Онлайн чтение книги Тела в Бедламе
Глава 12

У обалденной Констанцы Кармочи не было пушки. Пушка ей была ни к чему. Она обладала тем оружием, которое всегда губило мужчин. С незапамятных времен. Или с незапятнанных времен? Я забыл. Мексиканская красотка из Куэрнаваки — так утверждалось в проспекте с ее биографией, выпущенном студией, — все еще не утратила своего очаровательного испанского акцента. Но собеседник не столько улавливал ее акцент, сколько пожирал ее глазами.

Я припарковался перед ее домом, прошел через газон по дорожке, вымощенной плитками, приблизился к двери и позвонил. Она открыла сразу и выглянула наружу. И я мысленно пропел: «Ай-ай-ай-ай!»[3]Типичный припев мексиканских народных песен.

— Мисс Констанца Кармоча? — спросил я.

— Точно, папочка. Какого черта?

Я облизал губы:

— Мне сказали, что вы заболели.

Так, кажется, не расследуют убийство. И я сделал еще одну попытку:

— Я был в «Магне». Я — Шелл Скотт.

Она слегка нахмурилась. Ее губы были в непрерывном движении: улыбались, надувались, вытягивались в трубочку. А ее глубокие темно-карие глаза были широко распахнуты. Наконец она произнесла:

— Ну и что, папочка?

— Я насчет Роджера Брэйна. Можно войти?

Она собиралась захлопнуть дверь, остановилась, разглядывала меня с минуту, потом открыла дверь пошире и сказала:

— Черт, ты уже здесь. Думаю, мне придется примириться с этим.

— Примириться с чем?

— Что ты имеешь в виду?

— С чем вы должны примириться? Боюсь, что я не понял, о чем вы говорите.

— Шутишь?

Я покачал головой:

— Нет. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Полагаю, вы читали газеты. Я… Некоторые считают, что я не только ударил Брэйна…

Ее глаза засверкали.

— Хо, так это ты ему врезал? Заходи, брат. Любой враг Брэйна мне друг. Я сама однажды стукнула его. Мольбертом. — Она весело рассмеялась. — Заходи. Черт, ты почти уже вошел.

Я сделал шаг вперед, и она посторонилась, чтобы дать мне пройти. Места она оставила недостаточно, но я не стал жаловаться. Она показала на большое кресло, и я сел. Она пересекла комнату и расположилась на диване.

— Валяй, — обронила она.

— Чего?

— Валяй спрашивай. Чего ты хочешь? Покончим с этим.

— Да-да. Хорошо. Мисс Кармоча…

— Констанца.

— О'кей, Констанца. — Пока все шло прекрасно. Знать бы еще, что спросить. — Ну, я хочу найти убийцу Роджера Брэйна.

— Кто же не хочет.

— Пока я лишь строю догадки. Правда, я располагаю кое-чем, кроме догадок. Но нужна ваша помощь.

— Может, и помогу. Там посмотрим.

— Хорошо. Дело вот в чем. Брэйн был убит во вторник, а в среду, то есть вчера, четыре актрисы или не явились на съемки в «Магне», или ушли со съемочной площадки. Вы были одной из них. Что касается вас, возможно, нет никакой связи между убийством Брэйна и вашим вчерашним уходом со съемок. А может, все же есть?

Ну что я несу? Однако мне позарез нужен ответ кого-нибудь, кто бы не был насмерть перепуган.

Она поднялась с дивана и стала расхаживать передо мной. Я почти уже забыл, зачем я сюда явился, когда она спросила:

— Это все, что ты хочешь знать?

— Только это.

— Ты не хочешь денег?

— Ни цента.

— Может, ты даже поможешь мне? Если я тебе скажу?

— Обязательно, если смогу.

Она приняла решение:

— Буэно.[4]Хорошо ( исп. ) Я скажу. Он меня доил.

— Чего-чего?

— Ну ты знаешь. Доил. Вымогал деньги.

— Шантажировал?

— Верно. И шантажировал.

— Каким образом?

— У него моя фотография. Красивая или нет — это как посмотреть. Но мне не хотелось бы, чтобы ее видел весь город. Слишком откровенная.

— И вы платили?

— Почти семь тысяч долларов. Грязный вымогатель!

Грязный вымогатель, это точно. Сначала Холли, теперь Констанца и наверняка многие другие. Она раскрыла источник по крайней мере семи из тех двадцати тысяч, что, по словам Сэмсона, были припрятаны Брэйном. Он, видно, здорово веселился в своей фотолаборатории. Констанца продолжала:

— И у него остались копии той фотографии.

— И негатив, вероятно, тоже.

— Наверное. Но последнее время он мне не досаждал, и я уже подумала, что он оставил меня в покое. И вот его убили. Кто-то может приняться за старое. Даже хуже. Понимаешь, почему я беспокоюсь?

— Понимаю. Послушайте, мисс… Констанца, если я раскручу это дело до конца, вам не о чем будет беспокоиться. Я не могу твердо обещать. Однако я сделаю все, что в моих силах.

— Надеюсь. Я очень встревожена. Хочешь видеть?

— Что?

— Фотографию?

— Ну… — Я заколебался, но кого я мог обмануть?

— Подожди.

И я подождал. Она вышла из гостиной и вскоре вернулась с большой фотографией в руке.

Прежде чем начать разглядывать фотографию, я взглянул еще раз на Констанцу. Пять футов и шесть или семь дюймов, черные волосы свободно ниспадают на спину. Перед моим приездом она, видимо, загорала, ибо была одета в более чем короткие белые шортики и в нечто вроде яркого цветастого платка, который едва прикрывал одну пышную грудь, обвивал шею и касался другой пышной груди. Представили себе? А мои эмоции? Ее наряд оставлял слишком мало места воображению.

Я распалился вовсю, как вдруг она поинтересовалась:

— Ты собираешься укусить меня?

— А? Ух! Извините. Я…

— Не извиняйся. — Ее полные губы продолжали непрестанно шевелиться, когда она протянула мне фотографию.

Глянцевая, восемь дюймов на десять, того же размера, что и виденная мною в витрине Брэйна, и абсолютно не похожая на нее. Не думаю, чтобы он выставил ее когда-либо в своем окне, но, если бы он это сделал, она собирала бы толпы на протяжении всего дня. Не буду даже пытаться описать ее. Скажу только, что она оставляла еще меньше места воображению, чем теперешний наряд Констанцы, и, несомненно, представляла во всей красе мисс Кармочу.

Когда я вновь взглянул на кинозвезду, она заулыбалась. Я смущенно заерзал в кресле. У меня вырвалось:

— Ого!

— Красиво? — Ее губы танцевали румбу.

— Да уж. — Я нервно кашлянул.

Она хихикнула:

— Хочешь выпить?

Предложение показалось мне весьма своевременным.

— Спасибо. Не откажусь.

— Кукурузное виски?

— С содовой, пожалуйста.

Она отошла приготовить напитки, оставив фотографию в моих руках. И напрасно. Когда она подошла и передала мне бокал, я протянул ей фотографию:

— Лучше возьмите ее.

Она улыбнулась:

— Теперь вы знаете, что искать, мистер Скотт.

— Шелл.

— Шелл.

— Еще бы. Конечно. Я постараюсь.

Она беспечно рассмеялась:

— Надеюсь, ты правильно меня понял, Шелл?

Я встряхнул головой:

— О, я имел в виду, что займусь вами… э… постараюсь найти фотографии. И негатив.

Я нервно хохотнул.

Она энергично покачала головой. Движение передалось плечам. И уже не только ее губы танцевали румбу. Слегка севшим голосом она повторила:

— Пойми меня правильно.

Я посмотрел на нее и опять почувствовал себя стесненно. Приятное стеснение.

Она слегка наклонилась в мою сторону:

— Ты поможешь мне, Шелл, и я буду очень благодарна. Ты выглядишь сильным. Мне это нравится. Ты мне очень нравишься.

— Прекрасно. Хорошо. Ну, я пошел.

Она мягко толкнула меня в плечо, когда я без всякой охоты попытался встать:

— Не уходи. Ты мне нравишься, Шелл, а я была одна целый день.

— Целый день?

— Целый день. Ужасно. Поговори со мной немного.

— Ладно, о'кей. Как Брэйн доил вас?

— Доил? — Она вдруг села ко мне на колени. Я сглотнул слюну:

— Я говорю о шантаже.

— Ах это. Он прислал мне фотографию, позвонил и потребовал денег. Но не будем говорить об этом. Я имела в виду совсем другое.

— И что вы имели в виду?

— Тебя и меня. Я думаю, ты красивый.

Она думает, что я красивый. Вот так новость. Меня никогда еще не называли красивым. Я торопливо заговорил:

— Мисс Кармоча…

— Констанца.

— Констанца. Фу… Вы родились в Куэрнаваке?

— Вздор. Чепуха все это. Выдумки студии. Я родилась на Виргинских островах. Мой папа был генералом, а мама лучшей, самой зажигательной певицей на этих чертовых Виргинских островах, где совсем нет девственниц.[5]Каламбур слово «Виргиния» в переводе с английского означает «девственница». Во всяком случае, не после двенадцати.

— После двенадцати? Лет?

— После полуночи, — хихикнула она, устроилась поудобнее на моих коленях и начала играть волосами на моем затылке.

— Так, — выдавил я из себя. — Мне пора бежать. Вы.

— Ш-ш-ш. Ты мне очень нравишься. Я тебя не отпущу. Пока. Неужели ты не находишь меня привлекательной?

— Да, мадам.

— Какая там мадам. Обними меня.

— О… ну… послушайте…

— Шелл!

— Да?

— Я собираюсь кое-что сделать.

— Что?

— Я собираюсь… любить тебя.

— Что-о-о?

— Заниматься любовью.

Вот так. Она собиралась любить меня. А не наоборот. Что-то новенькое. Я не чураюсь женщин. Отнюдь, но…

— Вы серьезно?

— Серьезно. Не спорь.

— Кто спорит?

Я говорил себе: тебя ждет работа, расследование убийства, да и масса другого. Но все вдруг стало как прошлогодний снег.

Я сильный. Я встал.

Поставив Констанцу на пол перед собой, я сказал:

— Детка, я и не подозревал, что меня ожидает.

— М-м-м! — проворковала она. — Что ты ответишь?

— Нет и нет.

— Да и еще раз да.

Ну, парень! У этой куколки хватало темперамента. Он просто сочился через все ее поры. Я же только обливался потом. Даже мои глазные яблоки, казалось, потели.

Я моргнул и пролепетал:

— Надо идти. Надо бежать. Ха-ха. Это…

— Ты простак. Мистер Скотт, вы очень просты.

— Нет. Я сложный, и у меня масса комплексов.

— Следи.

— Следить?

— Следи. Следи за мной. Я тебе покажу кое-что.

Она не шутила. Она мне показала. Вы наблюдали когда-нибудь за восточными заклинателями змей? Когда змея извивается и скользит, а заклинатель дует в маленькую флейту и держит все под контролем?

Вот на что она походила. Нет, глупые, на змею. Она отступила на несколько шагов, затем двинулась ко мне, выставляя одну ногу перед другой, словно танцевала джигу, вернее двойную джигу.

Ну, парень! Это было что-то. В моих ушах зазвучали барабаны джунглей. Бам, дидл-да-дам, потом — хомп! Бам, дидл-да-дам и снова — хомп! В голове моей раздавался легкий рев.

Не останавливаясь, она сипло проговорила:

— Я тебя зажгу.

И она не шутила. Стало жарко. Даже мои барабанные перепонки, казалось, расширялись от жары. Но глядя на нее в коротеньких шортиках и тонком цветастом платке, забываешь о жаре и начинаешь опасаться лихорадки.

Она приблизилась ко мне вплотную и сжала меня в своих объятиях.

В отчаянии я воззвал:

— Охолони, сестренка, не переборщи.

И это были последние разумные слова, которые она услышала от меня.

Она нашла мой рот, и ее губы охватили мои, как горячее желе. Ее губы, казалось, выросли до гигантских размеров и пытались проглотить меня.

Через десять секунд мне было уже все равно. Я не имел бы ничего против, даже если бы меня съели и переварили.

Позже, когда я сказал ей «до свидания», не думаю, чтобы она меня слышала. Я сам не очень-то хорошо себя слышал. Мои барабанные перепонки были явно повреждены. Очень все же крутая бестия эта Конни.