Онлайн чтение книги Тарзан и потерянная империя Tarzan and the Lost Empire
XXI. СМЕРТЬ ЦЕЗАРЯ

Ежегодное празднество, проводимое в честь Валидуса Августа, императора Востока, оказалось гораздо менее захватывающим, нежели зрелище, устроенное Сублатусом в Кастра Сангвинариусе, хотя широко разрекламированное присутствие вождя-варвара, шедшего в кандалах широкими шагами вслед за экипажем цезаря, придавало интерес и особый вес мероприятию.

Никчемная помпезность атрибутов императорской власти доставляла удовольствие Валидусу Августу.

В душе фон Харбен улыбался при мысли о примитивных уловках цезаря укрепить свой пошатнувшийся авторитет, нисколько не думая о том, что сам он оказался в отчаянном положении.

Фон Харбен размышлял не о своей участи, а о том, что небольшого хорошо обученного отряда полицейских вполне хватило бы, чтобы лишить императора власти. В любом современном городе мэр может отдавать приказы вооруженным силам, куда более внушительным и мобильным, чем у этого маленького цезаря.

Бесполезно размышлять о том, каким образом Валидусу Августу удавалось удерживать власть в своих руках, и почему не нашлось силы, которая призвала бы его к ответу за позорное обращение с гражданином могучего государства, способного без всякого усилия поглотить эту маленькую империю.

Шествие завершилось, и фон Харбена вновь отвели в камеру, которую он делил с Маллиусом Лепусом.

— Быстро ты вернулся, — сказал Лепус. — Ну и как праздник Валидуса?

— Так себе, если судить по апатии толпы.

— Валидус не любит раскошеливаться, — продолжал Лепус. — Он предпочитает тратиться на богатые яства и роскошные одежды, а не на развлечения для толпы.

— А сами игры, — спросил фон Харбен, — они будут такие же убогие?

— Да уж, без особого размаха, — ответил Лепус. — Преступников у нас мало, а что касается рабов, то поскольку за них уплачены немалые деньги, они слишком ценны, чтобы губить их на арене. Поэтому часто бывают схватки между дикими животными, когда для гладиаторов не находят соперников — воров или убийц. Вот почему Валидус не гнушается политическими заключенными действительными или мнимыми врагами цезаря. Чем их больше, тем лучше для игр. В основном это жертвы дворцовых интриг или зависти фаворитов, как, например, ты и я. В данный момент в тюрьмах их человек двадцать, так что зрелище будет не скучным.

— А если мы победим, нас выпустят на свободу? — спросил фон Харбен.

— Не победим, — ответил Маллиус Лепус. — Об этом уж позаботится Фульвус Фупус, можешь не сомневаться.

— Это ужасно, — произнес фон Харбен.

— Боишься смерти? — спросил Маллиус Лепус.

— Да нет, — ответил фон Харбен. — Я беспокоюсь о Фавонии.

— Хорошо бы кто-нибудь побеспокоился о нас, — промолвил Маллиус Лепус. — Моя дорогая кузина была бы счастлива умереть, лишь бы не выходить за Фульвуса Фупуса.

— Я чувствую себя таким беспомощным, — продолжал Харбен. — Один, без друзей, даже Габулы нет, моего верного слуги.

— А, вспомнил, сегодня утром его разыскивали! — воскликнул Лепус.

— Разыскивали? Разве он не за решеткой?

— Был, но вчера вечером его вместе с другими пленниками вывели готовить арену. По слухам, он скрылся, воспользовавшись темнотой, во всяком случае, его ищут.

— Здорово! — обрадовался фон Харбен. — При мысли, что он на воле, мне сразу стало лучше. Где же он скрывается?

— Каструм Маре плохо охраняется вдоль берега, но зато само озеро и крокодилы — не менее надежная преграда, чем созданные легионерами заслоны. Габула мог перелезть через стену, но скорее всего он прячется на окраине города, найдя пристанище у других рабов или, может, у самого Септимуса Фавония.

— Хочется верить, что бедолаге удалось бежать отсюда и вернуться домой, к своим. Маллиус Лепус покачал головой.

— Исключено, — сказал он. — Хоть вы и спустились по отвесной скале, но вернуться той же дорогой невозможно. Даже если он нашел бы проход во внешний мир, то угодил бы в руки солдат Кастра Сангвинариуса или в руки чернокожих варваров из близлежащих деревень. Нет, Габуле ни за что не убежать!

Время пролетело быстро, и вскоре за пленниками явилась стража и повела их на арену.

Колизей был битком набит зрителями, ложи патрициев также были переполнены. Цезарь Востока восседал с надменным видом на роскошном троне в тени балдахина пурпурного цвета. Септимус Фавоний сидел в своей ложе, понурив голову, в обществе жены и дочери. Фавония не спускала глаз с двери, из которой выходили участники игр. Увидев своего кузена Маллиуса Лепуса и Эриха фон Харбена, она вздрогнула и на мгновение закрыла глаза.

Выстроившись в колонну, бойцы строем двинулись по белому песку к ложе цезаря, чтобы выслушать его напутствия. Вместе с Маллиусом Лепусом и фон Харбеном здесь находились двадцать политических заключенных, принадлежащих к классу патрициев. За ними шагали профессиональные гладиаторы, суровые и безжалостные, чье призвание заключалось в том, чтобы убивать или быть убитым. Колонну возглавлял развязно державшийся гладиатор, пятикратный победитель игр и, соответственно, любимец публики, которая встретила его взрывом аплодисментов.

— Клавдий Таурус! — слышалось со всех сторон. В свое время Эриху фон Харбену не раз доводилось читать описания игр Древнего Рима, которые не могли оставить его равнодушным. Он часто представлял себе Колизей, многотысячные толпы зрителей, поединки на белом песке арены, но лишь сейчас осознал, насколько реальность отличается от его фантазий. Картины, возникавшие в воображении фон Харбена, были статичны, подобно стоп-кадрам. Так, ему представлялось, что зрители должны следить за происходящим на арене молча, застыв в неподвижности. А когда трибуны выносят свой приговор, указывая большим пальцем вниз, то главные действующие лица безмолвно замирают.

Насколько же все оказалось иначе! Переполненные трибуны пребывали в непрерывном движении, ежесекундно менялась калейдоскопическая мозаика бесчисленных красок и оттенков, в воздухе стоял гул голосов и неприятный запах множества человеческих тел.

Эрих заметил, что по шее шедшего перед ним патриция заструился пот. Переведя взгляд на Клавдия Тауруса, он отметил, что тот был одет в выцветшую тунику, и что его волосатые ноги заляпаны грязью. Фон Харбену всегда казалось, что у гладиаторов тело должно быть гладким, точеным. Клавдий же вызывал у него отвращение.

Колонна выстроилась перед ложей цезаря. От запаха стоявших с ним рядом чернокожих фон Харбену едва не сделалось дурно. Стояла страшная жара. Все вызывало у фон Харбена раздражение. Он не мог понять, почему все происходит так буднично и прозаично. Неужели и в Древнем Риме было так же?

Подняв глаза на императорскую ложу, он увидел человека в праздничном одеянии, восседавшего на резном троне. По бокам стояли полуобнаженные негры, обмахивающие сидящего опахалами.

Блуждая взглядом по ложам, фон Харбен услышал голос распорядителя игр, но не стал вникать в смысл его речи, так как в ту же минуту его глаза отыскали в толпе лицо Фавонии. В устремленном на него взгляде девушки фон Харбен прочел тревогу и безмерный страх. Желая ободрить Фавонию, фон Харбен улыбнулся. На глазах девушки моментально выступили слезы тревоги за судьбу любимого человека.

Тут внимание фон Харбена привлекло некое движение на трибуне позади лож. Стараясь не выдать охвативших его чувств, он напрягся, допуская, что мог и ошибиться. Но нет, он не ошибся. Он увидел Габулу, который пробирался к императорской ложе.

Затем распорядитель игр велел участникам покинуть арену. Двигаясь бегом к выходу, фон Харбен старался понять, что означает присутствие здесь Габулы. Зачем он явился в такое опасное место?

Участники еще находились на арене, как вдруг их остановил раздавшийся позади внезапный крик. Обернувшись на шум, фон Харбен догадался, что кричали в императорской ложе, и то, что там происходило, настолько его поразило, что он не мог поверить собственным глазам. Может, все это ему снится, а Каструм Маре вообще не существует, как не существует и сам Валидус Август, а также… Но нет! Факты вещь упрямая. Ведь Фавония настоящая, живая, а значит, и этот абсурд, который происходил на его глазах, не был игрой воображения.

Ворвавшийся в императорскую ложу негр схватил одной рукой цезаря за горло, а другой всадил в сердце кинжал. Его слуга Габула!

Все произошло в мгновение ока. Цезарь успел лишь крикнуть на весь Колизей, как его бездыханное тело рухнуло к подножию трона. Спрыгнув на арену, Габула бросился к фон Харбену.

— Ты отомщен, бвана! — закричал он. — Что бы с тобой ни случилось, ты отомщен!

Публика зашумела, а когда раздался чей-то крик "Цезарь убит!", разразилась аплодисментами.

Воспрянув духом, фон Харбен дернул Маллиуса Лепуса за руку.

— Цезарь умер, — зашептал он. — Пора действовать.

— То есть?

— Нужно бежать, воспользовавшись замешательством. Спрячемся в городе, а когда стемнеет, заберем Фавонию и уйдем.

— Куда?

— О, Боже! Не знаю, — сказал фон Харбен, — но здесь оставаться нельзя. Ведь цезарем станет Фульвус Фупус. Если нынче же не заберем с собой Фавонию, то завтра будет поздно.

— Ты прав, — согласился Маллиус Лепус.

— Передай это остальным, — продолжал фон Харбен. — Чем нас будет больше, тем больше вероятность того, что кто-нибудь спасется.

Забыв обо всем на свете, легионеры и публика вытягивали шеи, стараясь разглядеть, что же произошло в императорской ложе. Поскольку убийцу почти никто не заметил, то Габулу не преследовали.

Маллиус Лепус обратился к участникам игр:

— Боги милостивы к нам. Цезарь умер. Бежим, пока никто не опомнился. За мной!

И он ринулся к двери, ведущей в камеры под Колизеем. Пленники, горланя, рванулись следом. На арене остались лишь профессиональные гладиаторы, которые являлись свободными гражданами.

— Желаю удачи! — крикнул Клавдий Таурус вдогонку фон Харбену. — Вот если бы сейчас убили еще и Фульвуса Фупуса, мы бы выбрали достойного цезаря.

Немногочисленная охрана под Колизеем в испуге и смятении не оказала пленникам никакого сопротивления, и те беспрепятственно вышли в город.

— Куда теперь? — раздался чей-то голос.

— Всем расходиться по одиночке, — ответил Маллиус Лепус.

— Но мы с тобой останемся вместе? — спросил фон Харбен.

— До конца, — ответил римлянин.

— А вот и Габула, — воскликнул фон Харбен. — Он пойдет с нами.

— Мы не имеем права бросить отважного Габулу, — подтвердил Маллиус Лепус. — Теперь самое главное — найти убежище.

— На той стороне бульвара низкая стена, а за ней полно деревьев, сказал фон Харбен.

— За неимением лучшего сойдет. Пошли! — бросил Маллиус Лепус.

Перебравшись через стену, троица очутилась в саду, заросшем высокой травой и густым кустарником. Судя по неухоженности, сад был заброшен. Пробираясь по-пластунски сквозь кусты, они натолкнулись на дом с покосившейся дверью, выбитыми окнами и кучей мусора на пороге. Все указывало на то, что здесь давно никто не живет.

— Тут мы и переждем до наступления темноты, — сказал фон Харбен.

— Хорошо, что дом в двух шагах от Колизея, — добавил Маллиус Лепус. Никто не станет искать нас в такой близости. Пошли поглядим, что там внутри.

Войдя в заднюю дверь, беглецы оказались на кухне. В углу стояла печь из расколотого кирпича, рядом валялась скамья и колченогий стул. Пройдя дальше, они очутились в просторной комнате, как выяснилось, единственной в доме, не считая кухни. Здесь было темно, поскольку выходившие на бульвар окна были закрыты ставнями. В углу стояла приставная лестница, над которой в потолке виднелся люк, ведущий, очевидно, на крышу. Наверху, под потолком пленники случайно обнаружили искусно замаскированную нишу, высотой в три фута, видимо, тайник.

Более тщательный осмотр комнаты не выявил ничего, кроме охапки грязного тряпья возле стены, служившего, как видно, постелью для какого-нибудь бездомного бродяги.

— Дом как будто специально построен для нас, — сказал Маллиус Лепус. Лучшего нельзя и пожелать. Черт возьми! Целых три выхода на случай опасности — один в сад, другой на бульвар и третий на крышу.

— Здесь мы в безопасности, — сказал фон Харбен. — А вечером, когда стемнеет, постараемся пробраться к дому Септимуса Фавония.