что говорит Ковет. Он исчез. В один прекрасный день 1939 года он отправился на какое-то тайное свидание, имея при себе портфель, в котором, по-видимому, были документы. С тех пор его больше не видели.

Мы продолжаем читать статью, каждый в своей газете. Иван Костенко проживал поблизости от своей работы на улице Жубер, в комнате прислуги. Полиция в обычном порядке осмотрела это помещение, хотя версия самоубийства становилась все более приемлемой. Они не обнаружили там ничего особенного, кроме скелета. Наличие этого мрачного трофея, висящего в углу узкой комнатушки, свидетельствовало о патологических вкусах бывшего белогвардейца. И лишний довод в пользу самоубийства!

Я снова ухмыляюсь:

– Если мне немного повезет, то это будет скелет Горопова.

И вот я снова при пиковом интересе. Не везет мне со жмуриками в последние месяцы. Двумя строчками ниже я читаю, что этот скелет был куплен на аукционе, на улице Друо, седьмого марта. Среди вещей Костенко обнаружили документ, подтверждающий эту покупку. Я почесываю подбородок. Аукцион... скелет... это мне о чем-то говорит. А! Дошло! В прессе много говорилось об этом скелете, когда его выставили на продажу в отеле "Друо". Еще бы! Женский скелет об одной ноге! Были такие, кто не удержался и высказал предположение, что речь идет, может быть, о костях проститутки, хорошо известной старым парижанам, женщине на деревяшке, "одноногой с бульваров", как её называли, практиковавшей между площадью Мадлен и площадью Оперы. Удивляюсь, что Марк Ковет не сделал на этот счет никакого намека, чтобы оживить свою статью. Может быть, этот скелет и разочаровал его в силу своего банального происхождения. А может быть также, он ожидал чего-нибудь более сенсационного. Короче говоря, не намекая на "одноногую с бульваров", он наверстывает свое после подзаголовка:

"Не вёл ли Иван Костенко двойную жизнь? "

К этому вопросу его подводит относительно анонимное свидетельство некоей дамы С... В действительности в этом свидетельстве нет ничего такого, что позволило бы заподозрить смазчика лифтов в двойной жизни, но такой подзаголовок дает простор игре воображения, не так ли?

"Мадам С... явилась в полицию и заявила, что она знала Ивана Костенко, который провел у нее, в её пригородном имении, три недели отпуска, которые он попросил у своих работодателей. Вдова царского полковника, тесно связанного с генералом Гороповым, мадам С... давно была знакома с Костенко, но потеряла его из виду несколько лет тому назад. "Три недели тому назад, – заявила мадам С... – меня посетил Костенко. Не знаю, как он раздобыл мой адрес. (Примечание Ковета: это было для него несложно, поскольку мадам С... занимает очень видное место в парижском обществе). Костенко попросил у меня найти ему работу. Мне как раз нужен был человек для некоторых работ у меня дома. Я его наняла. Мне было неизвестно, что он работал смазчиком лифтов в галерее Лафайет". На вопрос о поведении Костенко мадам С... ответила, что её соотечественник производил на неё иногда впечатление странного, загнанного существа. "Но это меня не удивило, – добавила мадам С... – Мы, русские, из бывшей России, так пострадали от событий, что все немного странные... "

– Именно это она и мне рассказала, – комментирует Элен.

Ковет продолжает:

"Мадам С... уточнила, что, когда Костенко в прошлую, пятницу уехал от нее, говоря, что он отправляется в провинцию, она не заметила, чтобы он был более странным, чем обычно. По-видимому, самоубийство не вызывает сомнений, но мы имеем право спросить: были ли враги, которые травили Костенко или шли по его следам? Может быть, он искал прибежище у мадам С... ? Вдовы военного, близкого к генералу Горопову? А потом, полагая, что опасности больше нет, попал в руки своих врагов? "

Ковет задает эти вопросы без особой убежденности, и это чувствуется. Но что с того! Не каждый день под пером журналиста оказывается старый белогвардеец (они встречаются все реже и реже: умирают один за другим, и скоро ни одного больше не останется в наличии), особенно такой русский, который вызвал бы тень генерала Горопова, ГПУ и прочих атрибутов, когда око Москвы шло в паре с германским сапогом.

– Да, насчет ГПУ, – говорю я. – У вас нет коммунистической газетки?

Элен шарит в кипе газет и протягивает мне одну из них.

Я читаю:

"Нельзя допустить, чтобы, пользуясь самоубийством бывшего белогвардейца, свихнувшегося маньяка, который, как это было установлено полицией, развлекался покупкой скелетов, прогнившая пресса вытащила на свет белый сплетни, уже давно преданные осуждению трудящимися всего мира. Этот Костенко, по всей видимости, был адъютантом генерала Горопова, "кривобокого героя", как его называл эмигрантский сброд, и исчезновение которого... "

Это мне больше ничего не говорит. Я бросаю газеты, раскуриваю трубку, отпиваю немного из своего стакана и смотрю на Элен.

– Ну и?.. – спрашивает моя красотка.

– Что, "ну и"? Я задаю себе вопрос, что этот Костенко делал со скелетом?

Я хватаю телефонную трубку и звоню в "Крепю".

– Пожалуйста, кабинет Марка Ковета.

– Передаю трубку.

– Ну? – ворчит журналист.

– Это Нестор Бурма.

– А! Привет!

– Привет. Скажите-ка, я ведь тоже интересуюсь этим Костенко. Что это за вопросы, которые вы задаете в конце вашей статьи?

– Это – гарнир. Но, может быть, я невольно ткнул пальцем во что-нибудь интересное, а? Раз уж вы интересуетесь этим типом...

– Я им интересуюсь, потому что все это очень оригинально. Что это за скелет?

– Скелет.

– А что он с ним делал?

– Я ничего не знаю, но предполагаю, что это напоминало ему его молодость. Этот тип все время вспоминал о прошлом. Мне рассказали об этом его товарищи по галерее Лафайет. Ведь он был студентом медицинского факультета.

– Черт! Правда. Я об этом не подумал. И другое: я прочел в одной газете, что генерала Горопова называли "кривобоким героем".

– Его называли также "доблестным хромым".

– А-а! Человек с искривленной ступней? А почему же "кривобокий герой" или "доблестный хромой"?

– Он воевал против красных и был ранен в ногу.

– Так этого вполне достаточно, чтобы хромать, в самом деле? Кстати, о ноге, вернемся к скелету. Вы опоздали на поезд.

– На какой поезд?

– Я знаю, что шутка устарела, но, насколько я вас знаю, меня удивляет, что вы ее не выдали.

– Какая шутка?

– Об "одноногой с бульваров". Это правда, что Костенко купил в отеле "Друо" женский одноногий скелет? Да?

– Ничего подобного. То есть тот скелет, который я видел в комнате Костенко, был целый.

– Вы его сами видели?

– Я сопровождал полицейских. Я даже сфотографировал его, но мое фото не прошло. О...

Вдруг до него доходит, что не все тут гладко.

– Бог мой! Бурма, что это означает?

– Я ничего не знаю, но постараюсь узнать. Больше ни слова, ладно?

И все-таки одно слово он рявкнул в аппарат.