Глава двадцать третья

Онлайн чтение книги Американец The American
Глава двадцать третья

Через день после разговора с миссис Хлебс Ньюмен вернулся в Париж. Предшествовавший день он провел в Пуатье, читая и перечитывая маленькую записку, хранившуюся теперь в его бумажнике, и обдумывая, что ему следует предпринять и как именно поступить в сложившихся обстоятельствах. Хотя он вряд ли назвал бы Пуатье интересным местом, день пролетел для него незаметно. Снова водворившись в свою квартиру на бульваре Османа, он отправился на Университетскую улицу и осведомился у привратницы, вернулась ли маркиза. Привратница ответила, что мадам де Беллегард и месье маркиз приехали накануне и если он хочет их повидать, то они дома. Говоря это, маленькая старушонка-привратница, выглядывающая из мрачной сторожки у входа в особняк, нехорошо ухмыльнулась, и ее ухмылка, как показалось Ньюмену, должна была означать: «Входите, если осмелитесь!» Она, очевидно, была осведомлена о том, что происходит в семействе Беллегардов, ибо несла службу в таком месте, где могла ощущать пульс дома. С минуту Ньюмен постоял, глядя на привратницу, покрутил ус, потом быстро повернулся и ушел. Ушел не потому, что побоялся войти, хотя, несомненно, если бы он вошел, ему не удалось бы без помех добраться до родственников мадам де Сентре. Причиной его отступления явилась как раз уверенность в себе — уверенность, быть может, чрезмерная. Он берег свою будущую «бомбу» для грядущего удара, он лелеял ее, не хотел с ней расстаться. Он словно поднял ее в вытянутой руке в рокочущее, слабо вспыхивающее грозовое небо прямо над головами своих жертв и наблюдал за их бледными, запрокинутыми к ней лицами. Вряд ли ему случалось вглядываться в чьи-нибудь лица с таким же наслаждением, какое он испытывал, смотря на эти две физиономии, освещаемые, как я только что упомянул, призрачными вспышками; ему хотелось упиваться местью медленно и раздумчиво. Необходимо еще добавить, что он, сколько ни бился, не мог придумать, как сделать так, чтобы «бомба» взорвалась при нем. Посылать мадам де Беллегард свою карточку было бесполезно, она, разумеется, не согласится его принять. Ворваться к ней силой он не мог. Он приходил в ярость при мысли, что придется ограничиться письмом, то есть лишиться возможности наблюдать за произведенным эффектом, однако его несколько утешала надежда, что после получения письма его могут вызвать для разговора. Вернувшись домой и чувствуя себя усталым, — а надо признаться, вынашивание планов мести — занятие изнурительное, оно отнимает все силы, — Ньюмен бросился в одно из своих парчовых кресел, вытянул ноги, засунул руки поглубже в карманы и, глядя, как лучи заходящего солнца играют на затейливо украшенных верхушках домов на другой стороне бульвара, начал составлять в уме выдержанное в холодном тоне послание мадам де Беллегард. И когда он углубился в это занятие, слуга распахнул дверь и церемонно объявил: «Мадам Хлебс».

Ньюмен выжидательно приподнялся, и через секунду на пороге его гостиной возникла сия достойная дама, с которой он столь полезно для себя побеседовал при свете звезд на вершине холма во Флерьере. Как и для предыдущей встречи, миссис Хлебс надела свое самое нарядное платье. Ее внушительный вид произвел впечатление на Ньюмена. Лампа в комнате не была зажжена, и, глядя в полумраке на крупное, серьезное лицо миссис Хлебс, затененное мягкими полями шляпы, он с трудом мог поверить, что эта дама всего лишь служанка. Наш герой тепло ее приветствовал, пригласил войти, сесть и устроиться поудобнее. Судя по тому, как держалась миссис Хлебс, подчиняясь его приглашениям, что-то всколыхнуло в ней смешливость и впечатлительность давно забытой поры девичества, и она сама не знала, плакать ей или смеяться. Она не притворялась польщенной его обхождением, что было бы просто нелепо. Однако изо всех сил пыталась вести себя так смиренно, как будто даже проявлять смущение было бы с ее стороны дерзостью. Но совершенно очевидно было одно — ей никогда и не снилось, что судьба уготовит ей чуть ли не полуночный визит к одинокому любезному джентльмену в его холостой, обставленной а la bohéme[150]стиле богемы (франц.). квартире на одном из новых бульваров.

— Искренне надеюсь, сэр, что вы не сочтете, будто я не знаю своего места, — пробормотала она.

— Не знаете своего места? — удивился Ньюмен. — Наоборот, вы наконец-то его обрели! Ваше место здесь! Вы приняты ко мне на службу, и вот уже две недели вам начисляется жалованье как моей домоправительнице. А заняться моим хозяйством давно кому-нибудь пора. Почему бы вам не снять шляпу и не расположиться здесь?

— Снять шляпу? — растерянно повторила миссис Хлебс. — Но у меня нет с собой чепца, сэр. С вашего позволения, я не могу заниматься хозяйством, когда на мне мое лучшее платье.

— Об этом не беспокойтесь, — беспечно отозвался Ньюмен, — у вас скоро будут платья получше.

Миссис Хлебс провела ладонью по тусклому черному шелку юбки и строго посмотрела на нашего героя, будто двусмысленность ее положения ощутимо усилилась.

— О, сэр, я люблю то, что имею, — тихонько проговорила она.

— Во всяком случае, надеюсь, вы ушли от этих скверных людей? — заметил Ньюмен.

— Да, сэр, и пришла к вам, — ответила миссис Хлебс. — Пока я только это могу вам сказать. Перед вами бедная Кэтрин Хлебс. Странное это для меня место, ваша квартира! Сама себя не понимаю, никогда не думала, что я такая решительная. Только поверьте, сэр, я зашла очень далеко для себя, дальше не могу.

— Ну что вы, миссис Хлебс, — почти с лаской в голосе проговорил Ньюмен, — не мучайтесь, не тревожьтесь ни о чем. Пора и вам успокоиться, поверьте.

Она снова заговорила дрожащим голосом.

— Мне казалось, было бы достойнее, если бы я могла… могла…, — но она не нашла сил договорить, голос дрогнул еще явственнее и смолк.

— Перестать наниматься в услужение? — участливо спросил Ньюмен, стараясь угадать, что она имеет в виду, и полагая, будто она предпочла бы больше никому не служить.

— Перестать существовать, сэр! Мне теперь не о чем беспокоиться — разве только о том, чтобы меня прилично похоронили по протестантскому обряду.

— Похоронили! — рассмеялся Ньюмен. — Да полно, с какой стати, это было бы довольно грустной шуткой. Только негодяю выгодно умереть пораньше, чтобы восстановить свое доброе имя. Честным же людям, вроде нас с вами, надо жить столько, сколько им положено. Так давайте жить-поживать вместе. Идемте! Вы захватили вещи?

— Мой сундук уже заперт и приготовлен, но я еще ничего не говорила миледи.

— Так поговорите, и делу конец. Хотел бы я иметь такую возможность, как вы, чтобы поговорить с ней! — воскликнул Ньюмен.

— А я бы охотно ее вам уступила. Много я провела тяжких минут в будуаре миледи, но то, что мне предстоит, будет самым тяжким. Она обвинит меня в неблагодарности.

— Что ж, — ответил Ньюмен, — а вы можете обвинить ее в убийстве.

— Ну нет, сэр. Только не я, — вздохнула миссис Хлебс.

— Вы не собираетесь об этом заговаривать? Тем лучше! Предоставьте это мне.

— Если она назовет меня неблагодарной старухой, — сказала миссис Хлебс, — мне нечего будет возразить в свое оправдание. Но это и к лучшему, — тихо добавила она. — Тогда моя миледи до конца останется сама собой. Так будет достойней.

— А потом вы перейдете ко мне и будете служить джентльмену, — сказал Ньюмен. — Это будет еще достойнее.

Миссис Хлебс, не поднимая глаз, встала, и, помолчав немного, взглянула Ньюмену прямо в лицо. Ее взбаламученные представления о пристойном поведении, видимо, начали потихоньку вставать на место. Она так долго и пристально смотрела на Ньюмена и в ее унылом взгляде светилась такая истовая преданность, что теперь уже нашему герою было от чего прийти в замешательство.

— Вы неважно выглядите, сэр, — участливо сказала она наконец.

— Разумеется, — ответил Ньюмен. — С чего бы мне хорошо выглядеть? Я впадаю то в ярость, то в полное безразличие, то тоскую, то веселюсь, то совершенно разбит, то полон сил — и все это разом. Все во мне перемешалось.

Миссис Хлебс беззвучно вздохнула.

— Если хотите чувствовать что-нибудь одно, могу рассказать новости, от которых вам станет вовсе тоскливо. Новости о мадам де Сентре.

— Что такое? — вскинулся Ньюмен. — Уж не виделись ли вы с нею?

Миссис Хлебс покачала головой.

— Нет, сэр, не виделась и никогда не увижусь. Вот от чего тоска и берет. Ни я не увижусь, ни миледи, ни маркиз де Беллегард.

— Вы хотите сказать, ее строго охраняют?

— О да, сэр. Очень строго, — тихо ответила миссис Хлебс.

Казалось, от этих слов сердце Ньюмена на какой-то момент перестало биться. Он откинулся в кресле, не отрывая взгляда от старой служанки.

— Они тоже пытались с ней встретиться? И она не захотела? Не смогла?

— Отказалась — на веки вечные! Мне это горничная миледи передала, — пояснила миссис Хлебс, — а она слышала от самой миледи. Уж если миледи заговорила об этом с горничной, видно, она совсем была не в себе. Мадам де Сентре отказалась с ними встретиться. А сейчас у нее последняя возможность. Скоро никакой возможности больше не будет.

— Вы имеете в виду, ей не позволят эти матушки или сестры, как их там называют?

— Уж такие правила у них в монастыре, а вернее, у их ордена, — ответила миссис Хлебс. — Нигде нет таких строгих порядков, как у кармелиток. По сравнению с ними падшие женщины в исправительных домах живут как королевы. Femme de chambre[151]Горничная (франц.). сказала мне, что все кармелитки ходят в старых коричневых балахонах, таких грубых, что их и на лошадь-то не набросишь. А бедная графиня всегда так любила платья из мягких тканей, не выносила жестких да накрахмаленных. Спят они на земле, — продолжала миссис Хлебс, — словом, им живется не слаще, чем… — и она нерешительно поискала сравнение, — чем жене мусорщика. Они отказываются от всего мирского, даже от своего имени, которым их в детстве бедные старые нянюшки называли, отказываются от всех — от отца с матерью, от братьев и сестер, не говоря уже о других-прочих, — деликатно добавила миссис Хлебс. — Подумайте, под этими коричневыми балахонами они носят власяницы, подпоясанные веревкой, а зимой встают по ночам и отправляются в самую стужу молиться Деве Марии. Дева Мария — госпожа строгая. Живописуя эти ужасы, миссис Хлебс побледнела, но глаза ее были сухи, а руки, лежавшие на обтянутых шелком коленях, крепко сжаты. Ньюмен горестно застонал и склонился вперед, обхватив голову руками. В комнате надолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем больших позолоченных часов на камине.

— Где этот монастырь? — наконец поднял глаза Ньюмен.

— Я узнала, их два, — ответила миссис Хлебс. — Я так и подумала, что вы захотите там побывать, хотя это слабое утешение. Один монастырь на Мессинской авеню, так мадам де Сентре там — они это выяснили. А другой — на Рю-д’Анфер.[152]В переводе с французского — улица Ада (франц.). Ужасное название, вы, верно, знаете, что это значит.

Ньюмен встал и отошел в дальний угол комнаты. Когда он вернулся, миссис Хлебс уже стояла перед камином, сложив руки на груди.

— Скажите, — спросил он, — могу я побывать там, пусть даже мне нельзя будет ее увидеть? Можно ли через решетку или еще откуда-то поглядеть на то место, где она теперь?

Говорят, все женщины любят влюбленных, и даже свойственная миссис Хлебс уверенность в предначертанном свыше порядке вещей, при которой все слуги «знают свое место», подобно планетам, двигающимся по своим орбитам (заметьте, я отнюдь не имею в виду, будто миссис Хлебс когда-либо сознательно сравнивала себя с планетой), — даже эта уверенность вряд ли могла умалить материнскую печаль, с какой она, склонив голову набок, посмотрела на своего нового господина. Быть может, в эту минуту ей даже почудилось, что сорок лет назад она качала его на руках.

— Вам от этого легче не станет, сэр. Вам только покажется, что она от вас еще дальше.

— Как бы то ни было, я хочу там побывать, — ответил Ньюмен. — Мессинская авеню, вы сказали? А как называется само заведение?

— Монастырь кармелиток.

— Запомним.

Миссис Хлебс немного поколебалась, а потом произнесла:

— Мне нужно сказать вам еще кое-что. В монастыре есть часовня, и изредка, в воскресенье, туда пускают на мессу. Не всех, конечно. Говорят, видеть несчастных, которые там томятся, нельзя, но можно услышать, как они поют. Подумать только, что у них еще есть силы петь! Как-нибудь в воскресенье я расхрабрюсь и выберусь туда. Уж ее-то голос я узнаю из ста.

Ньюмен с глубокой благодарностью взглянул на свою гостью и крепко пожал ей руку.

— Спасибо, — сказал он. — Если можно пойти туда на мессу, я пойду.

Через несколько минут миссис Хлебс церемонно засобиралась уходить, но Ньюмен остановил ее и вручил ей зажженную свечу.

— У меня здесь с полдюжины комнат пустует, — объяснил он, выводя ее в коридор. — Посмотрите их и выберите, какая вам удобней. Поселяйтесь в той, что больше понравится.

Миссис Хлебс сначала отпрянула, услышав столь необычное предложение, но Ньюмен так ласково и мягко подталкивал ее к открытой двери, что в конце концов она сдалась и пустилась в глубь коридора, освещая себе путь колеблющимся огоньком свечи. Она отсутствовала более четверти часа. Все это время Ньюмен ходил из угла в угол, лишь иногда останавливался у окна, смотрел на огни бульвара и снова принимался шагать. Видимо, миссис Хлебс вошла во вкус своих исследований, но вот она вернулась в гостиную и водрузила свечу на каминную полку.

— Ну, какую же комнату вы себе выбрали? — спросил Ньюмен.

— Никакую, сэр! Для такой старой замухрышки, как я, они все чересчур шикарные. Все как одна в позолоте.

— Да это ведь мишурное золото, миссис Хлебс, — разуверил ее Ньюмен. — Вот побудете здесь и увидите, как оно облезает, — и он мрачно усмехнулся.

— О, сэр, хватит уж с меня всякой облезлой позолоты, — в тон ему ответила миссис Хлебс, качая головой. — Но раз я прошлась по комнатам, я все хорошенько посмотрела. Вы, сэр, верно, и не знаете — в углах повсюду ужасная грязь. Да уж, домоправительница вам ой как нужна, чтобы аккуратная была, как все англичанки, и не считала зазорным взять в руки метлу.

Ньюмен заверил ее, что хотя он и не вникал в то, сильно ли запущена квартира, но подозревал, что изрядно, и посему считает миссис Хлебс именно той особой, которая достойно справится со столь необходимой работой. Она снова подняла свечу и обвела жалостливым взглядом все углы гостиной, а потом дала понять, что берется за возложенную на нее миссию и спасительный характер задачи будет ее поддерживать при разрыве с мадам де Беллегард. После этого, сделав книксен, миссис Хлебс удалилась.

На следующий день она вернулась уже с пожитками, и Ньюмен, войдя в гостиную, нашел ее перед диваном стоящей на коленях, хоть они у нее сгибались с трудом, — она подшивала оторвавшуюся от обивки бахрому. Он спросил, как она рассталась со своей госпожой, и миссис Хлебс ответила, что это оказалось проще, чем она думала.

— Конечно, я была вполне уважительна, сэр, но Бог меня надоумил, что хорошей женщине нечего дрожать перед дурной.

— Еще бы! — воскликнул Ньюмен. — А она знает, что вы перешли ко мне?

— Она меня спросила, и я назвала вас, — сказала миссис Хлебс.

— И что она на это сказала?

— Она впилась в меня взглядом и страшно покраснела. Потом велела оставить ее. Я уж и так собралась и договорилась с кучером — он тоже англичанин, — что он снесет вниз мой скарб и наймет экипаж. Но когда я спустилась, ворота оказались заперты. Миледи распорядилась, чтобы привратник меня не выпускал, а жену привратника, препротивную злую старуху, отправили в экипаже в клуб за маркизом де Беллегардом.

Ньюмен хлопнул себя по колену.

— Испугались! Испугались! — ликующе закричал он.

— Я тоже испугалась, сэр. Но я еще и ужасно встревожилась. Я устроила скандал привратнику и стала наседать на него, по какому, мол, праву он силком удерживает честную английскую служанку, трудившуюся в этом доме уже целых тридцать лет, когда о нем самом здесь еще и не слыхали. О, сэр, я набралась важности и так его пристыдила, что он открыл запоры и выпустил меня. А кучеру экипажа я обещала заплатить кругленькую сумму, только бы он гнал побыстрее. Но он тащился ужасно медленно, я боялась, мы никогда до ваших благословенных дверей не доедем. До сих пор вся дрожу, нитку в иголку целых пять минут вдевала.

Ньюмен с довольным смехом сказал, что готов приставить к ней молоденькую горничную — пусть вдевает ей нитки в иголки, — и ушел к себе, бормоча под нос, что старая маркиза посрамлена — струсила!

Ньюмен не показал миссис Тристрам клочок бумаги, который он всегда хранил в бумажнике, хотя со времени возвращения в Париж встречался со своей приятельницей несколько раз и она говорила, что его вид ее настораживает — он выглядит странно, много хуже, чем можно объяснить его печальными обстоятельствами. Неужто от разочарования он повредился в уме? Он производит впечатление человека, страдающего каким-то недугом, и в то же время она никогда не видела его таким неугомонным и переменчивым. То он сидит повесив голову, с понурым видом — будто дал слово никогда больше не улыбаться, то начинает хохотать, и это выглядит как-то зловеще, то сыплет шутками, слишком плоскими даже для него. Если он хочет таким образом скрыть свое горе, то заходит в своих стараниях, пожалуй, чересчур далеко. Миссис Тристрам умоляла Ньюмена держаться как угодно, только не делаться таким «странным». Чувствуя себя в известной мере виновной в затее, которая окончилась для Ньюмена столь плачевно, она готова была снести все, только не эти его странности. Пусть будет печальным, если хочет, или замкнутым, пусть сердится и ворчит на нее, пусть требует ответа, как она смела вмешаться в его судьбу, — со всем этим она смирится, всему найдет оправдание. Только Бога ради, пусть не бредит наяву. Это ужасно тяжело. Он напоминает ей людей, разговаривающих во сне, она их всегда боялась. И в конце концов миссис Тристрам объявила, что, чувствуя высокую ответственность и моральные обязательства в связи со всем случившимся, она считает недостойным успокоиться, пока не сможет предоставить Ньюмену полноценную замену мадам де Сентре — лучшее из того, что можно найти под солнцем.

— Ну нет, — отозвался Ньюмен. — Мы с вами квиты, и нечего открывать новый счет! Похоронить меня, когда придет время, разрешаю, но женить — ни за что. Женитьба мне вышла боком. Во всяком случае, — добавил он, — надеюсь, что в моем следующем заявлении нет ничего странного: в ближайшее воскресенье я хочу попасть в часовню при монастыре кармелиток на Мессинской авеню. Вы ведь знаете кого-то из католических отцов — abbé[153]Аббат (франц.). — так их называют? Я встречал одного у вас. Этакий ласковый старый джентльмен с широким поясом. Узнайте у него, пожалуйста, нужно ли специальное разрешение, чтобы попасть в часовню, и если нужно, пусть он мне его достанет.

Миссис Тристрам выразила живейшее удовольствие:

— Ах, как я рада, что наконец вы просите меня о чем-то! — воскликнула она. — Вы попадете в часовню, даже если аббату из-за этого придется лишиться сутаны.

И через два дня она сообщила Ньюмену, что все устроено, аббат рад помочь ему, и если Ньюмен вежливо справится у ворот монастыря, никаких осложнений не будет.


Читать далее

Глава двадцать третья

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть