Онлайн чтение книги Тарзан — приемыш обезьян
VII. Свет познания

Время болезни показалось маленькому страдальцу целой вечностью — но наконец Тарзан встал на ноги и снова начал ходить.

С тех пор его выздоровление пошло вперед семимильными шагами, и через месяц Кала вместе с сыном вернулась к родному племени — к восторгу товарищей Тарзана и к огромному неудовольствию Тублата.

Первое, что сделал Тарзан, вновь обретя свободу передвижения — это пустился на поиски того чудесного оружия, которое помогло ему, маленькому и слабому, одержать верх над могучим зверем.

Кроме того, мальчик всей душой стремился снова побывать в хижине, чтобы продолжать осмотр удивительных вещей, которые он там обнаружил.

Отправившись на розыски ножа, Тарзан скоро нашел поле достославного боя, где валялись начисто обглоданные кости его противника. А неподалеку, полуприкрытый опавшими листьями, лежал нож, слегка заржавевший от запекшейся крови гориллы.

Победитель Болгани очищал нож о кору ближайшего дерева, пока клинок не засверкал прежним серебристым блеском. Уж теперь-то Тарзану не придется спасаться бегством ни от кого в джунглях, ни от старого Тублата, ни от Керчака!

Еще через несколько минут маленький герой уже стоял возле хижины. Он отлично помнил, как открывается дверь, а войдя внутрь, даже сообразил опустить щеколду, чтобы никто из обитателей близких джунглей не смог его потревожить.

Мальчик не стал тратить времени на повторный осмотр хижины, а сразу устремился к книгам. Они обладали для него каким-то магическим непреодолимым притяжением, и сейчас его не интересовало ничего, кроме изумительной тайны разрисованных листов.

Тарзан снова и снова листал букварь, рассматривал другие детские книжки с картинками и подписями под ними. Картинки ему ужасно нравились, но и странные маленькие букашки, покрывавшие страницы вокруг рисунков, вызывали его удивление и будили мысль.

Сидя с поджатыми ногами на столе в хижине своего отца, низко склонившись над раскрытой книгой, маленький приемыш обезьяны упорно пытался разгадать тайну напечатанных в книгах букв и слов. Этот нагой мальчуган с густой гривой черных волос и блестящими умными глазами представлял собой живую аллегорию первобытного стремления к знанию сквозь черную ночь умственного небытия.

И его усилия не пропали даром. Каким-то невероятным интуитивным способом Тарзан наконец нащупал ключ к столь смущавшей его загадке шествия маленьких букашек по книжным листам.

Перед ним лежал букварь, а в букваре был рисунок маленькой обезьянки. Это животное смахивало на него самого, но было покрыто каким-то забавным цветным мехом. Над картинкой виднелись семь маленьких букашек:

М-а-л-ь-ч-и-к.

Тарзан заметил, что в тексте, на той же странице, эти семь букашек много раз повторялись в том же порядке.

Затем он постиг, что отдельных букашек было сравнительно мало, но они повторялись много раз — иногда в одиночку, а чаще в сопровождении других.

Он медленно переворачивал страницы, вглядываясь в картинки и текст и отыскивал повторение знакомого сочетания м-а-л-ь-ч-и-к . Вот он снова нашел его под другим рисунком: там опять была маленькая обезьяна и с нею какое-то неведомое животное, стоявшее на четырех лапах и походившее на шакала. Под этим рисунком букашки слагались в такое сочетание:

М-а-л-ь-ч-и-к и с-о-б-а-к-а.

Итак, эти семь маленьких букашек явно обозначали детеныша — почти такого же, как он сам!

Таким образом и продвигалось вперед учение Тарзана. Правда, оно шло очень медленно, ведь задача, которую он поставил перед собой, любому другому показалась бы невозможной: приемыш обезьяны хотел научиться читать, не имея ни малейшего понятия о буквах или письме.

Миновали многие месяцы и даже годы, прежде чем Тарзан добился намеченной цели. И все-таки он ее достиг! Теперь тайна маленьких букашек больше не была для него тайной, а когда ему исполнилось пятнадцать лет, он уже знал все комбинации букв, сопровождавшие ту или иную картинку в маленьком букваре и в двух книжках для начального чтения.

Разумеется, он имел лишь самое туманное представление о значении и употреблении союзов, глаголов, местоимений, наречий и предлогов, но… Вскоре он смог похвастаться еще одним успехом.

Как-то раз Тарзан догадался остругать своим ножом маленькую палочку, найденную в одном из ящиков стола. Проведя острым концом по столешнице, он с восхищением увидел, что на гладкой поверхности остался черный след.

Тарзан так усердно занялся новой игрушкой, что вскоре все гладкие вещи в доме покрылись линиями, зигзагами и кривыми петлями, а кончик карандаша стерся до дерева. Но теперь приемыш обезьяны уже знал, как его отточить. И ему пришла в голову новая забава.

Он решил изобразить некоторые из маленьких букашек, которые ползали на страницах его книг.

Это было трудное дело, прежде всего потому, что он держал карандаш так, как привык держать рукоять ножа, что далеко не способствовало облегчению письма или разборчивости написанного.

Однако Тарзан умел проявлять редкостное упорство в достижении намеченной цели. Он тренировался в изображении букв при каждом удобном случае, и в конце концов путем проб и ошибок научился правильно держать карандаш и очень похоже изображать знакомые буквы.

Так он упражнялся в правописании.

Роясь в разных книгах, Тарзан убедился в том, что ему теперь известны все породы букашек и все их комбинации. Он без труда располагал их в должном порядке. Ему было легко это сделать, потому что он часто перелистывал занимательный иллюстрированный букварь и даже заглядывал в словарь, где слова не сопровождались картинками.

Его образование таким образом шло вперед. Но самое главное открытие, которое он совершил в хижине своих родителей — это то, что на свете, оказывается, существует особая порода существ, к которым принадлежит он сам. Теперь Тарзан больше не презирал своего голого тела, не приходил в отчаяние при виде своего человеческого лица: раз где-то живут другие подобные ему создания, значит, он вовсе не выродок и не урод, как частенько называет его Тублат!

Просто он был ч-е-л-о-в-е-к , а Тублат — о-б-е-з-ь-я-н-а . Маленькие же сородичи племени Керчака, скачущие по верхушкам деревьев, назывались м-а-р-т-ы-ш-к-и . Тарзан узнал также, что свирепая Сабор — л-ь-в-и-ц-а , Хиста — з-м-е-я , а Тантор — с-л-о-н .

Так он учился размышлять и делать выводы.

Любой педагог мог бы гордиться таким учеником! С помощью большого словаря и упорной умственной работы Тарзан часто догадывался о многом, чего никогда не видел, и его догадки бывали очень близки к истине.

Конечно, в его учении случались большие перерывы, когда обезьянья стая далеко уходила от хижины, но даже вдали от книг живой ум мальчика продолжал работать над десятками занимавших его таинственных вопросов.

Куски коры, плоские листья и ровные участки земли служили Тарзану тетрадями, в которых он палочкой и острием охотничьего ножа выцарапывал «домашние задания», окончательно убедив Тублата, что приемыш Калы — ненормальная обезьяна!

Но, усиленно занимаясь умственным трудом, Тарзан не пренебрегал и практическими занятиями.

Он часто упражнялся с веревкой и с охотничьим ножом, который научился точить о плоские камни, и теперь Тублат высказывал свое мнение о мальчике лишь вполголоса. Старому самцу лучше всех других в стае было известно, как опасен может быть безволосый сын Калы, если его разозлить.

Надо сказать, что с того дня, как Кала усыновила Тарзана, ее племя окрепло и разрослось. Горные гориллы Болгани уже давно не тревожили народ Керчака: в последние годы и в низинных джунглях, и на горах был вдоволь еды, и обезьяньи самки рожали здоровых и крепких детенышей.

Молодые самцы вырастали, брали в жены самок своей стаи, но по-прежнему подчинялись Керчаку, чья сила ничуть не уменьшалась с годами.

Лишь изредка какой-нибудь самец, более свирепый, чем его товарищи, пытался оспорить власть у старого вожака, но пока еще никому не удалось одолеть эту свирепую и жестокую обезьяну.

Тарзан никогда не затрагивал Керчака и старался жить в мире со всеми обезьянами (кроме разве что старого Тублата), но чем старше он становился, тем больше чувствовал разницу между собой и гориллами. Хотя обезьяны и считали его своим, Тарзан слишком заметно от них отличался, чтобы не быть одиноким в их обществе. Старшие самцы либо не обращали на него внимания, либо отгоняли его прочь, и если бы не изумительная ловкость мальчика и не защита могучей Калы, которая оберегала его со всем пылом материнской любви, он был бы убит еще в раннем возрасте… Не по злому умыслу, а оттого, что легкий шлепок, каким обезьяны обычно наказывали своих шалунов, наверняка оказался бы смертельным для человеческого ребенка.

Но только Тублат настолько ненавидел маленького Тарзана, что не задумываясь убил бы его, представься ему такая возможность. Да еще следовало опасаться Керчака во время его приступов безумного неистовства, которыми страдали все самцы больших обезьян…

Правда, с возрастом Керчак стал спокойнее, и его сородичам уже реже приходилось спасаться от него на верхушках деревьев.

Однажды все обезьянье племя собралось в маленьком естественном амфитеатре: на широкой и чистой поляне, лежащей на дне поросшего кустарником котлована.

Площадка была почти круглой; со всех сторон ее окружали колючие кусты и мощные гиганты девственного леса, чьи огромные стволы были оплетены такой густой сетью лиан и ползучих растений, что пробраться на маленькую арену можно было лишь по ветвям деревьев. Здесь обезьянья стая чувствовала себя в безопасности.

Посередине амфитеатра лежал один из тех огромных пустых древесных стволов, из которых антропоиды любят извлекать адское подобие музыки. Иногда глухие удары этих примитивных барабанов доносятся из глубины джунглей до человеческого слуха, но никогда никто из людей не присутствовал на буйных празднествах больших обезьян.

И хотя многие путешественники слышали глухой барабанный бой, извлекаемый явно не рукой человека, ни одному из них не приходилось наблюдать буйный разгул громадных человекообразных властителей джунглей. Так что Тарзан, лорд Грейсток, был первым человеческим существом, которое не только видело это удивительное зрелище, но и участвовало в опьяняющем танце Дум-Дум.

Должно быть, на заре человеческой цивилизации, в седой глубине веков наши свирепые волосатые предки при ярком свете луны выплясывали похожий танец под звуки примитивных барабанов в глубине девственных джунглей. Все религиозные таинства и обряды человека начались в ту давно забытую ночь, когда наш первый мохнатый предок спрыгнул с ветки на мягкую траву и ударил по пустому стволу упавшего дерева.

А для Тарзана праздник Дум-Дум стал тем днем, когда он добился уважения всего обезьяньего племени.

Настроение, в котором танцуют Дум-Дум, обычно овладевает обезьянами в ночь полной луны, и тогда племя Керчака молча движется по деревьям к лужайке среди холмов и бесшумно занимает места на этой естественной танцплощадке.

Той ночью, о которой пойдет речь, все так и случилось. Однако стая прибыла на место слишком рано, и гориллы разлеглись в густой траве, чтобы подремать, пока не взойдет луна.

Долгие часы на поляне царила полнейшая тишина, нарушаемая лишь нестройными криками мартышек и щебетом еще не уснувших птиц, которые порхали среди ярких орхидей и гирлянд огненно-красных цветов, ниспадавших с покрытых мохом пней и стволов.

Наконец на джунгли опустилась ночь.

Одна за другой обезьяны зашевелились, поднялись и расположились вокруг барабана. Самки и детеныши уселись на корточках с внешней стороны амфитеатра, а взрослые самцы устроились внутри полянки, прямо напротив них. Три самых могучих гориллы направились к барабану, сжимая в лапах толстые суковатые ветки длиной не меньше тридцати дюймов.

С первыми слабыми лучами восходящей луны, посеребрившей вершины деревьев, обезьяны стали медленно и ритмично ударять по гулким бокам «барабана».

Чем выше поднималась луна и чем ярче озарялся ее сиянием лес, тем сильнее и чаще били в барабан гориллы, пока наконец дикий гулкий грохот не разнесся по джунглям на много миль кругом. Хищные звери, прижав уши и оскалив зубы, тревожно прислушивались к далеким глухим ударам, оповещавшим обитателей леса о том, что большие обезьяны пляшут танец Дум-Дум.

По временам какой-нибудь зверь испускал пронзительный визг или громовый рев в ответ на быстрый стук древесного барабана. Но никто из живших в джунглях зверей не осмеливался даже близко подойти к тому месту, где неистовствовали при свете луны большие обезьяны.

Грохот достиг наконец силы грома и, казалось, раскачал луну в небесах; и тогда Керчак выскочил на лужайку перед барабаном.

Выпрямившись во весь рост, запрокинув голову и глядя на полную луну, обезьяний вождь ударил себя кулаком в грудь и испустил страшный крик. Долгий вопль пронесся над испуганно притихшими джунглями, а Керчак, подпрыгивая, побежал вдоль круга.

Следом за ним на арене очутился второй самец, во всем подражавший движениям вожака. За ним вошли в круг другие — и теперь джунгли почти беспрерывно оглашались лихими криками.

Ко взрослым самцам присоединилась молодежь, и вскоре почти все племя кружилось и подпрыгивало под грохот барабанов.

Тарзан тоже участвовал в этом диком, скачущем танце. Его смуглая мускулистая фигурка блестела от пота при свете луны, выделяясь гибкостью и изяществом среди неуклюжих, грубых, волосатых звериных тел.

По мере того, как грохот и быстрота барабанного боя увеличивались, плясуны пьянели от дикого ритма и от своего свирепого воя. Их прыжки становились все быстрее, с оскаленных клыков стекла слюна, пена выступила в уголках толстых губ.

Пляска Дум-Дум продолжалась уже около часа, все танцоры выбились из сил, барабанщики тоже… Еще немного — и обезьяний разгул мало-помалу пошел бы на убыль, но тут случилось то, чего никто не ожидал.

Охотившаяся неподалеку пантера загнала оленя прямо в кусты, окружавшие танцевальную площадку горилл. Перепуганный олень запутался в колючках, но хищница не успела воспользоваться своим успехом — распаленные танцем антропоиды посыпались с ветвей деревьев, мгновенно ее в бегство.

Оленя тут же прикончили, и Керчак, похваляясь своей силой, затащил добычу на дерево и перебросил на поляну, где только что танцевало его племя. Огромные обезьяны никогда не упускали шанса полакомиться мясом, однако представлялся такой случай племени Керчака до обидного редко.

И вот теперь гориллы всей стаей ринулись на тушу, стараясь урвать по возможности больший кусок добычи.

Огромные клыки вонзались в мясо, более сильные пожирали сердце и печень, слабые вертелись около дерущейся и рычащей толпы, выжидая удобный момент, чтобы тоже подцепить лакомый кусочек.

Тарзан даже больше, чем его товарищи-обезьяны, любил мясо и испытывал в нем потребность. Плотоядный по природе, он еще ни разу в жизни, как ему казалось, не поел этого лакомства досыта. И теперь, ловкий и гибкий, возбужденный не меньше других, он пробирался между рычащих и воющих обезьян.

На боку у него висел охотничий нож, и, добравшись до туши оленя, он быстро отсек изрядный кусок. Он и не надеялся, что ему достанется такая богатая добыча — целое предплечье, высовывавшееся из-под ног могучего Керчака! Обезьяний вожак был так занят обжорством, что даже не заметил содеянного Тарзаном.

И мальчик благополучно улизнул из толпы со своей добычей.

Но среди обезьян, которые вертелись за пределами круга пирующих, был старый Тублат. Он уже успел отхватить и сожрать отличный кусок, но этого ему показалось мало, и он вернулся, чтобы пробить дорогу к новой порции мяса.

Вдруг он заметил Тарзана: мальчик выскочил из царапающейся и кусающейся кучи переплетенных тел, крепко прижимая к груди предплечье оленя.

Маленькие свиные глазки Тублата налились кровью и злобно засверкали при виде ненавистного приемыша. Нет, он не потерпит, чтобы наглому безволосому ублюдку достался такой жирный кусок!

Однако Тарзан тоже заметил своего злейшего врага и проворно прыгнул к самкам и детенышам, надеясь спрятаться среди них. Тублат гнался за ним по пятам, Калы нигде не было видно…

Убедившись, что спрятаться не удастся, Тарзан понял, что ему остается одно — бежать.

Он со всех ног помчался к ближайшим деревьям, ловко подпрыгнул, ухватился рукой за ветку и с добычей в зубах стремительно полез вверх.

Однако Тублат не пожелал отказаться от преследования.

Тарзан поднимался все выше и выше на раскачивающуюся верхушку гигантского дерева и, увидев, что его тяжеловесный враг в нерешительности остановился на более прочных ветвях десятью футами ниже, стал осыпать обезьяну язвительными насмешками.

Тублат, еще не остывший после танца Дум-Дум, впал в неистовое бешенство.

С ужасающими воплями он бросился вниз и врезался в толпу самок и детенышей. Он расшвыривал их направо и налево, отыгрываясь на более слабых созданиях за обиду, нанесенную ему Тарзаном.

С вершины дерева Тарзан видел, как самки и детеныши бросились наутек, стараясь найти безопасные места на деревьях — а затем и большие самцы тоже позорно бежали от своего обезумевшего товарища. Вскоре все обезьяны, даже Керчак, скрылись среди черных теней окрестного леса, только одна замешкавшаяся самка осталась в амфитеатре, где свирепствовал Тублат. С бешеным ревом самец кинулся на эту жертву, и Тарзан с ужасом увидел, что улепетывающая от Тублата обезьяна — никто иная, как Кала!

С быстротой падающего камня мальчик бросился вниз на помощь матери.

Кала уже достигла дерева, подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку… Но тут раздался сухой громкий треск, ветка обломилась, — и самка свалилась прямо на голову подбежавшего к дереву Тублата.

Прежде чем они успели вскочить, Тарзан уже стоял на земле, и, поднявшись, громадный разъяренный самец гориллы очутился лицом к лицу с ребенком человека.

Отлично! Тублат давно ждал подобной минуты!

С торжествующим ревом обезьяна кинулась на маленького лорда Грейстока. Но его клыкам не суждено было вонзиться в обнаженное, коричневое от загара тело.

Маленькая мускулистая рука молниеносно выхватила острый охотничий нож и вонзила клинок в мощную волосатую шею. Надо признать скорее счастливым случаем, чем точным расчетом то, что нож угодил попал прямо в сонную артерию антропоида. Алая кровь брызнула мощной струей, и вскоре вслепую хватающие воздух огромные лапы в последний раз загребли землю и разжались… Тублат лежал мертвым на площадке танца Дум-Дум.

Тогда Тарзан, обезьяний приемыш, поставил ногу на шею своего врага, обратил лицо к круглой луне и испустил дикий, пронзительный победный клич своего народа. Одна за другой из своих поднебесных убежищ спускались обезьяны. Они окружили Тарзана и убитого им самца, и приемыш Калы обвел всех вызывающим взглядом.

— Я — Тарзан! — крикнул он. — Я — великий боец! Теперь все должны почитать Тарзана и его мать Калу! Среди вас нет никого, кто может сравниться со мной в отваге и силе!

И, в упор посмотрев на озадаченного Керчака, молодой лорд Грейсток ударил себя кулаком в грудь и снова испустил тот торжествующий крик, которым всегда встречают свою победу гориллы.