Онлайн чтение книги Ангел тьмы The Angel of Darkness
Глава 12

Пока лифт с лязгом тащился назад, никто из нас толком не представлял себе, чего следует ожидать. Мне казалось, что сейчас к нам фурией ворвется эдакая замшелая бой-баба с кислой миной. Сколь приятным же было мое изумление – да и всех остальных, судя по их лицам, – когда в дверях изящно появилась весьма респектабельная и при этом элегантно одетая леди: волосы ее были тщательно завиты и уложены, а изысканные кружева, обрамлявшие шею и грудь, венчала большая красивая камея. Сперва я решил, что это и есть художница: встречавшиеся мне воительницы за женские права не очень-то жаловали все эти финтифлюшки и драгоценности. Но тут я разглядел, что волосы ее седы, а кожа дрябла и морщиниста, стало быть, по возрасту она никак не могла оказаться подающим надежды художественным дарованием, о котором рассказывал Пинки. Глаза, тем не менее, у нее были молодые, выразительные – может, она и приходится кому-то бабушкой, но соответствующего обращения с собой не потерпит. Она несла с собой трость с медным набалдашником, однако держалась при этом подтянуто и гордо – ни дать ни взять знаменитый ветеран: то была миссис Элизабет Кэди Стэнтон, единственная на свете женщина, которой впоследствии достанет духу переписать Библию с женской точки зрения.

Следом за ней в дверях показалась леди помоложе, которая могла бы показаться старшей сестрой нашей мисс Говард, настолько походили они друг на друга обликом, платьем и манерами. Черты лица мисс Сесилии Бо отличало скорее благородство, нежели красота, и внимание прежде всего приковывали ее светлые глаза. Одета она была в простую блузку на пуговицах, шею обвивала небольшая лента, а наряд довершала льняная накидка и скромная юбка. Сходство ее с мисс Говард, похоже, внешностью не ограничивалось – они уже болтали, словно две старые подруги: мисс Говард рассказывала мисс Бо о нашем визите к Пинки, та в ответ делилась таким же опытом. Вдобавок, как я узнал позже, в их прошлом также имелось достаточно общего: в частности, обе происходили из состоятельных семей (мисс Говард, как я уже упоминал, выросла в долине Гудзона, мисс Бо – в Филадельфии), которые весьма неодобрительно относились к необычному образу жизни юных леди.

Дождавшись окончания всеобщего знакомства, я шмыгнул на свой подоконник и там уже вовсе рта не раскрывал. По лицу миссис Кэди Стэнтон, пока она разглядывала присутствующих, было видно, что она пытается разобраться в ситуации, но тщетно. Стоило мисс Бо приготовить свои художественные принадлежности и подвинуть кресло ближе к сеньоре, как мисс Говард выступила с заготовленным – или, как предпочел бы называть его доктор, неполным – разъяснением причин, побудивших нас обратиться к мисс Бо. Глаза миссис Кэди Стэнтон сузились, однако голос оставался вполне дружелюбен:

– Вы сказали, Сара, что это была другая женщина? Это весьма необычно – и все из-за денег?

В разговор вмешался мистер Мур, отвлекая ее собственным обаянием от скользкой темы:

– В Нью-Йорке, миссис Кэди Стэнтон, практически все так или иначе происходит из-за денег – и, боюсь, мало что в этом городе можно с уверенностью считать действительно «необычным».

Лицо миссис Кэди Стэнтон мгновенно сделалось гораздо прохладнее, и она обратила на мистера Мура суровый взор:

– Разумеется, мистер… Мур, не так ли? Вообще-то я провела немало лет в Нью-Йорке, мистер Мур, и не всегда мне доставались приличные соседи. Так что сейчас, как мне кажется, я могу с уверенностью утверждать: нападение женщины на женщину в Сентрал-парке среди бела дня – отнюдь не частое событие. Быть может, кто-нибудь из полисменов здесь сможет это подтвердить? – И она мотнула головой на Айзексонов, которые, не зная, как им обходиться с этой дамой, все же не обрадовались такой этикетке.

– О! – воскликнул Люциус, доставая носовой платок, чтобы утереть выступившую на лбу испарину. – Я вряд ли… это…

– Не частое, – в итоге изрек Маркус – настолько уверенно, насколько вообще позволяли обстоятельства. – Но отнюдь не неслыханное, мэм.

– Вот как? – не удовлетворилась таким ответом миссис Кэди Стэнтон. – Мне бы хотелось примеров.

Во время этой небольшой пикировки мисс Говард отошла в угол вместе с мисс Бо и сеньорой Линарес – последняя принялась описывать художнице облик нападавшей. Видя, что разворачивающаяся дискуссия грозит оставить миссис Кэди Стэнтон в стороне от столь важного события, доктор позволил себе вмешаться в разговор:

– Если у вас имеется свободный день-другой, миссис Кэди Стэнтон, я с радостью представлю вам любое количество случаев жестоких нападений, совершенных женщинами.

Та развернулась к нему:

–  Женщинами на женщин?  – недоверчиво переспросила она.

– Женщинами на женщин, – подтвердил доктор с улыбкой, предупреждавшей, что он не шутит. – Дочерями на матерей, сестрами на сестер, соперницами, не поделившими объект страсти, друг на друга – и, разумеется, матерями на дочерей. – Он извлек портсигар. – Не возражаете, если я закурю? Быть может, составите мне компанию?

– Нет. Благодарю вас. Но вы можете курить. – Поразглядывав доктора еще минуту, миссис Кэди Стэнтон воздела палец, как раз когда он закуривал. – А ведь я слышала о вас, доктор. Читала некоторые ваши работы. Вы посвятили себя криминальной и детской психологии.

– Верно, – отозвался тот.

– Но ведь не женской психологии, – продолжала миссис Кэди Стэнтон. – Скажите мне, доктор, отчего ни один из исследователей разума не избрал своим предметом женщину?

– Забавно, что вы спрашиваете, – отозвался доктор. – Недавно я и сам задавался таким вопросом.

– Так позвольте я вам отвечу на него. – И, развернувшись в кресле так, чтобы видеть лицо собеседника, миссис Кэди Стэнтон приступила к самой настоящей лекции. – Психологи не изучают женское поведение, поскольку подавляющее их большинство – мужчины; а предприми они такое исследование, неизбежно обнаружили бы, что в основе всего поведения, вами описанного, лежит грубое порабощение и жестокость мужчин по отношению к женщинам. – Здесь ее глаза вновь сузились, однако на сей раз по-доброму. – Вы угодили недавно в серьезную передрягу, доктор Крайцлер. И я знаю, почему. Вы пытаетесь объяснять действия преступников, опираясь на их… как это вы называете… их «индивидуальный контекст». Однако люди не нуждаются в объяснении. Они считают, что вы всего лишь предоставляете оправдание.

– А как вы сами считаете, миссис Кэди Стэнтон? – спросил доктор, затягиваясь.

– Я считаю, что ни одна женщина не является в этот мир с желанием делать что-либо иное, кроме того, что назначила ей природа – а именно, творить и взращивать. Духовным озарением, священной силой созидания наделена каждая женщина по праву родоначальницы человечества. И если эта сила извращена, то можете быть уверены – где-то здесь приложил руку мужчина.

– Ваши слова звучат убедительно, – ответил доктор, – однако идеи, заложенные в них, я нахожу несколько… затруднительными. Разве женщины относятся к отдельному биологическому виду, неподвластному эмоциям, движущим другими людьми?

– Нет, они им подвластны, доктор. Вовсе нет. По сути, эмоции эти трогают их гораздо глубже. А также – порождающие их причины. Корни чего, я думаю, уходят намного глубже, чем даже такой образованный и прогрессивный человек, как вы, доктор, может себе представить.

– Вы полагаете?

Миссис Кэди Стэнтон кивнула, коснувшись при этом своих седых локонов жестом, свойственным обычным женщинам, но – что странно для дамы ее возраста и воззрений – нимало не смутившись мимолетным кокетством.

– Я согласна с некоторыми вашими работами, доктор. Фактически с большинством. Единственная ваша проблема, насколько я могу судить, заключается в том, что вы недостаточно развиваете понятие о своем контексте. – Она властным жестом возложила руки на трость. – Что вы думаете о влиянии пренатального периода на формирование личности?

– Ах да, – отозвался доктор. – Ваша излюбленная тема.

– Так вы оспариваете?

– Миссис Кэди Стэнтон… помимо воздействия, оказываемого физическим состоянием организма, не обнаружено клинических подтверждений тому, что мать обладает каким-либо формирующим влиянием на вынашиваемый плод.

– Ошибаетесь, сэр! Большей ошибки вы и допустить не могли. Все девять месяцев предродового периода каждая мысль, каждое чувство матери, а не только телесные проявления, разделяются и впитываются податливой жизнью, растущей внутри нее!

Тут доктор начал походить на генерала Кастера в тот миг, когда ему доложили, что число индейцев в округе несколько превышает первоначальные ожидания16Джордж Армстронг Кастер (1839–1876) – американский офицер, в ходе войны с индейским племенами шайенн и сиу в 1876 г. ввязался в бой с превосходящими силами индейцев на р. Литл-Бигхорн; небольшой отряд Кастера был почти полностью уничтожен, сам Кастер убит; битва получила название «Последнего рубежа Кастера».. Миссис Кэди Стэнтон удалось втянуть его куда глубже в дискуссию, сперва представлявшуюся ему приятной забавой, однако быстро переросшей в полномасштабные дебаты. Минут через десять я вовсе перестал соображать, о чем идет речь, – главным образом потому, что не особенно следил за ней: мне куда больше хотелось взглянуть, чего добились остальные три женщины. Поэтому убедившись, что никто вроде не смотрит, я соскользнул с подоконника и вдоль стенки переполз в дальний угол, где зарождался набросок. Подойдя ближе, я разобрал, что говорила художнице сеньора Линарес.

– Нет… нет, подбородок был менее… меньше выступал. И губы потоньше… да, вот так…

– Понимаю, – отвечала мисс Бо, сосредоточив лучистый взгляд на раскрытом перед нею большом альбоме. – В целом, значит, вы бы сказали, что лицо ее скорее ближе к англосаксонскому типу, нежели к латиноамериканскому. Так?

Сеньора Линарес задумалась, после чего кивнула.

– С этой точки зрения я ее не рассматривала, но… да – она была похожа на типичную американку, таких можно встретить где-нибудь в старых районах страны, к примеру, в Новой Англии.

Я подвинулся к локтю мисс Говард и взглянул на рисунок. Изображение по-прежнему оставалось неуловимым, подобно картинам Пинки, однако местами карандашу мисс Бо удался более четкий, уверенный штрих. Обретавшее очертания лицо, как и рассказывала сеньора, было костлявым, резким – не отталкивающим, но жестким, такие можно видеть в фермерском городке где-нибудь в Массачусетсе или Коннектикуте.

Неожиданно мисс Говард заметила, что я стою рядом, и улыбнулась.

– Привет, Стиви, – шепнула она. Затем бросила злобный взгляд в центр комнаты, где все так же дискутировали доктор и миссис Кэди Стэнтон. – Спорю, ты бы сейчас не отказался от сигаретки.

– А то я когда отказывался…

Внимание мое было приковано к нежным рукам мисс Бо, точно порхавшим над альбомным листом. Она делала штрих, затем обводила его или чуть смазывала, добиваясь нужной тени, или же вовсе стирала, если он казался сеньоре неверным. Тут она поймала мой взгляд и улыбнулась.

– Привет, – произнесла она тем же шепотом, что и мисс Говард. – Тебя зовут Стиви, правильно?

Я смог лишь кивнуть; сказать по правде, она меня совсем сразила.

– Они так болтают, будто наслаждаются обществом друг друга, – продолжала она, не прекращая рисовать, но теперь время от времени награждая меня знакомой нежной улыбкой, освещенной сиянием ее удивительных глаз. – И что же они могут столь увлеченно обсуждать?

– Толком не разобрать, – ответил я, – но миссис Кэди Стэнтон таки умудрилась залить доктору сала за шкуру, причем в рекордное время.

Мисс Бо тряхнула головой, по-прежнему веселясь.

– Ей так хотелось с ним встретиться… Она вообще часто ведет себя так с людьми, которых находит интересными, – так хочет обменяться идеями с собеседником, что в результате бросается в спор.

– Точно, – согласилась мисс Говард. – Я вот боюсь, что это за мной тоже водится.

– Так ведь и за мной! – обрадовалась мисс Бо, все так же вполголоса. – А я потом себя за это днями грызу. Особенно с мужчинами – большинство так чертовски снисходительны, что, когда наконец встречаешь нормального человека, сразу набрасываешься и принимаешься ему что-нибудь доказывать…

– А те, будучи столпами силы, – добавила мисс Говард, – тут же спасаются бегством и быстренько прячутся за гоготом хорошеньких безмозглых идиотов.

– Ой, да! Так раздражает… – Мисс Бо вновь глянула на меня. – А ты что же, Стиви?

– Я, мисс?

– Ну да. Как ты с юными леди – предпочитаешь сообразительных барышень или же тебе больше по душе, когда они во всем полагаются на твои суждения?

Моя рука потянулась к голове и принялась нервно крутить вихры; сообразив, что это уж как-то совсем по-детски, я немедленно отдернул ее вниз.

– Я… не знаю я, мисс, – вырвалось у меня, хотя в тот момент я сразу подумал о Кэт. – У меня и не было… ну, этого, то есть этих… Не шибко, в общем, их много было…

– Стиви не стал бы связываться с дурочкой, – убедительно заключила мисс Говард, ободряюще касаясь моей руки. – Можете на него положиться, он из нормальных.

– Я в этом ни разу не усомнилась, – доброжелательно ответила мисс Бо. Затем обернулась к Линарес. – Ну а теперь – глаза, сеньора. Вы говорили, что эта деталь более всех прочих приковала ваше внимание?

– Да, – ответила сеньора. – И это было единственная по-настоящему экзотическая часть ее лица – я уже говорила мисс Говард, ее глаза напоминали кошачьи. Почти как… Мисс Бо, вы видели египетские древности в музее «Метрополитэн»?

– Разумеется.

– Вот что-то близкое в них было. По-моему, не слишком большие, но ресницы тяжелые, темные – от них глаза выглядели такими. И еще меня поразил их цвет – пылающий янтарь, я бы сказала, почти золото…

Я наблюдал за руками мисс Бо: те перенеслись к верхнему краю наброска, – и тут дернул головой, услышав свое имя.

– Стиви! Чем ты там занят, а? – Это был доктор. – Миссис Кэди Стэнтон желает с тобой побеседовать!

– Со мной, доктор? – переспросил я, надеясь, что недослышал.

– Да, с тобой, – повторил он с улыбкой и поманил меня рукой. – Сейчас же изволь подойти!

Оглянувшись на мисс Говард с такой тоской, будто нам с ней уже не суждено свидеться, я поплелся к мягкому креслу, на котором восседала миссис Кэди Стэнтон. Стоило мне приблизиться, как она отставила трость и взяла меня за обе руки.

– Ну-с, молодой человек, – произнесла она, внимательно меня изучая. – Так, значит, вы – один из подопечных доктора Крайцлера, не так ли?

– Да, мэм, – ответил я как можно более безрадостно.

– Он сообщил мне, что за пока недолгую жизнь вам крепко досталось. Скажите мне, – и она наклонилась ко мне так близко, что я отчетливо мог разглядеть седые волоски у нее на щеках, – вы вините в этом свою мать?

Вопрос, признаюсь, застал меня врасплох, и я оглянулся на доктора. Тот просто кивнул: дескать, не робей, говори все, что считаешь нужным.

– Я… – И я помедлил, раздумывая. – Я не знаю подходящее ли слово «винить», мэм. Это ведь она отправила меня по преступной дорожке, как ни верти.

– Вне всякого сомнения, послушавшись совета какого-нибудь мужчины, – категорично заявила миссис Кэди Стэнтон. – Или же он принудил ее.

– У матушки моей было полно мужчин, мэм, – торопливо ответил я. – И, скажу вам честно, не думаю, что кто-нибудь из них вообще был способен принудить ее к чему-либо. Она пристроила меня в дело, потому что ей нужны были разные вещи – сперва выпивка. Позже наркотики.

– Которыми ее снабжал мужчина.

– Как скажете, мэм, – пожал я плечами.

Миссис Кэди Стэнтон пытливо взглянула на меня:

– Не надо ее так уж сильно винить, Стиви. Даже у состоятельных женщин в нашем мире выбор совсем не велик. Что же до женщин нуждающихся, то у них его и вовсе нет.

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Уж вам-то лучше знать. Но, как я сказал, я не знаю, виню ее или нет, мэм. Жить без нее стало куда проще, вот и все.

Еще минуту старуха разглядывала меня, после чего кивнула.

– Мудрый ответ, сынок, – сказала она, оживившись и пожимая мне руки. – Держу пари, ты был сорванцом, пока не повстречал доктора. Такие уж вы все негодяи. Мои трое старших уродились мальчишками, и неприятностям конца и краю не было! Со мной весь город не разговаривал – и все из-за их выходок. – Она отпустила мои руки. – Но это не меняет моих убеждений, доктор Крайцлер…

И она продолжила речь, а я вновь посмотрел на доктора. Тот вновь мне улыбнулся и едва заметным кивком дал понять, что я могу вернуться к прежнему своему занятию. Тем временем его беседа с миссис Кэди Стэнтон покатилась дальше с прежней скоростью.

Мисс Бо понадобилось порядка двух часов на то, чтобы закончить набросок, и все это время я провел с женщинами: отвечал, когда ко мне обращались, однако чаще просто молча наблюдал. Целая, знаете ли, история: сперва слова сеньоры Линарес покидали ее рот, попадали в уши мисс Бо и передавались движениям рук, которые подчас очень точно воспроизводили воспоминания и мысли сеньоры, хотя и не всегда. Мисс Бо извела целый каучуковый ластик и затупила добрую связку тяжелых мягких карандашей, прежде чем работа была закончена; но все равно около восьми вечера на альбомном листе проступило живое, настоящее лицо. И столпившись вокруг, чтобы взглянуть на результат, мы все потрясенно замолкли, что само по себе служило немым свидетельством правдивости слов сеньоры Линарес: лицо это было не из тех, которые можно так вот запросто забыть.

Сеньора, как и предполагал доктор, смогла вспомнить еще ряд деталей касательно внешности той женщины, когда увидела, что ее воспоминания оживают, и лицо, смотревшее на нас с альбомного листа, действительно подходило под все определения сеньоры. Первое, что приковывало взгляд, – вне всяких сомнений, глаза или, если точнее, их выражение: «голодное», сказала сеньора Линарес, и в них взаправду был голод. Но не только; в кошачьих этих глазах виднелось еще кое-что, слишком знакомое мне, то, о чем я предпочел бы не говорить. Я видел это выражение в глазах матушки, когда той требовалось что-либо от меня, или от хахалей; и в глазах Кэт, когда она была «на работе»; соблазнительность, невысказанное обещание оделить вас всем вниманием и нежностью, коих вам хочется, если взамен вы сделаете для этой особы то, чего, как вам известно, делать бы не следовало. Остальное лицо – а женщина выглядела лет на сорок – когда-то, наверное, было хорошеньким, однако сейчас выглядело иссушенным, ожесточенным прожитыми годами, если судить по линии подбородка. Нос был маленьким, однако ноздри раздуты гневом; тонкие губы сжаты в полоску, в углах рта – морщинки; высокие скулы намекали на форму черепа, недвусмысленно напомнив мне о Смерти верхом на лошади, изображенной Пинки.

Эта женщина подходила всем домыслам доктора и прочих: жесткая, отчаявшаяся, немало вытерпевшая в этой жизни и готовая к достойному ответу. Пинки также оказался прав в своих предсказаниях: мисс Бо, ни разу не видевшая свою модель, точно ухватила «самую душу ее».

Мне показалось, что всех присутствующих, включая мисс Бо, слегка ошарашило ею созданное; сеньора же просто сидела в своем кресле и легонько качала головой. Казалось, дай ей волю, и она расплачется. Молчание было нарушено миссис Кэди Стэнтон:

– Это лицо хладнокровного опыта, джентльмены. Маска, черты которой застыли навсегда, изваянные мужским обществом.

Мисс Говард встала и взяла миссис Кэди Стэнтон под руку:

– Да. Разумеется. Что ж, я и не подозревала, что уже так поздно. Вам пора ужинать, миссис Кэди Стэнтон, да и вам, Сесилия. – Она обернулась, чтобы пожать руку молодой леди. – И я не шутила – я бы с радостью записалась к вам в класс или нам как-нибудь можно пообедать или поужинать вместе. В любое время, когда вы окажетесь в городе.

Мисс Бо расцвела, отчасти обрадованная, как мне показалось, возможностью быстрее оказаться подальше от своего творения.

– О да, мне это нравится, Сара. Будет просто восхитительно.

Мисс Говард легонько повлекла обеих дам к двери, и все принялись прощаться. Я немного стеснялся, подходя к мисс Бо, но та шагнула вперед и взяла меня за руку, сказав, что уверена – мы обязательно скоро увидимся, быть может, я составлю им с мисс Говард компанию за ланчем.

Когда они зашли в лифт, миссис Кэди Стэнтон обернулась к доктору:

– Я верю, что мы-то с вами видимся не в последний раз, доктор. Для меня это было весьма познавательно… и, надеюсь, для вас тоже.

– Разумеется, – вежливо ответил ей доктор. – Буду с нетерпением ждать. И, мисс Бо, – он извлек из кармана банковский чек. – Надеюсь, вы сочтете это приемлемым. Мисс Говард сообщила мне вашу обычную ставку, однако, учитывая необычность обстоятельств и вашу готовность прийти к нам… в общем…

Мисс Бо взглянула мельком на чек, и глаза ее широко распахнулись:

– Это… это действительно щедро, доктор. Я даже не знаю, как…

– Глупости, – ответил он ей, бросив взгляд на рисунок, лежавший на столе перед сеньорой. – То, что вы сделали для нас, – бесценно.

За тремя женщинами с лязгом задвинулась решетка лифта, и доктор закрыл внутреннюю дверь, задумчиво прислушиваясь к шуму спускающегося агрегата.

Я тяжело вздохнул.

– Ничуть не жалею, что со старой гусыней покончено, – сказал я, отворачиваясь.

Остальные хохотнули, включая доктора.

– Но как подвешен язык, – сказал мистер Мур, растягиваясь на диване. – Прямо говорильный станок.

– Да. Жаль. – Доктор подошел к сеньоре. – Если бы судьба и наше общество не принудили ее ограничить помыслы политикой, она могла бы стать первоклассной ученой. – Он опустился на корточки рядом с сеньорой. – Простите, сеньора Линарес? Мне ни к чему уточнять, та ли это женщина, – я вижу ответ на вашем лице. Однако не могу ли я чем-нибудь еще вам помочь?

Когда она ответила, губы ее дрожали.

– Моя дочь, доктор. Верните мне мою дочь. – Она оторвалась наконец от портрета и потянулась к сумочке и шляпе. – Я должна идти, уже поздно. Вернуться я уже не смогу. – Встав, она взглянула на доктора еще раз, умоляюще. – Возможно ли это, доктор? Вы сделаете это?

– Я думаю, – ответил он, беря ее за руку, – что у нас теперь хорошие шансы. Сайрус?

Тот уже стоял, готовый в последний раз проводить сеньору к экипажу. Она пробормотала слова благодарности всем нам и, когда мисс Говард вернула нам лифт, растворилась в нем вместе с Сайрусом. Заметив состояние сеньоры, мисс Говард обняла ее, и та в итоге разрыдалась. Втроем они и спустились на Бродвей.

Детектив-сержанты неторопливо подбрели к столику, чтобы еще раз взглянуть на рисунок.

– Эта мисс Бо… у нее впереди большое будущее – рисовать плакаты «Разыскивается», – задумчиво проговорил Маркус. – Если не получится в мире искусства.

– Выдающаяся работа, – подтвердил Люциус. – Я видел фотографии в «Галерее негодяев», которые были гораздо хуже.

– О да, – согласился доктор. – И к слову о фотографиях, джентльмены, нам понадобится примерно дюжина копий наброска. Чем быстрее, тем лучше.

– Они будут готовы к утру, – ответил Маркус, сворачивая альбомный лист в трубку и намереваясь забрать с собой. – Как, впрочем, и мы.

– А я – нет! – возразил с дивана мистер Мур.

– Ох, бросьте, Джон, – обманчиво любезным тоном ответил доктор. – Это же и есть подлинная суть любого расследования. Вы рядовой солдат, невоспетый герой…

– Правда? – ответил ему мистер Мур. – В таком случае разнообразия ради я желаю побыть воспетым, Крайцлер, – почему бы вам самому не заняться обходами?..

Он осекся, оглянувшись на резко распахнувшуюся дверь. В помещение ввалился Сайрус, поддерживая под руку мисс Говард. Та шла вроде бы сама, но вид у нее был такой, будто она вот-вот готова свалиться без чувств. Мы бросились к ним, и доктор немедленно осмотрел мисс Говард.

– Сайрус! – воскликнул он. – Что случилось?

– Я… со мной все хорошо, – прошептала мисс Говард, тяжело дыша. – Просто испугалась, только и всего…

– Испугалась? – переспросил мистер Мур. – Дьявольский же был испуг, если ты в таком состоянии. Что это было?

– Мы посадили сеньору в кэб, – принялся объяснять Сайрус, сунув руку в карман сюртука, – и входили в парадное. Вот это вонзилось в дверной косяк рядом с головой мисс.

И Сайрус явил нам в своей гигантской руке один из самых необычных ножей, что я когда-либо видел: из грубого железа, его рукоятка была обтянута кожей, однако лезвие сияло, изгибаясь несколько раз наподобие буквы S, словно ядовитая змея.

Люциус принял у Сайруса нож, поднес его к свету.

– Вы полагаете, им пытались задеть кого-то из вас? – спросил он.

– Не могу сказать, детектив-сержант. Я не уверен. Впрочем…

– Впрочем? – спросил Маркус.

– С учетом того, как точно он поразил косяк, я бы сказал – нет. Кто бы ни метнул его, он просто хотел нас напугать, не более.

– Или не менее, – протянул доктор, забирая у Люциуса нож. – Так… сеньора говорила, что ей показалось, будто за ней кто-то следил по дороге к нам.

– Ты никого не заметил? – поинтересовался мистер Мур у Сайруса.

– Нет, сэр. Разве что мальчишку, он тут же скрылся за углом – но это никак не мог быть он. Если хотите знать мое мнение, это работа знатока.

Доктор вернул нож Люциусу:

– Профессионал, посылающий предупреждение, – и он указал на нож. – Однако редкий клинок, детектив-сержант. Узнаете?

Люциус нахмурился:

– Да, хотя радости мне это не доставляет ничуть. Это крис. Оружие манильцев – те верят, что оно наделено мистическими силами.

– Ага, – буркнул доктор. – Стало быть, сеньора была права. Ее муж знает, где она была. Теперь мы можем лишь надеяться, что ему неизвестно, зачем она к нам приходила, а сеньоре удастся сочинить правдоподобное оправдание.

– Постойте, – открыл рот я. – Почему вы так уверены в ее правоте? Что это вообще такое? И кто такие манильцы?

– Пираты и наемники, – отозвался Маркус. – Одни из самых опасных людей Западной Пасифики. Они зовутся так в честь столицы Филиппинских островов.

– Ну. И что?

Доктор вновь взялся за нож.

– Филиппинские острова, Стиви, – одна из самых ценных испанских колоний. Подлинная жемчужина в короне королевы-регентши. В общем… – Он вышел в центр зала, все еще рассматривая нож. – Похоже, сегодня ночью мы кое-что нашли… а кое-что потеряли. – Он оглядел нас предельно серьезно. – Пора действовать.