Онлайн чтение книги Книга зеркал The Book of Mirrors
Глава четвертая

Следующий четверг, День благодарения, я провел с Лорой. Мы купили жареную индейку в ресторанчике на Ирвинг-стрит, пригласили Лориных друзей. Эдди, мой брат, болел гриппом, температурил, и мама очень за него волновалась – я больше часа проговорил с родными по телефону, рассказал им, что нашел временную работу. Ни о Видере, ни о Тимоти Сандерсе мы с Лорой больше не упоминали. Веселье затянулось до утра, а на выходные мы поехали в Нью-Йорк, где поселились в крошечной гостинице в Бруклин-Хайтс.

На следующей неделе я, пользуясь запасными ключами, дважды приходил домой к Видеру, пока сам он читал лекции в университете.

Вся моя жизнь прошла в тесных, шумных квартирах, а потому профессорский особняк, тихий и просторный, я считал поистине волшебным местом. Тишина в доме завораживала, а из окон гостиной открывался чарующий вид на озеро; хотелось часами стоять у окна, разглядывая ивы, склоненные над водой, будто картину пуантилиста.

Пользуясь случаем, я осторожно осмотрел весь дом. Первый этаж занимали гостиная, кухня, ванная комната и кладовая. На втором этаже располагались две спальни, библиотека, еще одна ванная и гардеробная, которая при необходимости тоже могла служить спальней. В подвале находились винный погреб и спортивный зал с гантелями, гирями, тяжелой красной грушей, подвешенной к брусу на потолке, и боксерскими перчатками на стене. В спортивном зале пахло потом и дезодорантом.

Книги я любил, а потому разбирать Видерову библиотеку было не в труд, а в радость. На полках стояли редкие издания и произведения, о которых я прежде не слыхал. Почти половину библиотеки составляли научные труды и учебники по медицине, психологии и психиатрии, а остальное – художественная литература и работы по истории и искусству. Я заносил необходимые сведения в библиотечную базу данных, но старался урвать время и для чтения, потому что профессор вряд ли согласился бы расстаться, пусть и ненадолго, с какой-нибудь из своих драгоценных книг.

Во второе самостоятельное посещение профессорского дома я осознал, что особняк, как и его хозяин, производит на меня двойственное впечатление. Прервавшись на обед, я жевал бутерброд и глядел из окна на озеро, как вдруг сообразил, что дом и притягивает, и отталкивает одновременно.

Именно в таком доме хотелось бы жить, если бы я преуспел на литературном поприще. Мое обучение в Принстоне подходило к концу, я начал серьезно раздумывать о будущем и боялся, что мои радужные надежды не оправдаются. Свои творения я разослал в несколько литературных журналов, но ни один рассказ не приняли, хотя от редакторов я получил письма со словами одобрения. Я по-прежнему работал над романом, однако начал сомневаться, стоит ли продолжать это занятие.

Если писателем стать не суждено, то оставалось только одно – сделаться скромным учителем английской литературы где-нибудь в провинциальном городке, учить бестолковых подростков, жить замкнуто и уединенно, носить твидовые пиджаки с кожаными заплатками на локтях и таскать в потертом портфеле незаконченный роман, как камень на шее.

Профессорский особняк был общепризнанным символом успеха. Я на минуту вообразил, что это мой дом, что я живу здесь с любимой женщиной, нет, с женой… и сейчас, оторвавшись от работы над следующим бестселлером, спокойно и уверенно жду Лору, чтобы отправиться с ней на ужин в «Таверну на лужайке» или во «Времена года», где на нас будут украдкой взирать восхищенные посетители.

Однако воображаемая картина померкла, будто разъеденная какими-то химикатами, едва лишь я вспомнил, что хозяин этого особняка – человек, которому я не доверяю. Мне очень хотелось, чтобы уверения Лоры были правдой, но сдержать разгулявшееся воображение я не мог. Я представлял, как Видер и Лора совокупляются здесь, в гостиной, на диване или в спальне, как они торопливо сбрасывают одежду, как предаются развращенным играм… как пресыщенный старик заставляет обнаженную Лору встать на четвереньки и залезть под стол, а она с похотливой улыбкой подчиняется ему… как он, расстегивая ширинку, похабно ухмыляется…

Незримое присутствие Видера накладывало на все свой отпечаток, будто каждая вещь в доме была священной реликвией на алтаре профессорского величия.

Утром мы с Лорой договорились встретиться в парке в три часа пополудни, чтобы успеть на поезд в Нью-Йорк. В два часа дня я запер дверь в библиотеку и спустился на первый этаж, где едва не упал в обморок от испуга: в гостиной сидел какой-то высокий тип с молотком в руках.

Профессор Видер жил в тихом, благополучном квартале, но в те годы газеты постоянно писали о грабежах и страшных убийствах.

Незнакомец в анораке, футболке и джинсах опустил молоток и уставился на меня. В горле у меня пересохло, и я с трудом произнес:

– Вы кто такой?

Круглолицый, бледный мужчина с растрепанной шевелюрой и щетиной на щеках помедлил, будто не зная, что ответить.

– Дерек… – наконец сказал он. – Джо… ну, профессор Видер, просил меня карниз починить.

Он ткнул молотком куда-то в сторону окна. Я только сейчас заметил ящик с инструментами на полу.

– А как вы сюда попали? – спросил я.

– У меня ключи есть. – Он кивнул на журнальный столик у дивана, где действительно лежала связка ключей. – А вы библиотекой занимаетесь?

Я наконец-то сообразил, что это, должно быть, тот самый домашний мастер – бывший пациент, о котором упоминала Лора. Впрочем, разговаривать с ним времени не было. Часом позже, встретившись с Лорой, я рассказал ей о странном типе, из-за которого меня чуть удар не хватил.

– А, это Дерек Симмонс, – ответила она. – Профессор Видер за ним уже несколько лет приглядывает.

По дороге на вокзал в Принстон-Джанкшен, откуда уходил поезд в Нью-Йорк, Лора рассказала мне о Дереке.

Четыре года назад Дерека Симмонса обвинили в убийстве жены. Супруги жили в Принстоне, в браке состояли пять лет, детей не было. Дерек работал монтером, а его жена, Анна, – официанткой в кафе на Нассау-стрит. По свидетельству соседей и знакомых, супруги жили счастливо, не ссорились.

Однажды рано утром Дерек вызвал «скорую», объяснив диспетчеру, что жене плохо. Врачи «скорой помощи» обнаружили Анну на полу в прихожей, в луже крови, с ножевыми ранениями в груди и на шее. Судмедэксперт сразу же заверил ее смерть и вызвал бригаду криминалистов.

Дерек утверждал, что произошло следующее: он вернулся домой в семь вечера, по пути с работы зашел в магазин за продуктами, после ужина посмотрел телевизор и лег спать, зная, что Анна придет с работы поздно ночью.

Проснулся он, как обычно, в шесть часов утра, но жены рядом с ним не было. Он вышел из спальни и увидел жену в луже крови посреди прихожей. Не зная, жива она или нет, он тут же позвонил в «скорую».

Поначалу следователи решили, что Дерек говорит правду – входная дверь не была заперта, следов взлома не обнаружили. Вполне возможно, что преступник увязался за Анной и напал, как только она открыла дверь, а потом сбежал, сообразив, что в доме кто-то есть (кошелек с деньгами – около сорока долларов – остался в сумке Анны, рядом с телом). Судмедэксперт установил, что Анну убили в три часа ночи. У Симмонса не было никаких причин для убийства жены – он искренне скорбел о ее смерти, любовницы у него не было, как не было ни долгов, ни прочих неприятностей. Среди сослуживцев он пользовался репутацией добросовестного работника и слыл человеком тихим.

Все это Лора узнала от Видера, который был одним из трех членов комиссии, назначенной для оценки психического состояния Дерека Симмонса, обвиненного в убийстве жены. Адвокат Симмонса утверждал, что его клиент невиновен, так как страдает психическим расстройством. По какой-то причине Видер счел это делом особой важности.

Следствие выявило ряд обстоятельств, неблагоприятных для Дерека.

Во-первых, Анна Симмонс вот уже несколько месяцев как изменяла мужу – правда, кто был ее любовником, так и осталось неизвестным (во всяком случае, широкой публике) – и собиралась подать на развод. В день убийства она ушла из кафе в десять часов вечера, встретилась с любовником в дешевой съемной квартире на той же улице, оставалась там до полуночи, после чего вызвала такси и приехала домой – согласно словам водителя такси и показаниям счетчика – в 01:12.

Дерек уверял, что об измене жены ему ничего не известно, но следователи выдвинули версию об убийстве на почве ревности.

Во-вторых, на теле Анны были раны, свидетельствовавшие о том, что она сопротивлялась, то есть пыталась отбиться от преступника, скорее всего вооруженного ножом, и звала на помощь, так что шум наверняка разбудил бы Дерека в спальне второго этажа. (Соседи впоследствии утверждали, что слышали крики, но полицию вызывать не стали, потому что крики вскоре прекратились.)

В-третьих, подруга Анны подтвердила, что из кухни пропал большой нож, – она его запомнила, потому что за несколько недель до убийства помогала Анне готовить угощение для праздничного ужина (дня рождения). Дерек, узнав о пропавшем ноже, невозмутимо пожал плечами, – мол, о судьбе ножа он ничего не знает, потому что на кухне хозяйничала жена.

И наконец выяснилось, что в юности из-за нервного срыва Дерек провел два месяца в психиатрической больнице Марлборо, где его обследовали, поставили диагноз «шизофрения» и прописали лекарственные препараты, которые он принимал до сих пор. Несмотря на успехи в учебе, Дерек отказался от мысли продолжить обучение в колледже, получил специальность электромонтера и устроился на низкооплачиваемую работу в компании «Сименс».

Следствие выдвинуло весьма убедительную версию случившегося.

Анна вернулась домой в 01:12 ночи, супруги разругались. Дерек уличил жену в измене, Анна заявила, что хочет развестись. Два часа спустя Дерек убил жену кухонным ножом, избавился от орудия убийства и лишь утром вызвал «скорую», словно только что обнаружил тело. Психиатрам требовалось определить, совершил ли он убийство в состоянии острого шизофренического приступа.

После ареста Симмонса его адвокат настаивал на том, что подзащитный невменяем, а значит – невиновен. Сам Дерек упрямо стоял на своем, утверждая, что не убивал жену.

После нескольких бесед с обвиняемым Джозеф Видер пришел к выводу, что Дерек Симмонс действительно страдает психическим заболеванием, но не шизофренией, а редкой формой психоза, так называемой диссоциативной фугой. В этом состоянии, которое может длиться от нескольких часов до нескольких месяцев или даже лет, больной совершенно не осознает, кто он такой, и полностью утрачивает память о себе. В некоторых случаях больные уходят из дома, и лишь много лет спустя их обнаруживают в другом городе или даже штате, причем они не помнят абсолютно ничего о своей прежней жизни. Иногда – как правило, внезапно – прошлые воспоминания возвращаются, полностью вытесняя новые, но многие больные так и живут под новой личиной.

Если Видер поставил верный диагноз, то вполне возможно, что Симмонс действительно не помнил, что случилось ночью, когда он действовал в измененном состоянии сознания, ведь, проснувшись утром, он был совсем другим человеком. Видер убедил своих коллег в правильности нового диагноза, и суд отправил Дерека Симмонса в Трентонскую психиатрическую лечебницу в Нью-Джерси, где содержались опасные преступники, страдающие психическими расстройствами. Видеру позволили проводить сеансы психотерапии с использованием гипноза и противосудорожных лекарственных препаратов.

К сожалению, спустя несколько месяцев один из пациентов жестоко избил Дерека Симмонса, который получил серьезную черепную травму и совершенно утратил память о прошлом. Его мозг, однако же, не потерял способности формировать и хранить новые воспоминания, но восстановить старые не удавалось. Лора объяснила, что это называется ретроградной амнезией.

Годом позже по настоянию Видера Дерека перевели в психиатрическую больницу Марлборо, заведение с менее суровым режимом. Профессор помог Симмонсу восстановить личность, – впрочем, по словам Лоры, это было полуправдой. Новый Дерек Симмонс походил на прежнего лишь именем и внешностью. Да, он умел писать, но не помнил, где и когда этому научился; воспоминаний о школьных годах у него не сохранилось. Он обладал всеми навыками и умениями электромонтера, но не знал, когда и как их приобрел. Воспоминания о жизни до психиатрической лечебницы были надежно спрятаны где-то в глубинах его мозга.

Весной 1985 года судья удовлетворил запрос адвоката об освобождении Симмонса из психиатрической больницы в связи с тем, что пациент не проявляет никакой склонности к насилию и ведет себя примерно. Однако же ясно было, что Дерек Симмонс не способен вести самостоятельный образ жизни, не сможет устроиться на работу и рано или поздно снова вернется в лечебницу. Он был единственным ребенком в семье, мать его умерла от рака, а отец, с которым Дерек не ладил, после убийства Анны Симмонс переехал в другой город и судьбой сына не интересовался.

Видер снял в аренду двухкомнатную квартиру рядом со своим домом, поселил в ней Дерека и стал выплачивать ему ежемесячное жалованье за всевозможные ремонтные работы. Дерек жил один, держался особняком, и соседи на него косились. Иногда он запирался в своей квартире и не показывался целыми днями, а то и неделями. В такие дни Видер навещал его, приносил еду и заставлял принимать лекарства.

Меня растрогали и судьба Дерека, и отношение Видера к своему пациенту. Подумать только, профессор Видер помог Дереку – не важно, убийце или нет, – жить нормальной жизнью. Да, душевная болезнь ограничивала свободу Дерека Симмонса, но все же он был не за решеткой, а на воле. Без Видера он провел бы остаток жизни в психиатрической лечебнице, окруженный жестокими охранниками и безумными пациентами. Лора рассказывала, что вместе с Видером несколько раз посещала Трентонскую больницу и заведение произвело на нее угнетающее впечатление.

На следующей неделе выпал первый снег. Я трижды приезжал в профессорский особняк и всякий раз заставал там Дерека, который вечно что-то чинил. Мы разговаривали, курили и смотрели на озеро, придавленное тяжелыми серыми небесами. Если бы я не знал, что Дерек болен, то счел бы его обычным человеком – застенчивым, нелюдимым и не особо умным, но в остальном вполне нормальным. На опасного преступника он нисколько не походил, о Видере отзывался с благоговением и прекрасно понимал, чем обязан профессору. Однажды Дерек сказал мне, что взял щенка из собачьего приемника, назвал его Джек и теперь каждый вечер гуляет с ним в парке.

Я так подробно рассказываю о Дереке потому, что ему отведена важная роль в дальнейших трагических событиях.