Онлайн чтение книги Американец The American
Глава двенадцатая

Через три дня после того, как Ньюмен был представлен членам семьи мадам де Сентре, он, вернувшись домой под вечер, обнаружил у себя на столе визитную карточку маркиза де Беллегарда. На другой день ему была прислана записка, уведомлявшая о том, что маркиза де Беллегард почтет за честь видеть Ньюмена у себя на обеде.

Разумеется, Ньюмен принял приглашение, хотя ради этого ему пришлось отказаться от другого, полученного ранее. Его снова ввели в ту комнату, где он был принят мадам де Беллегард в прошлый раз и где сейчас она, достопочтенная хозяйка дома, восседала, окруженная всеми домочадцами. Комнату освещал только потрескивавший в камине огонь, бросавший отблески на маленькие розовые туфельки дамы, которая расположилась в низком кресле, вытянув ноги к теплу. То была младшая мадам де Беллегард. Мадам де Сентре сидела в другом конце комнаты, к ее коленям прислонилась девочка — дочь ее брата Урбана. Очевидно, тетушка рассказывала маленькой племяннице сказку. Валентин, присев на пуфе рядом со своей невесткой, по всей видимости, нашептывал ей на ушко пикантные светские сплетни. Сам маркиз, высоко подняв голову и заложив руки за спину, стоял перед камином с официальным видом хозяина, ожидающего гостей.

Старая мадам де Беллегард поднялась навстречу Ньюмену, и по одному тому, как она вставала, можно было судить о мере ее благоволения гостю.

— Вы видите, мы обедаем по-семейному, кроме вас, никто не приглашен, — произнесла она со значением.

— Очень рад, тем легче нам будет беседовать, — ответил Ньюмен и протянул руку маркизу. — Добрый вечер, сэр.

Маркиз де Беллегард любезно его приветствовал: он держался с присущим ему достоинством, однако было заметно: он чем-то озабочен. Он принялся ходить взад-вперед по комнате, выглядывал в высокие окна, брал в руки то одну, то другую книгу и тут же ставил их на место.

Молодая мадам де Беллегард подала Ньюмену руку, не глядя на него и даже не повернув головы.

— Не подумайте, что с вами обходятся холодно, — пояснил Валентин. — Напротив, очень тепло. Это доказывает, что мадам считает вас своим. Вот меня она не выносит и потому глаз от меня не отводит.

— Сами подумайте, каково вас выносить, если вы вечно перед глазами! — воскликнула обсуждаемая дама. — А если мистеру Ньюмену не нравится, как я с ним поздоровалась, извольте, поздороваюсь еще раз.

Но наш герой не смог воспользоваться этой приятной возможностью, он устремился в другой конец комнаты к мадам де Сентре. Пожимая ему руку, та подняла на него взгляд, но тут же вернулась к сказке, которую рассказывала маленькой племяннице. Ей оставалось досказать две-три фразы. В них-то, надо полагать, и заключалось самое главное. Улыбаясь, она понизила голос, и обращенные на нее глаза девочки округлились.

— Но в конце концов молодой принц женился на прекрасной Флорабелле и увез ее к себе в страну Розовых Небес, — заключила мадам де Сентре. — Там она жила так счастливо, что забыла обо всех своих невзгодах и каждый день до конца жизни каталась в белой карете из слоновой кости, которую везли пятьсот белых мышей. Бедняжка Флорабелла ужасно страдала прежде, — пояснила мадам де Сентре Ньюмену.

— Она ничего не ела целых шесть месяцев, — доложила маленькая Бланш.

— Да, но когда шесть месяцев кончились, ей достался кекс с коринкой величиной с этот диван, — сказала мадам де Сентре, — так что она восстановила свои силы.

— Какая переменчивая судьба, — заметил Ньюмен. — Вы очень любите детей? — ему это было очевидно, но хотелось, чтобы она призналась сама.

— Да, я люблю болтать с ними, — ответила мадам де Сентре. — С детьми можно разговаривать о серьезном и куда серьезнее, чем со взрослыми. Конечно, то, что я сейчас рассказывала Бланш, — пустяк, но и в нем гораздо больше смысла, чем в пустой светской болтовне.

— Хотел бы я, чтобы вы со мной разговаривали так, будто я ровесник Бланш, — засмеялся Ньюмен. — Весело было вам тогда на балу?

— О, восхитительно!

— Ответ в духе той самой светской болтовни, — сказал Ньюмен. — Я вам не верю.

— Да, мне там не понравилось, но я сама виновата. И бал был премилый, и ко мне все были очень добры.

— Но вас мучило то, что вы поехали туда вопреки желанию матери и брата, — предположил Ньюмен.

С минуту мадам де Сентре глядела на него, не отвечая, но затем призналась:

— Вы правы. Я решилась на непосильный для меня шаг. Я не героиня, мужества мне не хватает. — Она проговорила эти слова с чуть заметным, но явным ударением, однако тут же изменила тон: — Я бы не вынесла страданий, выпавших на долю прекрасной Флорабеллы, — и добавила: — Даже если бы знала, какая награда ждет меня впереди.

Доложили, что обед подан, и Ньюмен прошествовал к столу об руку со старой мадам де Беллегард. Огромная мрачная столовая находилась в конце холодного коридора. Обед был незатейлив, но превосходен. Ньюмен задавался вопросом, участвовала ли мадам де Сентре в составлении меню. Ему хотелось надеяться, что это так. Сидя за столом в окружении представителей древнего клана Беллегардов, он соображал, как следует относиться к оказанной ему чести. Означает ли это, что старая леди поддалась на его улещивания? Он здесь единственный гость — хотелось бы знать, повышает это его шансы или напротив? Может быть, Беллегарды стыдятся демонстрировать его людям своего круга? А может быть, они внезапно решили выказать ему наивысшее расположение? Ньюмен был начеку. Но при всей своей настороженности и заинтригованности он испытывал какое-то странное безразличие. Что бы там ни было, шли ему навстречу или наоборот — сейчас он в их семейном кругу, и напротив сидит мадам де Сентре. С двух сторон ее освещают свечи в высоких канделябрах. И она будет сидеть напротив него еще целый час, а это главное. Обед был чрезвычайно долгий и церемонный. Интересно, думал Ньюмен, всегда ли в этих старинных семействах обедают столь торжественно. Мадам де Беллегард восседала, высоко подняв голову, и неусыпно следила за тем, как прислуживают за столом. Глаза ее на маленьком, белом, покрытом сетью тончайших морщинок лице казались удивительно колючими. Маркиз, очевидно, посчитал, что самой безопасной темой для застольной беседы явится искусство, так как это убережет их от каких-либо нежелательных откровений. Узнав от Ньюмена, что тот побывал во всех музеях Европы, маркиз время от времени изрекал банальные замечания об игре света на обнаженной натуре у Рубенса или о безупречном вкусе Сансовино.[88]Сансовино Якопо Татти иль (1486–1570), итальянский архитектор и скульптор, работавший главным образом в Венеции. По всему чувствовалось, что он нервничает и опасается, как бы не случилось чего-нибудь непредвиденного, а потому старается разрядить обстановку, разглагольствуя о высоких материях.

«Чего, черт возьми, он боится, хотел бы я знать, — думал Ньюмен. — Неужели воображает, что я предложу ему сразиться в ножички?»

Тщетно было бы скрывать от самого себя, что маркиз ему глубоко антипатичен. Ньюмен редко испытывал к кому-нибудь ярко выраженную нелюбовь, он не принадлежал к числу людей, чье расположение духа зависит от таинственных воздействий соседей по столу. Но маркиз вызывал у него непреодолимую неприязнь. Таких, как он, Ньюмен не выносил — маркиз был из тех, кто всегда позирует, прикрывается громкими фразами, из тех, от кого только и ждешь наглости и предательства. В присутствии маркиза де Беллегарда у Ньюмена возникало ощущение, будто он стоит босиком на мраморном полу, но ради достижения своей цели он готов был стоять так, сколько потребуется. Его занимала мысль, как относится мадам де Сентре к тому, что он допущен в их семейный круг, если только он и в самом деле допущен. Трудно было судить о чем-нибудь по ее лицу, на котором выражалось лишь стремление никого не обойти своим вниманием, да так, чтобы это было как можно менее заметно. Молодая мадам де Беллегард держалась точно так, как всегда, — была рассеянна и занята своими мыслями, прислушивалась ко всему и ничего не слышала, явно скучая, рассматривала свое платье, кольца, ногти, и, глядя на нее, вы невольно задавались вопросом, какой же вид светских удовольствий может ее по-настоящему увлечь. Об этом Ньюмену предстояло узнать позже. Даже Валентин был явно не в ударе, его разговорчивость и живость казались нарочитыми, заученными, а когда он замолкал, нетрудно было подметить, что он чем-то взволнован и глаза у него блестят ярче обычного. От всех этих наблюдений Ньюмен впервые в жизни почувствовал себя скованным, он старался соразмерять каждое свое движение, взвешивал каждое слово и решил, что, если потребуется сидеть так, словно его пригвоздили к спинке стула, что ж, он пойдет и на это.

После обеда маркиз де Беллегард пригласил гостя в курительную и повел его в тесную комнату, где слегка пахло затхлостью, а стены были увешаны ржавым оружием, по-видимому трофейным, и украшены драпировками из тисненой кожи. Ньюмен уселся на одном из диванов, но от предложенной сигары отказался; маркиз расположился перед камином, раскуривая свою, а Валентин сквозь дымок от сигареты переводил взгляд с одного на другого.

Наконец он не выдержал:

— Не могу больше молчать! Ньюмен, я должен сообщить вам новость и принести поздравления. Мой брат, как видно, никак не соберется с духом, он кружит вокруг известия, каковое ему надлежит сообщить, будто священник вокруг алтаря. Поздравляю! Вы удостоены чести считаться претендентом на руку нашей сестры!

— Валентин! Ну нельзя же забывать о приличиях! — в благородном негодовании пробормотал маркиз, чуть сморщив орлиный нос.

Но молодой человек продолжал:

— Состоялся семейный совет. Мать и Урбан все обсудили и изволили даже до некоторой степени прислушаться к моему мнению. Мать с братом сидели за столом, накрытым зеленым сукном, мы с невесткой ютились на скамье у стены. Совсем как в комитете Corps Legislatif.[89]Законодательный корпус (франц.). Нас, одного за другим, вызывали давать показания. Мы расхваливали вас, не жалея красок. Мадам де Беллегард заявила, что, если бы ей не сказали, кто вы, она приняла бы вас за герцога — американского, разумеется, ну, скажем, за герцога Калифорнийского. Я заверил, что могу поручиться: вы будете благодарны даже за самую малую благосклонность; вы человек скромный и без претензий. Я сказал, что убежден: вы всегда будете поступать согласно своему положению и не подадите повода, чтобы вам пришлось напоминать о некоторой разнице, существующей между нами. В конце концов, разве ваша вина, что вы не герцог? У вас в стране их просто нет, а если бы имелись, за такой ум и энергию вас наверняка уже давно пожаловали бы высшим из титулов. Тут мне было приказано вернуться на скамью, но, как мне кажется, мое красноречие возымело действие.

Маркиз де Беллегард обратил на брата грозный замораживающий взгляд, и его губы раздвинулись в тонкой, словно лезвие ножа, улыбке. Стряхнув с рукава упавший с сигары пепел, он поднял глаза на карниз и наконец заложил белую руку за борт жилета.

— Я вынужден извиниться перед вами за прискорбное легкомыслие моего брата, — проговорил он, — и предупредить, что его бестактность, вероятно, еще не раз повергнет вас в глубокое смущение.

— Да, каюсь, я бестактен, — отозвался Валентин. — Я и верно ужасно досадил вам, Ньюмен? Ну ничего, маркиз все уладит, уж он-то отличается необыкновенной деликатностью.

— К сожалению, — продолжал маркиз, — Валентин так и не усвоил ни тона, ни манер, подобающих молодым людям его звания. Это глубоко печалит нашу мать, которая чрезвычайно привержена старым традициям. Прошу вас только иметь в виду, что он говорит от собственного имени, а не от лица семьи.

— Да я нисколько не сержусь на него, сэр, — добродушно сказал Ньюмен. — Я знаю ему цену.

— В старые добрые времена, — не унимался Валентин, — маркизы и графы имели обыкновение держать при себе шутов и юродивых, чтобы те острили за своих господ. Ну а нынче верзила-демократ, попав в господа, держит при себе в шутах графа. Отменное положение, но не про меня — разве я могу пасть так низко?

Маркиз упорно смотрел в пол.

— Мать довела до моего сведения, — вдруг начал он, — что позавчера вы поделились с ней своими намерениями.

— То бишь сказал, что хочу жениться на вашей сестре? — уточнил Ньюмен.

— Что вы хотели бы вступить в брак с графиней де Сентре, моей сестрой, — медленно выговорил маркиз. — Это предложение весьма серьезно и потребовало от моей матери тщательного обдумывания. Естественно, мать обратилась ко мне за советом, и я отнесся к обсуждению данного предмета со всем тщанием. Вы едва ли представляете себе, сколько соображений нам пришлось принять во внимание. Мы рассматривали вопрос со всех сторон, взвешивали все «за» и «против». В результате мы решили ответить на ваше предложение положительно. Мать просила меня известить вас о принятом нами решении. Она и сама будет иметь честь сказать вам несколько слов по этому поводу. Пока же могу сообщить, что мы — старшие члены семьи — согласны принять ваше предложение.

Ньюмен вскочил и подошел к маркизу.

— И вы не станете чинить мне препятствия? Будете меня поддерживать?

— Я намерен рекомендовать сестре дать согласие.

Ньюмен провел рукой по лицу и закрыл глаза ладонью. Сообщение месье де Беллегарда сулило победу, но радость Ньюмена была отравлена тем, что столь приятную весть приходилось выслушивать из уст маркиза, стоя перед ним навытяжку. Мысль, что этот джентльмен будет омрачать своим присутствием и приготовления к свадьбе, и саму свадьбу, наводила на Ньюмена уныние. Но он дал себе зарок пройти через все и не отступать, споткнувшись о камень на дороге. Поэтому, немного помолчав, он довольно сухо произнес:

— Премного вам благодарен, — что, как потом сказал ему Валентин, прозвучало весьма величаво.

— А я свидетель, — заявил Валентин после слов Ньюмена. — Я удостоверяю данное обещание.

Маркиз снова возвел глаза к потолку, очевидно давая понять, что сказал не все.

— Я хочу отдать должное моей матери и не могу не отдать должное самому себе, — подытожил он. — Принять такое решение было весьма нелегко. Мы сами от себя ничего подобного не ожидали. Слишком нова была мысль, что сестра выйдет замуж за… м-м-м… за джентльмена, занимающегося делами разного рода.

— Я вас предупреждал, — и, глядя на Ньюмена, Валентин поднял палец.

— И с этой новизной мы, надо признаться, еще не освоились, — проговорил маркиз. — Быть может, никогда вполне не освоимся. Но, пожалуй, сожалеть об этом не стоит, — он снова улыбнулся своей натянутой улыбкой. — Возможно, настало такое время, что новшествам должно идти на уступки. А в нашем доме долгие годы никаких новшеств не допускалось. Я высказал это соображение моей матери, и она признала справедливость моих доводов.

— Дорогой братец, — прервал его Валентин, — вот тут, боюсь, память вам слегка изменяет! Смею сказать, наша матушка славится тем, что терпеть не может отвлеченных рассуждений. Уверены ли вы, что она так благосклонно отнеслась к вашему оригинальному доводу? Сами знаете, до чего она бывает резкой. А не была ли она, наоборот, так любезна, что заявила: «А! Все эти ваши разговоры чушь и ерунда! Есть более веские соображения».

— Мы обсуждали и другие соображения, — сказал маркиз, не глядя на Валентина, и его голос слегка дрогнул. — И те, что, вероятно, являются более вескими. Да, мистер Ньюмен, мы, конечно, консервативны, но мы не фанатичны. Мы отнеслись к вашему предложению без предрассудков. У нас нет сомнений, что все произойдет к обоюдному удовольствию.

Ньюмен слушал эти речи, скрестив на груди руки и не сводя глаз с лица маркиза.

— К обоюдному удовольствию? — переспросил он, и голос его прозвучал как-то зловеще ровно. — А как может быть иначе? Если что и помешает вам получить удовольствие — ваша вина. Мне же опасаться нечего, я-то буду доволен.

— Мой брат имеет в виду, что со временем вы привыкнете к вашему изменившемуся положению, — и Валентин умолк, чтобы закурить новую сигарету.

— Изменившемуся? В чем? — тем же ровным тоном спросил Ньюмен.

— Урбан, — уже серьезно обратился к брату Валентин, — боюсь, мистер Ньюмен не вполне ясно понимает, о чем идет речь. Мы обязаны разъяснить ему.

— Мой брат со своей всегдашней бестактностью заходит слишком далеко, — сказал маркиз. — А ведь и моя мать, и я хотели бы, чтобы никаких намеков ни на что подобное не возникало. И вас мы просили бы их избегать. Мы предпочитаем раз и навсегда решить, что, поскольку вы являетесь претендентом на руку сестры, вы становитесь членом нашего круга, и никому ничего объяснять на этот счет не намерены. Если обе стороны не будут говорить лишнее, все обойдется. Словом, вот об этом я и хотел вас предупредить — мы вполне отдаем себе отчет, на что идем, и можете быть уверены, мы не изменим своего решения проявлять сдержанность.

Валентин вскинул руки вверх, а потом закрыл ими лицо.

— Я, конечно, признаю, что не слишком тактичен. Но, брат! Слышали бы вы сами, что вы городите! — и он залился долгим смехом.

Лицо маркиза слегка порозовело, но он лишь выше поднял голову, словно не желая иметь ничего общего с этой вспышкой неуместной вульгарной веселости.

— Убежден, что вы понимаете, о чем я говорю, — сказал он Ньюмену.

— Да нет! Не понимаю совершенно! — ответил Ньюмен. — Но это неважно. Мне все равно. Вернее, я чувствую, что для меня даже лучше не понимать. Если пойму, мне это может не понравиться. Может, знаете ли, никак меня не устроить. Я хочу жениться на вашей сестре — вот и все. Хочу сделать это как можно скорее и не желаю замечать ничего для себя неприятного. Мне безразлично, как все будет обставлено. Видите ли, я женюсь не на вас, сэр, а на вашей сестре. Вы не станете мне препятствовать — вот и все, что мне нужно.

— А теперь вам следует выслушать и мнение моей матери, — ответил маркиз.

— Прекрасно, с удовольствием, — согласился Ньюмен и сделал шаг к дверям, собираясь вернуться в гостиную.

Маркиз де Беллегард жестом предложил ему пройти вперед и, как только Ньюмен ступил за порог, закрыл дверь и остался с братом наедине. Ньюмен был несколько смущен дерзкими и ироническими замечаниями младшего брата, он и без них прекрасно понимал, куда клонились неприкрыто покровительственные рассуждения маркиза. У него хватило сообразительности по достоинству оценить смысл такого рода любезности, когда вас якобы стараются уберечь от оскорблений, а на деле только их подчеркивают. Однако Ньюмен был благодарен Валентину за его деликатную поддержку, которой и объяснялась непочтительность младшего брата к старшему, и меньше всего нашему герою хотелось, чтобы его друг поплатился за эту непочтительность. Сделав несколько шагов по коридору, Ньюмен приостановился, надеясь услышать отголоски гнева старшего брата, но вокруг было совершенно тихо. В самой этой тишине таилось что-то зловещее. Ньюмен понимал, что не имеет права подслушивать, и направился в гостиную. Пока он отсутствовал, там появились гости. Они группками располагались в разных концах комнаты, а двое или трое перешли в соседствовавший с гостиной маленький будуар, дверь куда была открыта и где горел свет. У камина на своем обычном месте сидела старая мадам де Беллегард, разговаривая с престарелым джентльменом в парике и пышном шейном платке, какие, верно, были в моде в 1820-х годах. Мадам де Сентре, склонив голову, внимательно слушала доверительные речи дряхлой дамы — очевидно, супруги старого джентльмена в шейном платке. На даме было красное атласное платье и горностаевая накидка, а на лбу красовалась лента с топазом. Когда Ньюмен вошел в гостиную, молодая мадам де Беллегард отделилась от группы беседующих гостей и заняла кресло, на котором сидела перед обедом. Она слегка подтолкнула стоявший рядом с ней мягкий стул и взглядом дала понять Ньюмену, что стул этот предназначен для него. Он пересек гостиную и занял предложенное место; жена маркиза интересовала и забавляла его.

— А я знаю вашу тайну, — сказала она на своем плохом, но очаровательном английском, — так что, пожалуйста, не скрытничайте. Вы хотите жениться на моей золовке. C’est un beau choix.[90]Хороший выбор (франц.). Вам как раз очень подойдет высокая, стройная жена. Знайте же, я замолвила за вас словечко, так что извольте поставить за меня свечу.

— Замолвили словечко? Кому? Мадам де Сентре?

— Ну что вы! Вам это может показаться странным, но мы с ней совсем не близки. Нет, я выступила в вашу пользу перед мужем и свекровью. Я их заверила, что мы сможем вертеть вами, как захотим.

— Очень вам признателен, — рассмеялся Ньюмен, — только вряд ли.

— Будто я и сама не знаю! У меня даже в мыслях такого нет. Просто мне хочется, чтобы вы вошли в нашу семью. Полагаю, мы будем друзьями.

— Не сомневаюсь, — ответил Ньюмен.

— Не зарекайтесь. Если вам так нравится мадам де Сентре, я, быть может, не понравлюсь вовсе. Мы с ней очень разные, как голубое и розовое. А вот с вами у нас есть что-то общее: я стала членом этой семьи благодаря браку и вы хотите войти в нее таким же образом.

— Я хочу другого, — прервал ее Ньюмен. — Я хочу изъять из нее мадам де Сентре.

— Что ж, хочешь забросить сеть, изволь войти в воду. Наше положение в этом доме будет одинаковым, так что мы сможем обмениваться впечатлениями. А что вы думаете о моем муже? Странный вопрос, правда? Но дайте срок, и я не то еще у вас спрошу.

— Пожалуй, на более странные ответить будет легче, — сказал Ньюмен. — Задавайте, задавайте!

— Прекрасно выпутались! Сам старый граф де ла Рошфидель — вон он сидит — не смог бы лучше! Я им сказала, что с нашей помощью вы станете настоящим talon rouge.[91]Красный каблук — французское прозвище аристократов. Как-никак, а в мужчинах я разбираюсь. Кроме того, мы с вами в одном лагере: я ведь отъявленная демократка. По происхождению я vieille roche:[92]Старого закала (франц.). немалый отрезок истории Франции является историей моей семьи. Но вы-то о нас, конечно, и не слышали. Ce que c’est que la gloire.[93]Вот она — слава (франц.). Во всяком случае, наш род знатнее рода Беллегардов, но моя родословная меня ничуть не заботит! Я хочу жить в ногу со временем. Я революционерка, радикалка, дочь своего века! Уверена, что захожу дальше вас! Я люблю умных людей, к каким бы слоям общества они ни принадлежали, и ищу развлечений, где захочу. Я не в обиде на Империю, хотя сейчас весь мир на нее дуется! Конечно, мне надо высказывать свои симпатии осторожно. Но вместе мы возьмем реванш!

Мадам де Беллегард еще некоторое время распространялась в столь же привлекательном стиле и с большим воодушевлением, из чего можно было сделать вывод, что ей нечасто представляется случай излагать свои оригинальные взгляды на жизнь. Она выразила надежду, что, как бы ни сложились отношения Ньюмена с другими членами семьи, он никогда не будет ее бояться, ведь ее взгляды слишком отличны от общепринятых. Сильные личности — les gens forts — она убеждена — всегда поймут друг друга, если даже живут в разных странах. Ньюмен слушал младшую мадам де Беллегард внимательно, но хотя ее речи забавляли его, он испытывал некоторое раздражение. Он недоумевал, куда, черт возьми, клонит эта молодая дама, утверждая, что ему не придется ее бояться, почему она так настаивает на их равенстве? Если он понимает ее правильно, она глубоко заблуждается — что может быть общего между болтливой глупой женщиной и разумным мужчиной, одержимым далеко идущими устремлениями? Внезапно мадам де Беллегард замолчала, пристально всмотрелась в собеседника и погрозила ему веером.

— Я вижу, вы не верите тому, что я говорю, — сказала она. — Вы слишком осторожничаете. Значит, не хотите вступить в союз? Ни в оборонительный, ни в наступательный? Напрасно, я могла бы вам помочь.

Ньюмен поблагодарил, заверив ее, что не преминет обратиться к ней за помощью.

— Но прежде всего, — добавил он, — я должен помочь себе сам. — И направился к мадам де Сентре.

— Мы с мадам де ла Рошфидель как раз беседуем о вас, — сказала мадам де Сентре, когда он подошел к ней. — Ее крайне заинтересовало, что вы настоящий американец. Ее отец побывал в Америке в прошлом столетии, когда французские войска помогали вам выигрывать сражения, и поэтому ей всегда очень хотелось встретиться с американцем. Но до сегодняшнего вечера у нее не было случая. Она говорит, вы — первый американец, которого она видит воочию.

Голова престарелой мадам де ла Рошфидель напоминала череп, нижняя челюсть отвисла, из-за чего губы не могли сомкнуться, так что ее речь сводилась к эмоциональным, но совершенно неразборчивым гортанным выкликам. Она поднесла к глазам старинный лорнет в серебряной оправе с изысканной гравировкой и осмотрела Ньюмена с головы до ног. Потом что-то произнесла, но, хотя Ньюмен почтительно вслушивался, он не мог понять ни единого слова.

— Мадам де ла Рошфидель говорит, что, вероятно, уже видела американцев, только не отдавала себе в этом отчета, — пояснила мадам де Сентре.

Ньюмен подумал, что, судя по всему, мадам де ла Рошфидель частенько не отдает себе отчета в том, что видит. А старая леди снова принялась что-то изрекать и, как стало ясно из перевода, сделанного мадам де Сентре, выразила сожаление, что при прежних встречах с американцами не уясняла себе, кто они такие.

Тут к ним, ведя под руку старшую мадам де Беллегард, приблизился дряхлый джентльмен, тот самый, что беседовал с маркизой. Его супруга представила ему Ньюмена, объяснив, по-видимому, какого он примечательного происхождения. Месье де ла Рошфидель, несмотря на свой преклонный возраст, был розовый, пухлый, говорил очень отчетливо и выразительно, почти так же благозвучно, подумал Ньюмен, как месье Ниош. Узнав, кто такой Ньюмен, старик повернулся к нему с неподражаемой старомодной грацией.

— О, мне уже доводилось встречаться с американцами, и месье далеко не первый, — сказал он. — Первый человек, воистину заслуживающий внимания из всех, кого я знал, был именно американец.

— Вот как? — с интересом спросил Ньюмен.

— Да, я говорю о великом докторе Франклине, — сказал месье де ла Рошфидель. — Конечно, я был тогда очень молод. В нашем monde[94]Зд. круг (франц.). его приняли очень хорошо.

— Но не лучше, чем мы принимаем мистера Ньюмена, — сказала мадам де Беллегард. — Прошу его предложить мне руку и проводить в соседнюю комнату. Более высокой чести я не удостоила бы и доктора Франклина.

Повинуясь просьбе мадам де Беллегард, Ньюмен обнаружил, что оба ее сына вернулись в гостиную. Он попытался прочесть по их лицам, какова была сцена, разыгравшаяся в курительной после его ухода, но маркиз был так же холодно величав, как всегда, не больше, но и не меньше, а Валентин целовал ручки дамам с обычным для него в таких случаях видом, будто от упоения ничего вокруг не замечает. Мадам де Беллегард обменялась взглядом со старшим сыном, и когда она входила в свой будуар, он уже оказался рядом с матерью. Сейчас в комнате никого не было, и она могла служить вполне удобным убежищем для приватного разговора. Мадам де Беллегард убрала руку из-под локтя Ньюмена и оперлась о руку сына. С минуту она постояла так, высоко держа голову и покусывая нижнюю губу маленького рта. Боюсь, Ньюмен не сумел воздать должное этой величественной картине, а между тем мадам де Беллегард, хотя время и превратило ее в усохшую старую даму, являла собой замечательный пример достоинства, которое было порождено долголетней привычкой пользоваться властью и опираться на твердыню удобных ей светских условностей.

— Сын по моей просьбе поговорил с вами, — сказала она, — вы знаете, что мы не будем чинить вам препятствий. Остальное — в ваших руках.

— Из того, что сказал мне месье де Беллегард, я не все понял, — ответил Ньюмен. — Но усвоил одно: вы предоставляете мне свободу действий. Очень вам признателен.

— Я хочу добавить кое-что, чего мой сын, наверное, не счел возможным сообщить вам, — заявила маркиза.

— Но чтобы совесть моя была спокойна, я должна сказать следующее: мы делаем для вас снисхождение. Оказываем вам большую честь.

— О, ваш сын достаточно ясно объяснил мне это. Не правда ли, маркиз?

— Не столь ясно, как объясняет моя мать, — ответил маркиз.

— Могу только повторить: я очень вам признателен.

— Полагаю нужным предупредить вас также, — продолжала мадам де Беллегард, — что я очень горда и привыкла высоко носить голову. Быть может, это нехорошо, но я слишком стара, чтобы менять свои привычки. Во всяком случае, я знаю за собой такие свойства и не притворяюсь, что я другая. Не тешьте себя надеждой, что моя дочь не столь горда. Она тоже горда, только по-своему. Вам придется с этим считаться. Даже Валентин горд, стоит только затронуть подобающую или, вернее, неподобающую струну. А уж то, что Урбан горд, вы и сами видите. Иногда мне кажется, что он слишком горд, но я не хочу, чтобы он менялся, он лучший из моих детей, он предан своей старой матери. Словом, я сказала довольно — вы поняли, что все мы — люди гордые. Вам следует знать семью, с которой вам предстоит иметь дело.

— Ну что ж, — ответил Ньюмен, — в свою очередь могу сказать, что я не гордец и поэтому обижаться на вас не буду. Но вы говорите так, словно намерены чинить мне неприятности.

— Я ничуть не радуюсь тому, что моя дочь выходит за вас замуж, и не стану прикидываться, будто радуюсь. Вы не в обиде на это? Тем лучше.

— Если вы будете твердо придерживаться уговора, нам не придется ссориться, — сказал Ньюмен. — Предоставьте мне свободу действий и не отговаривайте ее — вот все, о чем я прошу. Намерения у меня самые серьезные, и можете не сомневаться — я от них не откажусь и отступать не собираюсь. Отныне я постоянно буду у вас перед глазами. Если вам это не по душе, ничего не попишешь. Захочет ваша дочь принять мое предложение, я сделаю для нее все, что только может сделать мужчина для любимой женщины. Я счастлив дать вам такое обещание, даже не обещание — обет. Я полагаю, что и вы со своей стороны согласитесь твердо обещать мне — вы ведь не пойдете на попятный?

— Не знаю, что вы имеете в виду под этим выражением, — заявила маркиза. — По-видимому, действия, в которых ни один из Беллегардов еще не был повинен.

— Наше слово — слово чести, — проговорил Урбан. — И мы его дали.

— Превосходно, — отозвался Ньюмен. — Тогда мне очень кстати, что вы так горды. Я верю, что вы свое слово сдержите.

Маркиза немного помолчала.

— Я всегда буду учтива с вами, мистер Ньюмен, но не полюблю никогда, — заявила она.

— Не ручайтесь, — засмеялся Ньюмен.

— Ручаюсь! Я в себе уверена и даже попрошу вас проводить меня обратно, не опасаясь, что оказанная вами любезность смягчит мои чувства, — и, взяв Ньюмена под руку, мадам де Беллегард вернулась в салон, где заняла свое обычное место.

Месье де ла Рошфидель с женой уже собирались домой, и беседа мадам де Сентре с этой престарелой шамкающей дамой заканчивалась. Графиня стояла, оглядывая комнату, и, по-видимому, решала, с кем надо поговорить еще, но тут к ней подошел Ньюмен.

— Ваша матушка в весьма торжественном тоне разрешила мне посещать вас, — сказал он. — Теперь я буду у вас частым гостем.

— Я рада, — ответила она просто. И тотчас добавила: — Вам, боюсь, ее торжественный, как вы сказали, тон по такому мелкому поводу показался странным.

— По правде сказать, да.

— А помните, когда вы пришли с визитом в первый раз, мой брат Валентин сказал вам, что у нас — престранная семья.

— Только это было не в первый мой приход, а во второй.

— Совершенно верно. Тогда я рассердилась на Валентина, но теперь, когда мы с вами лучше знакомы, признаюсь: он прав. Когда начнете бывать у нас почаще, убедитесь сами, — и мадам де Сентре повернулась и отошла.

Некоторое время Ньюмен наблюдал, как она разговаривает с другими гостями, а потом и сам собрался уходить. Валентин вышел с ним на верхнюю площадку лестницы, он был последний, кому Ньюмен пожал руку.

— Ну вот, вам даровано желанное разрешение, — сказал Валентин. — Надеюсь, вы получили удовольствие от того, как это было обставлено?

— Ваша сестра нравится мне все больше и больше, — сказал Ньюмен и добавил: — И Бог с ним, с вашим братом. Я на него не сержусь. Боюсь, он набросился на вас, когда я ушел из курительной.

— Всякий раз, когда брат на меня набрасывается, он набивает себе синяки. У меня своя особая манера с ним разговаривать. Должен признаться, — добавил Валентин, — они с матушкой дали вам согласие гораздо быстрее, чем я ожидал. С чего бы это? А могли ведь хорошенько вас поизводить. Наверное, это дань вашим миллионам.

— Самая ценная из всех, когда-либо мною полученных, — сказал Ньюмен.

Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Валентин, метнув в него лукаво-циничный взгляд, вдруг спросил:

— Хотелось бы знать, видели ли вы в последние дни вашего почтенного друга месье Ниоша?

— Он был у меня вчера, — ответил Ньюмен.

— И что он вам поведал?

— Да ничего особенного.

— А вы не заметили, из кармана у него случайно не торчала рукоятка пистолета?

— О чем вы? — резко спросил Ньюмен. — Мне показалось даже, что он был необычно весел.

Валентин расхохотался.

— Очень рад это слышать! Значит, я выиграл пари. Ведь мадемуазель Ниош пустилась во все тяжкие, как у нас принято говорить в подобных случаях. Она покинула отцовскую обитель, снялась с якоря! А месье Ниош при этом весел сверх обычного! Только не размахивайте томагавком — с того дня, как мы встретились в Лувре, я ее не видел и не обменялся с ней ни словом. Андромеда нашла себе другого Персея[95]Андромеда — героиня греческой мифологии, была оставлена на съедение морскому чудовищу, которое поразил Персей, потом на ней женившийся. — не меня. Но сведения самые достоверные, в таких делах я неточностей не допускаю. А теперь можете заявлять протест.

— Черт с ним, с протестом, — пробормотал, не скрывая досады, Ньюмен.

Тон, каким, берясь за ручку двери, чтобы вернуться в салон своей матери, отозвался Валентин, был совсем иным:

— А вот теперь я непременно с ней встречусь! Она — редкостный экземпляр! Редкостный!