Онлайн чтение книги На бензоколонке только девушки «The All-Girl Filling Station's Last
Ну что еще?

Пойнт-Клиэр, Алабама

Четверг, 9 июня 2005 года

Наутро Эрл принес Сьюки завтрак в постель, сел рядом и спросил:

– Милая, хочешь, я отменю прием и останусь с тобой на весь день? Я готов. Мне кажется, тебе не стоит быть одной.

– Нет, иди на работу. Мне надо все обдумать и решить, как быть дальше.

– Хорошо, дело твое… но позвонишь мне и скажешь, как себя чувствуешь.

Эрл уехал, и Сьюки задремала на часок, но потом, проснувшись, все еще чувствовала себя совершенно разбитой и встать не смогла. Позвонила Нетте, сказалась простуженной и попросила ее покормить птиц. Все утро она пролежала в постели и проревела. Надо бы с кем-нибудь все это обсудить – с кем-нибудь, кто наверняка не проболтается Ленор, – и потому она перекатилась на кровати и позвонила старой соседке по колледжу Дене Нордстром в Миссури. Дена тут же сняла трубку.

– Дена, это Сьюки.

– Сьюки! Привет…

– Слава богу, ты дома. Ох, Дена, стряслось ужасное.

– Ой, что-то с Эрлом?

– Нет.

– С детьми?

– Нет.

– С матерью?

– Нет… со мной!

– Милая, что такое? Ты болеешь?

– Нет, – всхлипнула Сьюки. – Я – полячка!

– Что?

– Это долгая история… но… ой, Дена… позвонил этот человек из Техаса и сказал, что я – не та, кем себя считала, когда думала, что знаю, кто я такая. Но вчера я получила письмо и обнаружила, что меня удочерили, а Ленор – не моя родная мать, и папа тоже не папа. Но мало того… Я на год старше, чем думала. И я даже не Лев. Всю свою жизнь я читала не тот гороскоп.

– Погоди минутку… ты уверена?

– Да, уверена. Октябрь – это Весы.

– Нет-нет… я про удочерение.

– Да, тут все написано. Прямо передо мной. Тут говорится, что 31 июля 1945 года мистер и миссис Олтон Крэкенберри удочерили девочку по имени Джинджер… Юрдбберлнске или как-то еще по-польски. В общем… это я. Или та, кем мне полагалось быть. Так или иначе, моя настоящая мать родилась в Висконсине, а сама я, вероятно, еще и католичка в придачу. Сама знаешь, какие они шустрые по части крещения.

– Ух ты… ой… а что Ленор говорит?

– Я ей пока не сказала.

– О… ну а детям ты что-нибудь сообщила?

– Нет, ты первая, не считая Эрла, – я же понимала, что ты-то, жена психиатра, меня поймешь. Я просто так растерялась, меня будто предали. Ленор знала, что я не ее дочь, а сама все время вынуждала меня… обманом. И вечно мне из-за нее было худо, потому что я не как она. А я – не как она, потому что я – не как она! И вот, с ее же подачи, я с шестнадцати лет в «Дочерях Конфедерации»[13]Объединенные Дочери Конфедерации – национальная организация в США, состоящая из женщин – потомков военнослужащих армии Юга; основана в 1894 году., а сама даже родилась не на Юге. Я вообще янки. И, Дена… хуже всего вот что, – Сьюки опять всхлипнула, – я даже не «Каппа».

– В каком смысле? Конечно же, ты «Каппа».

– А вот и нет. Я самозванка. Мне нельзя на встречу «Капп». Придется отказаться от членства. Я его получила как наследница Ленор. Придется вернуть и значок, и все остальное.

– Ой, ну что за глупости, Сьюки, ты «Каппа», потому что ты всем нравилась. Мы же были вместе с самой недели пик[14]Неделя приема студентов-первокурсников в «общества греческих букв»; насыщена событиями и мероприятиями, призванными познакомить новоприбывших друг с другом и со старшими членами организации., помнишь?

Но Сьюки не слушала и продолжала болботать:

– О господи. Я даже в Загородный клуб Селмы вступила подложно. Я сказала Ленор, что не желаю никаких светских выходов, а она все равно продавила и позволила мне выставить себя идиоткой. Что люди подумают, когда обнаружится, что я не Крэкенберри и не Симмонз, а незаконнорожденная польская сирота-янки?

– Подожди. С чего ты взяла, что ты – незаконнорожденная?

– С того… тут написано, в моем свидетельстве о рождении: отец неизвестен.

– Ой… ну, Сьюки, людям теперь уже, в общем, плевать на такое.

– Но мне-то нет. И я себя чувствую самозванкой, выскочкой какой-то. Да помереть со стыда просто. Смотрю на себя в зеркало и вся свекольная от позора.

– Да почему же, Сьюки? Ты ничего плохого не сделала. Чего тебе стыдиться?

– Потому что ты же меня знаешь – я всегда гордилась своей честностью и открытостью, а тут вдруг обнаружила, что я подделка, а вся моя жизнь – одно сплошное вранье. Я теперь в глаза людям смотреть не смогу. Мне совершенно точно нужны серьезные лекарства. У меня, может, сейчас нервный срыв. Джерри дома? Может, попрошу его прислать мне каких-нибудь таблеток. Сколько они стоят?

– Сьюки, милая, да нет у тебя никакого нервного срыва. Потрясение просто. Вот и все. Я сама потрясена. Твое расстройство вполне объяснимо. Ну то есть, господи… кто б на твоем месте не расстроился? А что Эрл думает?

– Ой, он такой милый… Но я тебе так скажу: вот у кого будет истерика – так это у Ди Ди, когда она все узнает. Она же вечно бегает на кладбище, помогает ухаживать за могилой прадедушки Симмонза… и тут вдруг выясняется, что он ей совершенно чужой. О боже мой. Дена, откуда ж у меня взяться носу Ленор? Да и не папин у меня нос. Какого-то совершенно чужого человека. С чего я вообще решила, что похожа на папу? Пересмотрела вчера вечером семейные альбомы – совсем ничего общего ни с кем из них. Нет у меня и симмонзовских ступней. У меня ступни Ябервиснских!

– И что собираешься делать?

– Не знаю. Сплошной раздрай. Все с ног на голову. Я и думать-то не могу толком, что делать дальше. Сейчас, с таким сроком давности, что изменишь? Об этом надо сообщать в шесть лет, а не в шестьдесят. Все мои польские родственники уже небось померли. И кому придет в голову назвать ребенка Джинджер? У нас так ретривера звали. Короче, сплошное расстройство.

– Понятное дело. Но все-таки расстроилась ты или нет, ты же всегда говорила мне, что никогда не хотела походить на мать, – вот и не походишь. Разве не славно?

– Эрл тоже так сказал. И видимо, так и есть, но сейчас такое ощущение, что меня сбило поездом. Почему я не на год моложе? А вот и нет! Вчера мне было пятьдесят девять, а сегодня уже шестьдесят, к шестидесяти одному дело идет! Немудрено, что я выгляжу такой старой и усталой. Потому что я старая и усталая! Я самая старая сирота на свете. Господи, стыдобища какая. Хоть иди да с пирса прыгай.

– Сьюки, хочешь, я приеду и побуду с тобой? Я готова. Только скажи.

– Ой, это ужасно мило, но нет, никто тут ничего уже не поделает. Надо разбираться самой.

– Что ж, ладно, но ты же тем временем не натворишь никаких глупостей, правда?

– Не натворю, мне еще Картера женить и обустраивать, а уж потом глупости.

– Сьюки, тут одной трудновато справляться. Может, тебе к профессионалам обратиться, чтобы помогли разобраться?

– Тебе-то везет. Ты замужем за психиатром. А я – за стоматологом.

– Хочешь, попрошу Джерри кого-нибудь для тебя найти?

– Нет. О таких вещах я с посторонними разговаривать не буду.

– Но, Сьюки… в этом-то и дело.

– Ладно, я подумаю, но сейчас, вот правда, никому кроме тебя об этом рассказывать не хочу.

– Хорошо, но, прошу тебя, звони и говори, как у тебя дела, идет?

– Идет.

Повесив трубку, Дена подумала было взять билет на самолет да и приехать в Алабаму, но Сьюки сказала, что хочет разобраться сама, – и, может, она права. Дена знала Ленор и всякий раз от нее просто балдела, но и Сьюки ей было в некотором смысле жалко: шутка ли – вдруг обнаружить, что удочерена. Сьюки всегда оценивала себя глазами Ленор. Сколько бы Дена ни пыталась говорить Сьюки, какая она отличная девчонка, та никогда этого толком не понимала. Хоть и была одной из самых веселых и любимых во всем студгородке, Сьюки так в себя и не поверила. Все ее обожали – кроме, похоже, ее самой.

Поговорив с Деной, Сьюки вспомнила, что надо бы покормить Ку-ку, и потому выбралась из постели и спустилась вниз. Пока открывала банку с тунцом, размышляла над словами Дены. Может, она и права, но в Пойнт-Клиэр всего один психиатр – доктор Шапиро, и он, очевидно, прежде никогда не имел практики в маленьком городе. Приемная его располагалась рядом с парикмахерской «Разз-чешем», и хоть зайди к Шапиро, хоть выйди от него – все об этом узнают. Сьюки уж точно к нему не ходок – в противном случае уже через пять минут об этом проведает весь город.

Даже Мобил недостаточно далеко – Ленор там знала слишком многих. За свою жизнь Крылатая Ника побывала председателем каждого комитета, известного человечеству, и была клубной дамой до мозга костей. Если в городе не было симпатичного ей клуба, она его учреждала и всегда оказывалась его избранным президентом. Но, как говаривала Нетта, «Ленор отлично умеет вести что угодно, так чего бы ей не вести?». Нетта, конечно, права. Ленор, похоже, родилась с председательской колотушкой в руке.

Остаток дня Сьюки все время поглядывала в зеркало. Она знала, что снаружи выглядит как обычно. И словом, и делом – тот же самый человек. Но она не знала, кто или что она изнутри.

Наконец позвонила Эрлу, и тот немедленно снял трубку.

– Эрл, у меня звенит в ушах. У меня случайно не инсульт? Такое ощущение, что он у меня может быть.

– Нет, милая, это просто стресс.

– Да, но сердце прямо выскакивает. Может, это приступ. Звонить в «скорую»?

– Нет, все в порядке. Дыши поглубже, милая. Послушай, мой последний пациент отменил посещение, и я постараюсь приехать поскорее.

Когда он вошел в дом, она, конечно же, обрадовалась. Чуть погодя ей даже удалось что-то собрать к ужину, но она все еще была рассеянна. Эрл не отходил от нее ни на минуту.

Позже, когда они улеглись, она попыталась уснуть, но все ворочалась с боку на бок. Даже Ку-ку надоело это терпеть, и она ушла на Эрлову половину кровати.

Но Сьюки ничего не могла с собой поделать. Все думала об этом человеке, которым была раньше, – о женщине в зеркале.

В конце концов Эрл повернулся к ней:

– Милая, уже двадцать минут пятого. Закрывай глаза и попробуй поспать.

– Хорошо-хорошо, но, Эрл, ты уверен, что это не сердечный приступ? Я прямо слышу, как оно бьется. Вот, попробуй. Может, мне поехать в больницу?

Эрл прощупал пульс и погладил жену по руке:

– Нет, детка, простое беспокойство. Попробуй уснуть, и все наладится. Честно.

Эрл оказался прав. Через несколько минут сердце и впрямь успокоилось. Слава богу, она вышла замуж за Эрла. Он был ее надежа и опора – и в горе, и в радости. Но и это Ленор сумела усложнить.

Выпускных оценок Сьюки не хватило для поступления в лучший колледж, как того хотела Ленор, но ее так просто не остановишь: в последний момент она пустила в ход кое-какие связи со своей старой подругой по сестринству «Каппа», и две недели спустя Сьюки отправили в Южный методистский университет Далласа – с новым гардеробом и наставительной запиской в кармане:

Не успела Сьюки прибыть в ЮМХ для нее тут же началась неделя пик, и благодаря протекции Ленор она немедленно стала членом «Каппы». А погодя, в соответствии с материными наставлениями, вступила и во все остальное, что подвернулось под руку И, бог свидетель, на свиданья бегала утром, днем и вечером. Ко второму курсу она уже чуть не угробила здоровье в снискании популярности, а то, что ее соседку по комнате Дену Нордстром выбрали самой красивой девушкой в студгородке, лишь усугубляло положение. Ленор же только приговаривала:

– Ох, Сьюки, ну почему ты не можешь походить на Дену? Эта девушка выбьется в люди.

И, в точности как Ленор предсказывала, Дена ушла из колледжа до окончания и стала одной из первых новостных телеведущих, а Сьюки тем временем вымучивала проходные баллы.

На последнем курсе ЮМУ она приехала домой на Рождество больная в хлам и с нервами в клочья. Через две недели, когда она сообщила родителям, что собирается замуж за Эрла Пула-мл. из Селмы, Ленор устроила феноменальную истерику.

Пулы – милейшая семья. Отец Эрла был врачом. Но, к несчастью, все мужчины Пулы были слегка лопоухи.

– Если тебе плевать на меня, подумай хотя бы о своем будущем, – рыдала Ленор, размахивая носовым платком. – Такие уши у мальчишки, может, и не беда, но, господи царю небесный, Сьюки, подумай, каково будет с такими ушами девочке! Их же не спрячешь. Я всю жизнь ждала, чтобы нарядить внучек и усадить их позировать художнику, и что-что, а пуловские уши на этой картине я видеть не желаю! – Всхлипывая, Ленор бросилась на диван. – Не понимаю я тебя. У тебя такая родословная, ты могла бы заполучить кого пожелаешь. Я душу продала, чтоб ты оказалась в «Каппе» и общалась исключительно с лучшими мальчиками из благороднейших семейств, и это мне твоя благодарность? Замуж за Эрла Пула-младшего? За ушастого студента-стоматолога? С которым ты в школу ходила? О, зачем мы с отцом потратили столько денег на твой колледж, чтобы вывести тебя в свет? Сколько связей задействовано впустую – думать невыносимо. Хоть снимай саблю прадеда Симмонза со стены да бросайся на нее.

Вот тут-то Сьюки обычно и сдавалась, но теперь, – быть может, из-за болезни и высокой температуры – впервые в жизни не отступила.

– Знаю, мама, ты не желаешь этого слышать, но я не могла выйти замуж за кого хочу. Думаешь, я не пыталась найти кого-нибудь такого, кто придется тебе по нраву? Да я встречалась с каждым, кто меня звал на свиданье. По шесть штук на дню. Ты представляешь, каково это – быть задорной шесть раз в день? Я не такая красавица, как ты, мама. И мальчики не сходят от меня с ума, как сходили от тебя. Я так больше не могу. Эрл любит меня такой, какая я есть, и, да, мы оба не подарок. Он ушастый, а я ни умная, ни красивая, и, если тебе это невыносимо, я схожу за саблей, и делай с ней что хочешь. А я пойду замуж за Эрла Пула-младшего.

Ленор так ошеломил внезапный отпор дочери, что она оторопело воззрилась на Сьюки. А затем села и сказала:

– Что ж, вижу, ты с каждым днем все более походишь на своего отца. – Здесь она обиженно шмыгнула носом. – Это упрямство – точно не с моей стороны семьи. И раз ты отказываешься внимать голосу разума, я ничего поделать не могу, но вот родишь Хауди-Дуди[15] Howdy Doody — «Привет, как дела» ( амер. англ., искам, от «How do you do?»), персонаж детской телепрограммы канала Эн-би-си (первая трансляция в 1947 году), деревянная кукла-марионетка с нелепыми оттопыренными ушами. – не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Сьюки вышла замуж за Эрла, но на том дело не кончилось. Когда родилась ее первая дочка, Ди Ди, а Сьюки везли в палату, она услышала, как Ленор, стоя у окна родильного отделения, надрываясь, вопит на весь коридор:

– О боже мой, Олтон, у нее уши Пулов! Я знала! Я так и знала!

К несчастью, Пулы, сидевшие в приемном покое за углом, тоже это слышали. После этого семейные сборища никогда не бывали приятными.

Когда Сьюки сообщила матери, что вновь беременна, Ленор откликнулась менее чем восторженно.

– О нет, – вздохнула она. – Что ж, остается надеяться и молиться, что это мальчик.

Через восемь месяцев Сьюки везли по коридору, вымотанную и квелую после рождения не одной, а сразу двух девочек, Ленор шагала рядом с каталкой и нашептывала:

– Мама не хочет, чтобы ты переживала. Я все устроила, моя приятельница Пёрл Джефф знает лучшего пластического хирурга в Новом Орлеане. Говорит, это очень простая процедурка, а сравнивать будет не с чем.

Господи… если б Эрл не вмешался, Сьюки, быть может, позволила Ленор сдать детей пластическому хирургу!

А Эрл любил Сьюки все их школьные годы, и они даже недолго встречались в старших классах, но он знал, что планы у Ленор на будущее дочери куда масштабнее его персоны. И потому, когда Сьюки уехала в ЮМХ он, в общем, махнул рукой.

Но в то Рождество 1966 года, услышав, что она приехала на каникулы и болеет дома, он собрал всю отвагу в кулак и пришел повидаться. Ленор отперла ему и неохотно впустила:

– Только ненадолго, Эрл, ей надо отдыхать.

– Хорошо, мэм.

Сьюки, обложенная подушками, дремала весь день, но вдруг услышала стук в дверь. Через секунду она увидела Эрла Пула-мл. в синем костюме, с букетом цветов и коробкой конфет.

– Привет, Сьюки. Я узнал, что ты дома, и вот зашел поздороваться.

В тот же миг Сьюки вдруг расплакалась. Он был такой нелепый в этом своем галстуке-бабочке и с дурацкой прической. Он всегда ей нравился, но влюбилась она в него именно тогда.