Онлайн чтение книги Мефодий Буслаев. Танец меча
Глава 3. Гудрончик

Совсем близко послышались крики, клекот и удары крыльев. Троил и Эссиорх выскочили из кухни. Анний, Фенгюс и Арлон усмиряли грифона, оттаскивая его от Таамаг, Хаары и Бэтлы. Анний повис у грифона на шее, затрудняя его движения. Фенгюс и Арлон создавали живую стену. Улита уже протиснулась в квартиру и втащила за собой Бэтлу. Будучи дамами габаритными, Бэтла и Улита закупорили коридор, мешая Корнелию вырваться на лестницу и совершить благородный поступок.

Героический связной ограничился тем, что прыгал, размахивал флейтой и взвизгивал:

– Клюв! Держите ему кто-нибудь клюв! Почему никто не держит клюв, я вас спрашиваю?

Троил негромко, но властно окликнул грифона, взметнувшегося на задние лапы и раскидавшего Фенгюса с Арлоном. Услышав его голос, утихомирился. Болтавшийся у него на шее Анний вновь оказался на ногах и открыл дверь, пропуская Таамаг и Хаару.

– Прошу!

– Вздорное животное! Пусть скажет спасибо, что я сдержалась и не пустила в ход копье! – оскорбленно произнесла Хаара, созерцая круглый глаз и желтый, круто изогнутый клюв.

– Молчи, ослица! Вон он уже лапу поднимает! – зашипела Таамаг, проталкивая валькирию в квартиру.

Разговор Троила с валькириями вышел кратким. Присутствовал при нем только Эссиорх. Без особых предисловий генеральный страж сообщил, что Багров прощен и может дальше оставаться оруженосцем Ирки.

– Он некромаг! – заявила Хаара.

– Ну и замечательно, – ласково ответил Троил.

– Что???

– Замечательно в том смысле, что моего решения это не отменяет.

– Тот, кто споткнулся один раз, споткнется и во второй, и в третий. Чем раньше отсечешь пораженную конечность, тем меньше будет зона ампутации, – упрямо сказала Хаара.

Троил посмотрел на руки Хаары. На среднем пальце правой был пластырь. Должно быть, содрала, когда метала копье.

– А как же ампутация? Я думаю: отсечь по запястье было бы в самый раз. Вдруг заражение уже началось? – озабоченно сказал Троил.

Хаара спрятала руки за спину.

– Это разные вещи! – заявила она хмуро.

Троил доброжелательно коснулся ее локтя и ничего не ответил. Хаара немного оттаяла, но упрямо повторила:

– Он нас предал!

– Возможно. Но не вам знать, сколько боли он при этом испытал. Оставьте их с одиночкой в покое, дайте каждому пройти его путь.

– Вы думаете: Багров придет к свету? Да никогда! Это запутанный, ковыряющийся у себя в пупке эгоист!

– У каждого пупка свой путь. Пусть Матвей сделает все, что зависит от Матвея, и тогда свет сделает все, что зависит от света! – улыбаясь, сказал Троил.

Хаара оглянулась на Таамаг, ожидая от нее поддержки. Могучая валькирия отмалчивалась, почтительно разглядывая золотые крылья генерального стража.

– Хватит вражды! Свет бьет, но не добивает, – терпеливо повторил Троил.

Ему было немного досадно, что валькирий он не убедил.

– Мы служим свету! – брякнула Таамаг.

– Прекрасно. Но тогда служите ему, начиная со своего сердца, а не с соседнего. Не будьте шипящими бабками из тайного эскадрона Лигула, которые прогоняют накрашенную девушку в джинсах, случайно заглянувшую в церковь. Свет не нуждается в услугах добровольной полиции! Я, генеральный страж Троил, говорю вам, что Багрову дан шанс! Чего же вам еще? – Голос Троила был все еще тих, но уже грозен. Даже Хаара, и та уловила.

– Ваше, конечно, право, но до добра это не доведет, – буркнула она, покоряясь. – Закон есть закон. Любое исключение создаст дыру, в которую полезут все. Никому ничего нельзя прощать!

– Прощать нужно всем. В отдельных случаях слишком деятельное псевдодобро опаснее бездеятельного зла. С Багровым решено – и хватит об этом.

Таамаг и Хаара сопели. С Троилом они больше не спорили, но их недовольство было очевидным. Одна Бэтла радовалась за Ирку и, не таясь, улыбалась.

Для Эссиорха это оказалось уроком. Впервые он ясно увидел, почему валькирии не свет. Они считают, будто лучше света знают, что ему нужно. Не хотят любить то, что есть, и всегда хотят все улучшать. Даже на Троила посматривают теперь с подозрением: а он ли это? может, оборотень? не затесалась ли тут каким-либо боком измена?

Дождавшись, пока валькирии уйдут, Улита приблизилась к Троилу. Что-то смущало ее. Она стояла и дергала широкой, почти мужской ладонью длинную кофту.

– Ну? – спросил Троил поощрительно.

– Я тут хотела… думаю все время… – начала Улита, но оборвала себя и, махнув рукой, выпалила: – Может ли быть прощен Арей?

Троил разглядывал ее, чуть сдвинув брови.

– Ага, щас! Сегодня Арей, завтра Лигул! А почему не Тухломон? Все на него орут, все обижают гадика! – влез в разговор Корнелий.

Однако Улита к нему даже не повернулась. Она смотрела только на Троила.

– Не я решаю, кому быть прощенным.

– Но вы же генеральный страж!

– И что из того? По-твоему, я сотворил небо и звезды? – тихо ответил тот.

Улита, тоскуя, опустила глаза.

– Но тогда хотя бы объясните почему!!! – сказала она беспомощно.

– Я могу только предположить. Арей неспособен искренно пожелать прощения! – ответил Троил.

– При определенных обстоятельствах он мог бы сказать «прости»! – настойчиво сказала Улита.

– При определенных обстоятельствах он смог бы выдавить «прости!» сквозь зубы. Пожелать же прощения – означает повернуться к прошлому спиной и никогда даже на мгновение не пожелать обернуться. Слова же как таковые вообще необязательны. Нужно только движение сердца.

– Которого у Арея нет? – недоверчиво спросила Улита.

Троил вздохнул.

– Идем на кухню. Я все-таки хочу сегодня закончить борщ по-эдемски, – сказал он.

* * *

В это же время в общежитии озеленителей Чимоданов стоял у окна и поливал йодом фиалку. Он обожал делать мелкие гадости. Зудука, свесив ноги, сидел на шкафу и, используя баллон с дезодорантом и зажигалку, играл в «Горыныча», пуская пылающие струи.

Несмотря на то что было уже почти утро, общежитие озеленителей гуляло и шумно пело песни разных народов. Под окнами кто-то долго кричал, грозился, но так и не подрался. Чимоданов, в предвкушении дежуривший у подоконника, разочарованно отодвинулся в глубь комнаты.

Меф, только что завершивший поединок с Мошкиным, разглядывал на своем торсе красные пятна от шеста. Завтра некоторые исчезнут, а другие станут черными, потом фиолетовыми, потом лиловыми – так и будут менять цвета до бесконечности.

– Тебе не больно, нет? – сочувственно спросил Евгеша.

– Щекотно! – поморщился Меф. – Может, ты не будешь садить со всей дури? Я же тоже могу тебя мечом по шее рубануть! В учебном режиме с разворота.

– Я не со всей дури! Я в полдури, – обиделся Евгеша. – Ты же знаешь, когда надо, я кирпичи из кладки вышибаю.

– Да знаю, я… Ай! – Меф ткнул пальцем в самое больше пятно и скривился. Все же странно, насколько человек зависим от физической боли. Возьми кого хочешь – философа, писателя, музыканта, парящих мыслью в заоблачной выси, и прищеми им дверью хотя бы ноготь мизинца. И все! Всякую возвышенность как корова языком слизала! «Где йодик? Где зеленка? Срочно меня к дохтырю – умираю я!»

Меф ушел в душ, погремел водой, с жестяным звуком падавшей в поддон, и назад вернулся уже в майке. Пока он ходил, жизнь не стояла на месте и обрастала событиями. Дафна и Мошкин ели холодный суп с курицей. Самое здоровое занятие для пяти часов утра. Рядом на свободном стуле, раскинув крылья, дохлой муфточкой валялся Депресняк.

– Ну как? Унитазную крысу сегодня видел? – хлюпая супом, крикнул Мошкин.

И правда, к Мефу и Дафне уже неделю приходила крыса – мокрая и бесстрашная. Было непонятно, откуда она берется и как проникает внутрь, пока Меф не увидел собственными глазами. Крыса приходила из унитаза! Потом Меф разобрался, в чем дело. В унитазе вода стоит только в одном месте, пробкой, а дальше труба полая и идет с малым уклоном. Меф терпеть ее не мог, а Дафна, напротив, жалела и подкармливала.

Чимоданов шатался по комнате и скучал. Согнав кота прицельным пинком, он обрушился на стул.

– Никто не хочет прикола? – радостно спросил он.

Все с беспокойством уставились на Петруччо, зная, что приколом может оказаться даже граната без чеки.

– Сегодня я иду: вижу вначале повешенную кошку, потом дохлую ворону, а потом понимаю, что это просто привязанная к дереву ленточка. Во какие бывают глюки! Ну как? – Чимоданов с торжеством огляделся, не встретил ни в ком интереса и, помрачнев, потребовал свою долю супа.

– Жри прямо из кастрюли, Чемодан! – посоветовал Меф. Тревожно покосился на Дафну и поправился: – Я хотел сказал: кушай из кастрюльки, Петя! У нас закончились чистенькие тарелочки!

Мальчик Петя стал кушать из кастрюльки, производя ужасные всасывающие звуки.

– Катя говорит: вытирать об себя руки некультурно! – внезапно произнес Мошкин, глядя на Чимоданова.

Петруччо перестал жевать. Изо рта у него свисала капуста.

– Какая еще Катя? Женщина – ребро! В костях мозга нет!

– Катя говорит: в костях – костный мозг! – сразу возразил Мошкин.

– Кто твоя Катя? Профессор?

– Неа. Катя учится с ним в полиграфе, – объяснил Меф с улыбкой.

– Это та, которая у него маечку взяла постирать? У, змеища, издали подбиралась! – буркнул Чимоданов.

Даф молча показала пальцем на обои, на которых фломастером было выведено:

Сказав гадость о ком-то, ты сказал ее о себе.

– Светлая пропаганда! – проворчал Чимоданов. – А мне по барабану! Все равно змеища!

Евгеша довольно заулыбался. Для него Катя была настоящим сокровищем. Наконец-то Мошкин всегда знал чего хотеть и имел кучу готовых мнений.

С этой же Катей, кстати, связана была занятная история. Мошкин рассказывал ее так:

«Еду в институт и вижу по дороге парня в зеленой куртке с оранжевыми карманами и желтыми рукавами. Натурально попугай, да? Я смотрю и думаю: неужели найдется еще хоть один придурок, который эту куртку купит? Потом пришел, а Катя встречает меня в такой же куртке!»

«Постой, – осторожно спросила Дафна, – а твоя осенняя куртка… ну в которой ты вчера приходил… она разве не…?»

– Так это она и есть. Катя мне ее передарила. Она ей велика оказалась, – ответил Мошкин с робкой улыбкой.

Когда мальчик Петя Чимоданов съел все, что имелось в кастрюльке, они с Мефом стали вспоминать про вчерашний дождь и спорить, кто больше намокает: человек, который идет под дождем, или человек, который бежит. Меф утверждал, что который бежит, потому что он еще и грудью капли сшибает. «Зато он меньше времени под дождем проводит!» – напирал Чимоданов.

Мошкин не вмешивался. Он только вспоминал, как шагал вчера по огромной луже, в которую превратилась 2-я Хуторская улица, останавливался и спрашивал: «Когда ты совсем мокрый, дождя можно уже не бояться? Да?»

Пока они препирались, соскучившаяся Дафна пела Депресняку колыбельную: «Спи моя гадость, усни!» Бывали случаи, когда Чимоданов и Меф спорили о какой-нибудь ерунде часа по два, и Даф, зевая, отправлялась спать, оставив их выяснять, сохранится ли человеческая культура, если пять мужчин и пять женщин попадут на необитаемую планету, не имея даже гвоздя и шариковой ручки, или не сохранится.

– Подчеркиваю! Имей в виду! – наконец сказал утомленный Чимоданов.

Горло у него сипело от многократного повторения одного и того же.

– Да имел я тебя в виду! – отвечал Меф, под глазами у которого голубели подковы.

Он посмотрел на часы и со стоном встал, чтобы собираться в универ.

– А я тогда посплю часик на твоей кровати! Вечером тренировка! – сказал Мошкин, обрушиваясь на диван Мефа. Диван всхлипнул всеми пружинами.

* * *

Вернувшись из университета, Меф обнаружил у входа в общежитие мотоцикл Эссиорха, прикрученный цепью к выносной рекламе магазина «Продукты». Возле мотоцикла на корточках сидел обросший бородой озеленитель в шлепках и ногтем большого пальца ковырял цепь там, где с нее содралась краска.

– Здравствуй, аксакал! Твой мотоцикл? – спросил Меф.

Озеленитель не растерялся.

– Тут парковать нельзя! Слюшай, да! – сказал он, отодвигаясь от мотоцикла не дальше чем на шаг.

Меф некоторое время прождал, пока он уйдет, но так и не дождался. Озеленитель смотрел на него круглыми глазами и грозно шевелил большими пальцами ног. Тогда Меф ушел сам.

Эссиорх с Дафной сидели за столом. В первую секунду Меф подумал, что они играют в карты. Но они раскладывали фотографии. Меф заглянул Дафне через плечо. На одном из снимков он узнал Тухломона. Другие тоже показались ему знакомыми. Когда-то он часто видел их в очереди суккубов и комиссионеров.

– Этот? – спрашивал Эссиорх, подвигая один из снимков.

– Он бы не рискнул. Очень уж Арея боялся, – отвечала Даф и двигала вперед другой снимок. – Скорее уж этот! Вечно первым лез и наглел!

– Эссиорх! Скоро без мотоцикла останешься! – сообщил Меф.

Вскочив, хранитель подбежал к окну. Озеленитель раздобыл где-то ножовку и увлеченно пилил цепь.

– Да нужен ему мой мотоцикл! Говорил я Улите: крась лучше! – зевнул Эссиорх, возвращаясь на свое место.

– Ты что, не собираешься ничего делать?

– Цепь заговоренная. Чтобы ее перепилить, нужно лет шесть, – довольно объяснил Эссиорх.

Он закончил сортировать карточки и убрал лишние со стола, оставив только несколько.

– Вот они – самые удачливые суккубы и комиссионеры мрака, которым начальство делает послабления. Есть и другие, но, думаю, вначале стоит проверить этих…

– А зачем их проверять? – спросил Меф. Он видел в свое время столько пластилиновых рож, что теперь его от них мутило.

Из любопытства Буслаев подошел к окну. Разочаровавшись в ножовке, бородатый озеленитель уже работал циркуляркой, добытой на ближайшей стройке. Рядом, настороженно поглядывая по сторонам, вертелось еще трое озеленителей. Циркулярка звякнула. Диск разлетелся.

Дафна посмотрела на Эссиорха. Тот кивнул.

– Есть предположение, что у кого-то из них твои ножны, – объяснила Дафна.

Буслаев подался вперед. О существовании двух других артефактов он слышал и прежде, но считал их легендой.

– Мои ножны? А щит?

Дафна беспомощно оглянулась на шкаф. Меф нетерпеливо потянул дверцу. На него обрушилась лавина одежды. Недовольно зашипел, щеря зубы, дремлющий вечно в самых неподходящих местах Депресняк. Меф задрал голову, сдернул с верхней полки рюкзак. Из-под рюкзака плеснул светом каплевидный щит с женской головой.

Разглядывать его Меф не стал. Он не признавал эстетики ради эстетики. Оружие он делил на то, что «работает», и на то, что «не катит». Схватил щит, надел на руку. Стремительным толчком воли вызвал меч. На мгновение меч притянулся к щиту, точно поздоровался с ним после долгой разлуки, и сразу отстранился. Меф прокрутил меч в руке.

– Давай проверим щит! Атакуй! – потребовал он у Эссиорха.

– Лучше начать с маголодий! – мягко возразил тот.

Меф повернулся к Дафне.

– Давай самую сильную!

Дафна извлекла флейту и, сложив в голове маголодию, коснулась губами мундштука. Раньше она бы сделала это не задумываясь, но сейчас ей было жаль его. Последнее время Дафна настолько омефилась, что даже слово «мифический» писала через е – «мефический». А тут нате вам – пали в него боевой маголодией.

– Как-то так сразу… Я не могу… Ты в курсе, что маголодий понарошку не бывает? Если уж шарахнет, то…

– Давай! – нетерпеливо повторил Меф.

Дафна выдохнула штопорную маголодию – не самую сильную, но одну из самых удачных. Спиралью закручиваясь вокруг противника, маголодия терпеливо выискивала в его обороне брешь и наносила туда удар.

Меф полетел кувырком, спиной опрокинув стол. Эссиорх помог ему подняться. Потом нашел щит и вернул Мефу. Тыльной частью руки Буслаев вытер нос. На руке дрожала капля крови, похожая на шарик.

– С этой ясно!.. Давай другую! – распорядился он.

– А одной тебе мало? – грустно спросила Дафна.

Меф, как всегда, не склонен был признавать поражение.

– Слишком длинная. Я бы тебя мечом достал! Мне важно было проверить: отражает или нет, – заявил он и снова загородился щитом.

Дафна выдохнула следующую. Эта была сильнее прежней, но не такая изворотливая. Соткавшись из воздуха и из мысли Дафны, звуки ударили в центр щита. Меф качнулся, но устоял.

– Отлично! Еще!

Вскоре Дафне пришлось напрягаться. Она никогда особенно не утруждала себя зазубриванием атакующих маголодий – хватало тех нескольких, которые она регулярно использовала.

Из семнадцати стандартных атакующих маголодий щит пробили только две. Часть не сработала вообще, потому что Дафна, мало практикуясь, что-то в них напутала. Еще четыре нанесли Мефу некоторый урон. Остальные щит стряхнул небрежно, как дождевые капли.

Уже под конец Дафна вспомнила маголодию тройной атаки. Первая волна звуков на время ослепляла противника. Вторая подбрасывала его, и третья ударяла по нему, как ракетка по подкинутому мячу.

Меф был знаком с этой маголодией и прежде, но никогда ничего не мог ей противопоставить. Можно отразить выпад клинком, но как отразишь мчащийся на тебя грузовик? Уже после первой слепящей волны, уверенный, что его сейчас впечатает в стену, Меф, забывшись, перехватил меч обеими руками и внезапно понял, что щит исчез. Он оборонял все тело, но при этом словно и не существовал. Вторая волна соскользнула с защиты Мефа, лишь слегка опалив ему волосы, а третья прокатилась над ним, не причинив никакого вреда.

Пораженная Дафна опустила флейту. Меф сделал мечом несколько пробных выпадов с обеих рук. Щит не мешал, не сковывал движений, хотя Меф и ощущал его присутствие. И лишь когда Меф пожелал этого и перебросил меч в правую руку, щит возник снова.

– Ну что… закончились маголодии? Теперь давай ты! – в азарте крикнул Меф Эссиорху.

Тот развел руками.

– Да что я? Я старый изломанный байкер! Ты вон с ним справься! Давай, Корнелий! Только не зашиби! – лениво сказал Эссиорх, кивая куда-то за спину Мефа.

Буслаев обернулся, не понимая, откуда в комнате мог взяться Корнелий. В следующую секунду Эссиорх с силой дернул за ковер и мгновенно закатал в него Мефа вместе со щитом. На свернутый ковер хранитель аккуратно поставил стул и сел на него. Буслаев извивался как гусеница. Из ковра торчала одна голова.

Эссиорх ногой придвинул к себе разбитые маголодией часы и послушал ухом, тикают ли они.

– Дафна, тебе пора! Надеюсь, Улита уже выследила суккуба. Одного из тех, троих. Я просил ее еще с утра, – сказал он.

– Суккуба? Какого? – спросила Даф.

– На месте узнаешь.

– А я? – завопил из ковра Меф.

– Нам с тобой лучше не маячить. С этой публикой я больше Улите доверяю. Спугнем, заляжет на дно – за год не выцарапаешь… Да не извивайся ты! Силы береги! Тебе сегодня в другой город ехать!

Меф от удивления перестал ворочаться.

– Куда?

– Скоро узнаешь! Дыши носом, это успокаивает!

Объясняя Дафне, как найти Улиту, Эссиорх вышел из общежития. Четыре озеленителя таинственно улетучились. Мотоцикл валялся на газоне. Лукоморская цепь исчезла вместе с его задним колесом и рекламой магазина «Продукты».

– Даже перепиливать не стали! Надо было к раме крепить! – ошеломленно прохрипел хранитель.

Дафна засмеялась и, протолкнув в горловину рюкзака морду высунувшегося Депресняка, телепортировала.

* * *

Возвращение эйдоса внешне мало повлияло на Улиту. Нимба у нее над головой, разумеется, не возникло, и привычки остались теми же. Разве что изредка она останавливалась посреди улицы и на несколько минут замирала со слегка досадливым выражением лица, пальцем царапая грудь. Она точно ощущала в себе что-то тревожащее, существующее не по законам этого мира и выпадающее из круга ее привычных занятий.

Когда Даф ее увидела, Улита сидела напротив старого здания мэрии и, скучая, цыганской иглой колола себя в ноготь. У проезжавших по Тверской автомобилей лопались шины. За спиной у Улиты сурово взирал на ее делишки московский князь Юрий Долгорукий.

Рядом с Улитой стояла коробка острых куриных ножек. Видимо, бывшая ведьма по старой привычке увела из сетевого ресторанчика чей-то обед.

– Потому что у меня жевательный рефлекс! Эдакое затянувшееся младенчество! И вообще кратковременная я какая-то! Высокий накал мысли не могу сохранять сутки напролет! И хорошей не могу быть сутки напролет! Все во мне непрочно!

Жалуясь, Улита дирижировала куриной ножкой, что несколько снижало накал трагизма.

– Суккуба нашего видела? – спросила Дафна.

– Пока нет. Но сегодня он точно будет.

– Уверена?

– Расписание мрака надо знать. Пуфс ввел новые правила. Сегодня он принимает буквы от «А» до «Д». Смекаешь, что получается? – заявила Улита.

Дафна засмеялась. В ее смехе было много полупрезрения-полуснисхождения, которое мы испытываем к чужому начальству и которое моментально исчезает, едва только начальство становится собственным. Улита тоже засмеялась, но гораздо более натянуто. Она все еще числилась в сотрудниках мрака, хотя на самой Дмитровке почти не бывала.

Примерно через полчаса, когда Дафна устала всматриваться в толпу, Улита дернула ее за рукав.

– А вот и наш попугайчик! – прошептала она.

– Где?

Даф, недоумевая, обернулась. Голубь на руке у московского князя мало походил на попугайчика. Улита схватила ее за плечо и толкнула за киоск с мороженым.

– Стой тут и не высовывайся! – велела она.

– А попугайчик? – наивно спросила Даф.

– Сейчас будет! Такой напугайчик, что прямо запугайчик! – пообещала ведьма.

От Большой Дмитровки к Тверской катился кругленький маленький человечек в желтеньком плащике, похожий на лимон с ножками. Вид у него был независимый, а ладони он засунул в карманы так, что наружу торчали только большие пальцы, которыми он непрерывно шевелил. Щечки у человечка были пористые, круглые, а подбородок и лоб равномерно вытянутые, что усиливало сходство все с тем же лимоном.

Когда он поравнялся с киоском, ведьма сделала быстрый шаг вперед и подхватила его под локоть.

– Ваши документики, уважаемый!

«Лимон» подпрыгнул от ужаса и из желтого сделался зеленым, мгновенно утратив товарный вид. Документики он показать не пытался, только дрожал.

– Зы-зы-зыздрасьте! – проблеял он.

– Знаешь, кого я поймала? – спросила Улита.

Дафна втянула носом воздух, больше доверяя нюху, чем глазам. От незнакомца в плащике пахло духами пополам с пшикалкой для горла.

– Суккуба, – безошибочно ответила она.

– Ну это и так видно! А какого?.. Разве тебе Эссиорх имени не говорил?

Даф мотнула головой. Улита встряхнула «лимона» за ворот.

– Разве ты его в канцелярии никогда не видела? А, ясно! Арей его редко вызывал! Вот подсказка: это суккуб, с которого мрак не требует эйдосов! Не требует отчетов! Соглашается держать на земле за просто так! Не хилая зацепочка, а? Вообрази: за просто так!!!

Дафну не спасла и зацепочка.

– Ну ты, мать, даешь! Это же Гудрон! – изумилась Улита.

Даф нахмурилась. Имя было ей хорошо знакомо. Она вспомнила, что одно время его долго искали боевые двойки златокрылых.

– ГУДРОН? Что, тот самый? – спросила она недоверчиво.

– Угу. Тот самый Гудрон! Наисамейший такой Гудрончик!!! – охотно согласилась ведьма.

Дафна вцепилась в загривок Депресняку. Конечно, она знала, что мрак проводит компанию по уничтожению важных понятий. Уничтожить их, разумеется, нельзя, но можно попытаться извратить, придав слову другой смысл. Было истиной – стало оскорблением.

– Так это ОН??? Тот самый комиссионер, который портит слова? Он изгадил слово «тварь»? И «убогий» тоже он?? И из «прелестной женщины» комплимент он сделал?

– Он, он, – наябедничала Улита.

Она протянула руку и пальцами растянула суккубу мягкие щеки. «Лимон» в ужасе дергался, пытаясь слинять, но секретарша держала крепко.

– А ну! Улыбочку! Вас снимает скрытая камера!

Гудрон тревожно зарумянился. Щеки его дрожали. На них образовывались нескончаемые бугорки и мешочки.

– А «не буду работать за «спасибо!» тоже ты? Человек, который такое брякнул, хотя бы понимает смысл слов?

– Это в переносном смысле! Надо же иметь чувство юмора! – сказал Гудрон поспешно.

– Ладушки! Тогда скажи с чувством юмора: «Лигул меня побери!» – и я тебя отпущу! В ту же секунду! И пусть даже смысл будет самый переносный! – с азартом предложила Даф.

У Гудрона заметались глазки. Улыбка по дряблым щечкам увильнула к ушам и затерялась без следа.

– Видите ли, друзья мои! Я бы, конечно, сказал, но поймите меня правильно… Данное фразеологическое выражение «Лигул меня»… э-э… ну, вы понимаете, не столь закрепилось в языковой традиции, посему из опасения быть ложно понятым, я, пожалуй, не возьму на себя смелость… Исключительно с семантической точки зрения!

– Слушай, Даф! – нетерпеливо шепнула Улита. – А ведь мы не можем его отпустить!.. Я у мрака еще числюсь, а он на меня накапа… Ай! Что ты делаешь, гаденыш?

Она еще не договорила, когда «лимон», обвисший у нее в руках как пустой плащик, брызнул ей в глаза из баллончика и укусил ее пластмассовыми зубами за запястье.

Ведьма от неожиданности разжала пальцы. Гудрон рванулся, выскочил на проезжую часть и зайцем запрыгал между гудящими машинами.

– Лови его! – заорала Улита.

Со второй попытки Даф выдернула из рюкзака застрявшую флейту. Маголодия настигла суккуба в воздухе, когда он наполовину телепортировал. Послышался короткий вопль, хлопок и – все исчезло. На дорогу выбросило несколько разноцветных тряпок.

Дафна опустила флейту.

– Ну вот оно и случилось! – произнесла она без сожаления.

– Что случилось?

– Лигул его побрал! – пояснила Даф.

Улита никогда прежде не видела спокойную Дафну такой сердитой.

Ведьма пасмурно посмотрела на валявшиеся тряпки. Запах духов рассеивался.

– Больше я не буду тебя с собой брать! – сказала она сердито. – Ну прибила его! А если ножны у него были?

Дафна наклонилась, чтобы поймать Депресняка.

– Будем надеяться, что не у него… Кто у нас остался?

– Тухломон, Хнык и доктор Возбуханчик, – ответила Улита, связавшись с Эссиорхом.

– А что за Возбуханчик? – удивилась Даф.

Улита хихикнула.

– Это наша медицинская светила! Комиссионер в белом халате! По электричкам работает!

– Как это?

– Сейчас все помешаны на здоровье. Едет в электричке добрый дядя-доктор. Ехать долго, потрепаться никто не прочь, да еще с доктором. Он объясняет, что центр болезни вот тут, – Улита ткнула себя пухлым пальцем в центр груди. – И если выдернуть этот гвоздь, то все будет в шоколаде…

– А гвоздь – конечно, эйдос?

– Коронная фраза Возбуханчика: «Вы так много болеете, потому что вы слишком добрая для этого мира! Все вас используют! Позвольте, я вам помогу! Повторяйте за мной!» И – чик! – пластилиновой лапкой в грудь!

– И что? Неужели повторяют формулу отречения?

– Девяносто эйдосов в неделю. Да еще, думаю, примерно треть зажиливает, – со знанием дела ответила бывшая секретарша мрака.